Лужа

В тот день моя лучшая подруга Анька и её брат Димка собирались к бабушке. Надо сказать, что жила эта бабушка в деревне. Мы, в общем-то, тоже жили в деревне. Хотя, нет, мы жили в селе. Село и деревня друг от друга по прямой были недалеко, поэтому Анька с Димкой частенько бегали в гости к бабушке.

Я давно напрашивалась тоже сходить к этой бабушке и наконец увидеть и деревню, и соседей, и все остальное, так красочно описываемое Анькой. И вот, наконец, я смогла осуществить давнишнюю мечту.

Мы отправились сразу после обеда. Честно говоря, я бы пошла и раньше, но этого в планах Аньки и Димки не было, поэтому пришлось потерпеть.

Шли мы пешком. Так было ближе и быстрее. Можно, конечно, было ехать и на автобусе, но, во-первых, он редко ходил, а, во-вторых, он делал столько кругов по всем окрестным поселкам и хуторам, что доехали бы мы только к вечеру.

Наш путь пролегал по проселочной дороге, щедро окруженной самыми различными деревьями, травами и кустарниками. По самой дороге скакали кузнечики и бегали какие-то жуки. Все это было красиво и неожиданно. От восторга и даже благоговения я забыла обо всем на свете.

Димка с Анькой же, наоборот, никакого интереса к окружающему миру не проявляли. Им было, наверное, все равно, или они уже привыкли. Мы болтали обо все на свете «скрашивая» дорогу.

Вдруг Димка остановился. Он принюхался, как собака, огляделся по сторонам и решительно двинулся куда-то в сторону.

- Иргу есть пошел, - с досадой сообщила Анька, - Там ирга растет, он каждый раз пока все не съест, отсюда не уходит.

Сама Анька иргу терпеть не могла, поэтому необычайно сердилась, что должна кого-то ждать и терять своё драгоценное время.

Мы сели на обочину и стали ждать. Стояло лето, было тепло и сухо. Внутренне я очень радовалась, что ирги, видимо, много и что Димка её есть ещё не скоро кончит.

Мы сидели напротив вечно непросыхающей лужи. Это была уже не лужа, а какое-то маленькое болотце: там росли камыши и бегали водомерки. Выглядело болотце очень живописно, и, если бы не отсутствие какой-нибудь крупной живности, было бы просто сказочным озерцом.

Вдруг моё внимание привлекло какое-то необычайно активное движение на краю лужи. Я интуитивно подошли, и пред моими глазами предстала одна из самых удивительных картин в моей жизни.

Движение было не чем иным, как вихрем пыли в воде. Сначала я ничего не могла понять: вихрь вылетал словно из какой-то крошечной пещерки, как будто там сидел колдун и варил своё чудо-зелье. Однако это оказался вовсе не колдун. Это было чудовище, и, причем, самые настоящие.

Сверху это чудовище было накрыто зеленым панцирем, как у черепахи. Панцирь сидел точно по своему хозяину и был украшен красным ободком и несколькими более темными кружочками. Спереди из-под панциря выглядывала голова с тремя необычайно близко посаженными глазками. Глазки были невелики и сидели настолько близко друг к другу, что сначала могло показаться, что чудовище – циклоп. Но это все-таки были три самых настоящих глаза, всегда смотрящих только вверх. Об окружающем мире спереди чудовищу сообщали усики, по длине и размерам превосходящие своего обладателя. Сзади на толстом хвосте располагались такие же непрерывно шевелящиеся красные усики. Двигалось это чудовище с помощью тысячи ресничек, удобно пристроившихся по краю панциря. Комплектацию довершали две ножки с красными коготками, которыми, собственно, и создавалась та самая песчаная буря.

Сказать, что чудовище, было страшным и непривлекательным, значило не сказать ничего. Оно было отвратительным. Но именно отвратительный вид и приковывал взгляд к этому существу. Ко всему прочему, оно было очень маленьким, и, поэтому не бросалось в глаза, но все равно окончательно занимало воображение и мысли.

Вскоре выяснилось, что тварь жила в луже не одна. Словно решившись показаться всем своим маленьким мирком, из каждой щели, из-под каждого листика начали вылезать и выплывать такие же твари. Они сосредоточенно перебирали своими ресничками и мотались из одного конца лужи в другой. По одним им известным признакам они выбирали место, где сразу же начинали маленькими лапками с коготками отчаянно копать ямки и пещерки, поднимая при этом невообразимую пылевую бурю. Твари старались как можно быстрее закопаться в илистое дно и поэтому гребли всеми частями своего уродливого тельца. В ход шли усики, реснички, лапки, хвост, глаза тоже шевелились как-то в такт. Закопавшись почти целиком, тварь вдруг неожиданно вылезала из своей ямки и начинала копать все заново. Особо удачливые наконец полностью погружались в ил и песок и, довольные, пускали оттуда пузыри.

Некоторые словно специально создавали суету и беспорядок, носясь по всей луже. Одна тварь кувыркалась у самой поверхности воды, выставляя на показ красное полосатое брюшко. Делала она это презабавно.

Лужа предстала передо мной маленьким замкнутым мирком. Царство уродливых тварей было абсолютно самодостаточным. И от всей их жизни, несмотря на всю внутреннюю суету, веяло необычайным спокойствием и размеренностью. Казалось, чуть тронь эту лужу – и от этого мира ничего не останется.

Вдоволь налюбовавшись жизнью тварей, я почувствовала жгучее желание открыть этот мир кому-нибудь ещё. Я подозвала Аньку, но она моего восторга не разделила:
 
- Вот противные-то! А все забавные! Как этот кувыркается-то! Вот умора!

Но твари привлекли Анькино внимание лишь на несколько минут. Вскоре она отошла с разочарованным видом, недовольно посмотрела в сторону Димки и ирги и продолжила плести венок невероятных размеров.

Вскоре из зарослей травы и ирги выполз Димка. Лицо его было в красных пятнах, губы посинели, руки были по локоть малиновые. Результаты обильного застолья были налицо. По-моему, после Димки от куста ирги мало что осталось.

Анька, увидев брата, только ахнула:
- Ну и грязный! Как свинья! Ты хоть руки помой, боров! Никогда я с тобой никуда больше не пойду!

Димка огляделся вокруг, отыскивая взглядом воду, чтобы помыть руки. Честно говоря, внутренне я вся напряглась: мне очень не хотелось, чтобы Димка обнаружил моих тварей. У меня, наверное, был очень испуганный вид, когда он прямиком направился к моей луже, но Анька опередила меня:

- Ты туда не ходи, та твари – мерзкие, просто жуть!

Димка сразу тварями заинтересовался и, забыв о грязных руках и лице, прошел к луже:

- Ну и уроды!

Мне почему-то стало до боли обидно за тварей. Словно Димка меня назвал уродиной. Я постаралась защитить их:

 - Это только для тебя они уроды, а для самих себя они очень даже нормальные. Они, может быть, вообще думают, что ты урод.

Димка презрительно посмотрел на меня:
- Ну ты и сказанула! Они вообще думать не могут! Они же уроды!

От такой железной логики я просто замерла и даже не знала, что сказать. Димка тем временем отломал от ближайшего дерева порядочный сук и начал мешать им в луже. Твари испуганно заметались, не понимая, чего от них хотят. В огромной песчаной туче они ничего не могли понять и растерянно останавливались посередине лужи, недовольно пошевеливая усиками, увлекаемые бешеным вихрем. А Димка все мешал и мешал.

Я стояла и молча смотрела, меня даже завораживала та ярость, с которой Димка разрушал чужой мирок. Я еле смогла выговорить:

- За что ты их так?

- Чего плавают, уроды?!


Я только вздохнула и тихо пошла вперед, стараясь не оборачиваться, стараясь не замечать, не видеть. Мне было стыдно и противно: на моих глазах совершалось почти убийство, а я стояла и молчала. Мне казалось, что я совершила что-то очень подлое и мерзкое, и мне очень хотелось поскорее уйти от этого места.

Когда мы возвращались домой, то лужа была тиха и пуста. Ничье движение не нарушало её мертвенной недвижимости. Твари ушли из лужи. Навсегда.