Педагогический эффект

В один прекрасный мартовский день я решила остаточные силы положить на воспитание своих соседей. Не знаю, откуда во мне такое занудное убеждение, что общение со мной должно иметь ярко выраженный педагогический эффект. То ли Талмуд на мозги когда-то подействовал, то ли учительствующая родня, то ли наследственность, неизвестно.
Люди, живущие по соседству, мне совсем немного знакомы. Мы здороваемся друг с другом, встречаясь на улице или в подъезде. Они кажутся милейшими людьми. Конечно, я имею в виду наших эмигрантов. Местных мне трудно назвать милейшими. Они другие. Но в одном мои соседи едины: звукопроницаемость стен они упрямо и единодушно игнорируют, принуждая окружающих быть свидетелями их жизнедеятельности, отдыха и разборок. А я люблю тишину. Собственно, все люди умственного труда нуждаются в тишине и, желательно не только по ночам. И за полтора года проживания в этом доме, эту простую истину внушить соседям я не смогла. Слишком много во мне оказалось деликатности. Прозрачных намеков никто не понимал. Но я терпела. Потому что вполне возможно, что я тоже чем-то соседей не устраиваю и нарушаю их представления о правильных одиноких соседках.

К душераздирающим крикам, доносящимся через стены, полы и потолки, столь приятно разнообразивших мой досуг, к клубам табачного дыма, летящего долгими вечерами от их террас прямо ко мне в комнату, добавилось нечто новое. Видно, прежние развлечения с годами надоедают.

Начали мои соседи по выходным на балконе жарить мясо с помощью электрической гриль-установки. И то ли мяса на всех приезжающих в субботу родственников было слишком много, и гриль не справлялся, то ли этот прибор изначально был неисправным, я не в курсе. Да только стал этот агрегат вечерами самовозгораться, и каждая трапеза заканчивалась небольшим пожаром и вызовом пожарной бригады жильцами из дома напротив. Заметьте, не мной был сделан этот звонок, хотя по законам физики дым поднимался строго вверх даже при ветре и летел прямо в мои окна.

Громко воя, подъезжала красная машина и долго мигала внизу, перебивая свет фонаря. Стоит вдобавок упомянуть, что через два дома расположена станция машин скорой помощи, и тогда вы прочувствуете мою любовь к тишине и покою.

Одурманенная звуками и запахами, я решила поменять методы. Мне хотелось, чтобы ненадолго, часика на два, мои соседи оказались в моем положении. В положении заложника чужих фантазий.
Педагогика начинается с подачи материала. C энтузиазмом, достойным лучшего применения, я решила пригласить хор порепетировать у меня дома. Обстоятельства были очень удачные: приближался концерт, и наш большой дружный коллектив нуждался в дополнительных репетициях. Тапок на всех, разумеется, не хватало, и я попросила хористок обувь не снимать. Каблуки звонко цокали по линолеумным полам.
Руководительница хора установила мощный синтезатор, дала каждому голосу тон, и мы грянули. Надо сказать, что взбудораженные непривычной обстановкой, пели мы в этот день на редкость нестройно и фальшиво, вызывая устойчивые ассоциации с застольными песнопениями пьяниц, исполняемых с нарушениями всех правил нотной грамоты.
Лишь я одна пела очень хорошо, окрыляемая грядущими переменами в межсоседских отношениях. Предчувствуя длительный педагогический эффект. Два часа я записывала эту выдающуюся репетицию на видеокамеру, чтобы потом многократно наслаждаться громкими звуками.
Соседи стояли на лестнице и обсуждали чрезвычайные события уходящего дня. «Ой, - струхнула я. – Видать, переборщила с педагогическим эффектом. Или с акустическим…»
Спрятаться было некуда. К тому же на руках висели одолженные с утра стулья.
– Простите, наверно, мы вели себя громко. Извините.
– Что Вы?! – возмутились соседи, забирая стулья. – Такая музыка!
  – Обязательно приходите на концерт, - любезно сказала я, скрывая разочарование.
  Но усилия оказались не напрасными. В ближайшую субботу гриль не включали, и вообще было довольно тихо. Я готовилась хорошенько поработать за письменным столом.
Ночь наступила быстро. Луна солидарно подмигивала мне сквозь занавески.
Привычные звуки десятка включенных телевизоров создавали творческий фон. Я дописала главу и пошла принять душ после тяжелой работы.
Но тут и начались приключения. На осмысление обстановки ушло минут пять. Из раковины в ванной комнате шел дым. Она дымилась, как белоснежный чан с кипящим зельем. Я открыла окно, но лучше не стало. Скоро ванная наполнилась седыми клубами, у меня заслезились глаза и запершило в горле.
Никаких телефонов, кроме 9-1-1 я не помнила. Телефонного справочника у меня по беспечности не оказалось.
  Обычно пожарных вызывали жильцы дома напротив. Кроме того, я не была уверена, что это пожар. На вид и на запах это было черт знает что.
Я спустилась этажом ниже, позвонила, подождала. Никто не открыл. Там наверно, спали, или еще хуже – просто отсутствовали. Я вышла на улицу, обошла дом, вглядываясь в окна, но дыма нигде не было. Он выходил тонкой струйкой только из окна моей ванной комнаты. Спустилась в подвал и обследовала кладовки, бойлерную установку и электрощит. Но все было в порядке.
Тогда я вернулась к себе в квартиру и открыла балкон, чтобы не угореть. Стало холодно: все-таки март, не лето. Я надела куртку, чертыхаясь, натянула шерстяные носки, намотала шарф и стала думать. Ночь, дым, запах. У меня ничего не включено, так что горит что-то явно у соседей. А они спят. А я могу от угара и не проснуться, потому что балкон на ночь придется прикрыть. Ложный вызов стоит двести евро, но ложные причины не вызывают такого дыма. Надо звонить. Тут уж не до приличий.
  Вдруг раздался звонок в дверь. Я поспешно открыла. Сосед из квартиры справа, почесывая обнаженную грудь, задумчиво разглядывал мой шарф.
  – Слышь, соседка, - смущенно сказал он. – У тебя ничего не горит?
– Это не у меня, - радостно сказала я. - У меня дым. Это у кого-то снизу, но там никого нет.
  – Как нет? – удивился сосед и стал чесать обнаженный живот. – Под тобой Петруха, я у него был. Часа два как разошлись.
В подтверждение его слов сквозь едкий привкус дыма донесся крепкий запах перегара.
– А на втором?
– Там Васильевна, так она по субботам у сына.
Эмма Васильевна со страшной фамилией, переводимой на русский, как «волчий ход», была древней, но принципиальной старушкой. Прямо под Новый год она обвинила меня в засоре сливной трубы на кухне. Чтобы вода в ее отсутствие не перелилась из засоренной раковины на пол, я должна была мыть посуду не в кухне, а в ванной, и это веселило моих гостей больше, чем немецкая новогодняя программа. Спустя два дня она вернулась от сына, но ко мне не зашла, а потом выяснилось, что моей вины нет вовсе, а виноват итальянский магазин, занимающий первый этаж нашего дома. С тех пор связываться с Эммой Васильевной мне не хотелось. Я сосредоточила свои подозрения на выпившем Петрухе, не пожелавшем открыть мне дверь в такую лунную ночь.
  – Ген, ну где тебя черти носят?! – раздался командный голос соседки справа.
– Да тут я, - подозрительно неуверенным голосом отозвался сосед и поспешно отошел вглубь лестничной площадки.
Раздались тяжелые шаги, и в проеме двери появилась супруга Гены в плохо сходившемся на округлостях ситцевом халате. Вид моего шарфа смягчил ее взор.
– Снизу горит, - сообщила я ей, видя, что Гена объясняться с ней побаивается и только шею чешет. – А никто не открывает.
– Как это не открывает?! – возмутилась соседка. – Когда горит, он не открывает, а когда в горле пересохло, так дверь настежь?!

Я разделяла ее возмущение. И еще мне было холодно на сквозняке у открытой двери.

– Ну что ты стоишь?! - заорала она на мужа так, что я вздрогнула и прижалась к двери. – Иди, разберись с Петрухой, а то мы щас хаусмастершу разбудим!

Красивая женщина-немка, называемая по-русски управдомом, тоже жила в нашем доме. Она включала бойлер в отопительный период, собирала заявки от жильцов на мелкий ремонт и в редкие дни снегопада разгребала дорожку от входа до итальянского магазина, беззлобно роняя в сугробы свой иностранный мат. В остальное время она была так активно занята своей личной жизнью, что я не взяла ее в расчет как помощь при пожаре. Ее и днем-то было не застать, а уж ночью… Хотя фамилия у нее для данного момента вполне подходящая – «водяная башня», если в с немецкого перевести.

Гены уже не было. Снизу раздавались удары вышибаемой двери. Мы с соседкой побежали на третий этаж, и я запоздало подумала, что Петрухе можно было и по телефону позвонить. Раз он такой постоянный собутыльник, так, наверно, у них есть его телефон. Так же, как и адрес.

Когда мы подбежали, Петрухина дверь уже была настежь открыта самим Петрухой, и из нее черными клубами валил дым.

Лохматый Петруха дрожащими руками пытался закурить, видно, ему еще огоньку захотелось. Но вид у него был виноватый.
Генина жена наградила его гневным взглядом.
– Я пирожки поставил и заснул, - проблеял он неубедительно.
– Я могу чем-то помочь? – вежливо спросила я, услышав звуки ломаемой мебели, доносящиеся из дыма. Наверно, Гена теперь пытался высадить окно для лучшей проветриваемости помещения.
Петруха затянулся и печально помотал головой. В шарфе я, видно, не выглядела трудоспособной.

Соседка зашла в дымовую завесу и сразу вышла. Она непрестанно качала головой:

– Плиту только выкидывать. Вот вернется Верка, ой что будет…
На этой оптимистичной ноте я поскакала к себе, чтобы проветрить и спокойно лечь спать. Был уже час ночи. Мне казалось, что для сегодняшнего дня двух событий вроде хора и пожара вполне достаточно.

В два из гостей вернулась Верка – мать Петрухи. В свете двух фонарей, находящихся как раз на уровне третьего этажа, она заметила черный след гари над окном.

– Петруха, ты пирожки сжег?! Я ж тебя убью! – раздался звучный голос посреди тихой улицы, и все соседи высыпали на свои балконы и террасы. Всем было любопытно. Подумаешь, пожары, мы к ним уже привычные, а вот убийств в нашем доме еще не было. У нас в городе почти нет преступности. Тем более, на кулинарной почве.

Надо отметить, что мать Петрухи была крупной рослой женщиной лет пятидесяти, и работала в прачечной. Поэтому ее мускулатура могла вызвать завистливые взгляды даже у мужиков.

До трех ночи все соседи, затаив дыхание, слушали Петрухины крики, соревнуясь в прогнозах об исходе битвы.

Утром черную искореженную плиту со вздувшимися конфорками вытащили из квартиры и отвезли на шрот, то есть на свалку.

Генка починил дверь, но Верка его теперь на порог не пускает, и он бегает к Петрухе в ее отсутствие. Петруха бросил пить и взялся за наркотики. Интерес к одиноким соседкам, выражаемый раньше в придерживаемой двери подъезда, угас окончательно. Пирожки он тоже больше не печет.

Конечно, я не ожидала такого эффекта, но мне сложно положительно влиять даже через звукопроницаемые стены.
Соседи со второго этажа справа отремонтировали гриль, и к ним по-прежнему по субботам съезжаются родственники, а внуки проводят каникулы и громко резвятся на террасе. Так что поле для педагогического воздействия очень широкое.

А недавно под моим окном загорелся мусорный контейнер итальянского магазина. Это хорошо, что он таким образом продезинфицировался, потому что к нему, а потом от него, в окна летят мухи. По выходным соседский гриль мух распугивает, а по будням они снова возвращаются. Я не знаю, существует ли санэпедстанция и какой у нее телефон. У меня нет телефонного справочника. Он тяжелый, а почта далеко.

Я присмотрела себе квартиру в многоэтажном доме на соседней улице. В подъезде мне встретился незнакомец, нетвердо шагавший по ступенькам.

– Новенькая? – благодушно по-русски спросил он и интенсивно почесал за ухом.

И я подумала: мои прежние соседи – милейшие люди. А если я перееду, еще неизвестно, какая толщина стен в новом доме и как там с тишиной. Все-таки кнайпа на первом этаже. Пивнушка, значит. Возможно, от нее будет много шума. Потому что пить пиво – национальный вид спорта у местного населения. В то время как хлестать водку - традиционный досуг в эмигрантских кругах. Вот этим-то мы и отличаемся.

Недавно Тоня, жена Гены подарила мне балконный ящик для цветов. Если повесить его справа, то вода при поливе цветов будет стекать на соседский гриль. А переставить они его могут только вправо, и тогда дым и запах будут подниматься в окна Гены и Тони, а не мои.

В общем, и в старом доме у меня еще полно простора для педагогической деятельности.