Чудесные таблетки

ИЗ КНИГИ "БЛАЖЕН, КТО ВЕРУЕТ" (ЭЖЕН ДУЭ)

Ч У Д Е С Н Ы Е Т А Б Л Е Т К И

- Пара-а-а-ша. Пара-а-ша. – ноет старческий голос из соседней комнаты.

- Да иду я, баб Маня. Иду-у.

- И когда только она богу душу отдаст? Совсем
извела. И жить не живет, и помирать не помирает. – выговаривает своей женушке, начавший было засыпать Иван Васильевич.

- Побойся бога, Иван. – шепчет дородная Прасковья Васильевна, отрывая свое пышное тело от теплой постели. - В её квартире живешь. Деньги её тратим…

- Да пошла она… - беззлобно бормочет муженек, отворачиваясь к стене.

- Вот и пошла… Чё бы мы сейчас с тобой делали, если бы не баба Маня? Куковали бы в твоей Рогожке. Ты – на своей конюшне, а я – в свинарнике.

- И когда только её приберет боженька? – настырно держит свою линию Иван. – Детей схоронила, родственничков со свету сжила, а самой ничего не делается. Куда уж больше? Девяносто восемь весен оттрубила, а сносу нет.

- Ив-а-а-н! А не нравится, поезжай на свою Тутайку. Никто не держит. - срывается Прасковья и тычет кулаком в спину супруга.

- Смотри, Параха, умчусь на вороных. Искать будешь. В Рогожке меня любая под одеяло пустит.

- Ой, да кому ты нужен? Старый пенёк! Внуков куча, а он туда же!

 Прасковья Ивановна сползает с постели и шаркающей походкой идет в соседнюю комнату. Иван слышит, как Параша незлобно выговаривает бабе Мане свое недовольство, мол, что ночью все нормальные люди сами спят и не мешают спать другим. Слышен перезвон ковшика и кастрюли. Потом монотонный женский разговор.

Иван Васильевич постепенно погружается в объятия тяжелого сна…
- Слышь, Вань. – тычет его под бок Прасковья Ивановна – Сёдня врачиха приходила…
 
Иван Васильевич вздрагивает. Прерванный сон еще некоторое время владеет им. Наконец, он понимает, что вернулась его благоверная.

- Вот чёкнутая семейка! – сердится супруг. – Чувствую, что бабу Маню мне придется встречать на том свете! – вполголоса ворчит он. – Ты чё, совсем спятила? Знаешь сколько времени?

- Да ладно тебе. Гляди уж, раскипятился. И чё ты круглые сутки дрыхнешь? В деревне-то мужики глаз не смыкают, а ты всю жизнь словно на пенсию вышел…

- Ну, Параха, ты меня достала! Спи!

- Да послушай чё я тебе скажу. Врачиха-то сказывала, что у бабы Мани здоровье никудышное только по части костей. А что касается сердца, то его хватит еще лет на сто...

- Вот я и говорил. Лет через сто буду встречать бабу Маню на небесах.

- Да погодь, ты, говорю. Дак вот. Врачиха прописала лекарство, которое бабулю на ноги поставит. Токо как подсчитали что к чему, у меня в глазах круги пошли. Флакончик таблеток целых четыре сотни нам станет…

- О чем ты кудахчешь? – окончательно просыпается Иван Васильевич. – Четвертый месяц Вовке костюм справить не можем. Восьмой класс это не хухры-мухры. Взрослый парень. А ты про лекарство о четырехстах целковых! Совсем что ли! - заботливый дед крутит пальцем у виска, давая понять своей благоверной, что у нее «не все дома».
 Кряхтя, он перелазит через необъятное тело Прасковьи Ивановны, достает из тумбочки початую пачку «Беломора». Закуривает.

- Вот черт старый! Иди коптить в кухню! Дышать нечем.

 В комнате становится совсем тихо. Слышен лишь мерный ход старого будильника. Под эту железную мелодию Прасковья погружается в сон….
Через некоторое время возвращается курильщик.

- Слышь, чё я тебе скажу. – заговорщецки шепчет Иван Васильевич на ушко своей благоверной.

 От него крепко разит прогорклым табачным дымом и спиртным. Прасковья мгновенно сбрасывает с себя сон и с полу-лёта рушит весь свой гнев на своего благоверного:

- Ты чё на ночь глядя сивуху глушишь? Совсем алкашем сделался! Моду взял…

- Да полно тебе, Параха. Я самую малость отхлебнул…
- Знаю я твою малость. Завтра же все вылью в канализацию. С этим самогоном беды не оберешься…

- Да ладно тебе, зануда. Хоть бы ночью поубавила…

- А ты чё себе думаешь? Сердце-то как старый башмак, а туда же. Гу-ля-ка!

- Че ты, в самом-то деле? Ну, хорошо. Хорошо. Будь по-твоему. Токо послушай меня.

- И слушать не хочу…

- Да перестань ты брехать почем зря. Дело хочу сказать! – повышает голос Иван Васильевич и снова переходит на шёпот. – Ведь что получается. бабе Мане теперь уж никакие таблетки не помогут, а денег за них целый воз и маленькую тележку надо вывалить.

- Опять за своё? Тебе не совестно так говорить? Слушать противно.

- Да ты послушай до конца… Давай мы ей каких-нибудь дешевых таблеток положим в красивую упаковку, да и скажем, что они самые сильные и для её хвори лучшего не придумаешь.

- Да ты чё, Вань! А вдруг отравим? - вздрагивает сообразительная Параша.

- Не-е-т. Не отравим. От какого-нибудь там аспирина-то никто еще не окочурился. Да мы ей по малой дозе выдавать будем.

- Ой, прям не знаю чё делать! А вдруг…

- Никаких вдруг. Будем наблюдать. Как только чё, сразу врачиху вызываем.

- Боюсь я, Вань. Рука не поднимется… А врачиха вдруг прознает? Знаешь какой шум поднимется?

- Да чё ты ботаешь? Нынешний врач, дай бог, касторку от постного масла отличит. А ты "шум поднимется"…

- Боязно, Ванюха! Ой, боязно…

ХХХ
 … Наутро, ни свет, ни заря собрался Иван Васильевич в аптеку за лекарством. Да так, чтобы баба Маня слышала шумит своей Прасковье:

- Давай старуха деньжат. Лекарство-то дорогое.

- Можа не надо эту лекарству мне? – кряхтит баба Маня. – Теперь мне одна дороженька. Без лекарства обойдусь.

- Нет! – твердо стоит на своем Иван Васильевич. – Врачиха сказывала, что это лекарство самое чудодейственное! Враз на ноги любого человека ставит! Помнишь Ивана Старостина? Царство ему небесное! - крестится Иван на икону. - Дак после этих пилюль он умудрился раз даже напиться! И ты у нас польку-бабочку еще спляшешь.

- Ой, спасибо тебе, Ванюша. – стонет баба Маня. – Душевный ты человек. Возьми-ка там, под бельем в комоде сотенную бумагу. На черный день берегла.

 На том и порешили.
ХХХ
 …Через полчаса Иван Васильевич стоял у окошка «Отпуск лекарств без рецепта».

- Дочка, ты мне подешевше чё подбери?

- Вы что? Ботинки пришли покупать? Болит-то у вас что?

- Да так. Не пойму. Хвораю я крепко... Простуда…

- К врачу надо обратиться. Он вам и пропишет лекарства.

- Да не нужен мне врач. - упорствует Иван Васильевич.

- А что все-таки с вами?

- Да вот температура…

- Ну, возьмите тогда аспирин.

- А сколь за него надо?

- Вы льготник?

- Да.

- С вас… - молодая аптекарша потыкала пальцем в свой калькулятор. – Платите в кассу три рубля за один стандарт.

- А пять можно?

- Пять стандартов?

- Да.

- Можно. Пятнадцать рублей…

ХХХ
 …Через некоторое время Иван Васильевич уже сидел в собственной спальне и тщательно выковыривал из бумажной упаковки белые таблетки. Потом он достал из кармана ладный пузатый флакончик коричневого стекла, увешанный диковинными этикетками, и ссыпал туда всю добычу. Стопку аспириновых упаковок он аккуратно собрал и сунул в карман…

ХХХ
- Пара-а-ша. Пара-а-ша. – стонет баба Маня. – Нет моченьки.

- Сейчас. Сейчас, баб Маня. – кричит из кухни Прасковья. – Сейчас приду. Тут у меня лук подгорел.

- Чё, баба Маня? – на пороге появляется Иван Васильевич. – Чё болит-то?

- Да всё, сынок, болит. Спасу нет.

- А я тебе купил дорогих таблеток. Враз на ноги поставим. Врачиха сказывала, что это лекарство выдают токо большим начальникам. Всю хворь, как рукой снимает. Сильнее не бывает.

 Иван Васильевич убегает в соседнюю комнату и через мгновение появляется с таблетками.

- Вишь. – поднимает он торжественно бутылочку над своей головой - Не по-нашему даже написано. Врачиха предупредила, чтобы потребляла ты их малыми дозами и обязательно запивала крепким чаем. После приема таблетки надо целых два часа лежать молчкоми не шевелиться. Обязательно! Если слово одно молвишь, пиши пропало: все деньги на ветер! – складно врет Иван. - То ли мне заодно с тобой …

- Дак куды уж мне подыматься? Я и так бревно-бревном валяюся.

- Ничё, баб Маня, через пяток деньков плясать будешь…

- Чё вы тут секретничаете без меня? – вплывает в комнату Прасковья.

- Да вот. Дорогого лекарства купил. Пусть баба Маня подымается. Залежалась.

- Да ты чё? А ну покажь.

- Смотри. – протягивает ей Иван пузырек. – Врач сказывала, что их нельзя переборщить. Токо по пол-таблетке и обязательно крепким чаем запивать. К следующей пятнице баба Маня как молодуха вскочит с постели.

- Да ты чё? – картинно удивляется Прасковья. – Неужели? Надо же так! До чего додумаются люди?…

- Вот те крест. – нисколько не смутившись крестится Иван Васильевич. – Проверено на многих людях. Токо не все в состоянии купить такое зелье. С меня, правда, скостили малость. Льгота. Дай-ка пузырек.

- И скоко ты вывалили за него?

- Скоко вывалил, стоко вывалил. - умело парирует находчивый Иван.

 Он бережно берет из рук жены пузырек и открывает его. Подносит к своему носу:

- А пахнет как! У-у-!

- Дай мне нюхнуть! – взвизгивает Прасковья и не дожидаясь, пока Иван поднесет к ее носу пузырек, сама наклоняется над ним. – Черемухой шибёт. Цветком. Знаешь, когда в мае заморозки вдарят, точно так же пахнет. За-а-пах!

- То-о-чно! Ладно. На. Командуй. И помни о напутствии Полины Васильевны. Она-то уж подняла на ноги не одну сотню хворых…

- Спасибо тебе, Ванюша! Ой спасибо! - кряхтит баба Маня и крестится, повернувшись к воображаемой иконе. - Добрый ты человек. Дай бог тебе здоровья.

- Ты давай заканчивай валяться.

ХХХ
 … Неделя пролетела незаметно. Внучка исправно кормила чудодейственным лекарством свою кровную бабулю, ни сном ни ухом не предполагая, что та действительно воспрянет от навалившихся на нее напастей. А баба Маня свято соблюдала режим, продиктованный Иваном: молчать после приема таблеток. И так ладно у них покатилась жизнь!….

 … Аккурат в пятницу, отправив Ивана на работу, Параша забылась в тяжелом утреннем сне.

***********
Ей привиделась Матвеева заимка, дед Степан с его вечными шутками:

- Ну, чё, внучка, не завела себе ещё хахаля?

- Что ты, деда? - смущенно отмахивается Параша. - Мне Ивана за глаза. Прям, как малое дите. Токо на горшок не вожу. То одно, то другое. Вон, вчерась, смотрел-смотрел душещипательную картину по телеку, да и сердце прихватило. Пол-ночи промаялась. То воды подай. То давление померь…

- Это ты правильно делаешь… Мужа надобно уважать… Кормилец, всё-таки…

- Да уж…

***************
- Па-ра-ша. Па-ра-ша. - жаркий шопот ожёг ухо.
 
 Прасковья вздрогнула от неожиданности, почувствовав на своем плече робкое прикосновение чьей-то руки. Резко села на кровати.
 
- Параш. Мне бы поись чё. А?

 Перед ней стояла сгорбившись баба Маня.

- Ты чё? Ты чё?- залепетала, еще не стряхнувшая с себя сон внучка. - Чё вскочила-то? Я щас.

- Да поись бы мне. Червячка заморить.

- Дак счас. Ты ложись. Ложись.

- Не, Параша. Иван сказывал, что в пятницу я встану.

- Да чё он мелет? Ботало. Тебе вредно подыматься. Приляг…
 
 Оправившись, наконец-то, ото сна, Параша ущипнула себя: «Наважденье, да и только!» Перед ней действительно во всей красе в накинутой прямо на ночнушку старой шерстяной шали стояла её бабуля.

- Да проснись же ты! - нетерпеливо прокряхтела баба Маня. - Вишь, я уже на ногах?

- Ну, пойдем, коли не шутишь. - недовольно пробурчала внучка и поплелась нехотя за бабой Маней. - Пойдем на кухню...

- Мне ба, Параш, капуски квашеной. Шибко кисленького захотелося.

- Да счас я. Погодь малость. Вчера только на ямку ходила. А може борща?
- Не. Сначала капуски. Кисленького страсть как хочется.
 Прасковья открывает холодильник и достает кастрюльку. Нагребает в большую тарелку квашеной капусты и ставит перед бабой Маней.

- Может чё посущественней? Вот с вечера я рыбу приготовила, картоху…

- Вот картошечки мне положь. С удовольствием отведаю.

- А можно ль тебе? Полина Васильевна сказывала…

- Ай! Однова живем! - машет рукой бабуля. На её лице проскальзывает подобие улыбки. - Мечи на стол, Параша. Вот только капуску посным маслицем сдобри…

 Поставив перед бабулей тарелки, Параша присаживается напротив, не переставая удивляться как баба Маня уплетает капустно-картофельное изобилие

- Раз пошла такая гульба, доставай-ка, Параня, чё покрепче.

- Да что ты, бабуль! - машет рукой внучка. - Ты чё?

- Эх, слаба ты головой стала, Параня. Градус в крови - самопервейшее дело. Кровь, она как сок : перебродит и закиснет. А ежели капельку хмельного, кровушка снова чистая становится, здоровье возвращается к человеку сызнова. Мала ты ишшо учить-то! Делай, что велено.

- Да мне-то чё? Жалко что ли?

 Параша лезет за буфет и достает оттуда початую поллитровку портвейна.

- Ты только посмотри на этого бергамота! - восклицает внучка - И здеся нашел, Иуда красносельский! Баб Мань, ты токо посмотри. К Покрова брала. Думала, по-человечески посидим..

- О, хватилась! Покрова-то в прошлую субботу проводили. Чё волос рвать по прошлогоднему снегу? Правильно Ванятка сподобился! Мо-ло-дец, исцелитель мой! По гроб жизни перед ним в долгу..

- И как он унюхал. - ворчит по-инерции Параша. - Пусть токо заявится

- Да полно тебе кудахтать. Я, можно сказать, с того света заявилась…

- Ладно поминки-то справлять…

- А я день своего рождения праздную. Ну, чё, внучка? Махнем за Кузьму и Демьяна? - говорит весело баба Маня, уверенно поднимая маленький граненый стаканчик, доверху наполненный красным вином.

- Это чё? Твои возлюбленные?

- Не, Параня. Это такой праздник в старину праздновали. Кстати, сёдни какое октября?

- Да уж конец предзимью. Тридцатое.

- Ох, ты, мать честная! Приспело! Ну, выпьем за то, чтобы в дому водилось добро.

 Баба Маня с несвойственной ей легкостью поднесла стаканчик к губам, да разом выплеснула портвейн в в свой беззубый рот.

- Ух, ядрёное лекарство! Любую хворь выгонит!

 Глядя на нее, Параша сделала то же самое. Обе принялись за еду.

- Я тебе вот что скажу. - не переставая жевать молвила бабуля. - У нас в деревне испокон веку праздник этот «Самокур» или «Кузьмы и Демьяна» праздновали вровень с Пасхой. Поближе к ночи сегодняшней - с 30 октября на первое ноября все девки рядились в старух и сбирались гуртом вместе с ребятами за овином. Некоторые рядились в цыган. А то и еще похлеще: шубы выворачивали наизнанку.

 Баба Маня отставила в сторонку еду, утерла уголком шали губы и ударилась в воспоминания:

- И вот так, всей оравой шастали по дворам да орали во всю глотку:
 «Самокур, дери кур!»
 «Подайте на Кузьму-Демьяна,
 на девичий праздник!»

- Пущей всех шустрил наш Ванька Шестопал. Ох, парняга был! Огонь! - Баба Маня сжала свой сухонький кулачок до хруста. - Как пойдет выкаблучивать. Как пойдет….

- Поди, хахаль твой, баб Мань? - хохочет повеселевшая внучка.

- А чё? Было дело на сеновале… Плесни-ка, внученька, на помин Ванькиной души. Бывалочи как зажмет в сенцах, жарко делается…

 Снова выпили.

- Ты бы закусила, бабуля.

- Апосля второй закусывать ровно ладошкой по заднице. Не туды и не сюды. Да не перебивай, ты... Дак вот Ванька рядил в разные пестрые тряпки обычную метлу и на ей ездил по дворам, да дань сбирал. Кто пашенички подаст, кто яичек, а у другого рука не дрогнет кусман сала кидануть в нашу корзинку. Всяко было. .. Эх, плесни , Параня, по маленькой.

- Баб Мань! … Дак всё. Кончается портвешок-то. Не бездонная бутылочка

- Ты, давай не скупись. Как подашь сёдни, так будешь жить завтрева. Давай-давай. Поди от свого суженного в кажном углу пузырей понатыкала?

 Раскрасневшаяся Параша ставит табурет в красном углу комнаты и лезет за иконку Николы-угодника.

- Вот ведь чё удумала! - не то с гордостью, не то с укором пищит ей в спину баба Маня. - Я, ить, тоже от твого деда нычила за лампадкой. Находил! Куды там. Втихоря…. А потом возьмет рябинового соку дольет в освещенный батюшкой Матвеем «Когор». Я-то, дура молодая тогда никак не могла дотумкать. Так и думала, что после освещения вино непьяным становится. Ве-е-рила!… Ну, Параня, давай-ка помянем наших дедов, маманю твою, доченьку мою милую Ульянушку… Ох, не могу. - по морщинистой щеке бабы Мани катится горькая слеза. - Пусь земля им будет пухом…

 Стараясь отвлечь бабу Маню от грустных мыслей, Параня спрашивает:

- Ну, и чё вы там делывали после своего скоморошного шествия?

- Эх, Параша, счастливые денечки были! Три дня кряду куролесили. Сымали на краю деревни, у самой Тутайки избу.

- А почему на краю?

- Так заведено. Чтобы любопытных глаз меньше было. Дак вот. Отдавали мы хозяйке этой избы все продукты, заработанные нашими дворовыми концертами. А пока она в поте лица готовила для нас ужин, наряжали ухват или сковородник большой куклой. Тело из соломы, а одежка - рваный шушпан, старый треух, да драненькие штаны. Потом танцевали да пели вкруг его. Ребята наши обычно не участвовали в этих танцах. Стояли в сторонке, да ухмылялись. Присматривали себе девку покрасивше. «Венчали» нашу куклу с таким же соломенным «пареньком». Соломенный поп справлял весь этот обряд. С этого момента в деревне были разрешены свадьбы. А чучела несли на Тутайку, да предавали огню под общий смех.

- Весело жили.

- Не соскучишься. От того мы и в старости такие справные. Эх, где вы, золотые денечки! Жалко только, что не все дожили до сих пор….
 
«Сронила колечко.
Со правой руки-и-и.
Заны-ы-ы-ло сердечко
О мило-о-о-м дружке…»

 Затянула баба Маня, снова погрузилась в свои воспоминания.

- Баб Маня, ты бы чё повеселей завела. Смени пластинку. Не нагоняй тоску

- А чё? Мы и повеселей могём!

Старушка с легкостью выскользнула из-за стола и пошла впляс, широко размахивая углами шали:

 "Я пойду, потопаю
 Повиляю попою
 Посмотрите на меня
 Я сама-то из огня…"

- Ну, бабуля, ты даёшь! Впору жениха искать. - подначивает внучка, притопывая в такт частушке.

 Прихлопывая в ладоши, баба Маня не унимается:

 "Пошла плясать, моя умница
 Впереди самовар
 Сзади кузница…"
 
- Это что за металлообработчики тут объявились?

 Как гром среди ясного неба звучит с порога голос Ивана Васильевича.

- А это мы, Ванюша, воскресение из больных справляем. - растерянно произносит Параша.

- О! Спаситель мой! Это мы теперь за твое здоровье портвейн распочали. Дай бог тебе…

 Баба Маня обнимает ничего не понимающего Ивана и тащит его за стол.

- Садись. Поешь, Ванюша. - засуетилась жена

- Да погодите, девки. Объясните мне в чем дело. Дайте хоть раздеться…

- А всё очень просто. - весело припевает баба Маня. - Таблетки твои чудодейственные подняли меня на ноги. Дай бог тебе здоровья, сынок. Выпей-ка, с нами, Ванюша.

- Таблетки?

 За спиной бабы Мани засимафорила руками, заморгала Параша.

- Ты, Вань, совсем, чё ли, память-то потерял? Меньше пить надо. Чё, не помнишь как дорогие таблетки в аптеке выкупал?

- А-а-а! - вроде как вспомнил Иван. - Не может быть! Да вы чё? Ну-ка, баба Маня, пройдись.

- А чё тут такого? Я и «Семеновну» сбацать могу…

- Да нет. Не может быть…

- Не может. Не может. Зарядил как сорока. Мо-о-жет!

- Надо же так…

- Хоть так, хоть эдак…

- Лей, Параня, моему дорогому Ванюше:

 «Ах, Параньюшка-Параня,
 Ты за чё любишь Ивана…»

 Снова заголосила баба Маня.

- Ладно, бабуль, садимся. Махнем за твое здровьичко. Что б даже нашим врагам весело было…

- За вас, ребятушки. За вас. Спасибочко вам и низкий поклон тебе, Ванюша. Добрая ты душа.

 По щекам старушки покатились крупные слезы.
 
- Полно тебе сырость разводить! За нас. - подытожила Параша. - За всех.

- Ну и дела… - прокряхтел Иван. - Ну и дела-а-а…. - дивится он чуду, принимаясь за наваристые щи. - Вот тебе и таблетки…