Мальчик

                Это было очень давно, когда зимой в школах часто отменяли занятия из-за морозов, а дети писали перьями, которые макали в чернила.
                По базарной площади  сибирского города шли двое – молодая женщина и девятилетний мальчик. Это была вся их семья. Отец мальчика погиб на фронте. Так они и жили вдвоём. Таких семей тогда было много. Вскоре их нагнал плотный человек с отвисающей нижней губой.
                -Доктор Трошкина, как мальчик ходит?- обратился он к женщине.-Чтоб я так жил. Его надо обследовать.Немедленно кладите к нам, в краевую больницу.
                -А что?- мать не находила недостатков у своего ребёнка, к тому же она сама была врачом.
                -Вы посмотрите, как он ставит ноги. Нет, его должны обследовать невропатологи,- это говорил главный невропатолог края, а женщина была всего лишь участковым терапевтом.
                -Хорошо. Сейчас идут занятия в школе. Вот, начнутся каникулы, тогда можно.
                Скоро новый год. Прекрасная пора! Мороз отпустил, падал пушистый снежок. В домах наряжали ёлки. Вот и каникулы! Но вместо лыж и санок мальчика положили на обследование. Краевая больница размещалась в старинном особняке. Что здесь было до революции, сейчас уже мало кто помнил. Это было трёхэтажное здание с толстыми стенами и обширными комнатами. В палате, куда привели мальчика,  находилось ещё человек восемь-десять.
                -А.... нашего полку прибыло,- благодушно приветствовал сосед по койке.-На каком фронте воевал?
Рядом с его кроватью лежали костыли.
                -Капустин,- сосед протянул руку. Его прищуренные глаза весело искрились.
                -Да, устроили нам немцы тогда котёл, целый фронт попал в окружение,- продолжал прерванный разговор человек без руки.- Там мне и оторвало.
Он тронул пустой рукав.
                -А кто зашивал?- спросил молодой человек, сидящий на кровати у окна. Он оказался журналистом из сельской газеты.
                -Никто. Некому было. Обмотал тряпками и шёл. А когда пробились к партизанам, рана почти зажила.
                -Гришин,- в дверях появилась румяная медсестра.- На процедуры.
Человек без руки встал и пошёл вслед за ней.
                На следующий день та же медсестра принесла бутылочку с какой-то  жидкостью и поставила её перед мальчиком.
                -Будешь пить по столовой ложке три раза в день. Это хлористый кальций. Главный невропатолог велел,- девушка пошла, покачивая бёдрами.
                Война закончилась, но военные раны ещё не зажили, поэтому разговоры на эту тему возникали часто.
                -Вас сразу зачислили в партизанский отряд?- спросил Капустин у Гришина.
                -Это был отряд из соединения Ковпака. Поговорили с каждым в отдельности и зачислили. Мы пробились большой группой и все говорили одно и то же, так что с этим осложнений не было.
                -А какая у Вас была форма?- мальчика, конечно же, интересовала униформа.
                -У кого какая. Мне досталось от одного...Расстреляли его. Бабы выстирали и прожарили утюгом швы от вшей. В этом я и ходил.
                -За что расстреляли?- быстро спросил молодой журналист.
                -За связь с немцами.
                -И что? Были доказательства?
                -Какие там доказательства! Было подозрение. Убрали, чтобы всеми не рисковать.
                Шли дни. Мальчика никто не обследовал. Он пил „хлористый кальций“ и всё. Мама после работы часто его навещала.
                -Мама,- однажды сказал мальчик.-Этот хлористый кальций какой-то не такой.
                -Как, не такой?
                -Ты мне выписывала раньше, он был горький, а этот безвкусный.
                -Безвкусный?- мама посмотрела на бутылочку.- Дай-ка её сюда.
                В этой палате ещё один человек по фамилии Карапетян находился на обследовании. 
                -А ты что, не мог в поликлинике обследоваться?- спросил его журналист.
                -Нет, мне не разрешено жить в городе, а в нашей деревне врачей нет.
                -Как же ты туда попал?
                -Привезли... Отца забрали в 37-ом как националиста. А за мной пришли из МГБ уже после войны. Дали 24 часа на сборы. Жене с детьми разрешили остаться в Ереване, но она отказалась, поехала вместе со мной. Дети первый год жили с тёщей в Армении. Теперь переехали, живём все вместе. Нас, армян, привезли туда целый поезд. Остановили состав посреди кулундинской степи и приказали выходить. Хорошо, что летом, а то все бы погибли.
                -А там что, жильё какое-нибудь было или как?
                -Какое там жильё! Голая степь. Только был один колодец и всё. Вырыли землянки и стали жить. Первый год было трудно. Старики и больные поумирали. А теперь живём! У нас свой колхоз. Баранов выращиваем вот с такими курдюками,- Карапетян отмерил в воздухе увесистый кусок.
                Был ясный день. Январское солнце светило своими косыми лучами прямо в огромное окно. В палате остались двое, Карапетян и мальчик. Остальные ушли на процедуры.
                -Это правда, что твой отец служил в НКВД?- спросил Карапетян.
                -Нет, в артиллерии.
                -А где он сейчас?
                -На фронте погиб.
                -Подставили тебя.
                -Как?- мальчик этого не понимал.
                -Могут убить или отравить,- Карапетян выразительно кивнул в сторону тумбочки, на которой опять появился пузырёк с „хлористым кальцием“.
                -Трошкин,- в палату заглянула медсестра.- К главному врачу.
Мальчик встал и послушно пошёл следом.
                В кабинете за широким письменным столом сидел главный врач краевой больницы Пётр Иванович Дронов, седой человек в военном кителе без погон и накинутом поверху белом халате. Рядом расположился главный невропатолог края. Его халат распирал сытый животик. Мясистый нос нависал над верхней губой.
                -Какое же это НКВД?- в недоумении спрашивал Дронов.- Это же ребёнок.
                -Я Вас умоляю. Не отец, так сын,- брызгал слюной главный невропатолог.- А отец и сын – одно и то же.
                -Что же с ним теперь делать?- с сомнением покачал головой Пётр Иванович.
                -Ртутной мази ему, ртути...,- нос говорившего угрожающе навис над нижней губой.
                -Не знаю...- Дронов поправил сползший с плеча халат.
                На следующий день мальчика осмотрел другой врач. Это был  широкоплечий  русоволосый человек в сапогах и зелёных армейских брюках, бывший фронтовик. Он слегка стукнул молоточком по коленкам мальчика, от чего голени живо подпрыгнули.
                -Какой же врождённый люес при таких рефлексах?- доктор что-то записал в истории болезни.- Ты, дружище, вполне здоров.
                Мальчик вернулся в палату, где велась беседа.
                -Говорят, теперь МГБ преследует бывших энкавэдэшников,- обратился Капустин к Гришину.
                -Никто их не преследует. Сидят на своих местах, как и раньше. Название только сменили.
                -А его?- Капустин кивнул в сторону мальчика.
                -На нём отыгрываются, потому что сирота. Некому защитить.
                -Думаешь поэтому?
                -А ещё почему же,- Гришин поморщился и принялся разминать культю руки.
                Прошло много лет. Мальчик вырос и сам стал врачом-невропатологом. Он теперь знает, какие болезни лечили ртутной мазью, когда ещё не было антибиотиков, и что при этом часто наблюдались отравления ртутью. Он, кроме того, знает, что если кличут смерть, то она приходит, но очень часто совсем  по другому адресу  -  куда её не звали. Ведь ей, безносой, всё равно, где косить...