Знамение

В сумерках к берегу речки спустилось трое всадников. Маленькие степные кони, купленные у ногайцев, хорошо подходили для дальних походов.
Выбирая место для переправы, Пепелюга привстал с седла, опираясь ногами о короткое стремя, натянул тетиву лука. Лошадь не дрогнула, её не испугаешь свистом стрелы.
Не услышав никакого крика, монах успокоился.
– Почудилось. Мелькнуло что-то. Думал, крался за кустами.
– Может, леший следит за нами? – спросил шёпотом Колояр, послушник, едущий рядом.
– Кто его увидит в траве, идёт вровень. То ли ветер качает рогоз, то ли нечистая сила! Сгинь. Пропади!
На том берегу реки вдруг запылал огонь, который, срываясь снизу от земли, плыл по воздуху, метался среди деревьев.
– Вот и божественная обитель! – обрадовано произнёс Пепелюга, – за два дня пути добрались без убытка и изъяна. Найти бы не топкий брод в темноте.
Не расчёсанная борода монаха путалась в полах не опоясанной рясы, свивалась с широкими рукавами, он живо обернулся, подрясник, шитый в талию, с наглухо застегнутым воротом и длинными узкими рукавами, слегка затрещал по швам.
Благо задняя часть седла на крупе лошади давала возможность свободно повернуться всаднику во время стрельбы или сабельного боя. Врасплох не застать.
Пепелюга не раз пристально вглядывался в молчаливого боярина.
Встречая его каменный взгляд, тревожно думал: “Что у него на уме?” Стремясь снять подозрения, сказал с вздохом:
– Вот и монастырь. Желаешь, Зеленя, сразу свидеться с игуменьей Анастасией, либо подождём до утра?
– Переправимся для начала на тот берег.
– Строгая игуменья, – не ведаю, как нас встретит, – задумчиво произнёс монах, – а раньше к тебе хорошо относилась.
– Как умер дядя Всеволод, она стала другой.
– Не говори так, с детства бываешь в этих местах.
– Дядя Всеволод мне заменил умерших родителей. Тоскую по нему.
– Это правда, он тебя любил, как родного сына. Но и игуменья тебя ласкала.
– За её ласку мне теперь надо платить. Нет у меня близкого человека кроме тебя, Пепелюга.
– Спасибо на добром слове. Ты мне дорог. Жаль, что умерла моя дочь Елица. Мне так хотелось вас поженить.
Боевые кони не боялись воды. Привычно вошли в холодный поток с белесым туманом и вскоре выбрались на песчаную косу.
– Господи! Иконы нет, неужто в воду уронил! – вскрикнул в страхе Колояр, – ощупав пустую кошелку у седла, – разве её теперь сыщешь! Течение здесь быстрое.
– Теперь эта река стала святой! – мрачно заметил Пепелюга.
– Не будет завтра нам удачи, – усмехнулся боярин, – эта икона, я слышал, исцеляла от недугов.
– Ты хотел этой иконой вернуть рассудок Полонее? Напрасно, ей уже ничем не поможешь. Прошёл уже год, как девица помутилась умом. Даже святые стены не оберегают. А ведь благодаря старцу Даниле в этом лесу уже двадцать пять лет стоит пустынь. Скольких отверженных жён и дочерей здесь нашло вечный покой. Слава об этих местах идёт по всей земле.
– На то божья воля! – неопределенно ответил Зеленя, вспомнив, что ему тоже двадцать пять лет, и пришпорил коня.
Когда чёрные тени всадников в свете луны растворились за деревьями, Микула, разжал стиснутые зубы. Сильно болело израненное плечо. Стрела воткнулась глубоко, задев мышцы.
Он встал, слегка пошатываясь, кровь текла на рубашку.
Рядом пели взахлёб зяблики. Звучные голоса раздавались с веток. Радовались с ними и другие певчие птицы, что свили гнёзда из сухих травинок, прутиков и стебельков мха. Под их рулады Микула дошёл до верного коня, привязанного к дубу. Конь не заржал при виде хозяина, а лишь слегка топнул передними копытами и потянулся головой к нему.
Красивый чёрный мерин Микуле был подарен воеводой Астрахани за верность и отвагу из записанных и заклеймённых лучших коней, предназначенных “для княжеского обихода”. Не побоялся воевода отдать коня стрельцу.
– Найди мою любимую дочь Полонею, – чуть не плача просил воевода, – украли её, когда она гуляла возле терема у реки. Сдаётся, крымские татары пронеслись по лугу. Пытали на дыбе торговца Албазиза. Он клялся и умолял не истязать. Говорил, держа руки кверху, взывая к Аллаху.
“Настоящий татарин русскую девушку увезёт в Золотую орду. Родственникам хвалиться. Богатую свадьбу сыграет. Дочь твоя красавица. Нельзя отца оставить без подарков! Сколько дней прошло, как твою дочь украли? Два месяца! Зачем так далеко конь гнать? Я твой друг, надо табун лошадей – продам. Крымчак – татарин ненастоящий, ненадёжный. Коней бережёт. Русским не продаёт. Спать ложится, а оружие и доспехи не снимает. Как думаешь, почему? Война скоро. Посольство где крымского ханства? Скачи в Москву. Мне говорили, там твоя дочь”…
Вздохнул воевода и продолжил:
– Ты, храбрый воин, будёшь моим зятем. Целую крест – Господний престол, на нём сохранился жар от сердца Христа. Дай-ка, сынок, я обниму тебя. – Растроганный воевода прижался к богатырской груди молодца. В голубых глазах застыли слёзы. – Стар я сам отправиться на поиски. Успокой мою душу. Разорвётся от боли и печали.
Следы Полонеи затерялись. Целый год ездил Микула по дорогам и весям. Расспрашивая, не скупился на дары. Девушка ему снилась ночами. Микула любил дочку воеводы.
Трое путников постучали в ворота монастыря.
Стражники, факелами осветив лица всадников, приказали сдать Зелене и Колояру, не мешкая, оружие, после этого впустили их во двор.
 – Я ждала тебя. Как поживает киевский князь Михаил Олелькович? – спросила вкрадчиво игуменья Анастасия, держа свечку, осенила многократно крестным знамением угрюмого молодого гостя. – Готов ли он стать наместником Новгорода?
– Матушка, вдова Марфа будет рада его решению, к лету состоится свадьба назло московитам. Князь Иван для нас господин, но не государь! Он не царь, сам платит дань татарам.
– Какие ещё новости ты привёз для Казимира? – апостольник и клобук прикрывали лицо монахини. Лишь нос, рот и глаза слегка подчёркивали облик женщины.
– Плохие вести, матушка, простой народ ругает бояр Борецких за предательство.
– Ты тоже боярин, как тебя понимать?
– Матушка, я крепко всего верую в Исуса, Господа истинного и животворящего.
Игуменья вздохнула и покачала головой:
– А как же быть с девушкой, которую мы здесь тайно держим? Она вскорости отдаст душу Господу.
– Не терзай меня.
– Выполни мою просьбу, и я молитвами верну её к жизни. Разве ты забыл, какой пышущей здоровьем она выглядела раньше. Не девушка, а ангельский цветок!
– Ради этого я должен убить князя Ивана!
Игуменья приложила палец к губам. Старческое морщинистое лицо отодвинулось от свечи, словно напуганная светом голова змеи.
– Тише. Враги повсюду. Не могу же я везде расставить надежных слуг. Верить нельзя даже безмозглым птицам. Найдутся монашки – болтливые кукушки, разнесут по всему царству. Не даром к нашему монастырю приглядываются то тульские, то московские ищейки, рыщут в лесах как волки.
Забрезжил рассвет. Уединенное возвышенное место, окруженное со всех сторон водою и покрытое густым дремучим берёзово–еловым лесом, рано принимало розовые лучи на бревенчатые почерневшие от времени постройки. Под цвет зари засверкали на крышах лемехи из осиновых дощечек. Словно стайки рыб расплескались они светлой чешуей. Невысокие кельи и часовня были защищены от зверья заплотом из остроконечных брёвен высотой в несколько сажень.
Над скитом кружились сизые почтовые голуби.
Запрокинув голову, Зеленя смотрел, как стайка вьётся в поднебесье, блистая крыльями. Где же та голубка, с которой он отправил письмо игуменье о скором приезде?
– В библии написано, что голуби, известили людей об окончании всемирного потопа, – сказал подошедший Пепелюга.
Словно в подтверждение его слов, с высоты упало на ладонь монаха пуховое перышко, мягкое, тонкое и шелковистое,
– Как перо жар-птицы блестит! – обрадовался монах.
– В какой келье обитает Полонея? – измученный бессонной ночью, спросил боярин.
– Ты её не увидишь. Здесь запрещено общение. Впрочем, пленница стала заговариваться. Не понять её речи. Кто знает, может, её слова – бесконечная молитва. Но нам вскоре нужно будет удалиться из обители, чтобы не смущать монахинь.
Кельи стояли в ряд. В маленькое окошко можно было увидеть только одну келью. Уединение, тишина и покой исцеляли от суетной жизни. Монахини встречались лишь дважды в неделю на всенощной, в пустыне и мрачности в борьбе со страстями готовили себя для подвига духа.
Полонее послышался звон колокольчика или сердце так стучит? Она подошла к окну. Щебетание птиц манило выйти на крыльцо.
Глаза её видели совсем другой мир из прошлой жизни.
– Зайга, милая, сообщи Яну. Пошли ему голубку с письмом, что я нахожусь в высокой каменной башне на берегу моря, – кричала она со ступенек в небо.
– Кажется это голос Полонеи, – сказал Зеленя и побежал к кельям, втаптывая траву червлеными сафьяновыми сапогами.
– Нельзя туда, боярин! - закричал монах и понёсся вслед чёрным облаком.
Но Зеленя его не слушал.
Ветром раздувало взлохмаченные светлые волосы девушки. Она была в красном сарафане. На ногах лазоревые башмаки, расшитые золотом и унизанные жемчугом.
Зеленя приблизился к ней, упал на колени. Смотрел в красивое замутненное печалью лицо.
Но девушка его не замечала. Устремляя взгляд вдаль, молила непрерывно о помощи.
– О чём она говорит? Я не понимаю ни слова! Так её не постригли в монахини?
– Я тебе говорил, боярин, что она блаженная.
– Я её заберу с собой.
– Нельзя, боярин. Она ничего не ест. Ослабла. Надо тайно найти ворожею, чтобы игуменья не знала. Вот тогда и увози.
– Но как её оставить в таком состоянии!
– Спасётся, если уверует в Исуса Христа. Давно не подходит к иконам. Может, в неё вселился бес?
– Наверное, над ней надругались татары. Боится греха.
– Я не видел, чтобы она крестилась. Выглядит как еретичка либо колдунья. Держись от неё подальше, боярин.
– Если бы я знал, чья она дочь.
– А зачем же ты её привёз сюда?
– Услышал стон в повозке. Ехали мы в Тулу с отрядом, сопровождая торговцев. Приказал открыть покрывало татарину. Под ним Полонея лежала.
– Может быть, у неё другое имя? Она сейчас на своё имя не откликается.
– Нет, она была во здравии. Говорила, что её выкрали. Били сильно, издевались. Не могла только вспомнить, где живут её родители.
– По правде говоря, боярин, зря ты связался с Анастасией. Не будет тебе добра.
– А как мне быть? Если я не убью Ивана Васильевича, она изведет Полонею муками.
– Думай, боярин. Ради спасения одной души ты готов стать предателем и казнить другую. Князь Иван для нас посланец бога, он собирает русские земли, чтобы не отдать Литве Новгород. А ты коварным убийством поможешь недругам и Золотой Орде.
– Помоги мне Пепелюга.
– Хорошо, зайти, друже, в недостроенную келью. Жди меня.
Зеленя, нагнул голову, вошёл в проём невысокой двери, сел на лавку. Задумался. Слегка задремал. Мгновенно проснулся от резкого колющего удара. Открыл глаза. Сабля упиралась ему в живот. Перед ним стояли стражники, игуменья и Пепелюга.
– Не выдержал моего испытания, – произнесла хмуро Анастасия, – оказался не твёрд в мыслях. Не оправдал доверия. О твоих сомнениях мне поведал монах. Готов ли ты принять смерть?
Зеленя глянул на Пепелюгу. Монах смотрел мимо стеклянными отчуждёнными глазами, лениво почёсывал бороду.
– Выведите за ворота и повесьте как собаку, – приказала игуменья.
Боярина со связанными руками два стражника, злорадствуя, привязали к дереву.
– Глупец, дождался мучительной смерти! – сейчас твоё тело разорвём на части двумя берёзами!
В овраге бил родник. Один из чёрных стражников наклонился, чтобы утолить жажду. В спину ему ударила стрела, пригвоздила к земле. Вторая стрела пронзила шею второму.
Микула развязал боярина.
– Кто ты? – спросил Зеленя, пожав руку своему избавителю.
– Слуга воеводы.
– Почему ты спас меня от смерти?
– Хотел узнать, что привело тебя в этот скит?
– Я заблудился.
– Говоришь неправду. Я всё видел в щель ограды. Кто та девушка, с которой ты разговаривал?
– Полонея.
– Как она здесь оказалась?
– Разве я должен это говорить?
– Да. От этого зависит твоя жизнь.
– Ты что меня убьёшь?
– Говори. Не испытывай моё терпение.
– В этот скит я привёз девушку, чтобы она поправилась. Отбил её от похитителей.
– Хорошо. Теперь скажи, за что хотели тебя повесить?
– Этого я сказать не могу. За простосердечное откровение уже раз чуть не лишился жизни. В этом ты свидетель.
– Да я видел. Как ты вошёл в келью. Как тебя оттуда вывели. И при чём здесь Полонея?
– Ради её спасения меня толкали на подлое дело. А теперь я не знаю, как ей помочь. Ей грозит смерть.
Микула сжал кулаки. Впервые он приветливо взглянул на боярина.
– Полонея, дочь воеводы. Через тын нам не перелезть. Да вскоре в монастыре кинутся искать стражников. Надо что-то придумать.
Снаружи постучали в ворота.
– Это ты, Красун! – спросили изнутри.
– Открывай, бездельник, а то твоя никчемная душа тоже улетит к берёзам!
Скрипнули ворота. Ударом ножа Микула опрокинул монаха. Тело Пепелюги обмякло. Спрятав труп в траве, Зеленя и Микула, направились к часовне. Издалека увидели скорбную фигуру в чёрном одеянии. Микула удержал за руку Зеленю.
– Пусть спокойно помолится.
Анастасия усердно била земные поклоны.

–Матерь Божья, прижми меня к своему Сердцу, покрой, очисти, и не отпускай вовек. Запрети лукавому всякую власть над Сердцем, Духом, Сознанием, Душой, Разумом, Плотью и Жизнью моей. Отсеки корень греха и введи в Небесный город Иерусалим. Аминь.

Поднявшись, монахиня, увидела своих убийц. Лицо её не дрогнуло.
– Я знала, Зеленя, что ты спасёшься.
– Ты желала моей смерти. Притворялась всю жизнь доброй! А я так тянулся к тебе.
Игуменья протянула к нему руки.
– Ведь я твоя мать. Как же я могу лишить жизни своё дитяти?
Услышав эти слова, боярин побледнел:
– Врешь! Моя мать умерла давно.
– Нет, ты моя кровинка. Посмотри на крестик, он у тебя такой же, как у меня. Твой отец заказал три таких крестика: себе, мне и первенцу, который родится.
– Отца нет в живых. А крестик моей матери ты украла!
– Сынок! Я твоя мать!
– Я тебе не верю. В детстве я любил тебя. Разве может мать желать, чтобы её сын стал князеубийцей!
– Выслушай меня, Зеленя.
– Пепелюга и ты притворщики.
Игуменья упала на колени, зарыдала. Накидка слетела с головы, обнажив седые волосы. Пытаясь дотянуться до сапог боярина, монахиня, рвала судорожно пальцами траву.
– Убей меня. Но сначала выслушай. Пепелюга казнил твоего отца Зареслава, моего мужа, по приказу твоего дяди Всеволода.
– Лжёшь!
– Твой дядя перед смертью написал духовное завещание и передал мне.
– Где эта бумага?
– За чудотворной иконой Божьей Матери.
– Я хочу на неё взглянуть.
– Возьми, сынок, сам. У меня нет сил подняться с земли.
Зеленя развернул свиток.

“Я, Всеволод, перед смертью прошу Бога облегчить мои мучения. Тягчайший грех не даёт мне упокоиться в родной земле. Я повинен в кончине моего брата, Зареслава. Зареслава убил по моему наущению Пепелюга. Пусть простит меня племянник Зеленя. До конца своей жизни усердствовал, чтобы загладить вину, любил его.
 Написано 10 генваря 1471 года”.

Зеленя молчал несколько минут, затем разорвал письмо, сказал:
– Шишига . За что дядя ненавидел моего отца?
– Из-за меня. Из-за ревности. Всеволод любил меня тайно. Решил убить моего мужа, чтобы я вышла за него замуж. Я отказалась. Всеволод стал домогаться. Я ушла в монастырь. Как мне было тяжело. В наказанье мне запретили десять лет тебя видеть. А тебе сказали, что твоя мать умерла. Лишь потом сердце Всеволода смягчилось. Мне разрешили видеться с тобой. Но из монастыря мне нельзя было выезжать. Приставили охрану. Проверяли почту. Я находилась словно в темнице. Если Всеволод погубил брата ради чувств, то по сравнению с ним Пепелюга – настоящий дьявол, из-за корысти связался с Казимиром, угрожал убить тебя, если я не уговорю, совершить покушение на московского князя Ивана.
Что мне делать, сын? Я всю жизнь оплакиваю твоего отца, не хватит слёз оплакивать тебя. Видела перед твоим приездом сон. Икону, плывущую в реке. По воде расходились красные круги. Колояр подтвердил мою тревогу. Я подумала, значит, проведение мне посылает Всевышний! Колояра отправила обратно за другой иконой.
Игуменья поднялась. Подошла к часовне. Достала из киота материю.
– Вот посмотри, Зеленя, я вышивала орнаментом полотенце, когда был жив твой отец.
Боярин развернул. Цветными шелковыми нитями были вышиты три портрета: Всеволода, младенца и удивительно красивой женщины.
– Это я, сынок.
Зеленя перевёл взгляд на монахиню. Сходство поразительное. Никогда боярин не видел лица игуменьи. Черты лица, несмотря на пожилые годы, оставались красивыми.
– Матушка, прости меня! – зарыдал Зеленя, – я чувствовал сердцем твою нежность. И всегда с радостью искал с тобой встречи. Не понимал только, за что, ты хотела меня сделать убийцей? Невыносимо переживал.
– Бог покарал виновника наших несчастий. Болтливость злодея помогла нам. Пепелюга, смеясь, говорил в московских харчевнях о Полонеи, как о дурочке в монастыре. Об этом узнал к счастью Микула. Разве я могла, сыночек, отдать тебя в руки палачей?! Я бы их всех отравила, если бы они покушались на твою жизнь. Взяла бы грех на душу. Спаси меня, Бог! Хорошо, что я встретилась тайно с Микулой. Договорились с ним, что он тебе пособит. Монахи, псы Пепелюги, повели тебя на казнь в слепом мщении, зная, что ты безоружный.
Спешите, сын и Микула, я всё знаю, вам предстоит долгая дорога, чтобы успокоить сердце астраханского воеводы. Полонея здорова. Это я научила её изображать помешанную, чтобы монахи не причинили ей зла. Идите, – игуменья улыбнулась, – теперь у меня появились новые силы служить Господу. Не забывай, сынок, что у тебя есть мать Верея, так меня звали в мирской жизни.


Рецензии
Очень хорошо написано! Когда вообще, читаешь у Вас о старине, то создается впечатление, что Вы все это видели и слышали наяву... Это поразительно! Спасибо за удовольствие!
С теплым уважением - Оланга

Оланга   23.10.2006 08:43     Заявить о нарушении
Может быть что-то запомнил из прошлых своих жизней!
Шучу!

С уважением, Владимир

Колыма   23.10.2006 13:46   Заявить о нарушении