Рассказ объёмом в один выдох

В детстве я был запойным читателем, примелькавшимся посетителем магазина «Знание» и злостным нарушителем библиотечной дисциплины.  Годам к восьми закрепив за собою репутацию прожжённого книголюба, и не смотря на присущую моим юным летам легкомысленность водил дружбу с весьма  серьёзными авторами. Вероятно, вас позабавил бы первоклассник, летним днём отправившийся в парк с томиком Абэ Кобо. Книга являлась для меня абсолютной ценностью. Моё к ней уважительное отношение, вкупе с природной восприимчивостью и зорким складом души, любящей извлекать звёзды из подножного корма, было причиной того, что однажды…- тут я должен оборвать фразу, и не ради создания бледного подобия интриги, о чем нимало не беспокоюсь, а по необходимости набрать в лёгкие побольше воздуху и насытить свой коротенький рассказ временем и пространством, которых у восьмилетнего каникульного человека с избытком, отчего и нуждается он во всём том, что помогает пожирать необъятный июнь: в каруселях, велосипедах, футбольных мячах или пассажирском катере, пенящем пахотную гладь коричневой реки. И вот, мимо, как стадо ажурных жирафов, проплывают пришедшие на водопой портовые краны и круглые кроны обсадивших берег деревьев, и раздвинувшее кирпичными плечами тесную листву таинственное полуразрушенное строение, а дальше кто-то, сидящий на песке, праздный и размытый светом своего голого счастья, приветствуя тебя, улыбчиво машет рукой; поближе к берегу жмутся торчащие из трёх байдарок торсы, один с гитарным горбом, но вернём глаголам плавность прошедшего времени, позволим нашему катеру причалить. В тот день у меня были кое-какие трофеи: во первых – длинное с крепким стержнем, неизвестной породы перо, с его помощью я нарисовал на мокром песке чудовищную рыбу, заглотившую по пояс, вопящего и размахивающего удочкой, рыбака; во вторых – бродя по берегу, я нашёл возле грязного кострища колокольчик от закидушки, обладавший закатным голоском; и в третьих – со дна выползшей на сушу и давно издохшей лодки я поднял книжную страницу, опрятную, казалось ещё неостывшую, хранящую тёплый шершавый аромат своей сгинувшей вотчины, было похоже, что она выпала сама собой из ненадёжно проклееного корешка. Высокое солнце, уверенное в своей львиной силе, ослепительно и безраздельно владело миром. С противоположного далёкого берега, то накатывая, то отступая подобно вялым речным волнам, доносилось гулкое кудахтанье транзистора. Я сидел в лодке и читал. Доставшийся мне отрывок оказался увлекательным, и две немые неизвестности, между которыми развивался текст, оттеняли, усиливали его эмоциональное звучание, сумрачное и звонкое, как всплески сверчкового стрёкота. Повествование велось от лица кого-то, кто таился в норе, этот кто-то, неизвестный зверёк, пребывал в ожидании своей гибели, близкой и неминуемой. У него был враг, безжалостный мальчишка, не так давно предпринявший неудачную попытку выкурить его из норы. Зверёк знал: мальчишка непременно вернётся и доведёт начатое дело до конца. Он сидел в норе и ждал. Таково, в двух словах, содержание найденной страницы. Чем всё закончилось, какова была дальнейшая участь несчастного рассказчика – по сию пору остаётся для меня неизвестным. Долгое время я сберегал страницу в ящике письменного стола, но содержимое ящика, подверженное необратимому течению вещей, столько раз меняло свой состав, выплёскиваясь и наполняясь, что она по прошествии лет, естественно и незаметно исчезла. А вот колокольчик устоял и теперь висит под проволочным куполом птичьей клетки, с ним дружен попугай, любящий извлекать из него блёстки речного звона.