Истребители

Лот жил тихо, мирно, никого не трогал. Он и не подозревал, какие приключения ожидают его седую голову, и все это – только по причине его незаурядного местожительства. Дело в том, что дом Лота стоял на краю города с одиозным названием Содом.

Жители Содома между тем занимались содомским грехом. Этими действиями, согласно писанию, были охвачены поголовно все жители странного города, включая стариков, старух, и детей вплоть до младенческого возраста. Мы не вправе предположить иное, поскольку так утверждает Библия. Она ведь утверждает, что этому греху были подвержены все жители города, следовательно, и старики, и младенцы тоже. Единственный праведник в этом городе был Лот. И хотя, как известно, содомский грех могут совершать только половозрелые мужчины, нам достоверно известно, что в городе Содоме этим занимались все, и не нашлось в нем даже десяти человек, которые не были бы в этом замечены. В данном случае "все" означает "все поголовно за исключением Лота". Следовательно, его жена и дочери, вообще говоря, тоже, но они были прощены за родство с единственным (единственным!!!) праведником в городе Содом.

Быть может, женщины грешили в этом городе грехом лесбийским (мы бы предположили именно это), но видимо, всё же не так. Они тоже были содомитки, и этим всё сказано. Впрочем, надобно отметить, что дети у этих жителей рождались исправно, из чего следует заключить, что многие жители славного города Содома были хотя бы бисексуалы, но всё же они были страшными грешниками, и не было среди них ни невинных младенцев, ни раскаявшихся старцев и старух. Ибо известно, что раскаявшиеся грешники весьма милы начальству, и даже милее, чем исконные праведники. Сей факт отсутствия раскаявшихся грешников следует отнести к чуду, поскольку доподлинно известно, что старость приносит половое бессилье, а половое бессилье весьма способствует целомудренной жизни. В славном городе Содоме не нашлось бы и десятка импотентов, о чем известно нам доподлинно. Там не было ни одного импотента, кроме Лота. Ведь каждый импотент становится раскаявшимся, следовательно, не таким уж и грешником, и даже порой становится святым, причем, чем больше он грешил, тем сильнее раскаивается, и, следовательно, самые отчаянные грешники становятся чаще всего святыми, о чём свидетельствует пример блаженного Августина. Поэтому город Содом не мог, к сожалению, служить фабрикой будущих святых, поскольку, хотя грешников там было в достатке (то есть материала для будущих святых хватало) но, но никто из них не становился импотентом (то есть дорога к святости для них была заказана). Поэтому город Содом следовало признать неудачным экспериментом Автора (он же Аквариумист, он же Диктатор).

Вот в каком чудесном городе жил Лот, на самой окраине его, жил себе праведной жизнью, имел он жену и имел двух девственных дочерей – то есть не в том смысле имел он их, в каком имел жену (по крайней мере, к тому моменту, с которого начинается наш рассказ), а просто были они у него в качестве дочерей, не повинных, как минимум, в грехе плотской связи с отцом, это мы знаем наверняка, и не более того. Вероятно, у них имелись иные связи, но только не с отцом, боже сохрани. Всё это свершилось потом. Впрочем, всё по порядку.

По соседству располагался город Гоморра, который по нравам жителей был точной копией Содома, с тою только разницей, что и единственного праведника, наподобие Лота, не нашлось в нем. Иными словами там тоже не было ни одного импотента, половая зрелось наступала с самого раннего младенчества и половая сила не покидала жителей Гоморры до самой смерти. Ибо не было там даже раскаявшихся на смертном одре. Ни одного. Никогда.

Между тем Диктатор и его Любимчик Авраам-Табаки попивали чаёк в беседке посреди Эдема.
- Хорошо у тебя, Владыка! - Сказал Авраам. - Тихо! Красиво. Цветы наполняют воздух ароматом. Птицы тебя славят!
- Садик неплохой я спроектировал, что верно, то верно! Нравится мне ландшафтное строительство, - согласился Диктатор, который был рад, что Любимчику понравился Эдем.
- Что это за птица сейчас пела? – поинтересовался Авраам.
- Соловей. Каково поёт, шельма? – Диктатор посмотрел на просвет рюмку настойки клюквы на коньяке и с удовольствием вылил её в себя.
- Превосходно. А там вдалеке чьи отголоски? - поинтересовался Абраша.
- Много разных всяких. И не упомнишь всех. Пичужки мои, - Диктатор смущенно потер лысину, - Мне ведь наименования запоминать ни к чему. Что запомню, то и ладно. Они сами без счета плодятся. Это за вами, шельмами, нужен глаз да глаз.
- А вон те птицы с отливающими фиолетовым цветом грудками, в царских коронах и с такими великолепными хвостами – красавцы! Полагаю, что и поют они лучше прочих?
- И не стоят внимания их крики. Глупая птица – павлин, - Диктатор взял было графин с настойкой, но передумал, налил себе полстакана Хеннесси, бросил туда кубик льда и отхлебнул единым махом половину налитого.
- Любопытно послушать было бы всё же, - не унимался Авраам.
- Хочешь, так слушай, - Диктатор повёл рукой с раскрытой ладонью, и павлины начали резко голосить.
- Нет, отче, не надо больше! Уйми их, пожалуйста! – взмолился Авраам.
- То-то же. Ведь я предупреждал, что тебе не понравится, - он сделал обратный жест, сжимая ладонь в кулак и павлины мгновенно смолкли.
- Вернемся к приятной теме. Итак, потомки мои будут многочисленны и любезны тебе, Владыка? – спросил Авраам, беря еще один кусок сахару.
- Истинно. Благостно будут они жить, и будем мы с тобой на них смотреть и радоваться, - ответил Диктатор, положив изрядный кусок копчёного палтуса на ломтик пряного хлеба и отправив всё это в рот.
- Что это за крики? Опять павлины раскричались? – спросил Авраам, налегая на черничное варенье и печенье.
- Павлины молчат. Это вопль Содомский и Гоморрский. Велик он! И грех их - тяжел он весьма, - ответил Владыко, покрывая тонкий ломтик лимона осетровой икрой и отправляя это в рот вслед за вторым изрядным глотком коньяка.
- В чем он, Владыка? – полюбопытствовал Авраам.
- Недоимки. Нет большего греха, чем недоимки. Нынче же мне содержание этих городов обходится дороже, чем если бы был на том месте пустырь. Как с таким мириться? Да зарасти это место бурьяном, и пусти я туда пастись скот, и то имел бы по двести червонцев с гектара в год! Шутка? Это – царскими червонцами, золотыми, полновесными! А евросоюзной макулатурой это, почитай, тысяч пять с гектара – вот какое дело. С этих же пошлых граждан, с Содома и Гоморры, не только что не получаю я прибыли, так они еще тратят казенные деньги на обустройство дорог и прочее. Во грехе погрязли! - Диктатор резко отставил бокал и решительно поднялся с плетеного кресла, - Сойду и посмотрю: точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко мне, или нет? Сказывали мне, что у них ещё и свободная любовь завелась. Со всех мест туда съехали хиппи, прелюбодействуют сверх всякой меры. Вот и повод есть их истребить. Проверю, что к чему, узнаю и решу, как с ними поступить. Уж точно, истребить их, да и засеять эти земли коноплёй. Тогда уж окупятся они и за прошлые недоимки!
- Мне тоже это всё страшно любопытно, - сказал Авраам и, подхватив горсть орехового печенья, последовал за Диктатором.
- Тут у меня обустроен эскалатор, - сказал Диктатор, - становись на ступеньки, мы сейчас с тобой посетим этот самый Содом, будь он неладен.
Авраам и Диктатор расположились на площадке хрустальной лестницы, Диктатор нажал кнопку на перилах и лестница поехала вниз с возрастающей скоростью.
Авраам икнуть не успел, как они оказались перед лицом города Содома.
- Сейчас сделаем ревизию, убедимся, как они погрязли в грехе, да потом и сожжем оба эти города дотла, - сказал Диктатор Аврааму тихонько.
Авраам спросил:
- Неужели ты погубишь весь город? Ведь не все же в нем неплательщики и развратники? Неужто и праведных всех вместе с нечестивцами скопом собираешься сжечь?
- А там и нет праведников, - ответил Диктатор, забрасывая в рот солёную фисташку.
- Если наперёд знаешь, то зачем нам ходить туда? Если же не знаешь, то как можешь так говорить? – не унимался Авраам.
- Тебе что за дело до них? – удивился Диктатор, - Идём мы только для того, чтобы поглядеть на их разврат, да заодно уж и убедиться, чтоб не говорили после, что суд чиню без разбора. А то так и без этого всё ясно.
- Зачем убеждаться в том, что ясно? Впрочем, оставим этот предмет. Полюбопытствовать на разврат мне тоже хочется. Я лишь хотел понять, может быть, есть в этом городе, ну, хотя бы, полсотни праведников? Неужели ты и их погубишь, и не пощадишь всего этого места ради пятидесяти праведников в нем?
- Пятьдесят праведников – это редкость большая, друг мой, - ответил Диктатор, забрасывая в рот целую горсть фисташек. - Если отыщется в этом городе полста праведников, пощажу ради них весь город и место всё.

Авраам оживился – диалог принимал интересный поворот. Сколько праведников необходимо городу, чтобы быть пощаженным? Нет надобности говорить, что Авраама тревожил чисто практический вопрос: он сам был патриархом, он был родоначальником целого рода! Надо было иметь достаточно осмотрительности, чтобы потомство не впало в подобную немилость. Следовало бы оставить заповедь, чтобы нужное количество людей хотя бы и силой принуждались к праведной жизни. Он уже представил себе этакое каменное здание, с высоким забором, в котором люди не могли бы развратничать. Пятьдесят праведников необременительно содержать ни одному городу, лишь бы только избежать небесного огня! Авраам даже название придумал для этого заведения – монастырь! Только одно его смущало – вдруг из избранных пятидесяти немногие, хотя бы и только каждый десятый, найдут способ уклониться от праведной жизни и согрешат! Ведь это – опасность для всего города!

И спросил тогда Авраам:
- Владыка, может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, так неужели же за недостатком пяти ты истребишь весь город?
Диктатор отвечал с улыбкой:
- Я не мелочен! Не истреблю города и если найду там хотя бы сорок пять праведников.
Авраам отметил, что Диктатор быстро считает в уме. Отметил он также, что он нынче довольно покладист, и решил продолжать торговаться:
- Может быть, найдется там их только сорок?
И ответил Диктатор:
- Не сделаю того и ради сорока.
Авраам почувствовал азарт. Опасно было торговаться с Диктатором, но игра стоила свеч! В голове у Авраама почему-то возник образ каких-то людей, кричащих «Приз! Приз! Приз!». Кроме того, это щемящее чувство опасности – боязнь прогневать Диктатора – добавляло остроты ощущений в его размеренную патриаршую жизнь. И сказал тогда Авраам:
- Да не прогневается Владыка! Вот что я буду говорить. Может быть, найдется там тридцать?
Диктатор остановился, смерил взглядом Авраама с ног до головы.
- Не сделаю того и тогда, если найдется там тридцать, - отрывисто сказал он, при этом ласковая улыбка, неизменно озаряющая его лицо при общении с Любимчиком Авраамом, улетучилась.
Авраам этого не заметил, и, подстрекаемый азартом, сказал:
- Вот, я решился говорить Владыке, может быть, найдется там двадцать?
Брови Диктатора съехались к переносице, взгляд стал суров. Он проворчал:
- Не истреблю ради двадцати.
Авраам блаженствовал: он вертел Диктатором, как хотел! Совершенно не ощущая собственной наглости, он продолжал снижать цену спасения двух городов:
- Да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять?
Диктатор резко отвернулся от Авраама. Он буркнул, не оборачиваясь:
- Не истреблю ради десяти, - и пошел, перестав говорить с Авраамом, и даже не попрощавшись.
Авраам понял, что перегнул палку и долго еще стоял на месте, прежде чем возвратился к себе домой и потребовал себе бутыль самогону с перцем и квашенной капусты.

Здесь мы позволим себе прервать плавное течение повествования и сделать небольшое лирическое отступление. Не стоит думать, что с инспекцией в город Содом пришли два абстрактных соглядатая. Диктатор совершенно ясно сказал: «Сойду и посмотрю!» Так что одним из них был он сам. Вместе с тем, достоверно известно, что Авраам пошел домой, а вовсе не в Содом. Кто же был вторым лицом, сопровождающим Диктатора во время инспекции? Был у Диктатора один приятель, с которым любил он заключать пари и вместе с которым ходил взглянуть на результаты развития событий. Этот приятель помогал издеваться над Иовом, помогал совращать Адама и был зачинщик многих других веселий. Это – Оппозиционер, впрочем, его в литературе иногда называют и другими именами, как, например, Оппонент, Политик, Сатана, Люцифер, Дьявол, Шайтан и прочее. Также именовался он любым знатным именем с приставкой «Падший» - Падший Ангел, Падший Архангел, Падший Политик. Впрочем, последнее является тавтологией, ибо, как известно, всякий политик – падший. Мы это сообщаем не потому, что Автор тоже был в какой-то мере политиком, а просто потому, что вся Библия доказывает это утверждение. Отметим всё же, что когда однажды Автор назвал Оппонента Шайтаном, тот возразил: «Эта роль ругательная и прошу её ко мне не применять! Ну и домик у нас! То обворовывают, то обзываются! А ещё боремся за почётное звание дома высокой культуры и быта! Это же кошмар, кошмар!» После этого Диктатор согласился называть Сатану преимущественно Оппонентом или Оппозиционером, а сам же просил обращаться к нему словами «Автор», «Аквариумист», или, ещё лучше, «Владыко». Нам возразят, что не мог Диктатор дружить с Сатаной, ибо сам он любил лишь праведников и праведную жизнь, а приятель этот, падший политик, зачастую искушал людей, за что Диктатор его проклял и отверг. Однако же, все не так просто. Сам Диктатор тоже любил искушать людей. Кого не убеждает книга Иова, тот пусть припомнит, как Диктатор искушал Любимчика: «И было, после сих происшествий Диктатор искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе». Конечно, Диктатор прогневался на Авраама за то, что тот искушал его, заставляя снижать количество праведников, ради которых он должен был бы отказаться от своей затеи, и стал ответно искушать его. Мы должны признать под давлением улик, что сам Диктатор также был таким же точно Искусителем, как и Оппозиционер, а поэтому не было причин ему чураться коллеги. Поэтому не должен мой благосклонный читатель отвергать возможность того, что Диктатор взял себе в сотоварищи Падшего Политика, когда пришел инспектировать состояние дел в Содоме.

Вечер спускался на город. Два сверхъестественных существа, два Политика, Диктатор и Оппозиционер, шли вместе, чтобы узнать, не найдётся ли в этом городе десяти праведников.
И пришли те два Политика-Соглядатая в Содом вечером, когда Лот сидел у ворот Содома.
Не всякий житель окраины города сидит у его ворот, но праведная жизнь, видимо, предполагает именно такое поведение, поскольку телевизор тогда ещё не изобрели, пива, футбола и супермаркетов в Содоме, по-видимому, не было, а также у Лота не было гаража, ведь он был праведником. Поэтому он просто сидел у ворот.
Лот просто сидел у ворот, как всякий праведник, глаза его ничего не выражали, рот был полуоткрыт, и, конечно, он первым увидел гостей, и встал, чтобы встретить их, и поклонился лицом до земли и сказал:
- Государи мои! Зайдите в дом раба вашего и ночуйте, и умойте ноги ваши, и встаньте поутру и пойдете в путь свой.
Все праведники отличаются гостеприимством.
Вы спросите, откуда мы это знаем? Ну как же! Ведь Лот был единственным праведником, а он отличался гостеприимством. Итак, пускать в дом всяких бродяг и называть их «Государи мои» и признавать себя рабом их – вот что мы назовём истинно праведной линией поведения!

Впрочем, странники не претендовали на демонстрацию своей власти над Ноем, поскольку в реальности ей обладали. Мы не станем, впрочем, предполагать, что весь этот разговор был образчиком лицемерия, и ни Лот ни собирался быть рабом у гостей, ни гости не могли посягать на такую милость. Возможно, Лот распознал политиков. Но нам следует отказаться от этой версии, иначе его гостеприимство выглядит не таким уж и праведным, и тогда, быть может, он безосновательно был спасён. Нет, мы решительно отметаем эту версию, Лот, конечно же, обращался «Государи мои» ко всем проходимцам, то есть проходящим мимо его дома. Поскольку Содом был набит содомитами, надо признать, что Лот проявлял к ним чрезмерное уважение.

Все же путники сказали:
-  Нет, мы ночуем на улице.
Погода была хороша, комаров и мошек не наблюдалось, ибо во власти Аквариумиста было создать такие обстоятельства, коль уж довелось прогуляться по вечернему Содому. Иначе какая же радость от прогулки по Содому, если на улице холодно, или заедает гнус?
Итак, даже и не во дворе гостеприимного Лота собирались они устроиться, а на улице! Впрочем, Лот уговорил их погостить у него в доме. Он сильно упрашивал их; и они пришли в дом его. Следовательно, отказ из от его гостеприимства был показным, просто они решили немного поломаться для виду. Имейте в виду, если вы сначала очень отказываетесь, вы тем самым как бы сообщили, что не нуждаетесь в той услуге, которую вам предлагают, и это как бы избавляет вас от необходимости давать чаевые тем, кто поднёс ваш чемодан или подвёз вас до города. Итак, политики вошли в дом Лота, а он сделал им угощение. Лот испек пресные хлебы, и они ели.
Еще не легли они спать, как жители славного города Содома, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом и вызвали Лота и говорили ему:
- Где люди, пришедшие к тебе на ночь? Выведи их к нам; мы познаем их.
Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал:
- Братья мои, не делайте зла; вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего.
Речь праведника Лота весьма примечательна. Он не стал переспрашивать:
- Что вы такое замыслили, братья мои, что вы имеете в виду под замысловатым термином «познаем»? Что за парламентские дебаты затеваете вы на ночь глядя? – ничего такого Лот не спросил, а сразу же без обиняков предложил на поруганье толпе сограждан, обуреваемой похотью своих дочерей-девственниц (как он про них думал, но он ошибался, ибо кроме самого Лота в Содоме не было праведников, как сообщает Библия).
Из этого внимательный читатель должен заключить, что все эти люди не даром называли друг друга братьями, ибо действительно представляли друг для друга особый род братства. Тот вид родства, в котором они состояли, был связан с близкими почти семейными отношениями, а не с родовым происхождением их. Сейчас это называется «люди с гигантски безумно темпераментом», то есть ЛГБТ, или гейропейская семья. По всему видать, что познавать друг друга этим «братьям» уже надоело, и они воспылали все как один похотливым желанием к новичкам, заранее зная, что захотят их «познать», даже еще и не видя, каковы они.
Не волне ясно, как девственность дочерей Лота (которая в данном случае является лишь речевым оборотом) могла прельстить необузданных граждан славного города Содома, поскольку собрались они там все, а пресловутая девственность Лотовых дочерей, даже имей она место, могла достаться лишь двоим из них.
Едва ли бы могли и выжить дочери Лота после такого приключения со всем городом Содомом. Из этого следует сделать вывод, что Лот имел весьма утрированные понятия о долге гостеприимства, либо весьма смутные понятия об отеческом долге, а может быть, и то и другое.
Наверное, он предполагал впоследствии заявлять себе и своей жене, а также приятелям (впрочем, какие приятели могут быть у праведника в Содоме?): «Пусть дочери мои погибли, но я выполнил долг гостеприимства!»

Можно было бы предположить и то, что Лот собирался обвести жителей славного города Содома вокруг пальца, и нарочно упомянул о девственности своих дочерей, чтобы разгорелся спор за право первенства в деле их познавания. Быть может, под шумок хотел он вывести их из дома, а заодно и гостей, и супругу. Впрочем, такое предположение находим мы беспочвенным, поскольку Лот, как известно, был праведником, а такое свойство попросту несовместно с хитростью.

Праведной же была и супруга Лота, которая даже при таком неприятном повороте событий ни в чем не перечила мужу. Воистину «да убоялась жена мужа своего» настолько сильно, что и страх обречь дочерей на мученическую смерть не заставил её перечить мужу, или хотя бы кинуться в ноги славным согражданам и просить их пощадить этот дом и его жильцов и гостей.

Не приютите же политика в доме своем, дабы не было на ваш дом такого зла!

Жители же Содома были безнадёжно испорчены, поскольку никто из них не прельстился девственностью дочерей Лотовых, и предпочитал ту извращенную форму парламентских дебатов, о которой сказано выше. Тем более странно это, что многие из них были всё же женаты, хотя бы гражданским браком, поскольку ведь были в этом городе и юноши, и дети. Стало быть, не было у них отвращения к близости с женщинами, и не были эти дочери Лота столь отвратительны, чтобы оттолкнуть мужскую похоть, ибо ведь имелись и у них женихи! И коль уж хотелось этим похотливым гражданам славного города Содома свежих впечатлений, то и условно-девственные дочери Лота вполне бы отвечали этому требованию. С прискорбием отмечаем мы, что хотя и были жители славного города Содома бисексуальны, предпочтение к содомскому греху у них у всех было настолько сильным, что и не взглянул ни один из них на дочерей Лота.
Быть может, следовало бы предположить некие болезни у дочерей Лота, и тогда его замысел отдать их всем жителям славного города Содома для ночных забав выглядит коварным умыслом погубить их? Нет, мы должны исключить эту гипотезу, поскольку дальнейшие события показали, что дочери Лота вполне здоровы и даже детородны.

Поскольку к дому Лота пришли все жители города Содома без исключения, хотя проверить это сейчас невозможно, а остается лишь поверить в это, то надо отметить, что и женихи двух дочерей Лотовых были среди них. Но ни один из этих женихов и не подумал ни вступиться за гостей Лота, ни защитить свою невесту, и ни один из них не прельстился на невесту, а каждый продолжал требовать вывести гостей Лота, дабы познать их.

Вот каковы были жители славного города Содома. И вот каковы были женихи дочерей Лота. И все они сказали (конечно же, хором):
- Пойди сюда. Вот пришлец, и хочет судить? Теперь мы хуже поступим с тобою, нежели с ними.
Трудно понять значение этой фразы, одно лишь ясно, что, судя по всему, разум их помутился, ибо человека, обладающего домом в их городе, называют они пришельцем, а сами, явившись в его дом, полагают себя в нем хозяевами.

И очень приступали к человеку сему, к Лоту, и подошли, чтобы выломать дверь.
Грустно и обидно тогда стало Лоту. Прямо скажем, заскучал он! Никто не польстился на дочерей его, никто не захотел их, а хотят все его двоих гостей, хотя и не видели их толком! И не радует Лота то, что дочери его спасутся, а лишь огорчает, что гостям его грозит беда!

Гости же, (сказали бы мы, что были они нечаянные виновники всей этой смуты, да уж таковы были те гости, что нечаянными их не назовёшь, а напротив того, все, что делается, происходит их желанием и их попустительством), мужи те, Политики чудесные, суть Диктатор и Оппозиционер,  простерли руки свои и ввели Лота к себе. То есть, к себе – где они находились, в его же Лотов дом, в дверь, да и заперли.
А людей, бывших при входе в дом, поразили слепотою, от малого до большого, так что они измучились, ища входа.
Итак, весь город Содом ослеп в единый миг, кроме Лота и его семьи.
То, что политики могут в один миг ослепить целый город, не должно нас смущать, поскольку и ныне мы имеем много примеров, как политики ослепляют и не только целый город, а целую страну.

Сказали те политики Лоту:
- Кто у тебя есть еще здесь? Зять ли, сыновья ли твои, дочери ли твои, и кто бы ни был у тебя в городе, всех выведи из сего места,  ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль на жителей его к Диктатору, и Диктатор послал нас истребить его.

А надо тут сказать, что Политики-Соглядатаи эти весьма лицемерили, что не знали, якобы, они состава семьи Лотовой, не знали, что дочерей у него было две, а сына не было ни одного. Не могли они этого не знать, поскольку уже когда шли они к нему, то знали, что идут к единственному праведнику во всем неправедном городе. А если не знали они, то зачем и нужны тогда Соглядатаи? Пусть не правы мы, и пусть ошибочно предположили, что этими путниками были Диктатор и Оппозиционер – потому что если мы правы, и если Диктатор и Оппозиционер не знают, кто праведен, а кто неправеден, то тогда уж кто и знает?

Пусть обознались мы (хотя, однако же нет, не обознались!), и пусть это были не Диктатор и Оппозиционер, а только лишь посланники Диктатора, два политика. Ну, подыграемте же Владыке! Ну, хочет он, чтобы мы видели в этих странниках не его с приятелем, а просто двух Соглядатаев. Ладно уж! Соглядатаи это были! Что уж там пререкаться? Нет смысла по пустякам ссориться с Диктатором.
Но мы говорим тебе, читатель мой, вдумайся! Уж коли Соглядатаи не знают, кто – праведник, кто – не праведник, и надобно им на себе испытать страх, что их самих вот уже сейчас познают самым познавательным образом – только тогда они поймут, что неправедные люди тут живут. И надобно им спросить у единственного праведника, где проживают и в каком количестве у него дети – дочери ли, сыновья ли, зятья ли (невесток забыли!) – если Соглядатаи не знают праведников наперечет… Вдумайся, читатель мой! Для чего жить праведной жизнью, если и они не ведают о тебе?! Кто же и оценит твою праведность? Диктатор, что сиживал в Эдеме и попивал коньячок под балычок, водочку с селёдочкой, чаёк с печеньем и вареньем и безалкогольное пиво с диетической кока-колой в компании Авраама – тот ведь не знал, сколько праведников в Содоме! Наберётся ли их пятьдесят, или же только сорок, а то, может быть, тридцать, или хотя бы двадцать?

Какова незадача! Будь у Лота четверо детей, дочерей ли, сыновей ли, и ведь с женихами и невестками, да с самим Лотом и с женой его, ведь это было бы уже десять человек! Надо думать, что женихи Лотовых дочерей были круглые сироты, и не ввели они в семью Лота ни братьев, ни дочерей! Ни их матерей, ни их отцов, не пожелал причислить Лот к своей родне, которую надобно спасти! Ведь если бы только Лот сказал, что у каждого из женихов его дочерей родители есть, и они праведны, то вот уже и нашлось бы десять праведников на славный город Содом!
По всему видать, что родители у женишков были самые непотребные! И сами они были грешны содомским грехом, входили они в число тех, кто желал познать гостей Лота и не соглашался познать его дочерей. И не желал Лот ни спасти своих свояков, ни знаться с ними. Выдавал он своих милых доченек, таким образом, за выходцев из семей неправедных, грешных, содомских.
Но даже и плохого родственника жалко. Думается, что спас бы Лот родителей женихов своих дочерей, ведь как-никак, с кем-то надо же праздновать праздники, бутылочку распить? Не желал с ними иметь дела Лот. Видать, что заняли они у него денег, да и не отдавали. И мы не осуждаем Лота за то, что не пожелал спасти родителей женихов. Не удивительно поэтому, что давно уже махнул он на дочерей своих рукой, и понимал он, что всё едино – что отдать их за развратных женишков, что выдать на поруганье толпе. Всё же Лот смилостивился над зятьками и вышел он, и говорил с будущими зятьями своими, которые брали за себя дочерей его, и сказал:
- Встаньте, выйдите из сего места, ибо Диктатор истребит сей город.

Но будущим зятьям его показалось, что он шутит. Вот оно в чем дело было. Зятья, видать, знали, что будущий тесть у них – большой шутник. И, видно, когда он предлагал дочерей развратным согражданам на утеху, они тоже сочли это шуткой! Поэтому остались они, и с места не тронулись. Не стали они заступаться за своих невест, не захотели они и приобщиться к семье Лота для своего спасения. Видать, что женишки были с душком. Вероятнее всего, только дочери Лота считали их своими женихами, сами же эти женихи себя женихами лотовых дочерей отнюдь не считали. Не нагулялись ещё. Что для славного города Содома вполне понятно.

Лот же тоже был покладист и не стал уговаривать лже-зятьков. Не хотят спасаться – их дело. Не подумал он и о том, каково будет бедным доченькам без мужей. И то правда – что о них беспокоиться, когда он собирался отдать их на потеху сладострастной толпы Братьев-сограждан? Стоит ли принимать во внимание после такого приключения тот маловажный факт, что доченькам ещё предстоит побыть невинными (ну или считаться таковыми) неопределенное время, которое грозило бы затянуться навечно, поскольку в другие города, как мы после увидим, Лот не смог переселиться. Итак, понимая, что дочери его не выйдут замуж никогда, или даже ещё позже, Лот всё же здраво рассудил, что лучше не иметь женихов вовсе, чем иметь таких, каковы были у его дочерей. Пожалуй, тут мы с ним согласимся.

Итак, махнув на женихов рукой, и не предложив Политикам-Соглядатаям никаких дополнительных кандидатур на вакантные должности праведников, Лот согласился вывести из Содома прочь семейство в усеченном виде – без будущих зятьев. Политики-Соглядатаи же и не помыслили спросить у Лота, не может ли он назвать ещё хотя бы четырех праведников в городе Содоме. Это лишний раз доказывает, что вторым спутником Диктатора был не Абрам, а именно Оппонент.
Напомним, что Лот с супругой и его две дочери с женихами попали в список тех, кто заслужил спасение (не важно, что зятья не поверили в угрозу – достаточно, что им было предложено спастись, следовательно, они по чину приравнены были к праведникам). Итак, Соглядатаи, зайдя в дом первого встреченного ими жителя в славном городе Содоме, сразу же нашли шестерых праведников. Им надо было найти ещё лишь четверых, и город Содом спасся бы, а с ним и Гоморра. Мы же видим, что Соглядатаи и не подумали учинять розыска. Мало того, они не сообщили Лоту условий, на которых его родной город мог бы спастись. Говорите после этого, что среди этих них не был Оппозиционер!

Сможем ли мы представить, что если бы Лот знал, что ему надо отыскать или указать ещё четверых «своих», и все проблемы с городом Содомом были бы закрыты? Можем ли предположить, что Лот был оповещен об этом условии и не воспользовался им? В таком случае, насколько же сильно он должен был бы ненавидеть свой город и его жителей, чтобы не воспользоваться таким случаем! Но нет, Лот был праведником, и ненависть не нашла бы в его сердце места!
Ах, коварные Соглядатаи! Почему, ну почему же вы не попытались найти ещё четырех праведников? Быть может, кто-то сломал ногу, и по этой причине оставался дома, и не выходил к дому Лота, не требовал выдачи гостей и не стремился «познать» их? Кто-то, быть может, выпил больше нормы, и лежал в отключке, переживая похмельный синдром? Кто-то был болен потешной болезнью, которая не могла не иметь хождения при таких распущенных нравах! Кто-то попросту побоялся оставить дом без присмотра – ведь кругом одни содомиты! Того и гляди придут содомитствовать в твое отсутствие! Неужели не нашлось и четырех жителей, которые не были бы виновны в том, что поддались на содомскую провокацию? Ну хотя бы четыре импотента? Или четыре младенца, не вошедших ещё в пору половой зрелости? Ау! Нет?
Нет. Не было их. Не нашлось.

Вот! Согласитесь, «провокация» – это то самое слово, которое долго вызревало в нашем смутном сознании! Что, как не провокация, произошло в доме Лота?  Зашли Соглядатаи в якобы случайно выбранный дом, в дом якобы первого встречного. Откуда же весь город мгновенно узнал, что у Лота гостят чужеземцы? Почему весь город внезапно стал охвачен похотью? Не чудо ли это? Как не быть чуду? И меньшее диво называем мы чудом! А тут! Не обошлось без ворожбы или какого-то секретного средства силовых ведомств. Что же это такое они распылили над всем гордом Содомом? Какой волшебный порошок? Из какой травки или из каких грибочков?

«Кому бы это надо было?» - спросите вы?

Как кому?! Вы забыли о втором спутнике? Об Оппозиционере? Истинно, не Авраам был спутником, потому что Авраам болел душой за Содом (кстати, в причинах этого надо бы разобраться!), Авраам бы не преминул расспросить Лота и других жителей о праведниках в этом городе. Авраам сам выторговал условие пощады города ради десяти праведников – ему ли было не постараться найти ещё четырех?

Славными планами истребления зла и греха Диктатор поделился с Любимчиком Авраамом, а на разведку пошел с Оппозиционером.

Да, Авраам, напрасно ты так долго испытывал терпение Диктатора! Решил он, что на разведку с тобой не пойдёт! Это – конец, Авраам! Увы тебе, Авраам! Готовься, скоро и тебя начнёт искушать Диктатор. Перестал ты быть любимчиком!

Между тем взошла заря. Ослеплённые содомиты, как мы знаем, разошлись по домам, будучи ослеплёнными. Они не догадались поджечь дом Лота. Весь гнев их куда-то пропал. Может быть, они перевоспитались?

Политики-Соглядатаи начали торопить Лота, говоря:
- Встань, возьми жену твою и двух дочерей твоих, которые у тебя, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города.
Хватило им ночи, чтобы выяснить семейный состав этого бедолаги. Но он медлил. Тогда Политики взяли за руку его и жену его, и двух дочерей его, и вывели его и поставили его вне города.
 Когда же вывели их вон, то один из них сказал:
- Спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть.
Но Лот сказал им:
- Нет, Владыка! Вот, раб твой обрел благоволение пред очами твоими. И велика милость твоя, которую ты сделал со мною, что спас жизнь мою! Но я не могу спасаться на гору, чтоб не застигла меня беда и мне не умереть.
Тут Владыка перебил Лота и сказал ему:
- Не к месту ты меня узнал. А коли узнал, то молчи. Я не Владыка твой, а лишь посланник его, Соглядатай. На том договоримся.
И Лот отвечал:
- Хорошо, Владыка! Вот, ближе бежать в сей город, он же мал; побегу я туда, - он же мал; и сохранится жизнь моя ради тебя.
Тут Оппозиционер сказал Диктатору:
- Как же распустил ты, однако, своих праведников! Ему твердят: «Ступай в горы и спасёшься!», а он, упрямец, говорит: «Не пойду в горы, а пойду в город Сигор, и не разрушай его, а позволь мне в нем укрыться и спастись, и сохрани его ради меня!» Уже итак ради него мы столько претерпели, и так скорректировали свои планы, а он всё имеет наглость ставить условия!

Но Диктатор ответил Оппозиционеру:
- Экую малость он просит! Сохранить махонький городок, кишащий неправедниками и развратниками! Признаюсь честно, он и не был у меня в списках на всесожжение. Пусть уже идёт туда, всё равно его оттуда прогонят!
И, обращаясь к Лоту, Диктатор сказал:
-  Я сделаю и это: не ниспровергну города, о котором ты говоришь;
поспешай, спасайся туда, ибо я не могу сделать дела, доколе ты не придешь туда. Потому и назван город сей: Сигор.
- Ты ли, и вдруг чего-то не можешь!? – восхитился Лот, - Чаю я, что тысяча историков изломают сто тысяч гусиных перьев, сочиняя ученые трактаты на тему, всё ли ты можешь, или же не всё ты можешь, а вот тут ты сам своими устами произносишь «Я не могу» и никто из них никогда не прочтет этого, а коли прочтёт, то не заметит?!
- Истинно говорю тебе, Лот, что не всё я могу! – сказал Диктатор. – Совсем по моему исчислению недавно затопил я всю землю, и погубил всякую тварь живущую, ползающую, бегающую, прыгающую и ходящую. Но не смог я поставить чистый эксперимент. Не смог погубить всех! Сохранил каждой твари по паре, хотя и понимал, что доброта моя против меня же и обернётся. Ну, не могу я быть злым! Доброта и человеколюбие переполняет меня! Вот и нынче надо было бы стереть с лица земли, как минимум, десяток городов, а я ограничился лишь двумя, да и то решил вот посмотреть, не найдутся ли тут праведники, которых надо бы вывести из города и тем спасти.
- Доброта твоя не имеет границ! – воскликнул Лот и преклонился перед Диктатором.
Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор.
И поднялись в воздух два сосуда смерти, один назывался «Малыш», другой назывался «Толстяк».
И пролил Диктатор на Содом и Гоморру дождем серу и огонь своего нового сверхсекретного оружия, из стратосферы или же даже из космоса, о том Писание достоверно не сообщает, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли.
Говорите после этого, люди добрые, что не Оппозиционер сопутствовал Диктатору, а кто-то иной! Кто, как не он предоставил Диктатору необходимое количество серы? Издревле известно, что где сера, там и оппозиция, где оппозиция, там и сера, и присутствие самого Оппозиционера узнаем мы по запаху серы, сопутствующей ему. Говорите после этого, что Диктатор и Оппозиционер терпеть друг друга не могут! Как же! Они творят дела свои совместно. Давно Диктатор преодолел свою ненависть и простил Оппозиционера. И в будущем не раз он его простит.
Таким вот образом Гнев Диктатора пролился на два города – на Содом и на Гоморру.

И выросли над городом клубы дыма в виде грибов. И увидел это Оппозиционер и сказал: «Каково это было Диктатору – уничтожить два города нещадным огнем с неба! Я же тоже измыслил такое же повторить! Буду же и я стремиться так поступить, и покажу я Диктатору, на что я, Оппозиционер, способен! Изберу я себе также два близко стоящих города, устрою взрыв, и не пощажу я города ради праведников, живущих в них, ибо сам Диктатор подал мне пример в этом деле! Открою игру! Open game! Вот и название для моего дельца придумано – Оппенгеймер!» И с той поры семена гнева рассеялись по всему свету, но самые сильные семена гнева запали в сердце Оппозиционера, ибо замыслил он в соревновании с Диктатором устроить более мощные взрывы.
- Так не оглядывайся же назад, - сказал Лоту Диктатор, - или же не спасти тебе твою жизнь!
- Однако же, чудесное зрелище – этот гриб! – сказал Оппозиционер на ушко жене Лота. И жена же Лотова, которая не дрогнула и не проронила слова, когда Лот предлагал дочерей на поругание своим братьям – согражданам, эта женщина с бесподобной выдержкой оглянулась назад, и вмиг стала соляным столпом.
Читатели должны извлечь из этого один урок: сочувствие слабей любопытства, любовь слабей любопытства, и даже материнская любовь слабей любопытства. Так сообщает нам Писание.

И встал Авраам рано утром, опохмелился бражкой, запил всё огуречным рассолом, достал горстью из кадки шмат кислой капусты с клюквой, положил в рот и пошел на место, где последний раз виделся с Диктатором. Он посмотрел с высоты горы на место, где ещё вчера были Содом и Гоморра, и на все пространство окрестности и увидел, дым, поднимающийся с земли, как из печи.

Диктатор между тем, откушав крабов с горсткой риса, десяток жареных креветок с сладко-острым сливовым соусом, паюсной икорки, положенной на тонкий ломтик лимона, выпив рюмку армянского коньяку, закусив его семгой, зажевал это сочными ломтиками ярко-оранжевого ананаса, вспомнил и о своем обычном сотрапезнике Аврааме.
Вспомнил он и как ходили они с Оппозиционером провоцировать жителей славного города Содома на содомский грех, и как выслал Лота из города,  и как истребил два города, в один из которых так и не зашел, и не убедился ни в греховности жителей, ни в отсутствии десятерых праведников.

И вышел Лот из Сигора и стал жить в горе, в пещере, и с ним две дочери его, ибо он боялся жить в Сигоре. Библия умалчивает о том, почему Лот, который так стремился в Сигор, на следующее же утро покинул его навсегда и поселился на горе.

И сказала старшая дочь младшей:
- Отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восставим от отца нашего племя.
Почему-то младшая дочь не вспомнила ни о жителях Сигора, ни о жителях окрестностей, поскольку не бывает города без пригородов, и не бывает пригородов без деревень.
Надо полагать, что Лот был более желанен дочерям своим в виде мужа, нежели все иные мужчины. К сожалению, старик Фрейд ещё не был рождён, поэтому некому было исследовать этот клинический случай.
Такое, видимо, случается, и, наверное, даже имеет специальное медицинское название, но коли случилось такое с обеими дочерьми, то уж тут должны мы сделать вполне определенное суждение о методах сексуального воспитания в семье Лота. Впрочем, уже имели мы достаточно оснований оценить эти методы, когда Лот предложил дочерей своих всем гражданам славного города Содома.
Между прочим, у дочерей Лота имелось вино, из чего мы должны понимать, что считал Лот предметами первой необходимости, покидая свой дом навсегда.

Итак, напоили дочери отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим; а он не знал, когда она легла и когда встала.
Крепко, видимо, спал Лот, или же хитрый был и притворялся весьма искусно.
На другой день старшая сказала младшей:
- Вот, я спала вчера с отцом моим; напоим его вином и в эту ночь; и ты войди, спи с ним, и восставим от отца нашего племя.
И напоили отца своего вином и в эту ночь; и вошла младшая и спала с ним; и он не знал, когда она легла и когда встала. Пристрастился Лот к «девственным» дочерям своим.
И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего, и отец не удивился этому нисколько, из чего заключаем мы, что не так уж крепко он и спал. И понимаем мы смысл «спала с отцом» в контексте библейского изложения.
И родила старшая сына, и нарекла ему имя: Моав.
И младшая также родила сына, и нарекла ему имя: Бен-Амми.
Надо полагать, что и дочерей потом рожали Лотовы дочери, дабы пошел от них род Лотов и племя новое. Надо полагать, что дочери эти вступали в связи с сыновьями но на то уж мы не будем обращать внимания, ибо то были связи между кузенами и кузинами, что не должно нас шокировать после всего услышанного.

На выжженной земле, где были раньше Содом и Гоморра, велел Диктатор засеять коноплю, собирал её и тайно отправлял с иные страны, и брал за то большую цену.
Так воцарился порядок и мир на земле. Так справедливость восторжествовала.
Так победил Диктатор гнев свой и ненависть, и преодолел блуд и греховность бессовестных граждан славного города Содома и наказал грехи непутевых граждан бесславного города Гоморры. Бесславным был город Гоморра, поскольку о них даже не известно, чем виноваты были они и были ли среди них десять праведников, а может быть, и более того. Никто не ходил в бесславный город Гоморру, никто не соглядатайствовал там, никто не искушал жителей, никто не выводил оттуда праведников, никто не любовался красотой взрыва. Воистину, напрасно был возведен град сей, и напрасно уничтожен, ибо даже уничтожением своим не доставил он никому никакого удовольствия. Чего не скажешь о славном городе Содоме, чей содомский грех получил широкую известность и массу подражателей.

Диктатор же полностью преодолел свой гнев, преодолел ненависть, утолив её истреблением двух виновных городов.
Некоторое время спустя вновь сидели Диктатор и Любимчик Авраам в беседке, в саду Эдеме, попивали чаек, сдобренный коньячной настойкой морошки, слушали пение птиц и радовались тихой погоде и стабильной прибыли от конопли.

- Хорошо у тебя, Владыка! Тихо. Птицы. Цветы. Чаёк. Коньячок.
- И то, брат. Потому – порядок должен быть во всём. Ты меня не гневи, и я тебя уважу. Будь послушен, я и на тебя не прогневаюсь. Так? Так.
- Истинно так, Владыка! – отвечал Любимчик Авраам.
- Вот ты, Авраам, послушен ли мне во всем? – спросил Диктатор.
- Во всём, Владыка. Истинно, во всём, - отвечал Авраам.
- Это, брат, хорошо. Это, брат славно. Но как узнать, что ты меня не обманываешь?
- Испытай же меня, Владыка! – простодушно ответил Авраам, беря с блюдца пирожное шарлотку.
- Авраам! Так возьми же – бери, бери, не стесняйся, - Диктатор придвинул к Аврааму блюдце с шарлотками и продолжал, - Возьми же сына твоего единственного, которого ты любишь, Исаака!
- Конечно, Владыко! – отвечал Авраам, вгрызаясь зубами в шарлотку.
- И пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе! – закончил Диктатор.
Шарлотка застряла во рту Авраама.
- Что же ты не кушаешь? – спросил Оппозиционер, неведомо откуда появившийся за спиной Авраама, - Кушай, кушай! Это не к спеху. Не сегодня. Успеется ещё. Доешь пироженко, допей чаёк.
Авраам стал машинально жевать пирожное, совершенно не ощущая его вкуса.

- Да уж, братец, сделай милость, не стесняйся, будь по-свойски! Что это ты так напрягся? Посмотри на нас! Ведь нас не терзает ни сомненье, ни тревога, ни печаль, ни гнев, ни любовь, ни ненависть. Все эти чувства разрушают человека, отнимают здоровье и жизнь. Уж коли ты допущен в наше общество, избавляйся, брат, от этих низменных чувств! Избавляйся от любви, избавляйся от ненависти, Авраам!

Диктатор и Оппозиционер весело расхохотались.