Приюты и мысли

Приюты и мысли.

Часть I.
1.
 Я посмотрел в эти грустные глаза. Зрачки по пять копеек, большие и круглые, пульсировали и смотрели прямо, но вяло с печалью и тревогой... Странно, от этого дыма должно было быть весело, пахучее облако должно было рождать раскаты смеха... Но ничего подобного не было.
 Что я здесь делаю? Сижу с каким-то незнакомым человеком, черт знает который час, черт знает в каком месте. Как я здесь очутился?
 Прошло уже больше десятилетия. План не может быть больше сорока-пятидесяти лет, но это очень много. Коррективы вносятся по ходу, а ещё надо учитывать и ускорение, и процессы изменения ментальности. Время и пространство Эйнштейна теряют свою объективность по траектории Новой Заданности, которая появляется не сама по себе, а исходя из всего окружающего. Все идеи вокруг, их надо только собрать, воспроизвести, но по непроторенному пути это чрезвычайно сложно. Кто возьмется быть пионером не только Новой эпохи, но и Новой Истории, которая будет уже писаться по совершенно иным правилам. Так как я здесь очутился в этом контексте, сидя рядом с этим человеком за кружкой пива?
 Помнится, вечером я не выдержал напряжения. Личные проблемы, которые отнюдь не личные, а мне их создают, как бы для того, чтобы мешать думать и воплощать в реальность ту самую реальность, которая сама по себе реальна, но не в контексте нашего мировоззрения, или созданной реальности на полях тетрадей философов и учёных, но уже дающую течь. Как избежать кораблекрушения? Я вышел из дома, было часов девять. Доехав до Восстания, я пошёл в «Фишфабрик», туда, где ещё расположена улица Джона Леннона. Сырая весенняя погода доходила до ребер, играя ими, как клавишами органа.
 Я вошёл в «Фишку», заказал себе пива и сел напротив этого человека. Он сидел один, и от него веяло запахом марихуаны, но вид был тусклый и угрюмый. Что-то у него случилось... Я молча смотрел по сторонам, освежая горло холодным пивом.
- Знаешь, - заговорил он. – Меня всё достало. Жизнь – дерьмо! Полное.
- Что-то серьёзное случилось?
- Да нет. Всё как обычно, всё совершенно обычно. Дом, работа, по входным – пить. В том-то и дело, что всё нормально.
- Да забей! Расслабься, жить хорошо.
- Жить, а не выживать. А мы выживаем. Ты думаешь, что сейчас вокруг много выбора? Всё навязано, мы уже не можем наслаждаться так, как мы хотим. Для наслаждения нам надо пиво, вот как это, нужно кафе, чипсы, кино... Мы избегаем думать, мы с каждым днём всё утешаем себя и жалеем. Да-да, жалеем...
 Он вдруг засмеялся, не фальшиво, но и не естественно, а лишь под действием травы, из-за её надуманного эффекта. Убежим из мира лжи... Куда? Как? Зачем?
 Я его понимаю. Пластмассовый мир победил... Нам не станет лучше, если мы только изменим себя. Надо менять Мир! Ко мне эта мысль пришла так отчётливо, когда я смотрел в эти пульсирующие глаза, которые доходили от грани к грани, от режущей грусти до раздирающего смеха. Я чувствовал, ощущал её интуитивно, пытался нащупать, а она ускользала, как избалованная девица, обещая вернуться, развернув на прощание свою девственную улыбку с купола собора Павла и Петра, вырисованную кистью Рафаэля.
 Он встал, покачиваясь, направился с флипперу. Взяв в руки два шашлыка, он подозвал к себе какого-то парня и спросил, не сыграет ли он с ним. Тем временем, я допил свою кружку пива и вышел на улицу.
 Кто-то сидит в дорогих ресторанах. Я до этого не добрался по своей социальной лестнице. Что за дурацкие социальные лестницы? «Умный зарабатывает, учись вертеться!» – так говорят верующие в капитализм. Каким надо быть циничным, чтобы думать постоянно о бабках?! Надо быть еще и безжалостным ко всем. Слабый – на обочине дороги, - вот философия капитализма, это – социальное самоубийство, истощающая реальность, в которой Единый Организм Человечества уже слабеет, разлагается и, если не изменить ход движения, то она приведет к гибели. Государство – не есть Человечество. Цивилизация – не есть Человечество. Когда мы их сможем увидеть в музее?
 Куда я иду? Ладно уж, дойду до Александра Невского.
Староневский. Улица красных фонарей. Противно от продажи тела. Противно от продажи души. Деньги – идеал капитализма, но... вот и кризис... К чему он приведёт? Обойдем ли мы его, чтобы дальше заняться рациональным самоубийством. Подскажите 1001 способ покончить жизнь самоубийством! Прямой суицид... Что ему противопоставить?
 Все к черту! Уже было... Природа не терпит вакуума, если мы его не заполним, то опять займемся истощением тела Человечества. Всего Человечества. Надо представить Мир Единым, каждый протекающий процесс – частью Единого процесса, плана, инцинировки, перетекающей в неуправляемую лавину событий, когда одно событие накладывается на другое, другое на третье, третье на четвертое и т. д. Взрывы в Испании связаны с иракским кризисом, связанным с событиями в Таджикистане, Афганистане, связанные с Аркаимом, связанным с Шамбалой, связанной с масонами Европы, связанные с масонами США, с Бушем, показавшим в действии свастику, колесо смерти, так возвращаемся к колесницам, к Месопотамии, приближаясь к карматскому раю, оттуда к исмаилитам, оттуда к Кавказу, все это сопровождается запахом нефти, газа, хитрыми глазками Чубайса, видевшими вблизи лысину Горбачева, провозгласившего открыто Новый план...
 Моя голова пухнет. Как все удержать вместе, как не разбить связь всего со всем? Разбив все на куски, раз и навсегда, мы теряем истину целого, истину Единого Бытия. Голова сейчас взорвется после тяжелого рабочего дня и от этих мыслей... Надо немного расслабится, хотя это не решит ничего, но надо подготовить мозг к все новым цепочкам мысли.

2.

 Количество не всегда переходит в качество. Так и груз современной науки, который, дробясь, создавая все новые и новые свои ячейки, оплодотворяя их, делает само понятие науки пустым и неестественных, вводя лишь в нашу жизнь внешние формы технократического процесса, приводящего к все большему дроблению сознания. Герменевтика сознания в таком случае действует по принципу «моя область и все». С дальнейшим развитием позитивизма и привязанности человека только к «своей области», исторический процесс может окружить Человечество непосильным грузом в условиях ускорения времени в современном мире, и этот груз может просто задавить собой жизнь человеческого вида и привести к его гибели.
 Я заказал себе чашечку эспрессо. Не люблю пафосные кофейни, эти паутинные сети по всему городу, в которых сотни, тысячи людей вертятся. Продавец и покупатель – оба теряют ценность, их меняют, как перчатки. Если бы не Саня, который мне наливает бесплатно кофе, я бы, наверно, не ходил бы сюда. Кофе пить хочется.
 Саня стоит за кассой и обслуживает посетителей. Вот одна мажорная девушка в кожаных сапогах на шпильках и в большой кепке. Потом парень в обтягивающих джинсах и в обтягивающей майке, похожий на гея или просто гей. Дяденька в очках, представитель какой-то фирмы, менеджер среднего звена, наверно, держит в руках газету с очередным обманом. Две девушки в модных бриджах и белых просвечивающихся рубашках. Можно разглядеть их нижнее белье, если оно есть, или смотреть на выпуклую грудь и выпуклые соски. Они разводят руками, будто актеры театра, а, разговаривая, открывают губы так, чтобы они казались эротичнее, готовыми к принятию, но никак ни к восприятию... Сане скучно, он ждет окончания работы, чтобы пойти на музыкальную репетицию своей группы и взорвать там воздух подчинения, уйти на время в мир музыки, влить в нее все свои эмоции, все переживания.
 Мы все так в своих ячейках томимся, делаем вид, что все происходящее вокруг нас не касается. Хочешь себя изменить, – меняй вместе с собой весь мир! Другого пути нет. Другой путь – суицид, самоубийство и убийство Человечества. Если хочешь добиться лучшего, – будь готов жертвовать, будь готов к большим переменам, к переменам масштаба Вселенной. Боязнь увидеть мир по-другому может привести к губительным последствиям, менять ментальность – есть неизбежность Жизни во имя Жизни.

3.
 Смотрю телевизор. PR. Я бы поверил, но глаза открыты больше чем надо, да и обстоятельства постоянно утверждают обратное. Слаженные фразы, изменение и фальсификация истории. Манипулировать человеческим сознанием с помощью СМИ стало делом совершенно обычным. Как выборы могут быть демократичными, если на PR, информационную машину затрачивается огромные количества средств? Как может быть выбор демократичным, если выбора как такового нет?
 Манипуляция массовым сознанием сводится не только к обману, но и к переводу зрения с реальности на отдельные моменты или просто уход от реальности. Очень просто увести внимание человека с очевидной проблемы на выдуманные информационной машиной проблемы, созданные для отвлечения от естественных проблем. Так, к примеру, когда речь заходит про Ирак, нам с экрана говорят про «строительство демократии», но совсем молчат про то, что нефть в Ираке западные фирмы уже поделили. Говорят, что иракцы не благодарны Японии за то, что она выделяет энную сумму денег на «реконструкцию» Ирака. Какие они не благодарные, захватывают пленных японцев, требуют вывести войска со Своей территории. Интересно, сколько акций получила Япония? И лишь жестом «свыше» выделяет деньги на «реконструкцию» – ничтожная сумма по сравнению с планируемыми денежными выигрышами от нефти и реализации своего продукта в данном регионе. Так давайте лучше поговорим о том, как США со своими собачками обворовали Ирак, как национальное достояние отдали западным корпорациям. Это демократия? Сколько людей уничтожили? Можно много книг писать о строительстве «демократии» в Ираке, но это не меняет сущности, а именно то, что вся кампания Буша была не ради иракского народа, а ради определенного узкого круга людей. А борьба с оккупантом – не террор, а великое национально-освободительское движение. Террористы – США. Наше государство далеко не ушло. Что такое терроризм? Разве новая реформа ЖКХ, продажа с/х земли, закон об экстремизме, запрет митингов – не есть террор? Следуя закону об экстремизме, каждый человек недовольный режимом власти объявляется террористом. И этот закон не является показателем террора самого государства?
 Противно мне слышать об американском прихвостне бен Ладене, анти-герое. Противно слушать президента с его постоянной демагогией о терроризме, о союзе с матушкой Америчкой. Кто высказывался в России о том, чтобы столицей был Брюссель? Не столица ли ваша Вашингтон или Тель-Авив? Терроризм... терроризм... терроризм... терроризм... Довольны? Войска НАТО в Средней Азии, в Прибалтике, далее Грузия, Украина.... Москва? Воюйте с терроризмом дальше!
 Противно. Сделаю себе чаю и пойду включу музыку. Вот и диск Rage Against The Machine. Как противостоять молча машине террора? Вставай страна огромная! Готовься к Революции, если желаешь Быть!


4.

 Монитор включен и смотрит на меня, как наглая шлюха в своем вызывающем мини. Клавиатура жаждет мои пальцы, или, может, они ее хотят... Эта информационная эротика в формате word всегда смотрит девственно и невинно. При вводе первых букв ощущаешь кровь и напряжение при каждом движении, при каждом вздохе после написанной фразы. Как же быть, когда монитор смотрит вызывающе, а винчестер переживает менструальный цикл? Cooler не охлаждает пыла, не убивает страсть. CD-ROM и RWCD-ROM ждут, когда их матки наполнятся всякой дрянью после актов лазерного поражения...
 Я отпиваю глоток вина и смотрю в монитор. Начинаю писать свои мысли, свои переживания, волнения. Броуновское движение моего мозга доходит до взрывоопасного уровня энтропии, сердце тахикардично бьется при вводе смыслообразующих букв. Азот смешивается с подкожным глицерином, образуя внутри организма доходящий до серой массы головы нитроглицерин.
 Готовлю нитроглицерин, готовлю средство самообороны. Все в голове превращается то в нитроглицерин, то в тротил, то в дымовые шашки, то просто в молотов коктейль...
 Оружие – способ защиты. Отменные рецепты по изготовлению взрывчатых веществ можно найти где угодно, только надо поискать. Можно найти «Поваренную книгу анархиста» или просто зайти в интернет, или даже посмотреть «Бойцовский клуб». Мы все находимся во взрывоопасной зоне, т.к. капиталистическая система является таковой, то мы должны иметь право на самозащиту в любых ее проявлениях. Оружие, таким образом, превращается не в способ террора, а способ защиты и самосохранения. Если ничего не остается, кроме оружия, то его применить необходимо. Это не насилие, а ответ. Взрывы и физическое уничтожение капиталистических магнатов – естественная борьба населения за свои права. В применении террористических акций против правительств виноваты сами правительства. Но при всем при этом организованное сопротивление не должно перерастать в индивидуальный террор, а вести борьбу на всех флангах, всеми методами. Индивидуальный террор – крах организованной деятельности. Любое организованное левое сопротивление должно быть готовым перестать быть сопротивлением в любой момент и перерасти в движущую силу, которой оно по сути и должно являться. Социалистическое противостояние капиталистической власти – авангард и движущая сила организма жизнедеятельности общества. Победа неизбежно ведет к тому, что власть попадает к авангарду сопротивления, но власть этого авангарда фиктивна и направлена на материальное улучшение и нравственное развитие народа, не меньшинства, владеющего огромными капиталами, с его животным классовым фашизмом. Власть – не цель, а способ, без которого невозможна какая бы то ни была деятельность.

 Я чувствую, что крутясь в этой системе ценностей вечно, я сойду с ума. Мне нужен отдых. Мне нужно на время уехать из любимого мной города, мне нужно сбросить с себя усталость и нервное перенапряжение. Я просто схожу с ума...

5.

 Ты внедряешься, словно невинная девственница, потом превращаешься в Грааль желаний, чтобы развратить и развеять то необычное таинство, стремясь присудить его только себе и никому другому. Лица, вроде, те же, но что-то с ними произошло... странно... Все тоже. Но почему-то смешно смотреть на этих гномов, словно слова самого графа де Габбалиса оказались неожиданной правдой, но несколько в другом измерении. Нужно, наверное, гномам прочитать лекцию по теологии, чтобы они смогли обрести бессмертие, которое не всем материям дано... Каббала – зачатки Бэкона и Декарта? Или время играет в постановочные роли театра разных эпох: от египетских до животно-американских... Остается лишь право оружия массового поражения. Почему мы его не используем, или мы на уровне чувств ускользнули в другое пространство? Кто знает – тот не скажет, тот лишь предположит, но при этом построит Новую Эпоху...
 Я стоял и смотрел на закат... Какой прелестный! Зачем ты меня кинула, бросила? Разве ты не знаешь... А вобщем, какая уже разница? Ты там, встречаешь кого-то, с кем-то проводишь вечера, гуляешь и улыбаешься... Да вот только улыбка у тебя слишком надуманная, фальшивая, как девственность Бритни Спирс... Ты пытаешься забыть меня, как кошмарный сон, но я являюсь тебе во сне и наяву... Ты проклинаешь меня, и я это чувствую.... всем нутром своим я чувствую твою ненависть ко мне, всем нутром я чувствую твою любовь ко мне... Я знал заранее... Но боялся, и боюсь сейчас.... я – твоя тень и твой сумрак, твоя радость... я твое вино и твоя кровь... уходи, убегай! Я приду, словно кровь Христа... и отречения Петра будут земными слабостями, земной болью... А я то выше... ибо кровь пролилась не из-за отречения... Отречение я сам предсказал, я сам построил все...
 Какое солнце! Это поля Родины, это деревья и природа родной земли, это огонь моих вен. Я растворился в этом закате, а ты избегаешь даже мысли обо мне. Ладно... Я давно уже изгой... Мне не суждено быть покойной плотью, ибо дух терзает, ибо пассионарность так и прет, жаждет движения и познания. Этот мир слишком меркантилен, эти души лишком бездушны, эти лица слишком безликие, эти сердца слишком бессердечные, что мне искать среди них? Тебя?
 Ты ушла, отдалась слабости... никто из нас не признает открыто свою вину, хотя свою я готов признать, исписывая сотни страниц тетрадей.... Но перед тобой, когда я слышу, что ты стебешься надо мной, что ты издеваешься, я начинаю уходить от своих мыслей и предположений, и начинаю отвечать на твои провокации... к чему они приведут... К чему твоя профанация приведет? Я себя ненавижу! Но ты... знала бы... могла бы.... Ты... Как я тебя люблю! И ненавижу...
 
 
Часть II.

1.

 Все к черту! Позвонить бы тебе... Звоню... твой голос... трубку кладу, не сказав ни слова. Я же не знал, что ты мне три дня подряд звонила, что и этим вечером позвонишь... Ты захочешь встретиться. Зачем? Понимаю... Увидимся...
 
 Я решил выйти и купить вина.

 Зачем терзать меня? Зачем насиловать мое и так воспаленное воображение?

 Я не хочу писать больше, но я пишу, я сажусь и изливаю свои переживания. Пишу о том, что было, и что могло бы быть. Буйные мысли перетекают из одной в другую, воспаляют цепь воображений и реальности. Иногда реальности воображений. Пишу и развиваю то, что могло бы быть. Не держи меня во власти стандартов, они более надуманны, чем мое воображение.

2.

 Краков, ночь, темно. Выхожу с ней из ресторана, чтобы прогуляться. Я вспоминаю ту, что там далеко пытается меня забыть, ту, что бросила меня беспощадно, как бросают порванные куклы. Бросила с презрением и ненавистью, хотя я знал, что она будет мучаться потом... Она говорила, что не хочет знать меня, и в те минуты я видел ненависть и презрение, а презрение и унижение убивали меня. С каждым днем я становился все более похожим на пациента психбольницы, и мне нужно было вырваться из этого колеса смерти, мне нужно было забыть ее, т.к. она беспощадно била и терзала, обнажала клыки и прогоняла. Ладно...
 Я вышел с другой из ресторана. После водки и вина прогулка была хорошей затеей. Мы оставили наших спутников, и пошли бродить. Она заходила несколько раз в какие-то клубы посмотреть кого-то, мне было все равно, я больше всего хотел гулять...
 Темно... Вот и еврейский квартал. Зачем мы сюда зашли? Что это? Ночь. Мне сразу стукнули в голову слайды пражских кладбищ и собраний, глиняная чума и заклинания раввинов. Средневековая Европа. Она стоит в красном длинном шарфе, в темном пальто. Все так темно и этот шарф, словно красная нить заговора между Краковом, Прагой, Парижем, словно дорожка, перетекающая из эпохи в эпоху, словно сеть, такая яркая и незаметная сразу, объединяющая все храмы и руны, пирамиды и Эйфелевою башню. На заборе за ней узоры со звездами Давида, звездами земного и небесного, божественного и дьявольского, и она... она смотрит своими карими глазками, полными тревоги и нежности, желания и грусти. Картина. Темно на улице Широка, и она... Картина маслом. Живая картина Средневековой Европы. Я будто перенесся в Средневековье, оказался в еврейском квартале после страшной чумы, перед неизвестным... От ее улыбки у меня мурашки побежали по телу, в ней столько тревоги и желания, мистики и заклинаний, нашептывания ритуальных ритмичных стихов-молитв транса, ее шарф и уста все в крови младенцев и эмбрионов, не познавших жизни. И тогда у меня в голове проскользнула одна лишь мысль, почему-то именно так и в такой форме: «И тогда я понял, что она еврейка!». У меня это вызвало панику и эйфорию, желание и мистику, отречение и сакрализацию, притяжение и отторжение. Неужели она меня специально привела сюда, чтобы наложить на меня завет? Нет, мне это не нужно... Она хочет мне вручить какую-то тайну... Или это просто происки Мадлен Олбрайт, пражской масонки?
 Она мне говорит, но не словами, хотя сама этого пока не знает, ей поручено мне передать первую главу. Что же потом? Эти эзотерические волны проникают каким-то непонятным образом в меня. Через кожу, через глаза, через легкие, воздухом, светом, всем... Мои волосы – тысячи антенн, пальцы – два десятка приборов восприятия подземных течений...
 Сумасшествие...
 Мы пошли дальше. Вот и синагога. У входа большой рекламный плакат с надписью на иврите «Ихуди полон», т.е. польский еврей и изображением еврейского мальчика. Боже мой! Я точно очутился посреди мирового заговора. Краков и Прага всегда вызывали ощущение масонства и оставляли след мистического ядра, точки фиксации божественной сферы. Я посмотрел на нее. Все та же улыбка. Я подошел поближе и поцеловал. Это первый поцелуй, который она хранила до дверей синагоги, того самого, которого избегала до этого момента. В моей голове снова прозвучали слова: «И тогда я точно понял, что она еврейка!» Что ей от меня нужно? Что мне от нее нужно? Она взволнованно посмотрела на меня, в ее взгляде чувствовалась нежность и страх... Страх чего? Я ощутил дрожь в руках, мышцах ног и спины. Надо идти отсюда, а то со мной может что-то произойти. Что именно – я не знал, но я чувствовал что-то страшное, скрытое. Быстрее, пойдем лучше в бар посидим, а то я могу потерять трезвость ума, потерять время, вернуть несколько сотен лет или даже в одно мгновение изменить историю тысячелетий, переписать и направить в другое русло, но только для себя, тогда это общество отречется от меня, припишет мне клинический диагноз... Может, они были бы правы...

3.

 Я не знаю, правильно ли я тогда сделал, что решил побыстрее пойти в бар, уйти от неизвестного. Иногда мне кажется, что я что-то упустил, оставил и ушел, и меня терзают мысли о возможных таинствах, скрывающихся там, у тех ворот. Шестым чувством я ощущал нечто непонятное мне доселе, но и ушел я поэтому. Это утешает, ибо возможность потерять себя в мистике еврейского квартала не прельщала меня. Я здесь в своем городе, я далек от тех минут ужасного и таинственного, коварного и дьявольского.

 Я иду от метро до дома. Холодная весна. Ветер продувает меня, дождь бьет по лицу, смывает напряжение тяжелого дня и новых проблем, разногласий, ссор и усталости. Иду по инерции, думаю и рассуждаю вслух, сам с собой. Диагноз? Какой и почему? Просто иду и рассуждаю. Раздваиваюсь, растраиваюсь, начинаю понимать нутром Единство в трех образах, семи чувств, миллионов граней и одной смерти. Тучи серые и сиренево-фиолетовые покрывают небо от горизонта до горизонта, от края до края видимости, расстилая на небе перьевые одеяла для падения вверх, сквозь небо на землю...
 Я иду и сливаюсь с окружающим миром, ибо чтобы его познать со всех сторон, надо слиться с ним, но как потом отделиться? Надо ли это? И что именно надо? Смогу ли остаться самим собой, слившись со Всеединством? Зачем оставаться самим собой? Выбор между менять и не менять, константой и деформацией, регрессом и прогрессом, сакрализации прошлого или будущего, имитации вечного и проходящего, - выбор существования самого человека. Будет ли он?
 С Ленинского, если смотреть в сторону противоположной Московской, у Жукова, горизонт смотрится таким красивым и впечатляющим, когда закат разливает свою алую кровь на перину облаков и перемешивает цвета, будто на мольберте, готовясь написать новую картину. Одна картина на горизонте, в жизни, другая пишется от впечатления на бумаге или на абулафии (компе), когда пережитое исполняется музыкой букв. Еще одна картина, когда два тела, горячих и пылающих сливаются в одно целое при свете заката, будто обряд на капище крематория, будто транс медиумов в храме Соломона...
 Я представил свою любимую, и мне ее захотелось увидеть, обнять, прижать к себе... Но она далеко, и хотя я ее видел сегодня, но сейчас, именно сейчас, я, тревожно вздрагивая, думаю о Ней с такой нежностью и любовью... Я горю от желания, я горю от любви на расстоянии...
 Прихожу домой. Все как обычно. По телефону все не скажешь, все не объяснишь. Сажусь за клавиатуру, и передо мной открывается файл, я вглядываюсь в буковки и продолжаю нанизывать сутру на сутру, буковку на буковку, радость на печаль и печаль на тревогу. Все как обычно...



Часть III.

1.
 Вверх по ветру, по струям воздушных течений уплывала птица, улетала. С нею рядом летела другая. Под напряжением вен, по трению воздуха, огонь усиливал сгорание, но сгорали они вместе, ведь туда неизбежно все приведет. Одна телом держала другую, другая путь определяла. Они забыли о том, как на Земле их называют, забыли о том, как за ними охотились, они уже в другом измерении, в ином состоянии.
 Как же они удивились, когда узнали, что сказки о сильфидах оказались лишь сказками. Тут было много другого, того, что словами не описать, но можно ведь создать новую систему понятий, но сейчас им это было не нужно, они еще не вышли из той.
 Они долетали и сгорали, как мотыльки, долетевшие до костра. При этом растворялись во всем. Как счастлив и несчастен человек, что он там, на Земле не знает об этом!
 Улетая по ветру, куда вели магнитные бури, куда тянут струны начала, все смотрелось, как и прежде, но как-то не так. Мозг или его отражение, видели все не картинами, а ощущая непосредственно объемность окружающего. Какой-то новый сенсорный орган включился в работу, откуда он взялся? Картины превращались в многогранные, но при этом охватывались сразу, всеобъемно. Слух воспринимал все и сразу, но не заботился о разложении на отдельные фразы и смыслы. Все окружающее ощущалось всем существом, неразделимым и единым.
 Вот и оно... Ослепительный свет... Что там?...

2.

 Я вошел в большие ворота каменного замка. На дверях была высечена сура из Корана куфических шрифтом. В дверях меня встретили два охранника в длинных юбках. Их длинные черные вьющиеся волосы блестели от оливкового масла, запахом которого пропиталась вся окружающая атмосфера. Одежда была выкрашена в индиго, которое оставляло темно-синий след на их бронзовых телах. Глаза были обведены арабской тушью, защищающей от ослепительных лучей солнца. Каждый из них держал в руке кат, который старательно пережевывал, иногда подправляя пальцем правой руки за щекой.
- Саляму Алайкум! Вас уже ждут!
- Ва алайкум ас-салам!
 Винтовая лестница была темной, скользкой и пыльной. Когда я поднялся наверх, я выдержал паузу, чтобы отдышаться и громко, чтобы все слышали, сказал:
- Ас-саламу алайкум!
- Ва алайкум ас-салам! – прозвучал в ответ мне хор голосов.
 Я обвел взглядом комнатку, куда я был приглашен. На самом почетном месте сидел имам Йахья, вокруг него расположились его советники и гости. У каждого в руках была палочка наркотического растения кат. Во время разговора все жевали его и лишь изредка доставали полиэтиленовый пакетик, чтобы туда сплюнуть остатки.
 Меня усадили недалеко от хозяина и дали свою порцию ката. После пяти дней жевания подряд, я так влился в йеменскую атмосферу, что для меня стало обычным как процесс жеванья, так и долгое сидение по-турецки много часов подряд. Я находился в состоянии перманентной прострации по отношению ко времени, которое для меня определялось не часами, а периодом дня или ночи. Я стал терять ощущение времени, ожидания. На свои часы я уже почти не смотрел.
 Разговор, который вели собеседники, перетекал плавно то от политики до религии, то от религии до истории, то до поэзии или племенных разногласий. Я следил за присутствующими в зале, пытался фиксировать в голове темы их разговоров, тетрадь я не стал доставать, т.к. это могло смутить беседующих.
 Вслушиваясь в речь, я осознавал всю архаичность этого арабского диалекта, этот корень семитских языков, истоки древних религий. Что ищут ученые в Йемене? Не истоки ли иудаизма, которые столько лет искали в Палестине? Не начало ли легенд о Ное и Аврааме?
 Не далеко ли от этого замка сокрыты корни истории, корни религий мира? Я жую свой кат и постепенно переношусь в мир намного больший, чем эта просторная комната с турецкими коврами и запахами масла, ката и кофе. Мне подали чашечку черного йеменского кофе, как дорогому гостю, тогда как слуги пьют “гишр”, напиток из кожуры кофейных зерен. Черный крепкий кофе без сахара. Зерна вначале выжигают до угольного состояния, горящего искорками, потом перемалывают специальной деревяшкой в бронзовом чане, и каждую чашечку готовят отдельно на раскаленном угле.
 Я представляю знамена: черные, красные, зеленые в руках арабских воинов, несущихся на своих боевых скакунах. Их кривые кинжалы блестят, словно улыбки боевой эйфории под палящим аравийским солнцем. Словно в лихорадке два войска сливаются в единую смесь...
- Дорогой гость, - перебил мои рассуждения имам Йахья, - мы рады приветствовать вас в своей стране. Расскажите немного, если желаете, о вашей. Как там относятся к исламу.
 Я начал рассказывать о том, что в нашей стране есть тоже мусульмане: татары, дагестанцы, башкиры и др., что мы все живем мирно и все представляем одну страну. Он спросил меня о целях моего визита в Йемен. Я ответил, что я изучаю арабскую культуру и мне очень интересна эта загадочная страна.
 В голове моей пронеслись страницы истории. Царица Савская предстала передо мной во всем своем величии. Тонны золота сверкали на раскаленных песках, старые рукописи на древнеамхарском открывали немного тень с прошлого, но и в тоже время запутывали и ввязывали историков в пучину написания и переписания истории...
 Разговор затянулся. У меня оставалось пять часов до самолета в Москву. Поэтому я решил провести их с пользой – отоспаться, потому что уже трое суток, как я почти не спал. От полевых исследований днем до обработки их вечером тянулись мои дни и ночи...
 Утром меня ждал самолет, который должен довести меня до столицы... Йеменские сказки остались позади, или это был просто сон?
 Взять бы с собой немного ката!
 
 Я проснулся в Питере. Посмотрел вокруг. Недопитый чай, разбросанные листы и раскрытая книга Амина ар-Рейхани «Арабские монархи»...

3.
 
 На голове шляпа с пером, в ножнах шпага. Накручиваю себе усы и стремительно смотрю вперед. Достаю свой мушкет и стреляю. И аббат, и гасконский задира, и четвертованное чучело из сена. Та миледи, что издевается и играет, как с куклой еще не знает своей участи. Может меня застрелять, убьют на грязной и сырой дороге во время шабаша ведьм, но точка отсчета уже есть. Я Монфокон де Виллар. Меня назовут тысячами имен. Тысячи перевоплощений одного и того же. Я буду пировать в осажденной крепости в облике четырех храбрых бойцов, я буду жечь ведьм в своих невинных словах. Сожгу инквизицию и всех этих тварей, разорву на части энциклопедии лжи. Размажу кетчупом лицо Джоконды, вместо глаз вставлю ей пивные пробки и никотином замажу губы.
 Миледи, что приняла образ госпожи Бовари, что приняла потом и образ мстительной нимфы падет под грозным топором истины.
 Я разливаю вино и пью, смакуя кровавую истину. Макая перо в свою кровь, чтоб написать прощальное письмо, а потом исчезнуть, чтобы вернуться в новом облике. Раскрываю книгу, я не знал с чего начать и зачем начинать, но пуск был нажат, стрела была пущена.
 Такие милые яйца Фаберже. Как они прекрасно разбиваются об камни, как разлетаются в разные стороны осколки! А это что? Аааа! Это же святоша царь Николай II... Руки у него и так в крови, зачем кетчупом мазать? Просто можно разорвать его портрет на куски и использовать по назначению. Что там еще впереди? Какие уродства общества?

 Вот и вечер, надо идти отсюда встречать где-нибудь алый закат. Прихвачу с собой вина, чтобы лилось потоками, струйками от неба до вен и от вен до горизонта. Что принесет с собою эта полоса, красная нить прекрасного танца...

4.

 Используешь, как используют зубную щетку. Иногда превращаешься в одноразовый шприц – устройство одной лишь цели, использованное другими без твоего ведома. Накладывают ошейник, обертывают его визитками, пластиковыми карточками, виртуальными деньгами, кодами, шифрами, отпечатками пальцев, кнопками вызова и устройствами подслушивания. За стеклом появляются перекошенные рожи. За стеклом реалити-сука. Дом построенный по проекту отвертки в мозгу, мешающий его и вырывающий. Какая идиллия!
 Пиявки-чипы в мозг через телевидение и рекламу. Кровь сосет, как реактивный двигатель пожирает топливо. Но пяти литров не хватит и на ничтожную часть движения, падения, а не полета. Перевернут ли фокус или повсюду зеркала?
 С материнской печалью и тревогой смотрит природа на возведенный Вавилон. Дойти до небес, окунуться в потоки божества. Эти потоки везде, а они все равно строят на костях.
 Чудно и наивно глазеют на происходящие невинные глазки добреньких не смыслящих ничего соломинок, плывущих по течению и разбивающих своим напором и количеством плотины справедливости. Как все прекрасно устроено! Чудный день. Чудный вечер. Чудная ночь. Да вот только кто поймет, тот в тревоге и терзаниях будет возводить себе крест.

 Мое покрывало и след, оставшийся на нем, след лица моего будет вам памятью, памятью о спасении, памятью о несогласии и согласии, памятью и уроком, словом и делом, духом и вечностью. Я вернусь в тысячи обликах, в разных эпохах, и лишь, когда придет время, я приду таким, каким я есть.

5.

 Я встретил абу Нуваса с чашей в руках и спросил его:
- Ты пьешь запрещенный напиток?
- Запрещен он лишь тем, кто пить не умеет. Запрещен он тем, кто не знает, как пить. Посмотри на природу, она тоже пьет.
- Но в книге написано...
- Не спорю. Но книга – образы и шифр. Запрета полного не бывает, бывает лишь запрет запрета. Пойми же, что Ему незачем нас искушать. Я не могу представить Его играющим нашими чувствами, которые Он и создал. Просто, в совокупности все, что есть – частички отражения Его.
- Если ты так мудр, то почему пьешь и гуляешь и не напишешь толкования.
- Я видел многое, жил во дворцах и у бедуинов, жил у персов и арабов, и понял лишь то, что никому не нужна истина, потому что она приведет их к гибели. Поэтому я прославляю единственно правдивую любовь, или ее отражение. Я уже сам ничего не понимаю. Мир вам!

6.


Я перепутал дни и ночи,
Перепутал часы,
Забыл про время,
Дошел до отчаяния,
Ушел от всего...
Меня нашли голодным у метро,
Я не знал,
Я думал, что всего лишь пропал.
Пропал на время,
Чтобы вернуться огнем...
Какая злость меня пробирает, когда смотрю на витрины.
Какой стыд, когда наблюдаю за людьми на улицах.
Свиньи! Свиньи! Свиньи!
Страх! Страх! Страх!
Наряженная девушка до кончиков ногтей.
Наряженный парень – пидор.
Гамбургеры.
Толстые быки.
Что вам еще надо?
Это ли вам надо?

7.

 Я раскрылся, я затеял эту игру и хотел в ней проиграть, жаждал того, чтобы меня избили, чтобы кровь текла по моим векам, по губам... Я затеял все это и знал, что проиграю, проиграю и выйду победителем.
 Бей меня! Я раскрылся для удара, но жаль, что ты еще не знаешь... Я пришел как Спаситель, я вернулся и жажду крови. Пусть течет по моему лицу, по глазам.
 Это было похоже на задание – затеять игру, которую хочешь проиграть, начать войну, которой нет конца, начать историю без побед...
 Эстетический садомазохизм. Сумасшествие. Оно будет длиться, пока ты не устанешь... Тогда, я встану, посмотрю на тебя, а ты будешь ждать от меня удара, сильного, беспощадного... Но я вынес тебе нечто более мучительное – пощаду и спасение. Ты будешь в них вариться и сжигать себя...
 Я отвернусь и пойду, а ты будешь смотреть на меня глазами Иуды, но время уже не вернуть... Я уйду тихо и спокойно, величественно и тихо. Улыбнусь на прощание, и в моей улыбке ты увидишь жалость и пощаду. Я принес с собою спасение, а теперь мне пора, пора туда... Туда...
 Ты возненавидишь меня и страстно полюбишь. Кто сказал, что одно исключает другое? Ты поднимешь руки к верху и захочешь просить прощения, но ты знаешь, что ты его не достоин... Голос застрянет в глотке и только будет слышно рыдание, тихое и отчаянное.
 Зачем? Зачем руки били? Это ничтожество Каина...
 Мне не нужна Твоя пощада...
 Как не любить?
 Как ненавидеть?

Часть IV.

1.

 Мысли вертятся в голове. Мир утопает. Мир ничтожен. Сижу и смотрю на вид из окна. Горячий чай осточертел. Хочется послать все подальше и пойти куда-нибудь. Беру трубку телефона (как я его ненавижу!). Звоню... Нет, нет, нет никого. Что делать? Пойду и буду искать приключений. Каких, я не знаю.
 Проснуться голодным у метро.
 Уснуть на скамейке в парке.
 Найти случайных знакомых и пойти с ними пить.
 Гулять по крышам.
 Менять изображения и внешности людей.
 Поднимать и опускать то, что не знает того, что знаю я.
 Искать приключений.
 
 Все уже было. Было и вновь, впадая в депрессию, я ищу выход. Ничего не дает мне любовь, кроме терзаний и мук. Ухожу. Ухожу и от сук, которые только и хотят украсть у меня любовь. Перестаю задавать вопросы. Перестаю искать ответы. Иду себе и иду.

2.

 Кто ищет меня? Зачем?
 Мне светит луна, светлая и печальная, почти невидимая из-за яркости белых ночей. Дойду ли до нее? Ответ заранее ясен, поэтому его я не задаю.

3.
 
 «Дойду, - шепчет Вечность, - и коснусь твоих ладоней, твоей груди, чтобы уснуть на ней, или же прижать тебя, чтобы ты уснул.»...

4.

Приходит в белом. Уходит в черном. Смотрит.
 
 На улице было светло. Белые ночи все-таки. Немного прохладный ветер гладил кости и заставлял прикрывать грудь олимпийкой, закрывать повыше замок. Погода холодная для начала лета. Ее голос... От него еще больше в озноб бросало. Если ничего не остается, никак не объяснить, то, что делать?
 Он вышел прогуляться, потому что устал. Устал от всего. «Что ей еще нужно?» – подумал он. Любит ли она?
 Закурив сигарету, он шел по направлению к горизонту. Она где-то там. Что может быть лучше прекрасного вечера.
 Когда ничего не остается... Умереть? Глупо. Банально слишком. Где-то уже было. В каком романе? Неважно.
 Звонить? Сейчас не поможет. Да он и не хочет звонить. Этот прохладный ветер, только он в данный момент понимал его, уводил с собою, отвлекал.
 «Ты посмотри на этот дым. Дым тревоги. Дым.»
 Люди вокруг – смешанные тени. И это где-то было.

 «Дай мне уйти. Возненавидеть. Не тревожь меня одним лишь своим существованием. Зачем ты есть? Зачем я есть? Банально. Было.
 Убей меня, вонзи кинжал в мою грудь... было.
 Я так не играю.
 Я ухожу.
 Куда?»

Она приходит в белом. Уходит в черном. Смотрит.
И так целую вечность...


Часть V.

1.

 Я пришел домой совершенно бухой. По пути в мою берлогу, в мою маленькую уютную и жутко депрессивную комнатку, я ощутил потребность в прогулке до хаты пешком.
 Белые ночи. Темновато немного, но достаточно светло. Иду пешком, пошатываясь, пью пиво и смотрю на синее-синее небо. Поднимаю взгляд наверх и понимаю, что небо подо мной, но никак не надо мной. Я лежу и смотрю вверх. Я лежу на сырой траве. Странно. Час ночи, а я совершенно один лежу на влажной траве и наблюдаю. Если бы могла цель стрелы моего Амура понять то, что я чувствую... Но она спит. Она не знает и, может, никогда не узнает, что во мне твориться. Как это небо, на которое я смотрю глазами Болконского, вижу в нем небо Аустерлица, такое знакомое своими сражениями и кровавым баталиями, такое близкое и далекое. О ты, Наполеон, в своей ржавой треуголке, в своей обкуренной рубашке, поймешь ли ты это небо, эти течения, облака и синь?! Встанешь ли на колени перед тем, что было всегда выше тебя?.. Ты играешь и издеваешься, смеешься и шепчешь мне правду, боясь ее вымолвить.
 Я встаю со странным смехом. Откуда он? Я шатаюсь и смеюсь, смеюсь сквозь слезы, сквозь режущую тревогу, твою ухмылку на моем плече, твой взгляд в сторону от меня.
 Я рождаю интифаду под вечным небом. Я строю свой тарикат. Кто знает, к чему все приведет?
 Ты раскрасила мне ресницы. Раскрасила вены и разбавила пыльцой. Заварила на золотом огне смесь дьявольских насмешек. Потом влила в меня, улыбаясь и невинно смеясь. Ты – закон насмешки и Бытия, женственности и отчаяния. Я растворился в этих облаках. Я в них утоп... Я воспроизводил картины мира. Но понял, что все они – плод иллюзии и воображения, чувств и переживаний.
 Кто растворился в этом небе?
 Всем нужны сильные люди. Всем нужны люди, которые будут заботиться, но не те, о которых нужно позаботиться. Всем. А кто такие сильные люди на самом деле? Ведь бегающие, те что потеряли детскую наивность и мечту, те не поймут сути, а суть, как говаривал Маленький Принц Экзюпери, понимают только дети, ведь только они знают то, чего хотят. А мы? Понимаем ли мы то, чего хотим? Или просто строим разговоры, споры, ссоры, диалоги, трилоги, полилоги на каких-то непонятных вещах. К чему все?
 Не нужны изысканные стихи. Всех все достало. Всем на все забить. Так и живем по сей день. Так и существуем...

2.

 Смотрю на динозавров, нарисованных на стене в моей комнате. Открытая пасть пожирает меня, проглатывает и отрыгивает. Плакат с Че возвращает надежду, шепчет, что не все потеряно. Все возможно, все реально, только надо создать эту реальность, воплотить ее в жизнь.
 Штора закрыта, замкнутый круг давит. Я беру маркер и начинаю рисовать на стенах и двери, беру баллон и тэгаю, потом подделываю старые и надоевшие бомбы приторной краской. Где-то завалялся тюбик масла красного цвета. Беру и его. Надоедает, и я беру тушь и перо, рисую на обрывках бумаги.
 Рисую и пачкаю, мажусь и мажу. Контуры, конусы, линии, квадраты и круги. Тревога. С помощью бутылки не убежишь. Я на это и не надеюсь.
 Одним файлом тоже мало что изменишь. Но что-то назревает. Что-то готовится. Что? Слишком сильна машина полит-технологии и она управляет или задает споры и разногласия. В своей комнате я чувствую себя под ее колесами, под ее тяжким весом насилия и лжи.
 Устану, лягу на кровать, повернусь к стенке, уткнувшись в подушку, как страус в песок. Но изменилось ли что? Опять придет утро. Что оно с собою принесет?

3.

 Писать хорошо, но пора кончать маразм. Или не маразм. Решать не мне. Мысли мешались. Кто сказал, что они должны выстраиваться в цепочку или сюжет? Я не ставил целью создать сюжет или его подобие. Я нашел приют в процессе писания, излагая свои мысли, или то, что может ими стать, а точнее было ими. Но главное, главное найти приют в Жизни, отдаться ей. «Приюты и мысли» можно продолжать без конца. Все является ими. Отраженное в строках не все и им быть никак не может, оно даже не может отражать приближенно реальную Жизнь без механизма восприятия. Каждый может понять все по-своему, но стоит задуматься, является ли оно таковым?
 Не спешите закрывать «Приюты и мысли», не попытавшись обдумать то, что в них заложено. Маразм – тоже форма передачи. Понять сложнее, чем закрыть глаза и обойти.
 Иногда судьба превращается просто в инсценировку. Иногда нет. А иногда и то и другое имеют место. И третье, и четвертое. Моисей водил свое племя 40 лет. Только возникает вопрос: как он мог 40 лет водить по Синаю? Это же нужно ходить по кругу, ходить по кругу совершенно сознательно. А водил он их, если такое вообще имело место, с совершенно определенной целью, которую он знал, хотя, может, и не знал в какой именно форме. Может, и нас водят? И мы ходим по кругу, ходим, ходим, ходим...
 Все будет. Круг разомкнется. Золотой теленок будет взорван бочкой гексагена. Только не нужно строить из себя невинных девственниц. Все причастны...
 Искать надо приюта и в Жизни...