Расстрел

В понедельник ко мне в камеру зашел старший лейтенант и сообщил, что меня все-таки расстреляют несмотря на протесты сверху. Во вторник с тем же известием явился капитан. В среду- майор. В четверг я разумно ожидал подполковника, но пришел полковник. Он сообщил то же, что и предыдущие.
- А где господин подполковник?-поинтересовался я.
- Он в срочной командировке, но к сроку будет здесь.
Полковник смущенно замялся но через минуту набравшись решимости спросил:
- Вы все еще желаете чтобы вас расстреляли без суда и следствия?
- Да, я на этом настаиваю,- ответил я.
- Воля ваша,- неохотно согласился полковник.- Обвинительный приговор уже составляется. Я думаю казнь свершится в субботу. У вас будут какие либо пожелания?
- О, да. Немного,- отозвался я.
Полковник вынул из кармана галифе потертый блокнот и огрызок карандаша и, приготовившись записывать, призвал:
- Информируйте!
- Будьте любезны, по возможности, вставьте в текст обвинительного приговора для характеристики моей особы выражения: махровый реакционер, мракобес и обскурант, ретроград, ненавистник гуманистических тенденций общественного развития, крамольник, смутьян и пожалуй еще архивраг рода человеческого.
Записывавший полковник прервался:
- Последнее черезчур вычурно.
- Находите?- полюбопытствовал я.- Тогда последнее- долой! Остальное как?
- Приемлемо,- согласился полковник и заверил:- Я постараюсь устроить.
- Сделайте одолжение. Буду вам безмерно благодарен,- попросил я учтиво поклонившись.
- Еще пожелания будут?
- Может быть позже. Пока что- все. Да, кстати, много ли зрителей прибудут на действо?
- Местные- все. Приезжих- без счета. Уже заранее приезжают.
Я удовлетворенно кивнул.
Полковник, отсалютовав, вышел.

В пятницу явился генерал. В его глазах стояли слезы. С порога он резко подошел ко мне и, стиснув меня в объятиях, трижды расцеловал.
- Сынок, крепись,- говорил он почти рыдая.- Завтра поутру... Случится.
- Генерал, не принимайте это близко к сердцу,- с достоинством пытался я его утешить.- Это мой выбор!
- Да, конечно, и все же жаль! Лучшие наши люди так рано уходят! Мы их так рано казним!- Теперь он уже рыдал.
Я предложил ему стакан воды. Выпив, генерал пришел в норму.
- Жалоб на содержание нет?- по отечески строго спросил он оглядывая камеру.
- Нет, все было очень мило. Коллектив охранников- замечательный.
- Ты уж завтра не проспи,- попросил генерал.- Казнь рано. В восемь утра.
- Я постараюсь. К сожалению у меня нет будильника.
- Желаете- доставим!- ответил генерал и шепотом добавил,- и вы после этого не жалуетесь на содержание? Они не обеспечили вас будильником! Вы слишком снисходительны! Ну я им устрою!
- Оставьте, генерал,- возразил я , поражаясь легкости его переходов с "ты" на "вы" и быстрой смене интонаций.- Мне не было в нем нужды. Лучше распорядитесь, чтобы охранник разбудил меня в пять утра. Я хочу к восьми быть полностью готовым.
- Обязательно сделаю,- заверил меня генерал.- Что желаете завтра к завтраку? Все-таки последний завтрак?- Он опять был готов зарыдать.
- Ничего особенного. Пусть все будет как обычно.
- Осмелюсь от себя лично прислать вам фляжку коньяка. У меня есть коллекционный. Не побрезгуйте!
Я горячо поблагодарил генерала и он, обняв меня еще раз, удалился. За пол года, проведенные мною здесь, он очень постарел и сдал. Я его искренне жалел.

В пять утра меня разбудили. Пока я умывался и брился гарсон сервировал завтрак. Обещанная генералом фляжка нержавеюще поблескивала на столе рядом с фруктами, кофе, яичницей с беконом, оливками, сыром и багетом.
- Приятного аппетита,- молвил гарсон и, поклонившись, вышел.
- Мерси,- ответствовал я.
С аппетитом, желавшемся гарсоном, я позавтракал и, устроившись поудобнее в кресле, стал ждать.
В семь часов дверь камеры отворилась. Вошел генерал.
- Доброе утро!- сказал он и осекся, видимо подумав о неуместности такого приветствия.
- Не смущайтесь, оно действительно доброе,- поддержал я его.
- Как вы спали?- генерал мучительно искал нужный тон.
- Хорошо.
- Вы готовы?
- Да, вполне.
- Извините за неудобство,- генерал опять замялся,- но для порядка, не из-за недоверия к вам конечно... Вы не согласитесь надеть кандалы? Если возражаете, то мы...
- Нет, нет,- воскликнул я.- Это прекрасная идея!
Генерал облегченно выдохнул.
- Приступайте!- бросил он конвойным, маячившим в дверном проеме. Те надели мне на руки и ноги стальные оковы, скрепленные между собой цепью.
- Идем?- спросил генерал.
- Я нормально выгляжу?- шепнул я ему на ухо.
- Превосходно,- ответил он сдерживая слезы. Мы выдвинулись в путь. Настроение у меня было лучше некуда.
Мы спустились во двор тюрьмы и, пройдя через ворота, оказались на узкой улочке, ведшей к центральной площади города- месту казни. Только мы на нее вступили, как поперек нашему маршруту пробежала черная кошка.
Генерал остановился.
- Дурная примета. К несчастью.
Он посмотрел на меня.
- В обход?- предложил я, борясь с нехорошими предчувствиями.
- Времени в обрез. Успеем ли?- Засомневался генерал, но тут же решился,-Бегом!- и бросился по соседней улице. Конвой с энтузиазмом ринулся за ним. Я, по мере сил тоже побежал, но, стесненный путами, заметно отставал.
- Генерал!- закричал я почувствовав себя забытым.- Помилуйте! У меня все-таки ноги скованы! Мне не поспеть!
Генерал, резко затормозив, вернулся ко мне.
- Простите, простите, запамятовал,- извинялся он.- Конвой!
Солдаты обступили меня.
- Нести на руках!- скомандовал генерал.
- Позвольте, удобно ли?- запротестовал я.
- Иначе не успеем. А опаздывать неприлично.
- Хорошо, выполняйте,- смирился я.
Солдаты подхватили меня на руки и вновь резво побежали за генералом. Не добежав пару метров до площади, в каком то уютном дворике они опустили меня на землю, чтобы все смогли оправиться и отдышаться.
- Забавное путешествие,- сказал я оглядывая нашу группу.
- Да уж,- согласился генерал.- Готовы?
- Вполне!
- Идем!
И мы, приведшие себя в порядок, что называется при полном параде, направились к месту назначения.

Мы вышли на площадь, битком набитую народом, встретившим нас молчанием, обычно уподобляемым гробовому. Меня вывели на середину площади и зачитали приговор. Про себя я отметил, что полковник в точности выполнил мою просьбу: заказанные выражения прозвучали. Потом меня подвели к специально сложенной кирпичной стене. Напротив меня выстроилась расстрельная команда.
- Желаете повязку на глаза?- предложил молоденький лейтенант.
- Благодарю, не надо,- отверг я любезное предложение.
Солдаты расковали меня. Подошел генерал.
- Выскажетесь напоследок? Право последнего слова неотменно.
- Да нет,- ответил я , подразумевая категорический отказ.
- Ваше последнее желание?
- Не сочтите за оскорбление,- молвил я подумав.- Мое последнее желание- пробить вам щелбан.
- Всего-то?- удивился генерал снимая фуражку.- Какое же это оскорбление? Мне будет очень приятно услужить вам.
- Да. Всего-то.
Генерал однако растерянно оглянулся по сторонам.
- Вас смущает обстановка?- участливо спросил я.
- Немного. Но для вас я готов.
Он наклонил лысеющую голову и я щелкнул его в лоб.
- Вы не приложили сил,- сказал генерал.- Извольте повторить.
- Нет, довольно. Я же не хотел причинить вам боль.
Генерал надел фуражку и спросил:
- Еще что нибудь?
- Нет.
- Тогда разрешите начать?
- Смелее,- ободрил я его.
- Удачи,- пршептал генерал и отошел к солдатам, чтобы самому командовать процессом.
- Готовсь!- прокричал он поднимая правую руку и занося ее над головой.
- Цельсь!- голос его сорвался.
Солдаты навели на меня винтовки.
- Пли!- тяжело выдохнул генерал и бессильно опустил руку.
И случилось следующее:
Из винтовочных стволов, вопреки ожидавшимся пулям, выпорхнули мириады блескавших на солнце и переливавшихся всеми цветами мыльных пузырей. Большие и малые, веселыми стайками они разлетались над площадью. Толпа закричала "Ура!" Генерал закрыв лицо руками по-стариковски тихо заплакал.
Я, картинно раскинув руки, с аффектированным болезненным стоном отпрянул к стене и затем, прижав руки к якобы простреленному сердцу, стал медленно оседать. После я завалился на спину и все еще стеная закрыл глаза.
Надо мной заплакали подошедшие чужие жены и из слез их, падавших на мое тело, стали вырастать полевые цветы.
Толпа ревела и бесновалась. Вблизи от меня мальчишка-газетчик звонко кричал:
- Свежие новости! Свершилось! Человечество свободно!
Весть о моем расстреле моментально облетела весь мир. Пилот Боинга, пересекавшего воздушные просторы над Атлантикой, получив по радио эту новость, не выдержал и по внутренней связи объявил ее салону. 660 пассажиров ликовали и требовали у стюардесс коньяк. В городах и деревнях возникали стихийные митинги. Люди, побросав все дела, нарядно одевшись выходили на улицы, бросали конфетти и пускали серпантинные ленты, играли на музыкальных инструментах, пели, плясали и поздравляли друг друга.
Тысячам, мучившимся бессмыслицей экзистенции открылся простой смысл.
Я сам слышал как в какой то глухой деревушке в сотнях километров от площади старухи, сидевшие на завалинке, шептались:
- Теперь, говорят, смерть отменят.
Мир ликовал, восторгу не было предела, а я умирал, радуясь красоте произраставших из меня цветов.
И вот, когда я почти совсем умер, пронесся над всей планетой резкий свист боцманской дудки и все вмиг стихло.
Чужие жены отошли от меня, цветы увяли, мир успокоился, люди вернулись к своим привычным делам. Площадь мало- помалу опустела, расстрельная команда разошлась по кабакам, а надо мной склонился старый сентиментальный генерал.
- В чем дело, генерал?- спросил я приоткрыв правый глаз.
- Вставай сынок,- счастливо прошептал он.- Вставай и иди! Это была шутка. Мы пошутили.
И тогда я впервые в жизни заплакал.