Мысли по поводу А. Мраморова

Второй день наблюдаю за молодым человеком Алексеем Мраморовым,
 «пачками» пишущем негативные рецензии на сайте www.litkonkurs.ru
Одна из его реплик, с которой все и началось:

 «Постояльцам!
 А также дуракам -
 Прохожим -
 Разнообразным... (Но по сути так похожим!)
 Короче вам - ШУТАМ -
 Пишу я песню, что не вышел мыслью рожей
 И мыслью этой бью по головам!»

Сначала открывала стихи «побитых» авторов и к удивлению своему обнаруживала, что они не так уж и плохи. Подумалось – значит, дело не в Авторах. Дело в рецензенте. Захотелось понять, что с человеком – болен ли, обижен? И вот результат. Читаю стихи Мраморова. Ни одной оригинальной мысли, об отсутствии которых в чужих стихах так печется Алексей, ни стилистической грамотности, ни технической. Ничего не понимаю – почему Алексей так самонадеян, до тех пор, пока не нарываюсь на вот этот его стих:

http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=45&tid=43740&pid=60

 – любви к Богу, как ни странно, в отличие от многих остальных - о несчастной безответной любви к женщине. Вот она – пресловутая вера во Христа только в стенах храма Божьего. Вот она – криво-навязанная любовь к Богу в себе, отвергающая любовь к другим. Навязанная идея, вселяющая страх, сеющая недоверие, делающая из человека зомби. Таким образом, А.Мраморов стал «поводом» для написания сегодняшнего очерка, как убийство в 1914 году наследника австро-венгерского престола, ставшее поводом для начала Первой мировой войны. Но ни в коем случае не причиной. Причины кроются в гораздо большем зле, чем баловство обиженного на папу мальчика.

…1995 год. Я случайно попадаю в неизвестного происхождения секту, арендующую помещение в самом престижном районе города, в самом дорогом зале Музея Низами. Сыну нужен был английский язык, а денег на педагогов в то время не хватало. В секте английскому обучали бесплатно.
 Уже на входе нас окружают миловидные девушки и начинают наперебой рассказывать, как нам будет замечательно у них в коллективе, какие они все добрые и отзывчивые, не то что люди на улице или в церкви. Мы с сыном, улыбаясь, выслушиваем девушек, благодарно киваем в ответ. Но какое-то неприятное чувство охватывает нас, людей, привыкших к открытому общению между людьми. Почему они не смотрят в глаза – ни нам, ни друг другу? Почему их зрачки витают по потолку, по стенам? Почему говорят явно заученными фразами? Ведь в обычной жизни так никто не говорит.
– Мам, это случайно не психушка? - спрашивает меня сын восьмиклассник.
– Не знаю, давай посидим, посмотрим, что дальше будет.

 Зал был набит до отказа. Преимущественно это обычные бакинцы разных возрастов и национальностей, но среди них я заметила немало «странных» - плохо одетых, но очень довольных собой. На улице такие обычно, не поднимая головы, куда-нибудь бегут или попрошайничают в переходах. А здесь они улыбчивы и уверенны в себе.
 В зале резко становится тихо – с боковой двери входят два лектора. Интересные, высокие мужчины средних лет, больше похожие на перезревших плейбоев, чем на священнослужителей. И одеты в мирские костюмы хорошего качества. Иностранцы.
Лекция читается на английском, а одна из девушек, встретивших нас, синхронно переводит. Все пишут… Только я озираюсь по сторонам и диву даюсь – почему у каждой двери стоят низколобые амбалы с бычьими шеями? Зачем они здесь? Почему второй лектор постоянно что-то переключает за зановесочкой на углублении в стене?
Спрашиваю соседа, усердно пишущего:
– А что он там включает?
– Не мешайте, женщина, пишите лучше. Он лекцию записывает.
Я прислушиваюсь и поражаюсь – каждый новый перевод, повторение предыдущего, только перефразированное.
– Пиши, мама, пиши, –
шепчет мне сын, улыбаясь.
– А то нам английский не дадут.
Я в задумчивости чешу указательным пальцем висок…

 На перемене нас с сыном и еще одну новенькую, с дочкой, пригласили в фойе к небольшому регистрационному столу, за которым сидели мужчина и женщина – по всей вероятности финны. Они неплохо говорили по-русски. Нам дали анкеты, где мы записали свои ФИО, адреса, телефоны. Все это проделывалось с такими доброжелательными, радушными улыбками, что мне невольно приходилось умильно улыбаться в ответ. Я действительно была удивлена и обрадована тому, что среди всеобщего равнодушия и озлобленности мирской жизни середины 90-х годов, нашла наконец-то теплый островок
человечных отношений.
 Дети ушли в зал на лекцию, а нас с Ирэн (так звали вторую новенькую) попросили остаться, как Мюллер Штирлица в моем любимом фильме про войну. Финнов сменил пожилой мужчина, говорящий по-русски – без акцента, но явно не из местных. Он, пристально глядя нам в глаза, начал рассказывать историю Христа. Ирэн слушала, раскрыв рот, как будто слышит это впервые. А я, разглядывавшая красивый лепной потолок, ему явно не понравилась. Он то умолкал и ловил мой взгляд, то начинал говорить очень громко. В такие моменты мне казалось, что он сейчас поднимется со стула и ударит меня.
 Наконец лекция закончилась, веселые дети выскочили из зала, и мы с сыном вышли на улицу. Это было что-то невероятное. Меня охватило такое чувство, будто я из рая плюхнулась в ад. Город, после теплого, доброжелательного, богатого помещения, показался мне еще мрачнее, чем прежде. Очень захотелось вернуться назад. Такие же чувства испытал и мой сын. Я иногда хожу в церковь. Грешна – делаю это только когда мне плохо. А ведь нужно к Богу не только со слезами, но и с радостью идти. Так вот – когда, постояв в церкви, поплакав, подышав ладаном, я выхожу на улицу, мне хочется жить. И город, и люди видятся мне приветливыми, милыми, добрыми. Да и сама я, наверное, свечусь, потому что ловлю на себе заинтересованные взгляды мужчин. Быть может, призвание церкви – забирать дурную энергию прихожан, успокаивать так, чтобы жить среди людей стало легче? Церковь гонит меня от себя – В люди! В люди! Живи и радуйся! Здесь же, в секте, эффект был обратный. Я оставила в стенах музея положительную энергия, оптимизм, силу воли…
 
 Мое пришествие в секту совпало с началом Рождественских каникул. Начались рождественские католические празднования, которые мы исправно посещали. Концерт детского хора в Кирхе, три концерта в новом зале консерватории, празднование нового года с раздачей подарков в самом Музее. Все эти гуманитарные дела немного удивляли и настораживали, ибо я с детства знаю, где бывает «бесплатный сыр», но деваться было
некуда. Других вариантов получения бесплатного английского в обозримом будущем не наблюдалось.

 Концерт в Консерватории: аншлаг. Сидим рядом с Ирэн, дети по бокам. Все внимательны и послушны. Со сцены абсолютно лысый человек что-то говорит на английском. Пожилая женщина синхронно переводит. Я не слушаю – я наблюдаю за залом. Вдоль стен в темноте разглядываю здоровенных «сектантов» - через каждые 5-7 рядов. Они почему-то сидят лицами не к сцене, а к нам. Они нас изучают. Один из уже знакомых мне лекторов, оглядывая холодным взглядом головы послушников, натыкается вдруг на мои глаза, разглядывающие его и резко расплывается в улыбке. Я отворачиваюсь. Ирэн, заметив нашу переглядку, шепчет мне на ухо:
– ЦэРэУшник! Стопроцентный. Посмотри на его глаза.
– А вон тот, смотри – негр. Он миллиардер, знаешь?
 Смотрю на негра. Мелкий, щупленький, с подпрыгивающей походкой и вечно улыбающимся ртом.
– Не может быть!, отвечаю я, – с каких это доходов? На теологии можно зарабатывать?
Ирэн посмотрела на меня, как на последнюю идиотку, и ответила:
– На дураках можно зарабатывать, а не на теологии!
и до меня дошло, что она не так уж и глупо поступала, когда сидела с открытым ртом, слушая историю Христа.

 Теперь, думаю, пора пояснить, почему вызывающее поведение Алексея Мраморова и его «божественные» стихи стали поводом для написания сего очерка.
 Среди молодежи секты я с первого же дня заметила парня, лет 16-17-ти, явного лидера. Он крутился то среди ребят, то подходил к лекторам и о чем-то с ними беседовал. Чувствовалось, что его уважают – не только рядовые прихожане, но и руководители. Парень вел себя уверенно, вальяжно, чем невольно привлекал мое внимание. Он все время улыбался – то снисходительно, то доброжелательно. Был сдержан, культурен, отзывчив.
«Надо же, молодец какой» - думала я.
«Такой юный, а уже уважаемый. Может стать хорошим примером для моего сына».
 Каких только совпадений не бывает в жизни. Вскоре я заметила, что этот «лидер» живет недалеко от меня, ибо выходим мы на одной станции метро и идем в одном направлении. Только я чуть раньше него сворачиваю направо. Стала замечать, что в секту иногда приходит и его мама с младшим братом – лет 5-6-ти. В дни прихода мамы, парень становился еще улыбчивей, заботливей и приятней. И вот однажды, возвращаясь домой с работы, я увидела на одной из центральных станций эту семью, тоже едущую домой.
Малыш хныкал, что-то прося у матери и дергая ее за рукав. «Лидер» наклонился к мальчику, схватил его за ухо и, что-то зло шепнув, выкрутил ухо ребенка на 180 градусов. Ребенок взвизгнул от боли и стал плакать еще громче. Мать молчала. Тогда «лидер», уже не наклоняясь, наотмашь стукнул ребенка тыльной стороной ладони по лицу так, что тот отлетел и ударился затылком о мраморную стену станции. Из носа его хлынула кровь. Горожане, ждавшие поезда, стали удивленно переглядываться.
– Зверь! Зверь!
– Почему молчит мать? -
услышала я шепот с разных сторон.
 Подошел поезд. Ребенка, с прижатым к носу платком внесли в вагон, а я села в другой и всю дорогу до дома думала об этой неприятной истории:
«Так вот мы какие, любимчики сектантов, будущие руководители «божественного» заведения, новоявленные посредники между Богом и людьми. Значит, ты играешь «положительного героя» на публику ради своего благополучия. А на самом-то деле ты не ангел, а сатана под его маской…»

 
 
 Начался семестр. Не помню уже точно, по какой «специальности» нас распределили, но на первую лекцию мы шли с интересом. На первой двухчасовке я кое-как промучилась, глядя то в окно, то на переводчицу – женщину лет пятидесяти, так же как и многие прихожане не смотревшую в глаза слушателей (хотя возможно это позволяло ей сосредоточиться ). Мне было не интересно, что она говорит. Гораздо интереснее – как говорит. Синхронно – автоматически, зазубрено, не слыша себя, не видя нас. Как робот.
 На перемене женщина отошла к окну и встала к нему спиной, разглядывая потолок.
Я решила поговорить с ней, ибо меня очень интересовал вопрос ее «английского».
Подошла. Спрашиваю:
– За сколько месяцев Вы так хорошо выучили язык?
Женщина меня как будто не услышала сразу. Она продолжала смотреть в потолок, а я на нее. В силу своей нетерпеливости, я хотела, уж было, повторить вопрос, но она вдруг протяжно и расстановкой выдавила из себя, опустив туманный взгляд не на меня, а в зал:
– За…два…месяца.
Больше мне ничего не хотелось у нее спрашивать. Сказав сыну, что три двухчасовки все равно не высижу, я взяла пальто и потихоньку пошла в фойе – одеваться. Пока одевалась, началась вторая двухчасовка. В аудиторию зашел новый лектор. Дверь была открыта, и я увидела, как все слушатели подняли руки вверх и начали прыгать, что-то при этом говоря.
Не прыгал только мой сын. Лектор поглядел на него и помахал ладонью снизу вверх.
Сын нехотя, но подпрыгнул два раза. В этот момент во мне все вскипело:
 – Сергей!!!
крикнула я из фойе.
– Домой! Быстро!
Сын радостно выскочил из зала, а я в этот момент ухватила на себе злой, колкий,
долгий взгляд лектора. Слушатели тоже обернулись. Их взгляды были удивленно-испуганные.

 Так закончилась, не успев начаться, история моего месячного пребывания в секте, религиозное направление которой мы тогда не знали. Знали только, что они «протестанты». Уже позже, в церкви, батюшка сказал мне, что эти «попрыгунчики» называются «веселыми баптистами». Спустя пару лет, в местных газетах появились статьи о судебных процессах, истцами которых были родители и родственники прихожан, сошедших с ума, покончивших жизнь самоубийством, умерших внезапно от инфаркта. Я не знала, о какой именно секте идет речь, ибо все это меня уже не интересовало. Я считала, что, вовремя вырвавшись из цепких лап сектантов, освободилась от них навсегда. Тогда я так считала. Но то, что случилось с нами спустя несколько лет, заставило меня в этом разувериться…. Однако, это уже совсем другая история, которую я когда-нибудь опишу в более художественной форме.

Ps: да простит меня господин Мраморов за то, что он ассоциируется в моем сознании с такими неприятными событиями.

27/07/05





 


.