На трассе

Еще раз оглядев гостиничный номер, Дмитрий Холодов пошел сдавать ключи коридорной. Вроде все прибрано, ругаться не должна.
- Чего так поздно? Одиннадцатый час уже, - поворчала для приличия пожилая женщина, свешивая ноги в заготовленные возле лежанки тапки. – Добрые люди спят давно.
- Так ведь заказчики. Прогонишь – и документы не подпишут. А без документов мне возвращаться нельзя. Начальство не поймет. Зачем, скажут, торчал две недели в командировке?
- Ой-ой, не дышите на меня. От вас алкоголем так и несет.
Женщина взяла ключи и, шаркая тапками, вперевалку направилась к номеру.
- Что ж вы сердитесь-то, Зинаида Романовна? Не признали постоянного жильца? Я же к вам каждое лето приезжаю. И не пил я. Так только, пригубил для компании.
- Батюшки-светы, Дмитрий Иванович! Простите старую, не признала. Сослепу не разглядела. Да-да, помню я вас. Старательный мужчина, положительный. Не чета нонешним.
Зинаида Романовна отворила дверь и, охая, вошла в номер.
- У вас завсегда все в порядке. Могла бы и не ходить. Ноги-то не казенные, свои. А болят как! Спасу никакого нет.
- Может, вам лекарства из Москвы привезти? Я через два месяца опять приеду.
- Да уж и не надо, наверное. Сколько мне осталась? Почитай, годков пять. А там уж на покой.
- Ну, вы скажете, Зинаида Романовна! Вам еще жить да жить.
- Спасибо, сынок на ласковом слове, езжай уж. Дорога, поди, длинная.

Действительно, дорога Холодову предстояла неблизкая – до Н-ска километров шестьдесят, и от нее еще двести с лишком. И Москва, знакомый с детства двор, трехкомнатная квартира на Новослободской, жена, дочка. Как-то сразу защемило в сердце. Как они там без меня? Холодов сел в Toyot’у, повернул ключ зажигания. Иномарка ласково заурчала, словно заспанная кошка, потянулась и бесшумно тронулась с места. Но уже через каких-нибудь десять секунд, набрав привычный стодвадцатикилометровый ход, помчалась, полетела по нагретому за день асфальту, сворачивая и подминая под себя бесконечное, жуткое пространство. Чтобы отогнать подступающий сон, Холодов включил радио “Ретро”. Оттуда полилось –

Провожал ты меня из тенистого сада.
Вдруг взяла тебя нервенная дрожь.
Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо.
Может дам, может дам че ты хошь.

Холодов задумался. Раньше песни, подобные этой, по подворотням да завалинкам звучали, теперь вот по радио. Профессионально, с подголосками и аранжировкой. Такая вот эстрада. Прет со страшной силой изо всех щелей и никуда от нее не деться.
Пошел дождь, крупный и частый. Словно стеной перегородило и без того темную дорогу. Холодов зажег дальний свет, включил дворники, и они зажужжали, заработали, обтирая мокрое лобовое стекло. Песня заканчивалась, вбивая в сознание последние обороты –

Вот тогда я поняла, че те надо, че те надо.
Но не дам, но не дам че ты хошь.

 Холодов откинулся на спинку кресла. Toyota летела, стрелой разрезая застывшее пространство, дождь редел, на очищенное от бесконечно тянущихся туч небо высыпали звезды, возвращалось привычно спокойное, уверенное состояние. Как-то сами собой глаза начали смыкаться, сказывалась накопленная за день усталость, и дремавший Холодов едва успел коснуться тормозной педали, когда из леса навстречу машине неожиданно выскочил заяц. Подчиняясь воле хозяина, Toyota зашумела, пригнулась и, скользнув по коварной дороге короткие три метра, остановилась. Холодов вышел из машины. Заяц словно и не заметил его. Как ни в чем не бывало, скрылся в лесу, мелькая бледным пятном. Вот пострел! Чуть не сбил его – а ему хоть бы что! Холодов посмотрел на часы. Десять минут первого. Половина пути позади. Хорошо. Еще час-полтора и он будет дома. Если ничего не случится.
Холодов сел за руль и снова побежал, замелькал по сторонам густой, темнеющий, незнакомый лес. Спать не хотелось. Странное чувство беспокойства не отпускало душу. Если ничего не случится. А что должно случиться? Все хорошо завершилось, удачно, можно сказать. Договор и деньги в кармане. Все, как надо. А что, если выпить? Немного, для настроения. Вряд ли менты в лесу дежурят. Обрадовавшись этой мысли, Холодов сбавил газ, перешел на вторую и нащупал левой рукой запрятанную под сиденье “Ржаную”. И тут метрах в пятидесяти, с правой стороны дороги, заметил тоненькую, почти прозрачную фигурку. То ли женщины, то ли девушки. Не разобрать. Она стояла, не подавая никаких знаков, видимо, вымокнув насквозь и не в силах пошевелиться. Вот и попутчица, подумал Холодов. С ней и выпью. Он притормозил машину и, поравнявшись с женщиной, открыл заднюю правую дверцу, крикнул - садись, подвезу. Женщина взглянула на Холодова, сверкнув огоньками испуганных бусинок-глаз, и молча юркнула на заднее сиденье. Замерзла, спросил Холодов. Женщина кивнула головой, прижимаясь в угол. Там плед есть, укройся. Женщина покачала головой. Хочешь выпить? Опять покачала головой. Ну, как хочешь, а я выпью. Холодов глотнул из бутылки, поморщился. И протянул бутылку гостье. Выпей, я же вижу, ты замерзла. Пей, тебе говорят, ну. Женщина взяла бутылку, отпила, закашлялась. Ну, вот, теперь полегчает. Женщина вернула бутылку, Холодов положил ее под сиденье, на прежнее место, и плавно тронул с места. Ты откуда, куда едешь, попытался завести разговор Холодов. Женщина не ответила. Со мной разговаривать надо, а то я засну, спящий водитель за рулем – предвестник аварии, засмеялся Холодов. Можно я к вам пересяду, сказала, наконец, женщина. Ну, если тебе так удобнее, согласился Холодов и остановил машину. Женщина перебралась на переднее левое сиденье, и Холодов сразу почувствовал ее запах. Запах дождя и женского тела, перемешанный с потом, сигаретами и остатками дорогих духов. Интересно, что она делала в лесу, подумал Холодов, включая скорость. Можно мне закурить, спросила попутчица. Курите, разрешил Холодов. Женщина курила медленно и обстоятельно, умеючи, втягивая в себя клубы дыма и внимательно, с интересом рассматривая внутреннее убранство машины. Дорогая игрушка, сказала женщина и, бросив сигарету в окно, вдруг положила голову на плечо Холодову, как бы случайно задев его лицо прядью мокрых волос. Холодов вздрогнул, но не повернулся, не придал этому значения, лишь по телу пробежала легкая, приятная дрожь. Внутренне сжавшись, он ждал - что будет дальше. Как далеко способна зайти эта женщина, его случайная попутчица. Рассчитанным движением женщина обняла пальцами правой руки ногу Холодову, повыше колена, погладила ее. Потом еще, и еще, движения становились все более уверенными, сильными, наконец, рука скользнула вниз, к члену, обхватив и крепко сжав его. У Холодова на миг помутилось сознание, но он нашел в себе силы отстранить руку женщины. Не надо, сказал он. Не надо никаких услуг. Я тебя просто так довезу. Оставь эту благодарность при себе. Женщина отпрыгнула в угол сиденья, обиженно сжалась в комок. Дай мне выпить, сказала она. Холодов снова достал “Ржаную”. На этот раз женщина пила долго, словно восстанавливала с каждым глотком задетое женское достоинство. Останови, я выйду, резко сказала она, швырнув наполовину пустую бутылку на заднее сиденье. Куда ты пойдешь, ночь ведь кругом, сказал Холодов. А тебе что за дело, огрызнулась женщина. Я не просила тебя подвезти, ты сам остановился. Ну, и что, я не бросаю одиноких женщин ночью в лесу, ответил Холодов. Откуда ты взял, что я – одинокая? Может, у меня семья, муж, дети по лавкам плачут? Зачем ты мне помешал? Женщина всхлипнула и заплакала. Худые плечики ее беспомощно вздрагивали. Чем помешал, удивился Холодов. Помешал заработать мне деньги, сквозь плач ответила женщина. Неужели ты до сих пор не понял, что я - проститутка? Дешевая, уличная проститутка, какие шляются по трассе в надежде хоть что-нибудь заработать. Ты что, совсем с катушек съехал? Я с утра ничего не ела, а он мне водку предлагает. Думаешь, если голодная, ничего не смогу? Женщина рыдала, как израненная ночная птица, потерявшая в лесу гнездо с птенцами. Сейчас же останови машину, живот прихватило от твоих слов. Холодов притормозил. Выходи, если надо. Но женщина не вышла. Осталась сидеть. Словно ждала кого-то. И тут наступила развязка. Кто-то ударил в лобовое стекло, прокричал – хозяин! Сквозь мутное стекло различить постороннего было невозможно, и Холодову пришлось приоткрыть дверь.
- Кого черт принес? - крикнул в темноту Холодов. – Чего надо?
В салон просунулась голова подростка с ошалелыми от радости глазами. - Так. Насильничаем, значит. Статья 117, от трех до семи лет.
- Что ты сказал, ублюдок, повтори?
Толкнув дверь, Холодов вышел из машины, готовый с ходу завалить малолетнего урода, и ощутил приставленный в правый бок со спины нож. Острие было холодным и мокрым – сквозь тонкую летнюю рубашку его нельзя было не почувствовать. В плечо жарко дышал кто-то постарше.
- Потише, хозяин, проколю. Р-раз, и прощай удача! Здравствуй, нары и раздача! Понял?
- Ну, понял.
- Значит, так, ключи от тачки и гуляй Вася. Понял? Ключи гони!
- Может, договоримся, ребят? У меня деньги есть.
- Сколько? Доллары есть?
- Есть. Две штуки устроит?
- Вот это базар. Тащи баксы, дядя.
- Бок отпусти. Деньги в машине.
Нож убрали. Холодов шагнул в машину, пригнулся, посмотрел на попутчицу. Женщина, отвернувшись, молчала. Но Холодов кожей почувствовал ее прерывистое, испуганное дыхание. Сообщница. Холодов щелкнул секретным замком металлического портфеля, достал толстую пачку. Снова посмотрел на женщину. Положил пачку обратно в портфель. Не отрывая взгляда, медленно-медленно взял в левую руку кованую железную скобу для разбортовки колес.
- Скоро ты там? Смотри, без фокусов!
- Иду.
И тут увидел, что женщина смотрит на него. Теплым, материнским взглядом, словно жалея и оправдываясь – ни при чем я тут, меня заставили. Взгляд попутчицы придал Холодову уверенности. Спиной, неуклюже он вывалился из Toyot’ы и наугад, в темноте с силой прочертил скобой неровный круг. Отводя в замахе руку, почувствовал – попал. Мама, мамочка, взорвался детский голос и закатился в истошном плаче. Прямо над ухом просвистел нож - Холодов пригнулся, прыгнул право, в темноту, и ткнул скобой на уровне плеча. Упал и второй, кто постарше. Звякнув, выпал, покатился под машину нож.
- Ну, кто еще, кому башку снести!? – заорал Холодов, размахивая окровавленной железной скобой. – Трусы, подлецы, подонки! Где вы там? Выходите!
Лес молчал, невозмутимой суровой стеной окружая и скрывая место происшествия. Холодов остыл, осмотрелся и разглядел нападавших. В трех метрах сидел на траве и плакал надрывно подросток, обхватив разбитую в кровь голову, поодаль от него лежал без движения второй. По дороге удирал без оглядки третий.
Ну, и денек выдался. Если ничего не случится. Случилось. Еще как случилось. Холодов размахнулся, закинул скобу далеко в лес и сел в машину. Женщина вскрикнула, дернула дверь. Не трону я тебя, сказал Холодов. Скажи только, зачем тебе все это надо? Если тебе деньги нужны, я дам. Женщина заплакала, беспомощно и жалко. Холодов достал бутылку, сделал большой глоток. Неужели разбоем жить легче? У вас что, работы другой нет? Меня Катей звать, сказала женщина. Я из соседней деревни. Отсюда лесом семь километров. Мать умерла в прошлом годе, на горбу малолетняя сестренка, двенадцать годков. Школу закрыли, учиться негде. Работать тоже негде – лесопилка два года стоит без дела. Вот и пошла на трассу. У вас поесть ничего не найдется? Холодов достал оставшиеся от ужина бутерброды с сыром, копченую рыбу, колбасу, помидоры. Катя жадно схватила помидор, откусила. Помидор брызнул соком, запачкав сиденье. Извините, я сейчас уберу, покраснела Катя. Не надо, сказал Холодов. Чехлы давно стирать пора. Машина у нас стиральная, автомат, сама стирает. Катя, уже спокойнее, развернула бутерброд, надкусила. Вкусно, спасибо. А вы всегда так кушаете? Как так, ответил вопросом на вопрос Холодов. Ну, так, сытно, разнообразно, спросила Катя. Не всегда, засмеялся Холодов. Только в командировке. А зачем вы к нам приезжали, опять спросила Катя. По делу, ответил Холодов. По какому? А ты всегда такая любознательная, спросил Холодов. Катя смутилась. За какие-то пять минут беззастенчивая, грубая трассовка преобразилась в обычную сельскую женщину, в чем-то даже милую. А вас как зовут, спросила Катя. Дмитрием, ответил Холодов. Красивое имя. Вы не сердитесь на меня? Разве ты в чем-нибудь виновата, спросил Холодов. Да, ответила Катя. И заплакала, давясь бутербродом. В чем, возмутился Холодов, в том, что в брошенной деревне нет работы, что стоит лесопилка, закрыта школа? Не вини себя понапрасну, ешь лучше. Катя обтерла слезы. А вы добрый. Можно мне еще водки? Пей, сказал Холодов, только смотри, не спейся. Не страшно, у нас вся деревня давно спилась, рассмеялась Катя. И сделала один небольшой глоток, словно оправдываясь - запить же чем-то надо. Запивай, разрешил Холодов. А можно я вас поцелую, сказала Катя. Если, как в прошлый раз, то не надо, сказал Холодов. Нет, в губы. Катя потянулась к Холодову, обняла его и впечатала такой горячий поцелуй, что Холодов обомлел. Словно молния влетела в сердце и обожгла его, нарушив привычный рабочий ритм. Спасибо, что разрешили, сказала Катя. Я давно никого не целовала. Некого. А на работе я не целуюсь. Что вы молчите? Но Холодов ее не слышал. Теперь он сам пересел к Кате, обнял ее горячо и порывисто, начал целовать губы, руки, шею. Что вы делаете, зачем, я сама, не надо, говорила Катя, а Холодов, дрожа, снимал с нее еще не высохшее платье, откидывал спинку сиденья. Теперь и Катя поняла, что Дмитрия не остановить и помогала ему расстегнуть брюки, выдернуть рубашку…
Налетел ветер, лес зашумел обеспокоенно и сердито, сухая, желтолицая луна зашла за тучи, не желая быть свидетелем разгоревшейся внезапно страсти. Очнулся нападавший, тот, в чьей руке был нож, встал, пошатываясь и, не глядя на машину, вместе с младшим братом-подельником, поковылял к деревне. Вслед за третьим.
Когда все закончилось, Холодов пересел на свое сиденье, натянул брюки, стал застегивать рубашку. Какой вы сильный, сказала Катя. Все можете. И это у вас получается. И деньги зарабатываете. Семью, значит, обеспечить можете. Никогда у меня не было такого мужчины. И не будет. Все кончено, жизнь пропала. И запела, тихонько и жалобно, будто ручеек в проталинке зазвенел -

То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит -
То мое сердечко стонет, как осенний лист дрожит.

Странно, подумал Холодов. Как все это уживается в одном человеке. Сначала задумали ограбить. Не вышло. Тогда решили жалостью взять. Теперь вот душу рвут тоскливой песней. Жалко Катерину. Не повезло ей.
Холодов повернул ключ зажигания, отпустил сцепление и Toyotа тронулась, пошла, полетела, комкая равнодушное пространство. Посмотрел на часы – четверть третьего. Да, время бежит. И как-то сама собой пришла мысль, что не надо ему ехать домой, а вернуться назад, в гостиницу к Зинаиде Романовне, поговорить по-хорошему и пристроить туда Катю. Может, какая работа для нее найдется? Начнет работать, на трассу перестанет ходить, а там глядишь – и житье наладится. Холодов на полном ходу остановил Toyot’у, развернулся и, воодушевленный, помчал в обратном направлении.
Катя спала, когда Холодов подъехал к гостинице. Холодов укрыл ее пледом и пошел к центральному входу. Дверь была заперта. Холодов постучал. Ему не ответили. Он постучал еще раз. Тишина. Тогда Холодов забарабанил в окно. Сколько можно спать? Стекла задребезжали, издавая неприятный, острый и колющий звук и в гостинице проснулись. Зажегся свет, послышался шум, скрежет ключа в скважине открываемого замка, дверь, наконец, открылась, и женский голос недовольно спросил:
– Кто там? Чего надо?
- Это я, Зинаида Романовна, - сказал, поеживаясь, Холодов, - ваш жилец. У меня осложнения, пустите переночевать. Завтра уеду.
- А, это вы, Дмитрий Иванович, проходите. Что ж так поздно! Уже в Москву слетать успели?
- Да какой там Москва, на полпути пришлось развернуться.
- Проходите, проходите, не заперто.
- Сейчас, груз захвачу.
Не стал Холодов сразу говорить Зинаиде Романовне, что он не один. Вдруг не пустит? Подошел к машине, взял Катю на руки, какая легкая, почти невесомая, и понес сонную в гостиницу.
- Это кто это с вами? Дмитрий Иванович, не пущу! Про женщину вы ничего не говорили, - коридорная в отчаянном броске перегородила дорогу Холодову.
- Что ж я ее здесь брошу? Дайте, хоть на диван положу.
- На диван? – неуверенно переспросила Зинаида Романовна. – На диван? Это можно. А в номер запрещаю. Не положено.
Холодов положил Катю на продавленный кожаный диван, погладил нежно по волосам. За что ей такие испытания!?
- Есть что-нибудь под голову подложить? Не скупитесь, Зинаида Романовна.
- Нате, возьмите уж, - коридорная протянула Холодову тонкую, пожелтевшую от времени подушку. И всплеснула руками.
- Вы кого мне сюда приволокли? Это же Катька, шлюшка трассовочная! Этого мне только недоставало! Забирайте назад. Будите и отвозите туда, откуда взяли.
- Зинаида Романовна, ну будьте вы человеком! Куда я ее сейчас повезу!?
- А мне почем знать! И знать не желаю! Забирайте и отвозите.
- Зинаида Романовна! Не шумите, пожалуйста. Хотите, я вам денег дам? Тысячу рублей?
- Что я вам, продажная? Как эта Катька? Не нужно мне ваших денег, Дмитрий Иванович. Ладно, пусть спит, а утром выметается. И ноги чтобы ее здесь не было.
- Спасибо, спасибо огромное, Зинаида Романовна, - и Холодов в порыве благодарности обнял коридорную.
- За что спасибо-то, - удивилась коридорная. – Не гнать же ночью, в самом деле.
- Вот за это и спасибо. Я в вас не ошибся. Зинаида Романовна, а можно вопрос, последний. И я пошел.
- Да, пожалуйста.
- Не знаю, как сказать. Вы Катю давно знаете?
- Да кто ж ее не знает, шлюшку трассовочную? Трахнутая она у нас, невинную из себя корчит. А сама ****ь *****ю. Как она к вам-то попала? На заработках стояла, поди? Подсела, зубы заговаривать начала. Знаю я ее штучки.
- Я не об этом. Могли бы вы ей работу подыскать?
- Да что ж она умеет-то? Мужиков облизывать? Дело нехитрое, образования не требует. Нет, не приму я ее в помощницы. И не просите. Ведь вы к тому клоните, Дмитрий Иванович, я правильно вас поняла? И за что вы, мужики, ее жалеете! За это самое дело? Все, Дмитрий Иванович, только из уважения к вам. А утром пусть выметается. И кончен разговор. Еще будут вопросы?
- Нет, больше нет вопросов. Отбываю, спокойной ночи, - Холодов хотел было идти, как вдруг придержал закрывающуюся дверь:
- Да, Зинаида Романовна!
- Чего еще?
- Передайте Катерине вот этот сверток.
- Что в нем?
- Взрывчатых веществ нет, наркотиков тоже. Еда здесь и немного денег.
- Передам. Как Катька проснется, так и передам. Все, что ли? Ночевать-то остаетесь?
- Нет. Спокойной ночи, до свидания, Зинаида Романовна.
- До свидания, жилец вы мой беспокойный. И тебе спокойной ночи. Господи, и дадут мне сегодня поспать?!
Дверь захлопнулась. Холодов постоял еще у входа, поглядел на светящееся окно гостиницы и пошел к машине. Сел, облокотился на руль и никуда не поехал, заснул.