И сколько они вытерпели!

   Назначенный Достоевскому срок каторжных работ окончился. Но из-за какой-то необъяснимой волокиты ему пришлось провести в омском остроге лишних три недели.
Наконец его расковали. «Новая жизнь, воскресенье из мёртвых!» Воздух свободы пьянит, его не может отравить даже сознание того, что впереди — бессрочная солдатчина. Пока решится вопрос о времени отправки к месту службы, можно перевести дыхание. Настоящие друзья, так много сделавшие для него, не оставляют писателя и теперь. Вплоть до отъезда в Семипалатинск он живёт в доме Константина Ивановича Иванова, адъютанта начальника корпусных инженеров.
   В доме Ивановых Достоевский смог впервые за долгое время остаться один, сосредоточиться. Письма брату и Наталье Дмитриевне Фонвизиной, написанные в эти дни, без преувеличения можно назвать программными. В них сделана первая попытка изложить на бумаге пережитое, самоопределиться в окружающем мире. Писать так откровенно можно было лишь в обстановке полного доверия, в условиях абсолютной защищённости. В доме Ивановых Достоевский мог чувствовать себя совершенно спокойно. Он никогда не забудет того дня, когда он впервые пришел к ним, стараясь не греметь кандалами, стесняясь своей арестантской одежды...
   Достоевский уже тогда знал романтическую историю матери Ольги Ивановны — очаровательной француженки Полины Гёбль. Она вышла замуж за бывшего блистательного кавалергарда Ивана Александровича Анненкова в Сибири, куда он был сослан в каторжные работы за причастность к декабристскому движению. Стала женой человека, закованного в цепи, лишенного всех прав, вычеркнутого из общества. «Неиссякаемый запас жизненных сил, исключительная энергия и жизнерадостность, наконец, мягкое и отзывчивое сердце — все эти качества обеспечивали Анненковой всеобщую симпатию, которой проникнуты отзывы лиц, встречающихся с ней в Сибири». В Тобольске, в пересыльной тюрьме, куда Прасковья Егоровна (таково было теперь её имя) пришла для того, чтобы встретиться с петрашевцами, Достоевский обратил внимание на её дочь, Ольгу. Она унаследовала от матери не только внешнюю красоту, но и душевные качества. «Ольга Ивановна, — писал Достоевский, — протянула мне руку как родная сестра, и впечатление этой чистой души, возвышенной и благородной, останется светлым и ясным на всю мою жизнь. Дай Бог ей много, много счастья, счастья в ней самой и счастья в тех, кто ей милы. Мне кажется, что такие прекрасные души, как её, должны быть счастливы».
   Художник М.С. Знаменский, воспитанный «тобольскими» декабристами, вспоминал «высокую, ослепительную блондинку Ольгу Анненкову», а её дочь, Елена (в замужестве Гагарина), говорила, что мать «была замечательно красива, но красотой серьёзной и строгой: высокая, стройная и величественная. Её спокойный и углублённый характер направлял её незаурядный ум на серьёзное чтение и горячее внимание на изучение новых веяний».
   Тогда, в пересыльной тюрьме, Достоевский не мог предполагать, что эта грациозная девушка сыграет свою роль в его судьбе, окажет неоценимую помощь в условиях, когда её ждать было неоткуда.
   30 апреля 1852 года Ольга Анненкова вышла замуж за Константина Ивановича Иванова и переехала вслед за мужем в Омск. Еще в период жениховства Иванов узнал от невесты и её родителей о Достоевском. Поскольку по роду своей службы он имел непосредственное отношение к работам, на которые посылали каторжан, то мог облегчать участь писателя. «К.И. И-в был мне как брат родной, — писал о нем Достоевский. — Он сделал для меня всё, что мог. (...) Но чем заплатить за его радушие, всегдашнюю готовность исполнить всякую просьбу, внимание и заботливость как о родном брате». В «Записках из Мёртвого дома» Горянчиков три месяца ходил каждый день на работу в канцелярию. Это продолжалось до тех пор, пока не последовал донос о недопустимости подобных занятий для политических преступников. Устроили же эти «занятия» люди из инженеров, особенно один, «очень нам симпатизировавшие». Нетрудно догадаться, о ком здесь идёт речь.
   Благодарно вспоминая об Ивановых, Достоевский писал Анненковой из Семипалатинска: «Я всегда буду помнить, что с самого прибытия моего в Сибирь Вы и всё превосходное семейство ваше брали во мне и товарищах моих по несчастью полное и искреннее участие. Я не могу вспоминать об этом без особенного, утешительного чувства и, кажется, никогда не забуду». Это письмо исполнено добрыми чувствами к самоотверженным людям, принявшим такое горячее участие в судьбе писателя. Но письмо было написано в 1855 году, когда корреспонденция Достоевского строго контролировалась. Обо всём подозрительном, что можно было обнаружить в его переписке, следовало докладывать в Петербург. Между тем отдельные места из письма могли заставить крепко задуматься цензоров. Например, вот это. «Кто испытал в жизни тяжёлую долю и знает её горечь, особенно в иные мгновения, — писал Достоевский, — тот понимает, как сладко в такое время встретить братское участие совершенно неожиданно. Вы были таковы со мною, и я помню встречу с Вами, когда Вы приезжали в Омск и когда ещё я был в каторге» (выделено мной. — В.В.).      Воспользовавшись «тайной почтой», Достоевский передал письмо через Алексея Ивановича Бахирева, брата командира роты, в которой служил. К помощи надежных почтальонов писателю приходилось прибегать неоднократно — секретный надзор полиции за ним, как за бывшим государственным преступником, был снят только в 1875 году, через 16 лет после возвращения из ссылки. Но даже те письма, в которых Достоевский мог изъясняться вполне откровенно, содержат немало загадок. Так, не возникает сомнений, что Достоевский писал Анненковой о встрече с ней в Омске, когда он находился в каторге. Когда же и при каких обстоятельствах «государственный преступник» Федор Достоевский, узник Омского острога, мог встретиться с женой декабриста Ивана Анненкова? Открытая помощь Достоевскому грозила серьезными неприятностями, тем более исходившая от семьи декабриста... Да и как П.Е. Анненкова оказалась в Омске? Ведь Анненковы жили на поселении в Тобольске, а для выезда за его пределы требовалось специальное разрешение.
   Задаваясь такими вопросами, я пересмотрел многие десятки дел в Государственном архиве Омской области. В известных работникам архива делах, связанных с декабристами, никакой нужной информации не обнаружилось. И тогда, уже отчаявшись что-либо отыскать, я принялся просматривать том за томом метрические книги вплоть до середины 1860-х годов. В те времена всех детей православного вероисповедания после рождения крестили в церкви, о чем делали соответствующую запись в книге, которая хранилась в церкви. Из такой записи можно узнать, когда родился ребенок, когда его крестили, кто были его родители. Указываются имена, отчества, фамилии, должности и вероисповедание, а также, кто были восприемники.
В одной из таких книг я натолкнулся  на запись, которая никого из читающих эти строки не оставила бы равнодушным.
В метрической книге Градо-Омской Соборо-Воскресенской церкви 16 апреля 1853 года была сделана запись о том, что девочка, родившаяся 30 марта в семье старшего адъютанта полевого инженера-поручика Константина Ивановича Иванова и его жены Ольги Ивановны, названа «Наталия».
   Каждый лист книги разграфлен на несколько вертикальных столбцов. Текст вписан в него убористым витиеватым писарским почерком. На чтение требуются мгновения, но по мере того как понимаешь смысл прочитанного, запись, кажется, продлевается до бесконечности. От волнения взгляд вновь и вновь возвращается к началу строки. Ольга Ивановна Иванова — дочь декабриста Анненкова. Кто же восприемники? «Заседатель Тобольского приказа общественного призрения губернский секретарь Иван Александров [ич] Анненков и жена государственного преступника Наталья Дмитриев [н] а фон Визина, полевой инженер полковник Иван Иванов [ич] и жена губернского секретаря Анненкова Параскева Егоров [на]».
   Да, не совсем обычные гости пожаловали из Тобольска в город, где размещалась резиденция генерал-губернатора Западной Сибири! Тут взгляд вновь падает на дату — апрель 1853 года. Достоевский еще в остроге. «Помню нашу встречу, когда Вы приезжали в Омск и когда еще я был в каторге». Значит, встреча с «превосходным семейством» состоялась в эти апрельские дни? На этот вопрос можно ответить утвердительно — у К.И. Иванова была возможность сделать приятное своей жене и ее родственникам.
   И все же закрадывается сомнение — неужели возможна была такая встреча? Неужели можно было пойти на такой риск — привести каторжника в свой дом в самом центре города, у всех на виду? Но в этом же, 1853 году в Омске состоялась еще одна встреча, о которой один из ее участников, Е.И. Якушкин (сын декабриста И.Д. Якушкина), писал: «Достоевского я никогда до того времени не видел (...) Его на другой же день привел конвойный очистить снег на дворе казенного дома, в котором я жил. Снега, конечно, он не чистил, а все утро провел со мной... Говорили о том, что делается в России, о текущей русской литературе. Он расспрашивал о некоторых вновь появившихся писателях. Тут же написал брату письмо, которое я доставил по возвращении моем в Петербург... При прощании со мной он говорил, что он ожил».
   Продолжительное свидание с Достоевским в некоем «казенном доме» друзья устроили Е.И. Якушкину «на другой же день». Если для проезжего возможна была такая уловка, то сами омичи, конечно, пользовались ею не раз. 16 апреля 1853 года для этого был основательный повод — на крестины дочери Ивановых из Тобольска приехали Анненковы и Фонвизины.
   Тогда-то и состоялась встреча, о которой пишет Достоевский П.Е. Анненковой.
   Как же сложилась судьба маленькой Натали? К сожалению, ничего утешительного найти не удалось. Я не оговорился — именно утешительного — бывают случаи, когда хочется, чтобы лучше ничего не находилось.
   Кстати сказать, дает повод для печальных размышлений еще одна строка Достоевского.
   Тепло вспоминая К.И. Иванова, он писал: «Что за семейство у него! Какая жена! Это молодая дама — дочь декабриста Анненкова. Что за сердце, что за душа, и сколько они вытерпели!» Что же могли «вытерпеть» Ивановы к тому времени? Их семья только создалась, впереди — вся жизнь. Константин Иванович только что получил назначение в Петербург. Вряд ли Достоевский имел в виду и принадлежность Ольги Ивановны к семье декабристов — на всей дальнейшей судьбе Ивановых она не отразилась. На 1853-1854 годы падают первые годы жизни дочери, родившейся в этой семье. Нетрудно представить, сколько хлопот было связано с этим событием. Но Елена Гагарина, подробно рассказывая о жизни Ивановых после отъезда из Омска, ни словом не упоминает о своей старшей сестре Наташе. Приходится сделать вывод, что девочка болела и незадолго  до отъезда Ивановых из Омска умерла. Видимо, это и побудило Достоевского написать об Ивановых: «И сколько они вытерпели!»
   ...До Семипалатинска Достоевский должен был отправиться с этапной командой, испытывая все тяготы пешего пути. Но стараниями К.И. Иванова и с согласия А.Ф. де Граве ему разрешено было присоединиться к большому обозу с веревками и канатами. Обоз интендантство отправляло на Колымский завод (недалеко от Змеиногорска). Путь предстоял далекий, сани были загружены не полностью, и найти место для Достоевского на одной из двадцати подвод было нетрудно.
…2 марта 1854 года в 7-м линейном Сибирском батальоне, стоящем в Семипалатинске, был поставлен на довольствие рядовой Федор Достоевский.