В поисках впечатления

Екатерина Шварц

В ПОИСКАХ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Посвящается Максу Попелышу, львовском поэту
 вдохновившему меня на этот поиск, и
Виктору  Кудрявцеву, художнику,
которого мне просто послала судьба
Нет ничего хуже, чем
 покориться судьбе.
Фиолетовые весенние сумерки после знойного южного дня разливаются в густом запахе шиповника и дождя. Где я и зачем я здесь, сейчас это не имеет значения – я наблюдаю из своего укрытия за желтой дорожкой с крутыми, но стертыми от времени ступенями. Человек в белых одеждах медленно спускается, черты его лица правильны, взгляд опущен; вот он останавливается около меня. Нас разделяет только куст шиповника, сейчас наши взгляды встретятся, и моё сердце сжимается в предчувствии чего-то, хотя я ещё не осознаю чего, но в последний момент он отводит взгляд и едва улыбается уголками губ…
Просыпаюсь от яркого света – какая-то проселочная станция промелькнула за окном, поезд медленно сбавляет скорость. Да, я заснула…. Просто заснула, как сидела в пиджаке с сумкой на плече, только начав просматривать лекцию для своих студентов-первокурсников, которых я любовно окрестила «мои дракончики». Я посмотрела на конспект и улыбнулась: серьезная, скучная лекция о синкретизме в русской поэзии – даже студентов жалко стало. Вагон качнуло – остатки сна развеялись, до рассвета совсем немного, родители обещали встретить поезд…  Давно не виделись, должно быть, вернулись из отпуска в Анталии с морем впечатлений; сестра познакомилась с какой-то знаменитостью – не-то художник, не-то писатель. Вернулись вместе, не успели побыть дома, как тут же его экспозиция открылась. Наверное, надо будет забежать перед лекциями, надо будет… Вагон снова качнуло. Я прикрыла глаза, удивляясь выступившим слезам. Откуда… это холодящее ощущение чего-то безвозвратно утерянного просто потому, что с самого начала что-то пошло не так и вся жизнь стала одной сплошной серой полосой под названием  «потихоньку», и что бы ты ещё ни сделал, всё будет «неплохо», наверное даже «хорошо», будет так, как и следовало ожидать. Вот она, судьба среднестатистического человека – не хорошо и не плохо. Я вдруг ощутила приступ сильнейшей усталости, а от чего? Колледж, университет, аспирантура. Даже неплохо! Вполне благополучно! Вот только убежать бы от этого «неплохо», от этой «хорошей» судьбы. Вдруг вспомнила – где-то читала, – что всё изначально предусмотрено судьбой, она рождается вместе с тобой… Нет, нет, дурацкий философ, бежать от этой предсказуемости, конкретности… Бежать… И прямо сейчас… Вагон качнуло – поезд остановился. Во тьме за окном белела старыми плитками проселочная станция, дальше только угадывались очертания пролеска, за которым – поля, поля. Разъезд… ждем встречного, мелькнула мысль. Я резко встала и вышла, прошла по вагону. Проводник дремал в радиокупе, не обращая внимания на тонкое, невыносимое дребезжание открытой двери. Я вышла в тамбур. Повернула замок, рывком открыла дверь и, не поднимая переходника, сделала этот шаг во тьму. Неудачно повиснув на поручне, спрыгнула на гальку, почти скатившись по насыпи в траву. Поезд медленно тронулся, постепенно набирая скорость, – я проводила его взглядом, пока он совсем не слился с тьмой. Ещё с минуту стояла в каком-то оцепенении – была в этой предрассветной мгле угнетающая тишина, а мне так хотелось ветра, дикого ветра… Вещи упали в траву, я бросилась в перелесок, не разбирая дороги, царапаясь о ветки, просто так хотелось ветра, но была всё та же тишина... Наконец спотыкнулась о корень, едва не упав, повалилась на лежащий ствол. Обхватила лицо руками – так хотелось рыдать, биться в истерике, чтобы смыть с себя эту вязкую тоску, но только слез нет, лишь тишина. Холодные влажные руки прижала – как ни банально – к пылающему лицу. Невольно вспомнилась загадочная улыбка… Вдруг что-то тёплое и светлое коснулось моих рук. Я открыла глаза и посмотрела на свои ладони. Яркий солнечный луч согрел мои пальцы. Где-то в полях вставало солнце – тьма сменилась зыбким зеленоватым сиянием молодой листвы в первых солнечных лучах и ещё робкими птичьими трелями. Я вышла из перелеска к ручейку, сев на берегу, стала бросать камешки, улыбаясь востоку, ярко-оранжевому, словно новая монетка, солнцу, последним звездам. Сорвала лист сирени, нацарапала камешком своё имя, бросила в воду. Ручеёк тут же подхватил мой кораблик и понес, понес… Интересно, что будет, если вот так же бросить в реку своё имя? Я улыбнулась, посмотрела  ещё раз на поле во ржи, встала и…
– Нет-нет, а вот уходить не надо, подождите…
Голос донесся из того перелеска, где я только что была, и если бы не крайнее удивление, я бы, наверное, закричала от испуга на всё поле. А в итоге чуть не упала в ручей. Мысли обгоняли друг друга – и все одна хуже другой: «кто?» и, главное, «где?». Спросила я однако:
– Чего?!!!
– Ладно, начнём с малого. Во-первых, не надо так волноваться, во-вторых, замрите на пять минут.
Я невольно отметила, что мой новый знакомый не лишён чувства юмора. А ещё у него был какой-то странный акцент.
– Чего?!!!
Я почувствовала, что долгожданная истерика не так уж и далека… Однако голос был подкупающе приятным и спокойным.
– Может, мне лучше подойти?
– Нет-нет, а вот подходить не надо.
Я оказалась в полном замешательстве, вдобавок ко всему из-за кустов донёсся добродушный смех.
– Понимаете, вы мне испортите впечатление… образ.
– Чего?!!!
– Ладно, идите лучше, ещё успеете на первую электричку до города. Кстати, ваши вещички под кустиком у перрона.
– Чего?!!! Так вы за мной следили?!
Опять смех.
– Нет! Просто… как бы это правильно назвать….  Хотя… вы ведь и сами, наверное, знаете, что это…. Идите.
Выйдя на тропинку, я прислонилась к дереву, закрыв глаза… в последний момент он отводит взгляд и едва улыбается уголками губ… моментально открыла глаза и побежала к платформе.
               
Люди маленькими группками перетекали – иначе не скажешь – от одной картины к другой. Я остановилась у входа в зал, ища взглядом родителей. Естественно, опоздала на открытие выставки, но благодаря утренним впечатлениям мне сейчас было не до самоедства, да и судя по тому, что посетители не задерживались подолгу у экспонатов, я решила для себя, что потеряла не так уж много. Наконец увидела родителей – они стояли напротив одной из картин. Отец как всегда что-то увлечённо доказывал, мать соглашалась. Это так растрогало меня, что я не решилась подойти и невольно посмотрела в противоположную сторону. Тут-то моё внимание и привлек один человек, который просто сидел на пуфике, положив ногу на ногу и делая какие-то наброски в блокноте. Посетители старались чаще проходить мимо него, уважительно кивали, тогда он отрывался от своего занятия, внимательно осматривал аудиторию и кивал в ответ. Почему-то мне стало смешно. Хотя нет: виновата какая-то странная ассоциация. Цвет костюма, лицо с высоким лбом и гладко зачёсанными назад волосами и даже поза напомнили мне кузнечика. Я усмехнулась: да, для меня он будет Кузнечиком, и только сейчас заметила, что он уже не рисует, но отвлечённо смотрит куда-то, будто наблюдает за мной боковым зрением. В следующий момент я словно утонула в его взгляде, выражавшем плохо скрытую догадку и даже удивление.
– Ах, вот ты где!
Я резко вздохнула, испытав примерно то же чувство, когда выныриваешь из воды. Сестра как-то вымученно улыбнулась мне. Я остро почувствовала её внутреннюю перемену, её усталость и что-то ещё, чему я пока не могла найти определения.
– Какая ты сообразительная! Пойдем, я тебя познакомлю.
Сестра взяла меня под руку, при мысли о предстоящем знакомстве я невольно отстранилась, но было уже поздно: Кузнечик сам подошёл к нам, причем в руках у него была какая-то книга.
– Надо же, как удивительно: я сразу подумал, что это вы. Ваша сестра много рассказывала  о вас, например, что вы интересуетесь творчеством Николая Рериха…
Его голос будто обволакивал меня, и в самой интонации было что-то неестественно внимательное, словно он впитывал меня… нет… что-то… может…
– Да, впечатление. – Я вздрогнула: оказалось,  свою догадку я произнесла вслух, к тому же абсолютно невпопад.
Художник посмотрел на меня с изумлением. Я же вдруг осознала в полной мере, что значит «захотеть провалиться сквозь землю», но тут же облегчённо вздохнула:
– Да, да, впечатление! Я тоже люблю импрессионистов!
Видно, у него проблемы с русским, успокоила я сама себя. И даже подумала, что сама ситуация в принципе комична.
– Знаете, это такое совпадение….  В общем, я хочу подарить вам эту книгу. Это недавно опубликованная «Духовная биография семьи Рерихов». Думаю, вас должно заинтересовать…
Я нерешительно протянула руку, пытаясь одновременно выдавить подобие улыбки. От благодарностей с моей стороны нас избавил счастливый случай: пожилой человек, деликатно прохаживавшийся во время всей беседы вокруг да около, наконец, потерял терпение и обратился к нам. Кузнечик тут же обернулся. Книга упала на пол, раскрывшись на середине. Я невольно зажмурилась: «проваливаться» дальше было уже некуда. Однако ситуация оказалась намного проще – сестра вовремя отвела компанию в противоположный угол экспозиции. Я подняла книгу. Не испытывая ни малейшего желания знакомиться с выставкой, села на пуфик и начала читать с открывшегося места. Но зря я надеялась, что все сюрпризы закончились: первые же слова заставили меня удивиться ещё больше. Оказывается, я уже читала эту книгу, именно эту страницу и даже этот абзац  всего несколько часов назад – но только во сне. «…Проснувшись вдруг от удивительно яркого света, увидела… освещенную ослепляющим сиянием фигуру Человека с необыкновенно красивым лицом…» В этот момент кто-то положил мне руку на плечо.
– Пойдем.
Я никак не отреагировала, продолжив чтение.
«…Мысли о смерти отступили, вместо них пришло не сравнимое ни с чем ощущение присутствия Высшей Силы…»
Голос тем временем настойчиво повторил: «Пойдем же!». На этот раз до меня дошло значение слов, и я буквально подскочила с места:
– Чего?!
Нет, теперь меня уже ничто не могло удивить, но, увидев выражение лица сестры, я невольно рассмеялась. Поджав губы, она забрала у меня книгу и тихо сказала:
– Это уже просто невыносимо. Давай выйдем. Хорошо, что рядом парк, правда?
Она потянула меня за руку.

Сестра сбежала по ступенькам и остановилась на лужайке перед домом, скрестила руки, смотря куда-то в даль парка. Я нерешительно дотронулась до неё – она отвернулась.
– Не говори ничего, я просто устала.
– От него?
Она усмехнулась.
«У каждого свои странности», – сказала я сама себе и, не выдержав, спросила:
– Но как ты все-таки с ним познакомилась?
– Как?! – Сестра так внезапно обернулась, что я отстранилась. – Обыкновенно. Во время прогулки на катере. Я ещё встретила тогда старых знакомых… – Она вздохнула и опустила взгляд. – Понимаешь, мне было просто интересно. Это было удивительно, вначале мне даже нравилось, а ему было нужно вдохновение, впечатление. Он и был-то там в поисках этого вдохновения, сказал, что чувствовал: ему почему-то нужно там быть. Он любит так говорить. Так что это просто…  сделка. И все зависит только от меня… Только вот насколько меня хватит? Тогда я этого не понимала, а теперь чувствую что-то…
Я удивленно смотрела на неё, абсолютно ничего не понимая, и вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Кузнечик, незаметно для нас вышедший на террасу, делал какие-то наброски в блокноте. Смутный холод наполнил мою душу – этот человек пугал меня всё больше и больше. Сестра устало взглянула на него.
– Извини, я тебя задерживаю, тебе, наверно, пора на лекции к своим дракончикам.
– Да, – опомнилась я, взглянув на часы.
Она уже стала подниматься, но вдруг обернулась.
– Знаешь, приходи сегодня в наш летний домик, а то родителей пригласили к себе друзья, - ласковая улыбка промелькнула на её лице при этих словах. - Я не хочу оставаться дома одна.
– Конечно, если ты приглашаешь.
Я проводила её взглядом, и медленно, словно во сне, пошла по дорожке, усыпанной мелкими камешками, на лекцию.

Камешки… Я тихо шла, прислушиваясь к их шороху. Решила не идти сразу после работы домой, а пройти через тот же парк. Почему? Просто потому, что в руках у меня голубая роза. Что больше всего поражает в ней, так это естественность цвета – никакой искусственности, только плавные природные полутона: лепестки, у самого основания нежно-голубые, завершались насыщенным темно-синим цветом, тонкие прожилки сплели фиолетовый узор. Я в который раз остановилась, увлечённая цветком. «От кого она?» – подумала я, хотя  уже начала смутно догадываться.
…Лекция прошла на редкость успешно – судя по всему, моё небольшое опоздание, студенты провели в плодотворном общении. Я собралась уходить, когда в аудиторию буквально впорхнула, иначе не скажешь, наш лаборант. Типичная себе Марь Иванна, только в отличие от анекдотов о Вовочке не высокая и худая, а маленькая и кругленькая. Поджав обиженно губы, она лукаво посмотрела на меня:
– Ах ты, проказница! И молчала всё время. Но меня-то не проведёшь…
Я хотела было что-то возразить, но от удивления замерла в прямом смысле слова с открытым ртом.
– Посмотрите на неё! Ещё отпирается! Ладно… Может, когда увидишь – разговоришься. Пойдём в лаборантскую. Твой кавалер принёс тебе розу…
Я поднесла розу к лицу, наслаждаясь её тонким ароматом и, вдруг ощутила чьё-то присутствие. Обернулась – внизу, у пруда через лужайку, обхватив рукой берёзу, прислонившись к ней виском, стояла моя сестра, и, казалось, была полностью поглощена закатом. В ее позе было что-то раздражающе-театральное. Я зашагала прямо по лужайке и, только подойдя совсем близко, заметила скрытую кустарникам скамейку, на которой, как и следовало ожидать, разместился Кузнечик, делающий свои традиционные наброски. Увидев меня, он довольно улыбнулся и посмотрел на сестру. Меня это задело и одновременно заинтересовало. Было что-то в её долгом, удивлённом, озадаченном взгляде. Она смотрела на меня, на розу, на нас вместе… Потом опустила взгляд, чему-то улыбнулась и уже совсем спокойно подошла ко мне.
– Мы вечером собираемся на премьеру, его знакомый, оказывается, режиссер этого спектакля. Он и пригласил нас. Извини, тебе придётся побыть одной. Кстати, ты же знаешь, голубой розы не существует, но…
Я поймала её взгляд.
– Но… она есть.
Она усмехнулась и пошла обратно, а я в противоположную сторону, почему-то подумав:
– Вот и хорошо, что не существует, значит – можно создать.
Я знала, что Кузнечик наблюдает за нами. Он сел боком, чтоб лучше видеть, как-то напряжённо ссутулился, поднеся к лицу соединённые кончики пальцев. Это всего лишь игра, и я просто заигралась.

Опять лес. Невыносимая боль терзает моё сердце, и я бегу от неё не разбирая дороги, царапаясь о ветки. Меня кто-то предал, разбил хрупкую надежду. Я бегу, задыхаясь от обиды и боли, а в лесу тишина, непроглядная тьма. Абсолютная угнетающая тишина, нет ни ветра, ни света. Наверное, так выглядит душа без надежды. Падаю бессильно на колени, обхватила лицо руками. Так хочется рыдать, биться в истерике, но только и слез нет, лишь тишина. Я сижу, слегка раскачиваясь. Мгновенье? Вечность? Как определить, если все по-прежнему? И в этот момент приходит осознание, что и вечность конечна: вдруг что-то тёплое и светлое касается моих рук. Открываю глаза и смотрю на свои ладони. Яркий солнечный луч выхватывает из тьмы мои пальцы. Полоса расширяется, и я чувствую, как первые солнечные лучи, проходя сквозь молодую листву, наполняют рощу зыбким зеленоватым сиянием. Я иду навстречу свету, но…. Внезапно в моё сознание вливается помимо моей воли чей-то голос, я невольно прислушиваюсь: «Верь в великую силу любви!.. Свято верь в её крест побеждающий, в её свет, лучезарно спасающий…» Нет, нет, Надсон – это, конечно, красиво, но мне его хватает и на лекциях, что бы думать об этом ещё и во сне, сержусь я сама на себя. Естественно, после таких мыслей ничего не остается, как проснуться.
Я сажусь в кровати. Лунный свет свободно проникает в мою комнату сквозь не закрытое шторой высокое окно. Но голос продолжает звучать: «… мир, погрязши в грязи и крови, верь в великую силу любви!». Он доносится из-за стены. Тогда я выхожу в коридор. Из-под двери в комнату сестры льётся тёплый мерцающий свет. Я по привычке вхожу без стука. На журнальном столике стоят аромалампы. Вот откуда «теплый мерцающий свет» – от свечей. Комнату наполняет аромат шалфея и мускатного ореха. Сестра уже переоделась в шелковый халат и снимает с себя украшения. Гранатовые сережки переливаются в мерцающем свете, подчёркивая её тёмно-каштановые волосы. Она их снимает и кладет в малахитовую шкатулочку. Я словно завороженная стою в дверном проёме. В дальнем углу комнаты у окна сидит Кузнечик и всё ещё цитирует Надсона. Сестра улыбается мне.
– Хорошо, что ты пришла. Садись.
Но я не решаюсь войти.
– На, одень.
Я только сейчас замечаю, что на кресле у журнального столика лежит ещё один халат. Что же, она знала, что я приду? Сестра накидывает халат на меня и усаживает в кресло. Но какое это имеет значение! Комната расплывается в аромате шалфея, мерцании аромалампы и бормотании Кузнечика.

…Я выхожу из леса на пустынный песчаный берег. Раннее утро на берегу залива. Море тихое и прозрачное, небо постепенно розовеет, и, словно поднявшись  из воды, за мысом встаёт солнце – ещё такое маленькое, что, кажется, протяни руку, и оно поместится на твоей ладони. Его лучи наполняют моё сердце своим лёгким светом. Я благодарно улыбаюсь: теперь у нас есть общая тайна. По шелковистой поверхности воды пробегает розовая дорожка, я погружаю руки в долгожданную влагу, набираю пригоршню, но вдруг вода вытекает, выскальзывает из моих пальцев.  Нет, что-то на самом деле выскальзывает, понимаю я сквозь сон. Просыпаюсь от ощущения, что пытаюсь что-то удержать, но безрезультатно. В комнате уже светло и, наверное, было бы ещё светлее, если бы не пасмурная погода. Дверь в коридор открыта. Я наклоняюсь – у моих ног широкая плоская коробка в подарочной обертке с розовым бантом.
– С чего бы это? Вроде не день рождения?
Я с детской радостью исследую пеструю упаковку, и только сейчас замечаю прикреплённую к бантику записку: «Открой, когда придёт время!»
– Ну-ну, и когда же это время придет. Просто невыносимо! Так кого угодно из себя можно вывести! Зачем тогда вообще дарить?
Я нарочито небрежно кладу коробку на стол, выхожу в коридор и спускаюсь в зал.
Ещё  на лестнице ощущаю напряженность обстановки. Сестра стоит вполоборота у окна. Старая шаль и заплетенные в косу волосы завершают впечатление. Я невольно ловлю себя на мысли, что входить в образ становится её привычкой. Кузнечик сидит на диване, напряжённо смотрит вдаль, соединив кончики пальцев и поднеся их к самому лицу. Увидев меня, он радостно улыбается. Сестра бросает взгляд в мою сторону и, глубоко вздохнув, выходит в другую комнату. Тогда я быстро подхожу и пристально смотрю на него. Кузнечик продолжает улыбаться нахально и лукаво.
– Знаете, вы – страшный человек!!!
Выпалив это, я сама себе удивилась: откуда столько эмоций? Такое ощущение, что наблюдаю за собой со стороны. Кузнечик довольно улыбается:
– Надо же!
Затем делает задумчивое лицо и, хитренько улыбнувшись, добавляет:
– Вы говорите такие СТРА-А-ШНЫЕ слова человеку, даже не зная его имени?!
При этом он многозначительно поднимает брови.
Я чувствую, что тоже начинаю улыбаться, поэтому быстро поджимаю губы, бросаю испепеляющий –  по моему мнению – взгляд и выхожу следом за сестрой.

Я едва успела закрыть дверь за нами, как сестра буквально бросилась ко мне.
- Знаешь, КАК я с ним познакомилась…
Я не поняла, был ли это вопрос. Судя по всему, ответа сестра не ждала. В её голосе было что-то истеричное.
- Я сидела с друзьями за столиком на борту того прогулочного катера. Мы давно не виделись, и разговор не клеился. Что бы как-то отвлечься, знакомая сказала, что в утренней газете прочитала, будто с нами на одном корабле путешествует одна знаменитость. И показала статью, где была его фотография, а потом… Он стоял рядом с нашим столиком, облокотившись о леер. «Вот бы с ним познакомиться!» – сказала она. «Так в чём проблема?» Я взяла этот номер с фотографией на обложке и подошла к нему…
Сестра отошла от меня. Я прислонилась к стене, ощутив вдруг сильную слабость. Не поднимая взгляда, будто рассказывая сама себе, сестра продолжила:
…Подойдя к нему, я не знала, ни с чего начать, ни о чём с ним говорить, но подруги за мной внимательно следили, и нужно было что-то делать. К моему удивлению, всё оказалось намного проще, намного…  Он посмотрел на газету и спросил: «Вы прочитали, наверно, все мои книги?
Я не знала, что ответить. Естественно, я даже понятия не имела о его книгах. Я могла сказать: «Да», но вдруг он поинтересуется моим мнением или просто что-то спросит по содержанию. Наверно, он заметил моё замешательство, потому что сказал:
– А сейчас вы думаете, как ответить? Ведь вы не читали ни одной моей книги.
Мне ничего не оставалось, как только рассмеяться. При этом я посмотрела на подруг – это произвело на них должное впечатление, а больше мне в принципе ничего и не нужно было…. Тем временем он продолжал:
– А знаете, что самое интересное? Даже при большом желании вы бы не смогли прочитать их.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Потому что я – художник…
Сестра устало посмотрела на меня.
– Да, вначале мне было с ним интересно и я не могла тогда понять, что же должно произойти, чтобы бы меня стало раздражать в нём именно то, что раньше заинтересовало. А теперь поняла, и даже нашла объяснение.
– Какое ещё объяснение?
Меня это начинало пугать. Сестра в ответ загадочно улыбнулась.
– Ты права, я просто пойду и объяснюсь с ним.
Она быстро вышла из комнаты. Теперь, оставшись одна, я сползла по стене на пол и прикрыла глаза: «Надо пойти сварить кофе, а лучше шоколад….  Да, шоколад лучше».

Я пила горячий шоколад на веранде. Терпкий, ни на что не похожий вкус. Сделав большой глоток, я посмотрела на затянутое молочно-серыми тучками небо. Такие же, только белые, проплывали в моей кружке. На веранде послышались шаги. Сестра, весело подмигнув мне, прошла в комнату. Кузнечик, шедший следом, казался ещё более сутулым. Проводив её долгим взглядом, он подошёл ко мне. Я заметила, что за спиной он держит мой «подарок».
– Я думала, что вы мне это подарили.
– Да, так и есть.
Он протянул мне коробку. На этот раз записки не было видно.
– А, время пришло, – я лукаво улыбнулась в ответ.
– Да, – он посмотрел вдаль. – Вообще-то я пришел сказать спасибо.
– За что?
Он довольно улыбнулся и многозначительно посмотрел на коробку.
– Подожди… Закрой глаза.
Я сделала, как он попросил, а когда открыла – его на веранде уже не было. Наконец разорвала упаковку – глупая, но приятная детская привычка. Папка, обтянутая тёмно-вишнёвым бархатом. Внутрь вложен рисунок. Как и следовало ожидать, в стиле импрессионизма. Я внимательно присмотрелась: несмотря на расплывчатость контуров, сквозь листву деревьев была отчетливо видна фигура девушки, склонившейся над ручьём. Посмотрела в правый нижний угол рисунка. Рядом с инициалами было название: «Впечатление». Я закрыла глаза. «Впечатление, впечатление, впечатление…». Эта мысль пульсировала во мне. Захотелось догнать его. Я вбежала в зал, но здесь никого не было. Вдруг что-то почувствовала. Обернулась. Он шел, заложив руки за спину,  по дорожке в саду. Я поняла, что он уходит. Но вот он останавливается около калитки. Оборачивается, я смотрю на него, сейчас наши взгляды встретятся, и моё сердце сжимается, но в последний момент он отводит взгляд и едва улыбается уголками губ… Я тоже отвожу взгляд и закрываю глаза.

Я стою на облаках, подо мною океан. Как это удивительно: необыкновенная легкость и спокойствие, подо мною проплывают маленькие тучки, надо мной в вышине зажигаются звёзды. Всматриваюсь в туманную даль и почему-то спрашиваю:
– Где мы?
И только после этого замечаю, что навстречу мне идет, а точнее перетекает человек в светлых одеждах. Он подходит совсем близко, нежно касается моего лица.
– Мы здесь.
Я всматриваюсь в черты его лица и с удивлением узнаю знакомую улыбку. Кузнечик?! В этот момент легкость покидает меня, я проваливаюсь и лечу вниз, сейчас ударюсь о воду… Просыпаюсь от ощущения падения. Я тяжело дышу, на лбу выступил пот. Но не это меня удивляет – тоска, легкая трепетная тоска сжимает моё сердце. Кузнечик… Я невольно смотрю в сад – за окном плачет ноябрь. В комнате ещё темно, ещё бы полежать, но эта смутная, неясная тоска, разбудившая меня именно сейчас. Сколько времени прошло с тех пор, как он ушел? Я постаралась как можно быстрее забыть этот странный период в моей жизни, и не безуспешно: полгода примерно не вспоминала. Нет, просто невыносимо…. Я вышла в коридор, услышала звук телевизора в зале и спустилась. Сестра лежала на диване, слушая шестичасовой выпуск новостей.  Она посмотрела на меня, и одного этого взгляда оказалось абсолютно достаточно – слова были лишними. Я села рядом. Тоска, необъяснимая тоска… а может…  что-то заставило меня насторожиться и прислушаться. Программа подходила к концу, когда диктор сообщил:
– В посольстве Польши объявлен траур. Сегодня ночью, возвращаясь из морского круиза,  скоропостижно скончался известный польский художник…
Дальше я не могла слушать – бросилась в свою комнату. Сестра, путаясь в пледе, побежала за мной. Когда она вошла в комнату, я лихорадочно выдвигала ящики письменного стола один за другим.
– Что ты делаешь?!
Я наконец нашла то, что искала: темно-вишневую папку, положила на стол и стала собираться.
– Куда ты хочешь идти?
– В магазин.
– Зачем?
– Куплю рамку для картины.
– В шесть утра?
– Ничего, погуляю в парке, – ответила я, поправляя свитер.
Сестра села за письменный стол, открыла папку, склонилась над инициалами… Я посмотрела на неё, но она только закрыла глаза, едва прошептав его имя. Имя… Я прислонилась к стене. Его звали Поль… Поль Мартус…