Непутёвый путник

з а п и с ь м а

   ..Остоженка. Улица старая, раритетная (хотя местами и евроремонтированная). Очереди практически не было – пришёл, полминуты постоял, открылась дверь: «Пять человек». С недоверием оглядевшись по сторонам, понял, что я как раз и есть пятый. Вошёл, купил билет – и сразу в первый зал, и сразу - нос к но... к голой даме с выбритым лобком. Дальше была ещё одна голая дама, но уже совсем не бритая, а наоборот – с обильной растительностью, курящая; и ещё одна голая девица, изящно выставившая зад, будучи на корточках лицом «к нам», тоже курящая (столько дыму, что тело её как бы завуалировано – красивый эффект), ну и так далее. Тут же обнаружил компанию из двух девушек и двух молодых людей, с которыми потом по ходу дела несколько раз пересекался – девушки  хихикали над той, выбритой...
   Интересно, что женщин, пожалуй, было больше, чем мужчин. Хотя они, по-моему, вообще больше интересуются искусством, так что чего тут удивительного? ..Вроде бы тема эротическая – я подозревал, что мужчин это сильнее должно привлечь… Ошибался я. Вас было много. А мужчины, в значительной части – под руку – с вами же. Ходите, разглядываете… Вот тут-то я и подумал – подмечаете что-то для себя…Вдруг пригодится.
   Штрихами мысли и впечатления.
   Ч/б, какие бы они ни были – плохие ли, хорошие – выглядят как нечто художественное. Не то цветные фото. Они смотрятся как банальное домашнее порно или вообще как чёрт знает что. Цвет ему явно не даётся (может быть – сложнее добиться той резкости, которая передаёт холод?)
   Думаю, женщинам интересно смотреть эти фото хотя бы для того, чтобы сравнить себя с ними и позаимствовать пару идей по интимной стрижке (или не-стрижке).
   Ну, про стрижку это уже повтор. Далее просто перечисляю кадры.
   «Дама, её тень и тень фотографа». Композиция хороша.
   «Девушка на корточках, головой ниже таза, курит и дым обволакивает её». Упоминал.
   Вообще – у него много курящих. Куда смотрит Минздрав? Можно, конечно, послушать «голоса с выставки»: «сам, наверное, жуткий курильщик, и всех моделей заставляет курить». Но это было бы слишком просто. Вот что отметил я: 1) эффект дымки бывает полезен; 2) предметы иногда бывают нужны в кадре; 3) привет Фрейду. Сигара заменяет собой член. Так мы достигаем «жёсткого» эффекта «мягкими» средствами, да к тому же задействуем воображение, что для искусства важно.
   «Сигурни Вивер в промокшем платье, с погасшей сигаретой в зубах». Стоит на фоне какого-то деревянного строения – то ли амбара, то ли ещё чего. Платье прилипло и отчётливо видны тёмные кружки сосков. Да и вообще она дама видная.
   «Уродливая пудрящаяся старуха, на фоне портрета молодой красивой… себя?» Забыл, как её зовут, Риффеншталь, что ли… В общем, это та знаменитая старушка, которая некогда (когда она ещё была совсем не старушка) сняла «Олимпию», участвовала «в художественном оформлении» гитлеровской Германии. Сейчас ей уже лет сто – видимо, угрызения совести «улетели без следа, как текучая вода». Мне сначала это фото показалось просто безобразным, но поглядел я, поглядел – и передумал. Фото-то как раз очень хорошее, и не просто так, а со смыслом. Хотя всё равно – жутковато.
   Портреты его довольно интересны. Ну, он много разных знаменитостей снимал, особенно из мира моды и актёров там всяких.
   «Дама в ресторане, с сигарегой, полуотворот, ребро шеи, грудь приоткрыта так, что видны выпуклые тёмные соски». Очень красиво.  Тут одно замечание, не о фото, а о себе: не знаю почему, но вид набухших сосков меня возбуждает. Что-то такое инстинктивное, природное, скорее всего.
   «Крупный план, два женских лица, густая тень от ресниц и губ». Довольно нежное фото. Почти эротическое. У него нередко присутствует «розовая» тема, хотя и не так чтобы очень явно, и почти всегда – грубо и холодно, так что смотреть – неприятно. Но это фото – исключение.
   Ещё один классный кадр:
   Позади справа стоит голая женщина: белая, с чёрным паучьим треугольником лобка, а близко слева лежит мужчина, в костюме, в чёрных очках, голова на бок, так что очки – вертикальной линией. Чёрное – чёрное, отличная диагональ, знаковая связь.
   Совсем забыл: шикарнейший кадр! Камера почти строго снизу голой женщины: лобок величиной с голову в самом центре кадра, огромное искажение, нижняя, земная часть, детородная – выпячена. Пол, это пол... А лицо по-детски выглядывает меж остроносых шлемов-грудей.
   Знай: вид снизу на вертикаль неожидан и интересен: мы (взрослые) редко так смотрим.
   Вот и всё. Нет, ещё немного: я очень внимательно прошёл по первому этажу, у каждой фотографии останавливался, смотрел. Иногда подолгу. А потом оказалось, что там и второй этаж, и третий… Ну, я плюнул, и пошёл быстрее. И то ли потому что я заспешил, то ли потому что устал – но вверху хороших фото обнаружил меньше, чем внизу. А может – их и правда там меньше? Сложно сказать.

   В понедельник ходил на концерт симфонической музыки – первый раз в жизни и сразу… нет, не в Консерваторию, а в Белый дом, то бишь – в дом Правительства. Безвозмездно. Моцарт, Сарасате, Чайковский… В общем-то неплохо. Только вот у меня при входе обнаружили фотоаппарат – и пришлось идти сдавать его в камеру хранения. А потом в зале –  помимо сцены – был свой концерт: «перекличка кашлюнов». Кых тут, кых там, кых тут… И т.д. А одна дама так увлеклась, что ей пришлось спешно выбегать из зала: кых-кых-кых… Подумалось: наверное, у неё аллергия на такую музыку. «Штирлица рвало на родину». Ведущий – такой странный тип. Пиджак длиннополый причудливого кроя, волосы до плеч, весь эдак немного ломко-удлинённый, и с таким выговором, как будто он здесь «проездом из Парижу». Как это он там говорит: «дирижёур»… На фортепиано играл кореец, лауреат чего-нибудь, паренёк тонкий, махонький, из-за инструмента видно с трудом, и с опасением: а нажмёт ли он на клавиши достаточно сильно, чтобы громкий звук получился? То ли дело наша солистка-скрипачка: девушка с телом, обещающим своё обильное продолжение в будущем. Но играли оба, кажется, неплохо. Хотя скрипичные цыганские напевы мне понравились меньше всего. Кроме этой пары, интереснее всего было наблюдать за ударником. Как он сидит. Потом встаёт. Ударяет пару раз. И опять садится… Особенно на Моцарте; в Чайковском ему пришлось немного потрудиться: там-та-ТАМ--ТА-та-там, там-та-ТАМ--ТА-та-ТА… Мелодия известная, даже я её знаю – первый концерт для фортепиано с оркестром или что-то такое.
   Ходил, кстати, не один, а с дамой… Ну, мы тут в одной комнате сейчас сидим, я и две особы – и меня время от времени – сходи да сходи… Ну вот и иду, наконец. Приятная, кстати, женщина; одно плохо – замужем. Постится, между прочим… А ты знаешь, что сейчас пост?! А блюдёшь?!! Вот. А ведь есть женщины в русских селеньях, и даже в городах есть. 

   Давно уже не бывал в книжных магазинах, а тут в пятницу зашёл и – не удержался, штук пять книжек  купил… По-моему, это уже напоминает болезнь. Вот как есть игроманы: идёт человек в казино, и пока до последней нитки всё не спустит – никуда не денется. Ну, я не до последней нитки, но мог бы и не усердствовать так. Одну книжку (добрый брат!) купил сестре. Пошла сейчас новая серия забугорных сказочек, «33 несчастья», про трёх детишек, которым остроумный автор дал фамилию «Бодлер».  Такая якобы страшилка, из тех, что как раз и нравятся детям. Сам, помню, с удовольствием когда-то читал книжку Успенского по "народным" мотивам – про гроб на колёсиках, зелёную руку и женщину с красным лицом.
   Кстати, в связи с ужастиками, купил книгу стихов Олега Григорьева, про которого говорят, что это от него пошли все вот эти стихи про «маленький мальчик нашёл пулемёт..», «дети в подвале играли в гестапо..» и тому подобное. Сложный, как я понимаю, был тип,  во «взрослых» стихах ему развернуться не дали, и официальным манером он мог только детские стихи печатать. Две или три книжки лет за двадцать вышло. Всё остальное – в стол или по рукам. Но у него стихи не какие-то протестные, гражданские; просто они, с советской точки зрения, ненормальные совершенно. То есть это такой чёрный юмор, абсурд и шутовство. Как у него в одном стихе говорится про мальчика, который на маскарад пошёл в костюме Пьеро, но упал, измазался в краске, и пришёл уже не пьеро, а Арлекином. Вот этот Григорьев и есть такой Пьеро-Арлекин. В чём-то это, конечно, похоже на Хармса и иже с ними: странный, часто показно грубый смех, невероятные события, превращения существ и слов, игра слов в общем смысле (типа: потерял я ключ, перепрыгивая ключ). Мне жутко понравилось, как он человека на велосипеде назвал: ЧЕЛОвелоВЕК – так быстро ехал, что не отличишь, где то, где это, и внутри слова – вращение колеса.
  Подумал и вспомнил, что по его небольшой поэмке «Витамин роста» есть мультфильм. Не знаю, может, видела – там учитель биологии проводит эксперимент, чтобы доказать, что витамин А – витамин роста. Вот этой крысе мы будем давать морковку, богатую витамином А, а этой не будем. И первая – вырастет большая, а вторая – маленькая. А на самом деле получится наоборот – потому что один добрый мальчик «голодательную» крысу будет специально подкармливать. Мультик вполне добрый, но если в текст вслушаться – полным-полно этого григорьевского чёрного иронизирования. (Типа: а что это Петров всё не идёт и не идёт? Неужели я опять забыл закрыть клетку с питоном?)
   Купил двухтомник Есенина. На самом деле он трёхтомник, но я от прозового тома отказался. Хватит и стихов. Конечно, дома раскрыл, и конечно, читал «Чёрного человека». В примечаниях пишут, что, мол, большое впечатление на Есенина, по его же словам, пушкинские «Моцарт и Сальери» оказали. Кто бы сомневался. Стоило ли на это специально указывать? Всякий кто читал и то и это сразу скажет: неспроста! И там и там – «чёрный» человек (впрочем, я где-то у Блока встречал тоже – чёрного человека.. хотя это ничему не мешает: Блок,  разумеется, читал Пушкина, а Есенин – их обоих. Это развитие и излом темы. Получается, что Есенин – Моцарт? Хотя это жутко условно и не из той оперы. Или так: Есенин то ли Моцарт, на сгибе лет («отшелестела роща золотая…») вдруг обернувшийся, ставший Сальери, или Сальери, до поры сам из себя выдумывавший Моцарта – а тут устал, и не смог дальше… Ведь про  него (Есенина) кое-кто говорил:  что вся его широта и простодушие – это игра, маска, притворство, и что он каждый свой вздох чётко и веско рассчитывал (совсем как тот хитрый крестьянин, который перед барином прикидывается дурачком – потому что это выгодно, а как барин отвернётся, тянет всё, что плохо лежит), и стихи писал очень рассудочно, склеивал чужие идеи, мысли, образы… Так что на роль Сальери он подходит вполне. Но, правда, по смерти – Моцарт. Так что крути, как хочешь. А я всё читаю, да перечитываю, а один раз даже на диктофон записал: истинно дикое зрелище (впрочем, оно и должно быть таким – воющим).
   Ещё книжка – диалоги с Бродским какого-то Соломона Волкова (вот здоровское сочетание, да? «красная шапочка, пошли со мной?» – «не пойду, ты обрезанный»), в эмиграции, конечно. Очень интересно послушать почти живое слово уже не живого умного (остроумного?) человека. Он, как ни странно (с его этой сдержанностью, тишью чувств), любил Цветаеву, яростней которой в русской поэзии ещё поискать. Среди женщин, наверно, и не найдёшь. Среди мужчин? С трудом. Футуристы, да и то – как сказать… Там много было проходных, ненастоящих людей. Маяковский отчасти (кстати, она на его смерть целый цикл стихов написала, среди которых чудесный иронический – разговор на том свете Маяковского и Есенина: поможем, Серёжа? – поможем, Володя), да Хлебников, пожалуй; да, он по дикости ближе всего к ней стоит. Вообще я скажу – она хоть к футуристам не относилась, по сути – футуристка футуристкой. В хорошем (если тут может быть хороший) смысле слова.
   Ну и вот. Читаю я эти диалоги, речь о Цветаевой, и этот Волков поднял вопрос о эротизме стихов, а Бродский и отвечает: да эротичнее стихов Цветаевой ничего нет, ей никто и в подмётки не годится, возьмите, хотя бы, стихи, посвящённый Софье Парнок…
   Я взял – да и взял. Дома у нас полное (почти) собрание её сочинений, мама для себя покупала. Все три тома стихов извлёк, лопачу. Нашёл. Цикл называется «Подруге».
   Кстати, имя Софья Парнок я слышал, даже кажется, что-то читал, хотя не помню что и как. Она тоже поэтесса была, старше Цветаевой лет на 7-8. То есть, во время их …как это назвать? Романа? Слово какое-то немного сомнительное. Может, лучше – увлечение? У-влечение, со-влечение… Есть ещё отвратное слово «отношения». У них были отношения. Фу, меня тошнит от этой формулы. Я тут вижу что-то механическое: мотор и колесо находятся в отношениях, люди же влекут друг друга. Значит, в пору их взаимного -влечения, Парнок было лет тридцать, Цветаевой года двадцать три. Сразу же клише выскакивает: опытная светская львица соблазняет сорванца-девушку-львёнка. Хотя не знаю, как там всё было. Влезать в чужие души чёрными ходами – не первое, что приходит мне в голову, когда я рассматриваю творчество. Могу только сказать, что, кажется, это продолжалось год-два и Цветаева тогда уже была замужем, и мужа любила, и кажется, любила его до конца жизни.
   Но стихи, я их прочитал, отличные стихи, звенят от напряжения и муки. Вероятно, писались или после разрыва, или в предчувствии его, замечательные, я их буду ещё перечитывать. Там почти нет «телесной части», далее поцелуя и прикосновения – ничего, но об этом говорится так, что больше и не нужно. Это заставляет задуматься.
   А потом примечания читаю и там ещё сносочка даётся: см. то-то в пятом томе. Посмотрел: «Письмо к Амазонке» – это рецензия, а точнее, реплика одной даме, написавшей книгу, как понимаю, соответствующего, амазоньего, содержания. Интересно почитать, и написано художественно. Суть? Рассуждение на тему любви женщин друг к другу, как это происходит, куда течёт и чем кончается. Горько кончается. Главная мысль:  о невозможном ребёнке. О том что любовь всегда любовь, а естество всегда естество, а раз так, то от любимой хочется иметь ребёнка, но невозможнее этого ничего не придумать, а мысль всё буравит мозг, но это невозможно… И сначала – как бы в шутку: Я бы хотела… но это же не… Ха-ха. А потом всё становится серьёзнее. И начинаются подозрения и раздоры: я знаю, ты меня бросишь, ведь ты хочешь ребёнка, а я не могу его тебе дать… И так, сообща, они и роют между собой траншею. Ну и т.д. Такой разбор женской психологии. Что интересно, вариант, когда они остаются вместе, бездетные, до конца, вот эта тотальная верность любви, кажется Цветаевой скорее отвратительной, чем какой-либо ещё. Значит, ребёнок выше любви. Приёмный ребёнок тоже ей кажется сомнительным… Читал я, читал и думал: ничего, скоро, лет через 20, а то и раньше, эта проблема разрешится. Наука не стоит на месте. Выдумают способ сливать яйцеклетки…–  и вот тогда мужчинам придётся туго (при том что саму процедуру, почти наверняка, придумают мужчины… любознательные существа…)! Невозможное станет возможным. Вообще, я с большим любопытством смотрю в будущее – столько разного интересного нас ждёт! Мир изменится самым невероятным образом, стоит только немного подождать.
   А ещё я пошёл в кино и посмотрел «Догвиль» Ларса фон Триера. Я знал, что от такого режиссёра можно любого фортеля ждать, и в любом случае просто не будет, но он меня смог удивить, молодец. И что самое главное: не только всякие формальные трюки имеют место, но и кино хорошее получилось. Я бы даже так сказал: давно такого хорошего кино не видел. Ну, может, я и не то кино смотрю в основном, поэтому и прохожу мимо, но всё равно. Последнее, пожалуй, это «Андрей Рублёв» был. Но «Рублёв» большего напряжения требует, там себя заставляешь быть внимательным, а здесь не совсем так. Кино, на самом деле, страшное. Подача сплошь ироническая, и ужас как бы скрыт, маскируется (примерно так, когда человеку страшно, он пытается шутить и бодриться), но ужас там везде, чуть-чуть стоит копнуть, задуматься над происходящим – и сразу не по себе становится. Человек чудовищем предстаёт, а человечество… Ну да – Левиафан, вот тебе и чудовище. Кстати, точно, и фильм тогда – красавица и чудовище – в вывернутой форме: красавица влюбляется в человека, а на поверку он оказывается чудовищем. А в конце она и сама становится чудовищем… Ну это уже – из легенды о драконе, бессмертном, потому что – кто его убьёт, тот сам станет драконом.
   Весь фильм: тихий, монотонный, блёклый абсурд, отчего развязка, несмотря на свою предсказуемость, всё равно неожиданна и очень действенна. Выстроено всё очень верно, тут можно только похлопать режиссеру и сценаристу… Да и всем прочим.
   Там ведь как начинается: показывают нам план этого городка сверху, и думаешь – занятно придумано… Ага, вот она, центральная Elm street, что уже смешно, потому что совсем как «Кошмары на улице Вязов», вот будка пса по имени Моисей, рядом кость нарисована, вот дом главного героя, которого, кстати, зовут Томас Эдисон… Занятно. А потом – кино идёт и ты понимаешь: это не на пять секунд – весь фильм вот так: люди не в домах живут, а в прочерченных на полу квадратах, полют несуществующие сорняки, открывают невидимые двери… Никаких стен и всё видно… Это впечатляет, и сразу же ссаживает с привычных рельс. Очень интересно. И даже дополнительные эффекты обеспечивает. Скажем, там есть сцена, где главную героиню насилует один тип. Так вот, он себе «работает», а в это время люди на улице о чём-то говорят, спрашивают, не знаете, где этот? (тот, что насилует) – нет, не знаю, может быть в саду? А мы всё видим одним кадром, стен-то ведь нет: на переднем плане разговор, а сзади, на полу – это происходит…
   Не знаю, надо ли сюжет пересказывать? Нужно ли? Ну, очень коротко, попробую. Есть такой абстрактный американский городок (то что по-английски town называется (деревня, по-нашему, только поприличнее)), Догвиль. Название, разумеется, символическое: Собачий город, и люди по ходу дела «превращаются» в животных. Надо заметить, что в конце концов в живых останется единственный житель – и это будет настоящий пёс… Кстати, я тут кой-какую параллель могу с «Собачьим сердцем» провести. Здесь люди, попав в ситуацию, когда их никто не ограничивает, перестают ограничивать себя сами, утрачивают всяческую мораль, становятся животными. У Булгакова ведь тоже самое происходит, только не до конца, он добрее – у него добро побеждает, не даёт злу непоправимо развиться. Ведь Шариков не потому безобразничает, что в нём проснулся уголовник-человек, а потому что к его собачьему уму приложили человеческие возможности в одичавшем обществе. Ведь когда он псом рвёт чучело совы и разбивает портрет Мечникова и когда он человеком склоняет к сожительству девушку-подчинённую и пишет кляузу на профессора – это ведь одного ряда вещи, на самом деле.
   Ну вот, видишь, как я краток? ..Тихий, мирный, пасторальный городок. И в этот городок попадает беглянка; девушка, спасающаяся от гангстеров (время действия, вероятно, великая депрессия, двадцатые где-то годы). Её не выдали, приютили. Оставили жить – сначала на «испытательный срок», потом всерьёз и надолго. Всё, типа, отлично, отношения хорошие, она ходит, всем помогает. Ей такое занятие придумали – помогать жителям по хозяйству; те ей платят, все довольны. Но мал-по-малу отношения портятся, начинаются трения, а тут ещё время от времени приезжает полиция, заявляет, что вот разыскивается такая-то, если кто увидит… И происходит следующее. Девушке-то деваться некуда: если она уйдёт из городка, её практически наверняка опознают и выдадут полиции, а там всё схвачено, ну и – это для неё чревато просто смертью. То есть ей приходится оставаться на месте. И люди постепенно начинают это понимать: что она от них полностью зависит, и сделает всё, что только взбредёт им в голову. И эта мысль о вседозволенности разъедает их, разъедает, и в конце концов они перестают воспринимать девушку эту как человека, она для них – рабыня или даже ещё вернее – скотина, для кого-то тягловая, для кого-то – сексуального назначения (там ведь иронический голос за кадром так прямо и говорит: забавы с девушкой для мужского населения Догвиля стали такой же невинной шалостью, как «делишки» крестьян с овечками и коровками). Занятно: они перестают её считать человеком, а на самом-то деле – они сами перестают быть людьми).
   Она всё-таки пытается бежать, её ловят, сажают на цепь, цепь привязывают к железному колесу, и девушка таскает его за собой, на шее колокольчик… Но как же я буду спать? Я же не занесу колесо в дом! – Ничего, мы всё рассчитали: цепь достаточно длинная для того, чтобы ты дошла до кровати.
   Наконец они её всё-таки выдают бандюкам. И тут происходит следующий фортель: главный бандит, оказывается, её отец… Ну, семейный дела: не договорились о чём-то, вспылили, автоматная очередь вдогонку… Ничего страшного. У неё, видите ли, идеалы, и никакого желания помогать отцу в его нелёгком деле. Но после каникул в Догвиле девушка несколько пересмотрела свои взгляды и решила, что стать папиной правой рукой – совсем не так плохо, как когда-то казалось.
   Ну и первый её приказ, ясно какой: всех расстрелять, город сжечь. Кстати, в этом месте зал начинается радостно смеяться и громко хлопать в ладоши. После сеанса, когда большинство вышло, а я ещё  сидел, потрясённый, и смотрел титры, рядомсидящий мужчина сказал своей спутнице: самое страшное тут что? то, что каждый раз на этом месте люди начинают хлопать… И я подумал: а ведь он прав. Получается, что христиане из нас, прямо скажем, хреноватые – пусть люди наделали дел, но убить – это на зло ответить злом, ещё большим… Зато я не хлопал; я хлопал потом – оценив режиссёрскую задумку… Если бы приказом устроить конец света в одном отдельно взятом городе всё и ограничилось, было бы одно; но этот Триер всё-таки умён, собака, и придумал отличный ход: он усугубил. Если бы дело ограничилось словами – посмеялись бы зрители и разошлись. Но он ведь всё показывает (хотя и как-бы вскользь, второпях, короткими штрихами, но так, что на миг ты веришь: всё это по-правде). Не каких-то абстрактных людей абстрактно наказывают, а именно УБИВАЮТ, они плачут, бегут, умоляют, воют, а их – тра-та-та – и нету. А у одной особо вредной дамы семеро детей, так вот – их расстрелять одного за другим, на глазах у матери. Последний – грудной малыш. Да-да, стреляйте. Вот тут-то зал и затыкается: страшно, стыдно. А собака остаётся. Она ведь просто собака, и никогда не строила из себя человека. 
   Вот такие пироги; а кино, правда, хорошее. И Николь Кидман в главной роли хороша, в том числе и внешне. Похоже, развод ей пошёл на пользу... И где ещё увидишь голливудскую суперзвезду в цепях и с колокольчиком на шее?

  Тут вчера посмотрел фильм один японский, «Противостояние» называется. Боевик, но довольно занятный и красивый. Action-сцены они умеют снимать обалденно. Ведь вроде жуткие вещи показывают, а всё равно – красиво, завораживаешься прямо. И юмор кой-какой есть, чёрный такой. И конец довольно остроумный. Там весь фильм в чём заключается? – Двое мужчин борются за обладание одной женщиной, только она им не столько в физическом плане нужна, сколько в метафизическом. Обладая ей, приобретаешь некую потустороннюю силу, и можешь горы воротить. И весь фильм нам недвусмысленно говорят – вот этот тип – плохой, а вот тот – хороший, и женщина думает так же, и этот хороший побеждает, трам-пам! фанфары. А потом: прошло 99 лет, мир в руинах, опять встречаются те же трое, и этот якобы хороший говорит: ну вот, в этом мире разрушено всё что можно было разрушить, брат, дай мне дорогу в другой мир! И женщина: Как же я ошиблась! …………Так выпьем же за то, чтобы ошибались мужчины, а женщины всегда оказывались правы!
  В субботу ездил я по книги, ну, то есть – забрать причитающиеся мне экземпляры стихо-сборника (чуть не сказал отстойника… я его полистал и возникло позорное желание сказать, что кроме моих стихов там нет ничего хорошего. Есть, но очень немного.) Загрузился я; оказалось, что нелёгкое это дело – 20 одна нетолстая книжка, а плечо тянет, как гиря, иду к метро, удивляюсь, как это погода испортилась – выезжал, небо чистое было, а тут уже чуть ли не накрапывает уже, а у меня зонта нет, и поехал я в книжный, отдохнуть душой. Зашёл, тишь, народу мало, гуляю между полок, ничего особенного не нахожу, и тут вдруг натыкаюсь на полку с вывеской «Эротика» или что-то в этом духе. Конечно, я не мог пройти мимо. Ну, всякие там книжки в роде «Как сделать приятно женщине за пять минут» я и не думал смотреть. И даже на «Камасутры» и «тантрические сексы» не обратил внимания. Сейчас мне это не очень интересно. (Разве только читать кому-нибудь вслух? Но кому??) Гораздо интереснее – фотоальбомы. Полистал я парочку, даже подумывал купить один, потом решил – нет, приятель, прибереги-ка эти 800 рублей на что-нибудь другое. То, что я увидел (причём, бесплатно), всё равно уже никто не отберёт. А фото некоторые очень даже ничего. И в смысле формы и содержания. Я ведь отчасти любуюсь, а отчасти думаю: так, заметил, как они расположены в кадре? Откуда свет падает, куда направлен взгляд? То да сё. В общем, проигрываю в голове гипотетические будущие фотосессии, образовываюсь, так сказать. Хотя чёрт знает, может, человек важнее выделки кадра. – Я там такую девушку увидел, просто рот разинул. И не в том дело, что она голая рядом с другой девушкой (хотя это, что скрывать, приятно), но она сама, её лицо, её взгляд – такие, что ничего не могу сказать. Завидую тому фотографу, что увидел её и снял – это просто лицо не отсюда, а из какого-то другого измерения. То есть смотрит она в тебя, и думаешь: то ли она ангел, то ли что похуже, но не человек, точно. Собственно, из-за этой фотки я и думал купить альбом, но всё-таки не купил.
  А купил (что-то вроде компенсации) другую книжку, рядом стоявшую. «Феномен порнографии». О ней, любимой. Что такое порнография, откуда взялась, и что с ней делать. Интересно будет поштудировать на досуге. Пока что полистал, и, к примеру, вот какой факт вычитал про древних греков. Ну, то что у них гомосексуализм был, мягко говоря, распространён, это я знал и раньше, но вот о причинах некоторых наслышан не был. Оказывается, дело не только в том, что они не такие зашоренные были, как мы, а ещё и в том, что считалось, – мальчик может стать мужчиной, только в как можно более тесном общении с мужчиной, во всех смыслах. То есть если нету у тебя наставника, то ты и не мужик, а баба.Занятно, да? И с другой стороны: если мужчина не выполняет важной общественной функции по воспитанию подрастающего юношества – он ущербен, и не совсем мужественен.
  Так что думаю, книга небезынтересная. Да и иллюстраций много… И никаких чёрных полосочек не пририсовано – всё в полной красе.
  Вчера после работы спустился в метро, в вагон зашёл, стою, жду. Поезд тоже стоит. Стоим. Людей всё больше и больше, набиваются, душно... Минут 20 стояли (при том, что обычно стояние дольше минуты не продолжается, да даже и минута – долго). Кто-то уже выходит, одна дама машинисту по внутреннему динамику говорит: Скажите, мы долго будем стоять. – Не знаю.  – А что случилось. – Не знаю. – Так узнайте. – Нам не сообщают. – А на следующей остановке то же самое. – Не знаю. – А мы долго ещё... – Пользуйтесь наземным транспортом.
  А потом один парень звонит своему приятелю, который тоже в метро, но на несколько остановок впереди стоит. Поговорил и сообщает окружающим: Там кто-то под поезд бросился. Убирают. То есть убрали. Там уже состав пошёл.    Скоро пошли и мы. А я тут вспомнил слова Энди Уорхала: «в 21 веке каждый получит право на 15 минут славы».   –- А вот этот человек даже 20 минут получил, хотя и посмертно... Как глупо.

  В воскресенье устроил себе экскурсию по злачным местам... То есть пошёл в музей, не пугайся. Вообще-то направлялся в Пушкинский, но по пути несколько передумал, решил ещё в одно место заглянуть. Заодно немного прогуляться. Итак, пришёл я в Дом фотографии и узрел там следующее:
  Выставка некоего авангардиста 20-ых годов. Тип многосторонний – и картинки рисовал, и костюмы театральные, и актёром был и т.д. Какие-то конструкции из дерева и металла – вроде абстрактных картин, только выпуклые, так сказать. Вообще – явно к абстракционистам-конструктивистам принадлежал. Мне это направление не очень нравится, но – посмотрел...  Самое занятное у него – фотоколлажи. Они тоже немного в духе абстракции – но не по содержанию, а по форме – то есть по расположению отдельных кусочков картинки – сообща они подчиняются некоей геометрической структуре. Содержание – всяческие расфуфыренные девицы и буржуи в духе «Мистер-Твистер, бывший министр»... Как я потом прочитал из аннотации – это вырезалось из американских глянцевых журналов (тогда ещё железного занавеса, видимо, не было).
  Запомнилась такое непонятно что, где внизу была наклеена овальная нежно-красная этикетка с виньетками и надписью: «Напиток земляничный. Заведение натуральных ягодных вод». Повеяло какой-то древностью, обстоятельностью и захотелось земляники. Я даже думал это щёлкнуть, но решил не рисковать. Вокргу вроде бы никого, а всё-таки ну его... Народ-то дикий. Посмотрел, пошёл дальше (выше), чьи-то фотопейзажи.. Потом выставка, посвящённая чьему-то скольки-то-летию... Совершенно скучные фотки из серии: я с братом, я со сватом, я с друзьями, мне вручают премию... Ну что-то такое, что может быть интересно близким людям. Зато в соседнем зале вперемешку с фотографиями были какие-то стихи (неужели этого товарища?), довольно занятные, или информативные, по крайней мере – как бы такая прогулка по старой улочке Москвы с ретроспективным взглядом-рассказом (а вот здесь в 20-е годы жили такие художники, а вот так они дружили, а вот так они ссорились, а вот здесь была художественная студия, где один художник-ученик нарисовал голую девушку с зелёным задом, а художник-учитель сказал, что или этого *** выгонят, или он сам уйдёт).  Вот это мне понравилось, а ещё, в другом зале, выставка черно-белого фото одного француза...Я даже записал: Жан Батист Ин. Крупным планом цветы, и – обнажённая женская натура... Тут ты конечно скажешь: Ага, так я и знала! Ну да. Но, правда, снято очень красиво и без экстремизма. По трём фоткам я что-то вроде схемы нарисовал, так что теперь тебе воспроизведу довольно точно, хотя и словами:
  а) как бы песочные часы – низ грудной клетки (без груди) – талия – верх таза: в середине кадра пупок (чёрная вытянутая по вертикали расщелина... странный такой пупок), и вверх-вниз от него – явственно видна полоска из лёгких пушистых белых волосков - ворс такой... Очень красиво.
  б) обнажённая, лежащая на спине, головой к камере, в позе как бы дремлющей: левая рука отведена назад, заломлена и подложена под голову, голова несколько склонена набок, вправо (видны затылок, макушка – только волосы), правая – заломлена, закрывает лицо, подложена кистью под локоть левой.. Довольно сложная структура? Но выглядит хорошо. Плюс за левой рукой красиво вырисована грудь, сосок (вторую грудь не видно, за рукой), и вообще – больше ничего не видно – ракурс такой.
  в) женский торс, под углом, вполоборота, видны груди и верх живота. Отличное построение тени. «Дальняя» грудь выделена жирных чёрным силуэтом, «ближняя» ещё красивее: тень широкой полосой пересекает её, проходит по соску, до нижнего края, срывается с него и длинным зигзагом скользит вниз, по рёбрам – причём сначала с большим размахом вправо-влево, а потом всё уже и уже... Двумя словами я это обозначил: «Чёрная молния».   
  ...И тут я всё-таки пошёл – в Пушкинский музей, на выставку фотографий из Нью-Йоркского, что ли, музея современного искусства. Там много было интересного... Сначала думал запоминать, а потом плюнул и стал смотреть так просто. Там были фотографии от самых первых (первая половина 19 века) до почти новых (годы так 70-80-ые двадцатого). Старые – конечно – портреты суровых американских бюргеров, индейцев, пейзажи – всё жутко засвечено.   Но тогда по-другому нельзя было. А ведь если вдуматься: 1840-ые... Если бы Пушкин потерпел немного с дуэлью –  мы бы могли видеть его фотографию.. то есть, пардон: даггеротип.
  Чем ближе к нам, тем совершеннее фото. А с какого-то момента – и издевательскее. Ну там, один тип снял свой автопортрет: спиной, и не побоюсь этого слова – задом к камере. Причём – волосатым задом. А у другого фотография... хотя это не верное название... скажем так: изображение женского лица, портрет, состоит из большого количества маленьких фотографий. Типа, как раньше распечатывали картинки, составленные из буковок (помню у нас дома, я ещё в школе учился, висела одна такая: обнажённую барышню собой изображала).
  Потом ещё посмотрел фотографии товарища Родченко. Неплохие фотографии. На выходе купил альбом с той американской выставки – теперь дома буду разглядывать, мотать на отсутствующий ус.
  ...Ехал домой, в метро, писал стихи, тут вдруг рядом сидящая дама средних лет: «Это вы что – стихи пишете?» – «Угу». – «Так быстро...» – «Как полу...»

  Вот, кстати, тема – Франция. Тебе нравится Франция? Эйфелева башня, Мон-мартр, Лувр, Мулен-руж, Макдональдсы, в которых Биг-мак называют Ля Биг-мак, мужчины, которые говорят, как в рекламе мыла (...ПрезАнт пер вуУ... я, смеясь, предположил, – не намекает ли он этим подарком, что мадмуазель неплохо бы помыться?), а ещё лучше – женщины... то есть фамм, которых, как известно, надо почему-то искать, хотя, они, кажется, никуда и не прячутся особо...
  А мне, уж не знаю почему, Франция никогда особо не нравилась. Для меня Франция, это что-то деланное, ненатуральное, бутафорское, что ли. Не страна, а декорация, вродё потёмкинской деревни. Или это всё из-за бесчисленных костюмных фильмов про королей, Анжелик, мушкетёров и прочая? Хотя я, конечно, преувеличиваю. Есть и приятное: французский поцелуй, например. Амурные штучки, маркиз де Сад, Синяя борода, опять же («что-то скучно стало... жениться, что ли?»), мой дальний родственник, Кот в сапогах, из современников (-ниц) – Милен Фармер. «Нотр-Дам» нравится. А вот литературу их я, почему-то, никак полюбить не могу, хоть ты тресни. Когда любил детективы, читал английских и американских авторов – Дойль, Кристи, Чейз, Чандлер  и т.д., а Сименона  раз взял в руки томик, полистал-полистал, отложил, да и бросил. Не понравилось. С фантастикой тоже самое – читал наших, агличан, американцев – вот и всё. Я ведь даже хрестоматийных Дюма и Жуля Верна почти не трогал. Нет, фильмы смотрел, всё нормально. Но вот взялся как-то в преподнятом настроении за «Мушкетёров» – и жестоко разочаровался. Если уж этих не читал, то что говорить о серьёзных людях, типа Флобера или Пруста? Хотя, казалось бы, темы у них... Вот у Флобера – «Госпожа Бовари», о дамочке, которой наскучил муж, и она за ради разнообразия находит любовника. А у Пруста гомосексуальные темы затрагиваются, правда смутного – мужчина-мужчина – вида, но и это может быть небезынтересно, хотя бы с психологической точки зрения. (...Читал как-то роман с довольно безумной задумкой – там живущие в начале 20 века авантюристы решают устроить то, что сейчас называют банк спермы, только не простой – а – великих людей. Вот они вычисляют таких супчиков, подсылают к ним свою сотрудницу и она берёт, так сказать, пробу. В том числе, и к Прусту она наведывается, но там всё непросто – ведь он гомосексуалист, и как женщина гостья его не интересует...или наоборот – интересует только как женщина?.. В общем, ей приходится облачиться в мужской костюм, засунуть в штаны банан... на что только не пойдёшь... во благо человечества.)
  ...Хотя кое-что всё-таки читал, что-то даже нравилось. Но сходу могу вспомнить только Экзюпери с его хрустальным «Принцем» (я и другие его вещи читал, например, «Ночной полёт» – где самолёт «превращается» в корабль, плывуший по бурному морю...) – мне кажется, эта книга не столько для детей, сколько для взрослых – чтобы они не становились СЛИШКОМ взрослыми, слишком скучными, сухими и тупыми.... На самом деле, если говорить не о народной, а о литературной сказке, то, как правило – она не для детей писалась. Писатель воспринимает сказку как способ в обманчиво простой форме донести до читателя сложную мысль. Ведь можно о любви и ненависти написать эпопею с сотнями персонажей, а можно маленькую сказку, и поставить вопрос острее. К тому же сказка, как жанр условный, даёт больше свободы, развязывает автору руки. Сказки Гофмана, Андерсена, Пушкина – не для детей. Андерсен так тот вообще возмущался, когда его называли детским писателем и утверждал, что пишет свои истории исключительно для взрослых... Да и народные сказки не сказать что исключительно для детей придумывались. Изначально это был способ передачи сакральных знаний о происхождении мира, о появлении человека, о его месте в этом мире, о тех сущностях, что его окружают. Только потом всё это превратилось в развлечение и способ усыпить ребёнка без применения хлороформа.
  А Экзюпери написал очень тонкую, звучащую вещь. Полную юмора, нежности и добра... Даже удивительно, как такая вещь могла появиться в век, на который, по Блоку, легла «тень Люциферова крыла»... А автор умер совсем так, как и должен был умереть автор такой книги – улетел – и больше его не видели.
  Выходные провёл почти бессобытийно. В пятницу после работы домой шёл-ехал обходными путями. По Садовому кольцу мимо МИДа на Арбат. Погода была зябкая, так что, в общем, прогулка была не из самых приятных. Так что я юркнул в книжный магазин и часа на полтора там затерялся.   Мимоходом видел подписывавшего книжки писателя фантаста, которого я когда-то читал; но это меня не очень заинтересовало... Фотоальбомы полистал... Разного качества.
  Потом ходил, выбирал, что бы купить. Выбор для меня – это почти всегда мука. Когда я начинаю взвешивать достоинства и недостатки – это может продолжаться до бесконечности, особенно, если меня никто не гонит (ну, давай, давай...). Нет, если я заранее чётко знаю, что мне нужно, это другое дело, но когда чёткого представления нет...
  Выбирал я, выбирал... Купил книжку с чарующим названием: «Сквернословие как социальное явление». Интересная вещь, в частности, из неё я уже узнал, что в Этрурии (это была такая страна на территории нынешней Италии) в качестве знака бессмертия души ставили монумент в виде фалла (то бишь - возбуждённого полового члена) – я как представил себе эту картину... Ну, представь – кладбище – и везде – ОНИ.......... Потом ИХ стилизовали в простые вертикальные плиты... Так что, по сути, и те надгробия, что сейчас ставят на могилы – те же самые возвещающие бессмертие фаллы, только не все об этом знают. Между прочим, и крест в некоторых системах расшифровывается как знак соития, соединения мужского и женского: где горизонтальная планка – женская, а вертикальная – мужская.
  Ещё в той же книжке видел шкалу оскорбительности – какие вещи, с точки зрения современных американцев, самые малоприятные. Занятно. С удивлением обнаружил, что самое оскорбительное для них слово: Motherfucker, которое, судя по фильмам и репперским песням, чуть ли не равнозначно слову «друг». Причём, судя по шкале, это слово даже оскорбительнее, чем прямое насилие (ну, например – пощёчина или что-то в этом роде). Дальше идёт Cocksucker и близкородственное Cockteaser, дальше - всем-известное – Fuck, дальше Cunt, Cock, Pussy, потом что-то вроде Shit.  И кстати, все эти слова считаются более неприятными, чем зрелище полового акта (правда, зрелище гомосексуального полового акта некоторые из этих слов-таки обгоняет), хотя, думаю, если бы мужу довелось увидеть акт, в котором участвует его супруга, а он, по невыясненным причинам,  нет, – отношение к сему зрелищу немедленно взлетело бы до уровня Motherfucker, а то и выше.
  Ну, ещё я выяснил, что ругаться иногда даже полезно – для снятия стресса, так что если вдруг захочется – ругайся смело – а если кто-то начнёт недоумевать, скажи: порекомендовал мой психоаналитик.

  «Идиот». Если говорить о внешней стороне дела, то – постановка профессиональная, качественная, можно даже сказать, стильная. Актёры хорошие, и играют прилично (и режиссёр не чудит). А про Евгения Миронова по этому фильму вообще можно, почти без запинки, сказать, что он – гениальный актёр. Ну или так: один из лучших актёров современности.
  Ты читала Достоевского? Я – не особо. В школе проходили «Преступление и наказание», я, как в меру прилежный ученик, на летних каникулах прочитал... Со смешанными чувствами: умом понимаешь, что книга хорошая, а читаешь – и воешь, читаешь и воешь: не хочу-у-у-у... Не втекает книга в тебя, а цепляется всеми углами, каждым словом в глазу застревает, пихаешь её, – с трудом входит. Дочитал; Раскольникова отправили на каторгу, там он прозрел, проложил дорожку к богу... – а я с облегчением захлопнул книгу с твёрдым решением: Достоевского в руки больше никогда не брать – за ради собственного же душевного спокойствия и здоровья.
  А теперь вот думаю – может, рискнуть здоровьем, почитать чего-нибудь? Уж больно толково это выглядит в фильме. Какие характеры, какие идеи... Правда, за эти вот идеи уважаемый мною Набоков Достоевского и не любил, но тут я с ним не соглашусь – и идеи хороши, если с ними не перебарщивать и если они – есть. (А ведь часто: Вот как я сейчас скажу!! – и кинет какую-то банальность или вообще пустое место.. Апчхи!) Мышкин говорит о смертной казни так, как и я бы хотел сказать, если бы умел. Он безусловно здесь «подслушал» мысли Достоевского – который сам был в подобной ситуации: по молодости состоял в кружке петрашевцев, его поймали, арестовали, назначили к казни – и в последний момент заменили казнь на каторгу; – так что он на собственной шкуре ощутил, что такое – знать, что через полчаса тебя не станет, и ничего изменить нельзя... Нет, смертной казни быть не дОлжно. Не говоря уже о такой штуке, как гуманность (а о христианских добродетелях я, безбожник, даже и пикнуть боюсь), это просто нецелесообразно и бессмысленно.
   Жестокость наказания влияет на преступность лишь в ближней перспективе, а то и вовсе не влияет. Ведь всякий преступник, разумеется, полагает, что его не поймают, а раз не поймают, то какая разница, что бы с ним сделали, если бы поймали? Если же говорить о преступлениях идейных, связанных с фанатизмом того или иного рода – тут вообще смешно думать о действенности смертной казни. Человек, идущий на преступление во имя идеи – о себе персонально не думает, он ощущает себя частью этой идеи, а идею убить нельзя. Такой человек безразличен не только к чужой смерти, но и к своей собственной, в каком-то смысле, она даже нужна ему – приняв смерть достойно, он тем самым укрепит свою обожаемую идею. Есть масса свидетельств, что русские революционеры конца 19 – начала 20 века на казни вели себя настолько выдержанно, что вызывали уважение даже у своих врагов. Про современных религиозных и прочая фанатиков и говорить не приходится – для них смерть – это вид рекламы. Отсюда странным образом следует вывод – убивать таких людей – значит, идти у них на поводу. Убьёшь одного – придут десять новых. Всё равно, что иметь дело с мифической Гидрой.

  В московском дельфинарии я был в первый раз. Район убогий, застроен серыми и разными другими корпусами то ли фабрик, то ли ещё чего, – такой как бы рабочий пригород, что ли; уныло, обшарпанно, уродливо. Хорошо хоть зелень – она немного скрашивает впечатление. Сам дельфинарий тоже такой советской постройки, отчего сразу становится неприятно, когда видишь на стенах мозаичные картинки детей с дельфинами… Помню, у нас в школе тоже были подобные мозаики, только без дельфинов. В зале тускловатое освещение… Или мне так кажется, потому что такие выступления я раньше видел только на открытом воздухе? Тут – в здании, и это давит. В зале детей, как собак нереза… то есть – много.
  Посмотрели. В общем-то, нормально. Чего-то супер-навороченного не было, но – местами было интересно, местами смешно. Большой дельфин белуха, морской котик, морской лев, маленькие подвижные афалины. Длилось час. А потом ещё полчаса ожидания в очереди – чтобы сфотографироваться с живностью. Гладкая, тёплая, упругая кожа у дельфинов.
   Потом пошли, погуляли немного (время было), зашли в какой-то торговый центр, я купил пару эфирных масел – некая левзея и кедр, по дешёвке, по 50 рублей. Вот теперь гадаю, в чём суть разницы между этими за 50 и другими – за 300 рублей? То ли концентрация ниже, то ещё что.
 Потом ещё по каким-то шмоточным местам прошли…Тут мне и было сказано: привыкай – вот женишься, будешь так с женой ходить, мучиться. А по-моему, если без чрезмерности – это даже интересно: особенно: наблюдать, как ОНА выбирает – это тем не нравится, то этим, здесь цвет не идёт к её помаде – пока не устанешь, этому хочется улыбаться.
  Вечером ходили на Нотр Дамм. Я – во второй раз. Что сказать? – зрелище грандиозное: песни, танцы, трюки, декорации, не просто так, а действующие, световые эффекты… Именно что зрелище. В зале – куча девочек и мальчиков с лентой через плечо – выпускники; думал, будет ор – нет, обошлось, в основном.
  Пели в некоторых местах чуть по другому, чем я слышал раньше. Попробовал ради интереса поснимать. Первое действие прошло нормально, кадров 60 нашёлкал, сижу в перерыве разглядываю, что получилось, и тут подходит какой-то тип «я из организации по защите авторских прав», прошу вас стереть всё, что вы наснимали… И сидел я минут пять стирал эти кадры. Обидно – жуть! Потом снял ещё несколько кадров, когда уже можно, когда выход – но это совсем не то.

  Выхожу проветриваюсь потихоньку. Переплавишься с одного «берега» Садового кольца на другой, и – ныряешь во «внутреннюю» улицу, как в трубу. Только туда попадёшь, сразу чувствуешь себя как на сковородке, или лучше сказать, в духовке: справа стены, слева стены, снизу асфальт, а сверху – солнце жарит. Много старых домов, некоторые отремонтированы, некоторые в лесах, некоторые так себе стоят. На первом же доме – табличка с объяснением названия улицы...
  Названия улиц – это вообще отдельная тема. По Москве походить – каких только не встретишь! И старые и новые и непонятно какие. Хочешь – улицу 26 бакинских комиссаров, хочешь – Авиамоторную, хочешь – Волхонку или Китай-городскую. Или вот Зачатьевский переулок. Хорошее название, да?   Происходит от находящегося там Зачатьевского монастыря (женского). Я далёк от мысли, что в эту церковь дамы приходили с тем, чтобы там зачать, но как-то одно с другим явно связано.
  Иду дальше, вижу здание дореволюционной гимназии, где (судя по табличкам) в своё время обучались поэты Соловьёв, Брюсов, Волошин (Соловьёв ещё и философ), а так же, до кучи, первый русский чемпион мира по шахматам Алёхин. Сейчас там музыкальная школа.
  Памятник художнику Сурикову. Вполне обычный такой: в рост, власы художественные, буйные, с боку – палитра и кисти, стоит и смотрит на Академию художеств, как проклятый. Или на Церетелиевую галерею? Тот ещё выбор.
  ...Зайти, да почувствовав себя червём-царём – погрызть металлическое райское яблочко.

  Иду сегодня и вижу вывеску: «ИНОЧИ / салон красоты». Думаю: а где ДНИ? Ну, Дни  и ночи. Нету. Тогда подумал нечто низменно юмористическое: иночи – салон красоты – значит, мы сделаем с вами такое, что вы и ночью будете сверкать и переливаться всеми цветами и формами… или мы вас раскрасим так, что любой, в кого ткнёте пальцем, останется с вами на ночь… что-то такое, глупое. Всё это за секунду-другую. А потом смотрю: иероглиф намалёван – ну, понятно, китайская (японская, корейская) грамота. Любят у нас блеснуть.
  По этому поводу, я помню, в книжке одного китаеведа читал, такой случай: приехала в Китай некая дама, жена нашего дипломата, её повели в местную кафешку, она там увидала ленты с иероглифами, восхитилась этакой красотой и попросила себе парочку отрезать. Ей отрезали, она отнесла их портному и дала ему пришить эти ленты к её платью. Пришили. А потом был конфуз – она явилась в этом платье на приём к местной шишке, и эта шишка широко открытыми китайскими глазами узрела перед собой дамочку, у которой на одной груди было написано – ВКУСНО, а на другой – ДЁШЕВО. 
  Так что с такими вещами надо поосторожней, а то неизвестно, за кого тебя могут принять.
  Тут я вспомнил Тату, с этим их: «.УЙ ВОЙНЕ». Что я тут могу сказать? Сильно. Сильнее их последних песен. Реклама, конечно, нужна, но всё-таки лучше ещё пару хороших песен написать, чем ещё пару таких маек склепать. (Что за мода пошла? Наверно, это всё «Ленинград» виноват. Мат – в поющие массы. Хотя и до них были люди неслабые, «Ноль» мне, к примеру, очень даже нравился, даже эта апокалиптическая композиция: «*издец особенно близок, *издец близок как никогда…» Были и другие, но ведь это всё не-попса, отщепенцы всякие. А тут Тату в этих майках, и апологеты дебилизма «Руки вверх» под бикалку поют «Мне с тобой зае*ись»… Нет, что-то не ладно в Датском королевстве. Видно, другие способы добавить себе вистов поисчерпали себя.

  В Третьяковке было довольно много народу (неудивительно, так всегда так), особенно – иностранцев. Ну, это же – обязательная программа: Красная площадь, Арбат, Третьяковка, Большой театр… Не знаю уж, как им это нравится; думаю, не очень, или, правильнее – не всем это нравится. Но ходят за экскурсоводом, послушненько. Стоишь порой, разглядываешь картину, а тут: топ-топ-топ, табунок набегает и искусством любоваться – ни сил ни возможностей: смотришь на этих…
  Были немцы, итальянцы, испанцы и, по-моему, американцы… Проходя мимо последних, сам не знаю зачем, сказал вполголоса: «O, that's great!» (типа: знай наших). Нет, правда, интересно: что они думают, когда это всё разглядывают? Ведь я уверен процентов на 80, что из десяти, может быть, четверо знают, слышали, что есть такой художник Malevitch, в лучшем случае один знает Репина, а уж о каком-нибудь Врубеле или, боже упаси, Shishkine – не знает никто из них. И вот они ходят – и что они думают? Интересно. (Это как я недавно в одном мультике американском видел: сын главного героя проявил  некоторые художественные способности, им заинтересовался некий спец от живописи, и вот этот спец расписывает отцу перспективы: «Ваш сын прославится, как Кандинский!» – «Кто?..» – «Как Мекельанджело!» – «Кто-кто??» – «Как Джо-Базука!!» – «А-а, понятно…»)

  Получается, какие были люди? 1) мужчины –  двойные мужчины, то есть –  с обеих сторон по члену; 2) женщины –  двойные женщины –  с обеих сторон по вагине; 3) гермафродиты –  у которых с одной стороны член, и вагина –  с другой.
  Были эти существа до крайности спесивы и всячески раздражали богов желанием скинуть их с пьедестала  –  что, конечно, богам не понравилось, и стали они судить и рядить, как бы этих вредных людишек наказать –  просто молниями зажарить или что-то поумнее придумать? К тому же дилемма тут такая: да, люди, конечно, не подарок, но с другой стороны –  прикончишь их –  и кто же тебе будет молиться, кто будет жертвы приносить? Богу без поклонников – одиноко. И тогда хитроумный Зевс придумал разделить людей попалам – с двумя целями: так они станут вдвое слабее – это раз, и два – так их станет вдвое больше: подобный приплод в столь краткий срок – вещь выгодная.
  И разрезали людей попалам, и зашили их, стянув кожу в пупок, и повернули лицо каждого получеловека в сторону этой раны, чтобы он смотрел туда и ужасался. Люди, конечно, стали творить глупости: они бежали друг к другу, пытаясь вновь соединиться, слиться воедино, но у них ничего не получалось. Они тосковали, но не расходились и мёрли как мухи. Тут Зевс проявил ещё большую прозорливость и хозяйственность, и повелел подручным: кроме лиц, внутрь повернуть и половые органы (до сих пор они оставались с внешней стороны, представляешь?), так что теперь люди, добежав друг до друга, сливались – и умудрялись если и не организовать себе потомство, то хоть удовольствие получить, чем и были более или менее довольны. Так и живут до сих пор.
  Но вот какой интересный момент. Помнишь – полов-то было три? Из них проистекает три рода сексуальной ориентации. Гетеросексуалы – это бывшие гермафродиты, половинки муженщин. Геи –  половинки бывших мужчин (то есть тех первородных двойных мужчин) и, соответственно, – лесбиянки – это половинки прежних «двойных» женщин.
  Вот и получается первая в мире концепция полного равЕнства всех ориентаций – человек любит того, с кем он прежде был слит. Если ты была частью первородной женщины, тебе естественно любить другую женщину, точнее –  любить, искать ту, которая когда-то была твоей половинкой. 

ТРАКТАТ О СЛАДОСТРАСТИИ
или Каков смысл сексуального удовольствия?

  В общем случае, человек испытывает удовольствие от секса. – Здесь я не говорю об отклонениях от нормы,  – о здоровье, особенностях конституции, подборе партнёра и т.д. – Человек испытывает удовольствие, но зачем? Он не задаётся этим вопросом, а зря. Ведь если вдуматься, здесь всё не так-то просто...
  Что есть секс в высокоразвитом современном обществе? Это менее всего работа и более всего развлечение. Поясню свою мысль. Если принять за аксиому, что естественной целью совокупления является деторождение, то секс суть работа по производсту потомства, и не более того. Возможно, когда-то так и было, хотя всё же, это маловероятно: из-за удовольствия. Полагаю, даже на самом низком уровне развития человеческого общеста сексуальная жизнь имела оттенок развлекательности. По мере того, как общественная жизнь усложнялась, культура становилась всё более изощрённой – всё более крепло представление о сексе, как о развлечении. Нетрудно найти этому подтверждение – в частности, древне-китайские и индийские трактаты об искусстве любви, широкое распространение проституции ещё в древнем мире и проч.
  Итак, в процессе развития, человечество всё более крепло в утверждении секса как развлечения, то есть не-работы, нецелесообразной деятельности... Вернее будет сказать: иноцелесообразной деятельности – поскольку цель не исчезла вовсе, она просто была подменена: секс приводил к зачатию и (побочно) к удовольствию, секс приводит к удовольствию и – побочно – к зачатию. Этот постулат всё более укреплялся, а с момента изобретения противозачаточных средств стал практически несокрушим. – Занятие безопасным сексом с естественно-целевой точки зрения абсолютно бессмысленно. Тем не менее, люди занимаются этим – осознанно – и отнюдь не чувствуют абсурдности своей деятельности; следовательно, в их сознании первичное и вторичное вполне поменялось местами.
  Получение удовольствия стало самоцелью. В результате, большая часть всего, что ныне связано с сексом, направлено на удовольствие, – всё более глубокое, разнообразное, утончённое, учитывающее малейшие нюансы чувствования, – а не на репродуктивную функцию. О воспроизводстве заходит речь только по необходимости, скупо и глухо.
  Тем не менее, к ответу на вопрос о том, зачем нужно сексуальное удовольствие, вышесказанное нас не приближает. Удовольствие ради удовольствия?... Вернёмся к началу.
    На нижнем уровне (стимул – реакция), всякая деятельность должна поощряться, либо самим результатом (последствиями результата), либо некоторым дополнением к нему.
  К первому варианту относится такая, например цепочка: я голоден – я ем. Зачем? – чтобы восполнить силы, чтобы жить. Более сложное построение: я ищу лучшее место работы – чтобы больше зарабатывать, иметь более высокое положение в обществе – чтобы полнее удовлетворять большее количество желаний – чтобы лучше жить – в конечном итоге, чтобы жить. Второй же вариант всегда связан с ситуациями, в которых личная польза неочевидна, или её нет вовсе. Если при этом отсутствует принуждение, но ничего и не происходит. Скажем, стоит заглянуть в Книгу рекордов Гиннесса – и очень скоро в голову придёт мысль: зачем они это делают? Многие достижения нельзя связать ни с удовольствием, ни с какой-либо разумной целью... В данном случае бессмысленная деятельность поощряется возможностью получить известность.
  И здесь мы приходим вот к чему: удовольствие является стимулом, поощрающим к занятию бессмысленным занятием – сексом. Ведь не будь удовольствия, какова была бы польза человеку от секса? Секс был бы просто тяжёлой физической работой – вроде таскания мешков с картошкой. Мало кто, в зравом уме, согласится задаром таскать мешки; точно то же самое – с сексом без удовольствия.
  Аргумент «дети» в современном обществе не работает. Рождаемость в странах Западной Европы столь низка именно потому, что выгода от заведения детей по сравнению с их незаведением, мягко говоря, неочевидна.
  В первую голову приходит, что в отсутствии удовольствия секс стал бы невозможен; пользуясь той же аналогией с мешками, – если есть возможность не таскать картошку, то зачем это делать? Однако такой вывод слишком резок, чтобы быть достаточным. Подумав ещё, меняем формулировку: ...был бы возможен только в определённых случаях, при наличии определённой цели.
  Каковы могут быть эти цели? Первое, конечно, – то самое получение потомства. Не спонтанное, а осознанное. Скажем, крестьянину нужны помощники, которым можно было бы вполне доверять и в последствии передать хозяйство – он, договорившись с женой, производит n-ное количество детей – столько, сколько нужно для дела, не больше и не меньше. Парадоксальным образом подобный подход смыкается с современным подходом к планированию семьи. Дело в том, что и там и там основой является изоляция репродуктивной функции секса – в первом случае за счёт её единственности, во втором – за счёт полного разделения секса на работу и развлечение. Сходство чисто внешнее; там – секс редок и случается только тогда и затем, чтобы зачать, во втором – он част настолько, чтобы можно было удовлетворить потребность в развлечении, и – лишь в редких случаях – чтобы зачать.
  При этом, не стоит думать, что секс без удовольствия был бы возможен только при необходимости завести потомство. Нет, он мог бы быть направлен и на другие цели. В частности – культовые. Известны обряды, включающие в себя ритуальное совокупление. Очевидно, что они не связаны ни с репродукцией участников ритуала, ни с их сексуальным удовлетворением. Их действия направлены вовне – в область божественного. Результатом здесь является благоприятная реакция того или иного бога. Секс в данном случае ничем не отличается, скажем, от крестного знамения или молитвы.
  Возможны и другие варианты. Секс без удовольствия может быть инструментом структурирования социальных отношений (система соподчинения... по тому же принципу, что слабый волк подставляет шею сильному: «я признаю, что ты выше меня, признаю за тобой право поступать по собственному, безоглядному разумению»).
  Секс без удовольствия может быть разновидностью гимнастики (физкультуры), как способ поддержания тела в хорошей физической форме. Он может быть спортом, вроде фигурного катания или борьбы. И так далее.
   Но мы удалились от изначального вопроса: зачем нужно сексуальное удовольствие? Ответим на него так:
  Некогда оно было нужно для того, чтобы люди не грызли друг друга и не умирали бесплодными, а напротив – плодились и множились и становились всё более процветающим видом млекопитающих.
  В настоящее же время удовольствие нужно для того, чтобы люди занимались сексом и не спрашивали себя и окружающих, зачем они им, собственно, занимаются?

  Краткий отчёт о посещении Пушкинского музея. Народу там оказалось порядочно, но хотя бы без очередей в кассу. Да, у входа стояли какая-то молодежь, с видеокамерой и микрофоном; почуяв неладное, я ожесточился. И на вопрос: «Можно у вас спросить?» ответил – нет, а потом, опережая «Почему?» – без комментариев (про себя улыбаясь). В гардеробе кой-как нашёл, куда подвеситься и двинул наверх, к astraм (к светочам искусства). Выписываю из записной книжки, с дополнениями.
  Бес меня толкает в ребро. У Аполлона, который стоит на первом этаже, совсем не божественное мужское достоинство – так себе достоинство, бывает и больше…
  Морис Утрилло «Белый дом». Подпись по-английски: White house. Деревенская хижина, стоят люди, солнечный денёк. «Большое внимание художник уделял белому цвету. Для достижения максимальной белизны, он подмешивал в краску глину, клей и т.д.» Бывают и такие белые дома.
  Шагал, Кандинский, дальше.
  Не помню автора, две нагие дамы, без определённых черт, нарисованные как бы в виде античных статуй.
  Пикассо (пройдя мимо приснопамятного «Поэта и музы») – окинув взором его работы – заслуживает пристального внимания. На его картины хочется смотреть и вдумываться – не просто радоваться интересной картинке, а смотреть и пытаться понять, что в ней, зачем и почему. Тут, кстати, совсем не важно, что имел в виду автор; важно то, что он даёт тебе посыл и ты думаешь сам. Насколько я понимаю искусство – именно это и важно в нём. Всё-равно ведь нельзя дать законченных ответов. Надо будет как-нибудь взяться за Пикассо.
   Андрэ Дерен «Субботний день». Три ипостаси, почти антиикона. Чёрный, зелёный, коричневый, белый. Ангельский лик – слева. Вытянутость. Эту картину я приметил ещё в прошлое моё посещение Пушкинского. Может быть, она не очень красива, скорее даже наоборот, но меня заинтересовала композиция. Мне показалось, что это нечто вроде иконы, навыворот: этакий потерявший всякую надежду Андрей Рублёв, в чёрных тонах перерисовавший свою троицу. Тоже три персонажа за столом, но – женщины, видимо, мать, старшая дочь и младшая. Писание лиц несколько упрощённое, отчего несколько жутко на них смотреть (плюс ещё такие цвета). Позы, направления взглядов, предметы, действия – если захотеть, этой картине можно придать глубокий смысл. В прошлый раз я что-то записал по этому поводу в книжке, уже не помню, что точно, но там я придумал имёна этим дамам (не вера, надежда… а другие), найду, вспомню, а так… Летите, голуби, летите.
   Гоген «Её звали Вайраумати». Сидит голая, боком, в одной руке сигарета (дым). Почти египетский ракурс: лицо в профиль, тело «в фас».  Точнее – в полуфас, но всё равно – не реалистично, а импрессионистично. Не мой тип красоты.
   Рокуэлл Кент (реалист). Картины гладкие, вылизанные, нечеловеческие: человек в них как бельмо на глазу природы – лИшен. Природа же – приятна; небо местами изображено чудно (в каком-то смысле): синее до боли, в градации к жёлтому у горизонта. Звери тоже неплохи: собаки, лошади. Люди – кошмар. По вылизанности близок к Дали, а там где фиолетовые горы – к позднему Рериху. Классик американской живописи 20-го века. Судя по аннотации, большой, в своё время, друг советского народа, часть представленных картин (а может и все, не приглядывался) подарены лично автором, приезжавшим в Советский Союз в 60-ые, что ли, годы. Милые картинки, приятно на них смотреть, повесить в гостиной консервативного дома. Не плохо и не хорошо.
   «Весна», Редон; «Купание» его же – Полифем у моря дует в свирель, какие-то вакхические скачки на пляже. Дама с голой грудью лежит, заложив руки за голову, на переднем плане (правый угол). В «Весне» интересно цветовое решение: преобладание коричневых тонов, с вкраплением розового; весна изображена в виде обнажённой девушки на фоне дерева, и её увидишь не сразу, потому что она как бы полупрозрачна и невыпячена на поверхность картины (примерно как сирень у Врубеля). В «Купании» – забавное смешение: люди на пляже вроде бы современные (в смысле начала 20-го века), правда, почти голые, не знаю, кажется, тогда это было не очень принято; но у берега сидит мифический циклоп, дующий в свою дудку. Сколько помню, он жил в пещере на берегу моря и жрал всё, что под руку попадалось – в смысле – людей. А потом влюбился в какую-то нимфетку… ну, то есть нимфу, хотя по сравнению с ним любая нимфа – нимфетка, хотя бы по росту. Она, конечно, взаимностью не ответила. Ну, какая-то печальная история, конца которой я не помню. И вот тут такая смесь.
  Роден «Гражданин города Кале Жан Д’Эр» - скорбь человеческого духа, воплотившаяся в теле. Укор живущим. Человек с ключом. Это совсем невесело, но сильно. Сучковатый человек с огромными сжатыми кулаками и опущенными уголками губ. Я сначала увидел, и был остановлен увиденным, а потом прочитал: во время столетней войны англичане обещали пощадить жителей осаждённого Кале, если выдадут на смерть шестерых граждан. Жан Д’Эр один из этих шестерых – он выносил ключ от города. Блин! Почему них Роден, а у нас грузин?   Посидел я около минут пять, поскорбил, а потом пошёл на выход. У гардероба видел афишу: «Вечер клавирной музыки Баха. В программе – танцевальная музыка Баха».

  Иду по серой ряби асфальта. Дома теснятся. Лавка на колёсах, торгуют растительностью: овощи-фрукты. Русский подполковник армянского рода: «Что вы мне суёте? Вот у вас на витрине большие (кабачки). Тот, тот. Чем больше, тем лучше». Чужие слова проносятся мимо и улетают ни куда. Вчера слышал, как одна женщина говорила другой: «Такой мерзкий тип, вроде еврея. Голой рукой – без перчатки, без ничего – мне в рот. И стоит. Смотрит. Будто так и надо. Отвратительно…» И я исчез. Сколько всего говорится – и уходит бестолково в песок.
  Написать текст, в котором каждая отдельная мысль была бы бессмысленна, и только сочетание мыслей давало бы смысл.

  Я раздумывал, куда бы мне в субботу пойти – в кино, что ли, с горя? Но ничего такого интересного не нашёл, всё какие-то Плохие Парни да Горячие Пироги (или как там?), и подался в музей, точнее в два. Но, в конце концов, оказалось что всё же – в один. Потому что когда я добрался до Пушкинского с желанием посмотреть на выставку гравюр-литографий, увидел стекающий по парадной лестнице хвост очереди в кассу – как-то мне сразу расхотелось туда идти: не я для искусства, а искусство для меня, решил я и ретировался. Проходя мимо храма христа, видел пару новобрачующихся пар, причём мне запомнилась одна вещь – я посмотрел на платье невесты – оно было, конечно, белое, но так как – длинное, а на улице – талый снег, то – нижний край платья сплошь был грязен. Тут я и подумал – вот ведь где символы и ирония жизни. Белый цвет означает чистоту, невинность и, пожалуй, надежду на лучшее, но этот серый ободок грязи извращает первоначальное начертание – и чистота относительна и невинность сомнительна, и надежда совсем уже не так светла..
  Так что опять я фотографии смотрел. Ничего – это полезно, да ещё и занимательно временами. На этот раз было две выставки, которые я немного (ибо настоящих названий не помню) условно назову: 1) Милицейская и 2) Папарацци.
  1) Огромное количество фото милиционеров и даже полицейских (потому как есть и дореволюционные кадры) – особенно любопытно наблюдать не новые кадры, а старые. ОМОН мы и по телевизору каждый день видим, в новостях и кино, а вот белую фуражку и белый же френч милиционера середины прошлого века врядли где ещё найдёшь. И уж тем более – смешную женскую милицейскую форму 20-ых годов. Современные фотографы, конечно, знают всякие «штуки», и могут снимать в цвете, но это ещё не всё.
  А теперь я просто выпишу то, что пометил.
  Какие смешные были милиционеры эти полицейские, почти такие же, как милиционеры – милиционеры.
  Отряд полицейских-велосипедистов. Серьёзные люди в долгом пальто и шляпе пирожком. (Никогда не видел таких серьёзных велосипедистов. Фото групповое. Шеренга в пять велосипедов. Рядом, такого же рода – фото полицейских фотографов... Один из них, видно, всё это и снимал.)
  Феликс Эдмундович в своём рабочем теле. (Эту фотку Дзержинского я уже где-то видел. Сидя за рабочим столом.)
  Куча фоток постовых. Весёлые ребята. Руками машут только так. (...И девчата тоже. Есть посредственные кадры, но есть и ничего. И белая форма.)
  Смешны краснозвёздные «игрушечные» шишаки раннесоветских времён. (Первые послереволюционные формы выглядят очень нелепо – особенно эти непонятно на что похожие шапки с карикатурно огромными звёздами.)
 Кадр: милиционер-мотоциклист – шик: чёрное блестящее животное. (Правда – красивый кадр. Расположение масс, мотоцикл, водитель его... Спокойный мужественный кадр.)
  Дама с номерами веером. (Сотрудница ГАИ сидит за столом, а перед ней ворох автомобильных номеров.)
  Постовой. Ночь. Скат. Силуэт. Тени-машины. Кольца фар. Фантастически красиво. (Очень. Романтизм и призрачность. И не человек, а тень человека, и не машины, а призраки, и темноту разъедают лучи фар, но они сами рассасываются, лопаются, как мыльные пузыри. Автору можно поаплодировать.)
  Цвет – бред? Нет. Ну и хрен с ним.  (Нет, есть неплохие кадры и в цвете, но их всё равно сложнее воспринимать только как искусство – в отличие от старых фото, на которых как бы и не жизнь, а какое-то кино изображено. Старое кино.)
  И подписи ещё такие, вроде: «Инспектор Петров проводит беседу с нарушителем дорожного движения», «Старший сержант Гаврилов переводит гражданку Обухову через дорогу» или «В 83-ем отделении милиции г.Москвы лейтенант Иванова разговаривает с гражданкой Стариковой, у которой пропал,  а впоследствии нашёлся ребёнок»... Ей-богу, я не вру, так там было написано! Пересказал почти дословно.
  Думая о милиционерах, вспомнил Пригова. Забавный поэт. Он вместо слова «милиционер» пишет «милицанер». И стихи, вот припоминаю, у него есть про Куликовскую битву, что-то так: «...а всё-таки татары поприятней... почище поумнее поприятней... так пусть татары победят!»
  2) Масса серьёзного народа в несерьёзных ситуациях. Тонны бездарных фото – и немного хороших.
  Актёры-волки, бегущие за зайцами с фотоаппаратами, кто-то прикрыл лицо, кто-то отвернулся... Марлон Брандо – спит.
  Фрэнк Синатра на пляже в шезлонге с бутылкой колы – шикарен. Очень светлое летнее фото.
  Юный Мик Джаггер с женой Бьянкой, которая скорее «негра».
  Дама метнула карты, их лица протянулись по диагонали кадра – как?
  Мастрояни с женой (она с зонтом) под снегопадом. Снежинки, застыв у самого объектива, стали шестигранными.
  Одри Хэпберн как всегда мила, Ален Делон как всегда элегантен, Бельмондо как всегда позитивен.
  Джейн Фонду достали и у бассейна, сквозь решётку, лежащую с голой грудью – и не менее голым мужчиной.
  Софи Лорен мало где стоит того, чтобы... а Катрин Денев с 65-ого года мало в чём изменилась (уж не знаю – комплимент ли это ей нынешней, или укор ей прошлой?
  Чёрным пятном – девушка в белом углу – калачиком иного рода.
  Грейс Келли... Ну, она – принцесса. Получше некоторых принцев.
  Вот и всё, что я записал. Фотографий было много, но разглядывать их рано или поздно надоедает, и тут уж лучше уйти.... Да, я забыл – мне ещё одна фотка там приглянулась – какая-то девица, надувшая пузырь из жевательной резинки – интересно и непосредственно смотрится.

  Смотрел аниме «Могила светлячков». Лучше б не смотрел! Очень грустный фильм. Про войну. Точнее, про её конец для Японии. Два героя – мальчик-подросток и его маленькая сестрёнка – остались без родителей (папа – военный моряк, его, вероятно, пустили ко дну, мама – погибла во время бомбёжки), и как они после этого выживали. Не знаю, мне очень тяжело всегда смотреть на страдания детей, пусть даже и рисованных. Девочка умерла, умер мальчик... Знаешь, я что подумал? Может быть, в анимационной форме подобные истории даже сильнее действуют, чем в кино. Почему? Из-за контраста. Ведь мы ж привыкли, что мультики – это что-то ненастоящее, смешное, беззаботное. Иной мир. И когда ты в такой чепушистой оболочке получаешь чертовски серьёзную вещь – это и действует сильнее, такой тихий шок. Как, знаешь, – клоуна били-били резиновым молотком, а потом однажды ударили настоящим и – мозги наружу. Очень страшно.
   А ещё я хотел сказать, что прочитал два маленьких романа Мураками – «Слушай песню ветра» и «Пинбол-1973». Одни и те же герои. Занятно. Когда персонаж едет неизвестно куда, просто чтобы посмотреть на каких-то бегающих по перрону собак (вспомнив рассказ одной своей знакомой о городе детства) или ищет пинбольный автомат, на котором он когда-то набрал рекордные очки... Что тут скажешь? А во втором романе герой живёт с двумя девушками близняшками, которых он отличает по надписи на майках: одна – «208», другая – «209». Они ходят гулять на поле для гольфа и собирают там мячики; кроме того, они ещё играют в трик-трак, слушают музыку, пьют кофе, «хоронят» какой-то распределительный щит и больше, вроде бы, ничего особенного.  ...Надо будет ещё что-нибудь почитать. Вкусная жвачка.

  Третьяковка, основной корпус. Интуристов много, табуны целые, итальянцы какие-то, испанцы, что ли, немцы и англоговорящие. Как-то странновато слышать нечто в роде: «А вот знаменитый русский святой, Сергей де Радонеж». – «Тсар, очьен приятно, тсар!»
  Рядом ещё, в Инженерном корпусе – три выставки.
  1) Из личной коллекции господ меценатов начала 20-го века Цейтлиных, мужа и жены. Печатали разных известных и не очень поэтов – и не только в своих альманахах, знались со многими; муж, кстати, и сам что-то писал, три книги стихов настрочил… Так, умеренно интересно. Портреты, в основном, – госпожи Цетлин, она, впрочем, дама была довольно привлекательная, но... Впрочем, занятно было видеть рукописные тексты, например, Бальмонта (мелкий, аккуратный почерк), или письмо-записку Ремизова, как-то по детски-удивлённо жалующегося на  слепоту, мешающую ему работать, – а у него ведь идей на три книги вперёд… Или картины поэта Волошина (поверх одной из них – стихи того же Бальмонта писаны).
  2) Картины из собрания какого-то Тульского, что ли, музея, или Орловского – или не знаю чего. Есть там несколько занятных картин. Например, портрет той дамы, не помню, как её, графиня, которую записали в полюбовницы Пушкину – времён, когда он был на югах, в Одессе… Служил у её мужа, и главной службой, видимо, почитал увиваться за женой шефа. Судя по портрету, она стоила того: рафинированная особа, как сейчас говорят – женщина-вамп. Потом, когда Пушкин уезжал, она подарила ему перстень, и он написал стихи: «Храни меня, мой талисман…» об этом перстне. Ещё занятная самим фактом картина Брюллова – какой-то там чуть ли не митинг в Риме. В общем – политическая вещь. Как-то я не ожидал от него такой свиньи. Да и выглядит не очень похоже на Брюллова. Видно, по молодости писал, – дурил.
  3) Выставка югославского (недавно умершего) художника Франце Михалича. Вот это мне больше всего понравилось. Очень своеобразный стиль, ни с кем не спутаешь, – яркие краски, плотно положенные, фигуры очерченные (хотя и довольно дикие), много чёрного цвета. Что особо радует, это не того рода живопись, как сейчас умеют написать: когда смотришь, и не знаешь даже, как к ЭТОМУ подступиться, не то что понять хоть что-нибудь. Здесь тебе ниточки протянуты, а ты уж разбирайся с ними, понимай, распутывай. Очень трагическая живопись. Даже я бы сказал, жуткая, – особенно из-за того, что она с плясками и пеньем часто увязана – с чем-то вроде карнавала, праздника. Я понял сейчас, что это напоминает: пир во время чумы – страшно, черно, всё рушится, а мы – поём, мы веселимся, надели на себя маски шутовские, с улыбочками до ушей. Много древесных образов – когда люди не люди, а обрубки деревьев. Разрушение, крах. И веселье. И летописец, вокруг которого кроваво-красный мир, кровью пишет свою летопись. Мне очень понравилось. Кто-то скажет: нет, явно он был больной, с психикой не в порядке. А я говорю: а может, это не он псих, а мир сошёл с ума? Ведь подумать: художник родился в 1907 году, а умер в конце 90-ых. Даже не очень представляя историю Югославии, за это время можно насчитать 2 мировые войны, советскую власть, распад Югославии и войны, с ним связанные… Мы вот за себя всё переживаем: как, мол, плохо России пришлось, – а другим, что, легче было?

  Немного о празднике. Давно я таких толп не видел. Не особо приятно, но занимательно – в толпе люди порой ведут себя странно, и говорят такое, чего обычно не услышишь. К тому же, можно внаглую наблюдать за человеком, а он и не заметит. Снимай – не хочу... Собственно, я и снимал.
  Причём, чем ближе к вечеру, тем больше народу, тем он пьянее, тем больше поводов подивиться людской дури.
  Центр города весь перекрыли, так что он стал пешеходным, но пешеходным – с трудом. Потому что везде проход поперезагораживали – проверяли, проверяли... Замучился сумку свою фотографическую открывать, да ещё в очереди за ради этого удовольствия стоять.
  Понаставили сцен, и бедные детишки и недетишки на холодном ветру там что-то пытались изображать. Мне-то и в куртке было холодно, а им... Впрочем, они согревались движением.
  Сцена. Играют джаз. Толпа. Позади меня какая-то «умная» дама с тремя пакетами, забитыми тряпьём, она их кучкой расставила вкруг себя: прохожие шли, спотыкаясь об эти пакеты... В конце концов, она кому-то сказала: не перешагивайте! обходите! вы уже девятый! А впереди, с права (но всё ближе и ближе ко мне) какой-то налакавшийся тип с поролоновыми косичками и носом-шариком (что-то такое клоунское, эту ерунду на всех углах продавали,вместе с флажками; маленький флаг России – 70 рублей, большой - 100... начерта такое счастье?) устроил себе танцы... С сосредоточенно серьёзным видом, углубившись в себя, он делал эти странные движения... в общем, я не столько на сцену смотрел, сколько на него: это было интереснее.
  Возле памятника Маяковского было какое-то поэтическое мероприятие: старички-поэты выходили к микрофону и читали, кто по бумажке, кто без – свои стихи... В основном - не особо мне это нравилось. Дамы-поэтессы немного скрасили впечатление: они были моложе. Одна такая маленькая, что ей приходилось тянуться к микрофону: умилительно. А рядом, за ограждением,как бы по контрасту, небольшой табунчик (относительно небольшой... на самом деле слушателей поэзии было меньше) выпивающих людей - видимо, их в центр не пустили (внутри ограждённой «центро-зоны» спиртного вообще не продавали) и они решили «отдохнуть» не сходя с места. Кто-то из поэтов по этому поводу даже отпустил фразу в роде: вот тут мы высокое-вечное несём, а они там пиво пьянствуют и наркотики это самое. На счёт наркотиков он переборщил, конечно, но бутылок осталось изрядно... Медленно, черепашьим шагом, цепью растянувшись, милиционеры вытеснили пивной народец с площади, потом мусороуборочная машина смела остатки... Кстати, тут же рядом - концертный зал имени Чайковского... И смех, в общем, и грех.
  Ещё одно «чудо» видел. Людское кольцо. В кольце – мужичок с гармошкой, лохматый, в шортах, играет чего-то и чего-то поёт. Народ смеётся. Подхожу ближе... Слушаю... Оказывается, это как у Пушкина был итальянский импровизатор, так вот и здесь – только не пушкинскими стихами вещает, а своими... Проще говоря – этакий «наш» чукча – что вижу, то и... Техника такая: выхватывает из толпы одного человека – и о нём выдаёт куплет, более-менее складный, более-менее смешной («А вот мужчина, он же лысый, как всегда...»). Эффект за счёт чего, в основном? За счёт того, что это не что-то заранее подготовленное – песня какая-то, а реальная импровизация о тут стоящих людях. Конечно, когда «издеваются» над соседом – хочешь не хочешь, а улыбнёшься – хотя бы потому, что не о тебе поют. «А тут второе действие – я собираю деньги....» Но я на второе действие оставаться не захотел – ушёл.

  Двоякоострая штука жизнь. Думаю, лучшее ей определение – трагикомедия. Во всякой беде есть место смешному, и во всякой радости найдётся место грусти. Неспроста же над самыми страшными вещами шутят. Значит, есть над чем. А уж зачем смеются, это, в общем, понятно: смех снимает защитный панцирь с явлений, делает из меньше и как препятствия – преодолимей.
  И ведь правда, шутят надо всем. Я тут думал об этичности всесмешества – и отверг обычную этику, в значительной её части. Хотя, когда устанешь, что делать, принимаешь её, этику, и отдыхаешь, лёжа на ней. О чём я? Утверждается, что неэтично шутить над трагедией, когда разрушения, жертвы, плач и стоны. Но практика показывает, что рано или поздно всё равно шутят, и с какого-то момента (а именно: когда настоящесть события спала как пелена и осталась прошлость) это перестаёт восприниматься чем-то противным и мерзким. Тогда я спрашиваю, если это в конце концов всё равно происходит, почему нельзя сразу срывать покровы? Зачем держаться расплывчатой условности приличий? (Смотри, тут во мне просыпается чистой воды футурист: сбросим с корабля современности, звёзды-плевочки, мне нравится смотреть, как умирают дети… – это не я – это Маяковский сказал.) Хотя с этим надо быть поосторожней, и только на подготовленные головы лить, или вообще никуда не лить, а оставлять своё мнение при себе.
  А всё-таки, вот пример: «Горбачёв звонит Рейгану: «Господин президент, примите мои соболезнования в связи с гибелью Челленджера…» – «Что? Но Челленджер ещё не стартовал!» – «А… извините… Я завтра перезвоню…» Сама видишь, анекдот довольно старый, тех как раз времён, когда разбился тот челнок. Сейчас это просто анекдот, а если представить, что кто-то рассказывает его на следующий день после катастрофы? Можно придумать анекдот про «Норд-Ост», пор чеченских боевиков, всякую кровь и мерзость – и одни  и те же слова в разное время будут восприняты по-разному… Нет, молчу, тут слишком много неясного для меня самого.

  Как-то иду я по мосту и думаю: как хорошо! солнце светит, водичка плещет, ветерок, мгу над горизонтом раскинулось, как хорошо... А всё равно утопиться хочется.
  Только грязно там, мусор; место надо почище. А где почище, там не река. В ванне? Слишком тесно, несолидно как-то. Да и вообще – ну его это топиться. Небо-то какое голубое, птички... А листики шуршат, ветки над головой колышутся, и сеточкой тень падает на меня и передо мной. И шум – хоть городской, но тихий и живой.
  Лениво переругиваются турецкие строители, дети спешат в школу, звенит посуда. Я иду и думаю, откуда мне на голову свалилось это солнце, а с  ним – лето. И почему так светло и весело, и зачем придумали работу в этот божеский час? Свободу не понимаешь, понимаешь отсутствие её.
  Сейчас пойти бы по москве, по улочкам, и бродить целый день, и увидеть мир... Да что там день - жизнь нужна, чтобы проникнуться дыханием каменной неповоротливой жизни, её волшебством, увидеть тени прошлого, бывшего и не бывшего. Вот здесь когда-то гуляли толстой, перегудов, чайковский и безродный вели разговоры о боге, и кажется, я слышу их речь, и из зыбкой тени выходит насмешник-чёрт и спрашивает: так вы говорите, иисуса никогда не было? а были ли вы?
  Щёлкают каблуки по мостовой. Эй, красавица! гляди под ноги, не упади! Ручьём журчит линия бедра – жаль будет, если разобьётся...
  И всё-таки что-то происходит, происходит.
  Я ухожу.