Страх

               
                -Явление первое-

… и опять, снова и снова я убегал от жестокого кошмара, таящегося во тьме – безликого, бесформенного, но от этого не менее ужасного, игравшего со мной, словно кошка с мышью, сводя меня с ума…
   Потом я бежал по тропе в луче света, который постепенно затухал, и меня преследовало нечто еще более мрачное и ужасное, еще более кровожадное и голодное, чем все мифические твари, придуманные больной фантазией бесчисленных поколений  человеческих недоумков от начала времен и до нынешнего века! Я знал, что едва свет погаснет, я лишусь жизни… и я лишался ее, но снова возрождался в месте еще более страшном,  и новые кошмары гнали меня вперед, хотя я знал, что впереди ловушка, в которой меня ждет нечто такое, что гораздо хуже смерти: муки гораздо более жестокие, изощреннее любых пыток, придуманных человеком за все века его владычества на земле…
     Но я не мог свернуть. Я неизменно попадал  туда, на эоны столетий, отдавая себя на потеху порождений Мрачного мира, где правил Кошмар….               


               



                -Явление второе-    

… вдруг все изменилось.
       Я находился в небольшой комнатке, в которой узнал свою старую детскую. Я чувствовал странную, пугающую двойственность происходящего: это был я и, в то же время – кто-то другой. Меня словно кто-то подменил, но каким я был до этого, я не мог вспомнить, как ни старался. Я чувствовал: то, что должно произойти – и произойдет со мной – уже когда-то имело место…
       Мне было двенадцать лет – это я знал. Как и то, что случилось что-то нехорошее, потому что мама плачет, обняв меня. И я боялся спросить, что именно, я стоял, не смея шелохнуться, чувствуя, как содрогаются от беззвучного плача мамины плечи. Горло мое стиснул спазм, по лицу пробегали слезы. Я вздохнул и, обвив маму руками за шею, уткнулся носом в ее пахнущую дезодорантом блузку кремового цвета. Какое-то время мы так и сидели на краешке кровати, затем мама поцеловала меня в висок и, вытерев слезы с моего лица (ее так и осталось заплаканным), сказала чуть осипшим, но твердым голосом,  «Мы ведь сильные, да? И у нас все будет хорошо…». Взяв меня за подбородок, она посмотрела мне в глаза, затем снова поцеловала и стремительно вышла из комнаты… Она все всегда делала стремительно…
      А я так и остался стоять среди разбросанных за несколько минут до этого игрушек. В голове словно мошкара толклись тысячи мыслей, но выделить хоть одну из этого роя  было невозможно: появлялась пустота, которая была в тысячу раз хуже и невыносимее.
… снова словно сменилась картинка в кинопроекторе.
Мама, я и несколько человек – родственников и знакомых – стояли в огромном зале, посередине которого находилось возвышение, на котором стоял гроб. Я знал, что это были похороны. Хоронили моего отца…
              … «мясо моего отца!» - вдруг коснулась моего сознания мысль, словно пламя свечи украдкой лизнуло мимолетно пронесенную над ним руку… и исчезла, оставив непонятное чувство…
             Не было слышно ни звука, я не мог уловить даже биения своего сердца.
            Я не мог видеть весь зал: по его углам, вдоль стен и зашторенных тяжелыми портьерами иссиня-багрового цвета окон таился клубящийся сумрак, который покрывал и пол, редея и исчезая ближе к тому месту, где стояли мы. Откуда шел свет, определить было невозможно… Я знал, что где-то такое уже видел, но не мог вспомнить, где.
Тут, сам того не желая, я двинулся с места и пошел к гробу. Не то, что бы медленно, но – словно плывя в какой-то субстанции – невидимой и неощущаемой. Подойдя, наконец, я заглянул в него – и отшатнулся. Неизвестно, почему, но крик ужаса так и остался запечатанным в моей глотке, хотя рот был открыт до предела. Не было даже придушенного шепота…
              В гробу лежал я сам.
Вдруг непонятное и оттого странное и страшное сомнение – граничащее с паникой – окатило меня, словно ушат ледяной воды в горячую постель при пробуждении. Я взглянул на себя и закричал снова. Только теперь словно все звуки вселенной обрушились враз на мою голову, громче которых было мерзкое хлюпанье, словно кто-то топтался по болотной жиже, но усиленное во много раз. Оно доносилось от меня самого: мое тело медленно стекало вниз, в полумрак, скрывавший то, что, возможно, еще оставалось моими ногами. Я был похож на оплывающую свечу. Голова, между тем, каким-то чудом оставалась на месте, словно паря в воздухе. Клубящийся сумрак, равномерно пульсируя, издавал звук тончайшего дорогого шелка, скользящего по полированной поверхности.
Между тем, в сгустившейся тьме уже не было ничего возможно разглядеть – лишь гроб да место, на котором он покоился.
Это возвышение оказалось каменным подиумом, на котором до безумия глубоким синим светом сверкали, пульсируя, как и тьма, непонятные мне, да, наверное, и всякому другому человеку, таинственные символы. Гроб так же оказался каменным, хотя до этого, я мог бы поклясться, он казался мне обыкновенным… В нем теперь лежало детское тело в одних трусах. Голова у тела отсутствовала…
            «… а где голова? – а оно тебе надо?» - холодным, почти обжигающим сквозняком свербила голову непрошеная цитата из какого-то клипа известной группы.
Хотя мой мозг умолял меня не произносить ни слова, мои запекшиеся губы, разжавшись против моей воли, шептали:
« Где же голова?..»
« Она здесь!!» - оглушил меня голос, при этом все остальные звуки вмиг исчезли. Невидимые руки грубо схватили мою голову за волосы, на которых она и осталась висеть, словно лишившись той невидимой поддержки, которой до этого времени пользовалась. Было больно.
  Кошмарный бред, между тем, продолжался.
Вновь раздался тот же голос. В нем слышалось то, чего раньше я не заметил: кроме нечеловеческой жестокости, страшная усталость…
«Как тело не может существовать без головы, так и голове негоже оставаться без тела! Да пребудут сии две части вместе отныне и навсегда – едиными и неделимыми!»
И множество голосов (как мне показалось, я слышал многократно умноженные голоса моей матери и тех, кто пришел сюда вместе с нами) повторило: « Едиными и неделимыми!»
            Небрежно брошенная, моя голова упала в гроб на атласную подушку того же нестерпимо-яркого и глубокого темно-синего цвета, что и символы на подиуме под гробом. Я закричал от ужаса, когда понял, что тот и без того тусклый круг света, который здесь был, начал сужаться вокруг моего страшного ложа и постепенно гаснуть. Раздались звуки тягучей, заунывной песни, от которой, казалось, моя голова разлетится вдребезги, настолько непривычен и непередаваем был ее ритм: ледяная музыка космического ветра, носящегося по задворкам Вселенной, подслушивающего все ее мрачные тайны, слагающий стихи из чудовищных катастроф и миллионы смертей – ее ноты!..
            Свет померк…
 
         
         

             
                - Явление третье -

… черная бархатная мгла все больше обволакивала его сознание.
Между тем, погружаясь в нее, он видел блики, переливающиеся подобно северному сиянию, которые постепенно стали походить на пульсирующие разными цветами лица тех, кто не смог с ним выжить. Он увлекся этой игрой света, ему стало легко…
Он не умирал. Он лишь снова менялся, становясь кем-то, кого он никогда не знал, но кто все это время жил в нем, быть может, даже командовал им, чтобы Homo Sum уступил место Alter Ego, незаметно подчиняя его разум, или даже душу!
Блики превратились в крохотные ярко-белые с вкраплением непостижимо-глубокого синего цвета точки-звездочки. И исчезли.
Здесь больше ничего не было.
Ничего и никого.
Даже его.