Интрига

Свет в комнате не горел. Она сидела в глубоком кожаном кресле, обхватив тонкими изящными руками острые, девичьи коленки. Ее огромные, поблескивающие отраженным уличным светом глаза как заведенные перебегали с мерцающих зелеными цифрами часов на полоскающееся в предутренней мути пятно фонаря.
Зачем — думала она, прислушиваясь к залихватским трелям дверного звонка и глухим монотонным ударам во входную дверь — зачем он это делает? Зачем? Ведь все равно все кончено уже. Так он ничего не добьется. Только хуже все испортит. Дверь из броневой стали ему все равно не сломать, только опозорится. И дверь попортит. Или соседи милицию вызовут, и менты ему дубинками почки отобьют или сломают что-нибудь. Или, может, лучше нам самим вызвать? Андрей хотел, но я не дала. Все-таки не чужой человек. Муж практически. То есть официально муж, но фактически уже бывший. Но с битьем этим об дверь этим надо заканчивать. Пусть бы, правда, соседи уже милицию вызвали, им-то он не родственник. Только бы прекратить это, только бы остановить, потому что если он все-таки ворвется...
Ее передернуло. Перед глазами отчетливо встала картина, как четыре дня назад в почти такое же утро ее Толик явился домой пьяный, пахнущий чужим потом и какими-то дешевыми женскими духами. Как он упал в прихожей, разбив зеркало и глубоко порезав палец. Как выкатывал глаза и, надсаживаясь, орал на нее, обвиняя во всех грехах от свежепорезанного пальца до невкусного борща и испоганенной жизни. Как ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Неловко, но очень сильно. Как, совсем озверев, повалил ее прямо на пол и с треском рвал огромными ручищами трикотажные штанишки, в которых она любила ходить по дому, и кружевные, недавно купленные трусики. Как дергался на ней, словно в пляске святого Витта, тычась в бедра задубевшим членом. Как перевернул ее на живот и заорал, что трахнет ее в кишку, и как брызгало липкое ей на ягодицы.
Господи, как же ей было страшно. Как же больно и обидно. Как же ей было холодно и одиноко, когда она бежала по ночному городу без сумочки, кошелька и мобильника. Как тормознула машина около той пустынной остановки, на которую она забрела, чтоб хоть как-то укрыться от ночного пронизывающего ветра и как она испугалась. И как было здорово, что из машины вылезла не банда лиц непонятной национальности, а Андрей, ее первая школьная любовь. Как здорово, что он узнал ее в той испуганной, трясущейся жертве, в которую ее всего за несколько минут превратил пьяный муж.
Андрей был настоящим мужиком. Не задавая лишних вопросов, накинул на плечи пиджак и, не спрашивая куда отвезти, повез домой. Напоил кофе с коньяком, выдал свежую футболку пятьдесят с хвостиком какого-то размера и заботливо, по-отечески уложил спать на своей огромной кровати с белоснежными простынями, а сам ушел спать на кожаный диван в гостиной. Как кормил ее завтраком и съездил в магазин и купил ей одежду, косметику и новый дорогой мобильник.
Так прошло четыре дня, она уже немного поостыла и собиралась возвращаться из холостяцкой сказки в полуразрушенное семейное гнездо и восстанавливать... Нет, не восстанавливать. Она хорошо знала Толика и понимала, что после такой выходки он будет чувствовать свою вину, и изображая из себя жертву и постоянно поминая ему этот случай, она сможет из него веревки вить до конца его жизни.
Но теперь этот скот явился прямо сюда и пытается предъявить на нее свои права. И так он платит за все хорошее, что она сделала для этого самца? За то, что она своими руками сделала из туповатого таксиста владельца небольшого бизнеса. Пока маленького, всего на две «Газели», но с большими перспективами. И за все за это он собирался «трахнуть ее в кишку»? Тварь поганая! О-о-о-о! Он сейчас узнает, что такое месть униженной женщины.
— Андрей, сил моих больше нет, — она подпустила немного слезы в голос. — Давай все-таки милицию вызовем? Он же всех соседей перебудит, да и я больше не могу.
— Да, он уже полчаса ломится. Пора это прекратить.
— Андрюша, миленький, прекрати, пожалуйста. И после небольшой драматической паузы, понизив голос почти до шепота и добавив к нему интонаций испуганной девочки: — я очень боюсь.
— Знаю, родная, — Андрей быстрым, грациозным движением поднялся с пола, на котором расположился около ее ног минут через пять после начала атаки бывшего, теперь уж точно бывшего, мужа на дверь. Она оценила этот жест, с одной стороны нежный и ласковый, с другой успокаивающий, говорящий о том, что добраться до нее эта скотина сможет только через его труп. Андрей классный.
Она протянула ему заранее приготовленную телефонную трубку, но он мягко отстранил ее рук, чмокнул в пробор и вышел в коридор. Там немного повозился и снова заглянул в комнату. Поверх домашнего спортивного костюма на нем была надета куртка из грубой кожи на синтепоновой подкладке, а на ноги он натянул высокие шнурованные ботинки с высоким рантом.
— Я сейчас вернусь, только никуда не звони и не выходи. И вообще с дивана не слезай — он развернулся к двери, но остановился, — а еще лучше в ванную пойди и закройся на защелку. Ага?
— Андрюша, миленький, что ты собираешься делать? — взвизгнула она, хотя прекрасно понимала, что именно он собирается делать. — Не надо, пожалуйста. Давай лучше милицию вызовем.
— Не надо никакой милиции, это наши проблемы. Я люблю тебя, Малыш. — Он улыбнулся, поддернул каретку молнии и пошел к двери.

***
Толя потоптался на освещаемой рассеянным светом дорогих плафонов площадке, собрался с духом и снова ударил плечом в дверь. Массивная железная плита, до сих пор непоколебимая, как основы американской демократии, пошатнулась, и на до блеска вылизанный пол элитного подъезда посыпалась мелкая бетонная крошка. Вот черт, — подумал он, — дело принимает гнилой оборот. Я тут уже полчаса долблюсь, как стахановец в забое, а ни ответа, ни привета. А ведь дома должны быть. Точно дома. Черт, скорее бы...
Словно в ответ на его молитвы за дверью что-то крякнуло, бухнуло и зазвенело, как будто якорная цепь пошла по клюзу. Похоже, хозяин открывал многочисленные замки и засовы. Что ж, давно ждем. Массивная ручка в виде львиной лапы пошла вниз, и дверь медленно распахнулась, жирно блеснув свежесмазанными петлями. На пороге стоял Андрей.
Странно, когда Толян видел его в последний раз, в костюме и при галстуке, парень не производил впечатление хоть сколько-нибудь серьезного противника. А вот в кожане и спортивных штанах, заправленных в высокие армейские ботинки, смотрелся очень даже внушительно. Как престарелый скинхед на летних сборах. Отличный он себе выбрал прикид... Или тут не в одежде дело, а во взгляде? Раньше это был рассеянный, ни на чем не фиксирующийся подолгу взгляд довольного собой и жизнью богатенького мальчика. Сейчас же из-под надбровий, тяжелых, как козырьки пулеметных гнезд, на Толика уставились стволы сведенных в точку зрачков.
— Что тебе? — спросил Андрей, выходя на площадку и прикрывая за собой дверь, впрочем, не очень плотно. В изрядную щель Толик мог видеть золоченые вешалки и галошницу из какого-то дорогого сорта дерева.
— Жену, — Толян перевалил вес с одной ноги на другую. — Я за женой пришел. Забрать, — и снова перевалив вес с ноги на ногу, добавил: — домой.
— Зачем?
— Как зачем? — снова помялся Толик. — Жена же — он говорил нарочито громко, чтоб Ленку, а он не сомневался, что она в квартире и слышит каждое слово, его слова пробрали до самого ливера.
— А чего сейчас-то об этом вспомнил, а не когда ее бил и из дома выгонял?
— Я ее не выгонял, она сама...
— Что ж ты такого сделать с ней хотел, что она из дома посреди ночи сбежала? — повысил голос Андрей, хотя по логике должен был бы его приглушить.
Тем более это было странным потому, что они оба прекрасно знали, что он хотел с ней сделать, но соседям знать об этом было совершенно незачем, да и озвучивать такие вещи... Как-то стеснительно было.
— Не твое дело, — грубо рявкнул Толик.
— Теперь уже мое. Я ее подобрал, обогрел, насилу успокоил и дальше ее нервировать, а уж тем более бить и насиловать не дам, — на последних словах он все-таки чуть понизил голос.
— Да пошел ты, тоже мне, защитник выискался. Отвали с дороги — он шагнул вперед, и могучими пальцами, которыми без ключа закручивал колесные гайки, сгреб в горсть жалобно затрещавшую кожу куртки. Он хотел отшвырнуть парня с дороги, чтоб получилось больно и унизительно, однако это ему не удалось, Андрей стоял в дверном проеме твердо, как триста спартанцев в Фермопильском проходе.
Толян дернул еще раз, но вместо ожидаемого эффекта полета оппонента он почувствовал, как его рука, крепко схваченная за запястье, выкручивается внутрь и, зафиксированная в локтевом суставе, начинает придавливать его к полу. Он уже почти опустился на колени. — Ах ты, падла. Приемчики свои... — он дернулся так, что захрустели вывернутые суставы и все же смог вырвать руку из деревянного захвата и уже со всей мужицкой дури и злобы ударил туда, где по расчетам должно было находиться лицо противника. Попал куда-то, кажется, в плечо и тут же получил ответ. Откуда-то снизу прилетела внушительная «плюха», круша ребра и сбивая дыхание, потом еще одна и еще.
Ах, так? Не на шутку заведенный Толян увернулся от следующего удара и, крепко вцепившись в противника, каким-то немыслимым приемом не придуманной рабоче-крестьянской борьбы повалил его на пол.
Два азартно сопящих тела сплелись в немыслимый клубок беспорядочно колошматящих друг друга рук и ног. Женский визг, метнувшийся было на лестницу из квартиры Андрея, затих и втянулся обратно, как злое пламя под напором пожарных пеногонов.
Какое-то время они возились на середине площадки, затем сдвинулись к ступенькам и, не удержавшись, загрохотали вниз, считая костями каждую ступеньку, а некоторые и не по одному разу. Докатившись донизу, мужчины замерли без звука и движения. И только охранная камера, пытающаяся заглянуть за край мертвой зоны, тоненько, но надрывно жужжала приводом. Чуть оклемавшийся Толик зашептал.
— Андрюха, ты что, охренел в натуре? Мы же себе шеи чуть не переломали.
— Нормально, Толян. Так надо было. У соседей охранная камера на площадке крутая, если что увидят, могут Ленке потом рассказать, с них, гадюк, станется — Андрей заерзал, и Толик почувствовал, как в его руку скользнула тонкая, тугая трубочка из десяти стодолларовых банкнот — гонорар за последний акт этого немудрящего спектакля. — Все, разбегаемся.
— ОК, спасибо, Андрюха. Пока, — шепотом произнес Толян. — А это тебе напоследок от меня, для пущей убедительности, — он коротко и резко взмахнул рукой, и его костлявый кулак впечатался Андрею в нос. Не настолько сильно, чтоб сломать хрящи, но достаточно для того, чтоб из носа хлынуло в два ручья. По верхней губе и подбородку потекла теплая струйка. Затем Толик поднялся и побрел на выход, так ни разу и не оглянувшись.

***

Андрей тепло, почти по-дружески улыбнулся ему вслед, затем ладонью размазал стекающую кровь по лицу, осторожно приподнял свое тело над полом и по стеночке, по стеночке стал взбираться к себе на площадку. Ну вот и все. Дело сделано, и кажется, результаты превосходят самые смелые его ожидания.
Он любил Ленку еще с восьмого класса и на первом курсе предлагал ей выйти замуж, но она почему-то предпочла ему этого грубого неотесанного водилу. Не сказать, чтоб Ленка стала для Андрея идеей фикс, но даже когда у него самого заводилась постоянная пассия, он старался быть в курсе ее совместной жизни. И когда понял, что у них с мужем глубокий внутренний разлад и определенные финансовые трудности, решил действовать.
Как-то вечером он зашел в грязную, по колено задымленную распивочную, в которой Толик с друзьями-шоферюгами пропускал очередную кружку пива после напряженного трудового дня.
Извинившись перед не обратившими на него внимания небритыми рожами, Андрей взял парня под локоток, отвел в сторону и без экивоков и реверансов врубил:
— Я знаю, что у тебя есть проблемы, и финансовые и семейные. Точнее, про финансовые знаю, а про семейные догадываюсь судя по твоему поведению.
— Тебе чего надо то? — сразу набычился Толик. — Если ты шантажировать меня надумал, баблосы тянуть, так я друзьям мигну, мы тебя тут по стойке тонким слоем... — и как-то вдруг подзагрустив — да и все равно денег нет.
— Нет, я тебе, наоборот, сам хочу предложить выгодный вариант. Я тебе честно скажу, Ленку люблю со школы еще и хотел бы ее забрать к себе. Она тебе, похоже, не очень нужна, так что ты ничего не теряешь, кроме гордости и достоинства, категорий довольно эфемерных. Но за гордость... Только ты дослушай меня до конца и морду бить не пытайся, лады?
— Лады.
— Так вот, за порушенную гордость и достоинство я тебе выплачу компенсацию в размере, необходимом для поправки пошатнувшихся дел. Да, блин, говорю ж, руками не маши. Ты вот скажи, положа руку на сердце, ты ее любишь? Себе ответь — не мне.
— Да... Наверное... Нет... – промычал Толик, и было видно, как его самого удивляет неожиданно представшая во всей своей голой и нетрезвой неприглядности правда.
— А как видишь перспективы совместного проживания в течение ближайших лет двадцати?
— Да почти никак, только сегодня думал, что через пару лет такой жизни разведусь на хрен.
— Так не проще ли это сделать сейчас, не дожидаясь и при этом сохранить бизнес и самостоятельность? И не только сейчас, но и потом, поскольку если ты начнешь бракоразводный процесс, она у тебя половину оттяпает или выплатить компенсацию заставит. Ты ж ее знаешь. А так я избавлю тебя и от нее, и от ее будущих финансовых претензий. Обещаю.
Толян долго думал, прикидывал варианты, ерошил пятерней давно не стриженую шевелюру, вглядывался в холодные, но честные глаза Андрея и наконец сдался.
— Мне нужно четыре штуки минимум.
— Я знаю — и, не обращая внимания на удивленный взгляд Толяна, продолжил — я дам пять, а ты должен будешь завтра или даже сегодня нажраться, устроить грязный, очень грязный скандал и напугать ее так, чтоб она сама сбежала из дома — только проследи, чтоб кошелек и мобильник с собой не взяла. А я...
— Слушай, Андрюх, зачем тебе это все?
— Ты уже сколько с ней живешь?
— Да больше трех лет.
— Ну вот и ответь себе сам, с ее системой ценностей, условностей и характером, можно ее просто так увести? Да еще такому «папенькиному сынку», как я?
— Сомнительно, — протянул Толян.
— Вот то-то и оно. Здесь нужно что-то такое... Заковыристое, чтоб в клочья и пену.
— Понял, да только я не о том спрашивал. Я спрашивал, зачем тебе столько сил времени и бабла именно на нее тратить? Других баб мало, что ли?
— А я люблю эту, — ответил Андрей настолько просто и буднично, что Толик сразу все понял.
— Хороший ты парень Андрюха, — наваливаясь на его плечо и дыша перегаром, сказал Толик. — Я бы тебе и так помог, бесплатно, но уж коль ты сам предложил, понимаешь...
— Понимаю, понимаю. Ты только роль не забудь, Станиславский.
— Да ни боже мой, исполним в лучшем виде...
Потом, правда, почувствовав, что уловка срабатывает не совсем так, как ему хотелось, Андрей вынужден был придумать эту дурацкую драку, и это стоило ему еще одного косаря — Толик вошел во вкус. Но что такое шесть тысяч долларов оп сравнению с достижением многолетней мечты и обретением любимой женщины?
Андрей улыбнулся, ломая на губах корочку быстро застывающей крови и нарочно ведя плечом по свежепобеленой — авось еще немного краски к рукаву пристанет — стене поднялся к себе на этаж. Несколько мгновений постоял, пялясь в соседскую видеокамеру, которая, как он знал, писала не только видео, но и звук. Потом показал объективу и прячущимся за ним соседям, безусловно, все видевшим, но не пожелавшим вмешиваться в происходящее, внушительный фак и вошел в квартиру.
Ленка, взвизгнув, бросилась ему на шею и стала целовать его в грязный расцарапанный лоб, слипшиеся от пота ресницы и окровавленные губы. Причем в губы особенно долго и особенно страстно. Где-то на краю сознания промелькнула мысль, что это чем-то похоже на извращение, но как промелькнула, так и погасла. Не умываясь и не снимая ботинок, он подхватил Ленку на руки и понес в спальню. Кровь плескалась в надтреснутом многочисленными ударами о ступеньки черепе, и сквозь эти всплески явственно слышалось: «Моя! Моя! Теперь-то уж точно... Теперь уж никуда...» И лишь на мгновение сквозь эту бравурную какофонию прорвался сиплый, надтреснутый тенорок, очень похожий на голос Толика, каким бы он мог быть в глубокой старости: «Все только начинается — завоевать несложно, ты попробуй удержи».
— Удержу, не беспокойся, — буркнул Андрей вслух и, сам поняв, что выглядит это странновато, покосился на калачиком свернувшуюся у него на руках Ленку. Но та, очевидно, отнесла это на свой счет и мурлыкнула, не открывая глаз:
— Удержу!