quotДевки из городаquot

Мы сидим в пустынном зале вокзального кафе. Чуть тепловатый кофе с лимоном. Через полчаса отходит наш поезд. Твои глаза напротив уже не смеются. В них - удивление и боль.
- Почему ты такая грустная? Я не могу видеть тебя такой.
Просто я вспоминаю.
Часть лета и осени 2002 г.  мы провели с тобой в одном из южных районов нашей области, именуемом во всех  туристических справочниках как "Русский Север". И город, жемчужина этого Севера, стал городом нашей любви. Не отдыхать ехали мы с тобой, не любоваться красотами "диво - дивныя земли северной". Как представителям славного племени музейных работников, нам предстояло собрать сведения по истории гончарного и прялочного промысла, еще недавно бытовавшего в этих краях. Местность, выбранная нами, оказалась вдоль и поперек перепахана и многочисленными экспедициями, и заезжими "собирателями" старины. "Ничего вам, здесь, девки, не собрать", - посочувствовала директор краеведческого музея. Так мы впервые услышали это местное "девки", которое будет сопровождать нас по всему пути.
Что ж, посмотрим. Определив круг деревень, отправились по выбранному маршруту. Каждый исследователь в пути ведет дневник. Позднее, по  возвращении в домашнее тепло контор, когда обработан и осмыслен материал, дневник вместе с другими документами сдаётся в архив. Но этот был написан сердцем.
Июнь, 16-е. От города автобусом доехали до села, славящегося когда - то множеством крестьянских промыслов. Здесь и до сих пор живет внучка одного из мастеров прялочной росписи. Прялки его работы мы видели в музее: яркие цветы на тёмно - синем фоне. А внизу, в круге, обязательно выписаны морячок и дама в новомодных, надо полагать, для начала 20 - годов одёжах.
Хозяйка ничего не помнит о деде, но свято бережет его память: прялку его работы с дарственной надписью, которую ни за что не хочет продать. Зато один из потомков мастера охотно расстался с дедовой "памятью" и тут же умчался на велосипеде за водкой.
Июнь, 17. Сегодня у нас по плану - посещение центра гончарного промысла. Из автобуса выходим разочарованные. Село, вопреки ожиданиям, оказалось вполне современным рабочим посёлком. Казалось, здесь нам не может повезти. Но удача все же улыбается. Знакомимся с дочерью и племянницей мастериц древнего промысла. Она щедро делится с нами своими воспоминаниями. Её мама с сестрой выделывали такие тонкие кринки, что "на руку положишь - звенят, как колокол".
До ближайшего автобуса еще несколько часов. Ты уговаривешь меня "прогуляться" до одной из многочисленных вымерших деревень, где до сих пор сохранился великолепный памятник архитектуры - церковь ХУ11 в. Дорога петляет мимо полей с видневшимися там и сям заброшенными домами, едва ли не в каждый из которых ты норовишь залезть. Я иду за тобой.Церковь открывается внезапно четким силуэтом на фоне ярко - синего неба. Она удивительно красива снаружи, но в  двери зияет огромная дыра. Табличка, свидетельствующая о том, что "памятник охраняется государством", проржавела. Проникаем внутрь. Всюду нас встречают кучи птичьего помёта, развал и запустение.
Обратно едва не бежим. Автобусы здесь - редкие гости. Не успеешь - просисиь ночевать у бабушек.
Июнь, 18. Жаром пышет русская печка. Мы у знаменитой в здешних краях "тетерочницы". Выпекает она тетёрки - старинное русское печенье, которое называлось везде по - разному, но всюду служило для закликания весны. Проворные руки хозяйки заняты привычной работой: замешивают тесто, раскатывают его в тоненькие жгутики, завивают в причудливые узоры и кладут в "паханую", т. е. вытопленную печь. Готовые тетёрки вкусны, пока горячи. Кроме них, угощаемся калитками - открытыми сочнями из того же теста, наполненными свежайщим домашними творогом.
Несмотря на то, что всюду мы, в общем - то, незваные гости, нас принимают радушно. Усаживают за стол, приговаривая беззлобно: "Пейте, пейте, девки, третью чашку. Я ведь не считаю". Стоит зайти в один дом, чтобы вся деревня знала, что приехали две девки из города: "одна в брюках -(ты), другая в юбке (я): собирают старые вещи да расспрашивают о прежнем житье - бытье.
Из сундуков доверчиво достаются мамины и бабушкины наряды. Старческие руки с любовью перебирают истончившиеся атласные платы, плотную домотканую пестрядь. "И, словно драгоценные каменья,/ платки и шали, вышитый подзор,/ Оглаживали старческие руки / Не выцветший от времени узор. / И вы твердили: "Память. Это - память..."

Мы вновь посетили эти места уже в октябре и после сырой и тёплой "столицы Севера" очутились в царстве зимы.
Октябрь, 8 - е. Мы - у подруги нашей знакомой тетёрочницы. Живет она в старинном родовом доме, рубленном еще её отцом. Как и большинство здешних обиталелей, он был мастером на все руки: делал санки, гнул и расписывал дуги, плел корзины и лапти...
Хозяйка отдергивает занавеску, за которой "спрятался" иконный уголок, и осторожно зажигает перед ним дампадку. Затем садится за стол и запевает удивительно красивый псалом: "Вы пели: "Путь наш скорбный тесен, / А мы - лишь странники в земле чужой...".
Он звучит во мне весь обратный путь. У нас в руках тяжелый полиэтиленовый пакет, наполненный старинными крестьянскими рукоделиями. Ты берешь его у меня из рук и несешь почти всю дорогу.
Октябрь, 10 -е. Ты болеешь. У тебя ангина, и гной выходит вместе с непрекращающимся, тупым кашлем.  Но ни за что не хочешь отпускать меня одну, и вот мы снова - в пути. Переправляемся на пароме через реку, по осеннему серую и неприветливую, замершую в ожидании зимы. До деревни еще несколько километров. Нам везет. Веселый разговорчивый мужичок на расписной тележке легко соглашается нас подбросить. За тележкой бежит смешной маленький жеребёнок. Ты уже там. Ты смеёшься сквозь кашель: "Ну, как я выгляжу?" Я тоже смеюсь.
Когда уйдет все плохое (а я знаю, что когда - нибудь оно все же уйдет), я хочу запомнить тебя именно такой: веселой, смеющейся, с красным от простуды и мороза носом.
Ты спрашивала: "Почему в тот наш последний день на вокзале я была такая грустная?". Просто я прощалась с тобой навсегда.

Я буду ждать тебя всегда.
Напрасно, исступленно, вечно.
Пока Полярная звезда
Мне не укажет путь конечный.
Когда ночные холода заставят
Птиц сбиваться в стаи,
Затянут песню провода,
И лёд в ладони не расстает.
Я так хочу. Когда глаза
Откроются навстречу небу,
Зажги недолгую свечу,
И протяни ладони к снегу...
Не в этой жизни, так в иной...
Доступны станут озаренья.
Ни ты, ни я тому виной,
Ни запоздалые мгновенья.
И жеребёнком, вдоль полей,
За расписной своей повозкой
Умчится грусть. И ты уйдешь
За жизнью - примитивной, броской...

Авг. 2004 г.