Больница для ангелов

1.
Слёзы с шипением прожигали стол и падали на пол. Лицу было твёрдо, неудобно, но поднять голову не было сил. Шуршащие слои невидимых пейзажей ложились на глаза. Каппа представлял себя храбрым султаном, лежащим на жестких неровных корнях бесчеловечного дерева. Султан был убит ударом большой корявой сабли поперек холеного брюха. Тогда уже созрел кизил, и так вкусно пахли заросли полыни. Каппа представлял себя движением ветра и сном попугая. Каппа был спокоен.
2.
Город. Дома. Машины. Звуки. Тостеры и ростеры, бустеры и кластеры... Насколько далеко все это от моих блестящих глаз и прекрасных слез, думал Каппа. Зачем такое громоздкое сооружение из гаражей, трамвайных рельсов, собачьих ошейников и сотовых телефонов? Неужели есть что-то стоящее кроме любви, и разве для счастья и любви нужна вся эта чрезмерная махина?
Власть. Быть может, им кажется, что они получат власть над миром и жизнью, если разобьют больше голов, сделают больше установок типа “земля- воздух” и тефлоновых сковородок?
Быть может, так им хочется свободы? Сегодня здесь, а завтра там. Сел на самолет, и порядок, можно плевать на лысины пингвинам в Антарктиде!
Любознательность? Азарт? Практическая необходимость?! Что движет всем этим барахлом?..
Так думал Каппа, глядя в ночь из чужой квартиры.
3.
Снежные реки стоят в своем вечнохолодном льду. Люди на берегах этих рек ездят на тракторах и прочей ерунде. Они пьяны с рождения и не смогут протрезветь, даже если хорошо поедят. Люди убивают друг друга тяжелыми сапогами, топчут лица в грязь, стирая носы и скулы, раскалывая поперек сознание, мечтающее о сублимации.
По берегам рек стоят вечные леса, помнящие наших внуков и все египетские приколы. Эти леса продуваются теплыми ветрами, и в них всегда растет трава и всякая ягода. Молодые девушки, не боясь ни медведей, ни волков, ни красных шапочек, ходят в лес по грибы с огромными корзинами. Эти девушки ударом ножа убивают целое поколение студентов, своими ногами они могут довести до самоубийства всех героев этой гребаной земли. Герои умирают, опутанные слоями спермы, лежа на холодном рубероиде наших крыш. Девушки ничего не могут сказать, но они всегда смеются. Они суки.
Страна закрытых глаз и снятых дверей. Страна белого дыма и кирзовых сапог. Только мертвецам здесь подвязывают челюсти, чтобы не зевали в тоске.
Мертвецы уходят из быта этого народа, оставляя массу не нужных никому вещей. Вещи подбирают бомжи и подхватывают крутую проказу. Они могут пить трупный яд и рыбий жир, но предпочитают паленую водку и триманда****ство.
Я люблю всех этих людей, как будто я не существую. Я могу стать их глупой жертвой и робко улыбнуться перед тем как оставить их в оди-ночестве среди всех этих сложных протезов каменного счастья, среди этих ебнутых городов и прочей ерунды. Так думал Каппа.
4.
Каппа ушел в лес. Он двигался, трогая сосны руками, привыкая к ним, к их глубокой коре и кронам, бесшумно летающим там, где Каппа привык видеть потолки. Сосны ничего не говорили. Ничего не говорили и другие деревья. Молчали сугробы, в которых Каппа оставлял глубокие дыры своими мощными хакингами. Там внизу, совсем глубоко, что-то смачно хлюпало и мочило ноги.
- Как холодно, наверное, будет спать здесь, сказал Каппа и его голос мумифицировался, вернувшись назад безликим и плохим. Лес остался прежним. Он не принял ни слов ангела, ни этих безобразных раковых отверстий в гладких поверхностях сугробов.
Каппа вышел из себя и побежал с того места. По пути он много раз поранил лицо и ушиб колено. Ноги его совсем промокли, тело истрепалось, а душа была напугана уже одним своим отражением, прыгавшим в дрожащих руках Каппы. Оно дергалось как спрут и сладко пахло трупами.
Тогда Каппа упал лицом в снег и сильно обжегся.
Талая вода забиралась под веки, и глаза ангела тихо шипели, остывая. Мысли путались и тонули в приятном голубом тумане, окружавшем Каппу.
Хорошо, я пропал, - подумал он и заплакал от счастья. О, счастье было похоже на белую комнату, наполненную миллиардами лиц, на бесконечное падение со сверкающего небоскреба, на таинственные знаки, которые подают друг другу молодые влюбленные в разноликой толпе...
Упавшая с сосны шишка больно ударила Каппу по затылку.
Ньютон, гребаный! - крикнул он, вскочил и убежал прочь из леса. Дома он выпил две бутылки водки и уснул, не снимая нимба.
5.
Каппа был пьян. О!- думал он. Теперь я пьян и не отвечаю за свое тело, тем более что оно досталось мне в наследство от какого-то безумного бога. Бог, а, Бог, - говорил Каппа, - ты ведь подарил мне это тело, и теперь его можно изувечить. Мне скучно, Бог. Бог? Быть может ты только бес? Коли так, то завтра я протрезвею и сделаю все по - другому. Я поставлю тебя раком и ....
Каппа не знал, что он сможет сделать дьяволу. Даже ангелы бессильны перед ним. Они могут только сходить к психиатру. Врач им поможет. Врач добрый. Он пропишет каких-нибудь круглых таблеток. Врач поймет. Врач - это посланец человека среди нас, идиотов. Врачам надо сочувствовать. Трудно быть человеком среди ангелов.
Я опускаюсь, - думал Каппа. Я сам порчу себя, и это дает мне какую-то остроту ощущений. Я мудень. Ну, ничего, завтра я протрезвею, и моя любовь меня поймет и простит. Простит это убожество, пьяные слюни и крики. Да...
 6.
Тело напоминает кубик-рубик. Я чувствую, как меня мягко передвигает, и голова уже смотрит изнутри моих глаз.
Я помню, как кто-то замачивал шубу, как кто-то катался на плотике в ванне, как потом в этой ванне творилось вообще черте что... Соседей расстреляли в пять часов утра. Потом Анечка разбила все рюмки, и допивали мы уже из какого-то осколка. Оставалось еще грамм двести. Нас было несколько, и мы осилили этот объем. Телефон дома молчал. Видимо отец тоже спал выпивши. Время было уничтожено ударом чьей-то ноги.
Я опять подрался с Игреком. Он разбил мне нос, а я ударил его по яйцам.
Снились крысы. Они были разные: живые и мертвые. Все они лежали в банке с солеными огурцами и имели некий зеленоватый оттенок. Крысы - к деньгам... Папироса повисла в глазу...
Домой! Прочь от этого нездорового веселья! После него остается ощущение, что всю ночь обнимался с мусоропроводом. После него остаются мертвые клетки мозга и пирамиды крови.
7.

Штора была белая.
Штора взлетала и опадала под напором ветра. Под окнами было пять этажей и центр города. Пассаж, скверик, трамваи, голуби. Выше было только чистое голубое небо, полное серого вечернего солнца и мягкого ветра.
Каппе казалось, что он далеко-далеко, что он уехал, что у него много денег и любовниц, что вся его жизнь похожа на розовые стены этого кафе. Он думал, что люди - это ходячие мумии. Они представлялись ему кинотеатрами с собственным репертуаром, где набор фильмов ограничен, а свет включается только в самом конце сеанса. Некоторые напоминали Каппе небольшие крепкие чурбачки, окутанные непроницаемыми облаками собственных рук.
Водка перемешивалась с теплой окрошкой, незаметно вспыхивала в желудке у Каппы и шевелилась в слезящихся глазах. Он был почти счастлив, почти готов покинуть это кафе, эти деревья под небом, ожидающие своей дровяной смерти, своего длинного лохматого друга, что сидит напротив и мрачно прикидывает шансы на удачу, покинуть все это и лететь вслед за солнцем небольшой и бесшумной крылатой ракетой.
Горючее кончалось. Каппа больше не хотел водки. Он поставил управление на автопилот и, попрощавшись, вышел через дверь.
8.
Умереть при свечах. В позе эмбриона, когда в животе привкус отработанного моторного масла, а глаза сломаны поганой кислотой. Свечи тянутся вверх, пытаясь на кончике огня протянуть ко мне свои желтые гепатитные руки, исколотые еще в детстве. Свечи знают все про меня. Они считают меня недостойным лжецом и трусом. Моя смерть не будет заполнена яркими лицами и громкими звуками, никто не придет убить меня, цепляясь скрюченным позвоночником своей болезни за последние лучи недоступной жизни. Я умру при свечах, смотрясь в свое отражение, растянутое как простыни сифилитика.
9.
Слова паразитируют на людях. Так просто отказаться от жизни в их пользу, снять ответственность и превратиться в слабое гниющее чудовище. Стремление оживить слова - есть стремление защититься от жизни, захватить теплые блага и пренебречь страданием. Жизнь-это кованый сундук, который падает вам на голову, как только вы забываете о нем.
  Смириться с этим? Люди, как я не хочу принуждать вас к чему-либо, а вы только и твердите о власти, о силе...
10.
Раннее утро, заполненное холодной росой пополам с ветром. Каппа, скрючившись на скамеечке кирпичной остановки, проклинает негнущимися губами все на свете средства передвижения и всех на свете охранников.
У, блинн, уродец, грязный робот, колобок с железной харей, пирожок за пять копеек, гад невозможный! Сломал нимб нахрен и решил, что так и было?! Брр-р-р...
Рядом с Каппой молча кутает ободранную голову в куртку нерадивый Гамма, он из бульдозеров. Вчера охранник клуба утрамбовал его в канавку. Гамма был пьян до зеленых сумерек, скандалил, кричал, что ему поломали ноги. Сочувствия в окружающих лицах было вполне достаточно, но страха гораздо больше.
Когда его взяли в скорую, он тут же заблевал всю машину, чем несказанно расстроил докторов. Они ходили все такие белые и молчали. Смотровую, в которую его сунули, он тоже попытался заблевать, но Каппа этого не допустил. Рядом с Гаммой на коечке корчился какой-то голый скелет, время от времени обильно сплевывавший что-то желтое на свой разбитый вдребезги глаз. Когда Гамма очнулся, оказалось, что он знаком с медсестрой уютно устроившейся на посту, залитом теплым светом электричества.
У друзей долго не получалось выбраться в обитаемую часть города с того пампаса, где они оказались. В конце концов... они сделали это.