Затихшая деревня

С весны до осени не слышно радостного гула тракторов. Незасеянные поля заросли чертополохом. Лишь трактора из районного МТС вспашут и засеют краешек земли, чтобы как-то поддержать своих рабочих зерном и кормами.
По грязи проулка идет Митя Чиков, плотный широкоплечий сорокалетний мужчина. Родился Митя в центральной усадьбе, деревне, затерявшейся в Брянском заповедном лесу. Бывший знаменитый комбайнер.
В советское время выделили ему именной комбайн. Никто на нем не работал кроме него. И таких стахановцев хлеборобов было много в колхозе. Убирали в страду пшеницу от зари до зари. Богатые урожаи снимали, по тридцать пять центнеров на гектар земли!
На рубль зарплаты получали колхозники килограмм зерна. Две-три тонны на человека. Откармливали по пять боровов. Три сдавали колхозу, двух оставляли себе. На всю зиму хватало мяса и сала. На ферме содержали тысячу коров, свиней в двух свинарниках.
Почет, уважение и безбедная жизнь ушли в прошлое. Комбайны и трактора давно сданы в металлолом. На ферме осталось сто семьдесят коров и тридцать голов у крестьян во дворах. Три деревни исчезло за лихолетье. Одни дома разобрали на дрова, другие сожгли. Тракторами снесли постройки.
Сейчас месячный поросенок стоит тысячу рублей. Попробуй его выкормить. Заболеет, умрет. Пропали деньги. Нелегко крестьянину набрать такую сумму. Но какой русский может прожить без сала?! Покупают другого поросенка с надеждами, берут у соседей в долг.
На одной ноге у Мити сапог кирзовый, на другой – резиновый. Левый рукав – от полушубка, правый – от телогрейки прикручены к изношенному драповому пальто проволокой. Лицо его заросло щетиной. Черные кудри свалены, нерасчесаны.
Митя ведет на веревке корову. Дед Ерофей оделся в самую чистую одежду, как на проводах в скорбный час, идет сзади с хворостинкой в руке. Но бить корову не решается. Лицо старика перекошено. Вытирает слезы с глаз.
За ними, причитая на всю улицу, чуть не падая на дорогу от бессилия, волочится, прихрамывая, простоволосая бабка Анна Тимофеевна. Седые волосы прикрыты черным траурным платком. Время согнуло ее спину. Чтобы не упасть, упирается о кривую палку, согнутые пальцы рук в морщинах.
-Родная моя, Зоренька, прости! Нет сил – траву косить ни у деда, ни у меня. Руки слабые! Доить тебя не могу. Умру скоро.
Никто из рядом стоящих домов не выглядывает. Заброшенные, не жилые. Нет ни окон, ни дверей. Их сняли и пропили местные пьяницы. В полусгнивших колодцах застоялась зеленая вода. Там поселились лягушки. Некому вычерпывать воду.
Митя шагает к сельсовету.
-Эх! Через пять лет никого в деревне не останется. Не горюй бабуля. Аукнется наше горюшко постылой власти!
-Только не на бойню, слышишь Митенька? – умоляет женщина, - Может, кто возьмет мою коровушку из другой деревни? Узнай, милый, вдруг, у кого корова болеет, мастит, лейкоцит или что-то другое. Ведь моя дойная. Двадцать литров молока в день! Грех великий! - Анна Тимофеевна крестится – в войну коров сохраняли! От немцев по лесам прятались. Прости меня, Господи! - ее душераздирающие причитания услышал Петр Костылев, бывший председатель колхоза. Он выносил на улицу мешок с картошкой.
Как разорили колхоз новые правители России, механизаторы оказались никому не нужны, остались без дел и работы. Летом, накосив сена для скотины, прощались до весны с родными местами, двигались поодиночке или ватагой, как в дореволюционные годы при царе, на заработки в другие города, на север.
Опустела к осени когда-то шумная деревня. Не слышно песен, гармошки. На двести дворов наберется всего сто пятьдесят душ!
Петр Костылев отказался от должности, купил на сбережения старенькую грузовую машину. С земляками осенью нагрузит машину картошкой, везет для продажи в Москву. За неделю продадут, вернутся в деревню.
-Не голоси, Тимофеевна, - успокаивающе советует Петр, бросив мешок в кузов.
В кузове суетятся два односельчанина: Колька и Семен, бывшие трактористы, семейные, им нет и тридцати лет, а выглядят как деды, грязные, обросшие. Укладывают мешки поплотнее друг к другу. У них нет паспортов. Чтобы получить новый, нужно ехать в район. Старый паспорт – недействительный. Кому теперь докажешь, что они существуют на белом свете? Вот и сидят в деревне.
А жить на что? Выкручиваются. Помогут какой-нибудь старухе забор подлатать, она их покормит. Умеют гнуть дуги. За дугу дадут пятьдесят рублей – на семь буханок хлеба! Огороды вскопают лошадью, за плугом ходят вдвоем, вспахивая сорок соток в день. Вот так и обитают, не желая покидать деревню. Умирая вместе с ней.
На мешке стоит недопитая бутыль с самогонкой. Сыпет дождик. Чтобы согреться, отпивают с горлышка, не закусывая, раскрепощая душу. Держатся алкаши возле Костылева, как раньше, по привычке. Вроде при власти. Петр заплатит за услугу. Лица сине-красные после стаканчика принимают нормальный цвет кожи. Одежонка похуже, чем у Митьки, заношенная дырявая.
-Как же мне людям в глаза смотреть? – охает бабка, - не уберегла кормилицу.
-Ты старая, с тебя спроса нет.
-Возьми хоть ты, Петруня, мою Зореньку. Жалко сдавать ее на живодерню!
-Деньги получишь за корову. Зиму переживешь, не помрешь!
-Сколько я там получу?
-На десять тысяч, думаю, потянет.
-Не нужны мне деньги. Забери Петруня, сними с меня тяжкий грех.
-Мои старики больные. Что они могут сделать? Дров нарубить им невмочь! Не то, чтобы держать вторую корову. Меня неделями не бывает дома. Купить ее не на что! Пятнадцать тысяч ее цена! Не возьму же я за десять тысяч твою коровку! Совесть мне не позволяет вас обкрадывать.
-Ну что же мне делать? – заплакала Тимофеевна навзрыд, печальное лицо задергалось от страданий, - у меня родных нет. Подруги - в могиле. Нам с дедом не осилить. Погубим Зорьку голодом или молоко у нее перегорит без дойки.
-Две тонны сена накосить можно было летом за три дня. Мне это не трудно, - проговорил Чиков, - вот и хватило бы кормов для твоей коровы.
-Это тебе молодому! А деду Ерофею не под силу. Сейчас килограмм сена стоит один рубль, а весной – три! Где такие деньги взять старикам? - возразил Костылев, - был бы богатый колхоз, купили бы ее у тебя, отвели на ферму. Жила бы твоя буренка.
-Сторож сто рублей на ферме получает в месяц! – свистнул в кулак Семен и постучал для наглядности по лбу, - у колхоза денег нет. Он, стоя в кузове, словно на небесной трибуне, по-божески выставил правую руку над бортом кузова, левую упер в бок, продолжил разговор своей любимой фразой:
-Почему мы сейчас плохо живем? Где же Ленин сделал ошибку?! Отчего социализм свергли? - внимательно посмотрел глазами лектора и актера на молчащих земляков, и закончил крылатыми словами, - не сделали вовремя чистку партии!
Мужчины, привычно слушая Сеньку, отрешено смотрели на корову. Пятьсот килограмм мяса. Самим в селе не продать. В район на базар не сунешься с мясом без клейма ветеринара. Оштрафуют. Худо не в этом, за сто рублей ветеринар любую справку напишет. Осенью рынок полон мяса. Режут телят, свиней. А на бойне дадут по девятнадцать рублей за килограмм.
-Мне бы тысячу рублей! – мечтает Колька, - на такие деньги можно купить билет. Поехал бы на заработки в Надым на нефтяные промыслы. Там трактористы получают тридцать тысяч в месяц. Работают по вахтовому способу. Два месяца на работе, месяц – дома.
Посмотрев друг на друга, вздыхают Колька и Семен, где им накопить такую уйму денег. Не выдержат. Лучше напиться и забыть про все беды.
Немного погодя вышли из деревни Митька, дед Ерофей, баба Нюра.
Чиков сжалился над стариками, поэтому вызвался помочь, без него они не дойдут до города, преставятся от горя.
Дорога идет полем. До Трубчевска шестнадцать километров. Там находится бойня пищекомбината.
Корова мычит, упирается, идти не хочет. Веревка привязана к рогам. Глаза Зорьки полные слез. Взглянешь на нее, сердце разрывается. Корова словно хочет сказать: “Не ведите меня на смертишку, я не буду больше убегать от стада, проходить мимо двора. Буду покладистой и покрытой”.
Откуда бедному животному знать, что ведут ее на бойню не из-за ее озорства и капризного временами нрава.
Обессилили люди от навалившейся старости. Молодые спиваются. Умирают раньше пожилых. Пустеют деревни.
Шумит брянский партизанский лес. Кумачовая листва крон трепещется на ветру, словно сомкнутые флаги. Кажется - выйдет из него сила народная, как в годы оккупации немцами. Недаром со времен войны сохранились окопы, блиндажи и траншеи. Ждут они своего часа, чтобы ударить по врагу.
Пострашнее татаро-монгольских наместников засели по городам и весям барышники, лихоимцы. Нужно выбивать их из осиных гнезд. Иначе через пять лет в селе не останется ни одной коровы.