Мост

- Жарко сегодня, - сказал Тимур лениво, не поворачивая головы. Над речкой висело марево, воздух дрожал над водой, и автомобильный мост расплывался в этом воздухе, делаясь совсем невесомым.
На другом берегу реки росли кусты. Они клубком спускались по склону к воде, и редко кто рисковал переплывать речку: продираться сквозь колючки было совсем не приятным делом. Кусты росли только на склоне. А наверху, за дорогой, раскинулось пшеничное поле. Пшеница там еще не совсем дозрела.
Они иногда ходили в поле гулять и с наслаждением выковыривали из жестких колосьев молочные зерна, и поедали их, ощущая восхитительный вкус лета.
- Ты зря не взяла краски, - сказал Тимур, и на этот раз повернул голову, - смотри, какой мост сегодня.
- У меня уже три моста, - откликнулась Маша. Она лежала на песке, подставив солнцу спину, и читала Соммерсета Моэма.
- Сегодняшнего моста у тебя нет.
- У меня нет и завтрашнего моста, и вчерашнего, - засмеялась Маша, и Тимур в который раз подивился звуку ее голоса: будто над пляжем раскатились серебряные колокольчики. И в сотый раз Тимур окинул взглядом ее фигуру, красивые ноги и крепкую грудь. Ему доставляло удовольствие просто смотреть на нее, потому что Маша была очень красива. И он мог бесконечно смотреть на то, как ее белые волосы изящно – всегда изящно! - спадают на лицо, закрывая огромные, очень живые, быстрые глаза.
- Все мосты не нарисуешь, милый, - сказала Маша, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. Она была в облегающем тело купальнике, и Тимуру совсем не хотелось сейчас вспоминать те мосты, которые он видел, и те мосты, которые не стоило рисовать. Но он знал, что это все равно вспомнится.
- Пошли купаться, - предложил он, с трудом отводя взгляд от фигурки девушки. Маша опять засмеялась:
- Не пойду! Мы купались полчаса назад, и ты чуть не изнасиловал меня в воде, прямо на глазах у всего пляжа. Да и загореть хочется.
- Мне показалось, что дело обстояло как раз наоборот: это ты меня чуть не изнасиловала, - пробурчал Тимур. – Я все-таки нырну. Жарко.
- Ныряй. Я дочитаю главу. – Маша опять перевернулась на живот и уткнулась в книгу, ее волосы волной рассыпались по спине.
Тимур неспешно поднялся, и подошел к берегу. Недавно администрация городка расщедрилась и подвезла на пляж два грузовика с хорошим песком, и на ближайшие дни, пока песок не смоет, на реке можно было вполне сносно существовать.
Он вспомнил другую реку. Там тоже был песок, и жара, и марево над мостом. Только сам мост был проломлен посередине, а вдоль реки тянулись маленькие домишки, которые из вертолета казались абсолютно неповрежденными, и он обрадовался этому, а потом оказалось, что постройки разрушены, и на берегу стоят лишь остовы.
Потом в мареве над мостом звякнуло и гулко ухнуло, и в реку обрушился кусок бетона, из которого торчали прутья арматуры, и вода сразу вспенилась, став грязной и отвратительной, и сама мысль о купании в этой реке стала также отвратительна.
Кто-то из их группы возмутился:
- Как же так, они же договорились, что не будут стрелять по мосту!
А Тимур рвал трубку сотового телефона из кармана и остервенело, уже понимая, что все идет кувырком, диктовал в редакцию: «Мост подвергнут бомбовому удару …».
Тимур попробовал ногой воду. Она оказалась парной, как молоко, и он, не раздумывая, прыгнул, вытянув руки ласточкой, и нырнул, и проплыл под водой. Он нарочно вынырнул лицом к берегу, и увидел, что Маша не читает, а наблюдает за ним. Она улыбнулась и помахала рукой, потом встала и пошла к воде.
В отличие от него, она не ныряла с берега, а выбрала пологий спуск, зябко ежась и смешно взмахивая руками. А Тимур смотрел, и все никак не мог поверить, что Маша идет к нему.
Она вошла по пояс в воду, и только тогда нырнула. Вынырнув, она поплыла, делая сильные гребки руками, и Тимур вспомнил, что Маша была мастером спорта по плаванию. Она сплавала до середины реки, и вернулась.
Маша встала совсем рядом с ним, брызнув в лицо.
- Ну как, хорошо я плаваю? – спросила она, улыбаясь.
- Очень хорошо, - хрипло прошептал Тимур.
- Скажи еще раз.
- Ты очень хорошо плаваешь, и ты очень красивая, когда плывешь, потому что похожа на дельфина, и твои волосы, как у русалки, растекаются по воде.
- Мне так хорошо, когда ты так говоришь, милый… - она обняла его, сильно и крепко, и Тимур забыл, что они не одни на пляже, и не устоял на ногах, потому что его сбило течением, которое было гораздо сильнее течения реки.
Они вышли на берег, и Маша растянулась на полотенце, пододвинув к себе книгу, а Тимур уселся в прежней позе: обхватив руками колени. В голове сумбурно роились обрывки никчемных, мелких мыслей, и их вытесняло ощущение огромной гордости.
- Все-таки, тебе надо было взять краски, - сказал Тимур.
Девушка недовольно оторвалась от страницы, придерживая ее пальцем:
- Тимка, ну мы же, кажется отдыхаем! Если ты так хочешь, давай съездим, возьмем краски. Что ты нашел в этом мосте сегодня?
Тимур посмотрел на мост. Сейчас для него мост в жаре летнего августа оторвался от земли и поплыл на месте, проезжающие по нему автомобили предавали картине движение, и ему показалось, что Маша может написать этот мост, потому что она была очень талантливым художником.
- Давай съездим, – сказал он, не глядя на девушку.
Маша не перечила, только грустно вздохнула: ей хотелось дочитать главу. Она потянулась, встала и аккуратно свернула полотенце, на котором лежала. Потом взяла сумочку и взяла темные очки, надела их и отдала сумку Тимуру:
- На, понеси.
Они прошли по тропинке мимо турника, на котором развлекались местные подростки. Тимур шел позади девушки и любовался ее четкими движениями. Девушка по-прежнему была в купальнике, она не стала надевать шорты.
Со стоянки (она находилась на возвышении, к ней с пляжа вела лестница) мост выглядел по-другому, даже для Тимура. Он уже не плыл, а, наоборот, стоял на месте незыблемо и твердо.
Вокруг аккуратного квадрата заасфальтированной площадки рос шалфей и это было очень красиво: серый квадрат в окружении синего моря цветов.
- Надо надрать шалфея, - предложил Тимур.
- Зачем?
- Чай заваривать. Он, говорят, целебный.
Он вспомнил с чувством легкой ностальгии, как, будучи совсем зеленым юношей, ездил с водилами в Ростов-на Дону с целью сделать репортаж о жизни дальнобойщиков. Они тогда проехали Воронеж, и трасса стала совсем отвратительной, даже не три полосы, а две, и сплошные слепые повороты, когда не знаешь, кто выскочит на тебя за следующим утесом.
А вокруг ему открылась степь, огромная и чудесная этой необъятностью, а он не смог сдержать восхищения. А в степи высились холмы, белые, как мел, да они и были мелом. И вокруг каждого холма цвело кольцо шалфея, и это было потрясающе: кольцо синего, белый холм на общем фоне золота пшеницы.
Это было так потрясающе, что он забыл БТРы на постах ГАИ, и забыл шлюх, которых ночью подсадили шоферюги. Шлюхи были уродливые, но раскованные настолько, что он не ощутил стеснения от того, что они рядом, но когда дело дошло до главного, он отказался, и водилы посмотрели на Тимура с удивлением: «Да ты что. Они - девочки проверенные, сто лет знакомы…»
Да, тогда он ехал в огромном, вонючем «ЗИЛе». У Маши была серебряная «Хонда», красивейшая машина, напоминавшая Тимуру на дороге дельфина так же, как ее хозяйка была похожа на дельфина в воде.
- Дай сумку, - попросила Маша. Она достала ключи, сняла сигнализацию и открыла машину. Тимур все стоял рядом и никак не мог решиться распахнуть свою дверцу.
- Садись, чего ты? – спросила Маша из машины.
Тимур неохотно распахнул дверь и сел. Он мрачно сопел, глядя, как на пультах вспыхивают разноцветные огоньки.
- Маш, а что ты делаешь, когда у тебя ломается машина? – поинтересовался он.
- Вызываю помощь, - ответила Маша, выруливая со стоянки.
- А если помощи ждать неоткуда?
Она не поняла его. Обернулась, откинула волосы со лба:
- Как это, когда некуда? Всегда найдется техсервис …
- А если нет сервиса?
- На нет и суда нет, - невпопад ответила Маша, наблюдая за дорогой.
Тимур подумал, что у него тоже могла бы быть машина. У него могло бы быть несколько машин, - для парадных выездов, для рабочих поездок, легковые для дорог в городе и джип для загородных трасс.
И это все могло бы быть, если бы он тогда, беседуя с маленьким, сутулым человечком, у которого были слезящиеся глаза, ответил по-другому. Человек просительно, почти умоляюще глядел на него, и что-то неспешно, уважительно и очень логично говорил, и в его словах было столько здравого смысла, что Тимур вопреки этому смыслу отметил отрицательно, и человек поглядел на его, и просьба исчезла из его глаз, сменившись удивлением.
- Хорошая у тебя профессия, - сказал он, поглядев на девушку, которая сосредоточено глядела на дорогу.
- Что, милый?, - не расслышала она.
- У тебя прекрасная профессия, - повторил он. – Ты приносишь в этот мир красоту и добро, и тебе не надо ради этого выбирать между свободой и несвободой.
Маша тряхнула волосами, улыбнувшись так, как умела улыбаться только она:
- Выбирать приходится всегда, во всем. Ты же знаешь это…
- Ты нарисуешь мне мост?
- О, господи, дался тебе этот мост.
Тимур неожиданно развеселился:
- Это очень хороший мост. Красивый мост. Его построил великий неизвестный архитектор. Неизвестный, но великий. Настоящий художник мостов. Может быть, ему предлагали построить что-нибудь в центре Москвы. Но он сказал, что там все застроено Церетели, и отправился на реку строить этот мост. Вот такой выбор сделал мой архитектор, а ты не хочешь нарисовать этот мост.
Маша смеялась.
- Я тебе нарисую его летящим, - ласково сказала она, - Пускай у него будут крылья, и он полетит.
- Не надо крыльев, - нахмурился Тимур. – Пусть он летит, но без крыльев. С крыльями летать – неинтересно. Вот без крыльев – другое дело совсем.
- Ладно, он полетит без крыльев. Слушай, а тебе он не снится, этот мост? Не удивлюсь, если так, ты ведь просто заболел этим мостом.
Тимур помолчал:
- Нет… последнее время мне ты снишься. И мы с тобой летаем без крыльев и без мостов.
Он сказал это так убедительно, что даже Маша поверила, хоть она уловила, что в его словах есть фальшь. Но ей не хотелось, что бы эта фальшь была, и она забыла о ней, и это был ее выбор.
В центре городка было пыльно. Маша спросила:
- Нам нужно что-нибудь на рынке?
- Давай потом заедем, на обратном пути, купим каких нибудь фруктов.
- На обратном пути закроется рынок, поздно будет.
Тимур вышел и у ближайшей торговки купил дыню, здоровенную, золотистую дыню. Она была похожа на мяч для регби. Маша сказала:
- Теперь никуда не поедем, и никакого моста, - теперь она поддразнивала Тимура, - я сяду сейчас и буду рисовать натюрморт.
- А мост?
- Мост и завтра будет стоять, а дыню мы съедим сегодня, и ничего от нее не останется.
Маша несколько дней назад захотела написать торговые ряды, где продавали фрукты. Это были очень красивые торговые ряды: на лотках лежали бананы, красный, зеленый и желтый перец, и разные дыни – большие продолговатые, побледнее цветов, и маленькие, круглые, но зато желтые, как подсолнухи. И зелень там лежала – петрушка, укроп, и фиолетовая кинза, а рядом возвышались горы крепкой картошки и лука. Это было так красиво, что Маша сразу принесла мольберт и приготовилась рисовать, но неожиданно появились азербайджанцы и принялись галдеть. Им не понравилось, что Маша хочет рисовать их рынок. А она ничего не понимала, и толк растерянно вертела головой, а южные люди схватили тюбики с краской, и раздавили их. Потом появился Тимур и успокоил азербайджанцев. Те убедились, что Маша не хочет ничего плохого, и извинились. Но Маша поглядела на раздавленные краски и заплакала, и рынок перестал казаться ей красивым.
Тогда Маша долго не могла успокоиться, и ей казалось, что она что-то потеряла, потому что с ней не было той частички красоты, которую убили азербайджанцы на рынке. Она не совсем успокоилась даже тогда, когда Тимур съездил в большой город и купил там набор хороших красок, и уже давно не ходила на рынок. На рынок ходил Тимур, а она ждала его в машине.
Тимур кинул дыню на заднее сидение и они свернули в узенький переулок, который вел к их дому. Вскоре они уткнулись в ворота, черные от времени. Тимур распахнул створки и Маша въехала во двор. Здесь оказалось очень тенисто и зелено: над площадкой свисали ветки яблонь, среди которых затесался один клен, а по бокам росли вишни. Вишен уже почти не осталось, только на верхушке, но там они были совсем черные, и казалось, что если дотронуться до них, ягодки лопнут и из них брызнет сок. Серебристая Машина «Хонда» здесь смотрелась великолепно.
- Я приму душ, милый, - сказала Маша, доставая сумки с пляжными принадлежностями. Тимур взял дыню и девушка заперла машину. Та мигнула огоньками сигнализации.
- Хорошо.
- Потом мы поедем рисовать твой мост, - улыбнулась Маша.
- Угу.
Тимур направился в дом и в этот момент у него запищал сотовый телефон. Он пугливо оглянулся, но девушка уже скрылась в душевой и не слышала разговора.
Он говорил минут пять, а потом медленно опустил руку с трубкой.
- Вот так, - подумал он. – Вот так. Я знал, что так оно получится. У меня должна быть еще неделя. Это была бы моя с Машей неделя, но у меня ее украли. У меня украли Машу.
И тут он понял, что с самого начала знал, что так будет, сразу, как только увидел три недели назад эту хрупкую, восхитительную девушку, которая взглянула на него ореховыми глазами, и рассмеялась.
Он знал это с самого начала, потому что в нем сидело много-много воспоминаний про мосты, и про дороги, и сейчас добавилось еще одно воспоминание – о Петьке, чья курчавая голова безжизненно лежала на подушке, когда он пришел его навестить после первого Петькиного ранения. Петька был телеоператором и попал в Косово под обстрел. Тогда весь мир облетели кадры с его камеры, как все бегут по направлению к каким-то домам через какой-то мост, и все добегают, а камера вдруг падает в землю.
Тогда у Петьки была нетяжелая рана, но его хвалили, и даже хотели дать какую-то сербскую медаль, но почему-то не дали, но он неимоверно заважничал, и они с Тимуром даже ссорились на этой почве. А потом он поехал в Чечню, и опять его кадры облетели весь мир, потому что это были правдивые и хорошие кадры, но в Чечне Петька не получил ни царапины.
Второе ранение Петька заработал в Дагестане, и там его стукнуло посерьезнее, и здоровье у него расстроилось, и после того, что он увидел в Косово, в Чечне и в Дагестане, он стал много пить и много болтать, а его репортажи стали хуже, и его перевели в Москву, и Петька стал пить еще больше. С ним стало очень тяжело общаться, потому что он всегда был пьян и много говорил о своей храбрости, а потом становился агрессивен и лез драться.
Когда Тимур уезжал в отпуск, Петька слег в больницу с сердцем, и врачи говорили, что ничего серьезного там нет. Но Петькино сердце, видимо, не согласилось с определением врачей.
Тимур машинально разрезал дыню и красиво разложил ломти на большой тарелке. Он вдруг почувствовал огромную обиду – на Петьку, который не мог подождать неделю, пока у него отпуск. Пока у него отпуск с Машей. Он вдруг как-то очень отчетливо понял, как ему дорога эта девушка, и понял еще, что его коллекция воспомниний пополнится еще одним экземпляром. И когда он понял это, ему стало чуточку легче.
- Маша, - сказал Тимур спокойным тоном, - знаешь, мне только что позвонили… В Москве несчастье, мне надо съездить в Москву на пару дней.
- Прямо сейчас?, - спросила Маша.
- Да, - он обернулся к ней. Глава девушки были блестящими и тоже очень спокойными. И она, кажется, не собиралась плакать.
- Иди собирайся, и я отвезу тебя на станцию… Ты когда вернешься? – она очень уверенно спросила это, и Тимур, как всегда в таких случаях, не нашел сил ответить прямо.
- Как можно быстрее, - сказал он. - Как можно быстрее.
Маша вдруг увидела, что Тимур почему-то забыл про мост. Это ей показалось странным. Тимур сегодня так много говорил про мост, и много смотрел на него, когда они нежились с утра на пляже. Она почувствовала что-то, и к горлу подступил комок, но она нашла в себе силы проглотить его, не выпустить наружу все то, что копилось внутри, и отогнать это. Она подошла к Тимуру и прижалась к нему. И он отвернулся от сумки и поцеловал ее, и они долго стояли обнявшись, и Маша чувствовала, что сейчас в этом мире нет ни мостов, ни людей, кроме них самих, и она была не права.
С поездом Тимуру повезло. Электричка подкатила к вокзалу, как только он успел купить билет. То, что электричка подошла так вовремя, позволило ему быстро распрощаться.
Электричка была почти пуста, и Тимур удобно устроился в уголке, около окна. Когда городок кончился, поезд прогрохотал по мосту через реку, и за окном потянулись пшеничные поля. Тимур глядел на них, потом по вагонам пошла торговка, у которой Тимур купил три бутылки пива. Он откупорил одну зажигалкой, и стал пить прямо из горлышка, и ему стало хорошо. Он всегда любил ездить так.
Маша заехала на дачу и переоделась опять в купальник. Она чувствовала себя очень уставшей, и ей отчего-то казалось, что она сегодня прошла большой путь. Но она переборола себя, и поехала на пляж. Она вспомнила, что не дочитала Соммерсета Моэма, и взяла с собой книгу. Краски она тоже взяла, но, доехав до пляжа и расположившись на разложенном полотенце, она решила сначала дочитать ту главу, которую она не дочитала днем. Она так и сделала, а когда дочитала, уже вечерело. Над рекой тянул холодок, и солнце было уже совсем низко над горизонтом. Маша поглядела на воду – река была очень спокойной – и решила, что купаться сегодня уже не будет.
Потом она поглядела на мост. Она вспомнила, что хотела вечером нарисовать мост. Но сейчас его не освящало солнце, и он стоял над рекой уродливой темной громадиной. Только на мгновение его коснулся лучик, и Маше показалось, что он ожил и поплыл в воздухе, но солнце ушло, и она улыбнулась. Она знала, что мосты не летают.
- Что за беда, - подумала Маша, собирая свои вещи. – Тимур завтра вряд ли вернется. Нарисую я этот мост потом. Успеется.
Сентябрь 2004 года