Дом для Рыцаря

Я спрашиваю себя, отчего у всех нас, с нарастающей активностью, растет это желание - пройтись в собственной фантазии по древним улицам старого города?

Что произойдет с нами, если мы искусственно сформируем в себе чужую историческую память?
Память, к которой никто из нас не имеет отношения.
К вековым событиям, к которым никто из нас не был причастен.

Я пытаюсь вглядеться в чужой для меня Kenigsberg и чувствую волшебную силу притяжения этой земли, которая стала для меня маленькой Родиной.
Словно, из его далёкой сердечной чаши в моё сердце переливается источник живительной силы сопричастности к прошлому и будущему его судьбы.

Мы всегда ощущали особую историю этой земли.
Не только в том, каким образом она дана нам во владение, но в том, какие исторические загадки она предлагает нам разгадывать. И этот нескончаемый процесс игры заманивает моё воображение всё дальше и дальше, в самую глубину веков.
И, так же, как и вы, я, в собственной фантазии, ухожу в самое начало времени, когда эта земля была колонизирована первыми европейскими переселенцами и рыцарями Тевтонского Ордена.

Сотни лет пролетели над этой землёй, тысячи историй родились и умерли, судьбы миллионов людей переплелись в разноцветный клубок истории, чтобы сейчас я смогла закрыть глаза и вспомнить эту легенду, Легенду о проклятом Рыцаре.

Это произошло очень давно.
Одни имена сохранились в хрониках этого времени полностью, от некоторых остались только клички.
Я закрываю глаза, мой Калининград пропадает в сумерках истории и, словно на древней облупившейся настенной росписи, проявляется забытый сюжет.

1. По спящему городу гулял ночной, прохладный летний ветер…
Облизал тёмные окна нижних этажей, перебрал листву на деревьях…
Поднялся над тусклым светом уличных фонарей…
Подлетел к высотному зданию на улице Фрунзе…
Прошмыгнул между колоннами Дворца бракосочетания и завис напротив окон восьмого этажа.
Наполненный ночными желаниями, ветер “размазался” по стеклу, подглядывая в комнату, как вор.
Темнота защищала людей, как сторожевая собака.
Ветер нетерпеливо хлопнул по стеклу… окно приоткрылось.
Ветер пролез в тёмную комнату и, как хищник на запах, бросился искать горячие тела мужчины и женщины.
Он коснулся первого спящего, коварно проскользнул вдоль его тела, прохладной струёй пошевелил жёсткие волосы.
Заёрзал по раскрытой ладони, нащупал пульс и замер, слушая рассказ, который захлёбываясь, шептала кровь спящего человека.
Волнение, азарт передала ему гудящая кровь мужчины. Ветер всосал в себя её восторг и истёк к обнажённой женщине.
Чтобы не разбудить её своей ночной прохладой, ветер осторожно дотронулся до спутанных волос. Замер, стараясь нагреться до её телесного жара… стал спускаться по щекам к открытым губам. Жаркое дыхание не остановило его.
Ветер пробрался в её лёгкие, поближе к её сердцу… и обожжённый выскочил в комнату.
Завис над кроватью и… водопадом упал на спящую женщину.
Забыв, что он, всего лишь, ночной ветер, он кидался на горячее тело снова и снова. Задыхаясь в темноте от возбуждения, он разлился по телу женщины прозрачным покрывалом, и гладил её своей влажной ладонью.

Порывы ветра разбудили женщину.
Она раскрыла глаза, медленно потянулась и поднялась с кровати. Ветер плавно соскользнул с обнажённого тела.
Едва шевелилась прозрачная занавеска на открытом окне. Единое состояние тьмы проникало везде, словно мазутом заливая город и комнату. В “ночном мазуте” серебряное тело женщины словно висело в воздухе.
Она взяла бокал с черным вином и медленно, как под водою, подошла к открытому окну. Остановилась, разглядывая с высоты спящий город.
Внизу, в жёлтом свете фонарей, лежал пустынный Ленинский проспект. Он чертил на карте города серую асфальтовую линию, выходил на длинный мост и уползал к Южному вокзалу.
Под мостом пряталась постаревшая река Преголь. Изгиб реки выныривал из темноты, рисовался слева от Дворца спорта и пропадал в далёких огнях торгового порта.
Бросив последний взгляд на спящий город, женщина сделала движение в сторону кровати, и остановилась…
Далеко внизу, в серо-жёлтом свете уличных фонарей, волшебно замерцали огни факелов.
Горячей ладонью женщина дотронулась до холодного стекла и широко распахнула окно.
Запах солёной морской волны ударился в обнаженное тело и расплескался по комнате.
Женщина с любопытством наклонилась в открытое окно…
По проспекту спящего города шел конный отряд рыцарей в полном боевом вооружении.
Женщина повернулась в комнату и позвала спящего мужчину по имени.
Мужчина с трудом вынырнул из сна и подошел к окну.
Теперь они смотрели на город вдвоём.

Впереди конного отряда двое, пожилой и молодой всадники, повернулись друг к другу в неторопливой интимной беседе. За ними, попарно, с горящими факелами, медленно двигались рыцари. За рыцарями, на лошадях, шли оруженосцы. Отряд подошел к длинному эстакадному мосту, брошенному через реку Преголь, и остановился.
Прошло несколько минут.
Старик нерешительно оглядывался по сторонам, затем вытянул правую руку и указал дорогу.
Вооруженный отряд рыцарей сорвался с места и галопом пересёк мост.
Рекламная девица с банкой пива улыбнулась им в спину.
В этот момент ночной ветер, который удивлённо выглядывал в окно вместе с обнажёнными молодыми людьми, кинулся догонять всадников.
Мужчина поднял на руки смеющуюся женщину и понёс к кровати.
Ветер догнал всадников, заметался от одного к другому, заюлил в плотно запахнутых плащах, пытаясь их раскрыть. К нему на помощь уже подлетел утренний, солёный ветер. Объединившись, они вдвоём размотали несколько флагов.
Флаги на мгновение раскрылись, и ветры прочли на них знаки Тевтонского ордена.


 2. Они проснулись в холодных утренних сумерках, в непроходимом чужом лесу.
Быстро доели полусырое мясо, оставшееся со вчерашнего ужина. Оседлали лошадей и двинулись в путь, досыпая на ходу остатки сна, кутаясь в грубые шерстяные плащи.
Влажный лес обступал их со всех сторон, путая дорогу.
Казалось, природа замерла и прислушивается к каждому звуку.
Дорогу преградил кустарник. Спешившись, путники мечами рубили мокрые ветки.
Роса сыпалась им на головы. Сырой воздух пробирался к теплой коже.
Только двое, словно не замечая трудностей дороги, тихо разговаривали друг с другом.

А вокруг дышала незнакомая земля.
В тёмных лужах отражались их лица.
Упавший лист прильнул к щеке молодого всадника, тонкая ветка хлестнула старика по щеке.
Впереди отряда, на низкорослой лошади, без седла, ехал прусс-проводник.
Грубо подстриженная борода неряшливо торчала на усталом лице.
Кроны огромных деревьев закрывали небо.
Запах плесени смешивался с запахом грибов.

Неожиданно густой лес закончился.
Прусс-проводник вывел отряд к реке.
Над их головами раскрылось нежное голубое небо.
Прусс повёл отряд по равнине, вдоль берега реки. Утопая в высокой мокрой траве, всадники напряжённо оглядывались по сторонам. Они раскрыли свои плащи, и каждый дотронулся до своего оружия.
Только двое, не обращая внимания на дорогу, продолжали неторопливую беседу.
Старик прекрасно держался в седле. Под широким плащом виднелись рыцарские доспехи.
Он сбросил капюшон тяжёлого шерстяного плаща. Седые волосы легли на высокий лоб.
Рядом, на усталом коне, ехал светловолосый юноша, почти мальчик.
 
- … и когда я увидел её Лик, сердце моё наполнилось любовью. Среди дикого крика и смертных воплей Она смотрела на меня…, - неторопливо продолжал говорить старик.
- Что было дальше?…
- На площади, перед храмом, лежали трупы моих рыцарей. Чтобы спасти живых, я повёл их через подвалы монастыря за пределы города.
- А что же Она? Вы взяли Её? Вы спасли Её?
- Нет, я не смог Её вынести. В моих руках было оружие. Со мной осталась только память о чудотворной иконе…
- Проклятые язычники! Из-за них мы потеряли её… - взволнованно сказал юноша.
Старик спрятал улыбку.
- Она в наших сердцах, сын мой. Мы служим Господу во Имя Её, мы сражаемся во Имя Её, мы любим Её и Она Любит нас.
- Я знаю, я знаю… Я убью каждого, кто осквернит Её Прекрасный Образ в моём сердце.
- Мы уничтожим каждого, кто не примет Её Светлой Благодати. Аминь… - сурово повторил старик.

Отряд остановился на вершине холма. Рядом лениво текла река.
Низкое небо набирало сочный утренний цвет.
Из-за леса, откуда они пришли, поднималось солнце.
Всадники сошли с коней.
На ствол огромного дуба они положили икону.
На одно колено опустились рыцари. Каждый вынул меч и воткнул его перед собой в землю, как крест.
За спиной рыцарей стали на колени оруженосцы.
Когда первый луч солнца осветил Божественный Лик на иконе, старик произнёс первые слова молитвы.
Аве, Мария…..!
Звуки человеческих голосов плыли над рекой.
Отражаясь от речной воды, слова молитвы поднимались выше, к облакам.
На чужой земле, как в христианском храме, люди пели славу Пресвятой Деве Марии, Божественной Матери Христа.

Вода в реке, трава у рыцарей под ногами, бесконечный лес – вся природа напряжённо пыталась понять смысл незнакомых слов.
Из реки вынырнули прозрачные речные духи, из-под корней деревьев вылезли лесные гномы, с ветвей дуба, удивлённо, смотрели полусонные цветочные феи.
Природа смотрел на христиан удивлёнными глазами языческого мира…

Когда месса была закончена, в небе, над рекой, пролетела чайка.
Старик проводил её глазами. Он подал знак, что служба закончена.
Отряд снова продолжил путь.
Какое-то время всадники двигались вдоль реки, потом снова шли через лес. Так же неожиданно, как и раньше, лес закончился.
Отряд вышел к морю.
Сильный морской ветер раскрыл плащи рыцарей, развернул стяги в руках оруженосцев. Все знаки и символы на одеждах и флагах раскрылись.
На холме, над тёмным морем, стоял отряд рыцарей и братьев Ордена Дома Тевтонского.
Над их головами снова мелькнула чайка. Её подхватил порыв солёного ветра и потащил к горизонту.
Внизу, на границе воды и земли, на вершине большого холма, её красный глаз заметил небольшую группу людей.
Рыцари развернули лошадей, и отряд поскакал вдоль берега чужого холодного моря.

3. Голос в телефонной трубке звучал тихо и почти нежно.
- Сколько раз можно напоминать вам. Не суйте нос в чужие дела. В городе есть другие проблемы, пишите о них.
- Назовите себя…
- Если я себя назову… тебе мало не покажется. Предупреждаю последний раз, заканчивай играть в мужские игры. Заткнись или …
- Или что…?
- Придёт время, узнаешь.
На другом конце провода бросили трубку.
Она сидела в редакции.
Хлопала дверь. Входили, выходили люди.
Редакция провинциальной газеты. Тоска.
За соседним столом сидели молоденькие девоньки и делали вид, что занимаются серьёзным делом.
Подошел длинноволосый парень и кинул на стол пачку фотографий.
Она с интересом посмотрела на них.
Парень уселся на стол.
- Узнала ещё что-нибудь?
- Пока ничего… лучше не смог сделать? – она отложила фотографии в сторону.
- Как? Там охрана. Домик вроде неказистый, а столько проблем. Чуть аппаратуру не сломали. Опять звонили?
- Только что звонили. Звереют помаленьку.
- Серьёзный материал собираешься сделать?
- Всё может быть… спасибо за фотографии.
Молодой редактор с манерами пожилой кошки позвал её.
Бегло просмотрел снимки, ласково посмотрел на неё.
- И это всё?
- Нет, не всё. Домик не дворец. Но таких домиков у него несколько.
Редактор заинтересованно посмотрел на фото.
- Откуда такие деньги?
- Пока точно не ясно. Дома в один срок построены, но разными строительными организациями.
- Откуда деньги пришли на счета строительных фирм?
- Работаем, батюшка, ищем, родимый.
- Ищи. Только тихо. Иначе до новых выборов не доживём.
В грязной “курилке” дымила вся редакция. Больше всех - молоденькие журналистки.
Ольга подошла к окну и посмотрела на небо. Облака набухли, как воздушные шары. Собирался дождь.
- Как наши дела? По ночам спим или пишем?
Знакомая журналистка сверлила её глазами.
- Спим, спим, - улыбнулась Ольга.
Журналистка прикурила сигарету у лохматого паренька, и снова повернулась к ней.
- Вчера ночью в клуб ходила. Заказ на рекламу отрабатывала.
- Деньги получила?
- Гроши. Один раз в магазин сходить. Как у тебя?
Ольга затушила сигарету.
- Затишье перед бурей.
Подружка затушила сигарету тоже.
- Послушай… немцы по социальным делам приезжают. Бабульки, дедульки с геморроем. Мэрия зовёт прокатиться по области, заодно статью написать. Бери.
- А почему не ты?
- Куда я по такой жаре поеду, раз. Во вторых, завтра у меня конфиденциальная встреча, и опять по поводу, этой…как её… рекламы. Люблю я, грешная, деньги. Ну, как?
Ольга задумалась.
- Не знаю. Это не моя тема.
Журналистка ухмыльнулась.
- Конечно, не твоя…Ты бы поостереглась с властью танго танцевать. Они тебя так кинут в порыве страсти, что костей не соберёшь. Городок наш маленький. Сегодня ты их, завтра они тебя. От перемены мест слагаемых результат в космосе не увеличится.
- А я к двум слагаемым ещё третье добавлю. Задачка станет интересней. Этакий коллективный секс получится, - досадно улыбнулась Ольга.
К девушкам подошёл фотограф.
- Ты едешь? Машина уже внизу.
Ольга повернулась к подруге.
- История – не моя тема… а когда материал сдавать?
- В среду.
- …Согласна… почему нет…?

Вместе с фотографом Ольга села в машину.
Огромные деревья на узких улочках спасали от летней жары. Машины поднимали с дороги горячую пыль. Пыль оседала на загорелых лицах. Горожане утоляли жажду холодным местным пивом и уповали на дождь. Прохожих почти не было, народ прятался от зноя под разноцветными зонтиками летних кафе, с досадой провожая глазами уползавшие в сторону Европы сытые тучи.
 
- Город наш уютный. Люблю его.
Улыбающийся фотограф повернулся к ней.
- Здесь, здесь тормози, Петрович. Ближе нельзя.
Не выходя из машины, она приготовила диктофон. Длинноволосый парень навёл на дом фотоаппарат. Из ворот дома вышли люди.
- Оставь, не снимай. Это просто охрана, - сказала Ольга.
Вслед за охраной показался небольшого роста гладковыбритый человек с круглыми щёчками и пухлыми губками младенца.
Она выскочила из машины и подбежала к нему.
- Господин губернатор!
Человек с круглыми щёчками живенько повернулся к ней.
- Я вас слушаю…а, это вы. Что вы хотели?
Нервная холёная охрана расступилась.
Ольга сделала “милое лицо” и протянула к губернатору диктофон.
- У вас прекрасный дом, господин губернатор…
Губернатор молча смотрел на неё.
- Мы знаем, что в области заканчивается строительство как минимум двух домов, связанных с вашим именем. Что вы можете сказать об этом?
Губернатор продолжал молча рассматривать Ольгу.
Фотограф щёлкнул фотоаппаратом.
Из губернаторской машины выскочил молодой человек и подскочил к журналистке.
- Это частные вопросы. Запишитесь на приём и губернатор вас примет.
- Я пытаюсь сделать это второй месяц.
- Попытка не пытка, - вдруг выдавил губернатор с обаятельной улыбкой, и сел в чёрный “мерседес”.
 Две машины с затемнёнными стёклами медленно объехали Ольгу и фотографа, и спрятались за углом.
- Какой разговорчивый наш губернатор, - улыбнулся фотограф.
Её мобильный телефон проиграл: “чижик, пыжик, где ты был..?”
- Это я, Андрей. Давай пообедаем вместе. У меня клиент отменил встречу.

Ольга сидела за столиком запылённого уличного кафе и ждала Андрея. Он подъехал на иномарке. Неторопливо вышёл из машины. Отглаженная, сияющая белая рубашка. Неторопливо подошёл к столику.
- Привет…!
- Привет…!
Она отметила про себя, что жара на него никак не влияет. Улыбающееся свежее лицо.
- А ты меня забыла… Не звонишь.
Холёные руки взяли бокал пива.
- Я свободен до утра. Слетаем на море? Очень жарко.
Он продолжал улыбаться и смотрел ей прямо в глаза.
- Не знаю. Настроение плохое, - она отвернулась.
- Опять на губернатора доносы строчишь? – засмеялся он.
- Ничего не имею против губернатора. Это он что-то имеет против меня, - улыбнулась Ольга.
- Ты у нас правильная. Никому спокойно жить не даёшь. Что ни статья, то разборки. Дай народу пожить спокойно.
- Власть не народ.
- Оставь этот маразм. Все мы люди и все мы хотим жить комфортно. У нас своеобразный город. От России две границы. Плюс необычная история. Плюс формирование особого менталитета. Почитай лучше сказки Гофмана на ночь.
Она наблюдала, как пятнистая дворняжка пыталась перебежать пыльную улицу.
- Немцы приехали. Буду писать о них статью.
- Ну вот, видишь, приятно с тобой разговаривать. Пиши об истории, пиши о молодёжи и мусорных контейнерах, и не суй нос в чужие личные дела, - снова засмеялся Андрей.
Ольга раздражённо повернулась к нему.
- Да, да, да… можно писать о природе, о погоде, о птичках и бабочках… А они пусть воруют.
- Они что, у тебя воруют? Воровали всегда. Будут и дальше воровать. Ты ничего не изменишь. Отдыхай, девочка. Лучше посмотри на меня.

Он расстегнул пуговицу на своей белой рубашке.
Ольга улыбнулась.

 - Смотрю….
Она наклонилась вперёд и расстегнула верхнюю пуговицу на своей блузке.
- И всё же… как ты, адвокат, можешь мне такое говорить? Ты знаешь больше меня! Ты же знаешь их всех! Ну, расскажи мне, расскажи..!
Андрей нежно поцеловал ей руки.
- Мало ли, что я знаю… меньше знаешь, Оленька, лучше спишь… у меня свой дом, сад, море рядом. Что надо человеку?
- А наш город - не твой дом? Не мой дом? Не их дом? Сколько можно делать вид, что у нас есть два дома. Один, этакий маленький для них, и второй, этакий большой для себя.
- Ну, начинается! Спрашиваю как юрист - документы видела? Рядом стояла? Нет.
- Кто же мне даст документы! Разведка донесла, добрые люди помогли.
- И кто они, эти радеющие за справедливость? Тебе информацию сливают, а ты рада. Выборы на носу. Сейчас можно услышать, что угодно. Не мне тебя учить.
- Ты же меня знаешь, пока сама не увижу бумаги, ничего писать не буду.
Андрей оглянулся по сторонам.
- Жара не спадает. Надо в прохладное место переместиться… Думай… Ну, подумай, пожалуйста!…
- Хочу в Кафедральный Собор. Завтра поеду с немцами по области.
 Надо набрать положительных эмоций для общения. В Соборе будет прохладно.
 Там подумаем… - она загадочно улыбнулась ему.

4. Его машина выехала на Ленинский проспект, спустилась к Московскому проспекту и остановилась около старого, еще со времен Кёнигсберга, небольшого моста.
На острове, вокруг которого раздваивалась река Преголь, стоял готический собор - скромное архитектурное наследие Тевтонского ордена.

Огромный зал реставрировался уже несколько лет. Высокие колонны уходили к потолку, раскрываясь, словно бутоны гладиолусов. Стрельчатые, узкие окна цвели радужными витражами. От каменного пола поднималась прохлада.
- Красиво! И всё сотворено руками человеческими. Там был алтарь…
Они прошли в глубину собора и остановились в центре зала. Около стены, навсегда испорченные сыростью, стояли листы копий старых гравюр. На больших посеревших листах были изображены сцены из рыцарской жизни.
Рыцари в доспехах.
Рыцари в бою.
Карта Самбии.
Одна гравюра удивила её.
На ней был нарисован молодой рыцарь и маленькая девочка. Рыцарь стоял перед ребёнком на коленях. Примитивный рисунок, грязная бумага, а во всём этом убожестве – ощущение тайны двух судеб.
- Ты бы стал передо мной на колени? – улыбнулась Ольга.
- Лучше я возьму тебя на руки.
Андрей взял её на руки и закружился по залу.
- Молодые люди, выйдите отсюда, мы закрыты на реставрацию, - пожилой сторож гордо указал
рукой на дверь.
- Нет, нет, вы нас не поняли. Мы по делу.
Она показала удостоверение журналиста.
- Вы экскурсовод?
- Был, да весь вышел. Теперь молодые впереди бегут. У них и спрашивайте.
- А мы с вами хотим разговаривать.
- Вы о соборе спрашиваете? Тевтонский орден дал разрешение католическому монаху, тот построил этот собор. Собор был католическим. В начале 14 века Собор стал лютеранским,
 
- потому что вся Германия стала лютеранской. А теперь здесь, на входе, православная часовня. Напротив православной часовни – лютеранская. Наверху музей. Религиозный калейдоскоп, стало быть.
- Мы историю знаем. И что тут плохого? Это был дом религии, он им и остаётся. Вы верующий?
Ольга обняла Андрея. Улыбаясь, они снисходительно смотрели на старика.
- Зачем мозги засорять? Бога нет.
- Тогда чей это дом? Этот современный симбиоз объективизма, – Андрей кивнул на
обшарпанные стены.
- Никакого дома здесь нет и никакого симбиоза тоже нет. Здесь музей.
Андрей, усмехнулся.
- А дом у вас есть, господин или товарищ?
- Откуда деньги, молодой человек? Весь мой дом - это моя однокомнатная квартира на улице Багратиона. Не дом, а так, конура.
- Так, так…а как же город? Это наш общий, так сказать… дом, - Андрей продолжал улыбаться.
- Дом…Это бывший немецкий дом. Немцы приезжают сюда, охают, ахают. Оглянитесь вокруг. Вся история этого, так сказать, дома – эта история Германии. Здесь нет ни одного исторического российского камня, куда я своей русской задницей присесть могу.
Молодые люди спрятали улыбку.
- А война?
- Вот именно, война. Они строили свой дом, мы дом разрушили. По праву, по справедливости. Я прошёл войну, я знаю. Но, чтобы этот город сделать своим домом, тут орать на каждом углу о любви к родному городу мало…здесь головой думать надо… мы вам этот город дали, вы его и сделайте своим домом.
- А чувство вины? Совесть не мучит? Это ведь немецкая историческая родина.
- Иногда, когда смотрю на старых немцев, мучит не только совесть… Такое же старичьё, как я. Думаю, надо же, как жизнь распорядилась между нами! А как ночью голова заболит, как мать моя рыдала, услышу…. Царство ей небесное! Так сразу же всё становится на свои места. Расплата. Нет никакого чувства вины! Жаль только, что жизнь покалечена и у меня и у них. Жизнь - она одна. И у них, и у меня.
Чувство вины..? Как же вы такие вопросы задаёте?…Дети…дети… нет никакой вины. Пруссы жертвы приносили, немцы свои жертвы принесли этой земле. Мы свою кровь пролили. Трижды эта земля получила жертвоприношение. И везде жизнью человека заплачено за право владения. Мы последние.
- Но жертвы были разные. Сравнили – языческие обряды пруссов…
- Я говорю о нас и о немцах. Мы уничтожили этот город. На чужих развалинах дом построить очень сложно.
- Что нам делать?
Это спросила Ольга.
 - Эх, дочка. Война души наши затронула. Их души и наши души. Чтобы душе жить заново, чтоб отболело…разве только время надо? Здесь, в этом городе, мы и они, на веки вечные, через память, через ненависть, через кровь, связаны. И распутать нас может только любовь. Обоюдная любовь друг к другу.
- Так я фашистов любить должен?
Андрей продолжал еле заметно улыбаться.
- Их внуки, наши внуки – вот кто платить должен любовью. Здесь, на этой земле, только по цене любви Дом стоить будет.
Ольга и Андрей переглянулись.
- И вы говорите, что неверующий? А рассуждаете о высшей справедливости.
- Что ты хочешь сказать, сынок? Словно – одни с “низшей справедливостью”, а другие с “высшей справедливостью” помирать собираются. Справедливость для всех одна.
- Не согласен с вами. Человек в этом мире, до сих пор, и дичь и хищник. Р-р-р.., - Андрей легко прикусил её ухо.
Ольга вздохнула, потёрла ухо, и посмотрела на дверь.
 - Значит, чтобы быть справедливым надо любить друг друга и верить в Бога?
- Вера это нравственный урок нам, дочка. Пример для подражания. Закон любви человека к человеку. Сколько войн в истории человечества были. И все с большой любовью начинались. Много любви начиналось, а чем закончилось? Любовью к народу прикрывались… Где они, на чьи головы любовь сыпалась? Меня тоже большевики любили, и старуху мою и друга моего. А потом фашисты с любовью ко мне пришли меня от большевиков спасать. Одни тех уничтожили, другие этих покалечили, а кто жив остался?…Где она, любовь? Руки мои пустые, сердце моё болит. Искупался я в большой любви к человечеству, хватит. Мне бы совсем маленькую любовь, чтобы могла хотя бы в одной ладони моей уместиться.
- А храмы, а костёлы, а мечети? Просто так их строили? Там, говорят, любовь.
- Что храмы, что костёлы, что мечети? Архитектура. Каменные символы. Эти такие, другие такие… то, что красивые, спору нет. Только лицо человеческое красивее любой архитектуры будет, когда оно улыбается. Вот это красота. И чудо. Почаще в лицо друг другу смотреть надо…Там, в лице человеческом любовь спрятана, а не здесь.

Старик, улыбаясь, посмотрел на Ольгу.
- На лице человеческом ещё ненависть увидеть можно, - ответила она.
- Можно. Но не должно ненависти существовать.
- Человек несовершенен. Эволюционируем, так сказать. А любовь помогает, облагораживает, -
вступил в разговор Андрей.
- Значит, человек главный строитель, так сказать. Раз может и так, и эдак. И любить и ненавидеть.
Старик поднял серые рисунки с пола и пошёл к выходу.
- А может и не строитель вовсе…а так…
Он оглянулся.
- Ладно, походите здесь, только недолго.
Ольга и Андрей остались стоять в центре зале.
За стариком гулко хлопнула высокая дверь.
Разноцветные блики от витражей разбежались по огромному пустому залу.
- Ты говоришь - дом. Вот, человек, у которого дома нет. Бездомный, стало быть, - передразнил
старика Андрей.
- Не может человек быть без дома. Видно сил уже не осталось достроить, что начал…
Ольга поймала зелёный блик витража на ладонь.
- А я свой дом имею. И непросто домик, а дом! Три этажа, - мечтательно произнёс Андрей.
- Этот дом твой и твоей мамы, - тихо сказала она.
- Что верно, то верно. Вместе живём... Что у нас дальше по плану?... Может к тебе…?
- Не хочу…
- Я понял, понял… Но ты же знаешь мою маму. Жить спокойно не даст. Я должен с ней считаться – это ведь моя мама.
- Так мы же к тебе приедем, а не к ней. Дом и твой тоже.

Андрей задумчиво посмотрел в потолок.
 - Согласен. Не бездомный я. Но, чтобы не испугать её, возьми свою подругу. Тебе веселее будет. А ночью на море сходим, искупаемся.

Андрей обнял её. Перед ними, на полу, лежал одинокий испачканный лист с изображением рыцаря и девочки.
- Смотри, сколько столетий прошло, а он всё ещё на коленях стоит, - засмеялся Андрей.
- Не может он так долго перед девочкой на коленях стоять, значит стоит перед кем-то ещё, - сказала Ольга.
- Перед кем?
- Не знаю.

5. Отряд продолжил свой долгий путь.
Проводник, новообращённый прусс, нашёл звериную тропу. Всадники, в цепочке друг за другом, шли через лес. Предчувствуя скорое окончание дороги, люди ободрились.
Лес снова закончился, и отряд снова вышел к реке.
На берегу, окруженный густым лесом, виднелся огромный холм. Издалека на нём можно было разглядеть поселение колонистов.

Поселение делилось на две части. На холме, у вершины, стояли рыцарские шатры. Внизу, ближе к лесу, на расчищенном от гигантских деревьев месте, поселенцы выкопали землянки и сложили небольшую деревянную церковь.
Вокруг холма, в два ряда, стоял высокий забор, сооружённый из огромных брёвен.
Первый, внешний забор, закрывал поселение колонистов от леса, второй, внутренний, отделял рыцарский лагерь от поселения.
На территории верхнего лагеря грудами были свалены камни и стволы деревьев - закладывался фундамент будущего замка.
Вокруг фундамента стояли шатры Ордена.
Ниже по холму, ближе к поселению, был сооружён помост. На этом своеобразном ристалище рыцари и братья Ордена проводили тренировки и состязания друг с другом.
Рядом, под открытым небом, была организованна кухня. Чуть дальше, под крышей, – кузня.

Как только отряд показался из леса, в верхнем и нижнем лагере, словно по команде, братья Ордена и колонисты с оружием заняли оборону.
Отряд приблизился к нижнему лагерю, стали видны знаки Тевтонского ордена на вымпелах.
Тяжёлые ворота нижнего лагеря раскрылись, епископ и комтур будущего замка вышли навстречу старику, возглавляющему отряд.
Старик сошел с коня, тяжело поднял руку в знак приветствия.
Рыцари приклонили колено перед Магистром Тевтонского Ордена.
Когда слова приветствия были сказаны, Магистр указал на своего юного собеседника.
Перед рыцарями будущего замка стоял рыцарь в плаще Ордена Храма Иерусалимского.
Молодой тамплиер.
- Братья, приклоняю голову перед вашим мужеством. Великое дело созидаете во имя Христа. Слово Божие несёте в мир язычников! Из Святой земли мы привезли Благословение и помощь вашему делу.

Приезжие разошлись по лагерю. Одни ушли в рыцарские шатры. Другие стали на постой в нижнем лагере, среди переселенцев.
Молодой тамплиер оглянулся вокруг.
С шумом, в ворота лагеря братья втащили тушу забитого кабана.
Рядом с кузней собралась толпа. Два кузнеца ровняли мечи. Им помогали худые мальчишки, раздувая мехами горно.
На деревянном помосте два полуобнажённых рыцаря сражались на копьях.
Около зверинца толпились дети. Ради забавы мальчишки кололи острыми палками голодного матерого волка. Животное с ненавистью рвалось с цепи в сторону толпы.
Вокруг ристалища уже собралась орущая мужчин.
- Вернер, коли его!
К толпе подошёл молодой тамплиер.
Двое на помосте бросались друг на друга. Вернер оказался сильнее и сбросил соперника с помоста.
Победитель встретился глазами с молодым тамплиером.
- Эй, ты! Покажи нам, как тамплиеры владеют мечом? Здесь одной христовой молитвы мало, чтобы сохранить жизнь.
 
Голодный матерый волк сорвался с цепи. Дети и взрослые с криками разбежались по лагерю.
Волк и тамплиер остались одни.
С высокого помоста Вернер с интересом наблюдал за ними.
Волк бросился на рыцаря.
Тамплиер молниеносно взмахнул кривым мечом. Отрубленная голова волка покатилась в сторону.
- Странный меч у тебя, монах, - тихо сказал Вернер.
- Этот меч я получил в бою. Я защищал Святую землю.
- Хорошо же ты её защищал, тамплиер. Ублюдки разрушили святые места, осквернили Иерусалим и попрали место Господне! А ты сбежал сюда, под нашу охрану.
- Я приехал, я уеду. Этим мечом я рубил детей Сатаны.
- Много?
- Много. Поэтому нравится он мне, мой восточный меч. В моих руках он стал орудием Господа. Во имя Пресвятой Девы Марии.
- Как зовут тебя, монах?
- Сегодня можешь звать меня Сарацином, - усмехнулся тамплиер и воткнул меч в землю,
стирая с него волчью кровь.
- Давай…давай со мной сражайся. Волк не человек, - Вернер бросил копьё к ногам молодого
рыцаря.
- Я с братьями во Христе не сражаюсь, это грех, - отвернулся тамплиер.

Прусс-проводник подошёл к Сарацину.
- Я покажу ночлег.
Прусс вывел Сарацина из верхнего лагеря в поселение.
Они прошли мимо землянок под деревянными крышами. В нижнем лагере уже бегали беспризорные малолетние дети, чьи родители погибли от набегов пруссов. Мальчиков забирали в верхний лагерь, под защиту Ордена, спасая от голодной смерти. Девочек разбирали поселенцы в прислуги.
Прусс и Сарацин остановились.
Около костра, на руках у матери, бредил четырёхлетний мальчик. Рядом с ними, на деревянном срубе, присели пастор и малолетняя девочка. Пастор заварил травяной настой в железном небольшом корытце, перелил в деревянную плошку и передал матери больного ребёнка.
- Пресвятая Матерь Божья, помоги …
Пастор и девочка стали на колени и тихо молились. Свет костра отражался в усталых глазах.
На лице прусса застыла маска безразличия.
Пастор обернулся к Сарацину.
- Вы будите жить при церкви. Идите за мной.
Взяв девочку за руку, пастор повёл Сарацина по лагерю, одному ему известной дорогой.
Они вошли в деревянную церковь. С алтаря на Сарацина смотрела Дева Мария.
Где-то далеко, за толстыми стенами церкви, слышались громкие голоса колонистов, звон кузни и общий шум поселения.
Наступали первые вечерние сумерки.

Пастор и Сарацин стояли у церкви. Перед ними, у основания холма, переселенцы зажигали вечерние костры.
- Как тяжело людям, - вздохнул пастор, - С трудом мы пережили эту зиму. Не хватает рук, чтобы построить жильё.
- Я вижу много голодных детей.
- Их родители убиты и многих ждёт смерть, если сюда не придут христиане. Пруссы забирают детей и женщин в рабство. А это хуже смерти.
- Дикари приходят?
 
- Несколько дней назад они полностью вырезали людей в замке, недалеко отсюда. И сожгли его. Нас мало и только вера христова питает наше усердие. Вот и она, ребёнок, осталась без родителей. Братья Ордена отбили её у пруссов.
- …?
- Пруссы напали на мирный обоз. Мужчин вырезали, женщин принесли в жертву своим богам.
- Их зарезали?
- Нет, женщин сожгли вместе с детьми. Она одна осталась жива. Видно приглянулась пруссу. Да, мой друг, да. Они многожёнцы и женщины у них содержаться на уровне животных или прислуги.
- Звери…
- В одном племени, в Галиндии, пруссы срезали груди кормящим матерям, чтобы они не выкармливали своих детей.
- …?
- Они не могли прокормить своих детей. Они хотели иметь много жён, но не хотели иметь детей, потому что их надо было кормить. Варвары.

Наступил вечер. Солнце ушло за дальний лес. Огромное низкое небо алело над лагерем.
Прусс-христианин вернулся.
- Братья зовут тебя к вечерней молитве и к ужину.
Сарацин вернулся в лагерь, прошёл мимо землянок, и снова увидели мать с больным ребёнком.
Женщина устало качала сына на руках, шепотом напевая песню на незнакомом языке.
Поднявшись в верхний лагерь, Сарацин увидел, как братья Ордена уже собрались у фундамента будущего замка. Подошел Магистр и епископ. Все взошли на деревянное перекрытие.
Вечерняя месса началась.

Над ними, куда-то торопясь, пролетела чайка. С высоты её полёта холм казался игрушечным, а люди на холме цветными куколками. Они стояли под красным небом, с непокрытыми головами, а вокруг, уходя за горизонт, лежала чужая, злая земля.
Магистр повернулся к рыцарям и братьям Ордена.

- Братья! Озарена великим светом будущего эта земля! Господь шлёт ей своё благословение!
Сарацин вышел вперёд. Приклонив колено, он передал Магистру небольшой золотой ковчег.
Магистр поцеловал ковчег и поднял высоко над головой.
- Этот бесценный дар шлют вам братья наши во Христе – братья Ордена Храма Иерусалимского! Часть креста, на котором был распят наш Спаситель! Склонимся перед святыней! Поблагодарим Заступницу нашу, Деву Марию, за великую радость и помощь. Слався, Дева…!
Братья Ордена и все переселенцы в нижнем лагере стали на колени.
Красное зарево на небе свернулось, а на его ультрамариновом плаще засеяли первые звёзды.

Зажглись сторожевые костры в нижнем и верхнем лагере. Это стала на ночное дежурство охрана. Окружающий лес утонул в ночном мраке и подполз ближе к холму.
В верхнем лагере, за длинным деревянным столом, ужинали братья.
Рядом, на огромном вертеле, дозревал утренний кабан. Прислуга отрезала огромные ломти полусырого, жёсткого мяса. Громко разговаривали рыцари. Вместе с ними сидел Магистр.
- Иерусалим пришлось оставить. Они отравили все колодцы…
- Как же Боже допустил подобную несправедливость!
- Мы вывезли всё, что смогли и спасли часть святынь.
Сарацин взял со стола кусок мяса.
Поздно вечером он отдал его голодной девочке. На соломе, около церкви, провёл он первую ночь в центре незнакомой неласковой чужой земли.


 
6. Утро упало в лицо каплей холодной росы.
Проснувшись, он увидел рядом с собой спящую девочку.
Она свернулась калачиком у его ног.
Сарацин осторожно встал.
Наступал жаркий день.
В нижнем лагере открылись тяжёлые ворота, несколько женщин с детьми вышли на луг. Они разложили на траве длинные льняные холсты.
С ними для охраны вышли несколько мужчин-переселенцев.
Девочка потянула Сарацина за рукав.
- Пойдем, я покажу тебе, где можно умыться.
Они вышли за территорию нижнего лагеря.
- Вода там, за деревьями, - девочка показала в сторону реки.
Прохладная вода блестела на солнце.
Сарацин разделся и вошёл в холодную воду.
Пели птицы. На противоположный берег, из лесу, неторопливо, вышел лось. По дереву пробежала белка. Сарацин с интересом наблюдал, как лиса, схватив что-то из мусорной кучи за забором лагеря, убегала в лес. Сарацин повернулся, чтобы выйти из воды и увидел около своей одежды девочку. Он смутился.
- Зачем ты пришла сюда? Отойди… иди отсюда!
Девочка беспечно засмеялась.
- Не бойся, здесь все так купаются, когда дедушки нет рядом.
- Всё равно, уйди!
- Я закрою глаза.
Девочка закрыла ручками лицо и отвернулась.
Сарацин уже вышел из воды, совершенно обнажённый, когда вдруг, совсем рядом, истошно закричали женщины и дети. Сарацин обернулся в сторону леса.
Пруссы бежали молча и поэтому страшно. Они догоняли убегавших женщин и детей, и резали их на глазах всего лагеря.
В ответ на крики, в поселении поднялась паника.
Ворота нижнего лагеря поспешно закрыли, оставляя на смерть разбегавшихся в разные стороны детей и женщин.
К обнажённому Сарацину уже бежали двое пруссов. Он успел поднять свой восточный меч и заслонил девочку собою. Так, не выпуская руку ребёнка, он отбивался от пруссов, в азарте выкрикивая слова на восточном языке. Бородатые длинноволосые люди обступили их со всех сторон. По лугу со смертными криками бежали женщины, пытаясь спастись. Пруссы гнали их в сторону дальнего леса.
Неожиданно из ворот лагеря организованным отрядом вышли вооружённые рыцари Ордена и колонисты. Они бросились на пруссов и прикончили всех, не успевших вернуться к лесу.
Со скорбными воплями из ворот выбежали женщины.
На лугу лежали раненые и убитые. Они лежали на смятых белых холстах, и их драгоценная христианская кровь лилась на прусскую землю.
Обнажённый Сарацин оглянулся вокруг. Тяжело дыша, девочка стояла рядом и продолжала крепко держать его за руку.
Среди людей, помогавшим раненым, Сарацин увидел пастора. Сегодня для него будет много работы.
Окровавленные холсты испускали запах человеческой крови. Так пахла кровь христианская и языческая.
Сарацин поднял кусок грязной ткани и вытер свой восточный меч.

 7. Все рыцари, во главе с Магистром, оседлали лошадей и в полном вооружении выехали из лагеря.
Вместе с ними, возбуждённый от происходящего, был Сарацин. За отрядом, быстрым шагом, последовали пешие, вооруженные копьями, колонисты и братья Ордена. Впереди всех, на своей чёрной лошади, скакал проводник, прусс-христианин.
Отряд обогнул лес и вышел к озеру.
Здесь они увидели селение пруссов.
Невысокие длинные дома прусской общины, и рядом с ними – всё те же землянки. Белые кости животных аккуратно сложены в определённых местах.
Первыми на поселение бросились новообращённые пруссы-христиане и вырезали охрану.
Вслед за ними, не таясь, в стойбище вошли пешие и конные братья Ордена.
Несколько детей-подростков кинулись в озеро, но стрелы лучников догнали всех.
Родовую общину согнали к озеру, окружили, и силой поставили на колени.
Тех, кто сопротивлялся, вешали на ближних деревьях.
Молчали женщины, рычали мужчины.
Магистр и епископ вышли вперёд. Склонили головы братья Ордена.
Подняв крест над головою, епископ начал совершать обряд Крещения.
Зазвучала молитва и христиане хором поддержали её.
 
Разладилась сложившаяся гармония звуков языческой природы.
Словно натянулся воздух в бесконечную струну и напряжённо заныл.
Возбужденные мужские голоса громко пели молитву, словно читали проклятие.
 - Во имя Господа нашего… - не уставая, повторял епископ.

У беременной женщины в прусской толпе начались схватки. Её безумные крики с усилием перекрывал мощный хор мужских голосов.
Каждого прусса подводили к епископу и силой заставляли целовать крест.
Обряд проходил быстро.

В какой-то момент к Магистру подтащили прусса и поднесли роженицу. Корчась в судорожных муках, она рожала на глазах всей языческой общины и христиан. Толпа людей молча наблюдала, как женщина, словно дикое животное, рычала у ног Магистра.
Епископ совершил над ней обряд Крещения.
В луже крови показалось человеческое тельце. Кусочек мяса молчал.
Молчала мать, молчала толпа.
Словно каждый человек выдохнул воздух, и вдохнуть уже не было сил.

Наступила мёртвая тишина.

Магистр наклонился и одной рукой поднял новорождённого за ножки.
Это спасло его от удушья. Новорождённого вырвало, и он издал свой первый крик.
Едва появившись в неизвестном ему мире, его тело и душа были брошены между язычеством и христианством.
Сражение за его душу произошло, и душа его приняла христианство.
Обряд Крещения над младенцем был совершён.
Магистр поднял ребёнка над головой.
- Велика сила Господа! Ждём, Господи, каждую душу, которую ты посылаешь на эту языческую землю, чтобы спасти или уничтожить её во Имя Твоё.
Двое братьев приняли новорождённого из рук Магистра и положили рядом с матерью.
Обряд Крещения продолжился с ещё большим воодушевлением.
Снова запел хор мужских голосов.

Молитву прервал истошный крик прусской матери.
Отец выхватил ребёнка из её рук и с размаху бросил в озеро.
Тельце новорождённого беспомощно прокрутилось в воздухе и упало в тёмную воду.
Едва держась на окровавленных ногах, мать кинулась вслед своему ребёнку. Несколько раз голова её мелькнула над водой и пропала.
Круги разошлись к берегу, и в воде снова отразились деревья.
Жизнь и смерть проплыли в воздухе и растворились в глазах язычников и христиан.
Магистр склонил голову, епископ поднял крест.
- Упокой, Господи….

Повалили на землю и сожгли все тотемы, бросив в пылающий костёр, увешанного янтарными амулетами, жреца. В центре общины вбили деревянный крест.
Пруссов, не принявших обряд Крещения, повесели.

Отряд уже уходил и терялся среди деревьев, когда очнулся Сарацин. Он стоял по колено в воде и,
не мигая, смотрел на зеркало озера. В нескольких шагах от него, на земле сидел прусс-проводник. Они посмотрели друг другу в глаза, и долго, очень тяжело и очень долго, не могли оторвать взгляд друг от друга.
С трудом, придя в себя, оторвавшись от тяжёлого взгляда прусса, Сарацин оседлал коня и, давя разбегавшихся “новообращённых христиан”, бросился догонять отряд.

Звёздное небо раскрылось над лагерем.
Уже свершилась общая вечерняя молитва. Снова зажглись сторожевые костры вокруг поселения, сменилась охрана.
Около церкви, на коленях, стоял Сарацин и горячо, в небо, молился Пресвятой Деве.
Рядом с ним, свернувшись калачикам, спала девочка.
Закончив молитву Сарацин прилёг рядом и обнял ребёнка.

8. Ольга стояла на крыльце большого дома Андрея.
- Смотри, вон Южный Крест …
Андрей подошёл и обнял её.
- А вон, смотри Сириус…
Открылась дверь.
- Эй, ребята, мы вас ждём! – улыбалась её подруга.
Они вошли в дом, прошли на кухню. За столом сидела маленькая седая женщина.
Мать Андрея.
Стол был накрыт, и посередине стояла бутылка водки.
- Дамы, прошу выпить за дружбу между народами, - засмеялся Андрей.
- Какой шикарный у вас дом, Галина Николаевна, - пропела подруга, – все есть для жизни. Андрей завидный жених.
Мать критически посмотрела на девушек.
- Этот дом я строила сама. Столько сил и нервов вложила! Кушайте, девочки!
Андрей галантно разлил водку по серебряным бокалам.
Все выпили несколько раз и захмелели.
- Вот только одна я всё время. Андрей на работе, а я одна. Делать нечего. Сижу сутками жду его, а он постоянно дома не ночует.
- Дело молодое, Галина Николаевна, - засмеялась подруга и переглянулась с Андреем.
- Дела делами, а мать - вот она. О матери думать надо, - надула губки Галина Николаевна.
Андрей обнял мать.
- Мама, опять ты за своё. Заканчивай.
Подруга продолжала говорить и есть.
- Завидный жених Андрей. Адвокат, хозяин дома. Что надо человеку, чтобы встретить старость? Может быть жениться?
- Ему рано ещё. Кушайте, девочки, кушайте.
- Как же рано? Уж за тридцать. Пора, пора, - хитро улыбалась подруга. 15
- Не каждая невестка нам нужна. Абы, какую с улицы брать! Чего ради. Прийдёт с пустыми руками, на всё готовое. Невестка с приданым должна быть. Квартира однокомнатная или ещё чего.
Мать пьянела, но не сдавалась. Покидать молодую компанию явно не собиралась.
Молодые люди, желая остаться одни, подливали и подливали ей водку.
- Вижу, вижу, как ты споить меня хочешь! – пьяно улыбаясь, Галина Николаевна погрозила
подруге пальцем.
- Никогда! – смеялась хулиганка. – И почему у вас такой древний взгляд на женитьбу? Разве сейчас можно так думать? Приданое? Средневековье!
- Можно, можно, девочка. Когда будешь иметь что-то своё, тогда и поговорим.
- Андрей, поддержи меня, - подруга повернулась к весёлому и захмелевшему Андрею.
- А что? Я с мамой где-то согласен. А вдруг я со своей женой разведусь? А она уже здесь прописана. Начнёт права качать.
- А если ребёнок уже появится? – не унималась подруга.
- Ребёнок это серьёзно. Сначала пожить надо, друг к другу приглядеться, а уж потом детей заводить, - вмешалась мать.
Девушки недоверчиво рассмеялись их словам, как пьяной шутке.
Подруга наклонилась к Андрею.
- Послушай… и долго мы будем здесь сидеть? Твоя мама когда-нибудь спит?
- Она здесь надолго. Сидит с моими гостями постоянно. Поэтому я в дом никого не привожу.
- Бедный, бедный… Ты наш бедный адвокат! – засмеялась подруга.
Андрей встретился глазами с Ольгой. Её лицо говорило ему что-то тайное.
- Девчонки, здесь заканчиваем! Пошли к морю! Лето, тепло. Поднимайтесь! Мама, мы ушли!
- Я с вами!
Подруги поперхнулись.
- Галина Николаевна, там темно. Берегите себя. Мы скоро вернемся.
Андрей вытащил весёлых девушек в коридор.
- Быстро-быстро, убегаем!
Молодые люди, захватив со стола недопитую бутылку, смеясь, побежали по ночному городу в сторону пляжа.
Набережная уютно освещалась теплым цветом ночных фонарей. На каждой скамейке сидели компании пивной молодёжи.
Андрей с девушками сняли летнюю обувь и босиком спустились по лестнице к песчаному берегу моря.

Огни набережной остались далеко позади. Продолжая смеяться и переговариваться, молодые люди шли вдоль берега, по тёплому песку.
- Давайте здесь остановимся! - крикнула подруга.
Но Андрей продолжал идти вперёд.
- Ни в коем случае! Она пойдёт нас искать! – смеялся он.
- Это невозможно! Твоя маменька опекает тебя, как ребёнка. Это же ненормально.
- Надо знать мою маму. Она действительно будет нас искать. Вперёд!
Теплый ласковый ветер подул с моря.
Они шли ещё несколько минут в темноте. Морские волны шепотом переговаривались друг с другом.
- Остановиться надо, я устала. – Ольга упала на песок.
От быстрой ходьбы хмель выветрился.
Андрей протянул девушкам бутылку.
- Купаться сразу! Сейчас! В чём тебя мама родила! - пьяная подруга дёргала его белоснежную
рубашку.
- Ну, уж, нет! Веди себя прилично, я сам, - Андрей отошёл в сторону, разделся первым и
побежал к морю.
Чёрное море “съело” его бледный силуэт.
Девушки остались одни.
- Что ты думаешь о маменьке? Старушка следит за сыночком и не даёт мужику жить. Бедняжка Андрюша! Половина жизни прожита, а всё невесту с приданым ищут, - сказала подруга.
Ольга разделась и зарылась в тёплый песок.
- Маменька – полный караул. Она же всех женщин от него отгоняет. Вот он наш подсознательный женский эгоизм. Неужели и я, такая, буду на старости лет. Не хочу!
Подруга разделась тоже, но продолжала голая стоять в темноте.
- Кстати, пока ты с ним по саду бродила, я в коридоре книжонку в старых газетах нашла. Угадай, что это было? – подруга зашлась в хохоте.
- Что?
- Нет, ты угадай!
- Поваренная книга? Атлас мира?
- Круче, круче бери, - хохотала подруга.
- Список членов Верховного суда?
Подруга упала на песок.
- Фантазии у тебя маловато! Женский секс, перевод с английского. Какой-то начинающий американец написал. По моему, паталого-го-гоанатом. Расписал нас, женщин, по первое число. И самым прямым текстом где, что берётся, и как он это называет. Где там у тебя твоё несравненное либидо?!
Хмельные девчонки хохотали вдвоём на весь пляж. Подруга не унималась.
- Вот что читает наша маменька! Пора звать психотерапевта. Кстати, я знаю одного. Давай позовём. Ваня-я-а-а-!!!!!
Ольга закашлялась от смеха.
- Не ори, дурища. Тут плакать надо. Маменьку замуж выдать надо, чтоб сыночка не грызла. Он, дурашка, понимает всё, да решение принять не может. Всё ждёт материнского благословения.
Подруга повернула пьяное лицо к Ольге.
- Какое, к чёрту, благословение. Она же эгоистка. Посмотри, дом огромный. На велосипеде кататься можно, а живут двое. Зачем двоим такие хоромы, если жизнь мимо плывёт?
- Ну что я могу сделать? Это его жизнь.
- А твоя жизнь? Тебе сколько лет?
- Мать его так воспитала. Я это не перепрыгну.
- Меньше в облаках летать надо.
- Не в облаках дело. Пусть сам решает. Не собираюсь унижаться.
Из темноты, со стороны шумевшего моря, неожиданно появился Андрей.
 - Прекрасное море, девчонки, тёплое.
Он прилёг рядом с девушками на белоснежную рубашку. Все замолчали.
- Представляете, эти звёзды светили кому сотни лет назад. Теперь светят нам. Как это банально, – сказала Ольга.
Обнажённая подруга встала во весь рост.
- Теперь моя очередь купаться.

Андрей прислонился влажным плечом к Ольге.
- Ты мокрый.
- Сейчас ты тоже будешь мокрая.
Он поцеловал её. Тут же подул коварный ночной ветер.
Он прилетел на знакомый запах и прилёг рядом с ними, улыбаясь в темноте старым знакомым.
- Хватит, хватит, - задыхаясь, Ольга отодвинулась от Андрея.
Они лежали рядом и молчали.
- Я знаю, тебе было неприятно слушать мою маму…
- Неприятно.
- Ну, что я могу сделать? Она моя мать. Сколько сил вложила в меня, в дом. Понимаю всё, но не вижу выхода. Мать - это святое.
- Я понимаю.
- Завтра она скандал устроит из-за сегодняшнего вечера. Привяжется к чему-нибудь и будет нервы трепать. Ты думаешь, мне это нравится… не надоело?
- Думаю, ещё не надоело, раз ты до этих пор ничего не изменил.
- Пытался. Сколько раз договаривались дом продать и купить две квартиры. Как дело до конкретных бумаг доходит, сразу меняет решение. Она свои деньги в дом вложила. Ревнует ко всем друзьям. И к тебе в первую очередь…
Андрей снова обнял её. Ольга усмехнулась.
- Я слушаю тебя и не могу понять. Это же твоя жизнь. Люди вокруг принимают решения, а ты всё ещё в мальчиках при маме ходишь.
Андрей отстранился от неё.
- Это ты - те люди, которые принимают решения?
- Может быть и я.
- И много ты решений приняла? Последнее твоё решение откопать все дома губернатора – очень серьёзное решение. Идёшь против огромной финансовой машины и думаешь, что тебе памятник поставят.
- Я не за памятники работаю. Вопрос не в домах, которые строят тайно, на ворованные деньги.
- А в чём? В жизненной правде?
- И в ней тоже. Вопрос в том, что мы живём с закрытыми глазами. И очень не хотим их открывать. Этакая добровольная слепота. Но человек не может быть немножечко слепым. Он или слеп или зрячий. А как получается? Сейчас я открою глазки на секунду, быстренько оглянусь. Чтобы не спотыкнуться. А потом опять глазоньки закрою и поползу дальше. В темноте. Самое главное нервишки целы. Только вокруг мир дышит. А мы боимся в него вглядеться. Потому, что страшно.
- Страшно? Ну, ну, продолжай.
- Да я не о тебе. Я о себе. Страшно, потому что с закрытыми глазами мы фантазируем для себя виртуальный мир и в нём нам особо напрягаться не надо. В наших закрытых глазах виртуальные города, государства, друзья, цивилизация, если угодно. А когда глаза широко откроем, так в них несколько другая картина отражается. Слишком большая разница между нашей виртуальной реальностью и реальностью. Эта разница требует нашего вмешательства. Так… кто сколько может… Так я могу только то, что могу – я могу писать о ворованных деньгах. И хочу жить с широко открытыми глазами.
- Понятно, насмотрелась фильмов Стенли Кубрика.
- Не на Кубрика я насмотрелась, а на тебя.
- И что видишь?
- Ты говоришь о доме, а где он твой дом. Четыре стены и крыша. Живёшь вне этого своего дома. Думаешь и хочешь одно, а в реальности живёшь по другому. У нас с тобой тоже виртуальные отношения. Мы, вроде бы вместе, а вроде бы нет.
- Пить меньше надо.
- Посмотри вокруг, темно. Сейчас ты открыл глаза, я рядом, а настанет день и придёт солнце ты глаза свои и закроешь.
- Лезет из тебя бабское самолюбие. Просто ревнуешь к матери. Твоё время ещё не настало, девочка.
Андрей раздражённо поднялся и начал одеваться. Она продолжала сидеть на песке и смотреть на море.
- Эй, мы уходим! – крикнул в темноту Андрей.
Развесёлая, мокрая подруга подбежала к нему.
- Уходим?
- Уходим, - ответил Андрей, – ты идёшь?
Он обернулся к Ольге и ждал ответа.
- Нет, я хочу остаться.
Подруга удивлённо присела рядом.
- Что происходит?
- Я хочу остаться.
Андрей кинул подруге одежду.
- Одевайся.
Натаскивая летние джинсы на мокрое голое тело, подруга спросила его.
- Зачем ей здесь оставаться? Вы что, успели поссориться без меня?
- Мы проверяли зрение друг друга. Идём, она нас догонит.
Андрей властно схватил подругу за руку и потащил в сторону набережной.
Не оборачиваясь, он крикнул Ольге:
- Смотри, не ослепни, когда будешь рассматривать свой сложный мир!
Рядом с ней остались море и ночной летний ветер.
Ветер печально улыбнулся.
Ольга подняла лицо к бледнеющему небу и увидела, как, осторожно ступая по воздуху, приходило утро.

9. Сарацин проснулся, потому что девочка проснулась рядом.
Они смотрели друг на друга.
Между ними, невидимым облаком, плавала нежность.
От её света девочка засмеялась и закрыла грязными ручками лицо.
Сарацин улыбнулся, щуря сонные, голубые глаза.
В поселении жгли утренние костры.
Скинув вонючую шкуру, Сарацин поднялся.
Внизу, у основания холма, сквозь листву деревьев, блестела река. Сарацин взял ребёнка за руку, и они вместе спустились к реке.
Девочка отказывалась купаться. Сарацин набирал в ладони воду и подносил к девочке. Он умыл её маленькое личико, маленькие ручки и омыл её грязные босые ножки.
- Прекрасные Дамы должны всегда умываться. Прекрасная Дама всегда должна быть чистой, – улыбаясь, говорил он.
Ребёнок доверчиво закрывал глаза.
Потом они вместе смотрели в прозрачную воду.
Казалось, всё вокруг наполнилось любовью, которую они испытывали друг к другу.
Мужчина и Девочка.
Мальчик и Женщина.
Ребёнок дотронулся ручкой до его щеки и Сарацин, закрыв глаза, поцеловал её.
Звериный мир вокруг застыл, поражённый нежностью и упал перед ними на колени.
- Как зовут тебя, дитя?
- Не помню. Меня зовут девочка.
- У тебя обязательно должно быть имя. Хочешь, я назову тебя?
- Хочу.
Сарацин поднял ребёнка над головой и сказал.
- Тебя зовут Мария.
- Меня зовут Мария, - засмеялась девочка.
- Её зовут Мария, - эхом отозвался звериный мир.
С ребёнком на руках Сарацин вернулся в лагерь.

Опять пришёл прусс-проводник и повёл его в верхний лагерь.
Избегая глядеть друг другу в глаза, они шли к шатру Магистра мимо зверинца. Голодные дикие звери с ненавистью смотрели на них.
Вокруг ристалища собрались рыцари и братья Ордена, прислуга и колонисты.
На помосте, на утренней разминке, боевыми мечами рубились двое.
Один из них был Вернер.
Тренировка мало помалу перерастала в ожесточённый бой.
Сыпались искры от ударов оружия.
Быстро передвигаясь по помосту, рыцарь выбил из рук Вернера его боевой меч.
Меч вылетел за пределы ристалища и упал рядом с Сарацином и пруссом.
Прусс поднял меч.
- Ублюдок, как ты смеешь касаться моего боевого оружия. Я тебе руки отрублю, животное.
Вернер вырвал меч из рук прусса и замахнулся. Прусс увернулся, но не убежал. Стал защищаться.
Поединок был неравный. Вокруг ревели возбуждённые люди. Меч Сарацина остановил Вернера.
- Ты поднимаешь руку на христианина.
- Он днём христианин, а ночью он зверь. Это оборотень. Прочь с дороги, монах.
- Христианин не может убить христианина. Этот человек крещён во имя Господа нашего. Душа и жизнь его принадлежат Христу. Убери оружие.
- Ты не знаешь, с кем имеешь дело, тамплиер. Вокруг нас не люди. Там, за оградой – звери в облике человека. У них нет души, как не было у Иуды, предавшего Христа.
- Но Христос допустил его к себе. В этом Его Величие и Слава и Жертва.
- Не ровняй себя с Господом, монах.
К толпе, с обнажённым мечём, вышел Магистр.
- Кто поднимет руку на брата своего – христианина, будет проклят. Аминь! Мы - дети Господа. Берегите свои жизни для новых дел! Следуй за мной, сын мой - сказал он Сарацину.

Магистр и Сарацин вошли в шатёр. Внутри шатра из диких камней был сложен камин. Слабо горел огонь. Рядом стояла кровать, сбитая из грубых брёвен, покрытая медвежьей шкурой. Пол был застелен свежесрезанной травой.
- Этой земле не нужна любовь. Этой земле нужна власть. Она будет страдать до тех пор, пока не вернется к Отцу, словно блудная дочь. Что делают с блудницей? Ее наказывают. Мы вынуждены быть суровыми. Наша миссия закончена. Часть креста, на котором был распят Господь, остаётся здесь, защищая и помогая нашим братьям. Заложен замок, и его строительство идёт быстро. Скоро сюда прибудут новые отряды переселенцев. С ними приедут мастера строительного дела. Великими усилиями мы обновим эту землю и сотворим на ней Дом Господа. Сколько людей погибло, сколько ещё погибнет, прежде чем восторжествует наше дело… Когда ты исповедывался в последний раз? Ты должен приготовить себя к обратному пути. Ступай
Сарацин вышел из шатра и вернулся к церкви. Девочка ждала его.
Тёплый день сменила сырая ночь. Сарацин и маленькая Мария смотрели на звёзды и называли их по имени.
Так незаметно они уснули.

10. Сарацин открыл глаза.
 - Ты рано встал, сын мой.
Уставший пастор присел на скамью.
- Примите исповедь, отец. Завтра я возвращаюсь обратно.
- Подожди меня, я приготовлюсь.
Пастор медленно подошёл к алтарю. Согнутая спина, серые круги под глазами и особое выражение лица, которое уже отмерило время оставшейся жизни.
Его молитва была короткой, и пастор вернулся к Сарацину.
- Да, сын мой. Эту зиму я не переживу. Всё в руках Господа. Ибо ни как я, а как Он захочет.
Говори, я слушаю тебя.
- Я спасал Святую землю от неверных. Они оскверняли места, где ступала нога нашего Спасителя. Я защищал Имя Пресвятой Девы и Господа от поругания. И сердце моё наполнялось любовью, потому Господь призвал меня на великую службу. Лик Пресвятой Девы, которая принесла нам Спасителя, светился передо мной днём и ночью.
 
- Я смотрел на её девственное лицо и растворялся в бесконечной Её Любви ко мне. И душа моя пылала страстью служения. Никто не мог легкомысленно говорить о ней, когда я был рядом.
- Твои подвиги во имя великой миссии угодны Богу. Ты несёшь в себе любовь, ибо Любовь принёс Спаситель. В чём твой грех, сын мой?
- Я грешен, потому что я не хочу убивать. Я устал убивать.
- Убийство – тяжкий грех, сын мой, - устало сказал пастор.
Сарацин придвинулся ближе к нему и с жаром почти зашептал.
- Отец! Через нас Спаситель проливает на людей и Любовь Свою и Гнев Свой. Мы – Его меч и Его щит среди этих варваров. Устав моего Ордена даёт мне право уничтожать язычников. У них нет души, пока они не примут Святое Крещение. А все, кто не имеет христианскую душу, не угодны Господу. Их жизнь принадлежит Сатане. Нам, воинам Христовым, предписано уничтожать детей Сатаны, чтобы спасти детей Христа.
- Ты правильно говоришь, сын мой! Посмотри, в каких мучениях христиане несут Имя Спасителя Мира. Ты стоишь на страже и не даёшь убить Образ Божий в глазах мира сегодняшнего и мира будущего. Это великая миссия. Где же твой грех?
- Когда я вижу смерть…я плачу…
- Плачь сын мой. Если твоя душа горит в огне страданий, значит, так захотел Господь. Значит, он хочет испытать тебя душевными муками, чтобы укрепить веру твою. Будь благодарен Пречистой Деве, потому что испытание любовью – самое тяжелое испытание на земле. Твою жизнь положил Господь на жертвенный алтарь христианской Любви.

Пастор поднял седую голову и посмотрел в открытую дверь церкви. Там, за её стенами слышались голоса, смех и далёкий звон кузни. В открытую дверь щедро лился золотой солнечный свет. Рядом с пастором, на коленях, плакал юноша, почти мальчик, которого уже звал этот солнечный мир.
Начиналось великое сражение за бессмертную человеческую душу.
Пастору оставалось только молится.
- Сохрани тебя, Пресвятая Дева Мария. Говори, что тебя мучит.
- Я вижу лицо роженицы. Как она страдала, выбросив в этот мир ребёнка! Разве страдания христианской женщины или муки дикарки не равнозначны? Разве любовь обеих к своим детям не одинакова? Там, в Иерусалиме, на меня смотрела Скорбящая Матерь Божья. Здесь, среди варваров на меня смотрела страдающая мать человеческая. Сейчас, Господи, не вижу меж ними разницы.
- Не святотатствуй, крестоносец! Ты впадаешь в ересь, человек! Любовь этих матерей не может быть уравнена. Ибо первая, Пресвятая, отдала на растерзание дикому человечеству Своё Чистое Безгрешное Дитя, чтобы Он спас наши души. Что до второй, человеческой матери, – она рожает дитя нечистое. И видно это по плодам её. Ибо дети её - дикари, и не принимают Господа. Но Слава Господа простирается над всеми нами. Он положил в наши сердца Имя Своё, оживив наши души и подарив нам возможность принимать истинную Любовь. Сверху начертано, в небесах задумано Спасителем привести нас к Отцу небесному, объединив нас пониманием Божественной Любви и Жертвы. Ибо то, что было до него – земная смута, а то, что после него – жизнь. И нет в мире, сын мой, ничего третьего. Только жизнь и только смерть. Каждый из нас делает свой выбор постоянно.
- Отец мой, когда я вижу, как дикари истребляют нас, когда я вижу, как издеваются они над своими жёнами, когда я вижу, как варвары ненавидят Пресвятую Деву, оскверняя Её Лик, сердце наполняется ненавистью и желанием уничтожить их всех. Но, убив их, возможно, я лишаю язычников будущего, в котором, по Воле Божьей, они могут принять Его.

- Сын мой, ты говоришь неверно. В мире течёт великая река Времени. Приход нашего Спасителя был не случаен. И в нашем мире, и в мире дикарей ничего не бывает случайно. Смерть неверных, так же как смерть христианина и вся наша жизнь, всегда происходят ко времени. Плохо торопиться, но ещё хуже опоздать. Ибо тогда время уносит мир и истину.
- Иди сын мой, с Богом, ты пришёл вовремя. Мучения твоей души закалят тебя. Молись чаще, чтобы стойко вынести искушения Сатаны. Аминь.

11.Солнце нагрело асфальт.
В полдень центральная площадь дымилась, как раскаленная сковородка. Пыльные деревья не давали желательной тени.
Ольга стояла около яркого автобуса. Рядом терпеливо ожидала начала экскурсии группа пожилых немцев.
Все с ужасом смотрели в душный салон автобуса.
Подошёл переводчик.
Ольга посмотрела на небо. Тучи опять уползали из города и звали к морю.
Впереди оставалось ещё несколько часов пыльного августовского дня.
Автобус тронулся с места, развернулся на площади, пересёк центральную улицу города и выехал на дорогу, ведущую к польской границе.
Немцы печально смотрели в окна, негромко переговариваясь. Переводчик хватался за микрофон и, вежливо улыбаясь, пытался что-то рассказывать.
Ольга закрыла глаза и неожиданно уснула.
Сон так и не смог снять с её лица скорбную маску.

12. Сарацин проснулся.
Солнце сияло ему в лицо. Где-то далеко были слышны голоса колонистов, лай полудиких собак.
Тело разомлело и, преодолевая сладкую лень, Сарацин поднялся с земли.
Он спустился с холма и вышел за общие ворота лагеря.
Смело разделся и вошёл в реку. Усилием воли Сарацин заставил себя стряхнуть ощущение холода и нырнул.
Несколько чаек пролетели над ним. Далеко, за лесом, дышало море.
Сарацин лег на воду, раскинув широко руки и ноги. Река медленно несла его тело вдоль берега.
Солнце заливало глаза, и он закрыл их.

13. Автобус с немецкими туристами затормозил и остановился на берегу реки.
Ольга открыла глаза.
Впереди, на холме, виднелись руины старого замка. Не было ни дороги, ни тропинки к нему. Огромные кусты дикого шиповника закрывали часть фундамента.
Туристы выгрузились из машины, и пошли по заросшему лугу к развалинам.
Рядом со старым замком стали появляться каменные площадки, разрушенные временем.
Группа туристов спряталась в тень огромной облезлой стены, до половины сложенной из дикого камня.
С трудом угадывалась архитектура строения. Небольшие бойницы внизу, окна наверху, пробоина от взрыва на боковой стене. Немцы с удовольствием достали фотоаппараты и навели объективы на живописные руины своего национального прошлого.
Внутри замка пахло сыростью и мышами. В середине бывшего зала раскинулся куст бузины.
Пожилые люди разбились на небольшие группы и негромко переговаривались.

Ольга остановилась около каменной плиты, одиноко лежащей на земле за стенами замковых развалин. Медленно провела ладонью по прохладному камню. На древней плите угадывались сложные знаки, выбитые несколько столетий назад.
 - Странно, не правда ли? - спросила по-русски пожилая немка.
Ольга пожала плечами. От жары разговаривать особенно не хотелось. 22
- Что странно? Жизнь и смерть. Так было, так будет.
- Странно то, что мы всегда смиряемся с этими понятиями. Может быть, правильно сказать : жизнь была и будет. Пусть никогда не будет смерти.
- Наверно вы хотите жить вечно?
Ольга вежливо улыбнулась.
Немка ответила улыбкой.
- Это скучно, жить вечно на нашей земле. Поэтому мы уходим. Чтобы до конца не разочароваться в ней.
- Может быть не в ней, а в людях?
- Вы сказали точнее.
Ольга внимательно взглянула на женщину.
- Как вы смотрите на эти развалины? Вам не обидно?
Пожилая женщина усмехнулась.
- Сейчас уже нет. Раньше, когда была моложе, да. Здесь разрушена история моего народа. Там, в Кёнигсберге, стоял мой дом. Я жила там маленькой девочкой, пока советские войска не выселили нашу семью.
- Я думала, вы скажете – “пока не выгнали”.
- Я знаю, что вы ждали этого. Я бы сказала это раньше, в молодости. Сейчас, когда я напоминаю себе эти живописные развалины, мне не хочется это говорить. Мне многое не хочется говорить… и о многом очень хочется говорить…
- Что изменилось?
- Я изменилась, мой мир изменился. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Не важны эти каменные стены, важно, что они говорят нам обеим.
- Странно слышать эти слова именно от вас. Вы случайно не тайная коммунистка?
- Нет.
Ольга и пожилая немка продолжали стоять около рыжей каменной стены.
- Вот плита, которая что-то говорит нам обеим. Вы можете прочесть, что написано?
- Надо попробовать.
Немка вынула из небольшой сумочки футляр, протёрла носовым платком стёкла и одела очки.
- Очень сложно. Ветер, дождь, время стёрли надпись.
Она долго смотрела на камень. Затем сняла очки и посмотрела Ольге в глаза.
- Очень странно. Взгляните.
- Что это значит?
- Уместно видеть подобное захоронение во Франции или в Англии, в Иране… Сейчас я попытаюсь понять смысл... Удивительная история…
Немка гладила горячую плиту ладонью, пытаясь пальцами почувствовать изгибы шрифта.
Потом она снова сняла очки и задумчиво поглядела на девушку.
Ольгу разобрало любопытство.
- Расскажите, что вы узнали, пожалуйста!
- Эта плита рассказывает странную историю. Человека сожгли. Сожгли рыцаря. И здесь, в глубине фундамента этого замка, брошен пепел его сожженного тела. На плите выбиты слова о том, что замок стал его вечным домом.
- Как имя рыцаря?
- У него не было имени. От него осталась только кличка. Его звали Сарацином.
Разрушенный замок молчал.
Пожилая немка извинилась и вернулась к группе. Снова наступила горячая летняя тишина.
Ольга прилегла на траву, рядом с каменной плитой, и закрыла глаза.

14. Сарацин посмотрел на небо.
На холм опускались тучи.
Сарацин вышел из реки, оделся и медленно пошёл в лагерь.

Он шёл через поселение, смотрел вокруг, но девочки и пастора нигде не было видно. Впереди, на территории зверинца, Сарацин увидел небольшую группу переселенцев, окружившую Вернера. Тот кормил медведя кровавым мясом, нанизанным на копьё.
В толпе Сарацин заметил свою девочку. Она восторженно, со страхом, смотрела на огромного медведя.
Вернер оглянулся, увидел Сарацина и пошёл ему навстречу.
- Эй, монах, вызываю тебя на бой. Ты и я.
Сарацин молчал.
- Ставлю свою лошадь и своё снаряжение против твоего восточного меча и твоей лошади.
 Ну же… иди ко мне!
Сарацин взял девочку за руку.
Упали первые капли дождя.
- Зачем тебе девчонка, монах. Или на женщину у тебя сил не хватает?
Рыцари весело ржали Сарацину в лицо.
Вернер протянул окровавленные руки и вытер их о влажную грудь Сарацина.

Сарацин закрыл и открыл глаза.
Он попытался обойти Вернера, но тот схватил девочку за руку и дёрнул к себе.
- Не хочешь биться за коня, давай сразимся за девчонку. Мне нужна прислуга.
- Её зовут Мария. Оставь ребенка.
- Где ты видишь ребёнка? Она несколько ночей спит с тобою на одной подстилке.
- Оставь ребёнка!
- Твоя девчонка останется со мной. Если сможешь, забери её у меня!
Дождь водопадом обрушился на холм и разогнал толпу.
Остались стоять трое - Сарацин, Вернер и испуганная девочка, которую Вернер держал за руку.
Мужчины смотрели друг другу в глаза, мокрые волосы прилипли к щекам. Бешенство росло у каждого в груди. Кровью наливались глаза.
Взволнованно посмотрев обоим в лицо, ребёнок встал между ними.

Неожиданно Вернер брезгливо толкнул ребёнка к Сарацину.
Девочка неуклюже упала на мокрую траву, в ноги Сарацину.
- Там её место.

В небе ударил гром.
Сарацин выхватил меч и бросился на Вернера.
Девочка поползла по грязи, в сторону от мужчин, с ненавистью дышащих друг другу в лицо.
Схватка между Сарацином и Вернером становилась боем между двумя смертельными врагами.
Они бегали друг за другом по размякшей земле, и знали – один из них будет убит.
Их сила и владение оружием были равны, поэтому только случай мог дать победу.
Этот случай достался Сарацину.
Сарацин взмахнул кривым мечом и срезал Вернеру голову. Голова покатилась вниз по склону, а тело упало в ноги Сарацину.
На окровавленном обрубке шеи блестел христианский крест.

Сарацин сел на мокрую землю и закрыл руками лицо.
К нему, задыхаясь от волнения, уже бежали пастор и девочка.
- Ты убил своего брата – христианина! Горе тебе, монах.
Девочка обняла Сарацина.
К ним, под проливным дождём, бежали братья и рыцари Ордена.
К месту убийства подошёл взволнованный старый Магистр.
 
 
- Убийцу надо сжечь на костре! - над мёртвым телом кричали люди.

15. Вечер сменил день.
Разлетелись в разные стороны дождевые тучи. На фиолетовом небе, около вершин деревьев, засияла первая звезда.
На фундаменте замка собрались все рыцари и братья Ордена.
Они торжественно выстроились перед походным алтарём.
Между ними и алтарём, на деревянном столе, лежало тело Вернера.
Гнетущая тишина стояла вокруг.
Пылали факелы по периметру будущего замка.
Застыли люди в нижнем лагере, с благоговением наблюдая за происходящим.
Далеко, около церкви, на соломе, спала девочка. Пастор укрыл её старой вонючей шкурой.
Епископ громко читал молитву. Началась месса по усопшему.
Сарацин стоял на коленях, смотрел на чёрную полосу вокруг шеи Питера и в ужасе понимал, что не может и не хочет покаяться.

По окончанию мессы старый Магистр посмотрел на молодого человека, которого любил.
Сарацин ждал своей участи.
- Ты совершил смертный грех. Ты убил своего брата во Христе. Тебе нет места среди нас! Убирайся! Пресвятая Дева, покровительница нашего Ордена, решит твою судьбу.
 
 Огромные деревянные ворота открылись и Сарацин вышел за пределы верхнего лагеря.
В наступившей ночной темноте горели сторожевые костры нижнего лагеря. Ни к одному костру он не смел подойти. Сарацин прошёл поселение, спустился к воротам нижнего лагеря, присел на землю, облокотившись на деревянные столбы.
Прошло время, и он заснул.

16. Темнота связала его по рукам и ногам.
Пытаясь освободиться, он с усилием поднимал веки. Сквозь темноту, издалека, он слышал крики. На мгновение в глазах мелькнул свет. Потом снова мрак.
Он очнулся среди женщин, детей и окровавленных мужчин, которых гнали по мокрому от утренней росы, лесу.
Сарацин догадался - ночью пруссы напали на нижний лагерь и взяли в плен часть колонистов.
Несколько пруссов на лошадях, с окровавленными мечами, подгоняли испуганную толпу.
В руках одного из пруссов Сарацин увидел свой восточный меч.
Это был прусс-проводник, которого он спас от смерти.
После несколько часов быстрой ходьбы, к прусской деревне дошла только часть колонистов.
Пленных подвели к месту, где стояли языческие тотемы.
За деревянными уродами, среди огромных деревьев, угадывалось жилище жреца племени.
Медленно, к жертвенному камню, вышел бородатый длинноволосый старик, увешенный янтарными амулетами. В руках у старика был длинный деревянный посох-копьё.
Пленных выстроили перед жрецом.
Неторопливо, заглядывая каждому в глаза, он обходил строй испуганных христиан.
Среди них, подавленная и испуганная, стояла девочка. Рядом с ней стоял пастор и держал за руку четырёхлетнего мальчика. Того, которого он вылечил своим травяным настоем. Матери ребёнка уже не было рядом.
Сарацин опустил голову.

Почтительно глядя в сторону жреца, стояли пруссы.
Их предводитель - бывший прусс-христианин, бывший проводник, с восточным мечом Сарацина, выехал из толпы на коне.
Жрец продолжал неторопливо и внимательно заглядывать в глаза христианам. 25
Остановившись около Сарацина, он долго сверлил его звериными глазами. Затем вонзил свой посох в землю и вытянул руку, указывая на Сарацина.
Пруссы завыли и вытолкнули Сарацина из группы пленников.
Сарацин понял - сейчас его принесут в жертву кровавым языческим богам.

Он взволнованно оглянулся в сторону христиан.
Бывший прусс-проводник на своем коне приблизился к Сарацину.
Они посмотрели друг другу в глаза и долго не могли оторвать взгляд друг от друга.
Прусс поднял руку и закричал.
Было понятно - он требует заменить жертву Сарацина другим человеком.
Но жрец не соглашался, он отвечал вождю на непонятном для Сарацина языке и требовал смерти.
Прусс настаивал.
Тогда жрец достал горсть разноцветных камней и дал понять, что сейчас языческие боги подтвердят или нет его решение.
Жрец бросил камни. Камни рассыпались у ног Сарацина.
Толпа пруссов снова зарычала. Боги выбрали себе жертву, – ею снова стал Сарацин.
Наступила тишина, все ждали решения вождя. Тот молча отрицательно покачал головой.
 
Ухмыляясь, жрец собрал камни и, подняв их над головой, снова обратился к толпе пруссов.
Те застыли в ожидании.
Снова был брошен жребий… и снова жребий пал на Сарацина.
Но прусс не сдавался. Он требовал заменить жертву.
Между ним и жрецом начался спор. Жрец возмущённо тряс посохом, призывая остальных пруссов поддержать решение богов.
Но община молчала.
Тогда снова засмеялся жрец.
И на лицах пруссов выразилось удивление.
Они окружили жертвенную площадь плотным кольцом.
Даже бывший прусс-проводник сошёл с коня и подошёл к жрецу.
Жрец снова собрал камни и медленно осмотрел христиан. Он подошёл к испуганным пленникам и вытолкнул на середину круга маленькую фигурку.
Это была девочка…его маленькая Мария.
Жрец положил ритуальные камни в её ладошку и приказал кинуть их на землю.
Наступила мертвая тишина…
Глаза всех язычников и всех христиан внимательно следили за ребёнком.
Девочка посмотрела на Сарацина…
Перекрестилась…
И бросила камни к его ногам…
Вой поднялся над жертвенным местом.
Третий раз жребий падал на Сарацина…

Сарацин закрыл глаза и опустил голову. Он понял - судьба его решена. Свершилось проклятие, наложенное на него Орденом. Он понял, что ему смиренно надо принять свою судьбу.
Прусс попытался остановить жреца, но Сарацин взглядом остановил своего спасателя.
Где-то далеко, за стеной непроходимого леса, закончилось земное время его короткой жизни.

Подвели жертвенного коня, усадили на него Сарацина.
Затем обоих, человека и животное, привязали между двух пней.
Завалили ветками и подожгли.
Пламя охватило ветки снизу.
Конь пытался освободиться, но железные прутья крепко держали его.
Несчастное животное закричало о боли первым.
Пламя охватило сначала ноги, потом всю фигуру Сарацина.
Он закричал и захлебнулся смертным своим криком.
Христиане упали на колени и истово молились. Пруссы настороженно наблюдали за ними.
Только жрец медленно обходил жертвенный костёр.

Неожиданно, на стойбище послышались крики.
Несколько пруссов бежали к жертвенной площади, за ними, на лошадях скакали братья и рыцари Ордена. Они рубили всех, и взрослых и детей прусской общины. Толпа вокруг костра рассыпалась в разные стороны.
Христиане уничтожали всё население прусской общины.
Когда жертвенный костёр погас, резня уже была закончена.
В последний момент, перед уходом, рыцари Ордена торжественно повесили на огромном дубе своего бывшего проводника, воткнув в мертвое тело кривой меч сожжённого Сарацина.
Братья Ордена собрали живых христианских пленников, и повели обратно в лагерь.

Только его девочка отстала от отряда и вернулась к остывшему кострищу.
Всё свершилось и уже нашло свою страницу в чьей-то памяти.
Девочка собрала в ладошки легкий тёплый пепел - всё, что осталось от Сарацина, и побежала вслед за уходящими людьми.

17. Наступил теплый вечер, но рядом не было её Сарацина.
Оранжевое солнце коснулось дальнего леса, за которым пряталось море.
Над холмом натянулся огромный платок сине-зеленого неба.
Ночь проткнула его и появилась первая звезда.
Сменилась охрана у ворот нижнего и верхнего лагерей.
Среди рыцарских шатров медленно шла его девочка. Она подошла к будущему замку и поднялась по деревянным ступеням на его фундамент.
Ребёнок стоял, словно на огромной деревянной сцене, возвышаясь над лагерем Ордена, над ристалищем, над кузней, над поселением колонистов.
Над девочкой, высоко в небе, закружилась чайка.
Оттуда, с высоты её полёта, ребёнка почти не было видно.
Девочка подняла руки к чайке и раскрыла свои маленькие ладошки.
Лёгкий пепел с ладошек подхватил тёплый вечерний ветер.
Он закружил пепел вокруг девочки и медленно опустил его к босым ногам ребёнка.

Чайка покружилась над холмом… затем ветер подхватил её и утащил к горизонту, к холодному морю… навстречу уходящему оранжевому солнцу.

18. Ольга открыла глаза.
Казалось, немцы говорят шепотом. Группа туристов уже растянулась по полю, направляясь к автобусу. Ольга бросила последний взгляд на каменную плиту и поспешила к группе.
Пока добрались до города, уже стемнело. Автобус остановился на центральной площади. Попрощавшись с пожилой немкой, Ольга вышла из автобуса. Машина поехала дальше, увозя усталых немцев в отель. Из окна, на прощание, пожилая немка махнула Ольге букетом луговых цветов.
Рекламные огни на фасадах невысоких зданий уже зажглись. Витрины небольших магазинчиков мягко освещали Ленинский проспект. Молодые люди лениво гуляли по городу. Где-то далеко слышалась музыка. Особая томная атмосфера позднего летнего вечера создавала ощущение домашнего уюта в городе.
Ольга зашла в магазин около своего дома и купила бутылку лёгкого белого вина.
До подъезда оставалось несколько десятков метров. Свободно держа бутылку в руке, она завернула во двор, и медленно подходила к подъезду.
Неожиданно зажглись фары. Открылись двери, и из милицейской машины вышли двое.
- Вы пьяны, девушка.
- Я устала, молодые люди. Я иду домой.
- Вы пьяны. Вы распивали спиртные напитки в общественном месте. Пройдёмте в машину.
- Вот мой подъезд. Я уже дома. Бутылка закрыта.
- Следуйте за нами в машину!
- Не пойду. Это произвол!
- Вы сопротивляетесь милиции. Садись в машину, алкоголичка!
Двое милиционеров затолкали её в “бобик“, отобрали бутылку вина.

19. В отделении милиции было неожиданно тихо.
Ольгу закрыли в камере.
Становилось прохладно. Чтобы согреться, она стала ходить по камере и шёпотом петь революционные песни.
 - Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас …чего там…гнетут…
Захотелось в туалет. Пересилив стыд, она затарабанила в железную дверь.
- Шумишь чего?
- Выпустите меня. Я в туалет хочу. У меня больные почки.
- Заткнись и сиди тихо.
Милиционер ушёл.
Не было возможности терпеть. В отчаянии, она снова заколотила в дверь.
- Фашисты, дайте сходить в туалет!
Ольга стучала очень долго, пока снова не появился дежурный.
Он нехотя открыл дверь и, ухмыляясь, повёл Ольгу в туалет.
- Выйди, дай сходить спокойно. Отсюда невозможно убежать.
- А вдруг убежишь, - откровенно ржал молодой сержант.
Она смерилась. Пересиливая женскую стыдливость, на глазах у смотревшего на неё мужчины, она присела.
Потом её снова вернули в камеру. Что-то надломилось внутри. Медленно стал появляться страх от собственной беспомощности. С трудом, сдерживая истерику, Ольга тупо стала читать вслух слова короткой молитвы.
Очень долго тянулось время. Потом дверь камеры открылась и её повели к дежурному майору.
На столе стояло “вещественное доказательство” – уже пустая бутылка вина.
- Ну, что будем протокол составлять, барышня?
- Я не пила спиртные напитки на улице.
- А это что, букет цветов? Вот она, твоя бутылка. Её у тебя изъяли при сопротивлении.
Ольга поняла, что разговаривать бесполезно. Хотелось лечь в родную кровать и забыть все лица.
- Что вы хотите? Я устала. Я спать хочу.
- Хочу немного. Чтобы ты вела себя прилично на улице. Как – никак, город наш дом родной, его уважать надо. И заканчивай совать нос в чужие дома. Понимаешь, голубушка?
- Я не голубушка, я журналист. Это мой хлеб.
- Зарабатывай свой хлеб на других темах. Ясно?
Майор жестоко смотрел ей в глаза. Она поняла, что продолжение разговора усугубит её положение.
И молча кивнула головой.
- Вот и хорошо. Подпиши протокол и свободна. Иди с богом. Не забудь бутылку свою забрать. У нас здесь не пункт сбора стеклотары.
Ольга взяла пустую бутылку, документы и вышла на улицу.
Ночь ещё не ушла, но уже собрала все звезды и бросила в море.
Проснулся молодой утренний, солёный ветер и летел в город.
А город ещё спал. Улицы были пустынны. Тускло горели высокие фонари.
 В тишине сонного города звучали её шаги. Испытывая к себе вселенское чувство жалости, Ольга шла по своему родному городу, ощущая полное одиночество во всем мироздании.

20. Ольга остановилась перед волной широкого моста в центре города.
Дальний конец моста уходил в перспективу проспекта.
Справа темнел Кафедральный собор, слева сиял дальними огнями морской торговый порт.
Ольга стояла на месте, и не могла собрать силы, чтобы продолжить путь. Наконец, она сделала первый шаг и медленно, словно преодолевая невидимую преграду, стала подниматься на мост.
Сияли огни порта. На башне Кафедрального собора привычно горела зелёная свеча.
В тишине спящего города слышался стук женских каблучков.
 К этому стуку, издалека, присоединились посторонние звуки.
 Настороженно прислушиваясь, Ольга продолжала идти вперёд.
Из-за волны моста, залитые светом гаснущих ночных фонарей, показались всадники в грубых тяжелых шерстяных плащах. Они шли медленно, и каждый держал в левой руке горящий факел.
Ольга в удивлении замедлила шаги.
Навстречу девушке, через эстакадный мост, шел отряд рыцарей Тевтонского ордена в полном боевом вооружении.
Вытянув лицо от удивления, Ольга остановилась.
Отряд медленно двигался прямо на неё.
Впереди отряда ехали двое – величественный старик и молодой рыцарь.
Молодой рыцарь вдохновенно слушал старика в тяжелых доспехах и не сводил глаз с его усталого лица.
Всадники наплывали на застывшую от удивления Ольгу.
В последнее мгновение рыцари остановились. Прусс-проводник замахал руками, пытаясь показать Магистру дорогу.

Сарацин повернул голову и встретился глазами с Ольгой.
За короткий миг общения он и она УВИДЕЛИ друг друга.
Этот волшебный разговор двух молодых людей смял, как тряпку, огромное пространство столетий между ними.
Время сжалось до слез, стекло по их лицам, упало на гладкий асфальт и разбилось с первым утренним звоном часов на Кафедральном соборе.

Наконец Магистр вытянул правую руку вперёд, указывая дорогу.
Ольга едва успела отскочить в сторону.
Конь Сарацина споткнулся, но резко, в места в карьер, первым продолжил движение.
Мост загрохотал от стука лошадиных копыт.
Всадники проносились так близко от Ольги, что их плащи почти касались её лица.
Вокруг девушки уже закружился любопытный утренний солёный ветер.
А всадники летели и летели мимо, и пропадали в перспективе уплывающего в утренних сумерках проспекта.

Рыцари давно растворились в далеком, утреннем тумане, а Ольга стояла и стояла на опустевшем мосту.
Город заливался персиковым цветом раннего утра.
Девушка подняла лицо к небу.
Высоко в небе, описав круг над Ольгой, пролетела чайка, словно звала за собой, к морю.
Рука всё еще держала пустую бутылку.
Девушка размахнулась и кинула бутылку вверх, словно запустила ракету.
Бутылка закрутилась в воздухе, на секунду замерла, и полетела вниз.
Стекло разбилось, и в этом резком звуке рассыпались все лица и переживания вчерашнего дня.
 Оглянувшись в сторону улетевших рыцарей, Ольга вытерла слезы, скинула легкие туфли и босиком побежала по мосту в свой маленький просыпающийся город.
Молодой солёный утренний ветер бросился догонять её, но вдруг передумал.
Остановился на полдороги, закружился вихрем на одном месте, как щенок, и полетел в порт, встречать незнакомые корабли.

Конец.