Семь бед - один ответ

СЕМЬ  БЕД,  ОДИН ОТВЕТ.
      
... Женька взбирается на противоположную от дома гору.
Здесь, возле  приметной издали, низкорослой бузины расположен его самый секретный наблюдательный пункт.  Отсюда, из густых пожелтевших зарослей сахалинского папоротника вся Садовая как на ладони!
        Во-о-н там, возле Санькиного барака его Жучка мужественно отстаивает мусорную свалку перед такими же малорослыми дворнягами. Время от времени она громко лает на  бездомную стаю. Вроде как, предупреждает:
         «Только суньтесь! Не поздоровится!».
         «Ну, во-о-от! Бабу Ро-о-зу принесло!» - раздосадованно хлопает себя по колену Женька.
 «Обязательно ей надо вмешаться в собачий спор!»
       Женька видит, как, не разобравшись, бабуля бьет наотмашь  по кудлатой Жучкиной хребтине своим огромным коромыслом и что-то кричит вслед, чешущей от нее во все лопатки, собачонке.
         «Ну, Ятманиха!» - скрипит зубами Женька. «Сегодня же твоего Шарика  из бузины расстреляю!»
ХХХ
Неожиданно, чуть ниже женькиного скрадка, из огромных кустов черной смородины появляется Лукерья Васильевна, их соседка по бараку. Следом за ней,  утробно пыхтя, шустро перебирает копытами ее корова Тамарка.
       Склон-то крутой и Женька удивляется:
     «Как это Васильевна до сих пор не оскользнулась, да и не скатилась кубарем прямо в Дуйку, текущую по дну распадка? Вот было бы смеху, если бы прямо в одежде ...».
- От, язви тя! Опять дожжа не будить... -  с горечью ворчит неизвестно на кого Васильевна, глядя  из-под своей щуплой ладошки в сторону Татарского пролива.
         Воспользовавшись  паузой, Тамарка смачно хрумкает траву, искоса подглядывая  на свою строгую хозяйку.
- Иди. Иди. - взмахивает Тартышиха  сучковатой палкой. - Расшапе-е-рилася. - распевно и не зло приговаривает  она. - Блудни-и-и-ца!
       В ответ на беззлобное ворчание хозяйки, Тамарка пытается мыкнуть. Бабулю пугает этот рыкающий утробный звук.   
- Занесло жа табя, лахудра. Нет, чтобы как все: по бережку-та пошшипать? Дак, волокеть табя незнамо куды! - выговаривает Васильевна.- Шшавелю ба пошамкала. - стыдит она свою кормилицу. - Вишь, бегамши-то по буеракам, титьки не нагуляешь. Опеть без молока останемся. – с горечью добавляет Васильевна.
Вдруг, ни с того, ни с сего, преданная Тамарка поднимает свою огромную голову и, высунув свой метровый, весь в синих сосцах  язычище, лижет лицо любимой хозяйки.
- Ох, шалава!  Да ты чё же удумала-то? Вот, шала-а-а-ва! - хохочет Васильевна, утираясь подолом своего цветастого фартука.
ХХХ
      ... Женька помнит, что эту обновку подарил Тартышихе её непутевый зять, дядя Иван. Герой берлинских сражений достойно показал себя и на японском фронте. Его, увешанный боевыми наградами парадный френч весил ни как не меньше ста  килограммов! Женька однажды  попробовал напялить его на свои хрупкие плечи, но не выдержал такой тяжести и распластался под звенящим обилием орденов и медалей.
        С войны-то пришел зять бабки Лукерьи орел-орлом! Но за несколько месяцев превратился черт знает во что! Вместе с друзьями-поселенцами, бывшими военнопленными фашистских концлагерей отставной подполковник стал настоящим забулдыгой и пьяницей.
      Женька ни однажды слышал как по-пьяни сокрушался Иван, кляня на чем свет стоит шахтовую администрацию. Гордость не  позволила бывшему командиру полка стать простым горнорабочим. А другой, подходящей для беспартийного фронтовика работы осторожный  директор рудника не нашел. Вот и загулял орел...
        Теперь-то от бравого гвардейского подполковника остались лишь воспоминания, цветастый японский передник, да черноглазая дочь Наташка. Сам-то орел вот уж какой месяц подевался куда-то…

         В этом году внучка Васильевны пойдет в первый класс. Женька обучает ее чтению по старенькому, еще довоенному букварю. Правда, учитель-то из него, честно сказать, не ахти какой, но Тартышиха всячески поощряет труд юного наставника, одаривая его то сметанкой, то парным молочком.   
        Конечно, тайком от бабки Лукерьи Женька и сам не прочь полакомиться тамаркиными дарами. Но это бо-о-о-льшой секрет! Стоит Тартышихе потерять на какое-то время бдительность…

     …  «Вот и сейчас настал такой момент.» - смекает дозорный. «Пока Тамарка со своей хозяйкой кружными путями прибудет на место, можно напрямки рвануть к бабкиному молочному хранилищу».

   ... Прохлада сеней действует на разгоряченную голову успокаивающе. Вот и ситцевая занавеска, за которой начинается молочный рай! В пузатых стекляных банках покоятся варенец, сливки, сметана, кислое молоко.
        Это до поры до времени. Потом, снесет Васильевна все это богатство на рынок. А оттуда, взамен принесет в беленькой наволочке десяток коробков спичек, соли, дрожжей, да пару буханок черно-причерного хлеба, пахнущего пекарней, складом и «ржавой» селедкой прошлогоднего засола.
         Женька осознает нахальность своего поступка, но совладать с собою - выше его сил. Он извлекает из своей вельветовой ковбойки заранее припасенную «на всякий случай», посыпанную солью корочку ржанухи. Экономно откусывая от нее маленькие кусочки, Женька с великим удовольствием запивает свой тайный завтрак немереным количеством холодненьких сливок. Хлеб уже давно кончился, а он все пьет и пьет  эту живительную влагу, заедая ее свежим творожком! И нет на всей земле такой силы, которая смогла бы оторвать его от этого занятия!  Даже дух перевести некогда...
- Ах ты, змей! Ну, чё  таперича с тобой делать?
        Сухонькие бабкины пальцы прочно припаиваются к мочке Женькиного уха, повидавшего на своем коротком веку и более серьезные испытания. Но, в порядке ответа на бабкино вероломство из глаз парнишки начинают обильно литься слезы.
       «Надо бы  пожалостливей.» - прикидывает опытный в этих делах Женька.. Но у него ничего не выходит. Рот-то забит творогом и сливками, которые в срочном порядке надо выплюнуть или проглотить.
       Природная бережливость, все-таки, побеждает. «Жаль, только, что запить нельзя.» - переживает Женька, с трудом глотая сливочно-творожную смесь.
      Теперь есть возможность набрать в легкие побольше воздуха.
- Ой-ёой-ёой! - орет мальчишка что есть мочи. - А-а-а-а! Бабуленька, миленькая, отпусти-и-и-и! Не бу-у-у-ду! - подвывает, застуканный на месте преступления диверсант молочных дел.
      При этом, он не выпускает из своих цепких ручонок стеклянную банку с остатками сливок. Парнишка помнит, что самое страшное для бабки Лукерьи - разбитая банка.
      Стеклянную тару местные владельцы коров достают где придется: на привозе, на рейде, в буфете, у базарных торговок.
Тартышиха крепко охраняет свою хрупкую сокровищницу. И не дай бог, чтобы кто-то из посторонних, особенно - детей, завладел ее драгоценной банкой. Ой, что тут начинается! Даже собственной великовозрастной  дочери Аннушке бабка не разрешает трогать этих трехлитровых монстров, а тут...
      Васильевна тоже начинает понимать, что банка в руках Женьки долго не приживется, что вот-вот от нее останутся только воспоминания.   
- Ну, чё, ирод? - начинает мирные переговоры бабка, не выпуская женькиного уха из своих клещей. - Ну, чё, бусурманин? Не стыдно? Рази ж, я табе жалею молока?  Э-э-х ты! - горестно вздыхает она.
      Бабулькины пальцы  ослабевают.
- Ну, и чё? Налопался, чё ли? - более миролюбиво, спрашивает она.
- Да-а-а. - как можно жалостливей кряхтит Женька.
      Стоя в полусогнутом положении много-то не наговоришь. Он с мольбой смотрит на своего палача преданными, как у Жучки, глазами.
- Чё тарашшишся? Бестыжая харя! Сегодня же скажу отцу. - добавляет с удовольствием мучительница. - Ох, и набздыкаить он табе! Ох, и влупить! - злорадствует она, хорошо зная жесткий характер женькиного бати. - Чё ж, ты басурман, думаешь себе? - всплескивает сухонькими ручонками Лукерья Васильевна, забыв на мгновение о главном объекте.
      Этого мига для многоопытного Женьки хватает вполне. Он резко нагибается, уходя от раскинутых бабулькиных рук и орет что есть мочи:
- Ой, бабань, смотри, дядя Ваня опять надрался!
- Где? Где?  - пугается Васильевна, напрочь позабыв, что злополучный зять в долгом отсутствии. - А, дак ты ишшо дурить меня сдумал? - спохватывается Тартышиха.   
          Прилив отчаяния отражается на её морщинистом лице. Васильевна снова пытается ухватить Женьку за уже порядком измочаленное ухо:
- Ну, паршивец...
      Но не тут-то было! Его голыми руками не взять!  Женька бережно ставит стеклянную банку на пол и как молния ныряет под бабкины руки в проём даже для него узенькой двери. При этом, плечом он задевает стойку хлипкой, сколоченной самой Лукерьей Васильевной, деревянной полки. Позади слышится грохот бьющихся стекляных банок...
      Отчаянный визг Васильевны  перекрывается густым и тревожным гудком «Ланкашира»,  извещающего о наступившем для всех обеденном перерыве.
     «Теперь надо готовиться к самому худшему. Бабка уже побежала к матери. А вечером? Ой, даже не хочется думать... Придет с работы батяня и узнает о приключениях своего сынка.» - с горечью размышляет юный беглец, улепетывая во все лопатки с места своего преступления.
- Лучше бы, я воду носил! А теперь... Ох, и наче-е-е-шет мне батя!... Э-э-х! Была ни была! Уговорю Валерку Лосева рвануть на китайскую клубнику! Наеди-и-мся до отвалу! Может, не поймают?  Семь бед - один ответ!…