Искусство разрушать

Когда кто-то заявляет, что способен убить тебя, это всегда смешно. И даже если отнестись к таким словам серьезно, поверить все равно не получится.
- Я боюсь, что своим появлением в твоей жизни испорчу все, что заранее предполагалось. Мне кажется, что я разрушаю твой мозг. – Мрачно признался мне Бэд, когда мы ехали в автобусе по ночному городу. Сзади нас сидел парень лет двадцати, который, тщательно скрываясь, прислушивался к нашему разговору.
- Ты мне пудришь мозги, а не разрушаешь. – Ответила я. Потом встала и вышла из автобуса. И побежала что есть сил домой. Но на самом деле я этого не сделала. Я продолжала сидеть и смеяться.
- Да ладно тебе, зачем нам расставаться! Ты какой-то бред говоришь. Я тебя люблю и верю, что ты никогда не причинишь мне зла. – Сказала я. – Кстати, давай выйдем, тут магазин ночной работает! Купим выпить!
Вместо того, чтобы мне ответить, Бэд повернулся к сидящему сзади парню и спросил:
- Тебе очень интересно?
По лицу побледневшего парня стало заметно, что такого поворота он явно не ожидал. Во всех телодвижениях Бэда чувствовалась угроза. Глядя ему прямо в глаза, парень молчал. А Бэд продолжал:
- Если это еще не твоя остановка, то следующая будет твоя. Understand?
Парень ничего не ответил. Он просто встал и вышел на той же остановке, что и мы. Бэд то и дело исподлобья поглядывал на его худую фигуру, одиноко шагающую в противоположную сторону от магазина, в который мы собирались зайти. Боль от разочарований в женщинах, которым он был так наивно предан; друзьях, с которыми, как оказалось, его связывали только наркотики; пьянство отца и сумасшествие матери; прочая боль, да еще и жестокость окружающих породили в нем естественно сформировавшуюся защитную реакцию.
- Я люблю только тебя. – Сказал он. – А их всех ненавижу.
Да, ненависть к людям однажды стало его главным амплуа. Мало того, что он ненавидел людей, он еще и не считал человеком себя. «Я нелюдь, и никогда не смей сравнивать меня с людьми!» - говорил он. С окружающими он общался предельно строго, подходя к каждому с ответственностью и всячески опуская тех, кто хоть когда-то проявлял безответственность. Повезло еще тем, кто не застал его в том виде, в котором его когда-то оставили другие, предварительно покалечив и вывернув наизнанку. Конкретной информации о том, кто же, все-таки, были те страшные люди (а они приходили, это я точно знаю) не существует. Разве что, в его больной голове. А может, первым из таких людей была его бывшая девушка, которую он любил безумно в полном объеме этого слова, и которая своими изменами порушила представления восемнадцатилетнего парня о святом и неприкосновенном в женщине.

- Забирай свои вещи и проваливай! - Сказав эти громкие слова, я не подумала о том, что только что сама обрекла себя на адское испытание. И дело не в расставании, которое переносится с огромным трудом. Ощущение, когда все внутри разрывается, а душа болит так невыносимо, что не можешь даже кричать, не говоря уже о том, чтобы есть, пить воду, спать, курить, мне прекрасно знакомо. До этого момента мы уже дважды собирались расстаться. Но именно третий раз, процесс которого описан ниже, заставил меня многое переосмыслить. Бэд подлетел ко мне как лютый изверг, одним рывком выдернув ключи от моей квартиры у меня из рук. Я, естественно, пыталась бороться: никогда я не прикладывала столько усилий для достижения собственного спасения, как в тот раз. Бегая от меня по всей квартире, винтовой садист гоготал как сам Сатана, глаза его бешено сверкали, предвещая недоброе. Столько зла в одном лице сложно представить.
- Я тебя пальцем не трону. Сегодня ты у меня узнаешь, как разрушают мозги. Я давно хотел тебе это показать, да только жалел дурочку.
С ходу пообещав мне, что из этой квартиры до следующего утра я не выйду, даже через свой собственный труп, и, услышав в ответ очень «ласковые» слова, он пустился в угрозы.
- Кстати, заранее предупреждаю: в нашей последней игре слов «сука» ровно, как и «пошел на х*й» в мой адрес употреблять категорически запрещается. В противном случае я тебя покалечу, несмотря на обещание не бить тебя. Совершенно не представляя, что делать и как вырваться из собственной квартиры, где меня заперли и теперь издеваются, я перебирала в голове все возможные варианты того, чем можно было бы спастись от этого психопата. Отнять ключи у человека, который физически сильнее тебя, невозможно. «Поговорить по-хорошему» - самое безнадежно глупое из того, что можно было бы придумать. Разговаривать он со мной не станет, потому что вся сила нашей любви укладывалась в его фразу: «У нас есть два пути: либо быть вместе, либо не быть вообще. Наши отношения закончатся только со смертью, а умрем мы вместе».
Разбежавшись, я влетела в открытое окно балкона и уже практически повисла в воздухе, в надежде, наконец, разбиться с пятнадцатого этажа, как он подхватил меня, втащив обратно в квартиру и кинув на кровать.
Впрочем, к тому моменту я уже успела сообразить, что простым самоубийством не отделаюсь. Бэд размахнулся со всей силы и остановил свою руку за два сантиметра от моей шеи. Трясясь от страха и ненависти, я надрывала горло, чтобы доказать ему, что он не прав. Но он как всегда был прав. Одним своим неестественным злобным готом, который периодически разливался в пространстве, он доказывал, что он прав.
- Я поговорю с тобой всего одну ночь, после чего ты уж точно это сделаешь. А не так показушно как сейчас. На что ты вообще годишься, дура? Ты знаешь о том, что ты дура?! Тебя только трахать можно, и все, а так ты полная мразь, хуже любой поганой твари на земле! Слышишь, сука? Отвечай, я тебе сказал!

Я сидела в центре огромной кровати, обхватив ноги руками, и нервно соображала, что же мне теперь делать. На тот момент я еще не до конца осознавала, какой кошмар выбрала. Я знала, что сердцу не прикажешь, а уж страсти – тем более. Но до чего довела меня эта страсть! Под ее воздействием люди вводят друг друга в заблуждение, в котором могут пребывать очень долго, до тех пор, пока в голове что-то не щелкнет в знак того, что глаза раскрылись до конца. И даже огромная разница в возрасте не играет роли, она, напротив, способствует подкреплению этого «греха». Но все же, неужели любовь настолько слепа? Как можно докатиться до того, что спустя год самоотреченной любви ты попросту перестаешь видеть в своем избраннике не только свою любовь, но даже достойного собеседника! Разочарование в партнере, после первого момента, когда оно о себе заявит, добивает твою несчастную иллюзию еще несколько месяцев, а то и лет, вынуждая отказаться от убеждения, что тот, кого ты любил – личность.
Как и любой другой человек, оказавшийся в сравнительно экстремальной ситуации, я цеплялась за все соломинки, которые мне отчаянно подсовывало мое шокированное сознание. Вот я и пыталась сообразить, что же, собственно, можно сделать в такой нелепой ситуации? Уши заткнуть совершенно нечем – да и что толку, он все равно не дал бы мне этого сделать. Уйти в другую комнату – бесполезно, он пойдет за мной. Я закрыла глаза, чтобы не видеть своего, с позволения сказать, мужа. Он подошел ко мне и пальцами аккуратно поднял мне веки. За что я его и поблагодарила. Но в ответ услышала омерзительные вещи про то, что можно было бы сделать, если бы я не была столь сентиментальной. Сентиментальность, по его мнению, это – все, включая уважение к старшему поколению и любовь к родителям. Человек, подкрепленный тремя факторами: а) сильнодействующим наркотиком б) неизлечимой любовью в) мотивом материальной выгоды (и, как следствие, обеспечением своего будущего) - способен на все. Он не побрезгует самыми сильными чувствами и уж, тем более, внутренней гармонией близкого человека. Он будет говорить все, что угодно, лишь бы доказать тебе, что ты – никто, и все твои ценности яйца выеденного не стоят. Убить родителей, разумеется, не своих, и отсудить у них квартиру, пользуясь знанием об их слабости и в некотором смысле нетрудоспособности, представляется такому человеку еще не самой сложной задачей. Гораздо сложнее – внушить «ключевому» человеку (на тот момент таким человеком была я), что совершить преступление действительно необходимо.
Я взяла телефонную трубку, валявшуюся около подушки, и набрала «02». Если бы на тот момент я знала, что он находится под наркотиком, я бы догадалась набрать «03», но как же порой подводит нас недостаток информации! Ожидание спасительного голоса на том конце провода давало новую надежду. После трех или четырех глухих гудков, казалось, существовавших сами по себе, я услышала: «Милиция. Что у вас случилось?». Последняя часть фразы прозвучала не как вопрос, а как констатация факта. Логика проста: если человек набирает этот номер, вероятно, у него что-то случилось. И уж я не знаю, на что из случившегося они ответили бы взаимностью, но опыт подсказывал мне, что по бытовым проблемам никто никуда не выезжает. Как у них там говориться: «Муж и жена – одна Сатана. Сами разберутся»? А тот факт, что 35% убийств женщин происходит от рук их мужей и сожителей, как-то не берется у нас в стране в учет. Я лично имела честь трижды быть свидетелем почти стопроцентного смертельного исхода после семейных разбирательств, но ни разу никто не приехал. Может, просто не везло? Но, слава богу, все заканчивалось не смертью, а лишь увечьями. Вот и в этот раз милиция не ответила мне взаимностью. Услышав в телефоне «Успокойтесь, и перезвоните попозже», я потеряла последнюю надежду.

Бэд вырвал у меня из рук трубку и разбил ее об пол. Ослу в тот момент стало бы ясно, что никто меня не спасет. Никто, кроме меня самой.
- Ты меня сдать хотела, сука, да? - Он с отвращением посмотрел мне в глаза и сплюнул прямо на ковер. Я лишний раз услышала, какая я плохая.
Я пыталась что-то отвечать, как-то опровергать его слова, но этот человек просто обезумел. Он, как обычно, цеплялся к любому моему слову и заговаривал зубы, смешивая со всем дерьмом, которое только могло из него вылиться.
Зеркала, которыми были увешаны две стены из четырех, дополняли атмосферу камеры пыток. Происходящее в комнате удваивалось в силе психологического давления из-за этих проклятых зеркал. Он начал танцевать, как сумасшедший, прыгать в разные стороны, открыл шкаф и, вытащив из него самые ценные и любимые родительские вещи, принялся топтать их, раскидывать в разные стороны, плеваться и всячески опускать все самое святое и неприкосновенное семейное добро. Все то, что когда-то было для меня и моей семьи священным и закрытым на все замки, выносилось словами и действиями на Площадь казни и растления. Разумные основания отношений между людьми просто рассыпались с каждым его словом. Все, что он говорил, насиловало в самых извращенных формах все мои представления о мире, жизни и людях, плохом и хорошем, все мои нравственные ценности, убеждения, ум, веру. Я старалась не воспринимать его слова всерьез, но, может, это и было бы возможно, если бы исполинская любовь и колоссальная ненависть к нему не сплющивали меня так, как это делают дети с пластилином. Слишком много факторов одновременно сделали саму попытку выдержать все это заведомо нереальной. Под винтом он так до утра пропляшет, и не устанет, а я сойду с ума уже через пять минут, если его не остановить. Я мечтала, чтобы произошло что-то из ряда вон выходящее, лишь бы он замолчал. Например, землетрясение, или взрыв, или просто потолок упал бы на голову. Все, что угодно, лишь бы он ушел, оставив в покое.
Я уже представила, как засверкает фарами скорая помощь, которая увезет меня в психиатрическую лечебницу. Что-то внутри взорвалось, я сдалась. И начала плакать, не моля о пощаде, а оплакивать свой ум, который я так долго и тщательно выстраивала, и который в один день какой-то садист посмел уничтожить. Я плакала и знала, что это последний раз, когда я плачу. Потому что потом меня просто не будет здесь. - Что ты ревешь? – Он подошел ко мне. «Ну, вот сейчас опять начнется!» - обреченно подумала я.
- Ты что, дура, меня недооценивала? Думала, я не умею это делать?
Я уже вопила на всю квартиру в предсмертной истерии. Я не хотела умирать так глупо и так рано. И почему от руки того, кто уже и так убил меня?
- С теми, кого любят, так не поступают. - Сказала я.
- Это было необходимо. Если бы я этого не сделал, ты бы никогда ничего не поняла. Я знал, что ты сдашься. Обними меня и скажи, что любишь. – Он смотрел на меня в упор и покровительственно гладил рукой по мокрым от слез волосам. Он, как всегда, оказался прав.
- Ты опять начнешь…
- Не начну. Я сказал, обними меня.
- Ты больше.… Не будешь?
- Тебе еще раз повторить, что я тебя люблю? Тебе еще раз напомнить, что ты будешь нужна мне всегда, даже в инвалидном кресле?

И я это сделала. Потому что ничего другого не оставалось, если я не хотела сойти с ума. Когда я обняла его, я не представляла, чтобы кто-то в этой жизни был мне роднее, чем он.