110-й километр из цикла Путь на Север

   Я бесцельно шел по Каменоостровскому проспекту. Шнурок на туфле лопнул одновременно с первыми каплями весеннего ливня. Спасаясь, я прошаркал в первое же укрытие – колоннаду входа в «Ленфильм». Разобравшись с этим подлецом, шнурком, я разогнулся и встретился глазами с невысоким, обильно поросшим черной с проседью бородой, плотным субъектом. Он равнодушно отвернулся.

*
    И был пожар…
 
  С трех сторон дом обступала освещенная его заревом тайга, с четвертой – была вертолетная площадка, за ней зимник и нитки газопровода. Закопченные физиономии мастера ЛЭС и водителя были возбуждены.
 
 Во как горит! На пятьдесят метров не подойти, жаром так и пышет.
   
   Они бродили в унтах почти по колено в воде, в натаявшем от пожара снегу и не замечали, что ноги промокли, забыли, что на улице февраль, минус тридцать, и они в двадцати пяти километрах от ближайшего жилья. Конечно, у них была машина, потрепанный и обшарпанный ГАЗ-66, а в фургоне – кунге – печка, наверное, какая-нибудь подменная рабочая обувка. Но печка дровяная, пока растопишь, пока просушишься…
 
 Радуйся, связист, мы тебе радиостанцию спасли.

   Я уже видел. В снегу, скособочившись, стояла громоздкая, допотопная, скопированная с трофейных «Телефункен» радиостанция, которую наша оборонная промышленность переименовала в Р-401 и держала на вооружении после войны еще четверть века. За ней живописно раскинулись в снегу несколько отдельных блоков, приволочившихся за кабели и провода. Вся вместе эта система весила около центнера.

   Когда понял, что потушить не удастся, дай, думаю, хоть ее спасу. Схватил… А за ней как все потянулось… Так и вытащил на улицу. И забыл про свой радикулит!

   Ничего, еще вспомните. Спасибо, конечно, но зря вы ее… Лучше бы она сгорела. Списали бы, и на одно дерьмо стало бы меньше. А теперь придется восстанавливать.

   Так может ее того? Под горку?

   Лучше назад в дом занести, пусть горит.

   Нет уж, спасибо! Это ты сам…

     Я вздохнул.

   Федорыч мне всю плешь проест, почему аккумуляторы не спас – вот настоящий дефицит!

     С трудом, втроем! мы затолкали радиостанцию в кунг.

   Ни хрена себе! А я ее один выволок и еще по снегу с ней в обнимку бежал!

     Дом горел как-то черезчур резво.

   Надо на ГРС кран закрыть, а то так и будет полыхать, - вспомнил мастер и исчез в темноте.

    «Ну вот,  подумал я.  Больше не будет внезапных командировок на 110-й километр. Кончился он.»

     Горение резко сократилось. Мастер перекрыл кран подачи газа на домик, и все, что еще оставалось от жилища обходчика, как-то съежилось и потускнело. Мороз тут же вспомнил о нас, обступил со всех сторон, подобрался ближе и начал забираться под распахнутые куртки.

   Ну, чё? Полезли, что ли, в кунг, печку топить?

     Выбрали снег почище, без копоти, обтерли руки, лица. В кунге, зажавшись в углу, спал молодой парнишка. Печка-буржуйка была еще теплой.

   А это кто?

   Подменный обходчик, вместо Сашки. Про Сашку-то слыхал?

   Слыхал… И чего это он?

   Напился до чертей,  водитель тронул паренька.  Эй, просыпайся, что ли? Враги сожгли родную хату… Вставай, поджигатель.

     Паренек начал протирать глаза.

   Да я не виноват. Оно само пыхнуло.

   Что-то до тебя ни у кого не «пыхало», а у тебя «пыхнуло».

     В кунг влез мастер.

   Ну что, пожарные и поджигатели? Куда дальше тронемся? Ночь на дворе.

     Я встрял.

   Мне надо в Поселок. Объект командировки сгорел, мне тут делать нечего. А вы разве не в Поселок?

     Мастер отрицающе качнул головой. Сажу с лица он стер плохо, и оно пугало черными обводами вокруг глаз и пятнами на висках.

   Мы дальше, на 51-ый.

   Ну тогда довезите меня до 86-го, а оттуда я или улечу, или на какой-нибудь попутке уеду.

   Пойдет. А с тобой, поджигатель, что делать?  Он повернулся к пареньку.  Тоже, что ли, в Поселок отправить – на казнь к начальнику линейно-эксплуатационной службы? Или с нами?

   В Поселок не надо! – испугался тот. – Они, вдвоем с главным инженером, меня съедят. Алексеич, я с вами поеду. Вместе вернемся и расскажем.

   Что мне рассказывать? Сам все и расскажешь. А на тебя у меня продуктов нет.

   Да ладно, тебе, Алексеич,  вступился водитель.  Ты же их знаешь. Сгнобят парнишку. Ничего, не помрем. Родина не позволит. На компрессорной чем-нибудь разживемся. А он тебе и поможет, если что…

   Ладно, уговорили. Заводи, поехали.

     Мастер и водитель вылезли из кунга.

   Печку закройте, а то сгорим.

     Я захлопнул за ними дверь, уложил радиостанцию на бок, чтобы не прыгала по всему кунгу на ухабах, проверил печку и уселся рядом с пареньком на вытертый и лоснящийся от грязи диванчик.

   Ну, и как ты умудрился дом сжечь?

     Парнишка был не очень опытный и, видимо, принял меня за какое-то мелкое начальство, которое приехало инспектировать его участок.

   Он позавчера гореть начал. Тут же раньше Сашка жил. А потом, когда его посадили, никого не могли на это место найти. Ну, нас с Колькой и отправили. Вахтой. Десять дней – он, десять дней – я. Только он на третий день сбежал. И вызвали меня. Сейчас вообще-то его вахта.

*
    В ноябре 1982 года я выпрыгнул из вертолета, подвисшего над припорошенной снегом площадкой 110-го километра, сделал пилотам отмашку и пошел к домику. На крыльце стоял плотный бородатый мужик и зачем-то держал в руке ружье. Возле остатков сгоревшей весной бани я остановился. Шапку снимать не стал, но все же каким-то образом помянул неизвестного мне обходчика Горбылева, жившего здесь, чуть ли не со строительства первой нитки. О нем все отзывались неплохо, потому что на протяжении ряда лет проблем на этом участке газопровода не было. Но весной он пропал. При этом сгорела баня. Горбылев перестал выходить на связь, а вертолетчики вспомнили, что видели на 110-ом пожар.

    Специальная комиссия человеческих останков на пепелище не обнаружила. Зато очевидцы говорили, что возле бани на снегу были кровавые следы. Будто кто-то, совершив страшное кровавое дело, очистил руки снегом, и этот окровавленный снег остался. Других следов не было. Ни пеших, ни автомобильных. В домике все было чисто и ухожено. Все так же в шкафу стояли ружья. А на плите начатая, но не доеденная, гречневая каша с тушенкой.

    Комиссия так и записала: несчастный случай, сгорел в бане. И назначили обходчиком Сашку. Ружья перешли ему по наследству.

    Я еще не подошел к дому, а он, ловко перекинув ружье из одной руки в другую, пальнул в небо и закричал:

  Здорово, борода!

  Здорово, борода!

   Сашка,  представился он и протянул мне короткопалую толстую руку.

   Слава,  представился я и почувствовал крепкое жизнерадостное рукопожатие.

   Будешь мне радиостанцию делать?

   Угу.

   Это хорошо. А сделаешь?

   Не знаю. Пока не сделаю, не уеду. Не смогу вертолет вызвать.

   Вот и классно! А ты ее и не делай! На охоту сходим, отдохнешь. Без нее лучше.

   Рад бы, да у меня дела в Поселке. Ребенок маленький, помогать надо.

   Э-э! Кого не зову, все отказываются. Просто беда! Ну, что новенького в мире? А то я уже неделю без связи, а приемник сдох…

   Неделю? Значит ты ничего не знаешь?

   А что, что? Что-то интересное?  сразу засуетился он.

   Интересное. Брежнев умер.

   Врешь!! Врешь!

   Нет, не вру. Вчера сообщили.

   Да ты что?!

     Я использовал литературный штамп.

   Лопни мои глаза, коли вру.

     Удивительно, но именно эта клятва его убедила.

   А кто теперь генсеком будет?

   Не знаю. Я к тебе улетел.

     Ни о какой охоте и отсрочке в ремонте радиостанции уже не могло быть и речи. Я менял радиолампы в той самой станции, что теперь набрежно валялась на полу в кунге, а он ходил вокруг меня кругами и возбужденно потирал руки, плечи, грудь, садился, снова вскакивал и говорил, говорил, говорил.

   Наверное, Кирилленко будет. Или Романов. Кто-то из них двоих. Хотя, Романов – вряд ли. Будут говорить, что в России опять Романовы. А кто подписал обращение, не видел?

   Откуда в Поселке свежие газеты?

   Черт! Ну что, готово?

   Эх, какой ты быстрый…

   Блин! Да ты понимаешь, что произошло? А ты тут копаешься!

    Я, честно говоря, не очень понимал. Последнее время постоянно кто-то умирал, и ничего не менялось. Моя сознательная жизнь прошла при Брежневе. Даже в дошкольном возрасте, при Никите, Брежнев часто упоминался как политический деятель. Все остальное было покрыто мраком неизвестности и молчания. Сашка был меня старше лет на семь, как мой старший брат, и родился еще при Сталине. Он, наверное, помнил раздельное обучение и так же, как и мой брат, ходил в школу в военизированной форме: ученическая фуражка, при ремне с бляхой.

   Да ты не понимаешь! Ведь сейчас многое может измениться! Ты никому на скажешь? Впрочем, ладно…

     И он опять суетился, лез мне под руку, засовывал голову между мной и радиостанцией, чтобы самому увидеть там: скоро ли? Наконец я все собрал, подключил, проверил и, волнуясь не меньше его, потому что радиомастер я хреновый, щелкнул пакетником. К моей несказанной радости, все пошло. Засвистел и забулькал эфир; точная подстройка частоты и…

   Как слышите?

   110-й, слышу вас нормально. А кто это?

   Галя, Галя, это я, Сашка! – он вырвал из моих рук гарнитуру.  Мы радиостанцию делали… Слушай, это правда?

   Что?

   Что-что! Ну…  Сашка в эфире боялся сказать то, что за последний час в разговоре со мной повторил сто пятьдесят раз.  Ну… Это… сама понимаешь…

   А у тебя что, радиоприемника нет?  Галка над ним явно издевалась.

   Блин, не томи!!  это уже был крик души.

   Да умер, умер,  сжалилась над ним телефонистка.

   И кто теперь?  Сашка задыхался, ему стало жарко. Ватная душегрейка уже давно валялась на полу, рубашка была расстегнута до пупа, из-под линялой несвежей майки черными жирными завитками торчали волосы.

   Еще не передавали.

   Почему?! Уже двенадцать часов!

   По кочану! А в Москве – десять.

     Сашка на мгновение обмяк, но потом взбодрился.

   Галочка, родная! Я тебя умоляю: как только – сразу мне, договорились?

   Договорились. Конец связи. Некогда мне.

   Э-э, подождите!  мне удалось узвлечь из его рук запотевшую, влажную гарнитуру.  Галя, соедините меня с Федоровичем.

   Соединяю. Чего это там Сашка беснуется? Перевозбудился без женщины?

   По-моему, у него от новостей помешательство началось,  я почему-то тоже избежал сказать в эфире «от смерти Брежнева».

   У кого?  строгий голос Федоровича.

   У обходчика,  бодро доложил я.

   Ничего, это временно, это пройдет,  Федорович был, как всегда, мудр и прозорлив.  Значит, отремонтировал?

   Угу.

   Ладно, я на счет вертолета договорюсь, чтобы тебя забрали. Сообщу позднее. Плотность аккумуляторов проверь. Если надо, добавь щелочи. Отбой.

   Ну что, поверил теперь?

   Поверил, поверил!  Сашка полез было обниматься, но я ловко увернулся. Обниматься со вспотевшим толстяком – удовольствие сомнительное.  Ты знаешь, меня ведь… теперь можно рассказывать, не выдашь  вижу, не провокатор. Меня, ведь, как «сомнительную личность», во время Олимпиады на «сто первый километр» выслали. А я в отделе кадров этот факт своей биографии утаил, и теперь – на сто десятом! Хи-хи-хи,  он обрадовался своему каламбуру и затрясся всем телом. – Пойдем, пойдем, я накормлю. Эх, жалко, выпить нечего! И сбегать некуда…

      В то время я не знал, что такое «сто первый километр», но на кухню пошел. Из кухни мы с ним вышли только на следующий день, когда над домиком низко, подавая сигнал о посадке, прошумел вертолет. Толком не попрощавшись, я схватил свои вещички и по свежевыпавшему снежку помчался на посадочную площадку. Ухватившись за руку механика, взбираясь в зависший над землей борт, я услышал приглушенный свистом турбин двойной выстрел. С натугой втащив меня в салон, механик махнул Сашке рукой и, закрыв дверцу, прокричал мне в самое ухо.

   Салютует,  едва разобрал я.

   Что? Что ты сказал? – я обозначил губами вопрос.

   Сашка тебе салютует!  Проорал бортмеханик еще раз,уселся на свою дощечку между сиденьями пилотов и захлопнул дверь в кабину.

     Я посмотрел в круглое окошко, но ничего не увидел – вертолет развернуло, а ветер поднятый винтами, погнал снег сплошной стеной. Но я поверил. Это был единственный в жизни салют в мою честь. Дуплетом!

*
  А почему Колька сбежал?
 
 Не знаю. Думаю, из-за Горбылева.

  Кого?!

  Горбылева.

  Так он же сгорел!

  Сгореть-то сгорел… Но труп так и не нашли…

  Ну и что?

  Ты будешь смеяться… не поверишь мне… но я его тоже видел.

  Кого, Горбылева?

  Ну да.

  Ты что? Два года прошло! Ты раньше-то его знал?

  Так, в ЛЭС пару раз сталкивались.

  И ты его сразу узнал?

  Нет, не узнал. Но сейчас думаю, что это, наверное, был он.

  Ну и где же, по-твоему, он живет?

  Не знаю. Может, в какой-нибудь из своих избушек в тайге. Или у химарей. Или на станции. А что? На станции, в леспромхозе, нашел себе какую-нибудь бабу и живет с ней. Или забичевал.

  А что он до сих пор не объявлялся?

  Наверное, боялся.

  Чего?

  Того, что наругают за то, что он участок бросил.

  «Наругают»… Детский сад какой-то… Вообще, конечно, до леспромхоза всего двенадцать километров…

  Не-е… Больше. Все двадцать будет.

    Есть такой тип людей – спорят из-за каждой ерунды.

  Не «не», а двенадцать. Если через лес.

  А ты что, мерял?

  Ну, мерять не мерял… А дорогу туда примерно знаю. В обход, конечно, все тридцать будет.

*
    Песок взметнуло веером, закрутило смерчем, посекло лицо и… все. Борт развернулся и ушел куда-то наискосок, в сторону одного из поселков газовиков.
 
  Июнь 83-го. Несколько бетонных плит – вертолетная площадка 110-го километра. От сгоревшей бани и следа не осталось – заровняли. Начинает накрапывать дождь, и я, уже резво, поднимаюсь на крыльцо дома.

  Хозяин! Есть кто живой?

    Прохожу в дом. На кровати спит Сашка. Беспорядок и неухоженность. И похоже, что пьет.

  Сашка! Ты живой?

    Он вяло открывает глаза.

  Ты кто? Зачем здесь?

  Я – Слава, связист. Приехал радиостанцию чинить. Ты три дня не выходишь на связь.

  А-а… Ну и пусть. Могу я в конце-концов отдохнуть. Расслабиться.

  И давно ты так расслабляешься? – в моем голосе сами собой возникают прокурорские нотки.

  Вот три дня и расслабляюсь. А что? Нельзя? Да кто ты такой? Кто ты такой, чтобы мне что-то говорить? – он садится в кровати и вяло мотает головой, чтобы размять затекшую шею.  Был один указыватель. И где он? Все! Кончился. Сейчас другой. Этот построже будет. Но и он скоро того… через полгода, помяни мое слово. Все они того… Потом будет третий, четвертый… И ничего не меняется. Впрочем, мы с тобой об этом уже говорили.

  Ладно, ты просыпайся, а я пока стацию посмотрю.

  Да чего ее смотреть? Ее включить надо и все.

    Действительно, станция была просто выключена. После того, как я соврал своему начальству, что заменил несколько ламп и подстроил частоту, Сашка, беспокойно маячивший за моей спиной, перестал сопеть и вновь проникся ко мне доверием.

   Слав, давай сходим на охоту. Выбирай любое ружье. Сейчас, правда, нельзя. Это будет браконьерством, но мы так, просто постреляем.

     Идти с ним на охоту совершенно не хотелось.

   Сашка, посмотри на меня. Я сегодня, как цивильный человек, пришел на работу: брюки, рубашка, легкая ветровочка, туфли замшевые… А меня прямо от рабочего стола, в пятницу, схватили, отвезли на вертолетку и закинули к тебе на трассу, чтобы я включил тебе радиостанцию. А мы с женой, между прочим, в гости вечером собирались. И на субботу-воскресенье тоже свои планы были. А ты мне предлагаешь на охоту идти. Мне сейчас не до охоты.

    Ну извини, так получилось. Не хочешь – как хочешь. Но учти: ты пожалеешь. Вот захочешь поохотится, а Сашки нету. Где Сашка? Нету! Был – и весь вышел. Кончился.

    Я ругаюсь с диспетчером вертолетной площадки в Поселке. Она уже третий раз бросает трубку, но я упорно звоню.

   Я вам в сотый раз говорю: на 110-й километр борт не полетит, там очень маленькая площадка и песок. Им там садиться запрещено.

   Но меня же час назад высадили.

   Это аварийный случай. Вас высадили, чтобы ликвидировать аварию.

   А забрать после ликвидации аварии?

   Нельзя, маленькая площадка.

   Да как же мне выбраться?

   Не знаю. Не мое дело. Обращайтесь к своему начальству.

     Мое начальство тоже что-то промычало в ответ и посоветовало подождать до понедельника, в выходные я ему был не нужен.

    Последний звонок диспетчеру.

   А со 135-го километра заберете?

   Со 135-го заберем. Там площадка нормальная.

     Простая задачка для второго класса: 135 км  110 км = 25 км; 25 км : 5 км/час = 5 часов. В прошлом году мы уже это проходили. Только, на двести километров севернее. Тоже забирать не хотели – не было попутных бортов. После пятичасовой прогулки, помню, был обед у обходчика, баня, потом моторная лодка по северной петлистой реке, селедку из которой любил сам товарищ Сталин, потом вахтовый поселок компрессорной станции, а чуть поодаль мансийская деревушка, с названием очень матерно звучащим по-русски, потом вертолет…

     Решено, в путь! А дождик моросит…

     Сашка предлагает мне идти на железную дорогу, в ближайший леспромхоз.

   Строго в ту сторону пройдешь два километра по тайге,  рукой показал в какую сторону идти.  Строго туда! А там будет тропинка на станцию, по ней химари ходят. Вот по тропиночке – ровно десять километров. Да ты через лес идти не бойся! Я тебе ружье дам. Любое выбирай. Хочешь «Белку»? Потом через кого-нибудь передашь. Или сам завезешь.

     Зря я тогда от ружья отказался. Была бы у меня сейчас на память о Сашке «Белка». Верхний ствол – мелкашка, нижний – не то 18-й, не то 22-й калибр. Блеск! Правда вскоре ее повсеместно запретили… Да и не охотник я… и не рыбак… А кто?

   Сашка, а если я тропу не найду? Может, проводишь?

   Нет, не могу я. Сам видишь, какой я сейчас. Мне только по лесу бродить…

   А что же ты меня на охоту звал?

   Я думал, ты сам пойдешь. А я… так… покемарю еще чуток.

     Ну его к черту! Пойду на 135-й. Хоть и дальше, но зато не заблужусь.

     Когда прощались, и я стоял уже внизу, на дороге через бесполезную сейчас вертолетную площадку и дальше, на трассу, а он на крыльце, под навесом лениво почесывал живот, а дождик сеял и сеял, Сашка вспомнил.

   Слушай, я же тебе не дорассказал! Вертолет прилетел, и ты схватился… Слушай, мы же тогда, когда в войнушку играли… Мне тогда было лет семь или шесть… Я на крыше сарая спрятался и отстреливался: пиф-паф! А Васька ко мне сзади подкрался и: «Бах-бах! Шурка убит!» Я, как в кино, вскочил, схватился за грудь… Понимаешь, в роль вошел  убитый боец. И картинно так… с сарая… спиной – вниз! Как я себе ничего не отшиб, не сломал, шею не свернул – ума не приложу! Лежал, наверное, полчаса, вздохнуть не мог. Вот же, в роль вошел! Ну, ладно, пока! А то зябко что-то…

      И я пошел. Все-таки хорошо, что не взял ружье. Тащиться по раскисшей грязи с железякой на плече… да и не отдал бы он его мне. Тем более «Белку»! Так, слова, слова… Трепло ты, Сашка! Еще тогда, в ноябре, сказал, что закончил «Суриковское». А наша дама в лаборатории, которая все знает, сказала, что он обычный штукатур-маляр. А такой рисунок на ватмане, что висит у него в комнате, «Ловись рыбка большая и маленькая», я и сам могу нарисовать. Даже лучше. Просто не хочу.

     Пройдя метров пятьсот вдоль газопровода, я нашел перочинный нож. Слегка заржавевший, но вполне… Тут же подобрал булыжник и всю оставшуюся дорогу, все часы пути, нож точил. Этот нож и был моей памятью о 110-ом километре на долгие годы.

     Но прошел я тогда не двадцать пять километров, а только половину, может, чуть больше. Мне повезло. На дороге стоял «Трумэн». Грузовик ЗИЛ-157, который за слизанность с американской техники военных лет так окрестили шофера, привез из леспромхоза «химаря» – сборщика сосновой смолы, живицы. «Химарь», как всякий уважающий себя человек, аккуратно, прямо на парящем от тепла газопроводной трубы земляном валике, уложил пиджак, сверху лег сам и сладко уснул. Он был совершенно спокоен: теперь пиджак не украдут. Водитель хотел уже было ехать, но заметил вдали странную точку – меня. И ему стало любопытно. Подъехать ко мне ближе он не мог, потому что проезжая дорога в этом месте закончилась, началась непроезжая, и он решил покурить еще минут пятнадцать-двадцать, пока я до него добреду.

     Его первые слова, обращенные ко мне, были глубокомысленны – в них была северная правда, пополам с народной издевкой.

   Вот стою я здесь и думаю: кто же это по газопроводу в кедах гуляет?

   Это не кеды, - я поставил ногу на подножку и щепкой начал очищать грязь.  Это замшевые туфли. Венгерские. Кстати, довольно дорогие.

     Когда он убедился, что на ногах у меня действительно летние, с дырочками и плетением, замшевые туфли, это его настолько поразило, что уже в леспромхозе на станции, у себя дома, представляя меня своим домочадцам, он мог только сказать:

   Это такой человек, такой человек…

     А потом… Почти прошлогодний сценарий северного гостеприимства со стороны единственый раз в жизни встреченных людей: сытный обед, баня – мне в ней опять стало дурно, и я сидел в одних трусах, облепленный комарами, на чурочке рядом, приходя в себя,  жаркая перина «уважаемому человеку» и утром, по железной дороге, «подкидышем» до райцентра, а потом и до Поселка. Пятница и суббота были потеряны, в воскресенье с утра шел снег.

*   
     Ну хорошо, сейчас зима, он мог и на машине приехать. Но зачем? За своими вещами? Что он от тебя хотел?
 
   Не знаю,  парень пожал плечами и зябко передернулся.  Да и вообще, он был какой-то нереальный, как привидение.

     Значит так,  он начал разбираться в своих воспоминаниях, немигающе глядя на печку.  Я сижу, ужинаю. Вдруг чувствую, что-то стало холодней. Я зажег горелку на плите и вижу: в коридорчике мимо радиостанции кто-то прошел. Понимаешь, я его не вижу, но знаю, что прошел. Первая мысль: кто-то приехал. Но я бы услышал машину, дверь бы скрипнула… Но дверь-то я закрыл на крючок! Я точно помню. Рука была мокрая, ее к холодному крючку прихватило. И еще! Лампочка на радиостанции горела, а потом как-бы смигнула. Если бы кто-то прошел, он бы ее телом надолго закрыл. Но если бы никого не было, то она бы и не мигала. Ты в этом доме был?

    Был.

    Там же все скрипит! Дверь скрипит, полы скрипят. А тут – ни звука. Даже еще тише стало. Я перепугался – к дверям! И тут газ как пыхнет! Факелом, до потолка! Если бы я не вышел из кухни, живым бы сгорел! И началось! Обои, штукатурка – сверху картон – занялись; тряпки, шторки, занавески горят. Я давай тушить! Газ прямо на входе сумел перекрыть. А потолок – шарит! Я кое-как сбил, затушил. Но чувствую не все. Вонища, гарь сажа… В общем, все я осмотрел, все облазил – ничего не горит. Пока этим занимался, уже и про тень забыл. Устал, как собака. Ну, думаю, никому сообщать не буду, утром позвоню. Прилег, а в доме холодища – я же туда-сюда за снегом носился, вода в ведрах сразу кончилась. Немного пригрелся. Вдруг сквозь дрему чувствую: такой дубак! Резко так! Открываю глаза – стоит у двери тень. Я испугался и ему: ты кто? А он не сказал даже, прошипел или прошелестел тихо: «Не спи, сгоришь. Как я». И ускользнул в дверь. А дверь-то закрыта, я же вижу. Я испугался, толкнул чем-то дверь, она открылась и вижу – на кухне опять пожар! Ведь ничего уже не было! И газ я своими руками закрыл! А он опять горит. Я давай тушить. А уже балки на потолке горят, пакля под штукатуркой. Я – на чердак! Сбил, загасил. Но тут уж я спать не стал! Я всю ночь ходил, весь день и весь вечер ходил по дому. Он загорался еще пять раз. Я чуть с ума не сошел! Вызвал, вот, Владимира Алексеевича. Они, слава богу, быстро приехали, остались посмотреть, а я отключился.

   А…  Я попытался что-то спросить.

   А вот когда они дежурили – днем, я еще спал  дом загорелся в шестой раз! Они мне не верили! Они мне не верили, что я газ закрываю, а он сам открывается! Они мне не верили! – парнишка истерически захохотал.  А теперь сами убедились! Когда дом сгорел.

      Потом он стал серьезным.

   Я думаю, это Горбылев поджог. И газ он открывал, он же здесь все знает.

   Зачем это?

   Мстит. Мстит за то, что сгорел.

   Ты же сказал, что живого его видел?

   Не говорил я этого. Не говорил. Он был мертвый. Мертвец. Ты веришь в привидения?

   Нет.

   И я не верил. До вчерашнего дня. А теперь верю.

   А что ты здесь плел на счет леспромхоза, бабы?

   Это так просто, чтобы узнать тебя.

   Зачем?

   А может быть ты – это он? Теперь вижу, не он, – парень начал раскачиваться все с большей и большей амплитудой, по-прежнему не отводя взгляда от печи.

   Знаешь, что? Мне кажется, тебе надо выспаться и хорошо отдохнуть. Ложись, я тут на рундуке посижу.

   Да,  он очнулся и посмотрел на меня более-менее осмысленно.  Да-да, конечно. Я лягу.

     Он послушно вытянулся на диване и закрыл глаза. Запах гари от одежды и радиостанции ему не мешал.

    Минут через пятнадцать машина въехала на пригорок и остановилась у пары двухквартирных деревянных домишек и нескольких кирпичных строений технического назначения. В центре всего этого микропоселения уходила в ночное небо и уже там светила красными огнями радиорелейная мачта. Где-то на горизонте рычала могучая техника, сверкала сварка и величественно застыли в ряд огромные трубоукладчики, с подвешенной под стрелами толстой, полутораметровой, трубой.

    Алексеич смотрел мимо меня и зачем-то давал наставления, хотя в данный момент я был совершенно самостоятельной единицей.

   В общем так. Переночуешь, а с утра либо вызвонишь борт, либо поймаешь попутку.

   Радиостанция пусть с вами покатается. Потом завезете.

   Конечно, куда ты с ней? А на счет пожара… Ты учти, но никому не говори. Было элементарное нарушение правил пожарной безопасности. Предположим, что была утечка газа где-то на стыке. Ясно?

     Я посмотрел на него, на небо, на домики.

   Владимир Алексеевич, а что там Сашка?

   Что, что? Стрелял по вертолетам и по проходящим машинам. Милиция его повязала. При задержании оказал сопротивление. Но они его одолели, оружие конфисковали, а самого отправили в психушку. Слава богу, обошлось без жертв. Думали, что у него белая горячка, а оказалось посерьезней: сильное нервное истощение, галлюцинации. Привидения ему мерещились. Вот так-то. Но тоже – никому. Теперь хоть некоторое время отдохнем от этого проклятого места. Ну, пока, поедем мы.

   Может тоже здесь заночуете, места должно хватить…

   Да мы уже через два часа на 51-ом будем. Ехать надо. Итак задержались почти на сутки.

*
     Я еще раз перечитал вывеску «Ленфильма», внимательно осмотрел колонны и спросил бородача о какой-то ерунде, вроде, где ближайшая станция метро. Он равнодушно ответил. Я ошибся, это был не Сашка. Хотя… прошло двадцать лет. Я постоял еще немного и вышел под дождь. А что нам? Нам не привыкать – мы привыкшие.