Рождественский сон

Сосны, молчаливые неприступные часовые, по обеим сторонам запорошенной тропки. И узкая полоса высокого неба над головой. Смотришь вверх – и видишь глубокую темную бездну. Глаз не различает ничего, кроме густой синей пустоты. Но вот появляется одна хрустальная искорка, другая, третья, и вдруг весь небосвод взрывается звездной россыпью.
А тропка под ногами все бежит, не останавливаясь, в призрачный сумрак, где  в голубой дали вспыхивают и гаснут маленькие звездочки, хрустальные искорки, высеченные ночным костром вести свой танец на земле.
И неповторимое ощущение праздника в душе. Откуда появилось это рождественское чудо? Быть может, его дарят пушистые еловые лапки, с которых слетают мелкие кружевные снежинки. А может быть морозное похрустывание под ногами, когда каждый шаг звенит осколками ледяной дорожной корочки.
Лес вокруг наполнен странными шорохами, поскрипываниями и чуть слышными звуками. Но они совсем не пугают, сливаясь с далеким шумом города, отголосками, смехом, перезвоном часов.
Мы идем уже долго, но мальчик по-прежнему впереди. Лишь иногда он останавливается и, полуобернувшись, ждет. На его дутом красном комбинезончике с веселыми синими вставками мягко оседают снежинки. Он слегка подпрыгивает в нетерпении, а пушистый помпон его шапочки прыгает вместе с ним. Ему весело, он счастлив, он и сам – часть этого праздника….
Я подхожу поближе и протягиваю свободную руку. Другой рукой я везу маленькие санки, в которых дремлет укутанная в плед собачка.
Оставшуюся часть пути мы идем вместе. Тропинка выводит нас на заснеженную поляну перед большим темным зданием – конечным пунктом нашей прогулки.  Мне думается, что летом на этой поляне раскидывается большой газон, почему-то именно с фиалками….
На первом этаже нет ни одного окна, но по светлым отблескам на снегу видно, что где-то выше они есть.
Пока я устраиваю на санках собачку, внутрь мы ее не возьмем – пусть охраняет, и стряхиваю с ботинок налипший снег, мой маленький друг уже успевает дотянуться до неприметной кнопки на каменной стене. С опозданием замечаю дверной проем, который внезапно освещается изнутри. Распахнув дверь и отодвинув ажурную решетку, мы оказываемся в крошечной лифтовой кабинке. От  его стен цвета охры веет теплом....
Лифт гулко ухает вниз. Я даже не удивляюсь – пока все идет как надо.
Усаживаюсь на корточки и принимаюсь расстегивать курточку мальчика, стягивая с него вязаную шапочку. Он же, улыбаясь, стягивает с меня шарф и пытается расстегнуть мою тяжелую теплую парку. Оказывается, что одеты мы почти одинаково. Только вместо комбинезона на мне мягкие рейтузы, и у меня нет замечательной помпонной шапочки….
Лифт медленно останавливается. Дверей тут уже нет, и, отодвинув решетку, мы выходим в темный коридор.
Площадка перед лифтом – единственное, хоть как-то освещенное здесь место. В неярком лифтовом свете видны дубовые панели стен и высокие двери. Все они закрыты, медные светильники рядом не горят. Потому коридор такой темно-мрачный.
Слева ряд дверей уходит в непроглядную тьму. Туда мы не пойдем. Я подталкиваю оробевшего мальчугана в противоположную сторону и шепчу: " Не бойся, маленький".
Мы медленно идем по слабо освещенному коридору. Часть светильников впереди испускает тусклое свечение. Его хватает, чтобы видеть длинный ряд закрытых дверей с одной стороны и темно-зеленые стены с другой. В редких боковых нишах угадываются лестницы. Проходя мимо некоторых из них, попадаешь в струи теплого воздуха. Эти лестницы ведут наверх, это чувствуется по их домашнему обжитому запаху. Но некоторые спускаются куда-то вниз, глубоко, оттуда ощутимо тянет сырым сквозняком. Стараешься пройти их быстрее. И тише. Но это легко. Кажется, стены впитывают звук наших шагов и дыхания. Ничто не нарушает неподвижности воздуха вокруг. Лишь только проходя мимо лестниц вниз, ощущаешь, как качнется на мгновение воздух, пытаясь втянуть тебя в свою мокрую темную паутину…. Но коридор не пускает ее в себя, срывает путы липких щупалец, лишь только пройдешь мимо. Стараешься не думать о том, что вдруг заворочалось там, в глубине, и затаилось, поджидая обратного пути….
Я только успеваю заметить впереди широкие стеклянные двери, как мальчик внезапно вырывается из-под моей руки и исчезает в боковом ответвлении.
А я устало прислоняюсь к неожиданно теплой стене, стараясь сдержать панически рвущееся волнение. Боюсь даже позвать, чтобы не нарушить тишины этого странного коридора.
И тут меня слепит тонкий лучик света. Источник его – в детской ручке. Это маленький черный фонарик. Меня с разбегу обнимают за шею, и я слышу счастливый шепот. "Это как раз именно то, что я хотел на Рождество!"
Пару минут спустя, когда взрыв счастья немного стихает, а я узнаю все достоинства этого ценного приобретения, по молчаливому обоюдному согласию мы подходим к дверям и осторожно приоткрываем их. За ними обнаруживается лестница, выходящая в просторный зал. Его размеры ошеломляют. Колонны, массивно уходящие ввысь, кажутся расположенными хаотически, но, присмотревшись, можно заметить, что их строй повторяет сложный паркетный рисунок пола. Запрокинув голову, я рассматриваю замысловатую архитектуру. Вверху прямо из стен вырастают лестницы, разворачиваются под немыслимыми углами, прорастают в колоннах, сплетаются, скрещиваются и завиваются спиралями. Все это геометрическое великолепие арками уходит в полумрак, на недосягаемую высоту свода.
Сюда выходят еще несколько коридоров, скрытых за такими же стеклянными дверьми. К каждому из них ведут широкие лестницы. Почти все двери ярко освещены, из-за них доносятся неясные звуки. Я подбираюсь поближе и смотрю в один из них. Все там залито светом, из дверей выходят и заходят люди. Ровный гул голосов напоминает негромкое гудение улья.
Внезапно меня замечает какая-то старушка. Наши взгляды встречаются лишь на мгновение, но этого достаточно… для чего? Для того чтобы стихли голоса. А в коридор начали выходить люди. Молча, без единого слова они выходят и поворачиваются ко мне. Не слышно ни удивленного шепота, ни случайного вздоха. Нет даже звука шагов. Они медленно приближаются, и с каждым шагом становится все тяжелее и холоднее их взгляд.
Я подхватываю мальчишку и скатываюсь по лестнице назад, в зал. Очутившись там, я судорожно пытаюсь определить, из какого же коридора пришли мы. Это удается не сразу, и, подбежав к дверям, я замечаю первых вышедших за нами в зал. К счастью, они еще не видят нас в просторном сумраке.
Лишь в мрачном коридоре, который кажется теперь таким родным, я перевожу дыхание. Обернувшись, выглядываю сквозь стекло в зал. И вижу темную массу людей, приближающихся с той стороны. Они двигаются неспешно, никто из них даже не бежит. Идущая впереди старушка будничным жестом достает из высокой седой прически тонкую шпильку. Но именно это неторопливое размеренное движение окатывает меня холодной волной страха.
Двери с этой стороны не запереть. И я  отступаю назад, в неизвестную темноту. Между тем ручка начинает медленно поворачиваться, а я медленно осознаю, что до лифта я своего мальчика уже дотащить не успею. Ему всего-то лет пять-шесть, он еще такой маленький, но какой сейчас тяжелый!
Спасительная мысль, как и все гениальное, оказалась простой. Я усаживаю мальчика на пол и изо всех сил толкаю вперед.  "Езжай!" – и он на попке скользит по паркетному льду не хуже, чем на картонке.
Медлить нельзя, я уже чувствую, как вошли в коридор они. Я следую за гаснущим впереди чистым смехом. Ориентироваться  трудно, потому что и последние тусклые лампы погасли, погрузив коридор во мрак. Мне в лицо ударяют холодные волны затхлого воздуха из боковых ниш, на паркетном полу обнаруживаются неожиданные впадины и трещинки, но останавливаться нельзя. Я слышу сзади тихое злобное шуршание множества… ног? Я молюсь лишь о том, чтобы мой мальчик не проехал в этой темноте площадку лифта, чтобы я не пробежала мимо него дальше, в тот мрак коридора, куда мы не пошли. Сейчас я твердо уверена, что там тупик. Или …. Или коридор спускается все ниже и ниже…. В тот сырой холод, который я чувствую сейчас у себя за спиной….
Но тут мне в лицо ударяет слепящий лучик света. Это мой мальчик, он даже успел найти и нажать кнопку вызова лифта. Я слышу, как тот неторопливо едет вниз, к нам. Но слышу еще и шаги, неумолимо надвигающегося из темноты нечто.
Лифт успел. Мы ввалились в него, задвигая дрожащими руками решетку, и он рванулся вверх за секунду до того, как мы не увидели наших преследователей….
И тут мальчуган взрывается хохотом. " Мама!" – кричит он и обнимает меня. Я, поражаясь естественности происходящего, покрываю его мордашку поцелуями и тоже смеюсь. Так мы и выпадаем из лифта, хохочущие, уставшие, но довольные, на бодрящий воздух. Каким освежающе-морозным кажется он нашим разгоряченным лицам!
Около лифта неловко переминаются две особы. " Ваша собачка?" – спрашивают вдруг они, уже входя в кабину лифта. "Да" – гордо отвечаю, смеясь. Мы уже собираемся оттуда дружно сбежать,  как меня окликает одна из дам. Я оборачиваюсь.
Сквозь решетку ее рука находит мою и что-то туда перекладывает. "С Рождеством!" – улыбается она, и лифт уходит вниз, проваливаясь в темноту шахты….
Я подхватываю санки и не останавливаюсь, пока мы не оказываемся на знакомой заснеженной тропке. Я поправляю своему сыну шапочку, курточку, и усаживаю в санки, к маленькой собачке. Укутав их обоих пледом, берусь за веревочку. Впереди еще путь домой.
Над нами все так же мерцают в высоте звезды, и так же внизу хрустит снег. Изредка я оборачиваюсь взглянуть на сынишку. У него пшеничные волосы и теплые карие глаза. Он смеется, его разрумянившиеся щечки окутывает облачка пара. А в ручках загорается и гаснет фонарик. Чуть высунет иногда свой черный нос из пледа Лэйра, но вновь спрячется – от случайной снежинки.
Неожиданно легко вспоминается имя моего сына, имя нашей собачки, – которую именно сын упросил взять на эту странную ночную прогулку. Что-то плавно вписывается в остальные воспоминания…. память о том, что нас ждет теплый дом и праздник.
Я просто чувствую, что мы едем домой – я и мой сын. И каждая моя клеточка наполняется чем-то хрустально-прозрачным. Прозрачным, как хрусталь той маленькой хрупкой вещицы, что осталась лежать у меня на ладони. Тоненькой невесомой шпильки….