Старых запахов

Когда умерла моя прабабка мне в наследство от неё достался комод. У неё, собственно, кроме этого комода ничего не было. Я ещё в детстве взял с неё обещание, что она подарит мне этот склад всего интересного. Каждый год, когда приезжал к ней на лето, проводил ревизию в этом комоде. Открывал два нижних ящика и перелопачивал свертки ткани из которых кто-то собирался когда-то что-то шить и специально заказал эту ткань из Москвы, да видно не собрался. Так и лежали эти рулончики шелка и цветного сатина в нижних ящиках комода. Иногда я находил между ними кошельки с деньгами, уже давно вышедшими из обращения и всё в детстве казалось мне до жути интересным!
Каждую осень я вёз домой что-то из комода и в первые же дни кто-то из соседей по двору крал у меня это что-то. Сколько у меня перебывало брезентовых кошельков, пластмассовых выцветших вееров и всяких интересных пуговок и всё пахло каким-то дивным мылом.
Мыло тоже было в комоде. Старое импортное мыло-духи. Оно, казалось, никогда не выдыхалось, но всегда пахло сиренью. И что-то сладкое и непыльное было в запахе вещей из комода. Так пахнет новый ситец.

Я рос и теперь дотягивался да верхних ящиков. Два ящика в верхнем ряду были заперты, а ключ был у бабушки. Ключ с интересным брелком: зеленая пластмассовая бутылочка и кружечка. Я помню ещё эту кружечку, но потом она куда-то потерялась.

В четвертом снизу и втором сверху ящике были приготовления к похоронам. Платье, комбинашка, крестик, молитвы на картонках, свечи и куча кружевного тюля. Сейчас его делают из синтетической нитки, а этот был хлопковый. Бабушка постоянно доставала и перекладывала эти вещи и мне, ребенку, они казались жутко интересными. Как ни странно, я совсем не боялся, что бабушка умрет.

Пять лет назад, когда бабушка уже не могла сама себя обслуживать она переехала к нам. Мы тогда жили в общежитии. Она продала хату и купила нам квартиру. Сразу она сказала, чтоб брали такую, чтоб у неё была отдельная комната. Взяли трёхкомнатную.

Первое время бабушка ещё ходила по квартире. Когда никого не было дома и начинался дождь она выходила на балкон, чтоб снять сушившееся там бельё. Иногда, когда в моей комнате играла музыка, она приходила послушать.

А года через два просто слегла. Я боюсь старости и стариков. Не могу терпеть этот запах. Я месяцами не был в её комнате. Как-то осенью заклеивал щели в окнах, а она лежала на кровати лицом к окну. Я рассказывал ей про что музыка, рассказывал новости, а она молчала. Я заклеил окно, вытер липкой тряпкой клеевые лужи с подоконника и с тазиком уже собирался выйти, как, повернувшись, увидел: она сидела на кровати и плакала. Я подсел к ней и обнял её за плечи. Она говорила. Что-то непонятное, но все её истории я знал наизусть: когда она жила на море от родственников отбою не было, а здесь за два года её даже родной сын не навестил. Тогда все называли её бабушка Лиза, а теперь она здесь одна. Она хотела, чтоб её похоронили за лиманом, на болотистой земле, а умрет она здесь. Неродная, одна одинешенька.
Я погладил её плечо и сказал, чтоб она не плакала, ведь мы с ней. Она просила, чтоб её придушили или отравили, а я говорил, что нас за это "посодют" и мы смеялись. Потом я взял тазик и вышел из комнаты на несколько месяцев.

Ещё раз я видел её, когда сбирался на выпускной. Мать открыла дверь в её комнату и завела маня, красивого, к костюме, к ней. Она спросила в школу ли я иду, а я ответил, что отходил уже и сегодня последний день. Она опять расплакалась и стала вспоминать как качала меня на подушке, положив её на вытянутые ноги.

Последний раз я видел бабушку, незадолго до её смерти. Ей было очень плохо. Она даже глаза не открывала и не могла жевать. Почти месяц мать поила её бульоном и молоком с чайной ложечки. В последний день она вообще не шевелилась, даже не стонала, но к ложке тянула сухие губы. Я подумал: "на моей памяти она постоянно умирала, а теперь вот как за жизнь цепляется…" - и тут же мне стало стыдно за мой цинизм и что-то задрожало внутри, глубоко внутри, за солнечным сплетением.
Ночью бабушка умерла. Я помню, что проснулся от сильной жары, вышел в коридор и увидел, что дверь в бабушкину комнату была открыта и там горел свет. Первой моей мыслью было, что бабушка умерла, но мне не хотелось в это верить.
Утром мне мама сказала, что действительно умерла. Я поехал в универ сдать реферат и зашел в церковь, чтоб купить картонки с молитвами, венчик и пластмассовый крест - мать ничего не могла найти в комоде.
Когда я вернулся бубушка уже была одета - в новом синем платье, в голубых колготах (очень модных сейчас), в старых туфлях. Старых по возрасту, а не по носке.
Я её почему-то не боялся. Мне казалось, что она просто спала. Мать зашла и попросила меня найти шнурок для крестика, а я сказал, что уже сам повязал его.
Она лежала в соседней комнате с открытым лицом, горела привезенная мной свеча, в молитву я вписал имя Елизавета на старославянском и жутко боялся не пропустил ли я какого-нибудь редуцированного. Мне по-детски казалось, что из-за этого её могут не пустить на тот свет.
Мать так и не нашла ни крестиков, ни свечей, ни молитв, которые бабушка готовила ещё при жизни. Ещё у неё был сатин на обивку гроба, но мы его уже истратили на какой-то карнавальный костюм. Гроб привезли часам к трём. Красный, обитый самым тонким и дешевым сукном. Подушка из опилок.
Мы переложили бабушку в гроб. Меняя свечи я взглянул на верхний приоткрытый ящик комода подумал: она при жизни так любила духи. У неё была куча духов неужели мы похороним её без единого флакончика. Я открыл верхний ящик и достал оттуда круглую скляночку с мутноватой водой и зеленой наклейкой с букетом. Флакончик я положил бабушке под ноги вместе с банкой крема. Когда вернулся к комоду я заметил что из верхнего ящика торчат желтые церковные свечи. Я открыл ящик и увидел в нем аккуратно разложенные молитвы и крестик. Только венчика не было, но мы уже купили новый.

"Как подумаю что она там одна, мне плохо становится" - сказала мне мать после похорон.
Бабушка никому из нас не снилась. Говорят это от того, что она очень нас любит. Наверное, ведь мы ничего плохого ей не сделали.

После девяти дней мать позвала меня разбирать комод. Он казался мне теперь совсем маленьким. Я начал с верхних ящиков. Здесь я нашел три креста. Один по всем признакам серебряный и очень старый, но пробы нет. Странно. Они лежали в клеёнчатом белом кошельке. Кресты я забрал себе. Достал из того же ящика кучу тряпок и фотографий другой её правнучки, а под всем этим, в углу лежала самодельная картонная коробочка, а в ней духи в хрустальном флаконе и с пробочкой, увенчанной золотым шариком. Духи напоминали масло и были темно-коричневого цвета.
- Хорошие духи, старые очень. Их мать бабе Лизе после похорон отца отдала. Красивый запах. Они когда-то бледно-желтыми были, а теперь видишь как потемнели и почти в масло превратились. И крышка так ссохлась, что не открывается.
Я провернул колпачок и он легко открылся. Комната моментально наполнилась цветочным запахом. Цветочным, но не приторным. Почти как Шанель, только нежнее.
- Я их себе заберу, ладно?
 И забрал. Как раньше умели духи делать! Подумать только!

На следующий день я заглянул в бабушкину комнату. На комоде в тарелке лежали высохшие колбаса и огурец с помидором. В рюмке рядом стояла водичка, а на подсвечник опиралась фотография. На секунду мне показалось, что пробабушка на фотографии молодая и очень похода на свою дочь - мою бабушку.
Я рассказал об этом матери. Она улыбнулась. Говорит, что баба Зина в молодости была красивой, а когда баба Лиза была молодая фотографии дорого стоили. Видел сколько у неё черно-белых фотографий? Чужих. Там же все уже мертвые. Всех пережила.