Сад желаний, роман. Глава 19. Не приезжай

ГЛАВА 19
НЕ ПРИЕЗЖАЙ!

По возвращению из Москвы пришло время думать об устройстве на работу. Работать по распределению, на заводе, Рустам не хотел. Причиной этому были две летние практики, во время которых он вдоволь насмотрелся на заводские цеха и конторы. Перспектива погрязнуть мастером в одном из таких цехов, или инженером в технологическом бюро, энтузиазма не вызывала. Хотелось творчества. Из инженеров самая творческая работа у конструкторов. На авиационном заводе конструктора есть, но при том, что завод выпускает серийное изделие – самолёт, чертежи которого полностью приходят из головного КБ, заводским инженерам остаётся разрабатывать скучные приспособления, да оснастку. Поэтому Рустам решил на завод даже не выходить, а нацелился переметнуться в Конструкторское бюро машиностроения - единственное в Ташкенте предприятие, занимавшееся космической тематикой. По его сведениям КБ выполняло как раз штучные, разовые заказы на агрегаты для космических аппаратов. Такая работа могла быть интересной.
Отец выбор Рустама не одобрил. По его представлениям Стерхов - младший должен был идти на завод, в производство, где отец (при его связях) через три-четыре года гарантировал ему начальника цеха. А дальше, в мечтах отца, сыну маячила должность заместителя генерального директора, а там, глядишь, и самого генерального. Рустам таких радужных перспектив не видел. Во-первых, двадцатипятилетних начальников цехов нигде не наблюдалось. Не революция, всё-таки, когда в таком возрасте можно было дивизией командовать. А во-вторых, не было желания, а без желания разве можно сделать карьеру?
Нехотя, но отец согласился ему помочь устроиться в ТашКБМ. Задействовал свои связи в Ташкенте, позвонил другу в Москву, и закрутился механизм. На заводе подписали вольную. Начальник КБ, которому Стерхов позвонил напрямую, заверил, что работу он получит, дал номер телефона начальника отдела, с которым Рустам должен был созвониться.

 ЁЁЁЁ

Тем временем готовилась приехать Марина. Рустам ждал её с холодом в груди. Он проклинал себя за то, что, будучи в Москве, не смог окончательно разорвать с ней отношения. А теперь она приедет, потратит деньги на дорогу, а он ей скажет, что всё закончено? Как же это будет выглядеть? Нет, необходимо это сказать по телефону. Но не было сил, решимости. Он уже говорил ей такое, потом вернул всё назад, теперь опять изменяет решение. Не мужчина, тряпка, мучает девушку.
Но каждый раз, когда звонил Марине, столько радости было в её голосе, что не поворачивался у Рустама язык начать тяжёлый разговор. Вместо этого мямлил ласковые слова. Когда опускал трубку, по полчаса сидел неподвижно, в ступоре. Сначала его целиком поглощала неизбежность того нежеланного, чему сам был причиной и виновником. Потом, чтобы не мучиться, он просто отключал сознание и сидел тупо какое-то время. После этого обычно наступало короткое облегчение. Приходили мысли о том, что с Мариной ему хорошо. Было хорошо. И что одному ему здесь так тоскливо. Вспоминались светлые дни, проведённые с ней. И на время он успокаивался. Но через какое-то время опять накатывали чёрные мысли, и всё повторялось.
Он устал, выбился из сил от постоянного давления этой проблемы. И чем дальше, тем больше Рустам слабел от собственных колебаний. Он всё откладывал и откладывал окончательный разговор, прикрываясь тем, что ещё есть время. Ведь не окончательно же Марина приезжает, можно будет всё ей сказать потом, когда уедет, по телефону. А сейчас надо просто расслабиться и хорошо провести время.
Потянулись какие-то тоскливые дни. На работу его всё никак не принимали. Он каждый день звонил своему будущему начальнику по несколько раз, но того всё не было на месте. Редкие разы, когда его удавалось застать, он увиливал, юлил и тянул время. Стерхов недоумевал: почему его, выпускника московского ВУЗа, не берут на работу в каком-то задрипанном КБ в Ташкенте. Настроение падало.
Утром родители уходили на работу, Рустам оставался один в большой квартире. Просыпался поздно, подъём тянул до последнего. Хотелось подольше пробыть в сонном небытие. Потому что как только просыпался, на него накатывала тоска. Развеяться, позвонить или пойти к кому-нибудь из старых друзей не удавалось. Все были на учёбе в институтах. Не находилась даже причина, чтобы просто выйти на улицу. Продуктов в доме было полно, их всегда привозил в избытке отец. Никакие другие дела у Рустама ещё не успели появиться. А бродить по улицам бесцельно не хотелось, при мысли об этом становилось ещё тоскливее. Поэтому он целыми днями лежал на диване, перелистывая старые журналы, которые прочитал по несколько раз, ещё будучи школьником.
Но больше, чем читал, думал. И от мыслей этих становилось тошно. Зачем он уехал из Москвы? В родном городе ему одиноко и неуютно. Но и в Москве теперь также неуютно и пусто, это он почувствовал, когда ездил к Марине. Он завис где-то, потерялся между двумя городами, двумя жизнями. Рустам с трудом заставлял себя оторваться от этих мыслей и углубиться в чтение, но вскоре помимо своей воли переносился опять в недавнее прошлое. Иной раз он отчётливо вспоминал какой-нибудь солнечный летний день, который они с Мариной провели в прогулках по Москве. И живо, до звуков, до запахов и прикосновений вспоминалось, как хорошо было в тот момент. После этого накатывала опять тоска, как будто ничего подобного в жизни уже не будет.
Рустам вставал с дивана, высовывался по пояс в окно в надежде увидеть во дворе что-нибудь, что отвлекло бы его от мыслей. По дорожке перед домом лениво передвигались редкие прохожие. Никого из знакомых на улице не было. Вдалеке медленно ехала арба, запряжённая ишаком под управлением деда-узбека. «Шара-бара, что ли», - всматривался Рустам. В памяти его проносились детские годы, когда он пацаном, вместе с другими городскими ребятишками, бегал за такими же вот телегами с пустой бутылкой из-под лимонада или Ташкентской воды, которую можно было поменять на глиняную свистульку, разноцветный шарик на резинке – лапше, обёрнутый в цветную бумагу с опилками внутри, или на красного петушка из топлёного сахара. Дед-узбек, управляющий арбой, монотонным голосом выкрикивал: «Эй, шара-бара» - и складывал, полученные в качестве оплаты бутылки на дно арбы. От этих воспоминаний на миг становилось легче, но потом мысли его снова возвращались к Марине.

Человек не хочет просто жить. Он хочет жить счастливо. Кто заложил в человека эту трагическую потребность? И что это за химера, счастье? Слишком много существует всего, что мешает людям пребывать в этом желанном состоянии. Если ты, допустим, больной, у тебя язва, которая постоянно ноет, или хроническая мигрень, то ты никак не почувствуешь себя счастливым. Если тебе жить негде, дом сгорел, или жена с тёщей выгнали, или просто четверо родственников приехали из провинции, и тебе в твоей маленькой квартире стало присесть негде, то ты самый несчастный человек. Если ты женщина, и от тебя муж ушёл, то ты плачешь, размазывая тушь по лицу: «Ах, за что Господь мне такие страдания посылает? Бедная я несчастная!». Но вот он вернулся, раскаялся и лежит, скотина, пьяный, перегаром храпит. Ни гроша в кармане. И опять вздымаешь в небо тощие руки: «Долго это несчастье будет продолжаться?»
А уж если ты любишь безответно… Но, казалось бы: тебя любят, ты любишь, но счастья нет. Совсем наоборот. Ничего не понятно.

 ЁЁЁЁ

И вот в толпе пассажиров показалась Марина. Она была в том самом костюме, который Рустам подарил ей на Новый Год. Костюм выгодно подчёркивал её фигуру, и выглядела она совсем не плохо.
Увидев Рустама, Марина улыбнулась своей волнующей улыбкой и помахала рукой. Стерхов старался успокоить волнение, но ему это удавалось плохо. Сердце забилось учащённо. Он понял, как соскучился, и как ему её не хватало. А на втором плане опять закопошилось гаденькое сомнение. Но проявить чувства Рустаму мешало присутствие отца. Поэтому, подойдя к Марине, Рустам скромно поцеловал её в щёку и вручил букет.
- Ну, здравствуй, – девушка смотрела на него вопрошающе.
- Здравствуй. Как долетела?
- Нормально.
Больше ничего не приходило на ум. Подошёл отец.
- Познакомьтесь, это мой папа, Евгений Данилович. Это Марина.
- Очень приятно, – чаще всего при знакомстве люди говорят одно и то же.
- Здравствуй, Мариночка, – расплылся отец в улыбке. Стерхов-старший при любых обстоятельствах умел сделать вид, что необычайно рад видеть человека. Выглядело это очень искренне, возможно, так оно и было. Этим он мог подкупить любого, и поэтому имел массу друзей, приятелей и хороших знакомых. Вообще, умел хорошо ладить с людьми. Вот и Марине он сразу понравился. Ехали домой, болтая о всякой ерунде. Евгений Данилович живо интересовался, где и на кого Марина учится, кто её родители.
Представляя невесту матери, Рустам волновался как никогда. Мать не обладала таким даром, как отец, и на её лице запросто могли отразиться одолевающие её чувства. Но всё прошло нормально, можно было подумать, что и маме Марина понравилась. Во всяком случае, неловкости в тот вечер не ощущалось. Ужин прошёл празднично.
После ужина Рустам пригласил Марину на прогулку. Он не мог дождаться, когда они останутся наедине. В Ташкенте в мае уже настолько тепло, что все ходят в летней одежде. Марина не ожидала такого. Из летней одежды у неё оказалась только одна майка. Та самая, в которой она была в день их знакомства, и которая мешала Рустаму целовать её грудь. Её и одела. Увидев подругу в этой оранжевой майке, Стерхов окончательно перестал владеть собой. Как только они вышли на улицу, он потащил Марину в заросли кустарника.
В Узбекистане люди любят и умеют заниматься землёй. Любой клочок культивируется. В любом городском доме жители первых, а иногда и вторых этажей, с чувством полного права огораживают и засаживают плодовыми деревьями прилегающие к их балконам территории. А между деревьев грех не посадить помидоры да баклажаны, которые дают обильные урожаи. Поэтому по весне, в марте, городские дома окутаны прелестным благоухающим кружевом цветущих черешен, яблонь и урючин. Многие не ограничиваются территорией непосредственно перед балконами и сажают деревья и кустарники в десятках метров, за пределами огороженной территории. Образуются заросли, которые со временем заполняются стихийными скамейками, скамеечками, брёвнами, и в которых очень любит тусоваться по вечерам молодёжь.
Как раз такие заросли существовали напротив подъезда Рустама, около соседнего дома. Туда Стерхов и увлёк Марину. Благо, на самодельной покосившейся скамейке никого не оказалось. Было уже темно, густые кусты и деревья скрывали их от чужих глаз. Правда, с балконов верхних этажей всё было прекрасно видно. Но это не могло остановить Рустама.
«Воздух как парное молоко. В нём плавать можно», – шептала Марина, пока Стерхов как сумасшедший бешено покрывал её тело поцелуями. Его руки были повсюду: одновременно ласкали грудь, мяли ягодицы, держали девушку за горло и срывали с неё одежду. От таких жарких ласк, тронутая вином, голова её совсем закружилась, и Марина не понимала, толи это она вращается в пространстве, подставляя себя этим неистовым рукам и губам, толи её мужчина превратился в сторукого гекатонхейра и находится одновременно со всех сторон.
«Ах!» – вскрикнула она, когда с неведомо откуда взявшейся силой он приподнял её и опустил на мятущуюся, полыхающую свою плоть.
Сердце колотилось так, что едва не разрывало грудную клетку. Приникнув к нему губами, он ласкал и успокаивал его, готовое покинуть тесное тело. Казалось, она была теперь только оболочкой, сосудом, который он наполнял своей безудержной энергией. Всё больше и больше, каждый уголок тела и сознания, пока, наконец, наполнив её до краёв, энергия эта не стала вырываться наружу. Не выдерживая неимоверного, непрерывного оргазма, нервы дрожали и рвались. Сознание покинуло Марину. Она безвольно откинулась на его руки. По лицу текли слёзы.
«Счастье моё, – прошептал Рустам, застывая на излёте своего порыва. – Как же это я хотел от тебя отказаться?»

 ЁЁЁЁ
 
Марина была рядом. И когда Рустаму удавалось отвлечься от занимавших теперь постоянно его сознание сомнений, они проживали опять счастливые часы. Днём гуляли по городу, который зеленел и благоухал. Рустам водил невесту по своим любимым местам, по которым недавно бродили они со Славиком. Но на этот раз ему было это делать приятнее, потому что на каждой скамейке можно было не только сидеть, но и целоваться, а в парке каждый укромный уголок, прикрытый от посторонних глаз ветвями дуба или ели, манил заняться большим. Сфотографировались на фоне главных ташкентских фонтанов.
Женщина есть женщина, и магазины на этот раз отнимали больше времени. Марине понравилось, что в Ташкенте исчезли ещё не все товары, и кое-что можно было приобрести, или хотя бы, было на что посмотреть. Своим сёстрам и матери она купила пёстрые узбекские платки, а себе присмотрела солнцезащитные очки с синим отливом.
Удивительно, но Рустам открыл в своей подруге кое-что новое, что его приятно удивило. Оказалось, она неплохая портниха. В ЦУМе купила понравившуюся ткань. Придя домой, перелистала журналы мод, хранившиеся у матери, выбрала фасон, и буквально за два дня сшила изумительное платье. Для этого Рустаму пришлось отремонтировать швейную машинку (которую, оказалось, нужно было только смазать).
На даче в это время закончилась отделка дома, и Марине пришлось принять участие в большой уборке. Делала она всё быстро и качественно: помыла окна, залитую побелкой мебель, отдраила камин. Стерхов только успевал подносить воду. При этом была весёлой, как будто даже получала удовольствие. И это понравилось не только Рустаму, но, кажется, и родителям. Надо сказать, что с ними она нашла-таки общий язык. Разговаривала непринуждённо, за Рустама не пряталась, и, в то же время, выглядела скромницей.
И ещё кое-чем поразила она Стерхова. Он был убеждён, что в оставленный им учебник узбекского языка Марина и не заглянет. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что не только заглядывала, но и выучила все подчёркнутые слова, фразы и предложения, а их было за сто. Рустам проверял, а она отвечала легко, лишь изредка ошибаясь. Он дал ей новое задание, она и с ним справилась. Такое проявление умственных способностей подруги не могло не порадовать. «Умничка!» – восклицал он, и целовал её в носик. А ей эта «умничка» так нравилась.
В общем, чаша весов стала склоняться в положительную сторону, и сомнения всё реже одолевали Стерхова. Вот только сама Марина, чувствовалось, была всё же не в восторге от перспективы остаться навсегда в Ташкенте. Постоянно прорывалось это у неё то открыто (давай уедем), то подспудно (как я работать буду, здесь одни узбеки в магазинах). И, конечно, чувствовала она сомнения Рустама, которые всё же сквозили в его поведении. Тогда надувалась и не разговаривала. А у Стерхова появлялась предательская надежда, что возьмёт, да и сама примет решение не выходить за него замуж. Каким это было бы облегчением. Но нет, отойдя, Марина прижималась к его груди и произносила обречёно: «Пусть всё будет так, как ты хочешь».
Родители Рустама напряжённо всматривались в Марину и выжидали. Поселили её, естественно, в отдельной комнате. Когда папа и мама ложились спать, Рустам пытался тихо пробраться к Марине. Но паркет в их квартире был донельзя скрипучим, и сделать даже шаг неуслышанным было невозможно. Мать хваталась за сердце. Для неё добрачные связи были недопустимым свидетельством распущенности. Но молодые разве об этом думали? Они утопали в наслаждении. Вот только бы ещё диван не скрипел. Среди ночи Рустам вынужден был возвращаться в свою комнату, как будто он из неё и не выходил. А так хотелось остаться до утра.
Марина влекла его с прежней силой. Желания не ослабевали, а молодой организм давал все возможности их удовлетворять. Если они не занимались любовью два или три раза ночью, то навёрстывали днём. Стоило Марине наклониться, чтобы собрать постель, как Рустам объявлялся сзади, задирал подол платья, приспускал трусики и стремительно входил в неё. Ей оставалось получить несколько оргазмов, между которыми напомнить, что у неё небезопасные дни.
Прошло время. Вечером девятого мая, в День Победы, Рустам с Мариной ездили на площадь Ленина смотреть салют. На обратном пути Марина вдруг впала в депрессию и перестала разговаривать со Стерховым. А когда он, потрескивая паркетом, пришёл к ней ночью, сказала: «Ты бросишь меня, я знаю. Лучше скажи это сейчас».
Сердце Рустама подленько опустилось в живот, там начало бродить, и он не нашёл ничего лучше, чем отшутиться, что мол неизвестно, кто кого бросит.
На следующий день Марина улетела в Москву.

 ЁЁЁЁ

Здравствуй, ласточка! Как твои дела? Как диплом?
А я устроился на работу, вышел с понедельника. Всё было примерно так, как я и ожидал. Маленькая комната, заставленная потёртыми столами и кульманами. Вместе со мной здесь работают ещё шесть человек, и ещё один пишет диплом. Из пяти постоянных работников четверо парней молодых и одна женщина (это кроме меня). Парни все узбеки, но толковые, образованные ребята. Теперь каждый день слушаю узбекскую речь в изобилии, пытаюсь что-нибудь понять, разбираю отдельные слова. Может, так быстрее научусь говорить.
Здесь, как и в любой конторе, стоит чайник, лежат на специальном столе конфеты, варенье, у всех свои пиалушки имеются (и я свою принёс). Заведение это представляет собой конструкторское бюро. Ведутся всякие новые разработки. Есть также небольшие цеха для опытного производства. Моя работа – придумывать и чертить. Сейчас у отдела работы нет, потому что не дают денег на разработки. Все слоняются без дела, обсуждают бытовые проблемы, занимаются общественной работой, решают задачи для студентов (наверное, за деньги). Я посидел так полтора дня, потом потребовал у начальника работу. Он мне работу дал. Это установка для выработки электроэнергии для чабанов в горах. Она должна быть небольшая, лёгкая и простая. Я должен придумать схему, начертить общий вид, сделать описание. Потом это отправят в местную академию наук на конкурс проектов. Если мой победит, работу отдадут нам, выделят деньги, и мы будем разрабатывать её детально. Мне нравится заниматься этой установкой, кое что уже получается.
Здесь на каждом шагу стоят теннисные столы и бадминтонные площадки. В обеденный перерыв, а также до и после работы молодёжь без рубах и маек прыгает с ракетками. Столовая здесь паршивая, и меню не меняется. Оклад у меня 180. Через год-полтора будет 220-270 руб., а там, может быть, и выше. Ну вот и всё о работе.
Дома я почти не общаюсь с родителями. Ухожу, они ещё спят, отец приходит, когда я уже сплю. С мамой парой слов перекинемся. Вообще я столкнулся с тем, что времени остаётся очень мало. Ложиться я должен в половине одиннадцатого (встаю в полседьмого, каждый день делаю зарядку, а ты?). Прихожу с работы примерно в семь вечера. Пока поем (ты же знаешь, как я ем), уже спать пора. Эту проблему я ещё не решил.
А как у тебя дела, цветочек? Может быть, будешь писать мне письма вместо того, чтобы звонить, деньги тратить? Как у тебя с дипломом? Если ничего не сделала, я тебя по попке отшлёпаю.
Ну всё, ягодка, целую тебя в обе щёчки и в носик.
Пиши. 17.05.90 Рустам.

Марина получила это письмо, первое после того, как вернулась из Ташкента, и жадно прочитала. Оно вызвало у неё улыбку и лёгкое недоумение. Установка для чабанов? Это прикольно. Но не совсем понятно, почему в космическом КБ занимаются этой установкой. Рустам приходит домой в семь вечера, во сколько же будет приходить сама Марина? Действительно, не будет оставаться времени ни на что, кроме работы. А потом и дети пойдут. А так хочется ещё пожить прежде, чем хоронить себя в ползунках и пеленках.
«Ах, как же меняется жизнь. Не к лучшему меняется. Не ценили студенческие годы, – задумывалась Марина. - Всё переворачивается: положение, образ жизни, место жительства». Марине очень не хотелось ехать в Ташкент. Хоть город и не плохой, но совсем чужой. И так далеко от тех мест, где она родилась и привыкла жить, так далеко от мамы. Марине казалось, что она будет жить на отшибе цивилизации, в азиатских пустынях. К тому же, не завтра – послезавтра страна может развалиться, Рустам сам неоднократно делился с ней этими опасениями (правда последнее время молчал об этом). Поэтому и было тяжело на душе. Но Марина вынашивала план со временем склонить Рустама вернуться в Москву. Она знала, чувствовала, что он, только переехав, уже тоскует по столице.
С дипломом у Марины положение было аховое. Теперь она очень хорошо понимала Стерхова, вспоминая, как он загибался в последние преддипломные дни. В таком же состоянии была теперь она сама. И ей очень не хватало поддержки Рустама. Не хватало его самого. Она тосковала без его ласк, без его внимания. Перечитав несколько раз письмо, девушка решила сразу ответить.

Любимый мой, здравствуй! Это я. Прости, что давно не звонила. Решила, как только допишу 1-ю часть диплома, так сразу и позвоню. Это мой стимул, чтобы быстрей управиться. 2-ю часть (которую я привозила в Ташкент) проверили и половину перечеркали. Но самое интересное, я так и не поняла, что надо написать. Ему, видите ли, мало. А я же не виновата, что нет литературы по рыбе. Теперь даже не знаю, что дописать и откуда. Ладно, в субботу и воскресенье отдохну, а с понедельника опять сяду за 2-ю часть. Времени осталось всего две недели, а ещё неизвестно, сколько надо будет в 1-й части переделывать. Вспомни себя за 2 недели. Вспомнил? Вот и у меня сейчас то же самое. Только тебя нету рядышком, некому поухаживать за мной. Мне даже за бельём некогда съездить.
Как фотографии, ты получил? Интересно, как мы вышли? Небось я опять как клушечка. А люстру в свою комнату повесил? Ну а как там установка для чабанов, разрабатывается? Славик тоже подобным занимается? Ну всё, не буду больше дразниться. Заканчиваю письмо, у меня глазки уже закрываются, ты же знаешь, я «жаворонок».
Ежичек, не думай ничего плохого, я тебя очень прошу. Осталось совсем немного, и мы будем вместе. Будь спокоен за меня, ладно? Я тебя не подведу, ты у меня один-единственный и мне теперь никто НЕ НУЖЕН.
Целую тебя в щёчки и глазки. Очень хочу к тебе! Но ничего, осталось немножко.
Пока. Ещё раз целую.
Пиши. Жду. До свидания.

 ЁЁЁЁ

Уже больше месяца Стерхов трудился в Ташкентском конструкторском бюро машиностроения. Нельзя сказать, что работа ему нравилась. Но всё же лучше, чем сидеть дома. Теперь голова была занята тяжёлыми мыслями об отношениях с Мариной не целый день. Но всё же, эти мысли тяготили Рустама всё больше и больше. После её отъезда опять навалились сомнения.
Стерхов решил, что если в его жизни появится другая девушка, легче будет определиться с Мариной. Любовь к ней явилась целой эпохой в его жизни. Но клин клином вышибают. Надеялся он затмить эту любовь другой, более сильной и чистой. В общем, он поставил себе задачу: завязать новый роман.
Красивых девушек в Ташкенте всегда было много. Особенно это становится заметно в апреле – мае, когда, как подснежники, девушки сбрасывали с себя зимний покров. Но при этом, поиск подходящей пары предстал не такой уж простой задачей.
На узбечек Рустам не засматривался. Не потому, что некрасивые. Есть и среди них жемчужины, хотя, на его взгляд, русским девушкам они в красоте уступают. Не засматривался потому, что не представлял продолжения.
С русской или украинкой можно завести знакомство, встречаться, гулять, целоваться, склонить в постель. А в случае, если не срастётся - расстаться. С узбечкой такое невозможно. В этом отношении азиатские традиции очень строгие. Как только парень знакомится с девушкой, он тут же попадает под бдительное внимание её семьи. И здесь уже не получатся шуры-муры. Более близкие, чем прогулки и лёгкие поцелуи отношения затруднены. А уж если до свадьбы дело дошло до постели, это скандал, чёрный позор, и тут уж виновника однозначно жениться заставят. Но никак не хотел Рустам в узбекской семье оказаться. Он был воспитан европейцем.
На работе, в ТашКБМ, красивые девушки были, но почти все старше Рустама и, в основном, замужем. Оно и понятно: он только окончил институт и был самым, что ни на есть, молодым специалистом. Были, правда, и несколько его ровесниц. Всех он прекрасно знал - бывшие сокурсницы по самолётостроительному факультету Ташкентского Политеха, где Рустам отучился первые два курса. С одной из них у него когда-то даже был вялый роман, ни к чему не приведший. Но это всё старо и неинтересно. Институтские ровесницы выглядели, почему-то, лет на пять старше Стерхова. Хотелось чего-нибудь свежего, бередящего. Работа отпадала.
Можно было ещё обратиться к друзьям. Пусть кинут кличь через своих подруг. Вот только друзья у Рустама сами-то были не очень в этом деле продвинутые. Один только мог помочь – Петро Овалов: красавец, спортсмен, мастер спорта по подводному ориентированию. Он, правда, был уже два года женат. Но у жены, были-таки незамужние подружки, симпатичные девчонки. Стерхов решил отработать и этот вариант. Но начал с другого. Решил расставить сети по месту, так сказать, прописки. Это удобно: не нужно будет метаться на свидания в другую часть города.
На работу и обратно Рустам ездил на автобусе. Он обратил внимание, что в одно с ним время, на одном маршруте, ездят три красивые девушки. Живут как раз в городке авиастроителей. Давай, Стерхов, покажи, на что способен. И он приступил к магическим действиям под названием «соблазнение девиц».
Все трое приглянувшихся Стерхову девушек были блондинками и, вроде бы, натуральными. Двое из них - лет двадцати. Третья постарше. В тот день она встретилась Рустаму, и он решился.
Вышла девушка на остановку раньше, чем нужно было Стерхову. Он последовал за ней. Пока красавица готовилась перейти улицу, пропуская машины, приблизился.
- Девушка, подскажите, где-то здесь почта поблизости должна быть?
- Да вот, через перекрёсток, видите, дом стоит? За этим домом.
- Спасибо. А как Вас зовут?
Девушка посмотрела на Рустама, оценивая.
- Что Вам ещё захотелось узнать?
- Замужем Вы, или нет?
- Слишком много будешь знать, скоро состаришься, – отрезала девица и быстро перешла улицу.
«Банально», – подумал Стерхов, и не стал догонять, любуясь удаляющейся ладной фигуркой незнакомки и её стройными ногами.
На следующий день, когда Рустам ехал с работы, ему, как на заказ, попалась другая красавица. Вырвавшись вслед за ней из тесного автобуса, Стерхов уже открыл рот, чтобы спросить, где располагается обувной магазин, когда сзади его окликнули тоненьким голоском: «Рустам, привет».
Стерхов обернулся. Ах, не вовремя! Рядом стояла его школьная подруга Индира, маленькая худенькая татарочка. Они учились в параллельных классах. В школьные годы Индира в Рустама была безнадёжно влюблена. На каждый день рождения присылала открытку, и это продолжалось ещё три года после окончания школы. Добиться ответных чувств от Стерхова она так и не смогла: была совершенно не в его вкусе, одевалась на редкость несуразно, а волосы её всегда имели такой вид, как будто были смазаны кислым молоком. Но Рустам поддерживал с ней дружеские отношения. Во-первых, Индира откликалась на все его просьбы, здорово помогала, когда он был комсоргом школы, а она – членом комитета комсомола. То на совещание в райком он её вместо себя отправлял, то загружал бумажной работой, от которой самого тошнило. Во-вторых, Стерхов её жалел. Была она девочка добрая, но часто подвергалась насмешкам одноклассников за свои безвкусные наряды и внешний вид. Она обижалась, ходила надутая, и за это её ещё прозвали Индюшкой.
«Здравствуй, Индира». Рустам оглядел девушку. Немного покруглела, приобрела более женственные формы. А одета так же безвкусно. Впрочем, Стерхов рад был её видеть. Индира улыбалась - рот до ушей - и он в ответ расплылся в улыбке.
«Раз уж ты мне подвернулась, возьму и завалю тебя сейчас. Хотя бы и в кусты», – подумал он. Воздержание становилось невыносимым.

 ЁЁЁЁ
 
Полтора месяца Рустам искал себе новую подругу. Результат был нулевой. Удивительно, но девушки штабелями ему под ноги не падали.
А тем временем, Марина уже собиралась покинуть Москву. Почтой она переслала в Ташкент некоторые вещи, а вместе с ними гостинец для Рустама и его родителей – конфеты. Таких вкусных конфет Стерхов ещё в своей жизни не пробовал: шоколадные с необычной начинкой из халвы. Где она их взяла в эпоху тотального дефицита? Вот что значит: работник торговли, хотя и будущий.
Потом от Марины пришло письмо, где она рассказывала, как замучилась бегать с обходным листом (знакомо). Рустама окатила новая волна тревоги, которая забрала последние остатки его душевной энергии. Решение нужно было принимать срочно. Но он никак не мог этого сделать. Каждый час, каждую минуту он одновременно и тосковал по Марине, и мечтал о другой, неизвестной, но прекрасной избраннице, в которую он влюбился бы без памяти. Эти мечты и уверенность в том, что они когда-нибудь сбудутся, всё сильнее перевешивали.
Рустам уже почти не сомневался, что сделает большую глупость, если поспешит жениться. Он всё ближе стоял к тому, чтобы отказаться от Марины теперь уже навсегда. Чувства всё цеплялись и цеплялись за прошлое, выкидывая на поверхность памяти самое лучшее. Но логика перевешивала. Нужно было сделать неизбежный выбор и сообщить о нём Марине. Вот на это сил уже совершенно не было. А времени оставалось две – две с половиной недели. Из Москвы Марина собиралась заехать ненадолго в Сыктывкар, а потом прибыть в Ташкент для вступления в брак. Сказать ей тяжёлые слова Рустам должен был до того, как она уедет из Сыктывкара. Желательно до того, как возьмёт билет, чтобы не доставлять ещё и неудобства по его возврату.
Но как же он мог это сделать? Как поднять трубку, набрать номер и сказать спокойным голосом девушке, которая, может быть, нашла уже фасон свадебного платья, которая через день присылает письма с одним только сообщением: «Хочу к тебе», как объявить ей: «Не приезжай, я передумал»? Конечно, по телефону он этого сказать не сможет. Оставалось только трясущейся рукой написать письмо и положить его в ящик. А значит, срок, до которого он должен это сделать, ещё приближается. Ведь письмо идёт пять – семь дней. Нужно было спешить.
Каждое утро он просыпался и лишь какие-то секунды был нормальным молодым человеком с жаждой жизни. Но не успевали лепестки его души открыться навстречу солнцу, наваливалась эта треклятая необходимость: принять решение и претворить его в жизнь. Принять и претворить. И никуда было не деваться: петля на шее, камень на сердце, скала на плечах.
Хоть не говорил Рустам никому и ничего о страданиях, терзавших его душу, мать заметила, что стал он последнее время слишком уж мрачен, мало разговаривал, ушёл в себя. И конечно догадывалась, что связано это с объявленной женитьбой. Но понять не могла, почему не весел её сын, а напротив, так мрачен. Сам же выбирал свою невесту, сам настаивал.
А Рустаму становилось день ото дня всё хуже. Депрессия настолько усилилась, что он ослаб физически. С трудом вставал по утрам, с трудом заставлял себя умыться, за завтраком почти ничего не ел. Дошло до того, что по дороге на автобусную остановку он прислонялся к дереву и не мог дальше идти. Настолько отнимали у него силы вскипавшие вдруг в душе противоречия. Он совсем обезволел.
Наконец он заставил себя написать письмо, где изложил всё, что было на душе, и стал носить его в сумке. Теперь нужно было только опустить письмо в почтовый ящик. Только опустить. Несколько раз он подходил к ящику и, постояв, обессиленный уже тем, что дошёл, уходил, так и не сделав последнее движение. Один раз сел рядом, на бетонный приступок. На него вдруг навалились воспоминания о том, как он ждал каждой встречи с Мариной в самом начале их знакомства. С каким трепетом приникал к её губам. Как постиг, что такое спать с женщиной, которая любит. Может полчаса, а может час, сидел он так, беззвучно шевеля губами, пока не заметил, что из соседнего магазина на него с подозрением поглядывают продавцы. Он поднялся и, словно старик, еле передвигая ноги, поплёлся домой. Письмо осталось лежать в сумке.

  ЁЁЁЁ
 
Возвращаясь из магазина, около дома Марина встретила соседку Люду. Люда была лет на пять старше. После двух родов стала она широкой, как стог сена, и представляла резкий контраст с той Людой, которую Марина помнила по детству.
- Ай, Маринка! Привет!
- Здравствуй, Люда.
- И не зашла, приехала. Как дела-то?
- Институт закончила, – деловито сообщила Марина.
- Молодцом. Куда на работу теперь? Аль в село вернёшься? – с ехидцей прищурилась Люда.
Марина махнула рукой.
- Знаем, знаем, ты в Ташкент, к азиятам уезжаешь.
- Всё село уже знает.
- Что ж ты хочешь, куколка, ты одна у нас такая: москвичка! Свадьба-то скоро ли?
- Не знаю ещё. Как суженный назначит.
- А когда едешь?
- Вот недельки две побуду дома, попрощаюсь со всеми.
- Мамка-то согласна?
- Да не очень… - нахмурилась Марина.
- А что?
- Переживает, что далеко уезжаю, в чужие края.
- Как ты, правда, не боишься в такую даль? Любишь что ли так сваво-то?
Марина опять отмахнулась.
- Счастливая ты, видно, – позавидовала Люда, - ходить даже стала красиво как-то. Ажно радостно на тебя смотреть.
Поговорив недолго с соседкой, Марина вернулась домой.
- Мам, я всё купила. Мам, – крикнула она, войдя из сеней в кухню.
Мать смотрела как-то не так. Не понравилось Марине, как смотрела мать.
- Что-то случилось?
- Ничего страшного, деточка.
- Мама?! – девушка почувствовала, что сейчас заплачет, таким тоном мать это произнесла. – Что?
Мать молча протянула ей маленький листок бумаги.
«Не приезжай. Жди письма».
До Марины не сразу дошел смысл этих простых слов. Первая мысль была о том, что Рустам просит её задержаться дома для выполнения каких-то дел. Каких - не важно, наверное, объяснит в письме. Потом промелькнула нелепая мысль, что он сам хочет приехать. Потом до её сознания стало доходить, что случилось что-то серьёзное. В таком случае, почему Рустам не позвонил? Ах да, куда же звонить? Тогда ей нужно самой…
Всё это за секунду пронеслось в голове. Марина даже сделала движение встать, чтобы бежать на почту, звонить в Ташкент, но, вдруг, закрыла лицо руками. «Не приезжай…» - как пуля пробила висок. «Не приезжай…» - швырнула судьба в лицо. «Не при-ез-жай», - написал ей чужой человек. Чужой? Марина схватила телеграмму в надежде, что это не ей, что нет подписи, или подпись не та. «Рустам».
Вот и всё. Какая разница, что будет написано в этом письме? «Не приезжай…» - можно ничего больше не писать.