Ундина

Я рассказывать буду сказочку, расскажу – а вы слушайте.
Во времена еще змей-горынычев, домовых там и всякой нечисти, жил да был себе добрый молодец, и добрей его просто не было. Звали молодца Добрым Яковом, а народ кликал просто Яшкою. Сиротой он был, с малых лет причем, без отца, без матери выращен, а умом, красою и силою не обидел Бог. Пожалел мальца. Так и жил себе, не печалился, и дожил годков так до двадцати. А отсюда пойдет рассказочка – верь - не верь, ну а мне врать без толку…
На Иванов день парни – девки собрались гулять, да на игрища. Яшка с ними собрался - что ему? Молодое дело не хитрое… Ближе к ночи и как – не ведомо, оказался в лесу да у омута. Звать он стал друзей своих, да никто из них не откликнулся. Только слышит он голос: «Яшенька, ты ли тот, что звать Добрым Яковом?» Обернулся на голос: батюшки! Перед ним Ундина зеленая, в косу длинную вплетена лилия, а глаза – как два озера. Оробел сперва добрый молодец. Знал, поди, старики рассказывали – не к добру такое привидится. Осенил себя крестным знамением, да и прочь идти уж отважился, только слышит – плач.… Такой жалобный, что на части рвет сердце доброе!
- Что за грусть-тоска, красна девица, что ты плачешь так и кручинишься?
- Мне ль не плакать, добрый молодец. Я как ты, росла сиротинушкой, у злых теток жила им прислужницей. А минуло шестнадцать зимушек, захотели отдать в замужество, за богатого да немилого. А сердечко любило молодца – веселого да кудрявого. Злые тетки тогда извели его – на покосе убили спящего. Я бежала – себя не помнила, в темный омут – да там и сгинула. Вот теперь мне покою нет – все душа моя плачет – молится, только нет, наверное, такого молодца, чтобы жизнь свою за меня отдал – отмолил грехи мои тяжкие…
Утром слухом деревня полнилась – Яшка, будто пропал без вести. Говорили, что сгинул в омуте, извела его нечисть злобная, говорили – будто в лесу изгиб, зверь лесной, будто им насытился….

За семью замками – засовами, в темной келье молился молодец. С утра до ночи и без устали, день за днем до глубокой старости.