Кристина

(Фантазии на тему известного сюжета, написанные под впечатлением от известного музыкального произведения.
 Автор не претендует…)

1.
Их лодка не прошла и десятка  метров, как за спиной что-то заскрежетало и обрушилось. Образовавшиеся волны раскачивали жалкую посудину, грозили перевернуть ее и избавиться от нежеланных путников.
- Мне страшно, Рауль, закричала Кристина, стараясь перекрыть грохот камней.
- Не оглядывайся, только не оглядывайся, ответил Рауль, - Держись крепче, теперь главное – выбраться отсюда. Все самое страшное уже позади.
Лодка уже не слушала управления. Шест, которым Рауль отталкивался ото дна, вдруг провалился в бездну, затем за что-то зацепился  и сломался. Они оказались всецело во власти воды. Вдали слышались крики людей, последние отблески света исчезли за поворотом подземного канала. Непроглядная темнота поглотила их, все убыстряющееся течение несло их скорлупку вперед и вперед. В адскую бездну. В мертвое безмолвие.
«Если нам  суждено погибнуть, по крайней мере, мы умрем вместе, свободными», думал Рауль, крепче прижимая к себе любимую.
В темноте лодка ударилась о невидимое препятствие и перевернулась. Они оказались в ледяной воде. Рауль отчаянно дернулся, и почувствовал под ногами твердую опору. Дно?
- Кристина, позвал он, шаря вокруг себя руками в воде. Но ответом ему был лишь шум воды, да отдаленный грохот обвалов. Холодный ужас сжал сердце Рауля: падая, он отпустил Кристину, и она утонула… Ледяная вода доходила ему до пояса. Он упал на колени, как безумный шарил вокруг себя руками в воде, пытался нащупать дно. Ничего. Рауль боялся сделать хоть шаг в сторону: а вдруг она лежит на дне именно в этом месте? Течения тут почти нет…
Наверное, его глаза привыкли к мраку подземелья, потому что он вдруг понял, что различает густую черноту поверхности воды, уходящие в темноту своды подземелья, и нечто вроде берега по самому краю у стен. Шатаясь, он выбрался на кромку земли.
Он не чувствовал холода, не замечал прилипшей  к телу мокрой одежды. До боли в глазных яблоках вглядывался в темноту. Постепенно приходило сознание ужасной утраты. Он спас Кристину для того, чтобы она умерла страшной смертью в черной воде подземелья. Лучше бы он оставил ее с Призраком, по крайней мере, она была бы жива. Он убил ее. Так сильно любил, и погубил.
В безысходном отчаянье Рауль вцепился руками волосы и завыл, как смертельно раненный зверь. Ему вторило лишь равнодушное эхо, и? Что это было? Рауль замолчал, словно подавился. Эхо, вызванное его криком, угасло. В шелесте воды ему почудился некий новый, едва уловимый звук невидимого движенья. Чернота прямо перед ним, на неопределенном расстоянии стала чуть светлее. Не раздумывая, Рауль бросился в воду. Ему удалось сделать лишь несколько шагов, как нога вдруг скользнула в глубину, и он едва не ушел под воду. Рауль отшатнулся от края невидимой бездны, с трудом перевел дыханье. Оттолкнулся и поплыл поперек реки к неясно светлеющему пятну. Он не думал о том, что это нечто могло быть чем угодно, и на каком угодно расстоянии от берега, и что он никогда до него не доберется. Крохотная искорка надежды в глубине сердца вела его вперед.
Вот ноги его снова коснулись земли, он добрался до противоположного берега! Рауль встал на ноги, протянул руки вперед. Он уже видел, что неясное нечто было бесформенной грудой светлого тряпья.
Когда до него оставалось пару шагов, Рауль опустился на колени и пополз вперед, нащупывая  путь перед собой руками на скользкой мокрой земле.
Ее лицо и руки были мертвенно холодны, и она не шевелилась, не отзывалась на его мольбу. Рауль склонил голову на грудь Кристины в тщетной надежде услышать биение ее сердца. Но слышал он лишь глубокую безысходную тишину.
- Она мертва, - говорил ему разум.
- Не теряй надежды, - шептало сердце.
- Любимая, мы выберемся, еще немного, - бормотал Рауль. – Иди ко мне, я понесу тебя. Мы непременно найдем дорогу из этого проклятого подземелья.
Он разговаривал с мертвой девушкой, как будто она могла ему ответить.
Шатаясь, Рауль брел по кромке подземного берега, прижимая к себе мертвую любимую. Он шел так, чтобы все время левым  плечом слегка касаться стены. Так он будет чувствовать берег и не упадет в какую-нибудь невидимую подводную яму. Ноги его то ступали по скользкой земле, то тонули по щиколотку в воде. Пару раз он врезался головой в невидимые выступы на стене. Его окружала тишина, нарушаемая лишь его собственным голосом и шелестом воды во мраке. Вдруг ему почудился неясный шум. Рауль умолк, прислушался. Ничего. Он сделал еще пару шагов и вновь ему послышался  едва различимый шорох.
- Кто здесь? – позвал Рауль. В его голосе невольно звучали надежда и страх, ибо звук во мраке мог означать не спасение, а гибель. Тишина. Показалось. Рауль сделал еще шаг, и вдруг его левое плечо ощутило пустоту.
В стене открывалась боковая галерея. Рауль невольно прижался спиной к стене, обнимая бесчувственное тело Кристины. И что же теперь делать? Сворачивать или идти вперед? Куда приведет его этот проход галерея? К выходу или в тупик? И куда течет подземная река? Скоро ли выйдет она на поверхность? Или он обессилеет и умрет раньше? И черное подземелье станет им обоим вечным пристанищем?
- О Боже, прошептал Рауль в отчаянье, - Что же мне делать?
Словно в ответ на его стон, в глубине ответвления мелькнула искра света. Некто подавал ему знак? Но кто?
Тьма в боковом коридоре была еще гуще, чем в галерее подземного канала. По правде говоря, она была непроглядно черной. И только крохотная искорка где-то в глубине указывала путь, то ли к спасенью, то ли к концу. Рауль прижал к себе покрепче  Кристину и шагнул в темень вслед за улетающей во мрак искрой.
Рауль не знал, сколько он идет вот так во мраке. Ему казалось, что коридор делает иногда повороты, но он не был в этом уверен. Ноги его ступали то по ровному полу, то по скользкой земле. Пару раз он чуть было не упал, но странным образом удержался на ногах. Мрак здесь был полный. Он не видел, куда ступали его ноги, не видел стен и потолка над головой. Только искру, крохотную, летящую все вперед и вперед. Силы оставляли Рауля. Время остановилось.
Он опустился на землю, держа  Кристину на руках, словно младенца.
- Все бессмысленно, - прошептал Рауль, - мне не выбраться. Я обессилею раньше, чем окончится этот бесконечный коридор. Я уже почти обессилел. Мне останемся здесь, любимая. Подземелье станет нашим последним пристанищем, этот путь – последним, свадебным путешествием.
Рауль чувствовал, что из глаз его катятся слезы, горькие слезы безысходности и отчаянья. Он склонил голову  и прижался лицом к ледяному лицу девушки. Ему показалось… она застонала! Едва слышно, но несомненно!
- Кристина, Кристина, очнись, ответь! – Рауль, как безумный тряс ее голову. Он ничего не видел во мраке, но цеплялся за последнюю, совершенно призрачную надежду.
Кристина  молчала.
- Мне показалось, - грустно сказал Рауль. – Все кончено. Спи, любимая. Я с тобой. Я тоже устал, мы будем спать вместе долго-долго. Вечность. Прости меня, Кристина, я хотел спасти тебя. Я тебя убил. Что делать мне одному на земле?
Он закрыл глаза, склонившись к лицу мертвой возлюбленной. Тепло замерзающего постепенно разливалось по его телу, на душу спускалось спокойствие. Он умирал и был счастлив этим.
Прежде, чем он окончательно погрузиться в вечный покой, Рауль услышал свистящий шепот: как жаль, что я не могу оставить тебя гнить тут…
Стало по-настоящему темно и тихо.

2.

Тепло. Тепло и удобно. Мягкая постель, теплое легкое одеяло. Нежные цветочные запахи.
- Неужели я в раю? – подумал Рауль. – Только тело болит, и в голове гудит.
Он открыл глаза, и сел в постели. От резкого движения в голове застучало. Но еще сильнее заколотилось его сердце: Рауль был в своей спальне! Цел и невредим, если не считать ломоты во всем теле и дикой головной боли. Он яростно дернул шнурок звонка. У постели немедленно возник Жером, его дворецкий:
- Хозяин, вы пришли в себя, какой счастье!
- Где Кристина? – завопил Рауль.
- С ней все в порядке, она спит, невозмутимо ответствовал Жером. – Мы вызвали доктора Готье, он дал вам и ей микстуру. Мы устроили ее в пустующей комнате вашего брата. С ней сейчас Жанин.
- Подай мне халат, - сказал Рауль, - я должен видеть ее немедленно.
- Хозяин, вы еще очень слабы. Доктор не велел вам вставать с постели.
- К черту! Я сам знаю, что мне надо и чего нет. Где мой халат?
Жером тяжело вздохнул и подал Раулю халат. Жером давно жил в семье де Шаньи, Рауль вырос у него на руках, поэтому-то он мог позволить себе  иногда недозволенные слугам высказывания.

Несколько метров до комнаты брата показались Раулю нескончаемыми. Кристина жива! Но каким образом они оказались здесь? Кто нашел их и привез домой? Сколько вопросов, а есть ли ответ?
Шторы на окнах были опущены, скрывая помещение от безжалостного дневного света. В комнате горело несколько свечей, создавая мягкое, приглушенное освещение. Жанин вязала, устроившись в кресле рядом с постелью. При виде хозяина, она быстро поднялась.
- Кристина, - прошептал Рауль, падая на колени перед постелью.
Лицо девушки на белой подушке казалось белым, как снег. Волосы, оттененные этой белизной – почти черными. Ресницы покоились на бледных щеках, рот приоткрыт, грудь слегка вздымалась в дыхании.
- Любовь моя,  - шептал Рауль, сквозь слезы, не стесняясь слуг, - неужели же мы все-таки спаслись? Неужели смерть отступила? Воистину, дух твоего отца хранит тебя!
В конце концов, он успокоился, поднялся с колен.
- Не спускай с нее глаз, - повернулся Рауль к горничной, – если что-нибудь будет не так – немедленно беги ко мне.
- Я не собираюсь больше укладываться в постель, - сказал Рауль слуге, - Принеси мне чаю и коньяку в библиотеку, и расскажи  все в подробностях.
- Мне мало что известно, хозяин, начал несколько минут спустя Жером. – После того ужаса, что случился в Опере, о чем  весь город говорит, вас нигде не могли найти. Вам лучше расспросить комиссара Мифруа, он только что приехал и ждет в синей гостиной. Он словно знал, что вы пришли в себя.
- О чем я буду с ним говорить? – недовольно бросил Рауль. – Мне не о чем говорить с полицией.
- Это он вас привез, - пояснил Жером. – Он знает, что произошло.
- Что ж, проси. И вели разжечь камин.

Комиссар потирал замерзшие руки и  близоруко щурился на огонь. Он с удовольствием пригубил предложенный Раулем коньяк: Холодина, знаете ли.
Искоса взглянул на Рауля: А вы изменились, виконт. Еще пару месяцев назад вы были беззаботным мальчишкой. Помните, мы встречались, когда убили рабочего из Оперы?
- Лучше расскажите мне, комиссар, где вы нашли меня… нас. И вообще, что произошло в Опере?
- Если коротко, наша попытка поймать Призрака, кто бы ни скрывался под этим именем, провалилась. Ваш план не сработал. Вы, надеюсь, помните, как в разгар спектакля рухнула люстра. А ваш, гм, подопечный бесследно исчез со сцены, и вместе с ним мадемуазель Даэ. Признаюсь, я  на миг даже заподозрил ее в соучастии.
- Надеюсь, теперь вы так не считаете? – ледяным тоном осведомился Рауль.
- Э-э-э, скорее нет. Но рассчитываю на ваши объяснения, виконт. Согласитесь, все это довольно странная история. Даже более, чем странная. Что делали вы в момент падения люстры?
- Я тоже видел, как… этот  мерзавец утащил Кри… мадемуазель Даэ в подземелье. Естественно, я бросился в погоню. Я совершенно незнаком с расположением нижних этажей Оперы, но очевидно, что преступник устроил в них множество ловушек. В один из таких люков я и провалился. Выбрался каким-то чудом, но оказался в еще более незнакомом месте. Я звал ее, но не получал ответа. К счастью, на стенах находилось несколько факелов, и я смог ими воспользоваться. И вдруг за поворотом коридора я увидел мадемуазель Даэ. Она лежала на земле без чувств. Видимо, негодяй бросил ее, спасая свою шкуру. Я подхватил ее на руки и стал звать на помощь, продвигаясь вперед в направлении, которое, я надеялся, приведет меня к людям. Но, увы, я вышел на берег подземной реки. Я двинулся вдоль берега, справедливо полагая, что река впадает куда-либо. Я слышал отдаленный шум, грохот обвала, крики. Но мой зов никто не откликался. Мадемуазель Даэ по-прежнему, не приходила в себя, и мне приходилось нести ее на руках. Я… поскользнулся и упал в воду, и меня увлекло течение. Больше я ничего не помню. – Рауль сделал паузу. Он надеялся, что комиссар поверит ему, ибо то, что он поведал, не совсем соответствовало действительности. Но комиссару совершенно необязательно знать некоторые подробности, решил Рауль. – Теперь ваша очередь, комиссар.
Все время, пока длился рассказ виконта, комиссар Мифруа не сводил с него глаз. Чутье подсказывало комиссару, что виконт что-то недоговаривает, но уличить того во лжи пока что не представлялось возможным.

- Что ж,  - продолжил свой рассказ Мифруа, - люстра упала, несколько человек получили увечья. Около кулис найден мертвым один человек, но, возможно, его смерть не связана с падением люстры. У меня есть основания полагать, что люстра упала не без участия известной неизвестной личности. Простите за каламбур. А вслед за этим в Опере начался настоящий ад. Пожар. В подвалах обвалилось несколько перекрытий. Множество разрушений. И никого. Призрак ушел от нас. Преступник ушел. Ибо я не верю в потусторонние силы, обрубающие канаты креплений и взрывающие столбы опор. Мы обшарили все самым тщательным образом. Ничего и никого. Думаю, обвалившийся свод закрыл вход в логово преступника. Но, к сожалению, произвести поисковые работы в том месте – дело весьма опасное и дорогостоящее. Боюсь, на этом мы проставим точку в поисках подвалах Оперы.
- А я? Дворецкий сказал, что именно вы нашли меня и мадемуазель Даэ.
- Ну, не совсем я. Рядовые полицейские. Они услышали стоны из-за обломков, которые еще совсем недавно были проходом в тупиковый туннель. Рискуя жизнью, проделали проход. Вы были там, оба. 
Рауль был взволнован. Он пожал  комиссару руку с выражением искренней благодарности: Спасибо, вы действовали исключительно быстро.
Комиссар казался несколько смущенным: Ну, насчет быстроты…
- Вы хотите сказать?
- Мы нашли вас только на четвертый день, когда уже потеряли надежду.
- Этого просто не может быть комиссар. Ни один человек не останется жив после четырех дней в ледяной воде, без сознания, без медицинской помощи, без пищи и воды! Я отлично помню, что упал в воду и вымок до нитки!
Комиссар Мифруа покачал головой: Вот это-то и странно. Ваша одежда была совершенно сухой, как и одежда мадемуазель Даэ. И вы не были похожи на людей, пролежавших в холодном подвале четыре дня. Вы… спали.
 Виконт поднялся и взволнованно заходил по комнате.
- Ничего не понимаю. Значит, кто-то вытащил нас из воды и позаботился о нашем спасении от  смерти от холода. Это мог быть только…
- Нет, – прервал Мифруа его размышления.
- Что вы сказали?
- Я сказал, что туннель был тупиковый. Мы обследовали каждый сантиметр. Там НЕТ боковых ниш, тайных ходов и тому подобных вещей. А со стороны главного туннеля вход обвалился, - комиссар замялся, - Виконт, вы уверены в точности… гм… ваших воспоминаний?
- Как вы смеете! – возмущенно вскричал Рауль. – Вы намекаете на то, что я лгу?
Комиссар, казалось, смутился: Ни в коем случае. Но, возможно, вы что-нибудь путаете вследствие перенесенного потрясения?
Рауль разозлился не на шутку: Я в здравом уме, комиссар. И ничего не путаю. – Он остановился напротив комиссара Мифруа: Прощу прощения, но мне хотелось бы отдохнуть. Вы совершенно правы относительно перенесенного потрясения. Мне требуется отдых.
Мифруа даже не пошевелился.
- А как чувствует себя мадемуазель Даэ? Она ведь по-прежнему находится в вашем доме? Ваши люди уверили меня, что мадемуазель – ваша невеста. И поскольку никаких родственников у нее нет, я осмелился оставить ее в вашем доме. Хотя это и не совсем прилично.
- Мне нет дела до приличий! – рявкнул в ответ  Рауль. – Мадемуазель, действительно, моя невеста. Кроме того, мы выросли вместе, как брат и сестра. И в конце концов поняли, что любим друг друга.
- Могу я поговорить с ней? – тон, каким комиссар Мифруа произнес эту вежливую фразу, был весьма близок к приказу.
- Разумеется. Но не сегодня. Она спит. Я пошлю за вами, как только доктор Готье решит, что моя невеста достаточно окрепла для бесед с представителями закона.
Но от комиссара Мифруа отделаться было не так-то просто.
- А для беседы с другом? Согласитесь, ее воспоминания могли бы пролить свет на ваше чудесное спасение. И  способствовать поимке убийцы. Ведь этот … Призрак пытался вас убить. Вы же не станете этого отрицать.
- Стану. Лично  я его вообще не интересовал.
- Но его, по всеобщему мнению, ОЧЕНЬ интересовала Кристина Даэ.
При этих словах комиссара Рауль пришел в ярость: Вы забываетесь, комиссар! Как вы смеете намекать на… на…
- На то, что известная вам дама могла быть сообщницей преступника? – ласковым тоном закончил комиссар Мифруа фразу Рауля.
Виконт глубоко вздохнул.
«Надо взять себя в руки, а то этот идиот договорится бог знает, до чего». Он снова опустился в кресло напротив комиссара.
- Не знаю, что вам наговорили театральные злопыхатели мадемуазель Даэ, правда, я тоже слышал эти сказки. Но считаю, что корни этого злословия – в черной зависти стареющей примадонны, вынужденной уступить дорогу более молодой и более талантливой певице. Но повторяю. Когда я нашел Кристину Даэ в подземелье, она была без сознания. Я подумал поначалу, что она мертва. Скажите, если бы Призрак… если бы все эти сказки были правдой, неужели же он бы бросил ее в таком состоянии?
- Преступникам случается убирать ненужных свидетелей, - невозмутимо обронил комиссар Мифруа.
- Вот именно! – воодушевленно воскликнул Рауль. – Свидетелей! Случайных свидетелей! Вы сами поймете  всю вздорность ваших предположений, лишь только поговорите с мадемуазель Даэ. А сейчас, боюсь, я вынужден попрощаться с вами. Я, действительно, очень устал. Обещаю, я пошлю за вами…
Рауль не договорил. В библиотеку вошел дворецкий. Виконт мельком взглянул на заинтересованную физиономию комиссара.
- Чего тебе? – спросил Рауль, понимая, что сейчас случится настоящая катастрофа. Но выхода не было. 
- Мадемуазель Даэ проснулась, ответил Жером.
«Беспросветный идиот», обреченно подумал Рауль. «Впрочем, может, это и к лучшему. Так называемый Призрак, он же Ангел – убийца, да настигнет его возмездие! Даже, если это именно он вытащил нас из воды».

Кристина по-прежнему была очень бледна. У едва хватило сил  приподняться с подушек при  виде Рауля. Подоспевшая Жанин подсунула ей подушку под спину.
- Рауль, - едва слышно прошептала Кристина, - где мы?
- В моем доме, дорогая. Все хорошо. Ты вне опасности, как я и обещал, – в голосе виконта слышались слезы.
- Господин де Шаньи спас вас от страшной смерти в подземелье, мадемуазель, - кажется, комиссар тоже был взволнован.
- Это комиссар Мифруа, ты, возможно, помнишь его, дорогая, – Рауль решил представить комиссара. – Он хочет задать тебе один вопрос.
- Да-да, только один,- поспешил уверить ее комиссар. – О том, что произошло в Опере в день премьеры.
Кристина откинулась ниже на подушки. На лбу у нее выступила испарина. Рауль забеспокоился, но она остановила его легким кивком головы.
- Боюсь, я ничего не помню, - прошептала она, - почти ничего. Мы пели. Дуэт. Это был Он, Ангел. Я боялась, что случится что-то ужасное, зал кишел солдатами. Это было так страшно. А его голос … он никогда раньше так не пел. Словно прощался навсегда. А потом… случилось что-то, я так и не поняла, что. Только я увидела его лицо. Его НАСТОЯЩЕЕ лицо. Он схватил меня, и мы упали в пропасть. И стало темно. Больше я ничего не помню. Простите меня.
Девушка закрыла глаза.
- Уходите, - прошипел Рауль  комиссару. – Вы убьете ее своими вопросами.
Виконт проводил комиссара Мифруа к выходу, чтобы убедиться, что по дороге тот не пристанет  с вопросами к слугам.
- Я непременно сообщу вам, когда доктор сочтет, что Кристина уже вполне здорова, - сказал он комиссару на прощание, - я обещаю.
- Буду премного благодарен. Но…
Рауль скрипнул зубами, но сдержался.
- Думаю, она – такая же жертва, как и другие, и ей повезло, что осталась жива, – закончил комиссар свою тираду.  - Честь имею.
Рауль поднялся в комнату любимой. Девушка снова спала, и на щеках у нее играл слабый румянец. Он присел на край постели, стараясь не потревожить ее сон. Действительно ли Кристина не помнила того, что произошло потом в подземном убежище Призрака оперы, или интуитивно подыграла возлюбленному в его стремлении сдержать данное слово и сохранить тайну последней встречи с Призраком?

3.

Экипаж доктора Готье трясся по булыжникам парижской мостовой. Доктор не спешил. Он никак не мог решить, говорить или нет виконту де Шаньи о странном посетителе, что явился в его дом накануне спасения виконта. Тот человек заставил доктора поклясться, что тайну его прихода доктор будет беречь до конца своих дней больше собственной жизни. Иначе ужасные несчастья обрушатся не только на него самого, но и на его близких. И у доктора были основания полагать, что этот человек непременно сдержит свою угрозу.
В тот  вечер доктор поздно вернулся из клуба, куда частенько отправлялся ужинать. Последние годы, после смерти жены, он жил один с двумя слугами в большом доме на набережной. Днем, в часы приема, дом наполнялся приходящей прислугой, помощниками и посетителями, но к вечеру он снова пустел. Оставались лишь дворецкий Ришар с женой, которые служили доктору уже более двадцати лет. Частенько, возвращаясь за полночь, доктор не беспокоил своего верного Ришара, открывая дверь своим ключом.
Так было и этот вечер.
Он сбросил в прихожей пальто и шляпу и прошел в кабинет, чтобы выпить рюмочку на сон грядущий. В коридорах стояла тишина. Лишь несколько свечей освещало путь доктору. Зато в кабинете горел огонь в камине, и приятное тепло наполняло комнату. Доктор налил себе рюмочку, подбросил полено в камин.
- Пожалуй, почитаю немного на сон грядущий, - пробормотал доктор и потянулся за свечой – при свете камина читать было темновато.
- Не надо, - остановил его мужской голос.
Доктор замер с вытянутой вперед рукой: Кто здесь? – просипел он.
- Хотел бы сказать, что друг – но это будет преувеличением, - с легким смешком ответил мужчина. – Однако, если бы будете благоразумны, я не причиню вам зла.
- Где вы? – голос доктора невольно дрогнул. На своем веку за годы практики он повидал немало зла и чужих страданий, однако сейчас, он чувствовал это инстинктивно, в его дом входило нечто неизведанное ранее. И это нечто было враждебным и опасным, опаснее холеры и желтой лихорадки.
- Здесь, - владелец голоса слегка шевельнулся, чтобы доктор мог увидеть его. Он расположился во втором кресле, которое, по-видимому, сам же и задвинул в самый дальний от камина угол. Там было настолько темно, что доктор Готье смог увидеть лишь темный силуэт.
- Кто вы? И что вам от меня нужно?
- Небольшая услуга, ничего противозаконного. Ничего, порочащего чистое призвание врачевателя. А кто я – вообще неважно. Для вашей же безопасности вам лучше этого не знать.
«Сейчас попросит … прикажет вылечить раненого бандита. Или того хуже, избавить его подружку от нежелательного плода! Господи, и помощи ждать не от кого! До шнура звонка  я вряд ли дотянусь отсюда, а встать он мне не даст»!
Гость, казалось, читал его мысли, ибо произнес спокойным голосом, от которого мурашки побежали по спине доктора Готье:
- Не делайте глупостей, доктор, прошу вас. Пощадите ваших добрых слуг, ибо я их не пощажу.
Доктор отхлебнул из рюмки, которую все еще сжимал в кулаке, и произнес с трудом:
- Какой же услуги вы требуете?
- Уважаемый доктор, - мягко поправил его незваный гость, - я не требую. Я ПРОШУ. Очень дорогие мне люди попали в большую беду. Им требуется врач. Я мог бы и сам помочь им, но, увы, вынужден покинуть эти края.
- Почему же вы обратились именно ко мне?
- Это ваш пациент, виконт де Шаньи. И мадемуазель Даэ, певица, его … невеста, – последнее слово явно далось незнакомцу с большим трудом.
- Но… говорят, виконт погиб при пожаре в опере, четыре дня тому. Большое горе, – потрясенно ответил доктор. – Тело мадемуазель Даэ также не найдено.
- Они живы. Завтра, ближе к вечеру, вас вызовут в его дом для оказания помощи. Они… пробыли длительное время в ледяной воде. К тому же у девушки сильный ушиб головы. И она чуть было не утонула. Некоторое время была без сознания.
- Откуда вам это все известно? Вы провидец?
- В некотором роде. Вот лекарство. Вы будете давать его господину де Шаньи и мадемуазель Даэ согласно этой инструкции еще три дня. –  Он поставил на стол флакон с жидкостью, рядом положил листок бумаги. Для этого незнакомцу пришлось слегка наклониться, и в неверном свете камина на секунду перед доктором мелькнуло его лицо. Искаженная колышущимися тенями жуткая маска с провалами вместо глаз. Доктор невольно вскрикнул. Человек резко отклонился обратно в тень.
- Я надеюсь на вашу скромность, доктор, и умение хранить молчание, - в его голосе прозвучала зловещая угроза.
- Не стану я давать виконту неизвестно что, да и вообще никому на свете, - категорически заявил доктор. – Можете убить меня на месте. Я – врач, откуда я знаю, вдруг вы хотите их отравить?
- Убить? Вас? Это неинтересно. Вы уже достаточно пожили на свете. Но ваша племянница, эта юная, чистая душа…
- Мерзавец! – вскричал доктор, - я понял, кто ты! Проклятый убийца!
- Успокойтесь, доктор, - равнодушно обронил гость. – Уймитесь. У меня нет времени выслушивать ваши истерики. И желания. Вам придется поверить мне на слово. Если бы я хотел убить виконта – он давно был бы уже на том свете. Если бы хотел убить Кри… мадемуазель Даэ, она давно бы уже присоединилась к своему отцу. Это лекарство – оно составлено по рецептам монахов Тибета – вернет их к жизни. Без него они погибнут. В этом вам тоже придется поверить мне на слово. И придется дать мне слово – хранить молчание. Никогда, ни словом, ни намеком, никому, не говорить о моем сегодняшнем визите. Иначе вы пожалеете, что ваши близкие родились на свет, и ад покажется им раем. Я всегда держу свое слово. А вы?
Доктор молчал. Незнакомец начал терять терпение.
- Пауза затягивается, - напомнил он о себе.
- Хорошо, - выдавил доктор. – У меня все равно нет выбора.
- Правильно,  - усмехнулся в темноте гость, - нет. Будьте умницей, доктор. И не провожайте меня. Мне не нужен свет, я вижу в темноте. Прощайте.
Доктор Готье еще долго сидел, спрятав лицо в ладонях, и по спине его струился холодный пот ужаса. Ночной гость ушел, и он не слышал его шагов, словно к нему приходил призрак.
Доктор тяжело поднялся со своего места, выплеснул в камин остатки коньяка из бокала. Зажег свечу и внимательно прочел оставленную гостем инструкцию. Налил в бокал ровно одну дозу таинственной настойки, и медленно, изучая вкус, выпил. Напиток был тягучим, слегка горьковатым, и пах травами. В его аромате доктор различал мяту, чабрец, жасмин и еще многие полузабытые и неуловимые ароматы.
- Если это яд, то к утру я почувствую хоть что-нибудь неприятное. А то и совсем умру, думал доктор, - в любом случае злодей не оставил мне выбора. Вернее, выбор между смертью близких и дорогих мне людей, тех, кого я люблю, и чья жизнь составляет смысл моей жизни. И смертью ни в чем не повинного сына моего старого друга, который тоже уже стал и моим другом, и его несчастной невесты.
 Наутро доктор Готье не только не умер, но проснулся полный сил и энергии, словно сбросил лет двадцать. Все произошедшее ночью казалось бы страшным сном, если бы не флакон причудливой формы, наполненный золотистой жидкостью. Цвет ее был столь насыщенным, что казался заключенным в колбу светом. Аромат слегка кружил голову. Доктор хотел было выпить еще немного таинственного лекарства, чтобы перепроверить его эффект еще раз, но тут перед домом остановилась карета семейства де Шаньи. Из кареты выскочила насмерть перепуганная горничная Жанин.
- Скорей! Там… там… господин и эта девушка…
Доктор не стал дожидаться вразумительных объяснений, он и так уже все знал со слов ночного посетителя. Нельзя было терять ни минуты.

Доктор Готье очнулся от тягостной задумчивости. Экипаж стоял перед особняком виконта де Шаньи. Он тяжело поднялся. Груз данного обещания давил на него, становился непосильным. Но еще больше давил страх, что тот, кто скрывался во мраке, не сдержит слова и погубит его и всю его семью. Единственно ради того, чтобы быть уверенным в его молчании.

4.

Кристина приветливо улыбалась доктору Готье. В новом нежно-голубом платье, отороченном тончайшими кружевами, она казалась небесной птицей. На щеках девушки уже прочно утвердился  легкий румянец, глаза сияли. Связанные узлом на затылке волосы слегка оттягивали голову назад, придавая ей царственный вид. Доктор невольно залюбовался ею.
- Что ж, - подвел итог доктор, - я думаю, что вы уже вполне поправились. Но вам нужен покой и свежий воздух, питание, пешие прогулки. Тогда вы полностью станете на ноги. Сможете вернуться в театр.
- Я не планирую возвращаться в театр, - ответила Кристина. – С этим местом связано слишком много тяжелых воспоминаний. К тому же… - она слегка покраснела.
- К тому же – мы наконец-то обвенчаемся, - закончил за нее фразу виконт. – И уедем в деревню, на свежий воздух, как вы рекомендуете. Я собираюсь покинуть этот город и поселиться в нашем поместье в Лак-де-Грас. Нам будет не хватать вас, дорогой доктор. Мы так привыкли к беседам с вами за эти недели. Вы навестите нас у моря?
- С удовольствием, если найду, кому доверить своих пациентов. Знаете ли, врач – это понятие круглосуточное и непрерывное. Но вы не хотите мне сказать еще что-нибудь о том, что беспокоит вас и будущую мадам де Шаньи?
Рауль засмеялся: Лично я чувствую себя абсолютно здоровым. А Кристина…
- Не надо, Рауль, попыталась девушка прервать жениха.
- Вы все о тех провалах в памяти? – пришел доктор на выручку. – Думаю, для восстановления памяти необходимо время. Не будем говорить об этом.  Я всегда к вашим услугам, буду ждать известий из Лак-де-Грас. И – покой-покой-покой.
- Ну, покоя у нас будет достаточно. Моя семья довольно холодно относится к моей женитьбе, - с деланным спокойствием пояснил Рауль.- Вряд ли у нас будет много гостей.
Доктор Готье чувствовал себя несколько неловко. Признаться, он тоже думал, что брак аристократа столь древнего рода и оперной певицы – все-таки мезальянс. Пусть ее отец был известным скрипачом, а сама она – талант и прелесть. Но правила света есть правила света. Он взглянул на безмятежное лицо Кристины Даэ. Интересно, какой ценой достигает она этого показного равнодушия?
Виконт словно прочитал мысли доктора Готье: Знаете, мой друг, мое отношение к жизни и ее ценностям несколько изменилось в последнее время. Мы слишком много пережили, чтобы придавать значение глупым условностям. Кто мы есть перед лицом Господа? Цари, шуты, красавцы, уроды? Что такое родовая честь? В те ночи, что я провел у постели Кристины, не зная, увидит ли она рассвет, или я присоединюсь к ней с восходом солнца, я много думал. Я постарел на сотню лет. И поэтому – мнение света и моей семьи не имеет для меня большого значения. Надеюсь, вы меня понимаете.
- Кажется, у нас гость, прервала Кристина их философские размышления, взглянув в окно.
- Комиссар Мифруа, объявил Жером.
- Пригласи его к нам, сдержанно согласился  виконт. – Весьма кстати, я обещал сообщить ему, когда Кристина поправится. Прошу вас, доктор, не уходите. Комиссар хотел бы задать несколько вопросов моей невесте. Я умоляю вас прервать его, сели эти вопросы будут слишком мучительными для бедной Кристины.
- Мне нечего скрывать, Рауль, - довольно холодно заметила девушка,  - и я в состоянии сама постоять за себя. Не принимайте этого на свой счет, дорогой доктор, конечно, оставайтесь.

Однако комиссар нисколько не возражал против присутствия доктора Готье. Более того, он с порога заявил, что не собирается задавать никаких вопросов. Дело закрыто.
- Вы его поймали? – в один голос спросили Рауль и доктор. Кристина хранила молчание.
- Мы его нашли, - провозгласил с некоторой гордостью комиссар, - вернее, его труп.
Рауль с беспокойством взглянул на девушку. На ее лице не отразилось никаких чувств при этом известии, словно судьба Призрака Оперы была ей давно безразлична. Зато доктор, напротив, проявил живейший непонятный интерес.
- Мы провели некоторые поисковые работы в подземельях Оперы. Там, где это было возможно. И нашли порядком помятый труп, - продолжал свой рассказ комиссар Мифруа. – Перекрытия обрушились и придавили человека, погребли его заживо.
Рауль счел необходимым прервать разъяснения: Кристина, ты уверена, что ты хочешь слышать эти подробности?
Кристина равнодушно пожала плечами. Что означало то ли да, то ли нет.
- Все же, комиссар, прошу вас, без лишних деталей.
- Что ж, буду краток. Мы считаем, что – найденное тело принадлежит тому человеку, который называл себя Призраком Оперы. Ибо я абсолютно уверен в земном происхождении всех творимых в опере преступлений и странностей.
- Почему вы решили, что это – он? Его кто-нибудь узнал?
- Кто же мог бы его узнать? Никто не видел его без маски. По крайней мере, так близко, чтобы узнать. Впрочем, даже самое близкое знакомство вряд ли пригодилось бы. Я же сказал – обрушились перекрытия. От его лица ничего не осталось. Прошу прощения, мадам. Но маску мы нашли рядом, одежду. Те, кто его видел, уверены, что Призрак Оперы нашел свой ужасный конец в подземельях театра. Судьба сама наказала его за злодейства.
Виконт решил, что с Кристины уже довольно подробностей, и поспешил завершить беседу: А мы как раз собирались уведомить вас о нашей скорой свадьбе, после которой немедленно уезжаем из Парижа.

Рауль нашел Кристину в большой гостиной. Она в задумчивости стояла у рояля, неспешно рисуя невидимый узор на его поверхности. Виконт обнял невесту за плечи.
-  Мы свободны, дорогая. Совсем свободны. Наконец-то этому ужасу пришел конец.
Кристина не отвечала, продолжая водить пальцем по клавишам рояля, не извлекая из них ни звука.
- Как ты себя чувствуешь? Хочешь, споем?
- Нет. Я не могу петь.
- Что ты хочешь этим сказать? У тебя болит горло? Ты боишься, что потеряла голос вследствие переохлаждения?
Кристина печально покачала головой: С моим горлом и голосом все в порядке. Я НЕ МОГУ петь. У моей песни не стало души. Ангел унес ее с собой.
- Любимая, прошептал Рауль, ты просто расстроена. Все пройдет. Все будет хорошо. Я обещаю. Ты веришь мне?
Кристина кивнула. Они покинули гостиную. На крышке рояля осталась лишь одна  жемчужная капля. Одна-единственная слеза в память о проклятой душе.

У комнаты Кристины Рауль остановился на пороге. Как ему хотелось переступить этот  порог, и остаться в той комнате до самого утра! Но – нет. Чистая душа его любимой достойна самого высокого уважения, и он вполне может подождать несколько дней. И тогда их сердца, их души и жизни соединяться навсегда, и ничто и никто не разлучит их до самой смерти!
- Я велел по-тихоньку укладывать вещи, сказал Рауль, слегка касаясь щеки Кристины губами. - А завтра мы отправимся к мадам Дорзей, говорят – это самая лучшая в Париже модистка. Мы закажем для тебя самое красивое свадебное платье, которое только может существовать. Я уже обо всем договорился.
- У меня уже было одно свадебное  платье от мадам Дорзей, - грустно покачала головой Кристина.
- О Боже, воскликнул Рауль, - прости, дорогая. Я не знал, что именно мадам Дорзей… Не хотел вызвать горестных воспоминаний. Мы найдем другую модистку!
Кристина улыбнулась: Не стоит беспокоиться. Это не имеет большого значения. По правде говоря, мне трудно представить себя в свадебном платье на собственной свадьбе.
- Ты будешь самой красивой невестой в мире! – с жаром воскликнул виконт, снова целуя ее. Ему стоили немалого усилия оторваться от девушки и уйти.

5.

Но на утро они не поехали к модистке. Неожиданный визит спутал все планы виконта и Кристины.
- Баронесса фон Гальц! – провозгласил Жером, едва  закончился завтрак. Виконт едва слышно чертыхнулся.
Кристина взглянула на Рауля: Кто это?
- Дорогая тетушка Амалия – в голосе виконта звучала изрядная доля иронии при слове «дорогая». - Можно сказать, глава нашего рода, после смерти моего отца. Она вышла замуж за немецкого барона, но проживают они в Париже.
Кристина поднялась: Я подожду в своей комнате. Мне кажется, что мое общество будет ей неприятно.
Но виконт резко поднялся со своего места и положил ей руку на плечо: Ты – моя невеста, ты - член этой семьи. Скоро станешь. Ты остаешься. Пойдем в гостиную. Тетушку надо принять с почестями.
В комнату вплыла, иного слова и подобрать нельзя, тощая костлявая дама. Очевидно, что над ее нарядом, уж точно, трудились лучшие модистки и самые дорогие ювелиры Парижа. Но это не прибавило ее облику очарования. А желчное выражение, застывшее в блеклых глазах, довершало картину. Неприятный холодок пробежал по спине Кристины. Каким-то дальним уголком души девушка поняла, что с визитом этой дамы начинает рушиться все, что еще только начинало создаваться в ее столь трудной жизни, и что ее несчастья не кончились с  гибелью Призрака. Ей захотелось стать маленькой и неприметной, а вдруг так  суровая баронесса не заметит девушку, не обратит на не внимания, забудет о цели своего визита? Ибо Кристина не сомневалась, что любезная тетушка Амалия пришла, чтобы уничтожить несостоявшуюся оперную певичку Кристину Даэ.
Тетушка вонзила свое тело в глубокое кресло, поспешно пододвинутое ей виконтом самолично.
- Чаю, дорогая тетушка? – сладко осведомился Рауль.
- Оставь церемонии, - отмахнулась от него баронесса. – Мне некогда тратить время на ерунду.
Она повернулась к несчастной Кристине: Милочка, может вы все же проявите хоть каплю воспитанности и оставите нас вдвоем? Впрочем, откуда же взяться воспитанию.
Кровь ударила Кристине в голову. Никто не смеет унижать ее, пусть, она и не принадлежит к вырождающемуся племени парижской аристократии! Она гордо распрямила плечи, собираясь дать отпор «милой» тетушке. Но Рауль опередил девушку. Ссориться с теткой столь явным способом ему было совершенно невыгодно. Он сжал пальцы Кристины, успокаивая ее гнев.
- Тетя Амалия, позвольте представить, мадемуазель Даэ – моя невеста.
- Ну да, ну да, - весьма пренебрежительно махнула рукой баронесса. – Впрочем, милочка, оставайтесь. Сразу все и порешим. Видит Бог, я хотела проявить милосердие к вам.
- Друг мой, обратилась она к  Раулю, – после смерти твоего досточтимого батюшки и трагической гибели графа Филиппа, я  вынуждена нести бремя старшей в нашем роду и беречь наше честное имя. И не перебивай меня! – воскликнула почтенная дама, видя, что Рауль собирается что-то сказать, - Постараюсь быть краткой. Надеюсь, ты понимаешь, что интрижка с певичкой и брак последнего в роду де Шаньи, наследника родового имени – это вещи столько далеко отстоящие друг от друга, что и говорить о них было бы неуместно. Если бы не твое безответственное поведение. Мой супруг, твои сестры и их супруги – мы все обеспокоены, если не сказать возмущены, тем, что ты творишь! Я сама была молода, нашим мужьям также не чуждо было в молодости увлекаться ножками и глазками этих легкодоступных девиц, но ввести ее в наш круг! Поселить в своем доме! Как хорошо, что мой брат не дожил до такого позора!
Тетушка Амалия входила в раж, она уже не могла остановиться. Почтенная дама вскочила с кресла, потрясая тонкими ручонками перед лицом  провинившегося племянника.
Рауль, который поклялся себе держать себя в руках и ни за что не ссориться с баронессой, лихорадочно искал достаточно мягких слов, чтобы утихомирить разбушевавшуюся фурию. Но тут раздался спокойный,  нежный голос Кристины: Вы позволите, мадам, задать вам вопрос?
Амалия презрительно дернула костлявыми плечами, этот жест мог означать все, что угодно. Кристина истолковала его так, как ей было нужно.
- Мадам, вы любите музыку?
- Что вам за дело до этого, милочка, фыркнула почтенная дама.
- И все же,  мягко настаивала девушка. – Вы бываете в Опере?
- Допустим, бываю, какое вам до этого дело?
- Вам нравится… например, «Фауст»?  Плакали ли вы над судьбой несчастной Маргариты? – голос Кристины креп, становился все жестче, - так по какому праву вы унижаете и презираете тех, кто несет вам это наслаждение музыкой? Тешит ваши чувства? Не позволяет окончательно зачерстветь вашим тусклым душам!
Баронесса изумленно открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег, не в состоянии произнести ни звука. Рауль же взирал на свою невесту с изумленным восторгом. Он не ожидал от нее такой твердости и смелости. Хрупкой и слабой Кристины больше не было.
Наконец, баронесса обрела дар речи: Да как ты смеешь, наглая девчонка! Безродная побирушка! Приличная девушка не ночевала бы в одном доме с холостым мужчиной! Думаешь, свет не знает, чем ты занимаешься с ним! А ты… Думаешь, в обществе ничего не известно об этой девке? Подобрал то, что не доел какой-то проходимец! Мог бы поселить ее на квартире, уж если тебе так хотелось потешить…
Баронесса не успела закончить свою тираду. Бледная до синевы, еще недавно умирающая от истощения Кристина, влепила ей звонкую пощечину. И не дожидаясь дальнейшего развития событий, гордо вышла из гостиной, оставив задыхающуюся от ярости баронессу  разрывать  племянника на части.
Картинно рыдая, баронесса  упала в кресло. Она задыхалась, глаза ее закатились. Рауль не на шутку испугался за ее драгоценную жизнь. Не хватало ему еще, чтобы тетушку хватил удар в его доме.
- Жером! Жаннин! - завопил он. - Принесите воды!
Разумеется, баронесса фон Гальц и не думала умирать. Она еще испустила еще несколько душераздирающих стонов, и обронила вполне спокойно: Запомни, мой друг, отныне для тебя и твоей … девки закрыты двери всех приличных домов Парижа! Запомни – всех! Включая кондитерские! Я об этом позабочусь! Вот тебе условие нашей семьи: ты расстаешься с этой девицей, навсегда, иначе – ты для нас умер! И – забудь о наследстве!
Фурия захлопнула за собой дверь с такой силой, что зазвенели зеркала. Рауль стоял посреди холла, склонив голову, не в силах сдвинуться с места. На сердце у него было тяжело. Несмотря на все, что он сказал не так давно доктору Готье, он был сыном своего времени и своего круга, правила света впитал в себя с молоком матери. Впервые увидев Кристину после долгой разлуки, не он ли делал все, чтобы забыть ее? Он с самого начала понимал, что даже легкая интрижка с певицей, обычная для мужчин его круга, в случае огласки принесет ему некоторые неприятности. И не помышлял о женитьбе. А потом произошло то, что произошло. Все, чем он жил раньше, все ценности, привитые ему с детства, поблекли и потеряли смысл перед лицом любви к этой чистой и невинной душе.
Они вместе пережили ужас смерти, вместе заглянули по ту сторону бытия, и теперь их жизни навеки связаны единой судьбой.
Они уедут в деревню, начнут все с начала. Лишь любовь Кристины имеет смысл, все прочее он оставляет за спиной. Никогда не увидеть сестер, никогда не погладить по голове племянников.  И даже этот дом, где он вырос, где играл ребенком, стены которого навечно хранят шаги его погибшего брата – он потеряет все.
Виконт встряхнулся, словно этот простой жест поможет отогнать свалившуюся на его плечи тяжесть – и встретился взглядом с Кристиной. Рауль протянул руки навстречу девушке и сжал ее в объятиях.
- Не бойся, не думай ни о чем. Я обещал тебе защиту, и я сдержу свое слово! – воскликнул он.
По бледной щеке Кристины скатилась одинокая слезинка, но, устыдившись своей слабости, девушка немедленно вытерла ее дрожащими пальцами: Прости, твоя тетушка вылила на меня столько грязи – за что? Скажи мне, за что? Я не смогла удержаться.
- Ничего, ты мужественная девочка, - успокоил ее Рауль, - а тетушка,… возможно, когда-нибудь она простит тебе твою несдержанность.
Кристина слегка отстранилась от виконта, и взгляды их встретились. Ее глаза стали темными, взгляд вновь обрел эту новую для нежной Кристины твердость: Я не нуждаюсь в ее прощении. Это я – не хочу ее прощать.
Рауль беспомощно погладил невесту по плечу: Давай забудем эту гадкую сцену. Собирайся, нас ждет мадам  Дорзей.
Кристина печально улыбнулась в ответ: У меня разболелась голова. Давай сегодня не поедем. Мне хотелось бы прилечь.
- Бедная моя девочка, - Рауль поцеловал ее в краешек губы – на большее он не осмелился после всего того, что произошло за это утро, - конечно, мы можем поехать завтра. А сегодня я поработаю – мне нужно привести дела в порядок перед отъездом. Обычно их вел брат… теперь я старший… увы.

Он провел ее до самой комнаты, как обычно: Отдыхай, дорогая, нам предстоит еще столько дел.

Он еще не знал, что этот так бурно начавшийся день – последний день, что они проведут вместе. Когда на следующее утро Жаннин пришла помочь госпоже одеться к завтраку – комната Кристина была пуста, постель не смята. На столе лежала коротенькая записка: Прости. Прощай. К.
Рауль метался между безграничным отчаяньем и дикой яростью, он заперся в комнате Кристины и плакал, как ребенок. Он никак не мог понять – почему? Почему она ушла? И это в тот миг, когда он, виконт де Шаньи, бросил к ее ногам все: свою жизнь, свою карьеру, свою репутацию. Отказался от семьи и всего, к чему привык! В конце концов, он вырвал ее из рук чудовища, спас ей жизнь! Но она … она! Бросила его, ни сказав ни слова! И куда она ушла? Ведь у Кристины нет  никого в целом мире?
Рауль хотел было отправиться к мадам  Жири, а вдруг Кристина у нее? Но подумал, что будет выглядеть просто смешно: девушка его бросила, а он носится за ней по всему Парижу, как последний глупец, как полное ничтожество!

К ночи у Рауля началась горячка, пришлось вызывать доктора Готье.  Глядя на спящего од действием микстур виконта, доктор с грустью подумал, что девушка оказалась мудрее, чем он думал.
- Расскажи-ка мне, что тут произошло, попросил доктор Готье Жерома. – Все ведь выглядело так чудесно, они были счастливы.
- Вам-то можно сказать, вы ведь господину виконту почти что отец, грустно вздохнул Жером. – Да уж, все было хорошо, хозяин был счастлив, а Кристину мы сразу полюбили. Добрая, милая девочка. Только ведь господам не нужно доброе сердце, им подавай происхождение,  - вырвалось у Жерома со злостью. – Вот приехала госпожа баронесса, тетушка нашего хозяина, был скандал. Баронесса кричала. Она обидела Кристину. Девочка ведь не виновата, что она – не графиня, что сирота. А душа у нее – светлая, чистая! Она пожалела виконта, баронесса грозила ведь племяннику всяческими бедами. Вот Кристина и ушла ночью. И так тихо, что никто не слышал. Потихоньку взяла у конюха его старую одежду – и ушла. И где-то она теперь? Жива ли?
Жером смахнул слезу. У доктора самого горло сжало.
- Попробую поискать ее. Если виконт проснется, не говори ему пока что ничего, попросил доктор старого дворецкого.

К сожалению, поиски ничего не дали. Доктор осторожно, чтобы не позорить имя виконта, расспрашивал всех, кто мог хоть что-нибудь слышать о судьбе Кристины Даэ, но девушка как сквозь землю провалилась.
Де Шаньи молча выслушал рассказ доктора о поисках Кристины. Слезы тихо струились по его лицу:
- Я не понимаю, как она могла так поступить со мной? – прошептал он, - За что? Я же все, все, отдал ей!
- Все ли? Да и то ли ей было нужно? – пробормотал Готье.
- О чем вы, доктор, - не понял его Рауль.
- Да нет, ничего особенного. Я хочу сказать, что Кристина приняла единственно верное решение. Согласитесь, друг мой, она вам не пара. Что бы вы ни думал и по этому поводу, вы не можете пренебречь так называемыми условностями и светскими правилами. Рано или поздно неравенство вашего происхождения, отказ от света разрушили бы ваш брак. И тогда бедной девочке было намного хуже.
- Но где же она? Где?
Доктор грустно посмотрел в глаза Раулю: друг мой, до вашей  встречи, она работала и жила в Опере… Красивая, юная…
- На что вы намекаете, доктор? – Рауль приподнялся в постели, - Я знал Кристину с детства, как и ее отца. Более чистое создание трудно себе представить!
- Я ничего не хочу сказать дурного о мадемуазель Даэ, но у такой девушки всегда найдется кто-нибудь, кто будет рад протянуть ей руку помощи. Смиритесь, дорогой виконт, она вам не пара, не ищите ее.

6.

Дилижанс на Руан отправлялся в десять утра. У паренька не хватало нескольких су, чтобы заплатить за проезд. Возница и сам не знал, почему пожалел его, и позволил все же занять последнее оставшееся место. Наверное, вспомнил себя много лет назад. Как отправлялся в дальнюю дорогу в поисках лучшей доли. А может, тронули его зачерствевшее сердце печальные серые глаза, в глубине которых притаились невыплаканные слезы…
Мальчишка забился в угол, закрыл глаза. Возница прикрикнул на лошадей, и колымага, громко именующаяся каретой, тронулась в путь…

7.

Поздним холодным весенним вечером Глод и Кусок заканчивали обход своей территории. Добыча их оставляла желать лучшего, но все же им было чем закусить  купленную вскладчину бутылку кислого вина. Наконец-то они могли забраться в свой тихий уголок под мостом, между крайней опорой и насыпью, разжечь костерок, достать припрятанные от непогоды старые одеяла и, греясь у скудного огня, попивать винцо и вспоминать о другой, лучшей жизни, которая когда-то была у них. Но в этот раз двум друзьям – клошарам не пришлось отдохнуть спокойно. Едва они расположились на отдых, как из кустов, что покрывали склон насыпи, послышался сдавленный стон.
- Глод, ты слышал?
- Слышал, Кусок. Но не наше это дело. Мало ли, что там такое может происходить. Наливай, – он развернул грязноватую тряпицу, в которую было завернуто несколько кусков хлеба и ломоть почти свежей ветчины. Эту королевскую добычу он и нашли сегодня на свалке мусора за домом одного вельможи. Это было их излюбленное место поисков пропитания, так много объедков всегда выбрасывал повар досточтимого господина Райно.
Однако, им так и не пришлось приступить к трапезе – стон вновь донесся до их ушей.
- Нет, Кусок, я так не могу, - сказал Глод. – пойду посмотрю. Все же душа человеческая страдает.
- Эй, поди-ка сюда, позвал он через мгновение из темноты, помоги. Тут парнишка раненый.
Вдвоем добрые клошары перетащили паренька поближе к теплу и свету. Он был так слаб, что лишь стонал едва слышно и не отвечал на вопросы друзей.
- Возьми-ка мое одеяло, Глод, подложи ему под голову.
Глод неловко завозился, зацепил парнишку за голову, и кепка упала на пол. Длинные темные спутанные волосы окутали паренька до самого пояса.
- Ой! – тонко воскликнул Глод. – Девчонка.
- Похоже, она не из простых, - пробормотал Кусок.
- Пить, - едва слышно прошептал Кристина, а это, конечно, была она.
Кусок поднес ко рту девушки бутылку: Пей, малышка. Есть хочешь? Ну, не хочешь, поспи. Утром разберемся.
Они укутали девушку в свои видавшие виды рваные одеяла, подтащили поближе к теплу. И всю ночь по очереди не сомкнули глаз, прислушиваясь к неровному дыханию найденки.

Наступило холодное сырое утро. Молочный туман плыл над рекой. Где-то вдали завыла труба парохода. Костер давно догорел, и чтобы не замерзнуть, оба друга поплотнее прижались к девушке. Так, в обнимку, они втроем и встретили рассвет.
- Ну, рассказывай,  -  почти приказал Глод проснувшейся девушке.
- У меня никого нет, - прошептала Кристина. Все, кого я любила, умерли. Мне некуда идти. Все. Больше рассказывать нечего.
- А как тебя зовут, красавица, - поинтересовался Кусок.
- Кри… Кора. Кора Рике. – она решила, что Кристина Даэ умерла той ночью, когда дилижанс прибыл в Руан, и оказалось, что идти ей совершенно некуда. Старушка, у которой Густав Даэ с маленькой Кристиной когда-то снимали угол, давно умерла. Люди, занявшие ее квартиру, не знали ни Густава, ни тем более, Кристины. Два здоровенных мужика и мальчишка лет четырнадцати. И еще толстая баба. Нет, то, что произошло, вспоминать нельзя. Иначе она сойдет с ума.  А к старой жизни возврата тоже нет.
- А ты не из работного люда, Кора, - заметил более наблюдательный Глод.
- Нет. Но и не из богатых. Была. А теперь я – никто.
- И что же нам с тобой делать – мадемуазель никто? Ты вон, какая, хиленькая.
- Я могу остаться с вами на некоторое время, буду помогать, чем смогу. Мне все равно некуда идти.
- Ну и чем же ты нам помогать будешь? Мы ведь простые клошары. Живем  одним днем, едим, что Бог пошлет. Пьем когда плохое вино, а когда и воду. Если есть. Живем под мостом. Нет, ты тут помрешь через неделю. Да и не нужна нам … такая компаньонка.
- Да ладно тебе, Глод, - остановил товарища Кусок, - не прогонять же девчонку. Пропадет ни за грош.
Глод призадумался: а не отвести ли нам ее к мамаше Бокар? К мадам  Бокар. Если ее отмыть, да подкормить, то, пожалуй, найдется для нее работенка, в салоне у Элен, а?  Как, мадемуазель никто? Пойдешь на работу к Элен Бокар?
- А какая работа у этой дамы? Я ничего не боюсь, но… мало что умею.
- Ну, это не беда. Научат, дело нехитрое, - он как-то странно хихикнул. – А согласна – пошли.
Едва лишь они свернули на нужную улицу, несчастная Кристина сразу поняла, куда ведут ее добрые друзья – клошары, и какого рода работа будет ей предложена. Но разве был у нее выбор? Был – умереть на улице от голода  и холода. Или пасть жертвой какого-нибудь спившегося насильника. Слезы застилали ей глаза. Еще недавно у нее было все – пение, опера, дом, любимый, подруги и друзья. Теперь ничего нет. Чья в этом вина? Кто разрушил все это? Тот, кто клялся в любви?
Однако, оказалось, что мадам Бокар совсем не похожа на распутную кровожадную ведьму, какой рисовало ее воображение бедной Кристины. А ее ужасное заведение походило скорее на благопристойный пансион.
Элен Бокар, еще не старая, высокая, элегантная, одетая, несмотря на раннее утро, в строгое темно-синее платье и тщательно причесанная, внимательно осмотрела девушку. Кристина ожидала, что она выставит грязных клошаров за дверь, но Элен была с приятелями удивительно приветлива. Велела накормить, кажется, даже дала немного денег. Наконец, они остались с Кристиной вдвоем.
- Мы выросли вместе, - любезно пояснила она недоумевающей Кристине. – Старые друзья остаются верными на всю жизнь.
Мадам Бокар внимательно смотрела новоявленную Кору Рике.
- Говоришь, ты одна на всем белом свете? Расскажи о себе. Ты красивая, но видно, что жизнь твоя была нелегкой. По крайней мере, в последнее время.
- Мне нечего рассказывать о себе, тихо произнесла Кристина. - Ничего такого, что осталось бы от прежней жизни. Мне нужна работа, любая. Иначе – я умру от голода.
Элен криво усмехнулась: Так уж и любая. По всему видно, ты получила благородное воспитание. Ты, надеюсь, понимаешь, что в моем салоне не поют оперных арий? Сюда приходят мужчины отдохнуть от ежедневных забот, а иногда и от надоевших жен, в обществе веселых молодых женщин. Общество не слишком нас жалует, хотя и пользуется с удовольствием нашими услугами. После работы у меня, тебя вряд ли примут в твой круг. Смешают с грязью.
Кристина гордо подняла голову: Боюсь, на улице это произойдет гораздо быстрее и более мучительным способом.  Чистота – в душе, а душу потерять нельзя. Только вместе с жизнью. Правда, по моей душе уже попытались пройтись так называемые люди из высшего общества. Пришлось дать им небольшой урок.
- Вот как! – одобрительно воскликнула Элен, - тогда мы найдем общий язык. Не волнуйся, здесь тебя не обидят. И ни к чему не будут принуждать. Я считаю, что в этом ремесле более, чем в каком-либо другом, важна добрая воля. Мы здесь все – сестры.
- Спасибо, - вполне искренне поблагодарила Кристина хозяйку. – Но если вам нужна, скажем, посудомойка, эта работа мне была больше по вкусу.
Элен весело рассмеялась: Я подумаю. Посуду у нас моют те сестры, что уходят на покой.
Она позвонила в крохотный серебряный колокольчик. Появилась симпатичная, хотя и несколько невыспавшаяся девушка в нелепом розовом пеньюаре.
- Лиз, это Кора. Познакомь ее с девочками. Она будет жить в угловой комнате, где раньше жила Анабель. Она у нас пока что … ученица. – И прежде, чем они вышли, Элен задала последний вопрос: Скажи, Кора, ты еще невинна?
Кристина стала пунцовой от стыда. Таких беспардонных вопросов ей еще никто не задавал.
- Понятно, можешь не отвечать, - Элен улыбнулась так, словно речь шла о самых обычных вещах. – Этот ценный дар найдет достойное применение.
Сгорая со стыда и унижения, Кристина плелась вслед за Лиз. Невольно вспоминала  отца, музыку, свой триумф в Опере, страшные подземелья, визжащую баронессу. В этих воспоминаниях не было тех двух мужчин, что привели ее в этот дом своей безудержной страстью и своим лицемерием.

8.

Доктора Готье давно интересовали проблемы возникновения всяческих отклонений в облике человека, возникающие при рождении. Прагматический ум и наблюдения всей жизни над представителями рода человеческого заставляли его усомниться в божественном или дьявольском происхождении многих врожденных уродств у детей. По мнению доктора, никакой  «печати дьявола» не существовало. Причина всех отклонений развития лежала лишь в биологической природе человека.  Свои наблюдения доктор решил оформить в статью, которую направить в самый крупный медицинский журнал в Лондоне. Как раз сегодня ему доставили несколько замечательных книг, посвященных данной проблеме, и он с удовольствием погрузился в их изучения. Доктор Готье настолько увлекся, что решил не ездить в клуб и  почитать еще перед сном. Время бежало незаметно, слуги давно уже спали, в доме царила глубокая тишина. Ее прерывал только едва слышный шелест страниц, да бормотание доктора. Увлеченный чем-либо, доктор часто негромко обсуждал проблемы с самим собой. Таким образом, мысли приобретали стройность, легко превращались во фразы и ложились на бумагу.
В кабинете было довольно темно, круг света от свечей на письменном столе лишь усиливал глубину мрака, притаившегося в углах комнаты.
Внезапно, в тишине спящего дома кто-то негромко кашлянул. Сердце доктора дрогнуло и сжалось в комочек. Он сразу же понял, кто пожаловал к нему в столь поздний час. И хотя доктор выполнил точь-в-точь приказ своего непрошенного гостя, ему все равно стало страшно.
- Что вам здесь нужно? – спросил доктор в темноту, втайне надеясь, что ему почудилось.
- Пришел проведать старого друга, - ответил знакомый голос. – Заплатить за выполненную работу.
- Я вам не друг, - резко возразил доктор. – И никакой платы я от вас не приму.
- Вы оказали мне неоценимую услугу, значит, я смею надеяться, что мы с вами подружимся и в дальнейшем. А плата… что ж, пусть я останусь вашим должником. Когда-нибудь это может вам пригодиться.
Доктор перевел дыхание: Может быть в таком случае, скажете, кто вы такой? И как вы сюда попали?
- Прошел сквозь стену, - ответствовал тот с легким смешком. – Вы повторяетесь.
- Я выполнил ваш приказ…
- Просьбу.
- Хорошо, просьбу. Я лечил бы виконта и его невесту и без вмешательства посторонних. Но лекарство, действительно, оказалось чудодейственным. Посвятите меня в его рецепт, оно может помочь многим страждущим.
- Любезный доктор, запомните – я не посторонний в этом деле. И своими снадобьями делюсь только с близкими мне людьми. Тем более, что это лекарство не так уж безопасно. При несоблюдении дозировки оно превращается в сильнейший яд замедленного действия. Весьма надежно убивает через довольно большой отрезок времени. Надеюсь, вы не испытывали на себе его действие?
Доктор молчал.
- Неужели попробовали? – засмеялся незваный гость. – И сколько же вы выпили?
- Не ваше дело.  Неужели же вы посмели предположить, что я дам  виконту нечто, чего не испытал сам? Если со мной что-либо случится – все это останется на вашей совести, Бог еще спросит с вас в Судный день.
Столь патетическое высказывание рассмешило гостя до слез.
- Господу наплевать на меня. А если он захочет предъявить мне счет, у МЕНЯ найдется, что предъявить Ему. Так что, не беспокойтесь о моей совести. Впрочем, я предвидел ваше нездоровое любопытство, и потому то, что было во флаконе, имеет значительно более слабую концентрацию, и не опасно.
- Благодарю за предусмотрительность, - едко заметил доктор.
- Не за что. Однако, к делу. Я некоторое время отсутствовал в Париже. И вернувшись, узнал, что несколько дней назад виконт де Шаньи покинул Париж. Один. Вы не внесете ясность в этот факт? Если мне не изменяет память, он собирался жениться.
- Он передумал.
- Что? – это известие поразило гостя настолько, что он потерял самообладание и вскочил с места. – Как – передумал? А… мадемуазель Даэ?
Добрейшего доктора внезапно охватило мстительное желание доставить неприятность  этому типу, который влез в его жизнь столь бесцеремонным образом.
- А что вас удивляет? Это был бы столь очевидный мезальянс, что разрыв – самый лучший выход. Певичка – и потомок одной из древнейших фамилий. Скандал!
Человек во мраке молчал. Внезапно доктор понял страшную тайну: вовсе не судьба виконта беспокоила  его странного гостя с самого начала.
- Скажите, доктор,  - голос ночного посетителя звучал глухо и угрожающе. – Только хорошо подумайте, прежде, чем открыть рот. От ваших слов зависят жизни нескольких людей. Так вот, это он разорвал помолвку? И не вздумайте мне солгать.
- Нет, - грустно ответил доктор Готье. – Рауль любил эту девушку.
И доктор вкратце поведал незнакомцу о том, что произошло в доме виконта. И о том, как он безуспешно пытался найти Кристину Даэ.
- Спасибо, - коротко поблагодарил его странный посетитель. И добавил: Сейчас вы спасли жизнь виконту де Шаньи. Он обычный слабодухий мальчишка, а не законченный мерзавец, как я подумал вначале. Пусть пока живет. Прощайте, доктор, и помните о нашем уговоре – хранить тайну моего визита к вам.

9.

Несмотря на то, что лето уже было в разгаре, в салоне ярко пылал камин. Красноватые отблески огня в сочетании со свечами создавали неповторимый уют, располагающий к неторопливым чувственным беседам, которые, разумеется, могли затем иметь продолжение в верхних комнатах, если кто-либо из гостей изъявлял такое желание. В салоне мадам Бокар принимали только самых богатых и знатных посетителей. Говорят, некоторые даже приезжали из самого Парижа, чтобы насладиться приятной беседой, изысканным ужином, милым обществом прекрасных дам – наедине.
Вот и сейчас, гости расположились уютным полукругом у камина, девушки – на подушках, разбросанных тут и там на полу.  Лица присутствующих мужчин скрывали маски – надо же соблюдать инкогнито, многие из них ведь были людьми весьма известными. Впрочем, кое-кто явно пренебрегал этой символической предосторожностью – их маска ничего не скрывала, но придавала облику чувственную таинственность. Наряды девушек были весьма откровенными, но открытость их не переходила в вульгарность. Строгое платье было лишь на самой Элен, тем самым подчеркивалось ее особое положение.
- Скажите, Элен, - обратился к хозяйке один из гостей, довольно плотный и явно немолодой уже мужчина, - правда ли, что в вашем флигеле вы прячете ото всех нас очаровательного ангела?
- Ах, дорогой Шарль, от вас, право ничего не скроешь, улыбнулась Элен. По заведенному в ее салоне порядку, все считались братьями и сестрами, а потому обращались друг к другу запросто, по именам. Впрочем, не всегда подлинным. – Я, действительно, дала приют дальней родственнице, несчастной сироте. Милое, невинное создание. Пока что живет во флигеле. Но там не слишком уютно, вы правы, думаю, я со временем переведу ее в более комфортное помещение.
- Не нужно ли помочь с оборудованием комнаты для вашей родственницы? – лукаво продолжил эту эзоповскую беседу другой гость, главной особенностью лица которого был большой, сластолюбивый рот.
- Благодарю за предложение, мой друг, - нежно проворковала Элен, - но я еще не выбрала, в какую же именно комнату поселить дорогую девочку. Друзья, - обратилась она ко всем присутствующим, - думаю, что ужин подан. Прошу всех к столу.
Гости зашумели, поднимаясь со своих мест.
В переводе на обычный язык все вышесказанное означало, что у мадам Элен свои планы насчет новой девушки, пока что она не собирается знакомить с нею всех присутствующих завсегдатаев ее салона. Она предназначена кому-то другому.

Во время этой беседы Кристина находилась в своей крохотной комнатенке во флигеле. Читала глупый женский роман и размышляла о том, что же делать дальше. Она жила в доме мадам Элен уже почти два месяца. Ее хорошо кормили, хозяйка заказала для нее несколько красивых, хотя и слишком откровенных, как на вкус Кристины, платьев, великолепное тонкое белье. Днем Кристина жила единой со всеми обитательницами дома жизнью. Для нее нашлось занятие: она помогала учительнице мадам Гарнье давать девушками уроки музыки и танцев – ведь Кристина окончила консерваторию! Мадам Элен была весьма довольна таким приобретением в лице  Коры Рике. Одного она не могла понять – почему Кора отказывается петь. Объяснения девушки звучали весьма невразумительно и неубедительно.
А Кристина мучительно думала, что же ей делать дальше. Она не питала никаких иллюзий на счет своей дальнейшей судьбы в доме Элен – наступит день, и ей придется выйти к так называемым, братьям, и заняться тем, чем занимаются и все остальные сестры. Но сама лишь мысль о том, что и как с ней произойдет, вызвала у нее тошноту и желание броситься головой в Сену. Уйти из дома без ведома Элен было практически невозможно, вход охранялся  двумя здоровяками братьями, которые сменяли друг друга на этом посту. Да и куда она пойдет? За два месяца спокойной сытой жизни Кристина окрепла физически, но бежать все равно не решалась – ей некуда было пойти.
- Кора, ты не спишь? – заглянула в дверь Лиз. Кристина подружилась с неунывающей молодой женщиной, относилась к ней, как к настоящей старшей сестре. – Мой братец уже ушел, - хихикнула Лиз. – Можно поболтать?
Кристина отложила книжку.
- Сегодня в салоне говорили о тебе, - сказала Лиз, - устраиваясь в кресле. – Братья сгорают от любопытства. По-моему, Элен скоро тебя представит.
При этих ее словах Кристина закрыла лицо руками.
- Что с тобой? – удивилась Лиз. – Ты же знала, куда пришла. Тут ведь не монастырь, и мы все – не монашки.
- Лиз, поверь, - в голосе несчастной Кристины звенели слезы, - я никого не осуждаю. Ваша судьба достойна сочувствия. И я не ставлю себя выше вас всех. Но .. я просто не могу себе представить, как я смогу  делать то же, что и вы. Я выросла …как тепличный цветок… Я жила музыкой…у меня был жених… И все рухнуло… Иногда я думаю, что жить незачем, и напрасно меня спасли, когда я тонула.
- Вот как? – холодно переспросила Лиз. – Знаешь, а у меня был муж. И сын. И дом. Но мужа убили. Я продала все, что у нас было. Деньги закончились. Я хотела убить и себя, и сына. Но я встретила Элен, и она  объяснила мне, что надо жить, и взяла в свой салон. Я отдала сына чужим людям, пересылаю им все, что зарабатывала здесь. Я живу, чтобы он вырос достойным человеком.
- Но у меня никого нет! – воскликнула Кристина, - зачем я осталась жива? Я даже петь не могу… Ведь я была певицей… Но Ангел умер и унес собой душу моих песен…
Она низко склонила голову, слезы закапали на книгу на ее коленях: мне до конца дней нести вину за его гибель…
Лиз нежно обняла девушку: Не бойся, ничего плохого с тобой не произойдет. Наш салон – не институт благородных девиц, это правда. Но Элен сама прошла через все круги ада, и она никогда не принудит тебя к тому, что противно твоей душе. Я думаю, она уже знает, кто сможет тебя утешить и вернуть к жизни. Но только по твоей собственной воле. А если не захочешь – останешься нашей учительницей, ты нам нравишься в этой роли, да и Элен тобой довольна!
Кристина несколько успокоилась, к ней вернулась способность задавать вопросы: О ком ты говорила, кого Элен выбрала для меня?
- У нас есть один … брат. Он приходит очень редко. Думаю, что этот человек живет, скорее всего, в Париже. У него такие манеры, что я считаю, что он принадлежит к самому высшему обществу. И он очень богат. Всегда делает нам дорогие подарки. Он никогда не участвует в общей беседе в салоне. Либо он приходит на ужин один, и мы развлекаем его,  либо кто-нибудь из нас едет к нему, в отель «Лунный свет». Я слышала, как Элен сказала, что недавно получила от него записку.
- Нет… нет.. нет… - снова отчаянно воскликнула Кристина. – Лучше я умру! Помоги мне бежать, умоляю!
- Элен выгонит меня на улицу, - грустно сказала Лиз, - а у меня есть мой мальчик, не забывай. И потом, я все еще надеюсь, что выйду замуж, и заберу сына к себе. Господин Шарль весьма добр ко мне, а жена его уже немолода.
Девушки обнялись, каждая думала о своем горе и о своей беспросветной судьбе.

Наутро Кристина решила поговорить с мадам Бокар откровенно. Она могла бы работать в ее заведении в качестве учительницы музыки и танцев и дальше, но хотела умолять Элен избавить ее от участия в так называемых встречах с братьями. Даже в своих мыслях несчастная Кристина страшилась называть это занятие его подлинным именем, от одной мысли об этом ее начинало тошнить, и немилосердно болела голова.
Она подошла к комнатам мадам Бокар, и решительно постучала в дверь. Сердце ее бешено колотилось и девушке показалось, что кто-то крикнул нечто вроде «Да-да». Кристина приоткрыла дверь. В кабинете мадам Бокар никого не было. На столе белел листок письма. Повинуясь неосознанному порыву, Кристина взяла в руки письмо.
«Дорогой друг, писала Элен, получить известие от вас было для меня истинным удовольствием, ведь я так давно не имела никаких вестей. Надеюсь, что ваши неприятности уже в прошлом. Буду весьма рада  вас видеть вновь. Я приложила немало усилий, чтобы выполнить вашу просьбу, и они увенчались успехом. Мне помог случай.  К счастью, сообщаю вам, что я не так уже одинока, со мной живет моя дальняя родственница, милая, чудесная, чистая душа. К тому же весьма образована. Думаю, беседа с ней доставит вам удовольствие. Жду вас в ближайшее время. Остаюсь искренне ваша сестра Элен.»
Письмо было адресовано в отель «Лунный свет», вместо имени лишь инициалы: Н.Э.
Словно горячая волна окатила Кристину с ног до головы: ну вот, ее уже продают! Как вещь, как рабыню! Бежать! Немедленно! Лучше смерть! Только бы дождаться ночи – тогда она покинет этот дом.
Она выбежала из комнаты Элен и заперлась в своей комнатенке во флигеле. Поначалу Кристина хотела просидеть взаперти до самой ночи, никого не видеть. Но затем  справедливо решила, что ей лучше вести себя как можно более естественно, чтобы не вызывать подозрений. Она с все возрастающим нетерпением ожидала вечера.

Уже темнело, когда мадам Бокар вдруг призвала Кристину в салон, где обычно происходили встречи с братьями: Кора, дорогая девочка, мне нужно поговорить с тобой.
 Сердце Коры-Кристины оборвалось и упало к ее ногам: Все. Не успела! – подумала она. Кристина приготовилась выдвигать аргументы и угрозы, чтобы убедить мадам Бокар не принуждать ее к тому, что для нее было равносильно смерти.
Но Элен завела какой-то пустой разговор ни о чем, при этом она словно прислушивалась к чему-то. Через какое-то время в комнату заглянул один из охранников.
- Кора, подожди меня здесь,  - ласково сказала Элен и вышла.
Кристина подошла к низкому столику, взяла в руки несколько лежавших на нем книг: удивленно покачала головой – это были заумные философские трактаты. Положила книги на место. Задумчиво остановилась перед роялем, повинуясь неосознанному порыву, открыла крышку. Пальцы ее невольно забегали по клавишам. Сердце сжалось. Ей показалось, что она вновь в своей гримерной в опере. И тот, чье сердце уже перестало биться, вновь глядит на нее сквозь зеркало. И сейчас она услышит его давно умолкнувший голос. Кристина невольно взглянула на картину за стеклом на стене напротив. «Пой», словно сказал кто-то глубоко в ее голове, и она негромко запела ту самую арию, которую пела в последний свой вечер на сцене. Впервые за многие месяцы ее голос вернулся к ней! Слезы катились по щекам девушки, она плакала и никак не могла остановиться.
Человек с лицом, прикрытым по правилам этого дома полумаской, по ту сторону картины - окна не сводил с нее горящего взгляда, затем повернулся к мадам Элен, и произнес: Это она. Завтра. Десять вечера.
- Вы согласны на все условия? – спросила мадам Бокар.
Не говоря ни слова, мужчина бросил на стол кошелек.
- Тогда, зачем ждать до завтра? – удивилась Элен.
- Завтра, -  повторил человек. – Но я забираю ее навсегда. И вы забудете о ней.
Через две минуты от дома отъехала карета с плотно зашторенными окошками.

В доме царила обычная суета подготовки к приему гостей. Кристина не стала дожидаться ночи, она решила, что в суете ей будет легче уйти. Стоит попытаться, ведь ей нечего терять. И не ошиблась. Видимо, ангелы хранили девушку, и никто не заметил, как она выскользнула за дверь.


 10.

Кристина медленно шла вдоль домов. Ночь уже почти вступила в свои права, и редкие прохожие торопились по домам. Наступало время темных сил и черных страстей. Но ей опять некуда спешить, ее никто не ждет. За спиной осталось тепло и свет салона мадам Бокар. Конечно, Элен приняла ее  хорошо, обогрела и одела, дала возможность восстановить силы. Боже  мой, как она надеялась, что останется там, но – учительницей для девушек. Слова Лиз рассеяли ее слабые надежды, а найденная записка подтвердила слова подруги. Мадам Бокар заботилась прежде всего о своих интересах… это естественно. А Кристине придется самой заботиться о себе.
- Батюшка, что же ты покинул меня так рано?  - в который раз горько думала Кристина. - Где же твой Ангел?
Ангел оказался демоном, а Рауль, ее Рауль, ее любовь и надежда… Он был таким мужественным и таким нежным… Как они могли бы быть счастливы! Но – увы. Слишком много ниточек связывает Рауля с его кругом, с его происхождением. Он готов все их разорвать – ради нее. Но однажды он бы пожалел об этом шаге, и тогда разрыв стал бы еще мучительнее. Сколько таких историй слышала Кристина от обитательниц Оперы! Сословные предрассудки, как это ни горько говорить, оказываются сильнее самой страстной любви. Как вода тихо и незаметно точит камень, так они подтачивают чувства, гасят огонь страсти, и что же остается? Мрак отчаянья.
Кристина думала о том, как сразу и беззаветно поверила Раулю, поверила в его любовь, в его слова о том, что отныне он – ее защита и опора. А потом явилась эта фурия, дорогая тетушка. Он произнес лишь одно слово – прощение. Та Кристина, которую он знал ранее, та, с которой они в детстве читали сказки – она смирилась бы и терпеливо ждала, чтобы напыщенный свет соизволил принять ее в свой круг. Но дело в том, что Кристина была уже другой. Ее ангел – или ее демон? – пробудил в ее сердце непокорность, научил ее не склонять головы, не прощать унижений. Почему она должна просить или ожидать прощения? Она не причинила зла семейству де Шаньи! Одно лишь слово, но оно приоткрыло для Кристины окошко в тот  день, когда ее дорогой Рауль, возможно, пожалеет о том, что связал свою жизнь с нею, безродной сиротой, бывшей певицей. Этот день станет самым страшным в ее жизни, и приведет ее в ад, пострашнее подземелий Призрака! Что ж, в ее власти остановиться на пороге! Уйти навсегда.
Увлеченная мыслями, девушка не заметила, как вышла на окраину города к церкви. Место показалось ей знакомым. Уж не та ли это церквушка, в которую ходили они с отцом в те далекие времена, когда жили в Руане?
Она решительно поднялась по ступенькам, и постучала в дверь.
Ее словно ждали. Дверь открыл уже совсем старый священник: Проходи, дитя. Что привело тебя в Божий храм в столь поздний час?
- Я ищу убежища, святой отец, - ответила девушка. – Я потеряла всех своих близких, свой дом. Я чуть было не умерла на улице, господь спас меня от греха. Приютите, отец. Хоть на одну ночь.
- Дом Господа – твой дом, дитя. Входи. Как твое имя?
Кристина на секунду запнулась, но решила, что, вряд ли священник помнит ее и отца. Прошло так много лет. А вот историю с пожаром в театре наверняка, слышал.
- Кора Рике.
- Что ж, Кора. Время позднее. Я уже собирался домой, пойдем со мной. Я живу тут неподалеку, со мною живет семья моей кухарки. Думаю, у нас найдется местечко и для одинокой девушки. А утром подумаем, как тебе помочь. Ничего не бойся, твои невзгоды уже позади, - ласково сказал святой отец.

Об исчезновении Коры-Кристины мадам Бокар узнала лишь утром. Она устроила разнос всем, кто попался ей на глаза, но делать было нечего. Кора исчезла. Ужас  сжимал сердце Элен  при мысли о том, что ей придется объясняться с Н.Э. Она-то прекрасно знала, что этот человек не так уж и мил, как считали девушки ее заведения. Что он не прощает обид и обмана, не терпит поражений, и ни в грош не ставит человеческую жизнь. Элен отправилась в «Лунный свет» лично, рискуя оттуда не вернуться вообще.
Едва переступив порог его номера, несчастная мадам Бокар упала на колени: Пощади меня, не убивай. Я не виновата, но … Кора… эта девушка,  которую я нашла, …она сбежала. Вот обратно твои деньги, только пощади, - рыдала Элен. Она вглядывалась в его странное, застывшее, словно маска лицо, тщетно пытаясь понять, о чем думает ее опасный друг. Но на этом лице нельзя было прочесть ни одной мысли, ни один мускул не шевелился! Живыми были лишь золотые яркие глаза, и они жгли, испепеляли свои светом.
 Внезапно он рассмеялся жутким утробным смехом: Успокойтесь, мадам,  я не стану марать свои руки еще и вашей кровью. Вы того не стоите. Это знак свыше. Добрый знак. Девушка не продается, а я, глупец, пытался ее купить! Поднимитесь с колен, вам предстоит искупить свою вину делом.
Он  вытряхнул из кошелька несколько монет: Возьмите, найдите ваших друзей-побирушек. Не корчите гримас, я знаю о вас и вашем прошлом гораздо больше, чем вы думаете. Пусть они обойдут весь город, залезут в каждый подвал, заглянут во все трактиры. Кору, как вы ее называете, нужно немедленно найти. А мы потеряли уже почти сутки. И вы ее найдете. Иначе я вам не позавидую. Идите.

Едва за перепуганной насмерть Элен закрылась дверь, желтоглазый в ярости ударил кулаком по стене: Будь все проклято! За что? Мне нужен был только один день, чтобы подготовиться ко встрече с нею, только один день! И я опять ее потерял!
- Ты обещал ей навсегда исчезнуть из ее жизни, оставить ее в покое, - словно услышал он голос со стороны. – Слово, данное ангелу, надо держать.
- Но тот, кого она избрала – ее предал, - ответил он сам себе, - обещал защиту, но не защитил. Клялся в любви, но отрекся от нее. Беззащитное дитя на улице, одна, среди бродяг и продажных женщин, а что делает он? Сидит в своем поместье в тепле и сытости! Но его черед еще придет. А пока – нет никакого моего слова. Кристина – моя, всегда была моя и снова будет только моя. Любой ценой, я не пожалею ничьей жизни!
Желтоглазый взял с секретера крохотную шкатулку, открыл, достал золотое кольцо: Она наденет это кольцо, и будет моей навсегда. Или это кольцо положат со мной в могилу! Нет никакого моего слова, я передумал!

11.

Семья месье и мадам Лешам приняла Кристину как родную. Они жили вместе с отцом Дионом в небольшом домике рядом с церковью. Месье Лешам работал садовником, ухаживал за небольшим церковным садиком, а также выполнял другие мелкие поручения отца Диона. Мадам Лешам вела их скромное хозяйство. Для Кристины нашлась крохотная  комнатенка под самой крышей, в переоборудованном чердаке. Ей не задавали вопросов, отец Дион ждал, когда девушка отогреется душой настолько, что сама поделится с ним своими тайнами.
Разумеется, он читал газеты, и знал о трагедии, что произошла прошлой зимой в Парижской опере. Но ему даже в голову не приходило, что скромная грустная девушка, постучавшаяся ночью в двери храма, и есть та самая, исчезнувшая после пожара, певица.
Кристина наконец-то почувствовала себя в безопасности. «Мне нужно было сразу идти сюда», - думала она. Впрочем, ангелы хранили ее, и она нашла верный путь. Одно только не давало покоя Кристине: она солгала добрейшему отцу Диону, и милым Лешамам, ее совесть не могла выдержать такой несправедливости. Но решиться открыть им всю правду о себе она еще не могла.
Субботним вечером в церкви собирался на репетицию небольшой хор. Он состоял из прихожан, проживавших вокруг.
- Не хочешь ли послушать? – спросил отец Дион Кристину. – Может быть, даже присоединишься. Нам нужны сильные молодые голоса.
- Когда-то я неплохо пела, - ответила девушка, - но потом… Что-то как будто сломалось, я не могу петь.
- Бедное дитя, - покачал головой отец Дион, - ты, верно, болела? Впрочем, праздное любопытство – это грех. Потом расскажешь, если захочешь.
Гордое имя «хор» предназначалось группе человек в двадцать, из которых половина петь почти не умела. Но их объединяло нечто большее, чем чистое искусство – любовь к Богу и желание служить ему по мере своих малых способностей.
Послушать репетиции хора пришло довольно много местных прихожан. Люди входили и выходили, стараясь не шуметь и не мешать. Присаживались на скамьи, слушали, некоторые даже тихонько подпевали. Кристина устроилась на самой первой скамье, с улыбкой слушая чистые детские голоса, несмелые фиоритуры почтенных матерей семейств, низкие уверенные, хоть и не слишком музыкальные голоса мужчин.
Кристина и сама не заметила, что стала потихоньку подпевать. Но ее услышали. Отец Дион на минуту прервал дирижирование и приветливо помахал девушке: Иди сюда, присоединяйся.
С радостным сердцем стала девушка рядом с хористами. Она уже не думала о том, что почему-то совсем не может петь после своего чудесного спасения из подземелья оперы, что Ангел музыки, погибая, унес с собой душу ее голоса. Кристина глубоко вздохнула, и ее чистый голос вознесся вверх к самым небесам, славою любви и вере.
 Все присутствующие в церкви зачаровано затихли. Не слышно было даже дыхания. Когда Кристина умолкла, отец Дион растрогано обнял ее: Дитя, сегодня я слышал голос ангела. А ты еще говорила, что не можешь петь. Ты непременно должна петь с нами.
- Нет-нет, - воскликнула Кристина, - я не могу!
- Ты боишься? Но кого? Здесь тебя никто не обидит.
Прихожане обступили Кристину со всех сторон: Ты замечательно поешь, наш хор будет самым прекрасным, соглашайся, - уговаривали ее эти простые люди, неискушенные в музыке и не знакомые с трагедией Оперы.
Но Кристина почувствовала странное беспокойство. Оно шло извне, невидимой, необъяснимой волной чужой воли. Словно некая темная сила притаилась в полумраке за колоннами и только и ждала своего часа, чтобы захватить, наконец, добычу. И добычей этой силы, должна стать она, Кристина Даэ, бежать бессмысленно.
- Кора (ибо отец Дион называл ее Корой), что с тобой? – спросил шепотом отец Дион.
- Там, у колонны, там кто-то есть, - ответила девушка дрожащим голосом.
- Двери храма открыты для всех, любой может прийти сюда, – ответил отец Дион.
- Но тот, кто стоит там, в темноте… он страшен. Я боюсь.
- Дитя, там никого нет, успокойся. Давай попробуем еще раз спеть всем вместе.
- Нет, нет, - в страхе забормотала девушка. – Я пойду домой. Можно мне выйти через боковую дверь?   
Со всех ног Кристина бросилась бежать через двор к домику священника. Она молилась о том, чтобы дядюшка Лешам был дома! Кристина и сама не могла бы объяснить себе, чего же она испугалась. Но там, в церкви, она вдруг почувствовала, что чья-то чужая, непреодолимая воля проникает в ее сознание, овладевает им, подчиняет ее, Кристину, себе. Позволяет петь. Приказывает умолкнуть. Так мог сделать только… только… Кристина страшилась даже завершить свою мысль. Но Его уже давно нет. Отчего же ей вновь так страшно?
«Бежать! Надо бежать отсюда! – подумала Кристина, - надо спрятаться».
Но от кого и куда? Нет ответа.

12.

Дома никого не было. Мадам Лешам, наверное, ушла к соседке, они частенько коротали субботний вечерок за вязанием нескончаемых носков, перемывая косточки всем общим знакомым. А месье Лешам еще был в церкви. Кристина проверила, чтобы дверь была заперта, равно как и окна, приготовила себе чай и устроилась в кухне. Теперь она чувствовала себе в безопасности и, пожалуй, даже несколько удивлялась своему необъяснимому страху. Она попробовала напеть тот псалом, что пела в церкви, но ее голос, словно гас. Не то, чтобы у нее не хватало сил вытянуть положенную высоту ноты, или она не помнила мелодию. Но ей словно что-то мешало, ее голос поник, как вянущий от засухи цветок…

Кристина ждала возвращения отца Диона. Она не хотела более обманывать доброго падре, и решила сказать ему хотя бы часть правды о себе и искать у него помощи и совета.
Но отец Дион все задерживался. Вернулась от соседки мадам Лешам. Девушка уже собиралась идти спать, отложив на завтра разговор, но тут в дверь постучали.
- Падре! Что случилось, мы уже волновались, воскликнула Кристина.
- Успокойся, дитя мое, все в порядке.
- Да мы собрались уходить, а тут этот человек, - вместо падре ответил месье Лешам. – Ему нужна была помощь.
- Какой человек? – спросила Кристина. Ей  снова стало неуютно и немного жутковато.
- Там, за колонами. Ты была права, когда говорила, что там кто-то есть, – пояснил отец Дион. – Только этот несчастный  просто искал помощи, ему было очень плохо. Видно, у него больное сердце. Бедный малый был совсем плох.
- Да уж, несчастный, с такой-то рожей! – пробурчал Лешам.
- А что с его … лицом, - дрожащим голосом спросила Кристина.
Но падре бросил на Лешама предостерегающий взгляд, и ответил сам: Да ничего особенного, усатый, бородатый, лохматый.
- Одним словом, страшилище.
- Перед лицом Господа все его дети прекрасны, - сердито оборвал падре Лешама. – А  этому доброму человеку стало худо, он не мог подняться. Мы привели его в чувство, к счастью, у меня есть небольшая аптечка в церкви для такого случая. Проводили до экипажа.
- Отец Дион, а вам не кажется странным, что добрый человек оставляет свой экипаж в двух кварталах от храма, в который он пришел с добрыми намерениями?
- Если у него и были дурные мысли, а мы этого не знаем, и не имеем права судить, то он за них поплатился своим нездоровьем. Господь милосерден, но он все видит, – падре Дион не на шутку рассердился.
- Отец мой, - прошептала Кристина, - я хотела поговорить с вами. Мне надо вам кое в чем признаться.
- Конечно, дитя мое. Но уже поздно идти в церковь, оставим это до завтра?
- Нет-нет, пойдемте в мою комнату. Мне не нужно скрываться от вас.

- Я обманула вас, падре, – едва слышно начала Кристина. – Меня зовут не Кора Рике.
- Ну, это не такой уж страшный грех, - улыбнулся отец Дион. – Тем более, что я догадывался. Ты не всегда сразу оборачивалась, если тебя звали по имени, - пояснил он. – Но ты назовешь мне свое имя?
Кристина покачала головой: Я хочу забыть все то, что осталось в прошлом. Поверьте, я не совершила ничего плохого. Но за моей спиной осталось столько зла, горя и обмана, что мне тяжело возвращаться к нему. Я хочу начать новую жизнь. Я приехала сюда в поисках … даже сама не знаю кого и чего. Когда-то я была счастлива в этом городе. Но я попала… Отец мой, вы знаете, что такое салон мадам Бокар?
Отец Дион отлично владел собой, лишь расширившееся зрачки выдавали его ужас: Ты попала в это дьявольское место? Ты там … работала?
- Нет! Нет! – закричала Кристина. – Судьба на этот раз была милосердна ко мне. Меня просто обогрели, дали возможность набраться сил. Вы можете говорить, что девушки в салоне – проклятые господом грешницы, и их место в аду. Но они были добры ко мне. И, поверьте, многие из них – несчастные души, нуждающиеся в прощении. Я обучала их танцам и музыке. Да, ведь я окончила школу при консерватории. Но…так не могло продолжаться вечно. Я узнала, что мадам Бокар… простите падре, это очень трудно произнести. Она собиралась продать меня, я не знаю кому, кто этот человек. И тогда я убежала.  Господь сам привел меня на порог вашей церкви.
Несчастная девушка упала на колени перед падре: Простите мне мою маленькую ложь, помогите мне! Я боюсь, но сама не знаю, чего. Мне все время кажется, что кто-то идет за мной, тянется ко мне своей волей, и рано или поздно я попадусь в его ловушку, и тогда всему конец.
Отец Дион ласково погладил Кристину по голове: Не плачь, дитя. Встань. Здесь ты в безопасности. Кажется, я знаю, как тебе помочь. Как сделать так, чтобы никто тебя не нашел. Погоди-ка минутку.
Он вышел, и через минуту вернулся со старой газетой. На первой полосе весьма красочно описывался пожар в Опере и все связанные с ним события. Не позабыта была и легенда о Призраке, и таинственный изуродованный труп в подземелье, и, конечно, загадочная история исчезновения и чудесного спасения Кристины Даэ и виконта де Шаньи.
Не говоря ни слова, падре Дион положил газету перед Корой-Кристиной. Девушка грустно потупилась: Да, падре, вы верно угадали. Только здесь ничего не сказано о том, что брак мой с виконтом совершенно невозможен. Я ведь, по мнению света – никто.  Поэтому я и ушла. И не хочу более никогда возвращаться к той жизни.
Она с мольбой посмотрела на святого отца: Посоветуйте, что же мне делать дальше?
Падре задумался: А знаешь, у меня есть одно предложение. Одна моя родственница, весьма почтенная дама, ищет себе компаньонку. Скажу правду, это моя кузина. Наши пути разошлись еще в юности. Я посвятил себя Господу, а она вышла замуж за богача. Недавно ее супруг скончался, от старости, он был намного старше моей Люсиль. Детей им бог не дал. Последние годы мы восстановили наши теплые отношения, и Люсиль как-то призналась мне, что рада была бы оказать покровительство честной молодой девушке. Думаю, это то, что нам нужно. Утром я пошлю ей записку. А сейчас – спать-спать-спать. И мы выправим тебе документ на новое имя.
- О, падре, как мне благодарить вас! – Кристина припала губами к руке священника.
- Оставь, это мое призвание – помогать людям в беде. А, кроме того, Люсиль еще не знает о наших планах. Так что поблагодаришь потом, дочь моя.

13.

Теплый летний вечер еще только вступал в свои права. Воздух наполняли ароматы цветущей маттиолы и душистого табака. Падре Дион расположился в своем кабинете у раскрытого настежь окна, намереваясь поработать над воскресной проповедью, и с удовольствием предвкушая, как он проведет эти спокойные вечерние часы в размышлениях над новой темой. Но его планы были нарушены матушкой Лешам:
- Падре, там служка пришел, говорит, вас какой-то человек в церкви спрашивает. Сказать, что вы заняты?
- Что ты, Мария. Если человек нуждается в слове Божьем, как я могу сказаться занятым. Скажи, что сейчас приду.
Падре появился на пороге церкви минут через пять.
- Он ждет вас в исповедальне, святой отец, - сказал служка.
- Слушаю тебя, сын мой, - начал отец Дион, как обычно. – Покайся, и Господь дарует тебе свое прощение.
Невидимый человек за стенкой вместо обычных слов исповеди, негромко хмыкнул: Боюсь, ваш господь рухнет под тяжестью моих грехов. Я удивляюсь, как они меня еще не утащили в самое пекло.
- Не богохульствуй, сын мой, - строго сказал отец Дион. – Милосердие господа безгранично, а каждый может прийти к нему за прощением.
- Жаль, что в своем безграничном милосердии ваш Бог не удавил меня еще в колыбели.
От этих горьких слов холодный ужас прошел по спине священника. Но он немедленно взял себя в руки: Это слова много страдавшего человека. Возможно, тебе нужна помощь и утешение, сын мой? Говори, ты пришел по верному адресу.
Человек в полумраке пошевелился, и тяжело вздохнул.
- Тебе нехорошо, сын мой? – заволновался отец Дион. – Давай выйдем на воздух.
- Выйдем… потом. Я хотел поблагодарить вас за помощь, отец Дион. Три недели назад вы спасли мне жизнь.
- А, догадался падре, – человек пол колоннами. Я рад, что все обошлось.
- Да, пока обошлось, - подтвердил незнакомец. – Простите, что не пришел раньше. Пришлось немного поваляться в постели. Что-то последнее время это случается со мной все чаще,  - пробормотал он, словно для себя.
- Что ж, - предложил отец Дион, - раз дело не в исповеди, может, выпьете со мной чаю? Самое время. Матушка Лешам готовит замечательное печенье. Поговорим.
- Благодарю вас, - отозвался незнакомец искренне. – Но, увы, вряд ли беседа со мной такое уж удовольствие для вас. Смотреть на меня не слишком приятно, а делиться своими тенями с таким светлым человеком, как вы я и сам не стану.
Но отец Дион продолжал настаивать: Приглашая вас, я не ищу удовольствий, сын мой. Мне кажется, что ваше больное сердце нуждается не в лекарствах, а в утешении.
Человек по ту сторону перегородки молчал. Внезапно, отцу Диону показалось, что он слышит подавленные рыдания. Боже милосердный, кто же скрывается там во мраке, и какие грехи гнетут его душу? Какое горе рвет  ему сердце?
- Послушайте, - осторожно произнес падре,
- Нет,  - резко воскликнул неизвестный. – Оставьте. Мне … пора. Один лишь вопрос: где та девушка, что пела в церковном хоре в день, когда вы оказали мне помощь?
- Позвольте узнать, а зачем… - начал отец Дион, но незнакомец не дал ему закончить.
В его голосе зазвучало едва сдерживаемое раздражение: Падре, я умоляю. Не испытывайте мое терпение. Я не отношусь к тем людям, которые будут долго говорить, и приводить нелепые аргументы. Я должен знать, куда она уехала. Я не причиню ей зла – прошу вас поверить.
Отец Дион ничего не ответил незнакомцу. Молча поднялся и вышел из исповедальни. Остановился у иконы Божьей Матери, поправил накренившуюся свечу, вновь зажег погасшую. Он ждал. Нельзя сказать, что он совсем не боялся того человека, но надеялся на помощь Господа. В церкви было пусто, даже служки нигде не было видно.
Легкое шуршание одежды показало, что тот человек стоит у него за спиной. Падре обернулся.
Незнакомец был высок, темный плащ скрывал его до самого пола. Шляпу он держал в руке, уважение к церкви не позволило надеть ее на голову. Густые волосы спадали до самых плеч и на лоб, нижнюю часть лица скрывали густые усы, переходившие в такие же густые бакенбарды. Не зря же Лешам сказал о нем – лохматый. Из-за столь бурной растительности рассмотреть черты лица было довольно трудно. Поражала лишь его странная неподвижность. Только глаза из-под густых бровей блестели ярко и… неприятно.
- Вы смелый человек, - тихо произнес незнакомец, - еще никто не решался заставить меня выйти из тени и смотреть мне в лицо, если я того не хотел.
- Все мы в руках Господа, - спокойно ответил отец Дион, - не вижу причины вас опасаться.
- Итак, падре, куда уехала Кристина?
- Не понимаю, о ком вы говорите.
Человек засмеялся, при этом на той малой части его лица, что выглядывала из зарослей, не дрогнул ни один мускул.
- Я говорю о Коре Рике. О той девушке, что сбежала от мадам Бокар и нашла приют у вас. Я убедил вас, что знаю достаточно? Будем продолжать играть словами?
- Несчастное одинокое дитя искало в этих стенах приют и убежище, - медленно ответил священник, - неужели же вы думаете, что я предам ее тайну? Я не знаю, кто вы, зачем ищете ее, но даже, если бы и знал, только лишь сама Кора может решить, хочет ли она встречаться с кем бы то ни было. И насколько я знаю, в целом мире у нее не осталось никого из ее прошлой жизни, кого она хотела бы видеть.
Незнакомец прикрыл глаза, на миг погасив их тревожащий блеск. Но вновь взглянул на падре. От этого взгляда отцу Диону стало не по себе. Последующие слова странного посетителя потрясли его.
- Она не знает, что я еще жив. Возможно, она рада известию о моей кончине, но я лелею надежду, что она, если не обрадуется, узнав, что я не умер, то, по крайней мере, позволит мне поговорить с нею. Поверьте, у Коры нет более преданного друга, чем я, и не будет более надежного защитника, - голос его дрогнул.
Падре невольно сделал шаг вперед, в неосознанном стремлении приблизиться и утешить странного незнакомца, ибо тот, несомненно, нуждался в теплом участии. Но тот мгновенно отпрянул и угрожающе вытянул вперед руку: Не приближайтесь, падре. Пожалуйста.
- Простите, сын мой, если вам неприятно… Я сожалею, но не имею права нарушить данное бедной девушке слово. Однако, если вы позволите, я напишу о вашем визите, но я должен знать, кто стоит передо мною, кто так настойчиво ищет с нею встречи?
Незнакомец, казалось, задумался.
- Я скажу вам, кто я, вы напишете ей, что я явился с того света и вновь предлагаю ей… свою дружбу… Пожалуй, вы правы, падре, мертвые должны оставаться мертвыми. Прощайте.
И прежде, чем отец Дион успел открыть рот, незнакомец повернулся и быстро покинул церковь.

14.

«…Дорогой кузен, вы, наверное, с нетерпением ждете весточки от нас. С радостью сообщаю, что мы, наконец, после долгого пути, достигли того тихого уголка, к которому так стремилась моя душа, измученная потерями и тяготами последних лет. Мое небольшое имение в Н. встретило нас долгожданной тишиной и покоем. Отныне, нашим главным занятием становится спокойный сон, отдых, долгие прогулки в предгорье. Свежий воздух и простая жизнь, несомненно, укрепят мои силы и пошатнувшееся здоровье вашей милой протеже.
К сожалению, ваша Кора все еще печальна. Большую часть времени она молчит, погруженная в свои скорбные мысли, куда мне доступа, увы, нет. Напрасно, мой друг, вы не доверили мне ее тайны, зная, что ее печалит, я, возможно, нашла бы способ развеять ее грусть. Ибо это милое дитя мне очень нравится, ее светлая, чистая душа несет в себе истинный свет благородства и доброты. Что ж, смею надеяться, что время излечит ее раны, как излечило мои, и я еще услышу смех дорогой Коры…»

« Дорогой Марсель, позвольте мне называть вас так же, как в детстве. Каждый день не устаю я благодарить вас за эту прекрасную мысль направить ко мне нашу дорогую Кору. За прошедшие месяцы она неузнаваемо изменилась: стала значительно веселее, частенько с радостью слышу я ее смех и милые шутки. Я же словно помолодела вместе с нею. У меня не было своих детей, но, право же, я полюбила эту чистую девушку, как родную дочь. Мы были с нею совершенно счастливы в нашей деревенской глуши. И я приняла решение, о котором с радостью сообщаю вам, дорогой кузен. Я решила написать своему поверенному и изменить  свое завещание в пользу дорогой Коры, обеспечить ее будущее».
« Друг мой, спешу написать вам и умолять приехать. К несчастью, наш покой был разрушен в одночасье, и я обращаюсь к вам за помощью и советом, как к родному мне человеку, но более, как к пастырю Божьему.
Но обо всем по порядку.
Мы жили в моем имении уже более трех месяцев, как размеренное мирное течение нашей жизни было нарушено появлением  моей давней приятельницы, графини д'Аргев. Она направлялась на воды в Швейцарские Альпы, и поскольку мы не виделись несколько лет, а когда-то дружили, решила заглянуть ко мне. Правду сказать, если бы она написала мне заранее, то я, скорее всего, отказала бы Эрнестине под благовидным предлогом. Мне совершенно не хотелось, чтобы кто бы то ни было нарушал наше с Корой уединение.  Однако, подруга юности свалилась со всей присущей ей бесцеремонностью, как снег на голову, и делать было нечего.  Радовало лишь то, что Эрнестина собиралась провести в моем доме всего лишь одну ночь.
Итак, мы коротали вечер за вздорной светской болтовней и чашечкой отменного английского чая. Впрочем, болтала, в основном, одна Эрнестина. Я же, давно не бывавшая в парижском свете, слушала ее сплетни. А Кора что-то вязала, сидя у камина. Вы же знаете, дорогой кузен, осенью в наших краях вечерами весьма свежо, и мы любили посидеть у гостеприимного огонька. 
Перемывая косточки всем подряд общим парижским знакомым, Эрнестина упомянула о дальнем родственнике по линии ее супруга, виконте де Шаньи.
- Ах, такой милый молодой человек! – воскликнула Эрнестина, - помнишь ли ты его Люсиль?
Младшего де Шаньи я помнила совсем юным мальчиком, нежным и ласковым, о чем и сказала подруге. В те годы он казался мне несколько женственным, и я бы сказала, что у него были все задатки вырасти слабым и изнеженным.
- Что ж, ты была недалека от истины, - засмеялась Эрнестина, - но знаешь ли, повзрослев, он значительно изменился. Он остался все таким же милым и нежным, но отнюдь не слабым. Благодаря своему несчастному брату.               
- Отчего несчастному? – не удержалась я от вопроса.
- Как, ты совсем ничего не знаешь? – изумилась Эрнестина, - Да об  этом говорили всю прошлую зиму!
- Не забывай, дорогая, всю прошлую зиму у меня были другие, печальные заботы.
- Прости, дорогая, - искренне огорчилась Эрнестина. Все же она не злая женщина, хоть и совершеннейшая пустышка. И она вкратце поведала мне об ужасных событиях, что произошли год назад в парижской опере. Надо сказать, что ее рассказ невольно увлек меня, и я совершенно не обращала внимания на Кору, застывшую у камина с вязанием в руках.
- Представляешь, эта особа, эта неудавшаяся певичка шантажировала несчастного юношу, вынуждала на ней жениться! – дошла, наконец, Эрнестина до кульминационного момента своего рассказа.
При этих ее словах Кора вдруг резко поднялась со своего места, сжимая рукоделие в дрожащих руках.
- Что с тобой, дорогая, - спросила я. Никогда я еще не видела на ее добром лице такого гнева. Однако, она неожиданно быстро взяла себя в руки, и с деланным спокойстивием вновь заняла свое место у камина.
А глупая Эрнестина, по своему обыкновения, ничего не поняла: Не переживайте вы так, милая, - «утешила» она Кору, - благодаря семье, да и собственному здравому смыслу виконт быстро избавился от шантажистки. Правда, немного болел, но ничего серьезного. О! – воскликнула она воодушевленно, - поговаривают, что он скоро объявит о своей помолвке с дочерью д'Абервиля, Изабеллой.
Слушая подругу, я меж тем не сводила глаз с моей дорогой девочки. Ее лицо побледнело, она невольно закусила губу. Я сказала бы, что известие о возможной  помолвке Рауля де Шаньи явилось для нее настоящим ударом. 
«Однако, подумала я, как мало знаю о жизни этой девушки! Ведь она, несомненно, знакома с виконтом де Шаньи. И известие о переменах в его жизни…» Но я не успела завершить эту мысль. Побледневшая Кора поднялась со своего места и произнесла дрожащими губами: Мадам, позвольте мне уйти, у меня голова разболелась.
- Конечно, дорогая, - поспешила я отпустить несчастную девушку.
Теперь меня снедало лишь одно желание: поскорее отделаться от дорогой подруги, и заняться Корой, которой явно требовалась моя помощь. К счастью, разговорчивая Эрнестина намеревалась выехать завтра на рассвете, и потому вскоре отправилась спать. Я же поспешила в комнату Коры.
Я ожидала застать ее в слезах, или с каким-нибудь иным выражением эмоций, но она сидела у окна совершенно неподвижно, пустыми глазами глядя в темноту ночи.
- Кора, дитя мое, - начала, не зная, как утешить девушку, не задавая лишних вопросов, не потревожив неведомых мне воспоминаний. Решение пришло внезапно. – Дорогая, у меня есть для тебя новость, я надеюсь, приятная. Кора оставалась безучастной.
- Послушай меня, девочка, - настойчиво продолжала я. – Я так благодарна судьбе и моему кузену, что они послали тебя мне. Да ты слышишь ли  меня, Кора?
Как во сне, несчастная повернула ко мне свое печальное лицо: Да, мадам, извините.
Тут мне пришлось повысить голос, иначе она так и не прислушалась бы к моим словам, столь сильным было ее горе.
- Первое, прошу тебя, не называй меня более мадам. Ты стала мне так дорога, как … как родная дочь, которой у меня никогда не было. Нет, я  не осмелюсь просить тебя называть меня матерью, ибо мать у человека одна, но ты могла бы называть меня тетушкой… - эти слова дались мне с немалым трудом, голос мой прерывался от волнения, - Ты согласна, дитя?
Несколько минут она, казалось, не понимала, о чем я говорю, но внезапно разразилась рыданиями и бросилась мне на грудь.  Так мы плакали, обнявшись, как двое родных людей, что обрели, наконец, друг друга после долгой разлуки.  Это были самые счастливые мгновения в моей жизни. Да и девочка моя, казалось, успокоилась. Мрачные призраки прошлого, что терзали ее душу, казалось, так же угомонились. Как же я ошибалась, дорогой Марсель!
Она горит в огне уже который день, и местный врач ничего не может поделать! Я прошу ее поведать мне, что за огонь, что за тоска пожирает ее душу, но она молчит, даже не плачет! О, если бы она только поплакала, если бы облегчила свое горе!
Святой отец, брат мой, дорогой Марсель! Я умоляю вас, приезжайте, помогите! Не дайте мне потерять обретенное, наконец, дитя. Не дайте этой чистой душе погибнуть. Возможно, вдвоем мы сможем спасти ее. Но умоляю, поспешите! Любящая вас Люсиль». 

15.

Отец Дион получил письмо своей кузины с утренней почтой. Не отрываясь, прочел его три раза. Неужели же?  Господи, молился он, только бы успеть, только бы оказалось, что я верно понял происходящие события! Он быстро написал несколько строк на листке бумаги и отправил Лешама с этим письмом к почтовому дилижансу. Через два дня оно должно было прийти в Париж адресату. А что последует потом? Как поступит этот человек? Или, не дай Бог, он, Марсель Дион, ошибся, и письмо его окажется пустой тратой времени. А Кора тем временем умирает!
- Мне остается только молиться, думал отец Дион. Нужно узнать, какой самый быстрый и самый верный способ добраться до Н. Но как ни  крути, на дорогу уйдет три дня. Успеет ли он?

Дорога до Н. показалась отцу Диону бесконечной. Он не видел живописных окрестностей, не мог ни есть, ни спать. Когда, наконец, на горизонте появились черепичные крыши Н., железная лапа тревоги, что сжимала сердце, немного ослабила свою хватку, чтобы  через мгновение стиснуть его сердце еще сильнее. А вдруг он опоздал? Ведь столько дней прошло! Пока письмо дошло до него, пока он доехал! Жива ли еще бедная девушка?
Вот и поместье его кузины, вот и она сама стоит на крыльце, радостно машет рукой.
Они обнялись. – Ну что? Как Кора? – воскликнул отец Дион,  вглядываясь в лицо Люсиль.
- Благодаря Богу, все обошлось! – ответила  Люсиль. – Ей лучше. К нам прилетал ангел, каждую ночь, он отвел беду.
Отец Дион изумленно воззрился на свою кузину. Конечно, он служитель Господа, искренне верующий в Его милосердие, но почему-то ему с трудом верилось в еженощные прилеты ангела. Впрочем, об этом они поговорят позднее, а пока он спешил увидеть Кору.
Его протеже, и в самом деле, была уже почти здорова. Только очень грустна.
Кора радостно приветствовала своего покровителя: Я так рада вас видеть, падре! Но мне неловко, что тетушка вызвала вас так срочно, право же, в этом не было нужды. Так, легкое недомогание. Все уже почти позади.
- Ну что, ты дорогая Кора, я приехал с радостью. И то верно, если бы не письмо Люсиль, то я еще год собирался бы. А так мы сможем провести несколько счастливых дней все вместе в этом чудесном месте.
Он выглянул в окно и радостно рассмеялся: Я поистине счастлив! Ты выздоравливаешь, и я снова в Н.! Ведь я здесь родился! Здесь я провел свое детство. «Холодные ключи» отошли по наследству отцу Люсиль, моему дяде, но мы с матушкой продолжали жить здесь до самой ее смерти и моего отъезда в семинарию.
Падре обнял кузину за плечи: А помнишь, как мы сбегали от старших и прятались в горах: Помнишь нашу пещеру?  Замок маркиза Карабаса? Он еще существует?
- Да, конечно, - ответила, улыбаясь Люсиль. – Это имение Фолио дальше в горах, в месте, которое называется Белые Скалы, в годы нашего детства оно было почти заброшено, и мы с Марселем называли его замком маркиза Карабаса, из сказки о коте в сапогах, – пояснила она Коре, -  но, знаешь, недавно у замка появился хозяин.
- Неужели кого-то привлекли эти развалины? – удивился отец Дион.
- Замок достаточно неплохо сохранился. Мне говорила Анна Фор, там поселился какой-то одинокий старик. Совсем недавно, уже после того, как мы сюда переехали.

Однако, отец Дион хотел серьезно расспросить Люсиль о том, что она имеет в виду под прилетами ангела. Ибо беспокоился о ее душевном здоровье не менее, чем о Коре. Все-таки они с кузиной уже довольно пожилые люди, и сильные переживания могут привести к любым последствиям.
После обеда Кора отправилась в свою комнату отдохнуть, и у него появилась возможность поговорить с кузиной. Вот только он не знал, как начать разговор, чтобы не обидеть добрую женщину своими подозрениями.
Но Люсиль и сама спешила поделиться с братом своими  сомнениями и переживаниями.
- То письмо я писала в полном отчаянье, - сказала добрая женщина, - Кора не смогла подняться с постели, когда уезжала эта болтушка Эрнестина, не отвечала на мои вопросы, не выходила из комнаты. Отказывалась от пищи. Потом началась горячка, - Люсиль достала из кармана платок и шумно высморкалась, - это было ужасно! Наконец, я поняла, что еще немного – я уже никто не сможет помочь бедной девочке. А болезнь-то ее длилась всего лишь три дня! А от нее уже осталась половина!

Люсиль написала письмо и отправила с ним садовника в Н., чтобы поспеть на  вечерний почтовый дилижанс. И хотя до Н. всего-то полчаса пути, и отправился он еще засветло, но вот уже начинало темнеть, а посыльный все не возвращался. Наконец, он появился, в совершенно невменяемом состоянии и заявил, что на него напал по дороге медведь, и он не успел к отправке дилижанса! А значит, письмо уйдет только на следующий день!
- Вообрази, возмущалась мадам Бофруа, медведь! В наших краях их отродясь не было! И главное, этот медведь не убил его, а лишь выпотрошил его сумку! И распечатал письмо! Так что, на почте ему пришлось заклеивать его наново. Скажи, Марсель, ты часто встречал медведей, которые читают чужие письма? Я так думаю, этот негодяй завернул к своей зазнобе в соседней деревне. А потом уж так заврался, что и медведи у него письма читают.
- Да, я заметил, что письмо имело какой-то потрепанный вид, ответил падре Дион, -  и еще подумал, что на почте работают непорядочные люди. Впрочем, то, что в твоем письме содержалось, сразу отвлекло меня от мыслей о работниках почты.

Ночью мадам Бофруа дежурила у постели несчастной Коры. Но она так измучилась за последние дни болезни ее девочки, да тут еще и волнения, связанные с бестолковым садовником, что усталость сморила ее и добрая женщина невольно задремала. Проснулась она глубокой ночью, и сама не знает от чего. Возможно, отдохнув немного, ее сердце пробудило  ее  позаботиться о Коре.
Она открыла глаза и тут же похолодела от ужаса. В комнате, у постели Коры она была не одна!
Стояла глубокая темная ночь. Даже луну скрывали густые облака. В этой кромешей тьме лишь  слабое дрожащее пламя свечи освещало спальню девушки. И вот в этом неверном свете перепуганная насмерть мадам Бофруа увидела  огромную черную фигуру, склонившуюся над  бездыханной Корой.
- Люсиль, дорогая, - осторожно произнес отец Дион, - мне кажется, что тревоги и свалившиеся несчастья…
Но кузина не дала ему закончить: Хочешь сказать, что я повредилась рассудком, Марсель? – сварливо перебила она падре. – Я и сама так же подумала. Поначалу. И чуть было не завопила от ужаса. Но это существо обернулось ко мне и приложило палец к губам, призывая хранить молчание. Более того, он улыбнулся! О, это было леденящее душу зрелище! Но, поверишь ли, я немного успокоилась. Чудовище протянуло мне чашку с какой-то жидкостью, предлагая выпить. Я судорожно затрясла головой, невольно следуя его просьбе молчать. Тогда он, продолжая улыбаться своим жутким неподвижным мертвенно-бледным лицом, отглотнул сам из этой чашки, словно желая показать мне, что питье вполне съедобно. И тогда я послушно взяла чашку, и тоже сделал глоток. Эти простые движения, а возможно и то, что выпила, успокоили меня. И я смогла сидеть молча, наблюдая, за ужасным посетителем, и приготавливаясь вцепиться ему в горло, если почувствую угрозу жизни моей девочке.
О, Марсель, не знаю, смогу ли я достоверно описать тебе это существо и все, что происходило!  Знаешь ли, наутро я ведь подумала, что все мне просто-напросто приснилось. Тем более, что никаких, даже малейших следов его пребывания в спальне Коры наутро я не обнаружила. Кроме того, что Кора, наконец, начала приходить в себя! Но он пришел и на следующую  ночь, и на третью. Утром он исчезал, но с наступлением темноты возвращался. И уходя, еще раз приложил палец к губам, прося хранить молчание.
Друг мой, я сказала, что это был ангел, потому что благодаря ему Кора выздоровела, но возможно, это был дьявол, ибо он был ужасен. Его лицо мертвенно-белое, совершенно неподвижное, лишь губы шевелятся,  и глаза горят. О, что это за взгляд! Его глаза горят, как два факела, кажется, ему даже свеча не нужна, он может освещать себе путь глазами!
Отец Дион сжал дрожащие руки доброй мадам Бофруа, стараясь успокоить испуганную женщину: Успокойся, Люсиль, думаю, у  дьявола есть другие заботы, чем заниматься врачеванием.
- Значит, это был ангел, - возразила ему кузина.
- Нет, дорогая, твои слова мне кое-что напоминают. Думаю, это был человек. Расскажи же дальше, что именно делал он, что позволило тебе сделать вывод, что именно благодаря этому существу Кора выздоровела.
- У него была целая корзинка каких-то баночек и флакончиков. Он давал Коре выпить что-то, натирал ей руки и грудь, и виски. И каждый раз это было другое снадобье. Я сказала тебе, что готова была вцепиться ему в горло, если бы почувствовала угрозу. Но я не смогла бы это сделать, ибо он начисто лишил меня способности двигаться. Я лишь взирала беспомощно на его действия, но не могла пошевелить и пальцем. А существо время от времени бросало на меня взгляд, и его рот растягивался в оскале улыбки на неподвижном лице! Но самое ужасное началось потом. Он запустил свои длинные тонкие пальцы в волосы Коры, и начал гладить ей голову, при этом он что-то приговаривал негромко, так что слов было не разобрать. Но самое ужасное – его голос!
 - Это был голос чудовища? - осторожно спросил отец Дион.
- Нет! И это было очень страшно: его голос был мягким, ласковым, нежным, невероятно музыкальным. Я не могла разобрать слов, ибо говорил он очень тихо, но само его звучание убаюкивало, успокаивало, навевало приятные мысли.
- Вот тебе и ответ, дорогая Люсиль: тот, кто приходил к вам, не ангел, и не дьявол, а человек, и человек этот пользуется гипнозом. Я слышал о таких методах лечения нервных расстройств. Однако, было бы интересно с ним побеседовать.
- Бог мой, но кто это мог быть? Кому могло прийти в голову вот так являться под покровом ночи, словно преступник? И как он мог узнать, что именно в нашем доме притаилась беда?
- Как? Да из письма, прочитанного медведем!  А вот почему ночью, тайно…
Но отец Дион не успел закончить свою мысль, и выглянул в окно: ему почудилось чье-то присутствие под окнами гостиной. Однако, вокруг стояла предвечерняя тишина. Даже ветер утих. И, разумеется, никого не было под окнами.
- Пожалуй, я пойду пройдусь, сказал отец Дион кузине. – А ты иди к Коре, не стоит оставлять ее надолго одну, она еще не совсем оправилась от удара.
- Но, Марсель, - возразила ему мадам Бофруа, - я надеюсь, что ты так же расскажешь мне кое-что. Не станешь же ты отрицать, что именно весть о предполагаемой помолвке одного молодого человека явилась этим самым ударом? Я искренне полюбила твою милую протеже, но я хочу знать о ней все. В конце концов, чтобы оградить бедную девушку от бед!
- Непременно, Люсиль, но еще не время. Мне кажется, для тебя же будет безопаснее до поры до времени не знать слишком много.

16.

Отец Дион неторопливо шел дорогой, что вела в горы. Эти пути были знакомы ему с детства. Как же быстро бежит время! Кажется, совсем еще недавно, они с Люсиль бегали этими тропинками, еще вчера только праздновали ее помолвку с Андре Бофруа, еще вчера только он рыдал здесь на могиле матери. И вот уже жизнь почти позади! Он остановился на повороте дороги и оглянулся. Перед ним лежала живописная долина, перечеркнутая извилистой лентой речушки. Под самой горой, за деревьями виднелся старый добрый дом. Бабье лето раскрасило лес и сад яркими красками, и все вокруг дышало спокойствием и красотой.
Внезапно от  светлых мыслей его отвлек стук копыт. Из оврага вынырнул экипаж и остановился рядом с ним. Дверца распахнулась, приглашая падре сесть. Отец Дион глубоко вздохнул: что ж, он не ошибся в своих предположениях. Надо идти до конца и расставить все точки над «и» в этой странной истории.
- День добрый, -  приветствовал падре сидящего в экипаже. - Я ждал вас.
- Как мы замечательно понимаем друг друга, - засмеялся человек в глубине экипажа. - Я вас искал. Приглашаю к себе в гости, если не боитесь.
- Я вам уже говорил, что не вижу причин вас бояться. К тому же все в руках господа, и…
- Да-да, я помню, без его воли ни один волос и так далее…

Отец Дион взглянул в окно на знакомый пейзаж: Так, значит, это вы  - нынешний хозяин Замка маркиза Карабаса?
- Замка?
- Да, я ведь родом из этих мест. Когда я был ребенком, мы называли это полузаброшенное поместье Замком Маркиза Карабаса. Если вы знаете эту сказку.
- Нет, я не знаю сказок. Так получилось, что в детстве мне сказок не читали, - усмехнулся человек в карете. Ну, вот мы и приехали.
Экипаж остановился. Возница спрыгнул с козел, открыл дверцу и опустил ступеньку. Отец Дион вышел из экипажа, за ним спустился его странный попутчик. Падре оглянулся: он не был в этих местах очень много лет, и ему было интересно, насколько же все изменилось. В те далекие годы, когда он был еще просто Марселем, поместье принадлежало очень знатному, но стремительно беднеющему аристократическому роду. Настоящие хозяева проводили в этом угрюмом доме все меньше и меньше времени, слуг почти не осталось, и все постепенно приходило в запустение.
Много лет спустя отец Дион узнал, что поместье отошло по наследству самому младшему сыну графа Фолио, и он даже сделал попытку привести замечательное старинное здание в порядок. Но ему не хватило ни средств, ни терпения. И Замок   Фолио в Белых Скалах  так и стоял пустым, постепенно разрушаясь. Судя по всему, в настоящее время более-менее пригодным для жилья оставалась лишь центральная его часть. Отец Дион с грустью разглядывал замечательное строение, которое могло бы стать украшением этих мест, но оставалось лишь печальным памятником былого величия.
- Замечательное место, – прервал его размышления хозяин, мне оно нравится своим запустением.
- Странное влечение, - заметил отец Дион.
- Каждому свое, - пожал плечами хозяин замка.
- И у вас нет планов восстановить Фолио?
- Нет. До недавнего времени у меня вообще не было никаких планов, я не видел будущего для себя нигде. Проходите в дом, падре, становится свежо. Я велю Пьеру растопить камин и приготовить нам чай. Да, я живу здесь не один, увы, с некоторых пор я стал нуждаться в помощнике.
Отец Дион проследовал за своим странным знакомым в дом. Он избегал смотреть на хозяина замка, инстинктивно чувствуя, что тому было бы неприятно, если бы его разглядывали.
В кабинете или гостиной, падре не знал, как и назвать это довольно неуютное большое помещение с камином и старой порядком потрепанной мебелью,  молчаливый мрачный Пьер быстро накрывал чай. В камине уже потрескивал огонь, но он не мог разогнать глубоко въевшуюся в стены сырость.
 Хозяин замка заметил, что отец Дион поежился и кивнул Пьеру. Слуга понял его без слов и пододвинул одно из кресел как можно ближе к огню, а затем  неслышно удалился. Сам же хозяин устроился в  полутени.
Падре сделал глоток горячего напитка из своей чашки, и понял, что это был не совсем чай, а какая-то настойка. Хозяин наблюдал за ним, не говоря ни слова.
- Что это? - Спросил отец Дион.
- Мой собственный рецепт. Вы сейчас согреетесь. В моей бурной жизни мне довелось изучать свойства различных растений, их чудодейственную силу. И применять свои познания на практике. Например, для спасения юных девушек от нервных расстройств.
Падре почувствовал, как живительное тепло течет по жилам. Он посмотрел на собеседника и встретил пристальный взгляд его ярких глаз: Спрашивайте, обронил хозяин, словно читал мысли отца Диона.
- Согласитесь, наше знакомство началось весьма необычно и продолжает развиваться так же необычно. Но мне все же хотелось бы как-нибудь называть Вас, а то я…
- Эрик,  - прервал его неловкое красноречие хозяин замка.
- Простите?
- Я сказал, что меня зовут Эрик, - ответил хозяин.
- А дальше? Все-таки мне неловко …
- Эрик Найт, если угодно. Найт – это ночь. Можно Эрик Н., и буква Н. будет означать никто. Я никто, что прячется в ночи. Нравится? Мне нравится. С тех самых пор, как мои родители предпочли  продать меня в бродячий цирк, я стал никто, страшилище для ярмарки. Что вы съежились, падре? Не ожидали такого поворота? Ну-ка, расскажите мне о грехах и милосердии! А я расскажу вам, что чувствует дитя, которого таскают в клетке от одной драной деревеньки до другой и за медные гроши показывают грубым неотесанным крестьянам! И если кто-то из них раскошелится на два медяка, то сможет еще и ударить это страшилище плетью! А ваш милосердный господь спокойно взирает с небес и равнодушно слушает, как это дитя просит послать ему смерть, потому что более не в силах выносить эти истязания и страдания…. – он вдруг резко замолчал и с трудом перевел дыхание.
- Извините, падре мне надо переодеться. Думаю, вы уже поняли, что моя неординарная внешность – это всего лишь маска, скрывающая мое природное уродство. Замечательное изобретение одного мудрого человека, я лишь слегка усовершенствовал его, оно позволило мне, наконец, выйти из мрака, нет, не на свет, но в сумерки, кое-как существовать в мире людей. Но, увы, долго носить его я не могу, моя собственная кожа или что там на мне растет вместо нее, не выносит длительного пребывания под этим плотным щитом. Я скоро вернусь.

Эрик ушел, а отец Дион сидел, словно пригвожденный к своему месту силой того страдания, что выплеснулось на него в короткой исповеди человека, что называет себя Никто. Падре был убежден, что эта встреча – испытание его собственной веры и способности нести свет божьего слова ближнему.  Но как найти ему слова утешения, сможет ли он вселить ли в сердце этого человека веру в добро, в милосердие. Возможно ли вернуть на путь истинный душу, вся жизнь которой была лишь мрак греха и бездна отчаянья? А в том, что это было именно так, отец Дион нисколько не сомневался. И еще одна мысль терзала его: а какое место в этой трагедии отводится его дорогой протеже, бедной и чистой Коре Рике?
Хозяин дома появился совершенно бесшумно, словно возник из ниоткуда, из полумрака, заполнившего помещение. На этот раз лицо его скрывала незатейливая, видимо, шелковая полумаска, какие используются на карнавалах.
- Друг мой, обратился падре к Эрику, - вам нет нужды прятаться от меня, вы можете положиться на мою скромность и сдержанность. Я уже большой мальчик, и вряд ли испугаюсь. К тому же я убежден, что любое творение божье прекрасно, что бы не говорила по этому поводу молва.
- Спасибо, - просто ответил Эрик. – Но теперь эта маска уже нужна не вам. Это нужно мне. Я слишком привык к ней. Впрочем, оставьте мою красоту в покое. Все же я хотел встретиться с вами не для этого. Я имею намерение вас использовать, дорогой падре. Использовать как своего посланца, использовать для  обустройства своей жизни. Ибо у меня вновь появилась надежда на то, что я смогу стать человеком. То письмо к вам, что я прочел без ведома вашей родственницы (как впрочем, и другие письма), дало мне надежду.  До недавнего времени я был либо тенью, либо демоном, либо мертвецом. Возможно, я еще буду жить?
- Если я хоть чем-то смогу помочь вам, сударь, облегчить ваши страдания, вернуть вам веру в господа…
- Падре, - нетерпеливо прервал Эрик святого отца, - я  пле… простите, отложим беседу о вере на будущее. Я прошу вас, - он заговорил медленно, делая паузы между словами, как человек, что старается придать своим словам особый вес, - чтобы вы очень осторожно, слышите, очень осторожно! Рассказали о том, что встретили меня, Коре Рике, то есть, Кристине, и убедили ее встретиться со мной. Вы спросите – зачем?
Падре кивнул, не в силах произнести ни слова.
- Это очень просто, падре. Я люблю ее и хочу, чтобы она вышла за меня замуж.
Отец Дион вздохнул
- Я простой священник в маленькой церкви, месье ммм... Найт. Но я читаю газеты.
- Ну, газеты, - отмахнулся Эрик, - что могут знать газетчики о том, что происходит в подвалах проклятой души, которые более глубоки и страшны, чем все подземелья оперы, вместе взятые! Я положил к ее ногам мою жизнь, но она оказалась ей не нужна, она переступила через нее и ушла с другим. Да еще и взяла с меня слово, что я не стану идти за нею следом. Что ж, я решил умереть. Думаете, мне не хватило смелости перерезать себе горло? – короткий жуткий смешок вырвался из его груди – Я бы мог сделать это с легкостью с самим собой, как некогда проделывал с другими. Я забился в одну из своих нор, где меня никто бы не нашел. Там я собирался встретить свой конец, покончить с тем адом, что по ошибке считал своей жизнью и спуститься  в давно ожидавшее меня пекло. И тут во мраке подземелий, я услышал крик и плач. Я говорил вам, падре, что вижу в темноте?
Он вскочил со своего места и в сильном  волнении заходил по комнате.
- Представляете, ее избранник, ее… черт, я не могу произнести этого слова! Этот человек, это ничтожество оказалось не способным даже выйти с нею из подземелья. Сопляк, тряпка, он чуть не утопил ее, мою девочку, мое сокровище! В общем, я вытащил их из воды, привел в чувство. Я спас их обоих. Хотя, клянусь вам, мне страстно хотелось оставить господина виконта гнить под землей. Тем более, что я никогда не расстаюсь со своим кинжалом. Но я не мог взять на свою душу этот грех. Свет чистоты моего ангела, моей Кристины, данное ей слово, не позволили мне пролить его кровь.
Эрик остановился перед камином, алые отблески огня плясали на черной маске на его лице, его глаза горели зловещим блеском.
- Я понял, что это жалкое подобие мужчины, это ничтожество, это пустое место, - чему вы улыбаетесь, падре?
- Друг мой, в вас говорит ревность. Я не знаком с виконтом,  но кое-кто из моих друзей считает его весьма достойным молодым человеком…
- Ах, вот как!
- К тому же, я успел достаточно хорошо узнать характер Коры, вряд ли она полюбила бы человека мелкого.
Эрик медленно опустился в кресло.
- Да, это так. И перед вами – живое, еще пока живое, подтверждение вашей мысли. Меня же она не полюбила! Потому что, как я сказал вам, я – никто! Нет, я еще меньше, я меньше, чем пустое место, я… - внезапно он прервал свои вопли отчаянья и схватился слева за грудь.
- Что с вами, Эрик, - вскочил падре со своего места. – Вам опять плохо? У вас есть какие-нибудь лекарства?
- Ничего, - едва слышно ответил несчастный, - сейчас пройдет. А лекарств не осталось. Ей было очень плохо,  мне потребовалось много сил, чтобы вытащить ее из забытья. Были мгновения, когда я понимал, что она не хочет жить, и боялся, что не сумею заставить ее вынырнуть из мрака смерти. Наутро я не имел сил вернуться в замок, я прятался в подсобных помещениях  у них в саду и приходил в себя до вечера, и все мои снадобья, что я готовил для себя – закончились…
Он откинулся в кресле и закрыл глаза. 
Отец Дион понял, что Эрик говорил о своих ночных визитах во время последней болезни Кристины. Ибо он с первых же слов рассказа кузины подозревал, кто был тот таинственный то ли ангел, то ли демон, то ли человек в ночи. И теперь уже нисколько в этом не сомневался.
 Меж тем Эрику стало несколько лучше. Он открыл глаза и сел в своем кресле.
- Пусть во мне говорит ревность, пусть он лучший из лучших. Но он оказался недостоин того сокровища, которое получил. Бедная Кристина по его милости столько раз оказывалась на волосок от гибели или бесчестья. Когда-нибудь он за это заплатит. Мне.
 Он мельком взглянул на падре Диона: Впрочем, пусть живет. Теперь, когда он больше не стоит между нами, ибо он, кажется, нашел себе невесту по своему ничтожному вкусу, какую-нибудь дурочку-аристократку,  у меня возродилась надежда. Я пытался смириться с ее выбором – она выбрала  де Шаньи. Но этот мальчишка ее недостоин.  С того самого дня, когда я удостоверился, что достопочтенный господин виконт не сможет составить счастье Кристины, более того – защитить этот нежный цветок от холода большого мира, с той самой минуты, как я вытащил ее, бездыханную, из воды, я неотступно следовал за нею. Чтобы в трудную минуту незримо протянуть руку помощи. Но мне этого мало. Я хочу, чтобы она была моей. И мне нужна ваша помощь. Обычно я справляюсь со всеми проблемами сам, но тут нужно быть очень, очень деликатным. Кристина считает, что я мертв. Считает, что при жизни я был настоящим чудовищем. И я им был. Пока не встретил ангела. Я не могу явиться  к ней просто так, словно выскочил из пекла... И я знаю, что ни разу, слышите, ни одного проклятого мгновения она не вспоминала обо мне! Столь силен ее страх перед демоном из подземелья, перед чудовищем! Столь велико ее презрение! Падре! – он вдруг упал на колени: попросите вашего бога, пусть она выслушает меня один лишь раз. И – поверит мне! И если она согласится, стать моей женой, вы – нас обвенчаете.
 - Встаньте, сын мой, встаньте немедленно! – вскричал отец Дион. – И успокойтесь, прошу вас. Вашему бедному сердцу нельзя так волноваться. Я поговорю с Кристиной, я подумаю, как вам помочь. Я…я… верю вам.
 В сильном смятении покинул отец Дион мрачный дом.  Немного успокоившийся Эрик провожал его до экипажа.
- Не слишком медлите, падре, - тихо сказал он на прощанье, - мне будет очень грустно знать в аду, что вы не успели. Каждый день, начиная с завтрашнего, ровно в полдень, моя карета будет ждать ее у трех вязов, где мы сегодня встретились с вами. И вот  – он протянул что-то отцу Диону, когда вы поймете, что пора поговорить с нею, отдайте ей это.
На его ладони лежало кольцо.

17.

Дом Люсиль Бофруа, по сравнению с замком в Белых скалах казался дворцом сказочной феи. Повсюду горели свечи, в столовой слуга накрывал ужин. Кристина сидела в гостиной у старенького, но отлично звучащего рояля, тихонько наигрывала какую-то мелодию, и подпевала себе чистым нежным голосом.
- Падре! – где же вы так долго были? Мы с тетушкой уже волновались.
- Я прогуливался по окрестностям, и слегка заблудился, - позволил себе отец Дион маленькую ложь. А ты, дочь моя, я вижу, уже совсем выздоровела.
- Благодаря Богу, радостно подтвердила Люсиль, наша девочка чувствует себя превосходно. Даже запела впервые  за все время.
В улыбке Кристины, которую она послала доброй мадам Бофруа,  любовь смешалась с печалью: Что-то во мне снова изменилось. С детства я считала, что меня благословил на пение ангел музыки. Потом… - она замолчала.
- Не нужно ворошить темное прошлое,  - поспешила успокоить ее мадам Бофруа.
- Нет-нет, ничего страшного. Я думала, что ангел покинул меня, но… странное ощущение, что он вернулся, не покидает меня последние дни.
- Ангел?  -  повторила как эхо Люсиль Бофруа, ты тоже его видела?
- А что, вы его видели? - дрожащим голосом спросила Кристина.
Мадам Бофруа не замечала отчаянных знаков, что делал ей отец Дион, и продолжала в своей наивной доброте:
- Да, дорогая, я видела кого-то ночью, когда ты лежала в горячке.. Это был, несомненно, человек, но очень странный… Что с тобой?
- Кора! – обеспокоено вскричал падре Дион.
- Нет, - шептала Кристина побелевшими губами, - это не мог быть он. Он умер. Комиссар сказал, что они нашли его тело, изуродованное до неузнаваемости… Но кто же мог  бы его узнать, кроме меня? Неужели это он? Я чувствовала его все время рядом… Я пою, только когда он рядом… Он был красив, тот человек в ночи ? – повернулась она к мадам Бофруа.
- Он был ужасен, словно живой мертвец, - ответила добрая женщина искренне. – Оставь Марсель, что ты мне делаешь какие-то знаки. Кора должна знать правду. Я думала, что ты умираешь, девочка моя. Я так измучилась, что уснула сидя у твоей постели. А когда проснулась, в комнате был человек. Или Ангел. Или Демон. Господи, я не знаю, что думать. Но это он вылечил тебя, вытащил из забытья.
Перепуганный мертвенной бледностью Кристины, отец Дион решил вмешаться: Тебе все это приснилось, Люсиль, что за вздор ты говоришь! Ангелы с лекарствами, что похожи на демонов – это ли не сон!
- Скажите, дорогая тетушка, -  спросила вдруг Кристина абсолютно спокойным голосом: То существо, оно было красиво? Скажите же! Вы видели его лицо?
- Оно было ужасно, словно маска.
Кристина проявляла поистине нечеловеческое самообладание. И это пугало отца Диона гораздо больше, чем, если бы она нервничала.
- Он разговаривал с вами?
- Нет, но он разговаривал С ТОБОЙ!
Лицо девушки осветилось нежной улыбкой: Значит, это было. Я помню, но я думала, что мне снится. Он просил меня вернуться к нему, говорил, что любит, что готов служить мне всю жизнь, лишь бы я не уходила от  него. И что-то еще, столь же нежное, доброе. Где же он сейчас? Зачем прячется от меня? Ведь я давно уже не считаю его чудовищем, и совсем не боюсь!
 - Он ждет тебя, Кристина, - тихо произнес отец Дион, впервые называя девушку ее настоящим именем, и протягивая ей на ладони кольцо. – Мы поедем к нему завтра. Ровно в полдень, у трех вязов тебя будет ждать его карета.
Но тут уже возмутилась добрейшая мадам Бофруа: Может быть, ты все-таки что-нибудь мне объяснишь, Марсель? Пока я тебя не отлупила, как в детстве?
Падре обнял кузину: Все расскажу, дорогая, не волнуйся. А сейчас пора ужинать. Я голоден, как волк, да и Кристине, думаю, не помешает подкрепиться.

 18.

На землю спустилась  ночь. Холодный ветер принес с севера легкие снежинки, столь редкие в этих местах. Они медленно кружились, укрывая  уставшую землю драгоценным ковром, которому не судилось дожить даже до полудня, он растает сверкающими каплями с первыми лучами завтрашнего солнца.
Спокойно и счастливо спала в своей постели милая мадам Бофруа. Всю жизнь мечтала она о дочери,  вот, в конце дороги,  судьба смилостивилась и послала ей приемную дочь. Люсиль снилось, как Кристина выйдет замуж, у нее будут внуки, она будет читать им сказки и водить на прогулку.
Падре Дион, наконец, отложил свои записки, над которыми работал весь вечер. Усталость и волнения последних дней брали свое, и спустя  десять минут он уже мирно сопел.
Кристина все еще сидела у окна, вглядываясь в черноту ночи. О, Рауль! Неужели же все это правда, и ты забыл меня, и нашел себе богатую аристократку? И права была твоя злобная тетушка, и права была я, когда ушла от тебя? Ты не защитил меня от своей безумной тетки, не искал, не протянул руку, когда я погибала… Что ж, завтра, в полдень она сядет в карету и отправится к тому, кто следует за нею, как тень, охраняет ее незримо, и не просит ничего взамен, только быть рядом. Значит, такова ее судьба…
По ночной дороге во весь опор мчится всадник. Лишь вчера утром вернулся он из дальней экспедиции, в которую отправился, спасаясь от отчаянья и тоски. Он считал, что единственная и любимая бросила его! В дальних странствиях искал он утешения. А, вернувшись домой, нашел записку от неизвестного ему священника: Если вас еще интересует судьба Кристины, и вы хотите увидеть ее хотя бы еще раз, поспешите… И вот он мчится по ночной дороге и жалеет лишь о том, что не умеет летать… Он мчится во весь опор и прибудет в Н. утром, еще до полудня. Он будет умолять о прощении…
В старом доме у постели хозяина сидит молчаливый слуга. Время от времени, он наклоняется, влажным полотенцем вытирает капли пота с бледного лба, дает ему глотнуть немного воды. Его хозяин, человек с изуродованным лицом, остановившимся взглядом смотрит в пустоту. Он видит завтрашний полдень, карету у трех деревьев и молодую девушку. Девушка садится в карету. Вот карета катится по дороге, вот въезжает на аллею запущенного парка. Девушка идет по аллее, лицо у нее светлое и радостное, а на руке сверкает его кольцо. Он еще успевает счастливо улыбнуться  небесному видению, прежде, чем жестокая боль острым ножом навечно рассекает надвое его сердце.