Хироувинд. 2 серия

Хироувинд.
2 серия. Дорогие сограждане.

Да, Лаэлиндиль возникла перед ними, завороженными повествованием, внезапно, как долг перед картежником. Подростки переглянулись – их учитель вытянулся, руки по швам, и преданными глазами уставился на жену. Ребята, хоть и оценили ее красоту, страшно удивились – как так можно робеть перед женщиной, да притом и женой? Даже Дорис осуждающе хмыкнула. Но, видно, семейные сцены были орку не внове, и Лаэ, несравненная Лаэ теребила край плаща, в то время как орочьи лапы висели расслабленно, а углы губ скрывали усмешку.
- Почему ты сорвался из дома, не предупредив, не посоветовавшись со мной?
- Ты была в Имменсхолде.
- Мог бы дождаться.
- Время не терпит.
- Что там у тебя?
- Бертран.
- О, опять... – Лаэ трагически возвела очи к темному небу. – Неужели сильные мира сего не смогут обойтись без какого-то... (она помолчала, мысленно перебирая ругательства, но, не найдя подходящего, продолжила) старого орка?
- Ты-то не можешь обойтись без меня, верно?
- Я?
- Ну, да. А нет, так возвращайся и надери уши близнецам, без тебя совсем распоясались.
- Уши?! А ты чем занимался?
- Да вот, ученики у меня... Решил подзаработать, ну, заодно, и тряхнуть стариной. Ты не стесняйся, присядь к нам, погрейся. Вот, специально для тебя взял...
- Что?
Орк достает из мешка бутылочку, протягивает жене.
- Перцовку?!
Ребятня прыскает со смеху, а Лаэ улыбается и качает головой.
- Если уж хочешь тряхнуть стариной, пошли вместе. Полезете через Гнилые Болота или наймете колдунишку из города Праха?
- Знаешь, я бы пошел через Меркенскую ярмарку, оттуда по Чистой реке поднялся до Лохдорфа, а там близко Магердорф, дальше – Листиг... оттуда и до Праха рукою подать.
- Во Фрехеит зайдем?
- Если и зайдете, то без меня. Ноги моей там больше не будет...
- Что верно, то верно. И все же, чем тебе не угодили дорогие сограждане? Ты же, помнится, так о них порадел.
- Замолчи, а то все домой отправитесь, тут недалёко.
- Э, нет, пусть дети послушают, им пригодится. Кстати, а зачем такой круг давать: Меркен, Лохдорф...
- Собираю всех наших. Жаль, Лара не будет.
- Боюсь, Имменсхолд не сумеет обойтись без такого советника.
- Тогда будем рассказывать по порядку, кому что больше запомнилось. Ты – начнешь, Саура из Меркена продолжит, Хангиг и Фрехлинг – в Лохдорфе добавят, Абгрунд и Бронн – в Листиге...
- Захотят ли?
- Конечно! А кто не захочет, за него я продолжу. Но сегодня – все спать! Мы с тобой, Лаэ, посторожим.
- Верно, а то они уже сидя уснули.

Ночь, потрескивает костер, два силуэта, обнявшись, сливаются в одну неясную тень, камера отдаляется, словно боясь подслушать их разговор, уходит за ветви, с которых падают комки подтаявшего снега. А поверх всего этого идут титры.

По раскисшей дороге движется забавная процессия: впереди, на гнедой лошадке – Лаэлиндиль, держась за стремя, топает Шверт, подростки бредут, уже не разбирая, где грязь, а где лужа. Один чихает, другой перхает, третий кашляет, четвертый роняет сумку, наклоняется за ней – падает шапка, ловит шапку – оскальзывается на глинистом склоне и оказывается по пояс в грязи. Его вытаскивают и продолжают путь. Останки первого снега истаивают по обочинам.

В Меркене их принимают за нищих и захлопывают перед носом ворота...
Тогда они пристраиваются вслед за повозками, прячась за тюками и вязанками, скрючившись, то семенят, то бегут, и проскальзывают незамеченными. Последними, не таясь, приближаются к воротам Лаэ и Шверт, но стража их отпихивает древками копий. Тогда Перси, отцепившийся от повозки, свистит в два пальца и швыряет в стражника грязью, остальные подростки вопят и улюлюкают. Дуроломы бросаются за ними вдогонку, но ребятня разбегается в разные стороны, одного стражника заклинивает между повозками, второй налетает на дородную поселянку и она принимается голосить. Лаэ и Шверт спокойно проходят.

Вечер. Тихая орочья семейная жизнь. Кухня, очаг, над очагом – котел, из котла торчит мосол, в котле варится нечто густое и жирное. Саура, размордевшая донельзя, одновременно помешивает ложкой в котле, чтоб не пригорело, и кормит младенца, а тот, не выпуская титьку изо рта, ловит ручонкой мамины бусы, болтающиеся над его головой. Вокруг очага, рискуя свалиться в огонь, носятся друг за другом орчата постарше. Поодаль, в полутьме, пьют и горланят мужчины. Вот один нетвердой походкой приближается к котлу, хватает мосол – и получает половником по лбу.
- Эй, Бронн, утихомирь дружков, а то уже за мясом полезли!
- Мол-лчать, женщина! Кто здесь хозяин?
- Я, Фрехлинг, я. И если ты не отойдешь от моей жены, клянусь своей шкурой, оборву тебе руки. Пошли, пошли, у меня еще в заначке тако-ое осталось... – обхватывает шатающегося приятеля и уводит подальше от котла с мясом.
Стук в дверь. Не слышат. Еще раз, и громче. Шверт колотит по двери ногами, и ему, наконец, открывают.
- Эй, что за шорох в ночи?
- Бронн? А почему здесь?
- Кто? Шверт? Это ты, огрызок счастья? Куда тебя опять понесло?
- Нет, лучше ты скажи, как здесь очутился.
- Здрассте! Так я тут живу... Женился. Саура всегда ко мне неровно дышала. Ну, а когда третьего родила, пришлось как-то узаконить... отношения.
- И сколько их у тебя?
- Кого? Сыновей пятеро. Три дочки, и, Догон его знает, за кого их выдавать, когда вырастут. В Меркене орков раз-два, и обчелся, а в глухомань – неохота.
- Ну, есть еще народ Бертрана в Уралтских пещерах.
- Да там одни люди!
- Да тем людям глубоко плевать, какой ты расы. Женщин они оченно уважают, потому как в них постоянный недостаток.
- Слушай, а ведь правда... пошли, выпьем, обговорим.
- Я не один.
- Кто еще? Жена, дети?
- Лаэ тут, а мелких дома на Инис оставил. Старшая, Лиссэ – в Имменсхолде, при дяде.
- А остальные – твои внебрачные дети?
- Ученики.
- Заливай крепче, чистокровные люди в такую погоду пешком не попрутся.
- Если я говорю, что ученики, значит – ученики. Долго будешь нас в дверях держать, или, может, в дом пустишь?
- Саура! Встречай гостей.
В освещенном проеме появляется массивный женский силуэт и ворчливым голосом вопрошает:
- Опять со всего Меркена пьянь собираешь?
- Саура... это не пьянь, это мы...
- Шверт! – кидается ему на шею, тискает, будто котенка, наконец, отодвигается от изрядно помятого ею орка, заглядывает в глаза. – Надолго к нам, или проездом? Бронн, ну, что стоишь, прими одежду, повесь просушиться.
- А я-то думаю: голос знакомый или послышалось?
- Фрехлинг!
- Он самый. Пошли, выпьем!
- Цыц, наглая рожа! Не позорься перед людьми...
- Ба, тут есть люди?
- Представь себе, да, это дети, если хочешь знать. Шверт, не удивляйся, у меня там чужие... понимаешь, я торгую, а сделки лучше обговаривать дома – и лишних ушей нет, и дешевле...
- И тебе доверяют?
- Сам расспроси.

Гости рассаживаются вокруг очага, хозяйка разливает по мискам горячее варево:
- Орочий супчик – побольше мяса, поменьше – крупы.
На самом деле, больше всего в нем костей, но гости не возражают, обгладывают мослы и ребра. Саура провожает перепивших торговцев до двери, делает им ручкой и закладывает дверь засовом. Младшие дети спят вокруг очага, старшие перезнакомились с учениками Шверта, идет обмен какими-то побрякушками. Дорис разглядывает хищного вида кинжал, прикидывает по руке, остается довольна.
- Сколько?
Юный орк лыбится и напоказ чешет репу.
- Три поцелуя.
- Да у меня деньги есть, заплачу.
- Не-а... или – так, или – никак.
Дорис кривится, но откидывается и подставляет губы.
- Один! – девушка старательно сморщивается.
- Два! – держать кривую рожу становится сложнее.
- Три! – орк долго не может от нее оторваться, и она, кажется, не возражает.
Потом, когда кинжал переходит к новой хозяйке:
- А как же ты?
- А я новый сделаю. Ну, когда в какую-нить кузню пристроюсь.
- Выгнали, или сам ушел?
- Сбежал он, сбежал! Хозяйскую дочь обрюхатил и сбежал, - вмешалась Саура. – Теперь вон из дома не выпускаю, а то еще попадется. Ты с ним поосторожнее, деточка, не наживи неприятностей.
- Ясно, - и Дорис окидывает оценивающим взглядом потупившегося парня. – А звать тебя как?
- Шроф.
- Подожми хвост и сиди смирно! – вмешивается отец. – Если все улажу, отправишься с ними.
- А ты разве сам не пойдешь? Бертран звал нас всех, - Шверт еще не оставил надежды.
- Нет, приятель, у меня четыре серьезные сделки в процессе, да и парни без меня, боюсь, в темницу сядут, только моего кулака и боятся.
- Фрехлинг, а ты?
- А мне – везде дом.
- Правильно, берите его с собой, иначе сопьется.
- А что Хангиг? Абгрунд?
- Сопровождают купцов. Как дорога подмерзнет, здесь будут. Подождете?
- Хорошо, и самим идти легче будет. За постой мы заплатим.
- Ты что, одурел? Лучше моих читать научи, и будем в расчете.
- Ладно, кого учить-то?
- Ну, Дотлих уже подрос, девочки – Шлау и Веисе, а уж Шрофа потом выучишь, в пути.
- Дорогим постой получается, ну да ладно, торговаться не буду.
- В конце-то концов, ты гильдейского сбора не платишь!
- Все, что надо, я давно с лихвой заплатил.

В воспоминаниях возникает весеннее небо в обрамлении серых камней, кустарник у входа в пещеру еще не покрылся листвой, и Фрехеит видно, как на ладони. Крошечные фигурки суетятся на лугу и в поле, а наш орк слушает, как железный слуга вещает голосом Бертрана:
- В древности на территории Хироувинда существовало всего два языка и множество их диалектов. Первый назывался латин, он имел широкое хождение, на нем велись международные переговоры, составлялись деловые бумаги и даже писались указания для механических слуг. На его основе возник Всеобщий язык Хироувинда. Второй именовался кирилликс, и он был тайным языком Стербендов. Наибольшую ценность представляют документы, написанные на кирилликс, хотя встречается иногда нечто совсем непотребное... Расшифровка одного текста дала описание... членовредительства...
- Взял хиг хига за хиг и выкинул нахиг, - вполголоса произносит Шверт и получает ощутимый щелчок по лбу.
- Рассказывать буду я, - заявляет Лаэ и поудобнее присаживается у огня. – А ты можешь добавлять отсебятину, только если что-нибудь упущу. Ясно?
- Да-да, конечно, моя госпожа...
- Так вот, когда этот огрызок вернулся, я была одна – брат еще осенью ушел, чтоб наняться к Аликсану Волканцу, ибо тот собрал великое войско и завоевал запад Хироувинда вплоть до реки Лауры, и осадил Имменсхолд, и нуждался в тех, кто сведущ в эльфийском волшебстве.
- Да, бросил сестренку совершенно одну, перед самой зимой, и ее счастье, что она не высовывалась в деревню, экономила прежние запасы, дополняя их разве мелкой рыбешкой из ручья, иначе ее бы, скорее всего, изнасиловали или насильно взяли замуж, что нисколько не лучше. К весне девочка уже голодала. Я могу понять, почему она бросилась мне на шею!
- Не выдумывай, все было пристойно...
- Не считая того, что я поселился в вашей пещере...

Орк заходит в пещеру, сбрасывает с плеч свиную тушу, железный слуга волочет еще одну.
- Коптить мясо умеешь?
- Нет, а зачем?
- А затем, что я ухожу – сначала в Меркен, найму двух-трех ребят для сопровождения, закуплю десяток вьючных гуаров, зерна и вина, да потащусь к Имменсхолду, бо Аликсаново войско прожорливо до безобразья, и награбленного золота у них сейчас больше, чем хлеба.
- Не уходи!
- Я обязан. Все золото, что у меня есть – не мое, и тот, кто ссудил мне денег, недвусмысленно пожелал, чтобы я стал поставщиком продовольствия для Волканского войска.
- Я отправлюсь с тобой.
- Там опасно, особенно для юных девушек.
- Не такая уж я и юная, по вашему счету!
- Неужели?
- Мне пятьдесят семь полных лет!
- Это при том, что живете семь-восемь столетий, вполне детский возраст.
- Много ты знаешь, орк!
- Много. Меня от жизни во дворцах с фонтанами и цветами не прятали...
- Меня – тоже! Я без малого тридцать лет в библиотеке над книгами просидела! Я бумажной пылью пропиталась, как моль! И теперь... теперь... все это никому и не нужно...
- А что – не нужно?
- Художественные образы и вторичные миры... тема дипломной работы...
- Ничего, однажды все вернется назад, ты поселишься в Имменсхолде...
- Вернусь, когда Элизия сдохнет. Поскорей бы!
- Да ты кровожадна, как орк.
- Она подослала наемных убийц, и мы с братом спаслись лишь потому, что были в частной библиотеке на другом конце города, проверяли цитаты и даты. Когда пришли домой, весь пол был залит кровью... Мать закололи в шею, отец пытался сопротивляться, и его зарубили мечом... раскроили тело от ключицы до пояса... Тетя, двоюродный братик, ему раздавили голову... все... не могу...
Лаэ расплакалась, и Шверт подхватил ее, прижал к себе, успокаивая, как маленькую, но ей надо было выплакаться – слезы умеряли горе и уносили ту напряженность, что возникла от необходимости молчать и таиться. Сжатые в кулачки пальцы распрямились, расслабились спина и плечи, помягчало выраженье лица. Орк поцеловал ее мокрую щеку, и она откинулась, взглянула из-под потемневших ресниц и подставила губы...

- Эгей, не передергивай! На тот момент мы целовались-то всего четыре раза, и зачинщицей была ты!
- Конечно. Ты то носился со мной, как с хрустальною куклой, то воспитывал, будто ребенка.
- Причина была. И вот, когда она прижалась ко мне...
- Да я поняла это раньше, походка у тебя изменилась.

...Орк отрывается от ее губ, аккуратно отодвигает девушку от себя, усаживает на лавку, а она тут же вскакивает и хватает его за руку.
- Чего ты боишься? Я некрасивая? Или я тебе не нужна?
- Ты прекрасна, и я люблю тебя, Лаэ. Но твой брат вряд ли обрадуется, что...
- Лариллан бросил меня!
- Все равно... никто не запишет в городские книги наш брак, и дети окажутся незаконными...
- Ха! За деньги что угодно будет законным!
- И ты даже не знаешь, что я...
- Потерял ногу? Почувствовала твою деревяшку...
- Обе. Понимаешь? Если только во Фрехеит узнают, да где угодно, рано или поздно разнесут по всем орочьим селениям, и мне туда путь закрыт. Нужен тебе изувеченный орк, которого даже сородичи гонят?
- Да ты никогда не был красавцем.
- И все же? Если ты скажешь – «не нужен», это будет вполне справедливо, а я все равно не перестану заботиться и не брошу тебя.
- Иди сюда, чудовище! – Лаэ отошла на середину пещеры и указала место рядом с собой. – На колено! (сможешь?..) Так... дай меч... Как старшая дама рода Айоли посвящаю тебя в рыцари (склони голову, кому говорю!)...

- Сложилась интереснейшая ситуация, когда старшей дамой рода оказывается юная дева. В этом случае она может возвысить до себя любого, чтобы вступить с ним в брак. Мудры были наши предшественники, ибо предусмотрели тот случай, когда последняя в роду остается беззащитной, и ей срочно надо найти себе опору, также, если она объявлена вне закона, и любой эльф из хорошей семьи побоится взять ее в жены, она, тем не менее, оставит потомков, способных восстановить почти прервавшийся род.
- А, так я был твоей опорой и осеменителем! Вот правда-то... Через сколько лет она выплыла...
- Да, хороша опора! Кто из нас полез в драконью пасть, я – или ты? И кто нас оттуда вытащил?
- А вы и драконов видали?
- Конечно. Что, интересно, было вышито на штандарте Волканца? Думаете, волк? Как бы не так! Он хотел быть не просто сильнейшим властителем в Хироувинде, он хотел быть единственным, как дракон, что за год съедает всю живность в округе. Но как был он волком, так волком и остался. И загнали его, точно волка... Но это случилось после Имменсхолда, а до этого я заработал на нем целое состояние! Целый год он стоял под стенами Великого города, целый год я подвозил ему продовольствие. Таких, как я, было пятеро, остальные не были нам конкурентами. Но между собой мы плевались...
- Помнишь Венэю?
- Да, дорогу в лугах...

Трактир, наш орк, на удивление трезвый, несмотря на изрядное количество выпитого пива, подзуживает старичка-попрошайку, зарабатывающего себе на жизнь диковинными байками. Старичок, кстати, забавный, этакий типаж народного сказителя в посконной рубахе, с бороденкой и в круглых очечках.
- А признайся, что нет Венэи, ты ее сам придумал, или кто-то другой.
- Зуб даю, своими глазами видал!
- У тебя зубов-то нету, да и дешево оно будет, зуб... ставишь голову?
- Голову?..
- Ее, родимую. Хочешь заработать сотню золотых кнайток?
- Уж лучше дражек! Волканцы нонче рулят.
- Будут и дражки. Ведешь нас ко границе с Венэей, вместе пересекаем ее, мы расплачиваемся, ты шагаешь назад. Если я не признаю эту вашу Венэю, голову тебе точно снесу.
- Хорошо, добрый человек.
- Я не человек и не добрый... выходим когда?
- Да хоть сейчас. Вы только железных серпов побольше возьмите, и лемехи тоже неплохо б достать, там наши монеты не принимают.
Отправились в путь. Гуары, навьюченные всяческим железным сельскохозяйственным инструментом, Лаэ на легконогой лошадке, остальные – пешком. Орков лошади не признают, или сбросят с себя, или сдохнут. Железный слуга перебирает лапами, вертит башкой – запоминает дорогу. Старичок шагает ходко, будто молодой, песни поет, истории загибает, а орки, что ни день, то мрачнеют. Не видно Венэи, вокруг одни леса да болота.
Вот приходят на поляну, вечереет уже, справа еловый лес чернеет, в нем уже ночь, слева – луга и болота в дрожащем летнем мареве, посередине – дорога. Старичок сбрасывает с плеча котомку и садится на кочку.
- Подождать надо.
- Чего?
- Когда вход откроется.
- А скоро оно будет?
- А когда – как. Можно неделю прождать, а можно – сразу пройти.
- Ждем... ну, если обманешь!
На дороге возникает темное пятно, оно приближается, впереди скачет всадница с белыми развевающимися волосами, позади нее топают вооруженные до зубов разбойники. Орки так и подскакивают на месте, хватаются за оружие. Разбойники со свистом и воплями несутся на них. Шверт ловит старичка за шкирку и заносит над ним меч. Тот уже онемел со страху, только губами побелевшими шамкает.
- Ты на нас разбойников вывел, ублюдок?
Кто-то дергает орка за рукав. Шверт оборачивается и видит девочку лет пяти в веночке из лесной герани и луговых васильков. Она манит пальчиком и идет в сторону луга.
Шверт отпускает старика и делает знак, чтобы все следовали за ним, делает шаг, другой – и оказывается посреди бескрайнего поля, под жарким полуденным солнцем. Остальные вскоре тоже стоят рядом с ним. Между путниками и ночным лесом вырастает переливающаяся, как мыльный пузырь, прозрачная стена. Преследователи уже близко, и все видят, что внешность разбойников полностью повторяет их собственную: всадница как две капли воды похожа на Лаэ, ее сопровождают орки – один к одному, Шверт и его спутники. Не хватает лишь очкастого старичка. Вот-вот пересекут границу Венэи... Но, как только всадница подлетает к поляне, ее образ начинает течь, расплываться, дробиться. Точно так же истаивают образы орков.
- Вот и славненько, - улыбается старичок. – Кабы вы меня зарубили, духи изрубили бы вас. Венэя воителей не пропускает...
Орк достает деньги и начинает отсчитывать сотню золотых монет с изображениями дракона. Ссыпает в мешочек, передает старику.
- Слушай, друг, а, может, пойдешь с нами дальше? Ты же знаешь дорогу, и был здесь не раз...
- А что, и то дело... в гостях хорошо, коли дома нету. Идем.
Подхлестывая гуаров, норовящих остановиться и попастись, отряд движется дальше – под полуденным солнцем, обливаясь потом, жмурясь от золотого сияния пшеничных полей. Девочка в веночке идет впереди, как ни в чем ни бывало, за ней – старикан в очечках, следом Лаэ ведет в поводу гнедую лошадку, дальше, пыхтящей толпой – наши орки.

- Эй, Шверт, про шершня забыл! – Саура сунула в рот обкусанный чубук трубки и раскурила ее от лучинки.
- Ну, так ты расскажи.
- Ладно, если что забуду – напомните. Значит, идем по дороге, жаримся, солнце поругиваем. И вдруг – ж-ж-жи! – сверху. Летит такая штуковина, размером с ладонь и на меня сесть примеривается.
- Нет, на меня, - перебивает Фрехлинг.
- Наверно, - успокаивает их Шверт. – Когда он над нами кружил, все одно и то же подумали.

Да, летает шершень, круги сужает. Старичок вверх поглядел, прищурился: «Ты не вейся, черный воро-он, над моею голово-ой...» Орки не поняли, при чем здесь вороны, думают, перегрелся старый на солнышке. А тот остановился, достал из-за пазухи трубочку, кисет, стоит, набивает ее табаком, пальцем утаптывает. Шершень заинтересовался, вокруг деда летает, только что через плечо не заглядывает. И тут – пых в него дымом. Насекомое обалдело и чуть на землю не кувыркнулось. А в него снова – пых! Зажужжал обиженно, отлетел подальше, в конец обоза. Там Саура, закричала, давай руками махать. Шершню только того и надо, удовлетворенно жужжа, он вошел в пике совсем близко от ее уха, и орка отшатнулась. Шершень взмыл и зашел с другой стороны. Дедок подбежал, сует ей в руки трубку: «На, дыми посильней!» Кашляет орка, но дымит старательно. А старикан уже опять впереди, и оттуда отгоняет шершня. Пожужжал тот недовольно, сделал разворот и улетел.
- Не ругайтесь более, - старичок говорит. – Тута это не любят.

Пыхнула Саура, как тогда, сощурилась на дым.
- Вот она, плата за наши ругательства, - Шверт на трубку указывает. Дрянное пристрастие, нюх портит, и денег кучу съедает.
- И впрямь, ничего хорошего. Хочу без нее, а не могу, с мужем драться начинаю, и детей бить почем зря. Ну, кто зверя лесного помнит?
- Да все, наверно, такое чудо трудно забыть.
- Вот ты и рассказывай.
Фрехлинг задумался, потер перебитый нос и начал.
- По полю весь день шли, длинный день, я думал, там ночи вообще не бывает, но, все ж, село солнце, как раз когда подошли к лесу. Дед говорит: молчите и переднего из виду не теряйте, иначе заблудитесь. Ну, замолкли, пошли по лесу. Девчонка в веночке впереди шагает, и вроде как подросла, лет пятнадцать на вид ей дать можно. За нею – дедок, мы – следом, скоты наши вьючные совсем устали, только что не колени не валятся. Молчим, под ноги да на переднего смотрим, ну, а я малость задумался и за корень ногой зацепился. Упал и заорал... да не столько от боли, сколько от обиды – надо же, все перешагнули, а я споткнулся. Сижу, ногу вывихнутую держу, а старикан подбежал и ладонью мне рот зажимает. Остальные тоже вокруг столпились, переглядываются и молчат.

И вот, в глубине леса возникает шум, трещат, ломаются ветки, и вылезает на тропу чудо – на высоких ногах, горбатое, с рогами о двадцати отростках и мордой губастой и горбоносой. Фыркнув, бесцеремонно подходит к Фрехлингу, бьет его копытом – легонько так, в нос, и тот без сознания валится навзничь. Старик испугался, но загородил собою незадачливого орка, смотрит на зверя осуждающе, головой качает. А у рогатого глаза дурные, будто у пьяницы, потянул он опять носом и к деду за пазуху лезет. Достал старикан кисет из-за пазухи, отдает чудовищу. Так, вместе с тряпкой, оно весь табак и сжевало. Лезет опять. Тут Лаэ нашлась – вытащила сухарь из мешка, улыбается чуду, манит его вглубь леса. Чудо опять фыркнуло, но, делать нечего, пошло за ней. Шверт схватил, было, ее за пояс – куда, пропадешь ведь! – но она ехидно улыбнулась ему, дескать, без сопливых справимся. Не успела скрыться за деревьями, как возвращается, уже без мешка. Смеется в голос: «Пошли, непутевые! Я по всей поляне рассыпала, он их долго собирать будет». Фрехлинга орки до края леса на себе тащили, там привал сделали. Вправили ему ступню, на морду водичкой побрызгали – очухался.
- Венэя крикливых не любит, - самодовольно сообщает дед, а девушка в веночке кивает, поддакивает.

- Пожевали сушеного мяса, запили... вобщем, запили изрядно. Не то, чтобы совсем в стельку, но весьма хорошие были. И тут...
- Ага. Зачесались.
- Не-ет, не зачесались! Запрыгали, начали одежду срывать. А под ногами – будто ковер шевелится. Меленькие насекомыши, но кусаются – прям как звери.
Да, сползаются муравьи на орочью стоянку, забираются пьяным под одежду, и жгут, кусают. И все больше их там. Ползут черными волнами, задние на передних напирают, по головам лезут. Опомнился старикан, выхватил бутылку с выпивкой у одного, вылил на землю. Потом – следующую, и так – все, что еще оставалось. А орки пляшут, из одежды тварей кусачих вытряхивают. А если бы не прыгали, то заметили бы, что насекомые сползаются на те места, что политы спиртным. «Бежим отсюда!» - похватали котомки, растолкали скотов, и с того места убрались. А муравьи уже были заняты другим: одни собирали комочки земли и сухие травинки, пропитанные дармовой выпивкой, другие только маршировали к месту раздачи, не отвлекаясь на путников. На новой стоянке досыпали вполглаза, все боялись, что кусачие твари к ним повернут.
А утром проснулись с распухшими мордами и жесточайшим сушняком. Тяжко вставать, но надо, пошли. Снова поля, снова жгучее солнце. Воды мало осталось, только старик говорит – скоро деревня, не бойтесь. А ее все нет, и нет. И эта, в васильковом веночке, не останавливается, идет, подолом колышет, и кажется, что не ступает она по земле, а плывет над ней вместе со знойным маревом. И стала она будто старше – уже не подросток, не юная девушка – взрослая женщиной со статной фигурой, так что Шверт даже задумался – может, в пути прошли годы? Чего только не почудится с больной головы! А воды мало, а пить хочется. Ну, хоть бы лужа! И лужа появилась. Посреди пыльной дороги, широкая, черная... и без воды. В ней оказалась густая жирная грязь, и по этой грязи прыгало нечто мелкое и противное, шестилапое, с длинными тельцами и без крыльев, и было этих тварей столько, что вся лужа, казалось, ими заполнена.
- Надо же, нам жарко, а они веселятся!
- Не веселятся, - отвечает дедок. – Подыхают. Это водомерки, жили в луже, пока вода в ней была, а теперь вода высохла, и дождь нескоро пойдет, так что всем им каюк.
Лаэ тут встрепенулась, хвать мех с водой из рук Хангига, и весь в лужу вылила. А воды оставалось глотков на десять, не больше. Маленькими лужицами расплескалась она по грязи, никакого толку. Шверт на Лаэ чуть не с кулаками бросился, остальные обступили эльфу, молчат, но видно, сильно не одобряют. А она плечами передернула, говорит: «Им нужнее, а мы перетерпим». Шверт схватился за голову, взвыл: «Лучше б ты дома сидела!» Повернулся и хотел дальше идти, но видит – лужа водой до краев наполнилась, водомерки по ней скользят. Остальные тоже это заметили, смотрят угрюмо – из грязной лужи пить неохота, а глотки совсем пересохли, и тут дедок им кричит: «Эй, глядите, вон там – деревня!» Подняли головы – точно, близко она, почти пришли.

- Когда до колодца добрались, все, что с нами случилось, показалось смешным, а тогда – что ты, я придумывал, как бы Лаэ покруче насолить, чтоб не своевольничала больше. Да!
- Ты лучше скажи, как пытался скотов прикупить, чтобы зерна увезти больше!
- М-да, не вышло. Они говорят, вы скотину не холите, она у вас быстро сдыхает – не дадим! Странные люди. И не то мне показалось странным, что у них все из дерева, а железа – совсем чуть, только то, что на хлеб выменяли, а что при этом никто не голодает, и поля такие, с непривычки заблудиться в них можно. Говорят, в Венэе зимы нет, только лето... Земля странная, черная и жирная, как навоз.
- Да, и люди тихие, не ругаются, не дерутся. Вобщем, зачарованная страна.
- А на всеобщем наречии мало кто говорит, все по-своему, не понять.
- Знаешь, на каком? На кирилликс, я тогда уже изучал, и слышу – есть слова знакомые.
- Наверно, это те самые Стербенды.
- Вряд ли, они вообще без железа живут, ничего не изучают, так – в поле трава.
- Но ведь хорошо живут, тихо, сыто.
- Правда. Но, знаешь, я б не хотел там остаться... День-два, неделя – еще ничего, но больше! Со скуки повеситься. Не люблю я этих волшебных стран и их зачарованных жителей, какие-то они... не настоящие. Особенно проводница наша.
- А что – проводница?
- А то, что, когда мы дошли, она стала беззубой старухой.

- Не пойму одного – при чем тут сограждане? – удивилась Дорис.
Лаэ усмехнулась.
- Пусть сам расскажет.

- Вот, в то лето мы ходили в Венэю еще два раза, и на хлебе для Волканского войска заработали больше тысячи золотых. И решил я вернуться домой.
Вечер, за окном угасает долгий закат. Комната на постоялом дворе, одна на всех, без кроватей, только соломенные тюфяки, брошенные на пол, да стол у окна со скамьей, привинченной к полу. Лаэ отчищает плащ от пыли и пятен, орки спят, кроме Шверта, который, разложив деньги по стопкам, пытается сосчитать.
- Девять дюжин по дюжине и еще восемь дюжин... Десять дюжин по дюжине – это дюжина десятков дюжин... Значит, девять дюжин по дюжине...
- Разложи по десятку! – вмешивается железный слуга голосом Бертрана.
- Хиг тебе! Я всю жизнь дюжинами считал!
- Ну и дурак. Делай, как проще, а не так, как привык. Помнишь таблицу?
- Помню... а я вот сейчас тоже таблицу сочиню – для дюжин. И, знаешь, мне проще – в твоем результате надо взять десятки и разделить их на двенадцать с остатком, то есть – количество десятков помножить на пять и разделить на шесть с остатком... А остаток удвоить и прибавить те единицы, которые были в твоем результате... Вот, к примеру, семь раз по восемь – пять десятков и шесть единиц. Умножаем число десятков на пять – получаем двадцать пять, делим это на шесть – четыре, и единица в остатке, единицу удваиваем, прибавляем оставшиеся единицы, получаем четыре дюжины и восемь единиц... Просто!
- А как представишь трехзначные числа?
- Точно так же... Сто тридцать два: тринадцать десятков и две единицы. Тринадцать умножаем на пять и делим на шесть, то есть двенадцать делим на шесть и умножаем на пять, получаем десять, остается единица, которую умножаем на пять, делим на шесть, но пять так и остается в остатке, удваиваем, получаем десять, прибавляем оставшиеся две единицы, получаем полную дюжину, итак – десять дюжин и еще одна, итого – одиннадцать дю...
- Все! – закричал Бертран, и динамик, вмонтированный в робота, загудел, словно охотничий рог. – Делай, что хочешь, только молчи, а то у меня совещание... то есть – совет... а ты мне мозги заплетаешь...
- Угу! Приказ понял, исполняю.
К утру монеты разложены на восемь маленьких кучек и одну большую, и Шверт, с покрасневшими от недосыпа глазами, выдает каждому из сопровождавших его орков жалованье, а остальное ссыпает в свой кошель, завязывает и пристраивает на пояс.
- Теперь мы с Лаэ идем во Фрехеит, а вы – как хотите, можете с нами. Работы хватит на всех.

Полдень, то самое захолустье, где когда-то бегал Шверт босым и голодным орчонком. Теперь он строит дом, и даже не просто дом, а нечто весьма прочное, надежное и с узкими окнами, да и то – в верхних этажах. Люди и орки трудятся в поте лица, сразу понятно, за хорошие деньги. Одни таскают камни, другие обтесывают, третьи мешают раствор, а местные жители стоят и глазеют. Шверт и Лаэ наблюдают за строительством с видом, как минимум, эльфийской знати – не подступись. Железный слуга, побегав вокруг стройки, возвращается к ним.
- Зря, - говорит он Шверту. – Строишься в этом селеньи. Здесь тебя недолюбливают, завидуют богатству. Это – раз. Второе: такой дом следует строить на господствующей высоте, тогда любой десять раз подумает, прежде чем напасть.
- Глупости, - самоуверенно заявляет Шверт. – Вместе отбиться проще, чем в одиночку, мои соседи меня защитят.

Дом достроен, мастера и рабочие, увязав денежки в пояса, расходятся. Восемь орков, бывших спутников Шверта, подходят к нему.
- Слышь, хозяин, мож, мы останемся – дом-то большой, грабителям какая приманка...
- Нет, не стоит, народу много – сами защитимся.
- Ну, как знаешь, как бы потом не пришлось пожалеть.
Уходят.

Осенний вечер, в доме тепло и уютно, поленья в камине потрескивают, а Шверт сидит, скорчившись, и сквозь зубы ругается. Лаэ подходит, обнимает его за плечи.
- Что с тобой?
- Ой, дурак, какой я дурак, что пешком столько ходил... Болит – перемогаюсь, и дальше... А теперь, боюсь, как бы снова не обезножить. Ты совсем лечить не умеешь?
- Не умею. Моя специальность – овеществленное воображение, вторая реальность.
- Жаль. Придется на Распадок лезть... Там в тайнике есть какие-то склянки. Авось, что пригодится.

Распадок, Шверт и Лаэ карабкаются по камням, поднимаясь все выше. Орк делает знак обождать и, привязав веревку, спускается в неглубокую расщелину. Раскидывает камни, вытаскивает мешок. Привязывает к веревке, и тут... Над головой проносится крылатая тень. Виверна! Зверюга делает разворот, спускаясь ниже. Расщелина узкая, ей не пролезть, но там, наверху – Лаэ.
- Лаэ, быстро, ко мне! – напуганная эльфа соскальзывает по веревке, и вовремя – хищница приземляется на край скалы и заглядывает вниз. Шипит, смрадное дыхание чуть не повергает эльфу в обморок, а орк ругается в ответ и швыряет в оскаленную морду камнем.
Виверна отшатывается от края, хлопая крыльями, и тут новая тень проходит над ними. Вторая! Вот влипли, так влипли...
- Что теперь делать будем?
- Надо подумать. Так просто они не отвяжутся – будут ждать, пока вылезем. Одна надежда – если поблизости какой зверь прошмыгнет, они отвлекутся... да только надежда-то слабая, если эти твари живут поблизости, живности никакой не осталось. Был бы тут железный слуга...
- А почему ты его не взял?
- Еще чего! Он за всем подсматривает, а потом докладывает Бертрану. Помнишь Венэю? Там Бертрановы люди уже побывали, и на железо так цены сбили, что в последний раз мы едва не в убытке остались.
- А теперь мы погибнем. Тут ни воды, ни еды...
- Давай лучше в мешке поглядим – может, что пригодится.
Развязывает мешок, вытаскивает по очереди склянки:
- Вот незадача, каракули какие-то... Не всеобщий и не кирилликс, а не пойми что.
- Эльфийский! Дай мне, я прочту.
Передает склянки по очереди, Лаэ читает.
- Зелье увеличения силы... старое, смотри, отстоялось... вот – для оздоровления, а это – от гноящихся ран... явно, человек составлял, а на эльфийском подписывал, чтобы собратья не поняли. Зелье полета, невидимости...
- Бесполезно, на орков магия не действует.
- Зато действует на эльфов. Дай мне!
- Нет уж, давай до конца разберем.
Лаэ уже сама роется в мешке и вытаскивает склянки и свитки. Читает:
- Свиток удавшегося обмана, приворотное зелье... ты им пользовался? А это – что? – с самого дна достает кольцо с сапфиром. Заворожено смотрит, потом поднимает взгляд на орка: - Откуда оно у тебя?
- А разве не твой брат мне его подарил за спасенье?
- Брат? Да это перстень Элизии, от него магией во все стороны тянет!
- Ну, не знаю... Никакой Элизии не видал. В драке мне по башке шарахнули, очнулся – перстень на веревке под рубахой болтается.
- Так ты его не надевал?
- Нет.
- И правильно. А то я уж подумала, что...
- Что?
- Что ты им навел на меня чары.
- Но я не умею.
- А уметь и не надо. Перстень Элизии сам привлекает сердца всех к тому, кто носит его. Она создавала его две сотни лет, питала магией, творила над ним заклинания, и потом...
- И потом?
- Захватила власть в Имменсхолде. Остальное ты знаешь.
- Ну, так возьми, и покажи ей, где драконы летают.
- Нет. Не надо... я не хочу стать тираном. Мне не нужна толпа одураченных, завороженных этим кольцом... Мы победим честно.
- Для начала надо как-то выбраться отсюда. Слушай, давай сделаем так...

Виверны топчутся по краю расщелины, периодически ворча и шипя друг на друга. И тут в одну из них летит камень. Сверху. Тварь оглядывается – никого. Снова камень – в другую. Эта подскакивает, хлопает крыльями и шипит. И опять первая вздрагивает от удара, но уж тут решает, что во всем виновата соседка, и с утробным ворчанием двигается на нее. Вторая хлопает крыльями, но не успевает взлететь – первая вцепляется ей в шею. И вот уже виверны дерутся, сцепившись, как бездомные псы, мартовские коты и бойцовые петухи, вместе взятые. Шверт тихонько поднимает голову над краем расщелины: зверюги заняты друг другом, можно идти. Вылезает. Никакой реакции с их стороны. Но разве он так просто уйдет, когда обеих тварей можно убить? Выхватывает меч и срубает голову той, которая сверху. Вторая, сбросив тело товарки, кидается на него. Увесистая каменюка проносится мимо Шверта и распластывает виверну по скальной площадке. Не успевает та скинуть со спины нежданную ношу, как лишается головы. Шверт вытирает меч от густой черной крови, но не успевает вложить его в ножны – еще одна крылатая тварь заметила в скалах живность и входит в пике.
- Лаэ, лети за подмогой! Быстро!

Сразу, как Распадок остался за спиной, зелье полета перестало действовать, и Лаэ чуть не сверзилась с порядочной высоты, а уж невидимость кончилась много раньше, и теперь бегущая девушка представляла легкую добычу для любого мало-мальски серьезного хищника, но, к счастью, все обошлось. Орки долго переругивались, кому идти, словно нарочно, долго собирались, под конец, толпой, галдя и размахивая кто чем, поперлись в Распадок.
Картина маслом и сыром, то есть, по цвету, скорее, дегтем и кетчупом... Называется – «Не дождались». Три трупа (виверн) в красочных позах – у первой башка снесена напрочь, сдыхая, она завалилась на бок, судорожно изогнув полураспахнутое крыло, у второй морда снесена наискось и висит на куске шкуры, лапы раскорячились и тело припало к земле, третья... третья напоминает тушу в обработке мясника-неумехи, перепонки крыльев изрезаны и порваны, грудь и брюхо исколоты так, словно их пытались нашпиговать салом, да шпика в запасе не оказалось, а из пасти торчит обломок меча (острие выглядывает чуть ниже затылка). Поодаль, привалившись к скале, словно отдыхая, орк – одежда порвана и в крови, веки прикрыты, в левой руке – кинжал, а в правой крепко зажата горловина драгоценного мешка. Обломок меча лежит рядом. Лаэ бросается к нему, пытается привести в себя, но тот приоткрывает глаза, видит рожи соплеменников и, застонав, снова проваливается в беспамятство. Эльфийка разжимает его пальцы, берет кинжал и разрезает изодранную одежду. Орки стоят рядом и с любопытством наблюдают за этим, но кто-нибудь воды бы хоть предложил! Лаэ требовательно протягивает руку, но все пятятся и качают головами. Наконец тот, кто старше, снисходит до объяснений:
- Понимаешь, госпожа, он ведь сам виноват – это раз. Никто его не просил со зверьем биться. А два – это то, что мы, после того, как увидели, должны его убить...
- Вы что – очумели? Что вы такого увидели? Шверт избавил селенье от соседства виверн, а вы его смерти хотите?
- Да нет, госпожа, не поэтому... Понимаешь, многие и раньше догадывались, что у него с ногами что-то не то... а теперь – увидели, поняли. Есть древний закон – калекам в стае не место. Можем – убить. Но можем и попросту выгнать. Но с условием – все его имущество достается нам. Ты согласна?
- С чем, с вашим дурацким законом?
- Об этом тебя не спрашивают. Дай нам убить его и возвращайся в свой дом, или – пусть живет, а дом со всем, что в нем есть, останется нам. И уходите, чтоб вас тут близко не видели!
- Так значит, имущество или жизнь? Такой выбор предлагают разбойники.
- Все, хватит болтать, выбирай!
- Пусть живет...
- Ключ!
- Что?
- Ключ от дома!
...

Холодный вечер, ручей, расцвеченный желтой и алой листвой, морщит налетающий порывами ветер, Лаэ отмывает кровь и грязь со своего возлюбленного (раны уже перевязаны, пусть и не слишком умело), укутывает его в свой плащ, выпаивает ему какую-то склянку, предварительно перечитав надпись на привязанной бумаженции.
- Ты же замерзнешь... – Шверт пытается протестовать, но Лаэ шикает на него почище виверны:
- Молчи уж, позорище! Видел бы ты себя нагишом...
- Что, так плохо?
- Конечно! Когда брюхо отрастить умудрился?
- Ничего, похудеем... нищими снова остались... зачем ты меня при них раздевала? А? Ведь предупреждал же...
- Прости... как увидела тебя... там... в крови... вокруг – эти ящерицы... виверны... все советы забыла.
И, расплакавшись, утыкается носом ему в плечо.
- Ладно уж... как пришло – так ушло... денег не жалко – заработаем, и дом еще лучше отстроим, жалко – слугу железного не вернуть, он меня истории начал учить, знаешь, как интересно! Да и помог бы до нашей пещеры добраться, а то скоро совсем стемнеет, боюсь, не найдем.
Кто-то продирается сквозь подлесок, позвякивая всякий раз, как ветка с размаху бьет его по боку. Ну, конечно, кому же еще! Блестит, как надраенный котелок, вещает Бертрановым голосом:
- Наконец-то, нашлись! Нет, чтобы предупредить, куда собрались, а еще лучше – с собой эту штуковину взять – ведь сама же идет, рук не оттянет! И куда вы теперь – ни оружия, ни вещей, ни припасов, ни денег... Ладно, вон, в занавеску увязано – все, что отыскал... Эти идиоты передрались, я им добавил... Переодевайтесь скорей, и пошли!
Только Лаэ начала развязывать узел, как опять затрещали кусты. Железный слуга подскочил и, заслонив собой эльфу и орка, принял боевую и оч-чень угрожающую стойку. Из подлеска вылезли шестеро подростков.
- Не гони нас, мастер Шверт...
- Мы – не так, как они...
- Мы – на твоей стороне.
- Понимаешь, я понял, что это несправедливо.
- Да, и мы не будем так жить. Завидовать... Мы пойдем с тобой, и сами себе заработаем деньги. Много денег. Как ты.

Шверт покачал головой. Неожиданное и не слишком желанное подкрепление – как их прокормить, прежде чем хоть чему-то полезному научатся?
А тут – опять шумит камыш, деревья гнутся. Теперь уже вылезает с другой стороны знакомая нам компания – семь ребят и девушка, что сопровождали Шверта в Венэю.
- Эх, и здорово же твой дом полыхает! Черепица во все стороны брызжет.
- Саура, вы откуда?
- А все оттуда... Деньги у нас были, вот и решили стать биваком поблизости, подождать, пока твои сограждане тебя не прогонят. Об заклад бились, когда это случится – до первого снега или после. Я проиграла... Теперь надо бы поскорей работу найти, а то насижусь я голодной...
- Иди за меня замуж, – вставил веское слово крепыш Бронн. – Я тебя прокормлю.
- А дети пойдут – и детей прокормишь? Нет уж, когда заработаем, как мастер Шверт, на такой же трехъярусный домик, да все отстроимся рядом – кто против нас? Вот тогда и поженимся. Понял?
- Ясно... Мастер Шверт, а ты-то как думаешь – сможем столько добыть, ежели не разбоем?
- Д-думаю... см-можем... – Шверта уже вовсю трясло от яда виверны и в голове мутилось от жара, несмотря на все выпитые снадобья. Последнее, что он увидал прежде, чем потерял сознание, было отражение на выпуклом боку механического слуги языков пламени от разгорающегося костра.