Выпадeния

Лиза закончила собеседование, уверенная, что нет никаких шансов, что ее примут на работу. Слишком хороши были условия. Однако у нее хватило силы духа пожелать успеха своему собеседнику и выйти, улыбаясь. Но как только за ней закрылась дверь, Лиза «выпала».
Она шла по дорожке вдоль цветущих кустов, а рядом с ней шла Лиза из прошлого.
Там и тогда так же сумасшедше пахло весной.
Там и тогда тоже были решетки. Пусть не такие веселенько-цветные, а печально-ржавые. И там, и тут они выполняли одну и ту же функцию: не давали выйти на свободу.
Там и тогда не было всех этих игровых площадок. Были бесконечные поля капусты, где «больные» занимались трудотерапией. Еще были сотни метров картона и литры клея. Из этого добра мастерились коробки и коробочки, которые увозились на обувную фабрику. Но большого значения это не имело.
Гораздо важнее было, что принесут на обед. Лиза проходила инсулировую шокотерапию, и была всегда зверски голодна. Жидкие капустные супы, приносимые из кухни в помойных ведрах, проходили на ура. А чай с немыслимым количеством сахара в жестяной оббитой кружке был за счастье.
Лиза, все так же улыбаясь, попрощалась с охранником. Он проводил ее взглядом. Почему бы и нет? Лиза, стройная, в обтягивающих джинсах, на каблучках, в блузочке, позволяющей дать фантазии полный полет, привлекала мужской взор. Но охраннику не дано было видеть вторую Лизу. Та Лиза шла сгорбившись, с трудом переставляя опухшие ноги в шлепках, в больничном халате, еле застегивающемся на теле с лишним весом килограммов так в тридцать, в хебешных, вечно сползающих, чулках.
Лиза оставляла за собой шанс устроиться на хорошую работу. Лиза из прошлого оставляла подругу, имени которой ей уже никогда не вспомнить. Подруга втихаря курила в туалете бычки, подобранные в мусоре во время прогулки. Позади оставалась девушка-птица, бьющаяся до крови об оконные решетки в бесплодных попытках взлететь. Там оставалсь женщина, боящаяся выйти на улицу. Там остались санитарки, тетки, раздающие тумаки и успокоительные уколы налево и направо, без разбора. Там остался унизительный холодный душ из-под шланга с хозяйственным мылом. Там остались тоскливые бессонные ночи и дни, проведенные в лекарственном дурмане. Там остался карантин, описать всю жестокость которого у Лизы не было слов. Там осталась часть ее жизни.
Это было давно. Но последнее время подобное раздвоение происходило все чаще. Лиза называла это состояние «выпадением». Нет, она не отключалась от действительности, и со стороны выглядела вполне нормальной, такой же, как и остальные люди. Но она в такие минуты жила одновременно и в прошлом, и настоящем. На «выпадение» могло подействовать что угодно: слово, запах, музыка, прикосновение. Из прошлого, как из колоды карт в руках у фокусника, выскакивал сюжет. Иногда рисунок на карте был связан с настоящим, иногда - нет.
Как то Лиза обожгла палец. Это ввергло ее в пучину прошлого кошмара, в котором ее насиловали по кругу, и каждый тушил свою сигарету у нее на руке. Всего девять. Шрам уже побледнел. Но те ожоги не болели так, как болел ее несчастный палец. Не до того ей тогда было.
В параллельной действительности Лиза шла по рельсам, качаясь от пьяного угара, спала на чердаках, подымалась из грязи, и снова падала, пряталась от кого-то, жгла свой паспорт, жадно пила пиво, пытаясь избавиться от похмелья, ехала в поездах под стук колес в первом попавшемся направлении, получала известие о смерти отца.
Но внешне все шло как всегда, своим ходом, пока одно из выпадений не случилось слишком глубоким.
Лиза выскочила из дома на пару минут, просто за молоком. И по дороге «выпала».
Она с братом несла Бимку, своего первого пса, дворнягу с черным ухом, к ветеренару. Бимку сбила машина. И так уж сложилась, что Лиза не увидела мчавшуюся ей наперерез, здесь и сейчас, машину.
Лиза была так глубоко, что не почувствовала удара. Ее просто перекинуло на другой сценарий, в котором у подруги начались преждевременные схватки, и Лиза в одной пижаме под проливным дождем бежала к телефону-автомату вызывать скорую.
Потом она ходила в походы, пела у костра и на сцене, училась читать, училась плавать, гуляла с собакой, держала своих детей у груди, каталась на раме велосипеда с соседским Алешкой, робко целовалась с мужчиной, что стал ей потом мужем, читала о капитане Бладе на уроках математики, танцевала до одури на дискотеке, смеялась с подружками, сидя в престижном кафе...
А потом пришел папа.
- Идем со мной, доца, - сказал он. – Гуронка моя, твое время пришло.
И они, как встарь, под руку, не спеша, пошли. Только целью уже не был ресторан или кинотеатр. Они шли к яркому пятну, манившему всеми цветами радуги.
А где-то там, внизу, далеко позади, остались тревожно мерцать огоньки у тела, распростертого на больничной койке. И мужчина, всхлипнув, шатаясь, вышел из палаты.