Спаси меня, коль ты - Мессия!

«Парсифаль» Вагнера в Мариинке. В трех действиях.

Действие первое. Самолет, пикник на Фонтанке, дворы за улицей Зодчего Росси, шатер деревьев над Летним садом. Привыкание к городу, которым когда-то чуть ли не грезил, а потом приехал туда вместе с М.Б. Она его не любила, настроение передалось и осталось. Прошло четыре года и принимаешь этот город уже с опаской. Бог их знает, не такие они там. Метро неудобное только потому, что сделали все не так, как в Москве. Следующую станцию объявляют не тогда, когда поезд отъезжает от предыдущей и надо готовиться к выходу, а тогда, когда он только подъезжает к предыдущей станции. В результате после остановки и нового перегона забываешь, к какой станции ты сейчас едешь и выходить ли тебе. А когда вышел, ты не найдешь в центре зала указателей, куда какой выход, они висят только в торцах станции, до куда сотню метров  идти, а потом возвращаться обратно. Но зато по-другому. Книжный магазин с совковым прилавком, чтобы посмотреть книгу, надо искать продавца. Забыл уже про такие, а у них есть. Не знаешь даже, как купить книгу, что делать раньше: выбить чек или предупредить продавца об этом. Кафе с видом на Петропавловку, потом пробежка вдоль Мойки. Ни одного такси у Дворцовой площади, перерытые тротуары на улице Декабристов. Бегом-бегом.

Действие второе. Золото с морской волной. Интерьер театра. Занавес как из «Мира искусства». Зрители как в кафе-шантане. Большой при всех его минусах сохраняет блеск великосветской публики: «театр уж полон, ложи блещут». Здесь же, кто в чем, вышли из парадной за булкой и заодно в театр зашли. После первого действия свалила треть зала. Вагнер для Питера долог. Впрочем и билеты до неприличия дешевы. Конец партера на их гастролях в Большом стоил 4 тысячи, а здесь – 400 рублей. Цена билета в кино и попкорна. Но это так, для брюзги, а сама постановка – чудо. Режиссер – англичанин, и все классично, я бы даже сказал – католично. Никакой модерновости и сюра, никаких новаций в костюмах, никаких великанов на интерьерах, ничего из того, что резало глаз в их «Кольце Нибелунга». Месса с Граалем в первом действии – ощущение тамплиерской монастырской молитвы перед боем. Ничего лишнего. И контрмесса в начале второго – в противоположность Граалю мистерия соблазна у волшебных дев Клингзора – цветов волшебного сада – не сказать, чтобы цветов зла. Выглядело красиво, и выбор пути дан хоть и по-христиански ортодоксально, но показательно. Проходит и то, и другое, и начинаешь задумываться. А дальше начинаются ляпы. Не в постановке и не в исполнении, а увы, у самого Вагнера. Пристрастившись в «Нибелунгах» расписывать фабулу на четыре оперы, впихнуть «Парсифаля» в одну ему не удалось без пробелов в сюжете. Сложная история обретения Парсифалем мудрости Грааля и его возвращения к замку больного короля, так великолепно данная у Вольфрама фон Эшенбаха еще в 13 веке, у Вагнера скомкана донельзя. Парсифаль лох лохом отмахивается от волшебных дев, потом его целует Кундри, и он от ее поцелуя шалеет, вспоминает грустную историю короля Амфортаса, этой же Кундри соблазненного, и в один момент исполняется монашеской святости и христианской мудрости. На этом заканчивается второе действие, а в начале третьего Парсифаль выходит на сцену и говорит Гурнеманцу: «Помажь мне главу, как новому королю Грааля, а Кундри пусть омоет ноги» (Амфортас при этом еще жив). Выглядит это настолько гротескно и неуместно, что кроме фразы «А я теперича король» ничего на ум не приходит. «Спаси, коль ты – Мессия!» - тут же говорит ему Кундри. Ряд фраз и трактовок у Вагнера вызывает жестокие сомнения в их еретичности. «Крестным знаменьем творю я заклинанье», - говорит Парсифаль перед Клингзором. По-моему это ничто другое, как вызывать бесов властью князя бесовского. Магическое заклинание и крест – это все-таки совсем противоположные вещи. Страстная Пятница подается Вагнером не как день скорби, а как день радости, что смерть Христа искупила весь первородный грех, и теперь все живое может вздохнуть свободно. Мне-то лично именно такой подход и нравится, но в ортодоксальной догматике – это все-таки предназначение Воскресения Пасхи, а не Пятницы Страстей Христовых. Финал с мессой Грааля и Копья хорош, но уступает королевской мессе Грааля в первом акте. В целом же именно после этой оперы мне захотелось прочитать ницшеанскую критику Вагнера. После «Нибелунгов» только повертел в книжном магазине том критических статей Ницше, но покупать не стал. В «Нибелунгах» Вагнер изобрел свою легенду и сделал это красиво. В «Парсифале» скомкал изначальное предание, не добавив ничего взамен. Золото на морской волне.

Действие третье. Белая ночь. Почти двенадцать, выхожу из театра, и светло, как днем. Иду на Крюков канал, Никольский собор, вспоминаю, как 14 (блин, четырнадцать!) лет тому назад я пришел сюда на рассвете такой же белой ночи, пробродив ее по Сенатской площади и Новой Голландии. Иду по каналу Грибоедова, прохожу львиные мостики, город кругом такой контрастный-контрастный, как на старых черно-белых фотографиях. Все линии выделены, подчеркнуты, все рельефно, и голова в тумане. Люди на балконах из коммуналок. Прохожу переулок Гривцова, где жила мама, когда училась в Ленинграде. Выхожу на Невский, ловлю машину, все. Ладожский вокзал на краю города, сюр полупустого стеклянного здания. Хельсинский поезд в два ночи. Огромная низкая луна над фонарями из сумерек. Утром – Москва, и снова нет солнца. Серость и дождь. Это город, где никогда не бывает солнца. Откуда бы ты ни приехал: из Сибири, из Калининграда, из Питера. Везде солнечно и ясно, даже там, где этого не должно быть. А в Москве серо.  Занавес. Следующая пьеса – через неделю – тот же Вагнер, та же Мариинка, тот же Питер – и вечные «Тристан и Изольда».