Порядочный человек

 Скверик звенел детскими голосами. Малышня гоняла по траве, ссорилась, спорила, дурачилась и нудно приставала к родителям. Первые теплые дни сводили с ума все население иззябшей Одессы. Солнце ласково гладило ещё по-зимнему бледных аборигенов славного города. Промытые дождями молодые листочки кустов и деревьев нахально зеленели и пахли весной. Нагретые лучами светила скамейки умиротворенно оккупировали мамаши и бабушки, вооруженные колясками с равнодушными спящими обитателями. Женщины степенно общались, не забывая , что то покачивать и регулярно проверять.
 Как бы случайно забредшие в сквер, редкие «кормящие» отцы, выдавленные милыми женами с належанных диванов, подчеркнуто индифферентно жались по краям, чувствовали себя неуютно и, поминутно глядя на часы, покорно ждали конца своей миссии. Они сидели мрачно и неприступно, вполглаза наблюдая за своими проказниками.
 Я удобно разместил свой «НП» на одной из отдаленных скамеек возле песочницы, откуда во всей красе открывалась панорама с моим отпрыском, обстоятельно и независимо орудовавшим шанцевым инструментом. В зоне моих наблюдений вдруг появилась прелестная белокурая малышка. Пристроившись с совочком, девчушка стала наполнять песком свое маленькое ведро, чисто по-женски следя за реакцией моего «орла».
 Положительная реакция, была по - мужски сдержанной. Было весело и смешно следить за этой «церемонией китайского мандарина».
К моей скамейке степенно подошел пожилой мужчина, тщательно выбритый, аккуратно и чисто одетый, в кремовой фетровой шляпе. Таких людей называли в Одессе «порядочными». Приподняв шляпу и поздоровавшись, что выдавало «мамонта доисторической эпохи», «порядочный» человек осторожно присел рядом со мной. Я ответил. Тоже, какое то воспитание имеется. Сосед молчал, и некоторое время сидел неподвижно.
-Это ваш пацан там, в песочке, с моей Ленкой? - спросил вдруг он, глядя на детей.
-Мой.
-Хороший парень, но внучка моя не хуже.
-У вас чудная внучка,- галантно расшаркался я.
-Да, чудная. – вздохнул собеседник. Только вот растет без отца. Сбежал папка то ее.
Мать на работе, а я по стариковски помогаю, как могу. Гуляю, вот пока старуха моя обед сготовит. Мы здесь живем не далеко.
Он назвал адрес дома.
-Вы знаете этот дом ? – спросил .-Вы ведь одессит не правда ли?
-Да одессит. Потомственный ,-подтвердил я.
-Ну-у-у. Так вы должны знать. Мы живем в самой многочисленной коммуналке города.
Даже затрудняюсь сосчитать, сколько у нас проживает семей. И вообще компания еще та.
Чтоб вы только видели. Что делают с людьми. Ну, «мелиха».
Он опять тяжело вздохнул и растерянно огляделся. Что-то не обычное сквозило в его принужденной мимике и жестах. Одесса город темпераментных, не слишком адекватных людей. Жители давно привыкли к подобным проявлениям, заставившим меня лишь слегка насторожиться.
-Я так тебе скажу, - продолжал собеседник. –То, что творят с нами в нашем муравейнике
передать невозможно. Представляешь ? – понизил он голос.- На днях – стук в дверь. Открываю - дочка просит одолжить червонец до получки. Я конечно дал. А потом...
- Так что же было потом ?- напомнил я.
-А потом, - зашептал мне на ухо старик,- оказалось что дочке я ничего не давал, хотя
остался без красненькой.
-Как это?
-Да вот так. Отдал деньги в руки какой то твари, а видел перед собой свою кровную дочь.
Понял, что, гады, делают? Ну, мелиха .Эксперименты они над нами творят. Уже не только я пострадал. У нас в квартире много таких. Всё поперепутали, родных не узнают, с шушерой братаются. Иногда, чувствую - давит. Сумрак в душе. Жить не хочется. И у старухи депрессия. Она давно странные слова говорит. Я, грешным делом, подумал, что умом она тронулась. А теперь я за ней. И дочка. Да и вообще… Так страшно иногда за внучку. Что ее ждет? Как жить в этом безумном мире? До чего власти нас довели.
Я уже понял, с кем имел дело, полная шизофрения, но по инерции продолжал беседу
сквозь холодок, проникающий в грудь.
-О чем вы говорите? Посмотрите, какой ясный день. Посмотрите, как люди смеются, как
играют дети и ваша внучка. Она улыбается, у нее все хорошо. Зачем же вы так ? Вы ведь разумный человек.
-Вы тоже не верите,- опустил голову сосед.- Проклятые коммунисты, проклятая власть,
проклятая милиция, проклятые кэгэбисты.
Дело усугубилось.
- Пожалуй, это провокация,- подумал я.
На дворе правило бал «застойное время», когда уже не столь рьяно, но советские сизифы все еще настойчиво тянули свой камень к манящим высотам. Плохо работали заводы и колхозы, что принималось, как должное, но врагов продолжали не безуспешно искать. Один орган в парализованной экономически стране функционировал безотказно. Серый солидный дом на улице Бебеля был горько известен многим. Нередко подсылались в народ «катализаторы» типа гашековского агента Бретшнейдера. Несомненная свобода слова в Союзе , не гарантировала свободы его источнику.
Почуяв «засаду», я медленно поднялся, застегивая куртку на все возможные пуговицы,
давая подозрительному незнакомцу понять, что тороплюсь и не намерен продолжать оставаться свидетелем гнусных политических инсинуаций.
Он тоже вскочил, схватил меня за руку и быстро зашептал.
- Они поселили тайно в одной из комнат коммуналки своих людей. Там, какая то психотропная установка. Они ставят на нас эксперимент. Мы все подвергаемся страшному облучению. Они нас разрушают. Мы гибнем. Мы в панике и не знаем, как быть. Ведь мы- только начало. Они займутся всеми. Что делать?
-Сынок, собирайся. Пора домой, -я без труда освободил свой рукав от пальцев взволнованно дрожащего человека, подал руку своему малышу, отряхнул пальтишко, сухо попрощался с новым знакомым, и мы медленно двинулись в путь.
 Немного отойдя, я оглянулся. Старик понуро стоял у скамейки, где мы распрощались.
Мы продолжали свой путь к дому, и вдруг как молния пронзила меня мысль.
Что, если мой невольный, откровенный собеседник никакой не псих и не агент?
Что ,если все что он рассказал мне чистая правда? Ведь в этой стране, погубившей, по
прихоти, миллионы невинных, вполне возможен вариант с «экспериментом».
Человек чует беду, мечется , паникует. И никто ему не поможет. Не пойти же жаловаться в милицию. В момент «загудишь» на Слободку в компанию «умалишенных», а уж оттуда, известно, одна дорога, протоптанная. Повсюду тотальная слежка. Нет ни оппозиции, ни
независимых газет. Нет никакой защиты от погибели. Человек ловит на улицах прохожих, и рискуя прослыть идиотом, рассказывает всем подряд о несчастье, но никто не верит, потому что поверить – страшно. Мне стало не по себе. Я сжал ручонку ребенка.
Я тоже бессилен.
 Нет. Не может быть. Этого просто не может быть...
 И глаза у старика были мутные, почти безумные...