Часы на стене. Из цикла Эхо журавлиного крика

 «ЧАСЫ НА СТЕНЕ»


Как это часто бывает с пожилыми людьми, Настасья иной раз не различала, где начинается явь и оканчивается сон. Неумолимая рука времени неторопливо, но тщательно из года в год размывала зыбкое порубежье, знать, готовя пожившую женщину к тому мигу, когда стихнет вдруг ход старых настенных часов. Пока же бабкино приданое тихо постукивало, скрипело, щелкало, и лишь дважды в сутки разгоняло тени воспоминаний по углам чисто прибранной комнаты.
Щелк. Щелк. Щелк. Вот, кажется, он стоит и гладит ее по мокрой от слез щеке. Уже собранный, подтянутый. Чуб с вечера гвоздем накручен. Шепчет - не плачь, дочка… Ворочусь, гостинцев германских привезу… Не воротился в срок. Не привез. Не со зла. Донести не сумел. Тот гостинец лихому казаку под сердце лег. И только всполохи на горизонте. И только вороны в утреннем, зарей стиранном небе. Курган. Крест поваленный…
Открыла глаза. Подслеповато прищурившись, оглядела нехитрое обзаведение. Железная кровать с пирамидой подушек, прикрытая легким кружевным платком. Белые занавески на окнах. Цветы в круглых железных банках… А кровать… пустая. А сердце… стучит еще.
Щелк. Щелк. Щелк. И снова стоит… Но уже другой… Не складный. Тихий. Но как в душу посмотришь – обожжешься. Огонь кипит. Порода. Ранец у двери поставил. К косяку дверному прислонился. Широкой ладонью утер гарь с лица. Молчит. Улыбается. Заморгал часто. Рукой взмахнул да быстрей через порог. Раньше, мол, уйду, раньше вернусь.
- Куда!? Остановить! Удержать… Нет. Ледяной порошей в глаза. Пути дорожки узлом завязало, да за порогом мгла сгустилась. Черной воронкой взрыва выпило, до капли выдавило надежду. И снова что-то гремит, стучит, скребется.
Не домовой ли на чердаке самовар чистит? Охнула. Словно из омута донского выплыла. Тяжко. Душно. Свечку бы поставить… Не к добру… Помянуть надоть…
 Щелк. Щелк. Щелк. Тусклый свет лампады играет на позолоте окладов. А ликов не разглядеть. Темь. Заученные слова молитвы. Как стакан теплой воды в жару. А покоя нет. Ни мертвым, ни тем, кто жив еще. … Помяни Господи души рабов… Нет… Детей твоих… Тишина… Не скрипнет половица… Мышь не пробежит… А вот церква была какая! А службы… Вот бы добрые люди взялись да хотя б часовенку сладили… Срамно… Станица и без церквы… А покойники знать к дождю… К дождю…
Щелк. Щелк. Щелк. И солнце уж поднялось. А встать мочи нет. Да и была б охота… С суседками кохвию попить… Огород… Куры… Щелк. Тоненько задребезжало стекло. Щелк. Щелк… Дождь? Или…Кого там еще с ранья… Поплыло все. Неужто навь никак не минет? Сквозь капли росы на стекле то ли видится, толь мерещиться. Господи! Туман то! Туман нынче какой высокий… Зачем опять пришли? Зачем?!
А непрошеные гости уж на крыльце. В дверь стучат. Входите… Не заперто… Ну точно… Час смертный… И форма… Кресты… А как похожи то… И в то же время… Нет! Не они. За крестами душ не видно…
- С чем пожаловали, детки? Али навестить кого? Я туточки всех знаю… Чьих будете-то?
Вошел. Фуражку снял. На иконы перекрестился. По окладам взглядом стрельнул. Как-то неуверенно глянул на старушку…
Да нет, бабуля… Мы не за тем… Мы вот…типа казаки… Мы…Нам атаман ваш станичный велел на церковь денег по дворам собрать… У вас не найдется? Мы материал купим, и сами все сделаем…
Настасья молча повернулась. Знать сон в руку. А может, и вправду вернулись? Время вспять? Пошла к сундуку. Крышку приподняла да достала тряпицу. Не тревожа узлов, вложила свои гробовые в руку пришлого. - Бери. На доброе дело. … А пальчики какие холеные… будто у девки… Бери… бери… Господь с тебя спросит…
Ранний гость, выходя, зацепился за порог и носом в лавку полетел. Словно кто ножку подставил. Матом загнул. Вскочил. На пол плюнул. Дружок его, доселе молчавший, принялся ржать и показывать пальцем на разбитый в кровь нос. Екнуло сердце. Да откуда ж они такие… казаки…
Щелк. Щелк. Щелк. Бабушка… Бабушка! Ну бабушка… Озорные глаза внука. Как две синие искры… Радость… Вчера умаялся татарнику цветки своей саблей деревянной рубать. Апосля из Дона не вылазил. Как только верба не выросла... Чаю напился да спать… Ишь… И сегодня знать покою не будет…
…Бабушка! Бабушка… А ты казачка?
Оглушительно зазвонили часы. И вновь стало тихо… Синие искры… Дыхание оборвалось кашлем… Нет, внучек… Нет… Я… не казачка… И ты, внучек, не казак…
Щелк. Щелк. Щелк. Заросла крапивой и бурьяном недостроенная часовня. И Настасья давно уж видит бесконечный сон. В курене новые хозяева. Внук вырос. Уехал. А часы все идут. И выстрелом навылет шьют взгляды с пожелтевших фотографий. Нет. Не всех. Только казаков.