Код Да Винчи по-русски

Интервью с известным прозаиком и публицистом
Анатолием Салуцким


Ещё не успев появиться в печати в полном объёме, а, будучи опубликован только в виде нескольких небольших отрывков, новый роман Анатолия Салуцкого «Из России, с любовью» уже успел вызвать собой самые противоречивые и жаркие отклики, колеблющиеся от почти безудержного восторга и до самого категорического неприятия. Уже одно это говорит о том, что затронутые писателем в романе проблемы имеют для жизни сегодняшнего российского общества далеко не второстепенное значение. О том, чему посвящено новое произведение и как его автор оценивает культурную, политическую и религиозно-мессианскую ситуацию в сегодняшней России, мы и беседовали с Анатолием Самуиловичем в жаркие дни июля 2005 года.

— Анатолий Самуилович, в «Литературной газете» опубликован отрывок из Вашего нового романа «Из России, с любовью». Мне видится очень удачным выбор Вами именно этого куска, потому что он дает представление о круге затронутых в произведении тем. Я сделала вывод, что Вы хотите начать серьёзный разговор о национальном и религиозном мессианстве. Не считаете ли Вы, что поднимаемый Вами вопрос о богоизбранности и богоносности еврейского и русского народов может быть кем-то воспринят как попытка столкновения этих народов?

— В XX веке за семь десятилетий российского безрелигиозного бытования понятие богоизбранности из промыслительных сфер перекочевало в примитивный мирской обиход, утратило свою высокую умонепостигаемую сущность и превратилось в некий жупел, который люди, взращенные в атеизме, незнакомые со Священным писанием, порой использовали в качестве насмешливого прозвища евреев. Между тем, богоизбранность — это особая ипостась, которой Господь Бог отметил избранный им народ, заключив с ним Завет. И хочу заметить, что ни один из великих русских религиозных мыслителей серебряного века не отрицал богоизбранности евреев.
Но именно этот здравый религиозно-философский подход и позволяет понять истинное величие Божьего Замысла. Согласно Священному писанию, евреи стали богоизбранным народом Ветхого Завета. Но ведь в Библии два завета — Ветхий и Новый, то есть Евангелие. И в этой связи позволительно поставить вопрос: а с кем Господь Бог заключил Новый Завет?
Не вдаваясь здесь в детали, скажу о том, что роман «Из России, с любовью», по сути, отражает инобытийное столкновение двух Заветов — Ветхого и Нового. Особо хочу подчеркнуть: не национальные столкновения двух народов, евреев и русских, а именно двух Заветов, причем на сакральном уровне. Если конкретнее, речь идет о том, как российские потрясения последних двадцати лет вписываются в библейскую историю, вкупе с созданием светского государства Израиль, не есть ли они свидетельство, лучше сказать, одно из свидетельств сакрального переноса богоизбранности с еврейского народа на народ русский?
Поскольку тема очень острая, наверняка найдется немало желающих прилепить к ней ярлык антисемитизма. Поэтому сразу скажу, в романе речь вообще не идет о взаимоотношениях евреев и русских. Вопрос ставится в иной плоскости: взаимоотношения иудаизма и православия. А этим взаимоотношениям вовсе не двести лет, а тысяча двести, со времён «неразумных хазар». И в творческом плане передо мной стояла очень интересная задача совместить сегодняшнюю бурную реальность с невидимыми глазу современников инобытийными процессами, разворачивающимися на сакральном уровне.
Помимо этого через весь роман идет вторая главная линия — полуторатысячелетний спор между православием и католицизмом. При кажущейся независимости друг от друга две вышеназванные главные линии в Замысле Божьем очень тесно переплетаются. Это и обнаруживается в финале романа. Давление католико-протестантской цивилизации, хитроумно назвавшей свои ценности общечеловеческими, по убеждению героев романа, приводит к тому, что после образования государства Израиль евреи, смеясь, расстаются со своим богоизбранным прошлым, стремясь превратиться в обычный, «нормальный» западный народ. И совсем иначе Россия: благодаря православной вере ей удается противостоять агрессии западного образа жизни, сохранив душу живу. Это напрямую связано с новозаветной богоизбранностью и мессианством, запечатленным в Русской идее.

— Лично мне близко высказывание героя романа Алексея Аршинина: «Работать на возрождение России в любых условиях! — вот девиз, которому надлежит следовать сегодня».

— В отличие от либеральных умов, я убежден, что история России, при всех её поворотах и «коленах», непрерывна, — так по Среднерусской равнине, петляя по уклонам, формально порой даже поворачивая вспять, но на самом деле сохраняя непрерывность своего течения, плавно катят свои воды тысячи рек. Даже татаро-монгольское иго не сумело остановить поступательный ход российской истории, подготовив мощный расцвет Московской Руси, укрепив православную веру. Не стал «чёрной дырой» и неудачный в социально-политическом плане советский эксперимент, в сакральном смысле соответствовавший мессианским устремлениям России.
Если принять утверждение о непрерывности духовного исторического развития России за аксиому, — а опыт минувшего тысячелетия дает для этого все основания, — то патриотическая идея о том, чтобы в любых условиях работать на будущее России, ложится в основу русского самосознания. Это самосознание отчетливо проявилось в жизненных целях первой волны русской эмиграции, особенно в годы войны с фашизмом. Увы, наши современники, оппозиционно настроенные по отношению к нынешней власти, порой так безоглядно стремятся ей насолить, что бьют по коренным интересам России. Эта тема также затронута в романе.

— Мне думается, что герой романа Анатолий Павловский несёт важную смысловую нагрузку, суть которой заключается в призыве народа к соборности, в противовес разъединению.

— Разумеется, само понятие соборности, как единения православных, противостоит стремлениям разъединить, разрознить страну и народ. Но этот вопрос, как мне кажется, надо понимать шире. Речь идет о том, что именно православная вера служит тем стержнем, который помогал России сохранить свои религиозно-культурные традиции, нравственные ориентиры, присущую православному миру духовность, и в конечном итоге формирует наш цивилизационный облик. Между прочим, так было и в советское время, хотя на политической поверхности жизни торжествовал атеизм. Но соборность, формально оторванная от веры, все равно проявляла себя в общинно-колхозных, коллективистских традициях.
Если присмотреться внимательнее к русской истории, то станет ясно, что на протяжении веков удары Запада шли, прежде всего, по православию. Рим понимал: рухнет Русская православная церковь, встанет на колени и Россия. Здесь кроются коренные различия между вековым давлением Запада, стремящегося к новообращению России и завоевательным порывом Востока — Орда не посягала на душу народа, не ставила своей целью уничтожение православия, не мешала основанию монастырей, давших новый импульс укреплению Русской православной Церкви.
Сегодня многовековой спор западной и восточной христианских церквей продолжается. Причем после развала СССР он принял достаточно ожесточенный характер: под видом возвращения веры предков нам попытались навязать чуждые религиозные и нравственные постулаты. На телеэкран в одеянии православных проповедников поначалу выпустили именно тех, кто подспудно ратовал за окатоличивание России, в частности, отца Александра Меня (об этом идет речь в романе). По сути в современном варианте повторились те методы, какие Рим использовал для сокрушения Византии. Я столь подробно говорю об этом, поскольку специально изучал эти вопросы при подготовке к работе над романом.

— Необычное место Христарадово, это символ придуманный или под ним есть реальная основа?

— Христарадово, конечно, символ. Более того, эта деревня с примечательным названием, по сути, является одним из главных «героев» романа. Но как часто бывает в прозе, в основе литературного образа лежит реальность. Христарадово, где под видом профессиональных нищих гнездятся русские странники, ищущие правды и града Китежа, — это не вымысел. Как не вымысел и то, что в лихую годину глубоко верующие люди собственными руками разобрали на кирпичи для печей церковь, а Господь Бог, понимая горести своих чад и ведая, что в душе своей они храм не разрушили, а воздвигли, не разгневался на них, по-особому отметив это село.

— Книги сегодняшних авторов полны стреляющих, дерущихся и крушащих челюсти суперменов. И, тем не менее, все вокруг говорят об отсутствии настоящего героя в современной литературе. Чем, по Вашему, отличается настоящий герой от клонированного по образцу Джеймса Бонда агента с пистолетом?

— Может быть, следует поставить вопрос иначе: сегодня нужен герой или идеал? Кто стал героем наших дней? По существу, по исторической правде. Конечно, не олигарх и не киллер, которых нам подсовывают. Разумеется, и не антикиллер — это, извините, дешёвка, какой была когда-то пропаганда рок-н-ролла под видом пародии. Кто же истинный герой наших дней? Мне кажется, это человек, сохранивший личную порядочность и нравственность. Но такой подвиг тих и неприметен, его творят не на людях, а в душе. И даже в том случае, если писателю удастся создать сильный образ такого героя, вряд ли его заметят, вряд ли он станет образцом для подражания. Слишком уж сильны сегодня внешние, громкие, публичные обстоятельства, давящие на «простых смертных», слишком безнравственная общественная среда.
Поэтому мне представляется, что сегодня важнее не персонифицированный герой для подражания, а некий общественный духовный идеал, который мог бы придать смысл повседневной жизни миллионов людей. В принципе в России этот идеал существует — это православная вера. Но желательно наряду с этим предложить так называемому простому человеку и нечто земное. Этот земной идеал, конечно, должен стать производным от веры, быть с нею неразрывно связанным. Мне кажется, таким идеалом, сплачивающим помыслы очень многих людей, может стать общая забота об исторической судьбе России. И этот идеал хорошо перекликается с четко сформулированной Солженицыным национальной идеей о сбережении народа. Сегодняшняя смута с ее «героями» во всех сферах общественной жизни рано или поздно уйдет. А Россия останется. Этот идеал может стать целью жизни нынешних поколений.

— Ваш роман активно и смело поднимает такие болевые и многих пугающие вопросы, как национальный и религиозный. Верите ли Вы, что литература способна решать подобные проблемы?

— Безусловно. Более того, это святая обязанность писателя, от которой, увы, многие из нас уклоняются. И здесь самое время сказать о том, что в обществе сейчас параллельно существуют как бы две культуры. Одна, публичная, широко рекламируемая, щедро подпитываемая деньгами, в том числе государственными, но по сути своей безнравственная, антигуманная, словно специально навязываемая для того, чтобы разрушать вековые российские традиции. И другая — национально-ориентированная культура, что не мешает ей быть вполне современной. Эта культура пережила в 90-х годах глубочайший кризис, вызванный полной безызвестностью и безденежьем. Власть пыталась придавить, по сути, уничтожить её. Но эта часть культуры, основанная на национально-культурных традициях, выжила и сегодня развивается очень мощно. Она по-прежнему лишена телевизионной публичности. Она развивается по собственным законам. Культурные власти, зараженные духом коммерции, не в силах помешать ей, опошлить её. В их глазах эта культура — это что-то вроде гадкого утёнка, подвергаемого осмеянию. Но она вот-вот превратится в птицу-лебедь российской культуры. В том числе потому, что вызревает на лучших образцах русской и европейской культуры, а не на её отбросах, которыми питаются нынешние официозные, прикормленные господином Швыдким, литераторы.

— Увы, по мысли сегодняшних книгоиздателей литература должна быть такой же прибыльной, как производство алкоголя, из-за чего акцент в книгах делается на жестокость, насилие, секс, погоню за большими деньгами. На что делаете упор в своем творчестве Вы?

— Роман охватывает период двадцатилетней российской смуты, и естественно, драматизма в нём хватает. Однако крови нет — это моя принципиальная позиция. И смертей тоже нет — кроме одной, связанной не с политическими или иными рознями, а также своего рода сакральной: она переплетается с библейскими сюжетами.

— А вот такие современные писатели как Акунин, Маринина, Донцова, Корецкий и другие показали, что коммерчески выгодными могут быть только книги с остросюжетной преступно-детективной основой. Как, по Вашему, обязательно ли, чтобы в современном романе совершались преступления, звучала стрельба и рыскали следователи?

— Как я уже сказал, в моём романе стрельбы и трупов нет. Но сюжет острый, и основан на современной интерпретации библейских сюжетов. Роман можно отнести к категории «идейных», но не в том узко-политическом смысле, какой люди привыкли вкладывать в это понятие за семьдесят советских лет, а в понимании Достоевского. Кстати, герои романа часто вспоминают именно Достоевского.

— Вы думаете, современного читателя всё ещё может заинтересовать жизнь души и пути развития государства?

— Если говорить о таком важнейшем и, безусловно, реальном понятии как душа народа, то не только может, но и просто обязана. Ведь «душа народа» — это как бы простое, повседневное, можно даже сказать: бытовое обозначение цивилизационных, культурно-религиозных особенностей этого народа. Разумеется, эти особенности не могут не оказывать влияния на судьбы и формы государственного развития народов. Но при этом все же надо иметь в виду, что душа народа в вышеназванном ее понимании сакральна и в человеческом измерении вечна, а формы государственной жизни изменчивы. Евреи, например, две тысячи лет жили вообще без своего государства, сохранившись как народ лишь благодаря своей племенной религии, иудаизму. А советский период в жизни русского народа ни в коем случае нельзя считать «черной дырой», в сакральном смысле он соответствовал мессианским ожиданиям России.

— Почему за последние 15 лет, несмотря на происходящие в стране тектонические сдвиги в социальной, экономической и политической сферах, так до сих пор и не появилось романов, равнозначных «Тихому Дону» или «Как закалялась сталь?» Каким должен быть роман, чтобы он стал необходимым народу?

— Этот серьезнейший вопрос достоин кандидатской, а то и докторской диссертации. Но если говорить вкратце, то во всём «виновата», видимо, эпоха. Бессмертный «Дон Кихот» вряд ли мог появиться в ХХ веке, когда родился «Тихий Дон», отразивший бездну открытых, словно кровоточащая рана, человеческих страданий, выпавших на долю поколений, брошенных в водоворот Гражданской войны.
Сегодня такого рода страдания не менее сильны. Однако они как бы закрыты для мира, более психологичны, что ли. Слезы людские сегодня не так видны, как раньше, их заслоняют мелькающие, словно в калейдоскопе, ужасы террора, социальные и природные катаклизмы. Те кровавые драмы, которые столетие назад потрясали людей через литературное слово, сегодня — на экране телевизора. И литературе пора занять новую нишу, ее задача — осмыслять нынешние потрясения. Но по-настоящему осмыслить их можно лишь в эпическом жанре. Поэтому суждения о том, что роман исчерпал себя, мне представляются скоропалительными. Да, сегодня не время для современного «Тихого Дона», который создавался в кипении бушевавших страстей того времени. Позволю себе такое сравнение: то время напоминало бурно кипящую воду в открытой посудине, с обжигающими брызгами, гейзерами страстей, с бурливыми пузырями. Сегодня эта посудина как бы накрыта крышкой. И что под ней? Что на самом деле происходит в России? Не в сиюминутно-политическом, не в прагматическом плане, а в масштабе тысячелетней истории? Что будет дальше? Телевизор не может дать ответа н эти вопросы. Их в состоянии дать только литература. Только она способна ответить, каков Высший Замысел для России. Это и есть круг вопросов, волнующих героев романа «Из России, с любовью», который один из читателей, образно назвал «Код Да Винчи по-русски».

Беседовала Марина ПЕРЕЯСЛОВА