Луч

 Золотистая взвесь пылинок кружилась в солнечном луче. Воздух был сух и жарок. Деревянные ступеньки затрещали как ветки в костре, когда она поднялась по ним и прошла в дом. Поставила ведро с ледяной водой на скамейку. Смахнула капельки пота со лба. Вздохнула. Улыбнулась. Опять вздохнула. Ссутулилась и поплелась в комнату. Упала на кровать.
 
Солнце упорно и ненасытно проникало везде. Домик не был построен добротно. В нем была некая незаконченность. Кое-где были щели между досками, дырочки от сучков. Их было мало, но солнце находило их и протискивалось насильно, пронизывало чуть пыльный воздух золотистой сеткой.
 
Хотя неправда. Такой была только ЭТА комната. А в доме их было три. Просто остальные были более поздней кирпичной пристройкой. В них хозяйка зимовала. А летом, она всегда жила в комнате щелей и дырочек. Так ей хотелось. В ней летом она чувствовала себя более уютно.
 
Десять лет… Десять лет она поднимается по скрипящим ступенькам. Вдыхает солнечный воздух. Расплескивает ледяную воду. Ждет. А может и не ждет. А существует в ожидании.
Ожидание стало ее существом. Ее постоянством. Зима, весна… Лето, осень…. Зима, весна…. Лето… Осень…. Зима…. Весна… Лето…. Лето.. Лето…..
 
Лето она любила все-таки больше. Сухое, потрескивающее…. Легкое…. и одновременно густое, как добротно сваренное пиво. Жаркий воздух… Теплые ветра….
 
Она давно смирилась с тем, что он не приедет. Это было очевидно. Это было реальностью. Фактом. Кристально чистым, прозрачным фактом, как ледяная вода из родника. Но желание видеть его, быть с ним…. Отдать ему все… было таким сильным, что она определила себе выход из ситуации - НЕ МОЙ И НИКОГДА МОИМ НЕ БУДЕТ. Почему бы ни посмотреть на нее по-другому?
 
Мой! Уже, и навсегда мой! Просто он этого еще не понимает! Не осознает! Но неизбежность обязательно приведет его в этот домик, в котором одна комната с солнечной клеткой внутри. Через десять лет, через двадцать…. Даже если она умрет…. Дорога приведет его сюда, под старую яблоню…. к могиле, где будет покоиться любящее его сердце. Так будет.

* * *

 Его достали дела. Достали до печенок. Заморок цифр, партнерских отношений, колонок в газетах, паутина слов, ловля новых и новых возможностей приумножить для себя, отнять у других. Затошнило.
 
Жена, превратившаяся из сладкой нежной девочки в женщину средних лет, выглядящую на двадцать с хвостиком после косметических извращений, но уже успевшую узнать себе цену, и беспроигрышно ведущую игру брака с перспективным мужчиной.
 
Ребенок. Оооо…. Это был цветок радости! Надежды. Вклад в будущее. Гм… Он даже особенно и не знал, как рос этот ребенок. Просто средства, вложенные в его взросление, по любому означали – вклад в будущее, продолжение прошлого. Стабильное, непоколебимо уверенное в себе упрочение положение родителей. Иначе и не подразумевалось.
 
Вышел с совещания. Глотнул в коридоре охлажденной водички. Дернул галстук. Нашел старый адрес и ……. решил устроить себе отпуск. Через несколько минут его уже мчал вдаль черный дорогой автомобиль.
 
Аэропорт отказался участвовать в авантюре. Ожидание – вот то, что всегда выводит нас из терпения. Заставляет нервничать в ситуации, когда на самом деле ничего не происходит. Он укротил ожидание. Просто другой менее дорогой и менее старый, и совсем даже не черный автомобиль уже мчал его дальше по дороге в ту сторону, куда отказался везти его самолет.
 
Пара дней прошли в непрерывной гонке. Сон не шел. Старый адрес притягивал. Обещал контраст. Совсем другие ощущения, не похожие на будничность. Ностальгия по истинным чувствам раздражала. Ныла в душе режущей струной.
 
Эта струна была натянута всегда. Редко кому ее удавалось задеть. Но так задеть, как тогда… как случилось тогда давно…. в результате чего в самом глубоком кармане самого старого его пиджака завалялся этот нестарый тогда адрес. Она же и натянула эту струну. Пела и играла на ней. Недолго. Пока он позволял. Потом выкинул ее как разонравившийся затертый медиатор. А струна….. Струна-то осталась!
 
Сначала он этого не замечал. Но когда она вдруг стала реагировать на погоду… На сентиментальные дурацкие по смыслу фильмы и высказывания, он вдруг заметил заново ее существование. И… ничего уже не мог с этим поделать. Пришлось просто жить с ней. Пока… пока черный старый дорогой автомобиль не покатил его в аэропорт.

* * *

 Разомкнула ресницы. Веки приподнялись и опять упали на глазные яблоки. Они не хотели света. Хотя… Ресницы дрогнули раз, другой и приподнялись окончательно. По комнате растекались сумерки. Расползались, разливались, растекались предзакатными темными сгустками сумеречные цвета.
 
Уснула. Вот беда. Незадача. А хотя… Она сама себе хозяйка. Если она проспит так сутки, а то и больше, хоть летаргический сон ее свалит на несколько лет… никому не будет до этого дела. Все будет идти свои чередом. Разве… разве, что зимой в этой комнате она просто замерзнет. Значит, летаргический сон продлится недолго. Хватит.

Встала. Потянулась. Теперь она не сможет уснуть до полуночи. А то и дольше. Придется развлекать себя, занимать бессмысленными играми ума, образами, надеждами. Пока не придет рассвет. Пламенный, будоражащий красными оттенками рассвет! И тогда она, наконец, отбросив клубок мыслей в пыльный угол, сможет уснуть со светлыми чувствами, впитавшими в себя радостные краски рассветного утра.

Прошлепала в прихожую, теряя на ходу тапочки. Зевнула. Задела ведро с уже ставшей теплой водой. Расплескала. Распахнула дверь прямо в сизые сумерки. Свежий воздух ворвался вовнутрь. Она зажмурилась от удовольствия и шагнула наружу. Потянулась. Открыла глаза. На тропинке к дому стоял он.

* * *

Она не поверила. Промелькнула мысль, что лето выдалось на редкость сухим и жарким, что начались миражи. Потом в груди все ухнуло вниз, и захлестнула темная дрожь. Улыбаясь как-то задорно, совсем по-мальчишески, он поднялся по ступенькам и крепко прижал ее к себе. Вдохнул ее на удивление родной и уютный запах, так возбуждающий его. Она приникла к нему всем телом, зажмурилась, впитывая каждым уголком своей плоти его близость.

Через минуту он разомкнул руки, взял ее за плечи и посмотрел насмешливо в глаза.

- Ну что? Пойдем в дом?

Она молча накрыла на стол, он достал бутылку виски и разлил по низким квадратным стаканам из толстого стекла. Она зажгла керосиновую лампу, вокруг которой сразу закружилась ночная мелочь, и села напротив. Подперла руками подбородок, смотрела, как он ест. Кусок не шел в горло.

Изредка он поглядывал на нее. Практически не изменилась за эти десять лет. Что двадцать, что тридцать…. в сумерках да отсветах лампы она выглядела так же, как и тогда, в последний раз, на Сенной площади. Долго, через стекло кафе он наблюдал, как она ждет его. Как закусывает губу и смотрит на часы, как наматывает круги вокруг площади, возвращаясь все время на одно и то же место, где они договорились встретиться. Уже давно было понятно, что он не придет. Что он уже не пришел. А она все стояла, надеясь на встречу, посылала в никуда смс-ки. Потом обессилевшая, сутулясь, спустилась в метро, и больше он ее не видел. У него тогда началась новая жизнь, новая ступень, которая не предполагала больше таких отношений. Но он не мог не посмотреть на нее в последний раз. Уж очень зацепила она что-то глубоко внутри. Хотелось запомнить ее надолго, еще раз представить, как это было замечательно. Их встречи, жар нарастающей страсти. Но встречаться с глазу на глаз было опасно. Слезы, сопли были не минуемы, да и не поняла бы она его объяснений. Смотрела бы на него большими непонимающими и разочарованными глазами. Что бы он ответил этим глазам? Ничего.
 
Слегка насытившись, он поднял стакан. Она тоже подняла свой, и посмотрела ему в глаза. Он подмигнул.
 
- Я очень скучал по тебе.
 
Черты лица ее чуть расслабились, и она улыбнулась, той открытой искренней улыбкой, перед которой он никогда не мог устоять.
 
Потягивая виски, и закусывая, он потихоньку, слово за словом, не сообщая никаких фактов, но и не скрывая чувств, поведал ей, как он старается пробиться в жизни, как это трудно, и как нет времени ни на что. Ни на сон, ни на личную жизнь. Что он очень устает, и иногда вырубается прямо на стуле перед монитором на пару часов. Что в жизни очень много жестокости, и как повезло ей, что она живет в таком тихом, неприметном уголке с шумящим за окном лесом.
 
Она слушала его, и пустота в ее душе заполнялась им до краев. Его тревогами, симпатиями и бедами. Ее настигло опять ощущение законченности существования в этой жизни как когда-то давно, во время их коротких встреч. Она нужна. Она любима.
 
Задув лампу, спотыкаясь в темноте, он понес ее в постель. Она отдала ему всю себя, со всеми своими тайнами, раскрывшись как ночной цветок для заблудившегося шмеля. Сладостный нектар был неиссякаем, и как не старался, он не мог выпить его до дна. Вот уже несколько раз он достигал вершины неотвратимого наслаждения, а она готова была принимать его все еще и еще…

* * *
 Утром их разбудил рассвет.
 
Теперь каждое утро их будил рассвет. Она готовила тосты с сыром, он варил кофе, и они шли гулять далеко за холмы через лес, наслаждаясь свежим воздухом, природой и обществом друг друга. Занимались любовью под соснами. Ей нравилось запрокидывать голову и уноситься в шатер зеленых веток на голубом небе в преддверии сладостной волны, накрывавшей ее по макушку. Тогда она тонула, теряя ориентацию, все сливалось перед глазами в кутерьму, и было такое ощущение, что после такого можно только рождаться каждый раз заново, но никак уж не оставаться прежней.
 
Возвращаясь, они неистово накидывались на еду, отрывая куски мяса руками, и заливая их молодым вином. Она смеялась.
 
Так продолжалось неделю.
 
Ее смех сменился тихими неясными улыбками и задумчивостью. Появились круги под глазами. Один раз, проснувшись ночью, он увидел, что она сидит у окна и смотрит на него в свете луны. Сделал вид, что спит, и на утро ничего не сказал.

* * *

 Она не спала уже несколько дней.
 
Они ничего серьезно не обсуждали. Так… делились мелочами - радостью от летнего дня… от прозрачной воды в реке… от белки на дереве… от буйства грозы.. Она не рассказывала о себе, он не говорил, что будет дальше.
 
Она не смыкала глаз ночами потому, что боялась, что если она уснет, то когда откроет глаза, его уже не будет рядом.

 К концу второй недели она стала похожа на тень. Почти перестала есть. Но с готовностью проводила с ним время и отдавалась ему. Делала все, что бы он ни попросил. В каждом движении ее - наливала ли она ему в бокал вино, гладила ли по голове, устраивалась ли в его ногах, когда он курил, сидя на крыльце, – была такая любовь, которая творит жизнь, создает ее из ниоткуда, из пустоты, сплетая нити времени в биение сердца. И с каждым движением она теряла себя все больше.
 
Он делал вид, что ничего не замечает. По прежнему носил ее на руках, доставлял удовольствие, был с ней рядом, делал с ней вместе простые, ничего не значащие по своему смыслу вещи, только потому, что приятно было это делать вместе с ней. Видеть, как она радуется этому.
 
Он знал, что уедет в воскресенье вечером.
 
В воскресенье утром она решилась на разговор.
 
Они сидели рядом на крыльце после завтрака, ждали, когда сварится кофе. Он ковырял травинкой в зубах. Она рисовала пальцем на ступеньки невидимые узоры.

- Радость моя. Моя жизнь в тебе. Когда ты оставил меня десять лет назад, я превратилась в само ожидание. И вот ты здесь. Мы живем с тобой уже две недели рука к руке, мысль к мысли, плоть к плоти. Это единственное возможное для меня существование. Каждое утро для меня – подарок, намек на продолжение. Но ты молчишь… Ты не говоришь, что останешься… ты не говоришь, что уйдешь… Неопределенность измучила меня. Я не могу сомкнуть глаз ночами, боюсь, что ты исчезнешь как тогда. Скажи мне, что дальше?! На сколько ты приехал? На две недели, на месяц? Насовсем? Я не в силах тебя удержать всей своей любовью, если ты не захочешь остаться сам. Если у тебя свой путь – пусть будет так. Только скажи мне, чтобы я была готова. Потому что, когда ты спустишься с этого крыльца, и наши пути разойдутся, мы больше никогда не увидимся. Я знаю. Бог дает только один шанс для правды. И тогда я не буду больше жить. Потому что с твоим уходом для меня жизнь кончится. И я помогу себе избавиться от тела, в котором умрет душа. Если ты приехал ко мне, чтобы соединить наши судьбы, пожалуйста, скажи мне об этом тоже. Потому что, не зная этого, мое тело не переживет душу.
 
Он обнял ее за плечи.
 
- Я скажу тебе, обязательно скажу. Завтра утром, радость моя. Я обещаю.
 
- Вот и хорошо. – Она слегка успокоилась и повеселела. – Я люблю тебя.
 
- Я тоже тебя люблю, мое солнышко. Посиди, я принесу нам кофе.
 
Поднялся. Ступеньки уютно вскрипнули. Прошел на кухню. Задумчиво походил туда обратно, засунув руки в карманы и теребя краешки швов внутри. Эту куртку он не надевал несколько лет. Схватил перед выходом из дома что попроще. Пальцы в правом кармане нащупали пакетик. Машинально он достал его и разглядел. Прозрачный маленький пакетик с белым порошком. Лет семь назад, когда он только входил в круг замечательных людей, такие пакетики были частыми гостями его карманов. В каждом обычно было несколько доз, угощение для влиятельных знакомых. То, что он завалялся в кармане – нонсенс. Про такие вещи обычно не забывают. Раздумывал он недолго, пару секунд.
 
Он подал ей чашку. Сел рядом. Она пригубила.
 
- Какой крепкий кофе! Ты правильно положил много сахара, как я люблю!
 
- Да радость моя.
 
Когда она потеряла сознание, он аккуратно отнес ее в постель. Посидел рядом, стараясь запомнить ее черты. Такой женщины не будет больше в его жизни никогда. Потом неторопливо сложил вещи в сумку. Вышел на крыльцо. Промелькнула мысль, что придется ждать на вокзале несколько часов, ведь поезд будет только вечером.
 
Раздражающая душу струна перестала наконец ныть. Он улыбнулся и ступил прямо в золотистую взвесь пылинок солнечного луча.