Филимоновский всадник из пламени

Владлен ДОРОФЕЕВ

ФИЛИМОНОВСКИЙ ВСАДНИК ИЗ ПЛАМЕНИ

Быль

Рассказывал мне Денисов, как много раз в жизни снился ему один и тот же сон. Будто он мальчик. Лихо устроившись на передке телеги, отправляется в путь. За спиной осталась родная околица, впереди размытый весенними ливнями проселок. В ногах у него крепко зажато жестяное ведро, с верхом наполненное глиняными свистульками. И везет он их в город, на базар. Нетерпеливо дергает поводья, распевая песню: “Ехал на ярмарку ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец…” Каждая потешка из его ведра стоит гривенник; когда все продал, получилось около двух рублей. Купил он несколько отборных картофелин и вернулся в деревню. Посадил их в огороде, а осенью собрал добрый урожай…
Да и наяву тянуло Денисова в деревню. Жил он в городе. Занимал с небольшой семьей хорошую двухкомнатную квартиру. Каждое утро поднимался по лестницам большого кирпичного дома, из окон которого виднелись купола Троице-Сергиевой лавры. Работал Денисов в институте. Волшебником! Правда, здесь не изобретали ковров-самолетов. Мало интересовали ученых скатерти-самобранки и избушки на курьих ножках. В стенах этого научного учреждения занимались исключительно рядовыми проблемами: проектировали для детворы… игрушки. Причем, дело это весьма хлопотливое. Ребенка не обманешь. Он сразу все знает о своей новой кукле. Вдохнули в него тепло человеческого сердца или сделали бездушным механизмом, умеющим ходить, хлопать глазами. Только добрая кукла становится другом детских игр. Знал об этом Денисов и поэтому всегда очень старался. Но не хватало иной раз художнику внутренних сил, способных оживить игрушку. И тогда Денисов уезжал в деревню.
Особенно радовался, когда ехали всей семьей. Старший сын привозил на своей машине жену, внучек. Оживал старый дом. Приятно было сознавать, что родные места так же дороги близким, как тебе. И вообще, много тут было радостного.
Выйдешь на вечерней заре на пологий берег Упы, и дух захватывает. Старики рассказывали, что погожим весенним днем собирались здесь в прежние времена всей деревней. Со ста шестидесяти дворов сносили сюда глиняные поделки для обжига. В ночной темноте высоко поднимались из ста шестидесяти печей столбы пламени и мерцающими звездами отражались в спокойной речной глади. Рядом с печами, прикрываясь рукою от жара, тысяча пар детских глаз напряженно наблюдала за рождением чуда. Засветло их отцы заложили в печи-горны десять сороков глиняных фигурок. Была тогда глина черная с синим отливом. Становилась она в огне алой, словно горящие угли. А поутру извлекали из печей белоснежные глиняные фигурки. Дивились дети.
Вековые старцы обращали свой мысленный взор в лихое прошлое. Вспоминали, как деды их дедов вставали на этом берегу стеной против большого войска. И как испугался князь Ягайло идти на помощь союзнику своему Мамаю. Устрашился враг острых топоров в руках смелых русичей. Легче тогда пришлось дружине Дмитрия Донского на поле Куликовом. Слушали парни стариков – придет и наше время! А пока, кто на кулачках не побоится? Кому не страшно через костер прыгнуть? Одобряюще кивали головами старушки. Молодицы пели, водили хороводы. По домам расходились после первых петухов – коров в стадо гнать.

Брел Денисов по деревне. Трудно поверить рассказам стариков. Опустела деревня. Разошлись, как он, по свету люди. Нынче три десятка дворов не насчитались. Заколоченные избы редко распахивают двери заезжим дачникам даже летом. Не дымят теперь печи. Два-три холмика напоминают о них – нечего стало обжигать в тех печах. Тихо в деревне. Вместе с песней уходит из деревни жизнь.
Остановился у знакомого дома. В тени веранды, за столом, две сгорбленные старушечьи фигуры. Вокруг десяток ребятишек внимательно наблюдают за тем, что делают слабые руки бабушек. Готова очередная потешка. Детвора, толкаясь, пробивается к столу. Свистулька досталась счастливчику. Он аккуратно берет ее в руки. Еще невысохшая черная глина отливает синевой. Знает ли мальчуган, что игрушка еще не готова? Увидит ли он когда-нибудь перевоплощения глиняной фигурки в огне? Когда засверкает потешка белизной. И потом, чтоб расписали ее куриными перышками в три цвета.
Остановился Денисов в проулке: два осталось в деревне. И не знал он, надолго ли. Посмотрел на свои руки: крепкие, сильные. И может, подумалось ему тогда: “Видно быть по писаному – где родился, там и сгодился”.

Давно волнует людей вопрос: “Откуда есть и пошла жизнь на Земле?” Всякие версии выдвигало человечество за свою долгую историю. И о сотворении Божьем, и о вмешательстве внеземных цивилизаций, и что в океане началась жизнь. Недавно еще одно мнение прибавилось в этом споре. Некоторые ученые предположили, что жизнь на Земле зародилась в глине. Кто знает, может так и было. Другое сегодня известно доподлинно – одна из древнейших русских игрушек обязана своему рождению глине тульской деревни Филимоново.
В народе эту глину прозвали за цвет – “синикой”. Удивительно податлива она в работе, пластична. Попадает в добрые руки – сразу оживает.
Бытует в этих местах легенда. Как без малого шесть веков назад крестьянин по прозвищу Филимон отыскал здесь невиданную доселе глину. Скоро расцвел на тульской земле самобытный гончарный промысел. Худые были здешние земли – не пригодные для землепашества. Поэтому мужики с удовольствием стали делать на продажу глиняную посуду. Благо, было где ее сбывать. Всевозможные крынки, миски, вазы, кружки, тарелки отвозили подводами в соседний город Одоев, для продажи на ярмарке. Так и кормилась столетиями вся деревня.
Будто тогда же бабы стали лепить из остатков глины разнообразные свистульки на забаву детворе. Лепили в радость, вкладывая в каждую потешку столько душевного тепла, сколько хотели передать своему ребенку. Из их рук появлялись на свет сказочные зверушки. Длинношеие “козлы”, добрые “волки”, забавные “коньки-горбунки”. Лепили жеманных “барышень” с утками в руках, “кавалеров” с перьями в шляпах, лихих “всадников”.
Может, правдива легенда об удачливом мастере Филимоне? Во всяком случае, документальные упоминания о деревне, нареченной его именем, относятся аж к шестнадцатому веку!
А что же ученые? Какова их точка зрения на происхождение промысла, породившего искусство филимоновской глиняной свистульки? Нет среди специалистов единства. Скептики утверждают, что игрушка эта - более поздняя поделка. Другие находят ей аналогию в древнеримской терракоте, встречающейся в захоронениях. Есть смельчаки, увидевшие в потешке много общего с древнеиндийской народной глиняной пластикой. Но не будем так далеко путешествовать во времени и пространстве. Историк М. Касторский писал в девятнадцатом столетии: “У нас своя славянская природа, телесная, духовная, с особым развитием в действии и мысли; свой язык, носящий в материи и форме свою самобытность”. В этой связи есть еще одна любопытная гипотеза.
Издавна населяли эти земли вятичи. И, как у каждого славянского племени, были у них свои обычаи, традиции, поверья. Во многом эти различия происходили от окружавшего древнего человека природного разнообразия. Вятичи жили среди холмов, густо поросших непроходимыми лесами. В этом ландшафте и формировался пластический образный мир филимоновской игрушки. Глиняная фигурка несла в себе определенный смысловой образ и магическое действие. Вспомним берегинь вятичей. Символ доброго начала жизни, праматери всего сущего на Земле, оберегавший племя от бед. При желании, даже человеку несведущему, легко найти единые черты в пластике берегинь и филимоновских “барышень”. Обычно “барышень” расписывают в три цвета. Красный – цвет солнца, цвет света – желтый, зеленый – означал единство человека с природой. Да и рисунки на глиняных фигурках представляют собой нечто иное, как древнее символическое изображение солнца, земли, ели – мирового древа, являющегося, по поверьям вятичей, ступенью между землей и солнцем. Древних берегинь всегда отождествляли с птицами. Вот и “барышни” из Филимонова держат в руках утку. Так, может быть, первоначально потешка выполняла функцию берегинь, представляя собой духовную силу, способную заклинать зло, несправедливость стихийных сил природы? А издаваемый свист при помощи глиняной фигурки, наряду с магическими рисунками, должен был отпугивать злых духов.
Культура свободолюбивого славянского племени вятичей долгое время оставалась вне влияния соседей и церковной зависимости. Они одни из последних приняли христианские церемонии. Поэтому вполне возможно предположить прямую преемственность филимоновской свистульки от берегинь древних вятичей. Впрочем, почему только от берегинь? Среди потешек популярны образы “коня” – символа солнца, “волка” – собаки небесного воеводы, “петуха” – гонителя злых чар. И еще одно. Есть в свистульках из Филимонова природное изящество, так свойственное русской душе.
Так сколько лет существует на Земле филимоновская игрушка? Века или тысячелетия? По-моему, на эти вопросы можно дать четкие ответы – они в удивительных свойствах глины. Оказывается, при обжиге она сохраняет память о магнитном поле планеты, по которому сегодня легко определить возраст поделки. Так что дело за магнитологами. Нам же, наверное, более важно знать другое. Главное, что филимоновский промысел подарил людям неповторимые по своей красоте и изяществу произведения. Их можно увидеть в экспозициях музеев мира, частных коллекциях, на выставках страны и за рубежом, где ее охотно покупают.
Время меняло функциональное назначение потешки. Сначала из обрядовой стала она игрушкой детской. Помогала развиваться, учила понимать окружающую жизнь, давала творческий простор в игре, постепенно вводила в трудовую деятельность. Кстати, филимоновские девочки, едва перестав играть потешкой, начинали ее лепить. Сегодня игрушка стала сувениром. Как форма малой скульптуры относится к предметам декоративно-прикладного искусства.

Денисов переехал в родную деревню. Многое увиделось и почувствовалось тогда острее, словно впервые. Воздух другой – чистый, наполненный забытым пением птиц. Холодная вода, до ломоты зубов, сладка и прозрачна. А закат!.. И поначалу новое познание деревенской жизни, приносившее много радости, казалось, заслонило собой боль за судьбу промысла. Но так только казалось. Просто Денисову было необходимо вновь ощутить себя в деревне своим человеком, а не заезжим городским дачником, как бывало прежде. Нащупать корни на этой земле, чтобы крепче стоять на ней.
И настало время – забил Денисов тревогу. Забегал по длинным коридорам учреждений, становился в очереди на приемы, писал обстоятельные письма во всевозможные инстанции. То и дело ездил в Тулу, Москву. Где уговаривал, а где требовал, убеждал, стучал кулаком по столу, обещая чиновникам возмездие – чуть ли не от тех же самых берегинь. В таком ритме прожил Николай Васильевич год.
Чиновники после окрика из Москвы отреагировали по-своему. Взяли, и поставили игрушку… на конвейер!  На щекинском заводе с характерным названием - “Кислотоупор”. Из теплых человеческих рук перешла игрушка в металлические объятия бездушных механизмов. И послышались справедливые голоса, будто вместо произведения искусства подсунули людям базарную подделку.
Где же крылась ошибка?
На протяжении веков, из поколения в поколение долгими зимними вечерами “делали” мастерицы по избам глиняные фигурки. И был в этой работе свой особый ритуал. Лепили игрушку руками без каких-либо приспособлений, лепили под песню. Звучала она по-особому. Может быть плавно, с длинными паузами, или по-иному, только сегодня трудно даже представить, насколько сильно помогала песня в работе, оказала свое прямое влияние на пластику рождавшейся глиняной свистульки. Была у мастериц и цель. Лепили они потешки поначалу для своих детей, внуков. Особое, значит, было отношение к работе – делали фактически для себя, во благо своего будущего. Так вот, на мой взгляд, только владея мастерством, песенным ритуалом, особенным отношением, могли мастерицы создавать истинные произведения самобытного искусства. Может, в этом и заключается причина, по которой подчас не принимают и не понимают нынешние дети “продукцию” многих современных промыслов? Скорее это попахивает ширпотребом и спекуляцией на народных традициях. Вроде бы все осталось по-прежнему, но нет главного – связей с жизнью, землей. Слепое копирование старого не приносит удовлетворения ни мастерам, ни покупателю. И ставим мы ярко раскрашенные сувениры пылиться в сервант, обижаясь порой, на людей, подаривших нам безделицу.
Сувенир, безделица, ненужная бесполезная вещь… Так ли было всегда? Нет! Издавна ели удобными ложками, даже если они были из дерева, из красивых тарелок, пусть даже простых – глиняных, играли нарядными разборными матрешками, пели добрые песни, жили в теплых, надежных домах. И не было это безделицей. Потому что другое, личностное отношение было к делу, и личная за это ответственность. Вот и получалось, если ложка, так чтоб удобная, если песня – обязательно душевная, если дом – на века. Только тогда любая вещь полезна, тогда она произведение искусства.
Думал ли об этом Денисов в те дни? Знать – знал. И историю, и легенды, некоторые традиции, но думал-то он о делах более земных. Одно стало ясно ему точно – игрушку необходимо возрождать на земле, из которой она вышла. Там корни ее пластики, остались еще настоящие мастерицы, а уникальной глины хватит на столетия.

Наверное, это были самые трудные дни в жизни Денисова. Казалось, сохранить филимоновский промысел невозможно. И все-таки откуда-то брались у него новые силы?! Опять заколесил он по стране в поисках единомышленников. В опустевшей деревне не на кого стало положиться. Теперь, помимо Тулы и Москвы, путь его лежал в Абрамцево и Киров. Туда, где можно было найти молодых художников, способных душой воспринять филимоновское искусство.
А проблем к тому времени только прибавилось. После громкого провала “производственного” спасения игрушки холодно встретили Николая Васильевича приемные учреждений. Вместо привычных обещаний помочь, стал он получать по почте лаконичные отписки на фирменных бланках.
В эти критические дни захотелось ему бросить все. Уехать в свою уютную благоустроенную городскую квартиру, вернуться к интересной работе художника по игрушке, чтобы не мучить больше ни себя, ни семью. Да и денег не было. Не одна тысяча рублей ушла на многочисленные поездки, приобретение оборудования и перевозку его в деревню. И он уехал.
В это время я и познакомился с Денисовым. Приехал в Загорск к однополчанину Сергею Денисову, а он потащил меня на выставку живописи своего отца. Крепкий коренастый русский мужик с удивительно светлым лицом и добрыми глазами стоял спиной к своим картинам и читал свои стихи о России. Это и был Николай Васильевич. Мне сразу стало уютно в его компании. Захотелось озаботиться чем-то высоким и чистым. Мы проговорили за рюмкой домашней филимоновской наливки всю ночь. О стране, о промысле, о Загорске, который Денисов упрямо величал Сергиевом Посадом…

Загорск, и Абрамцево, и все загорское окружение давно значатся в планах туристических экскурсий. Вроде и горевать не о чем, тем более что и реставраторы с жаром взялись за дело. И все-таки далеко Подмосковью до ошеломляющих красот более молодых пригородов Северной Пальмиры. Можно сослаться на специфику культовой архитектуры, на интимную прелесть скромных подмосковных усадеб и городков. Только не в этом дело.
Загорск встречает приезжего убогими, вросшими в землю кассовыми павильонами, разномастными, обшарпанными торговыми палатками, лысой площадью. Такси, не подлежащие капремонту, одноглазо косятся на идущих мимо. Кругом пыль и серость…
А ведь есть у города все необходимое для того, чтобы стать истинным центром туризма и паломничества. Что ни дом, то архитектурный или исторический памятник, великолепный городской рельеф, богатейшее историческое прошлое, удивительная минеральная вода, уникальный музей игрушки, “частный сектор” домовладельцев, готовый обслужить… Чего нет? Смекалки, то есть творческого подхода. А ведь перестройка дает возможность раскрыть этот удивительный потенциал!
Да и не только этот – надо уметь увидеть! Есть в Загорске свое стекольное дело, и есть целебная вода. Что мешает разливать эту воду по местным сувенирным стеклянным (а может и хрустальным!) штофам с символикой города? Ничего, кроме лености и инертности! А пока… ни стекла не покупают, ни за воду не платят. Вот и нет денег хотя бы на то, чтобы фасады новой краской освежить.
А если от станции до Лавры по подковообразной Вокзальной улице туристу предложить проехать в конном экипаже – турист поедет, турист заплатит. Сегодня же и конезавод “простаивает” и такси стоят, и аромат липовой аллеи отдает бензином.
Если разрешить владельцу частного дома принимать и обслуживать приезжих – он найдет постояльцев и налог заплатит. В старой части города уже сейчас запрещено строительство новых сооружений выше двухэтажных. Прекрасно для архитектурного ансамбля Загорска! Здесь надо расположить маленькие гостиницы для семейного отдыха или для размещения небольших туристических групп. Причем домик похуже - цена подешевле, получше – подороже, ну а те, что с русскими баньками в огороде у реки, - ценой еще повыше. И все на “семейном подряде”. Создание таких гостиниц помогло бы решить проблему занятости населения.
Безусловно, старая часть города должна быть закрыта для автотранспорта, как и стоянки автомобилей и туристических автобусов. Соответственно не только вода, но и воздух здесь станут целебными. Остается еще проблема организации питания.
В туристическом центре, где люди отдыхают в частных домах, парятся в русских банях, вполне уместны простые русские блюда – картошка “в мундире”, квашеная капуста, соленые огурчики “со скрипом”, грибы, каша, пироги, да расстегаи, молоко и простокваша. А как насчет чайку с вареньем, да медком, да с мятой!? Всем этим опять-таки обеспечит “частный сектор”. Вне “дома” кормить гостей могут частные чайные, блинные, пирожковые, большие трапезные трактиры, где и щи, и мясное можно заказать.
Концертные и выставочные залы и оборудованные площадки для фестивалей “под открытым небом”, микромузеи и частные экспозиции только дополнят местный колорит. У населения – целые коллекции древней, старой и современной живописи. Одна из самых крупных – коллекция работ В. Соколова, в основном посвященных архитектуре родного Загорска. Знакомство с этими полотнами, кроме всего прочего, может помочь в восстановлении некоторых городских построек, представляющих архитектурную и историческую ценность.
Можно подумать и о знаменитой загорской игрушке. Кроме фондов Загорского музея, драгоценные залежи ее дожидаются своего часа в домах горожан, есть еще мастера традиционных промыслов…
Что-то мы увлеклись с Денисовым, не решив еще проблему филимоновской игрушки, собрались возрождать другие, может быть не менее важные, промыслы.    
 
Вскоре после нашего знакомства в “Известиях” вышла моя небольшая статья об удивительном и самобытном искусстве филимоновского промысла. Через пару лет я пробил уже большой проблемный материал в “Литературной России”, потом в “Советской России” и, наконец, в приложении к “Труду” газете “Ветеран”. Денисов тоже не сидел сложа руки, ездил, собирал единомышленников. И тоже писал. В 1986 году в местной районной газете появилась его статья под оптимистическим заголовком “Игрушка будет жить!”
И дело сдвинулось. Опять стали приезжать комиссии областного и районного масштаба. Почти одновременно с местными властями на публикации откликнулся тогдашний Председатель правления Союза художников России – С.П. Ткачев. Он поддержал новую идею Денисова словами из письма в “Литературную Россию”: “История не простила бы нам, если бы мы не создали промысла в Одоеве”.
Нет, Ткачев не оговорился. Очаг возрождения промысла Денисов на самом деле предложил перенести за четыре километра от Филимонова. В древний город, а теперь районный центр Тульской области, поселок Одоев. И был в этом свой резон.
Филимоново и Одоев - близкие географические соседи. Между ними меньше часа пешего пути. Они родственны в историческом, экономическом, культурном и этнографическом отношениях. Что называется, принадлежат к одному “кусту”.  Общая река, природа, единые гончарные традиции. Есть даже предположение, что потешку начали лепить в Одоеве, а потом искусство это переняли жители ближайших сел. Вполне возможно, если учесть, что места здесь глинистые. А укоренился промысел потом уже в Филимонове.
Преимущества возрождения промысла в административном районе налицо – значительная материальная база, население в несколько тысяч человек, школы, где можно факультативно обучать будущих мастеров.

И все-таки знаменательное событие в жизни Одоевского края осталось незамеченным. Сразу поясню. В ранг чрезвычайных происшествий отношу не решение о создании промысла в Одоеве и не менее долгожданное появление там, в продаже глиняной потешки после долгого перерыва. Куда важнее для меня подпись под статьей в местной газете: “Н. Денисов, художник. Пос. Одоев.” Художник! Редкий автор районной газеты.
Поинтересовался, что знают о профессиональных художниках в этих краях? Оказалось, многое. Со школьной скамьи знакомы с творчеством Венецианова. И сегодня, бывает, наезжают сюда “живописцы”. На натуру. Чистым воздухом подышать, молочка парного испить. А бывало, если подвернется, передовика, обязательно чтоб с орденом, изобразить на холсте – гарантия попасть на дежурную выставку. Но чаще наведываются “на халтуру”, причем порой целыми бригадами. По договору стены в клубе расписать монументальными “сеятелями” или наглядную агитацию обновить. Все едино, лишь бы в ведомостях пестрело от цифр. Может быть потому не обратили здесь внимание на подпись под статьей?! А если и обратили, наверное, мало хорошего сказало им слово “художник”.
Сегодня многие полны ностальгией по сельскому интеллигенту, по земским врачам, учителям. “Вот были люди! – вздыхаем, перечитывая классиков. – Ныне не те…” А и действительно, какое там уважение вызывает современный сельский учитель, копошащийся в засаленной телогрейке вместе с учениками на колхозном поле или разбрасывающий лопатой органические удобрения? Не до разговоров ему о культуре, когда хозяйству план давать надо, а людей, как всегда, не хватает. И как ни старается сельский учитель, врач, трудно сейчас ему удержать свой авторитет. Конечно, не от пыльной работы в поле теряет он уважение – труд на земле свят и общепочитаем. Все его беды от недостатка времени на свою основную деятельность, за которую мы так благодарны тем же земским учителям, врачам.
Уезжают люди из села. Привычная фраза. Обыденным стало само явление. Но есть и другое.
Незамеченным оказалось появление на Одоевской земле целой колонии художников. Перебрались они сюда в восемьдесят пятом году. Не с пустыми руками приехали. Велик багаж. Домашняя библиотека – важная его часть, но не главная. Художник – частица нашей культуры, ее носитель. Несколько художников – это уже что-то вроде очага культуры. И где этот очаг возникает? На селе! Вот оно – другое. Едут сюда люди, интеллигенты.
Пока не могу полностью разобраться в этом явлении. Что это – новое “хождение в народ”? Мода или потребность души нести людям зерна культуры, делиться своими знаниями? А может искать эти зерна где-то там, “в глубинке”, и помогать им всходить, давать добрые урожаи? Наверное, с такой целью уехал мой однокурсник после окончания Орловского пединститута учительствовать в глухое алтайское село. Поэтому оказались на Одоевской земле и единомышленники Денисова.
Ядро колонии помимо Денисова и двух старейших филимоновских мастериц, членов Союза художников, Евдокии Ильиничны Лукьяновой и Елены Кузьминичны Евдокимовой, составила молодежь. Выпускники Абрамцевского художественно-промышленного училища, супруги Александр Стуков и Ирина Левитина, их однокурсница Елена Кондрашова. Приехала на родину внучка знаменитой игрушечницы А.И. Дербеневой Елена Орлова, уже в звании народного мастера, познавшего тайну “работы” потешки из рук бабушки. Из соседнего с Филимоновом села Татьево перебралась с детства знакомая со свистулькой, Елена Кулешова. Наконец, рассчиталась в загорском институте игрушки, где раньше работал Денисов, его жена, тоже художница. Многие ли российские поселки, а то и города, могли бы похвастать подобным “очагом культуры”?
Тяжелым оказался период ученичества. Не сразу удается поднять на свои плечи вековой пласт народной традиции, познать секреты пластики и росписи. День за днем, месяц за месяцем приходилось делать одну и ту же операцию, только для того, чтобы привыкали руки, видели глаза. Благо было кому подсказать – рядом оказались старые мастера. Но это был еще только период борьбы за выживание, в полном смысле этого слова.
Не оказалось у художников ни рабочего помещения, ни жилья. Летом выручала деревня, где еще можно было обустроиться. В другое же время приходилось мыкаться по углам в Одоеве. Без средств к существованию, больничных листов, стажа в трудовой книжке они постигали секрет потешки.
Лишь через год мыканий Союз художников РСФСР признал коллектив, присвоил им звания народных мастеров. Появилась возможность реализации поделок через Художественный фонд. И лишь недавно обрели они жилье, мастерскую, кое-какое оборудование. Но остался ли тот энтузиазм, творческое горение, с которым приехали на эту землю молодые творцы?!.

Неудержимо бежит тропинка вдоль берега реки. Иногда плавно изгибаясь, отходит в сторону, и уже, кажется, вот-вот затеряется в зелени молодой травы. А нет! Вот она – совсем близко от воды. Сразу повеяло свежестью, стало легче дышать по жаре. И все вперед, вперед… А то вдруг как припустила круто в гору, и дух захватило от такой ее прыти.
Денисов остановился.
Может, так и надо? Веками же люди ходят по этой тропе. И меняет она за долгие годы маршрут, порой идет в обход. Каждый шаг в замысловатом рисунке выверен опытом многих поколений. Совсем как в извилистой истории филимоновской игрушки.
Денисов лукаво улыбается, словно знает что-то такое, открывшееся только ему. Вскоре скрылась фигура Денисова под сенью леса. Осталось за спиной Филимоново…

Филимоново – Одоев – дом творчества «Ислочь» - Москва, 1983-1998 год

Подробности в книге Владлена Дорофеева «Филимоновский всадник из пламени»
Публикации на тему:
В.Дорофеев, «Филимоновская игрушка», газета «Известия», 07.08.1983 года,
В.Дорофеев, «Две истории одной игрушки», еженедельник «Литературная Россия», № 34, 1987 год,
В.Дорофеев, «Возвращение», еженедельник «Ветеран», приложение к газете «Труд», № 26, 1989 год.

Владлен Дорофеев