Образы

Образы.

 Your pain is the breaking shell that encloses your understanding.

 You are good when you are one with yourself.

 “The Prophet”, Gibran Khalil Gibran.

 После того, как я просидел всю ночь и полдня за компьютером, мне нужно было выйти в магазин купить что-нибудь поесть. Выйдя из дома мне было странно смотреть на лица прохожих, которые расплывались передо мной как нечто бесформенное. Лица всех прохожих женщин вызывали ассоциацию с картиной Пикассо «Любительница абсента». Мне стало не по себе, и, засунув руки в карманы, направился в магазин, немного пошатываясь от бесформенных тянущихся масок прохожих.
 Выйдя из магазина с пакетом в руках, я почувствовал, как капли дождя напряженно стекали по моим волосам и пальто. К дождю было чувство какой-то особой близости, толи потому что мы всегда пытаемся придать всему человеческий образ, толи потому что его капли, стекая по моим щекам, освежали плоть и омывали воспоминания. Я вошел на кухню, вытащил из пакета батон, кусок колбасы и бутылку портвейна. Что ж, одиночество поглощает собой. Горькая сигарета пришлась очень кстати, дым наполнил кухню своим едким существом, пахнущим горечью отрешенности и болезненной желтизной ожидания и надежд. Из окна все та же печальная, но красивая и милая сердцу картина дождей.
 Все смывается, как смывают и эти дожди пыль улиц. И уже не важно где спрятан Грааль. Глупые мечты и надежды на понимание обрываются. И Жизнь, сама Жизнь, своей величественной красотой, становится заложницей самой себя, себя в себе. Когда порожденные ее инстинкты бытовали для нее. Потом появились орудия удержать ее наплаву, и эти орудия породили страх у крошечных частиц, которые держаться за нее всеми силами, потому что не знают что за ней, что без нее. А ведь и смерть своего рода жизнь. И лишь одна лишь тайна небытия, черная и непонятная. Все остальное – это отражение, или отражение отражений. Все сходится в одном лишь слове Жизнь.
 Чего-то философствую, а что дальше? Я налил себе в стакан портвейна и стал перебирать в голове мысли и воспоминания. Тут недавно на работе, в сувенирном магазине для туристов, когда я стоял с Ваней за баром и пили наливку из пластиковых стаканчиков для чая, к нам подошел один перуанец. Он сказал, что в магазине легко заниматься клептоманией. Потом разговор как-то перешел на тему взаимоотношений мужчины и женщины. Перуанец сказал: «We love with our hearts, but women love with their brains. It is their nature, we can not stand against it. They always plan for everything they do, but we, men, can not plan our love like them... Now I have to see were is my brain. Good bye!». В этом что-то есть... Но ведь любовь это тоже проявление жизни. Я почему-то слишком рано начал рефлексировать на жизнь, а не вливаться в нее, хотя я ей отдался на растерзание.
 Я посмотрел в окно, а дождь все сильнее и сильнее лил. Улицы становились похожими на большой бассейн. Открыв журнал, я понял, что ничего интересного не найду, поэтому закрыл его. Странное состояние фурстрации одолевало меня. Жизнь, из которой я хотел написать красивую сагу, начала меня угнетать своей беспощадностью, непониманием. В последние дни я завел себе электронный дневник, который публиковал в интернете. Дурацкий дневник с дурацкими образами. По крайней мере мне так казалось. Я взял бутылку и стакан и направился в комнату, чтобы засесть за свой компьютер, который уже скорей походил на разрисованную разобранную коробку с металлоломом. Проходя мимо зеркала, я посмотрел на себя. совершенно спокойно я разглядывал эту странную фигуру, которая смотрела на меня из-за стекла: растрепанные взъерошенные волосы, желтоватое лицо, лихорадочно блестящие глаза. Бля, до чего дожил...

 Образы.

1.
 Библиотека Восточного факультета. Проходит женщина лет восьмидесяти. Она каждый день приходит, чтобы уйти в свои книги. Вся высохшая, горбатая, смотрит из-под седых волос, собранных в пучок, своими красными глазками так, будто вокруг одни призраки. Скорее она превратилась в призрак и перенесла свое состояние на все окружающее. На ее подбородке висят несколько седых волос, один волосок почти падает на грудь. Она их не замечает или не хочет замечать.
 Где она сейчас бытует: в образе красавицы из гарема турецкого султана, или гейши посреди садика сакуры. Может, она наблюдает за сражением «Аль-Кадисия», сидя на своем верблюде или превращается в монаха-буддиста в своей желтой мантии. Может, она превратилась в тень Моисея или страстную Клеопатру.
 Эта старушка, чья плоть поедается временем, создает себе мир былого, именно создает, а не призывает к жизни, ведь видит она его исходя из собственного воображения из собственных иллюзий.
 Может, мне просто кажется, что она что-то создает. Может, она зациклилась на какой-то идее, или на самом процессе, что все окружающее ее уже не волнует, а горбатая спина, опущенные руки, красные глазки – призрачный миф, пыль времени, которая рассеется.

2.
 Богатый ресторан, фешенебельный отель. Сидит девушка в длинном черном платье, напротив нее молодой человек в костюме в полоску. Блестящее колье светится на ее чуть загорелом теле. Есть такой обычай ручку целовать, и этот обычай исполняется с высочайшим мастерством светского ухажера. Она ему улыбается, в то время, как он рассказывает о своей работе, о новой книге Баха, о карнавале в Венеции.
 Рассказывая, Буаль думает о том, что вечер закончится в мягкой постели вместе с этой госпожой де Нуар. Он разглядывает ее длинные каштановые волосы, представляет как будет их ласкать. Смотрит в ее серые глаза и ищет в них страсти, обжигающей всей собой влажную плоть.
 Госпожа де Нуар смотрит на мсье Буаля и представляет большой дом, украшенный статуями, ванну с розовой плиткой, салон, отделанный по последней моде, дорогой подаренный ей «Порш» последней модели.
 А разговор тем временем продолжается. Кто вам интересней: Коэльо или Бах? А ведь никто правды своих мыслей так и не скажет... Черное платье, костюм в полоску и игра в остроумие... Тем не менее, вечер заканчивается в мягкой постели...

3.
 Кухня. Обычная питерская кухня. Все пространство наполняется тяжелым дымом. Сонные веки все пытаются опуститься. Бутылка портвейна, неизвестно какая по счету, кончается. Пиво выдыхается. Все сидят приятно расслабившись. Пять человек прислушиваются к мотиву ска.
- Давай еще жахнем.
- Давай.
 И кухня становится своеобразным миром, приютом мыслей и бесед, воображений и реалий.
 Никто уже не спорит. Разговор пассивен, как и остатки алкоголя. Стаканы портвейна ожидают, когда их приласкают губы, когда пальцы сомкнутся вокруг стана каждого из них, когда пальцы начнут приятно постукивать по граненым конечностям. За окном же начинают разливаться первые лужицы рыжего света, проводя полосы по коробочным домам города.
 И вот оно утро. Выходишь на улицу, а там свежий морозный воздух пронизывает все тело и оживляет его. Дворы еще спят, редкий прохожий спешит, пошатываясь, куда-то. А ты идешь в магазин, покупаешь пива, садишься на скамейку и думаешь: «давно я не видел такого прекрасного утра!». И любуешься светом, который все наступает и наступает, добивая ночь.

 Мне надоело читать про какие-то непонятные образы, может, понятные, но ненужные. Я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Что за чертовщина происходит вокруг меня? Все куда-то ускользает, я не успеваю уследить за происходящими со мной событиями. Все вроде бы совершенно нормально, но что-то изменилось. Просто восприятие жизни, как таковой, изменилось, но при этом сам потерял ощущение жизни. Я стал выбиваться из ее круговорота. Как-то отрешенно и неадекватно реагировать на события, происходящие как вокруг меня, так и со мной. Я уже смотрел на все со стороны. Мне просто стало все неинтересно, все слишком реально, или же слишком антиреально. Все вроде осталось таким же... или потому что осталось таким же... Это не так важно. Важно, что картина мира приобрела неведомый мной доселе оттенок, какой именно я сам понять не мог. Черный, вроде, остался черным, красный – красным, белый – белым, синий – синим. Оттенки каждого из цвета стали другими. Если раньше картина пропускалась через кисть импрессиониста, то теперь он есть такая, какая есть. Все линии и мазки остались теми же, только детали поменяли приоритеты, или просто перестали иметь приоритеты. Что важнее: шляпа или галстук, дерево или туча? Если раньше я мог с уверенностью сказать, то теперь я перестал не только понимать и выделять в окружающем что-то, но и не задавать себе таких вопросов. Перестать существовать в мире иллюзий, при этом создавать свои, плести жизнь из нитей восходов и закатов, нанизывая на них бусинки восприятия. Этакий суфий нашелся искать во всем прелести любви. Да вот только любви, как таковой, уж нет. Есть нечто другое, что делает мир не менее прекрасней. Может, просто понятие «любовь» настолько обширно, что познавая его, начинаешь не понимать, что это тоже любовь... Что держит нас на этой планете?
 Мои глаза горели. С закрытыми глазами было легче. Я сидел, откинувшись, воссоздавал в памяти виды и образы. Хотя продолжать написанное мною не хотелось, но сама игра образов и воображений забавляла меня. Передо мной появлялись все обычные явления, которые становились необычными, на которые я смотрел с этакой иронией ясновидца познавательностью ребенка.
 Встречаясь с новой девушкой, я ставил несколько вариантов развития встречи, и всегда один из них получал практическое подтверждение. Я смотрел в университете на людей и по виду мог определить звонкость речи, употребляемые слова. Я знал выражения и слова преподавателей, их нрав. Все это я знал, даже не спрашивая их. И мне все это надоело, стало скучным, чрезвычайно обыденным. Редкое явление вызывало к жизни во мне какие-то сильные эмоции. Я стал предугадывать события.
 Помню, как-то мы стояли с однокурсниками, и перед нами прошла красивая девушка. Взгляды устремились на нее, а я почему-то сказал: «она сейчас споткнется». И действительно она споткнулась и нелепо упала. Хотя я сказал это совершенно произвольно, не имея ничего ввиду, она упала. Помню, как на одной лекции преподаватель выбирал студента, который помог бы ему и получил бы халявный зачет. Я сразу же угадал претендента, хотя для всех был выбор совершенно неожидан. Такие явления стали случаться со мной довольно часто, но я не мог предсказать, где и когда именно смогу предугадать то или иное следствие.
 Как-то я сел в автобус. Мне попался счастливый билет. Для того, чтобы билет был счастливым надо подсчитать сумму первых трех чисел, и, если она совпадает с суммой последних трех чисел, то билет – счастливый. Билет № 374 437. Я долго вглядывался в билет, рассматривал его, и от одного лишь того, что он был счастливым мне было радостно. У меня было чувство, что что-то произойдет, я ждал приключения. Тут я вспомнил, что много фильмов ужасов начинаются с счастливых улыбок, предвещающих приключения и хорошее время провождение. Тут в моем воображении разыгрались разные сцены: перевернутый автобус, ограбление, страшная ночь под дулом пистолета и т.д. Я быстро отогнал эти мысли и решил, что прекрасные мелодрамы и комедии тоже начинаются с таких сюжетов. Это был всего лишь случайно выпавший счастливый билет. Но как он вовремя! Мне его так не хватало, хотя я сам не подозревал об этом. Из моего окна в автобусе Невский проспект смотрелся слишком ярко для этого времени года – для осени.
 Ну хорошо, мне выпал счастливый билет. И что дальше? Бред какой-то... Сложно поверить, что что-то вот-вот произойдет. Тот, кто читает сейчас, наверное, ожидает, что вот-вот что-то произойдет. А если ничего? Пустое разочарование... Бред. Но мне, почему то именно мне, выпал сегодня этот счастливый билет. Зачем он во мне разжигает страсть?
 Боясь, что мои размышления перейдут в депресняк, я решил, что все хорошо, что мир прекрасен, а париться из-за билетика глупо. Но это ожидание чего-то так и не прошло. Что с ним делать? Глупое суеверие или предзнаменование? Жизнь ведь иногда подает странные сигналы, которые доводят самые лучшие умы до сумасшествия и полного маразма. А ведь что-то в проявлениях есть. Но какая каббала сможет ответить мне на это? Сидеть и долбить буковки и циферки, чтобы потом в этом погрязнуть и потратить всю жизнь на пустые буквы. Жизнь не может быть зашифрована в буквы, она намного шире, намного объемней. Книга, в которой ищут все ответы – всего лишь книга, а не действительные процессы, не ощущение, а очередной миф, миф программирования. Но следствие не всегда соответствует причине, а причина следствию. Снова цифры и этот билет. Билет и цифры. Как связать их воедино? Странное положение человека, который не верит в предназначение, но ожидает его проявления.
 Странное расположение циферок, и все же день продолжался и события развивались. Вот и университет. Я приехал только на последнюю пару. Зачем? Просто дома сидеть стало вообще невыносимо. Идя по направлению к аудитории, я все ожидал, что кто-нибудь меня остановит и предложит пойти куда-нибудь. Коля, вот и ты! Спаси от пары, найди мне приключение!
- Привет! Не идешь на пару?
- Нет.
- А че? (Надежда в голосе).
- Да, мне нужно маму проводить...
 Никуда... Все как обычно. Пара прошла. Может, после нее меня перехватят? Но вот я иду домой один, засунув руки в карманы. К этому времени тучи укутали небо своей серой лаской, моросил дождик, почти незаметный. Вокруг меня все уже пожелтело. Желтая мозаика нравилась мне. И я был похож на странника, который бредет по осенней аллее вникуда. Передо мной предстала пустая скамейка, и я вспомнил одну картину, которая так нравилась мне. На ней был изображен старик, совершенно одинокий. Он кормил птиц, а вокруг него плескалась осень в своих золотых масленых красках. Он был грустен, печален, но в тоже время радостным, ведь эта печаль согревала его душу, обливала сердце теплотой и забытой лаской минувшей молодости. А теперь он совершенно один сидит посреди прекрасного осеннего сада и кормит птиц. О чем он думает? О минувшей молодости? О своей самой прекрасной любви? О странствиях? Вряд ли... Скорее, он думает о том, как хорошо птицам, которых он кормит.
 Что со мной будет в его возрасте, если я доживу? Не важно. Я шел и смотрел на яркий свет в серой атмосфере осени. Не обращая внимания на стекавшие с лица струйки воды и на ноющие ноги, я шел к дому. В памяти выросла та прекрасная девушка, с которой я познакомился совсем недавно. Ее клетчатая юбка элегантно падала на ее ножки, глаза скрывали огонь, а движения рук походили на танец. Я вдыхал эту прекрасную леди, как вдыхал осень, гуляя по аллее. Она была как эта осень, тоже вся из золота, но не упавшего, а живого, светящегося и яркого. Когда ее голова падала на мое плечо, я забывался в ее запахе волос, в ее невероятном взгляде, в ней самой. Моя боль по утраченной некогда любви перерастала в пламя чего нового, ни плохого, ни хорошего, хотя, если это есть, да еще возрождает во мне чувства, то это не может быть плохим. Я хотел ей позвонить, но не мог, у нее не было с собой трубки.
 И вот я блуждаю по юго-западу, словно потерянный вхожу в гетто холодных бетонных стен, достаю свой счастливый билет и съедаю его, раскрошив на маленькие кусочки. И что из этого? Ничего. Я дальше вхожу в свое гетто, захожу в ларек на троллейбусной остановке и покупаю себе бутылку «Алазанки», дешевого вина. На счастья счастливый билет! Радуйтесь счастливым билетам! Меня опять ждет ночь полная дешевого вина и излучения компьютера... Мне будут видеться разные образы и лица, виды и изображения...
 Вот опять эти буковки. Может, в них мое счастье или в этом напитке? Или потеря реальности и есть одно из состояний счастья, хотя мы сами не подозреваем этого? Разбираться в этом нет никакого желанья, но вопрос о том, что есть счастье, напрашивается сам собой. Не хочу отвечать, ведь счастье тоже часть жизни, а понять ее, не прожив, нереально.
 Помню тот закат, когда я смотрел на него с любимой когда-то девушкой и думал, что вот оно счастье, а оно ускользало из рук, время обрывало мне руки. Девушка меня бросила, как и другие. Кто знает, кто этого хотел? Но это случилось, и счастье того заката осталось где-то там позади. Раньше оно трогало меня, раздирало меня на куски, а теперь и это понятие счастье выпало из моего восприятия, т.к. я его потерял, просто этот образ счастья забылся. Та улыбка на губах моей возлюбленной была мне дорога, а потом противна, потом мне стала безразлична, и я ее забыл, стер из своей памяти, или она самоликвидировалась. Не важно. Ведь я и свое счастье позабыл, и тот образ счастья остался там, а вернуть его нельзя... Опять эти образы... Закат был чудесным. Загородом, на даче было озеро, мы сидели и смотрели как алые облака отражаются в этом озере. Я ее обнимал и думал, что она самое дорогое, что есть у меня на свете. Я даже стихотворенье написал. Вот оно... Сейчас файл открою:
 Спустился ангел с неба,
 Не увидел его никто.
 Было это в начале лета,
 Ангел был и ничего, и всё…

 Спускался тихо вечер,
 Играло небо в домино,
 Пятнистыми тучами лечит
 И красным горячим вином…

 Ангел дышал над озером,
 Смотрелся в его гладь.
 Сидели тихо вечером,
 Измерял деревья взгляд.

 И лилово-сиреневые пряди
 Спускались на нежные плечи.
 Мгновенья этого ради
 Спустился ангел под вечер.
 
 В глазах у нас он увидел,
 Что не видел в других давно,
 Из-за этого тучи и пепел
 Покраснели как наше вино…
 
 Что мог увидеть ангел? Мое безумие? Ее рациональную любовь? Какая разница, ведь я был счастлив. Я никому не говорил, что это было одним из самых счастливых моментов моей жизни, да и вряд ли кому-то скажу. Друзья меня поймут, но я не хочу вспоминать, ведь воспоминание счастья вызывает только боль. Счастье бывает лишь в состоянии «сейчас», а не «было». А когда его не знаешь, то это тоже самое, что не знать, что такое свобода, только не в прямо пропорциональном сравнении.
 Глупые, но душевные строки. А раз душевные, то глупыми быть не могут. Что ж делать, если скрытое, просачиваясь наружу, для кого становится глупым, для кого-то близким, для кого-то странным, для кого-то естественным... Это зависит от уровня восприятия чувств. Что естественно, то не безобразно. Что красиво, то красиво. Если мне красиво это, а другому – нет, то я не говорю, что это не красиво, а говорю, что это красиво, что я ощущаю красоту этого, я чувствую...
 По мере того, как я стал предугадывать события, сами события мне стали безразличны. Все стало безразличным, и я терял чувство реальности. Я просто устал жить. Мне просто все показалось слишком глупым, и я от этого устал.
 Жизненно я чувствовал потребность в изменении картины мира, в ее радикальном изменении. Я готов восставать, готовь сражаться. Умереть, как умирал тысячи раз. Я начинаю понимать что-то, что я воспринимал за мир – есть не что иное, как часть его отражения, даже не все отражение. Меня это угнетает, но больше угнетает то, что потребность эта назревает с каждым шагом человечества, а мало кто придает этому значение, хотя многие чувствуют, но не совсем осознают, что это чувство есть на самом деле... Это тоже своего рода болезнь, но болезнь всего общества. В чем наша потребность? В чем наша жизнь?
 Жизнь... А что такое не жизнь? Не знаю. Я знаю, что такое жизнь, хотя и не совсем понимаю. Странно судить о чем-то, не зная противоположного или хотя бы другого, но в этом и своя тайна жизни. Жизнь не имеет право раскрыть всю себя, ведь она теряет интерес. Она тоже своего рода женщина. Тоже влюбчива и непонятна, но мудрая и неболтливая. Что она собой представляет? Не понятно... Ее можно сравнить со счастливым билетиком, который не знаешь что несет.
 Жизнь не понимает жертв, их могут понять только живые существа. Иногда, жертвуя собой, ты ничего не получаешь и не получишь даже маленького признания, крошечной крупинки любви.

 Образы
 
 Сидит девушка в кафе. Слезы наполняют ее глаза. Брошена? Нет. Просто она устала играть роль, которую она себе же придумала. Глупая маска, игра в гордость, которая никому не нужна, особенно ей. Она просыпается с мешками под глазами, нехотя идет на кухню пить чай. Опять метро, и снова маска перед людьми.
 Она везде играет. В институте играет одну роль, перед друзьями – другую. Она старается натянуть на себя улыбку, чтобы уверить себя, что все не так уж плохо. А кто сказал, что только смех может приносить радость?
 Девушка замкнулась в себе. Она устала любезничать, кокетничать, улыбаться. Ей все это так надоело! Но придумав себе образ, она не может от него избавиться. Войдя в круговорот масок, она зависла в нем и уже не может понять кто она на самом деле. Да и зачем ей понимать? Ведь от этого только тяжелей. Закуривая сигарету, она смотрит в окно на золотые деревья, прощающиеся со своей листвой утраченных надежд.
 Девушка перестанет плакать, потушит сигарету, встанет, расплатится и выйдет из кафе, чтобы натянуть на себя очередную маску.


 Если бы этой девушке выпал бы счастливый билетик, то она бы улыбнулась, положила бы его в карман, потом забыла о нем. Она привыкла к стандартам, к всеобщим обозначениям, к определяемым чувствам, поэтому любое непонятное чувство задавливалось переключением мыслей.
 Я налил себе портвейна в стакан и стал просто смотреть в потолок ни о чем не думая. Вроде бы ты не можешь ни о чем не думать, а тут сидишь, и пустота... Книги на полках смотрят на меня в надежде, что я подойду и раскрою какую-нибудь из них, чтобы уйти в мир воображения. Но мне не хочется. Музыку включить было бы хорошо. Billi’s band самое то. Беру диск с полки и включаю центр.
 Тупо смотрю в потолок. Порою кажется, что этого потолка не существует в реальности, что это лишь воображение. Но как-то резко и быстро приходит ощущение вещественности всего, когда все становится таким большим и новым, что начинаешь разглядывать будто в первый раз видишь окружающие вещи. Все приобретает вещественность, но это ощущение длится недолго, оно утопает в мысли, в названиях. Денотат и ассигнат, сливаясь, теряют свободу. Таким образом восприятие становится ограниченным. Резкое чувство вещественности появлялось редко, появляясь, не удавалось ощутить его, поймать, удержать в себе. Названия теряли смысл, приобретало смысл лишь существование того или иного явления. Матрица восприятия не давала ключа к разгадке. А зачем его получать? Может, получив его, мы не сможем вынести окружающего мира или вернем человеку божественность? Кто его знает в библии говорится: «Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плоды дерева), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Бытие, гл.3). Может, это яблоко и символизировало ощущение реальности? Или представляла собой разгадку тайны жизни... Или же это мысль, убившая вещь, или вещь, убившая душу...
 Мысли готовы вот-вот соприкоснуться с истиной, дотронуться до нее, впитать ее, но что-то мешает, не дает. Чувствительность мысли и мысли чувств переплетаются в существе моем. За окном дождь. Я это знаю. Я даже слышу его. Но как-то не верится, что я его слышу и знаю, что он есть, не видя его, не чувствуя на своем теле холодные капли. Встав, подойдя к окну, я увижу его и скажу: вот и дождь. Но я сижу в кресле и смотрю в потолок. Существует ли дождь для меня в данный момент? Наверное да. Мысль оживляет его. Пытаясь облечь все в определенную форму, зажать в рамки слов, мы лишаем вещей их многогранности. Принятый стандарт решает проблему выбора. Но правильно ли? Исходя из каких реалий то или иное слово приобретает то или иное значение? Исходя из чего строится язык? Как он развивается? Ведь слово по ходу истории приобретает новые значения, зачастую утрачивая старые. Можно строить историю по лингвистике? Вряд ли. Лингвистика – вспомогательная наука. Язык всегда гибок и скуп. Язык всегда многосемантичен. Он нереален, реально лишь его использование. Он не действительность, он – орудие. Выражая свои мысли, мы строим очередной миф, основанный на восприятии собеседника, на его воображении, представлении. Поэтому в последнее время я стараюсь не выражать свои чувства. Я мало стал говорить, мало стал искать каждому явлению обозначение. Предметы представали как образы вещей. Удержать все образы в голове чрезвычайно сложно. Мы всего лишь описываем, но не выражаем. Мы даем тафсир. Даже этимология слова для меня стала очередной игрой, которую я доводил до полного абсурда. Меня выворачивало наизнанку, становилось противно от того, как я переигрывал каждое слово, превращая его то в разные словосочетания, то переигрывал омонимию, то переигрывал ассоциативное созвучие различных слов. И вот я сижу и смотрю в потолок, тупо смотрю. Я знаю, что это потолок. Я так приучен думать.
 Потолок... Глупая реальность, глупая формальность. Где кончается потолок и начинается штукатурка? Странно... Ведь все в себе. Слов искать не надо, чтобы понять это. Я вглядываюсь. Быть может, счастливый билет дал мне возможность понять все это? Он был во мне, в моем желудке, серо-желтая бумага переварилась во мне, желудочный сок сжег буквы. Выбросив Каббалу, я приобрел нечто новое, что имеет больший смысл, чем буковки, чем программирование мыслей – полноту живости восприятия, полноту жизни, абсурдной и величественной жизни. Ощущение – и есть жизнь.

 Работа. Продавец, сфера услуг. Комбайн, человек-робот с натянутой улыбкой. Разливать напитки и постоянно говорить “You are welcome!”. Откровенная фальшь. Но главное получить деньги. Без них никуда. Без них нет удовольствий, нет счастливых билетов, нет вина, нет любви. Не настоящей любви, а фальшивой, пластмассовой, как и все вокруг, как эти посетители дорогого бара, которые приходят расслабиться, но не расслабиться полностью, ведь приличия не позволяют... Нужно носить галстук, такой галстук, который бы выглядел солидно. Нужно носить костюм, такой, чтобы производил впечатление делового человека. Нужно носить туфли, от которых болит большой палец на левой ноге. Нужно поднимать бутылки, от которых уже тошнит. Нужно быть вежливым, чтобы остаться на работе. Нужно причесываться. Нужно улыбаться.
 Новый посетитель. Продавец протягивает ему коктейль под названием «оргазм». Кто так называет коктейли? Мода на секс берет верх. «Оргазм», «член», «яйца», «сиськи», «соски», «жопа».... Пошли они все к черту со своими изрядно потасканными мыслями!

 Откинувшись назад, я закрыл глаза. На кухне был включен телевизор. Он был включен не для того, чтобы сгладить мое одиночество, не для того, чтобы смотреть шоу или еще что-то, просто я забыл его выключить, а вставать и идти выключать было лень. Только сейчас, услышав звуки телевизора, я вдруг осознал, что я одинок. Меня это не пугало, даже немного прельщало своей откровенностью. Одинок, в комнате, о стекло разбивается дождь, стекая струйками на подоконник. Воспоминания – это не совсем одиночество, это пережевывание моментов, но оно бывает признаком одиночества, его частью. Когда ты одинок, ты сам с собою и лгать себе, представляя мир, не хочется. Самообман с длительностью одиночества растворяется, уступая место естественным живым потокам, живому сознанию. Одиночество убивает и оживляет. Оно перестает искать ответа, перестает быть вопросом, перестает тянуться и быть тяжким, оно становится реальностью. Это не начало смерти, это – начало жизни. Сама смерть – есть элемент жизни, неразлучный, неразделимый элемент. Элемент...
 Помню, недавно шел я по направлению к метро. Был тоже дождь. Был тоже я. Был тоже город и улица Итальянская, куда меня привели ноги. Был и театр Музкомедии, был спектакль, на который я случайно пошел. Спектакль уже начался, но я попросил пропустить меня, и за 60 рублей я прошел. Сев в уголке я наблюдал за сценой, на которой шел спектакль «Ошибки молодости». Какие ошибки? – подумал я. Меня забавляло выступление актеров. Они прекрасно играли, играли лучше, чем мы играем в жизни, именно поэтому они и актеры. Их выразительность, их отражение жизненной постановки, их голоса, их импрессивность делали постановку привлекательной. Я пришел получить свою долю катарсиса. Игра в жизнь высмеивала саму жизнь. Актеры играли в образы, входили в состояние образов, переживали их. Сколько они их переживали во время репетиций! Их уже тошнило от них, но они играли, ведь они – актеры. Это их ремесло. А я прихожу позабавиться их ремеслом. Я пришел получить свою долю игры, очередную пилюлю. Это что-то вроде слабительного, очищающего.
 Я там был, а сейчас я здесь, тут сижу и смотрю в монитор. Я был там, а сейчас тут. Все прошло. И что же? Да ничего. Я продолжаю существовать, как и тогда думал, что существую. Иногда мне хотелось исчезнуть, раствориться на некоторое время, уйти от всех и особенно от себя, именно от себя, от своих мыслей, от своих переживаний. Можно уйти так далеко, что будет уже невозможно вернуться, путь назад будет закрыт, я буду недосягаем и пустота наполнит все мое существование. Я не чувствовать ничего, мне будет на все все равно, меня это не будет забавлять. Я даже не буду похож на снеговика, ведь он радует детей, а я – никого. Моя пустота превратится в обычное явление. Свет и солнце перестанут радовать меня, песня, которая сейчас играет, перестанет сдавливать мое сердце. Луна перестанет увлекать меня в свой сказочный мир. Течение реки не будет уводить с собою мой взгляд. Прогулка по осенней аллее не будет наполнять меня грустью. При виде залива меня не будет мучить ностальгия. Меня не будут злить своей дотошностью соседи. Меня не будут обижать попытки собеседника меня унизить. Я превращусь в живой труп, и буду постепенно тлеть.
 Нет. Не для этого я сидел в этом кресле и пил свою долю размышлений. Не для этого я писал. Я создал сам себе образ, от которого мои внутренности выворачивает наизнанку. Образ живого мертвеца. Я сам писал об образах и не мог понять того, что все образы лживы, все они – все лишь трафареты. Я не мог понять, что мы воспринимаем все через образы, но наш набор образов слишком скуп, чтобы мы могли понять окружающую нас действительность. Я убил все образы и увидел потолок, голый потолок, странный потолок, который я никогда не видел. Я увидел окно, которое никогда не видел, я увидел дождь, который я впервые вижу и чувствую не образами, а существом своим. Я вижу стены. Вижу небо, покрытое толстым слоем туч. И все как в первый раз. И монитор стал каким то новым. И я стал каким то новым. Я встал, подошел к окну. Впервые за долгое время по моим щекам поползли две соленые струйки. Я плакал, я задыхался от слез, хотя причин вроде бы не было. Я чувствовал очищение, мою инициацию с жизнью.
 А дождь все бил по стеклу, исполняя ритм осеннего танца. Мой счастливый билетик давно переварился. Его ждет участь реинкарнации. Зачем он попал именно мне? Попал и переварился.