Незапланированная встреча

Часть 1

I

 Андрей Петрович с чуть заметной, но полной счастья улыбкой, шел по до боли знакомой заснеженной улице. Казалось, она уже ассимилировалась, истерлась под пластами событий в черном ящике памяти, но, оказавшись снова здесь, спустя почти десять лет, она вдруг выперла каким-то нескладным бугром из этого самого бездонного черного куба и изверглась кипящей лавой. Суетливые прохожие, автомобили (в прошлом родные клетки эпендимы*) - всё оживленно перемещалось, словно звуки сладкой мелодии под аккомпонимент искрящихся снежинок. На противоположной стороне улицы стеклянные двери пытались поймать солнечные блики, но те, едва коснувшись неумелых ловцов, проворно убегали, и неповоротливым стекляшкам ничего не оставалось делать, как возвращаться на место. Андрей Петрович с трудом узнал в этом звонко выделяющемся только что отреставрированном здании неуклюжий кинотеатр, в который он часто ходил в детстве со своими друзьями. Остановился. Перед глазами замелькали воспоминания счастливой беззаботной поры, той поры, когда бремя бессмысленных хлопот еще не нависло над головой, и существовала лишь одна неприятность: быть выруганным за двойку в дневнике. Будучи задетый авоськой торопящейся старухи, Андрей Петрович очнулся и направился к переходу.


II

 Нестабильность пространственно-временной зависимости в быту достигает максимальной дисперсии. Сорок пять минут на морозе в ожидании любимого человека, могут показаться вечностью, а те же сорок пять минут в качестве обеденного перерыва – просто мгновение. Тем не менее, это мгновение можно напичкать множеством дел. И вот Земцов, выскочив из проходной, обежав несколько магазинов, мчал на встречу со старым приятелем, чтобы вернуть ему, месяца три назад прочитанную, книгу. Оставалась пара этапов: миновать переход, который был уже почти рядом, а затем завернуть за угол дома, чтобы оказаться перед распростертыми объятиями универсального магазина, где и было назначено рандеву.


III

 Андрей Петрович спускался в переход. Его душа, походившая на полопавшийся эпидермис, казалось, разорвется от постоянно переполняющегося объема чувств. Слякоть из снега и песка, осязаемая нами как жидкий гумус, виделась Андрею Петровичу мягким и душистым кофейным суфле, а обшарпанные стены и оборванные плафоны представлялись ему подземным лабиринтом - обиталищем Минотав¬ра. Но вот тоннель закончился, и квадрат окна обнажил аквамариновое небо. Нутро Андрея Петровича трещало, словно медленно разрываемая жухлая кожа на старом барабане. Все его экстрацепторы впитывали свежий мускус окружающего пространства. Окунаясь в "новую" сторону улицы, взгляд Андрея Петровича невольно пронзил движущегося навстречу человека. Реминисцентивно из дрожащего тумана памяти выплыло оживленное детское лицо с большим синяком под глазом. Синяка теперь, конечно, не было, а в огрубевшем, сильно изменившемся лице, почти невозможно было узнать старого школьного приятеля, некогда слывшего первым затейником в школе. Как от сильного возлияния, у Андрея Петровича помутнело в голове, уголки губ безудержной силой были отброшены в стороны, и осклабившееся щербатое лицо выразило изобилие счастья.


IV

 Неведомый оператор подсознания, оценив круглое улыбающееся лицо, немедленно вывел на дисплей памяти образ старого знакомого.
- Здорово, Андрюха!
Они крепко обнялись.
- Какими судьбами?! - вылетел стандартно-восклицательный вопрос из уст Земцова.
- Вот... сегодня ночью прилетел,- слюна оказалась такой объемной, что не желала просачиваться под ложечку.
- Ну, как там в ФРГ? Ты в командировку? - перебил сам себя Земцов, хвостом спаренного вопроса.
- Да, на три дня, - выдавил Андрей Петрович, все еще не в силах вернуть уголки губ на место, - а там… ну что там?… - слова тянулись, словно смахивали призрак новой родины, - ничего интересного;…….. - То ли дело зде-е-есь! – Андрей Петрович выпускал накопившийся пар из котла старого паровоза.
- Да, тут неплохо. Только разве что экономический кризис, а так ничего, - сострил Земцов и замолчал.
 Пауза затянулась. Беззвучно пронеслись несколько автомобилей. Нарастающий гул тишины переходил в грохот. Земцов прервал крещендо:
- Ты кого-нибудь видел?
- Нет, только тебя, – верхняя губа виновато старалась прятать остатки зубов, похожие на развалины Парфенона. - Наверное, интересно встретиться с нашими? Только, знаешь, все разъехались, так что в лучшем случае Сашку застанешь. А у меня сейчас обед, на работу бегу. Кстати, ты где остановился?
- У старухи своей, даже номер телефона тот же. Помнишь?
- Да, где-то записан.
Снова неловкая пауза втиснулась в разговор. Всепроникающая тишина заполнила ячейку пространства, в которой они находились. И тут Земцов увидел, как за гладкую улыбчивую маску прячется сухое лицо с дюжиной глубоких морщин, с чашечками глаз наполненными до краев непресной жидкостью. Вид собеседника показался Земцову на редкость жалким, застенчиво-смятым. Даже длинное роскошное пальто Андрея Петровича всеми силами пыталось напомнить наездничий редингот. К горлу Земцова внезапно подкатил комок, он вспомнил, как много лет назад возвращался со службы из армии. Вспомнил чувство упоения от вырванных кадров ночного города в день прилета, суетливых прохожих, занятых пустыми заботами - и он, блуждающий по городу...
 Впрочем, комок быстро рассосался. - Знаешь, Андрей, - вдруг, неожиданно для себя самого, молвил Земцов, - я тут книжку должен отдать, тороплюсь, значит. Может, как-нибудь звякну! Еще несколько фраз соскользнуло с губ Земцова, они обменялись рукопожатием и разошлись.
 Андрей Петрович неспеша направился к каменной глыбе, обремененной вывеской "кинотеатр". Суфле сменилось грязным реголитом, а искры снежинок застряли в матовом стекле. Урна перестала игриво переливаться и, вообще, выглядела минорно и одиноко.
 А Земцов спешил к замахнувшимся лапам универмага. Образ Андрея Петровича таял с каждым шагом.


Часть 2 (или P.S.)

 «И прощаться легко, только некая грусть
 Занимает в душе небольшое пространство…»
 А. Макаревич

 Этой емкой цитатой, я бы мог закончить повествование, чтобы не утомлять читателя корявым слогом и, постоянно выпадающим из под пера, вульгарным мусором, типа "вдруг", "да так" и прочее. Но, желание до конца прояснить уже и без того, казалось бы, понятное подмывает меня, ибо подобные встречи не ограничиваются легким налетом грусти и реминисценциями прошлого, в них есть нечто более тонкое и безнадежное…
 Итак, после рабочего дня Земцов, лежа на диване, почитывал газету. На кухне громко орало радио: «… в звенящую снежную даль, три белых коня, эх! три белых коня: Декабрь, Январь и Февраль!..." По наитию возник образ Андрея, и ни одно сообщение из газеты не могло его вытолкнуть из сознания. Земцов вспомнил про те¬лефон. Найдя в записной книжке номер, он снял трубку. Хаос мыслей сковывал руки и не давал крутить диск." О чем я буду с ним гово¬рить ? Да и не близкие мы друзья, в конце концов. И учились в параллельных..." И Земцов медленно спустил трубку. А радио бле¬вало: "...Декабрь, Январь, и Февраль!"

* Эпендима – тонкая оболчка, выстилающая желудочки головного мозга

 Декабрь, 1989.