Сад желаний, роман. Глава 17. Любовь, курт и площадь Ленина

ГЛАВА 17
ЛЮБОВЬ, КУРТ И ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА

Вот и самое время сказать про любовь, хотя про это говорено – переговорено. И песни о ней поются, и стихи читаются, и думы думаются. Но что мы про любовь знаем?
Существует ли она? Нет. Жизнь существует, смерть существует. А любви нет. Так же, как нет ненависти, боли, отчаяния, радости и печали, ревности и верности. В самом деле, представим, что нет на Земле людей. Вымерли, или не развилась обезьяна в человека. Где в этом случае любовь? В каких расщелинах прячется? В каких озёрах живёт? То-то же. Любовь – не более чем химические реакции и электрические импульсы в наших воспалённых мозгах. И опять-таки, в редкой башке эти реакции происходят, да и то мимолётно. А в подавляющем большинстве голов их нет, и не было никогда. Солнце есть. Вот оно, сияет на небе. Все его видят, чувствуют. У некоторых даже солнечные удары бывают. А любовь? Один её как бы чувствует (и то, сомневается), а вокруг миллионы людей и не подозревают об этом. Что же это за явление? Это просто бред, невроз, и ничто другое. Вот так-то.
А теперь давайте, объясним это Марине и Рустаму.

Марина стояла на перроне, а мимо неё проплывал хвост поезда, в котором уезжал её любимый. Навсегда. Она подумала, что никогда больше не коснутся её тела тёплые губы Рустама, и не прошепчет он, случайно разбудив её рано утром: «Спи, цветочек мой, а я тебя поцелую».
При этой мысли её бросило в озноб, и больно заныло схваченное тоской сердце.
Нет, только не думать об этом. Не изводиться. Не истекать слезами в жалости к себе. Она совсем не размазня и сейчас совершенно возьмёт себя в руки. Поезд скрылся в вечернем сумраке. Перрон опустел. Марина всё стояла. И не было сил повернуться и оставить за спиной ушедшие навсегда счастье…

Рустам заглянул в своё купе. Соседи суетились, распихивая чемоданы и сумки. По вагону начал движение проводник, собирая билеты и деньги на постель. Повернувшись к окну, Стерхов уставился в безликую темноту. Он испытывал облегчение оттого, что закончилось расставание. Это было невыносимо. Так жалко Марину, что Рустам был на волосок от того, чтобы, бросив в вагоне вещи, остаться на перроне. А теперь, наконец он не может ничего изменить, теперь от него уже ничего не зависит. Они расстались навсегда. Навсегда! Это слово страшной правдой дошло до сознания Рустама. Не Марину надо жалеть, а себя. Никогда больше не обнимет он её, а она не прижмётся к его груди со сладким вздохом: «Так спокойно сразу». Никогда, отревевшись после ссоры, она не поцелует его руку в знак примирения и не прижмёт к своёй груди. Никогда не скажет с гордостью: «У моего любимого широкие плечи».
«Да ладно, - попытался успокоить себя Рустам, - будут другие. Лучше и красивее». «Твой билет где?» – раздался за спиной голос проводника. «Господи, куда я еду? От кого бегу? – подумал Стерхов, оборачиваясь. - А, пропади оно всё пропадом…»


Марина медленно прошла по перрону, уже заполняющемуся пассажирами поезда, поданного на соседний путь. Спустилась в метро. Куда теперь? В Опалиху нельзя. Там она умрёт от тоски и одиночества. К Галке на Шарик? С ней она заранее договорилась. А может быть?..
Марина подошла к телефону-автомату, достала из сумочки записную книжку. А, Б… Богатиков. Набрала номер. «Аллё», – произнёс в трубке знакомый голос.
Нажав, после секундной паузы, на рычаг, Марина заплакала. Горько, по-настоящему…

 ЁЁЁЁ

Наступила ночь. Купе спало. Стерхов лежал на верхней полке с открытыми глазами. В одночасье расстался он со всем, чем жил последние четыре года. Институт, альма-матер - предмет гордости. Учёба в нём была хоть и трудной, но такой интересной. Друзья: Крутов, Левчук, братья Лебедевы (правда, со Славиком они завтра встретятся). И Москва. Как же он будет жить без Москвы? Он только перестал чувствовать себя в ней чужаком. После долгого трёхлетнего испытательного срока, она только-только позволила называть себя на «ты», только выписала неформальный ордер и согласилась впустить в себя по настоящему. Не в универмаги, музеи и забегаловки. Позволила узнать свою душу, почувствовать ауру. А он уезжает.
«Ну и что, - успокаивал себя Рустам, - всё будет нормально. Всё уже разложено по полочкам. Приеду домой. Папа с мамой будут рады. Квартира четырёхкомнатная есть, дача двухэтажная - в пятнадцати минутах от города. Родители для кого это всё строили? Устроюсь на работу, буду продвигаться по служебной лестнице. Или нет, не буду продвигаться. Быть начальником - ответственность, нервотрёпка, не хочу. Лучше спокойно сидеть за кульманом, творить. Наберу девчонок, буду с ними гулять. Классно же». Он представил себе стайку изящных девочек, парящих вокруг него. А вместо крылышек - вокруг бёдер трепещут лёгкие юбочки.

 ЁЁЁЁ

На следующий день в Куйбышеве к Рустаму присоединился Лебедев. Стерхов вышел на перрон встретить друга. Билет у Славика был в соседний вагон. Провожала его мать, энергичная весёлая женщина. Еды наготовила - хватило бы до Владивостока доехать. Вместе, конечно, веселее время в дороге коротать. Рустам старался Славика от себя не отпускать. Так и ходили то к одному в купе, то к другому. В карты играли, беседовали. И Стерхову стало легче. Отпустила немного тоска, схватившая за сердце при расставании с Мариной. Да ладно, всё ещё будет, всё ещё впереди.

 ЁЁЁЁ

В Ташкент прибыли рано утром. Как всегда, встречал отец. Мелькнула за окном в толпе его широкая улыбка. Через минуту уже обнимались на пироне. Рустам представил Славика.
- Ну что, приехал окончательно?
- Да, папа, приехал.
- Молодец! А мы с мамой всё сомневались, боялись, что в Москве останешься.
Рустам промолчал. Не успев доехать до дома, он уже дико скучал по Москве и по всему, что там оставил. Скучал по Марине.
Приехали домой, а там уже стол накрыт. Была суббота, у родителей выходной. Сели, обмыли диплом, выпили за возвращение. Рустаму вручили подарок в честь окончания института: фирменный джинсовый варёный костюм – писк моды. Рустам тоже поздравил отца с недавним днём рождения, подарил ему приобретённые на распродаже в «Варшаве» брюки, а маме сумочку. Настроение у всех было прекрасное. Конец марта, на улице уже стояла тёплая весенняя погода. Ташкент – не Москва, здесь иной раз уже в феврале снег окончательно сходит. В ближайшую неделю предстояли культурные походы по городу, поездки на новую дачу, о которой родители принялись восторженно рассказывать. И, вроде бы, отвлёкся Рустам, забылся. Но нет, где-то в глубине сердца, в центре души, стучал и стучал по нервам неугомонный безжалостный метроном: Ма-ри-на, Ма-ри-на.

 ЁЁЁЁ

Вечером, когда все улеглись спать, Рустам затащил из коридора в свою комнату телефон и дрожащей рукой набрал номер Опалихи. Он сильно разволновался, не ожидал такого от себя. В голову лезли всякие мысли. А вдруг не вынесла расставания, вдруг сделала что-нибудь с собой?
- Аллё! – Марина почти сразу взяла трубку.
- Здравствуй, цветочек.
- Здравствуй, – донёсся до него через три тысячи километров такой родной голос. – Как доехал?
- Я нормально доехал. Ты как?
- Ждала твоего звонка. Скучаю очень. Не могу места найти. Постоянно с тобой разговариваю. Знаешь, как будто половинку от меня отрезали. А так всё нормально, ты не переживай.
Голос её звучал спокойно и как будто даже весело.
- Послушай, Марина… - начал Рустам и сбился. – Мариночка. С тобой точно всё в порядке? Ты глупостей не наделаешь? Я так переживаю.
Цветкова усмехнулась в трубку.
- Успокойся, всё хорошо. Только я, наверно, уеду из Опалихи на ближайшую неделю. Не могу здесь жить, всё напоминает о тебе. Я и сегодня здесь потому, что ждала твоего звонка. Ты хоть немного скучаешь по мне?
- Я очень, очень скучаю. И переживаю…
- Ну ладно, хватит сантиментов, а то я сейчас расплачусь. За меня не беспокойся. Звони. И можно, я буду тоже звонить тебе иногда?
- Да, конечно, в любое время.
- Ну, пока… - сказала Марина.
- Пока…
- Подожди, не клади трубку. Побудь ещё немного со мной…
И они говорили и говорили, не в силах разомкнуть цепь проводов, соединяющих их через пустыни, леса и реки: два человеческих существа в плену у химических реакций и электрических импульсов.
Положив трубку, Рустам несколько раз ударился головой о стену: «Забыть, забыть, выбросить из головы. Сколько можно мучить её и себя? Болван, урод, хлюпик».
- Осторожно, получишь сотрясение мозга, - предупредил его внутренний голос.
- Какого мозга? Нет у меня никакого мозга. Если б был, не довёл бы ситуацию до такого тупика.

 ЁЁЁЁ

На следующий день отправились на новую дачу. Родители Рустама приобрели её совсем недавно, за месяц до его приезда, у заместителя генерального директора Ташкентского авиазавода. Его переводили на работу в Ульяновск генеральным директором построенного там авиакомплекса, и он распродавал своё имущество в Ташкенте. Был он человеком честным и принципиальным, и абы кому продавать дачу и машину не стал. Дачу продал отцу Рустама, поскольку давно его знал, причём за деньги меньшие, чем мог бы получить от какого-нибудь другого покупателя. Так и оказались у Стерховых эти шесть соток и немного недостроенный двухэтажный дом на берегу реки Чирчик, в пятнадцати минутах езды от городской квартиры. До этого у них тоже была дача, но подальше, километрах в тридцати от города, и домик там был маленький, однокомнатный. Её продали.
Дом, конечно, шикарный. На первом этаже – кухня, столовая и большая комната с камином в центре, на втором – две комнаты, туалет и внушительная веранда. В подвале – гараж и два помещения под склад. Классно, что и говорить. Чтобы у заводчан двухэтажные дачи, с туалетом и гаражом в доме, да ещё и с камином! Наконец-то советские граждане могли себе позволить… Рустам со Славиком долго осматривали дом, восхищались.
Когда такие условия уже поданы к началу жизни, это может развратить, – сказал Лебедев.
В доме ещё шли отделочные работы, громоздились мешки с цементом, банки с краской. Стёкла были забрызганы побелкой. На стандартных шести сотках были уже высажены деревья: шпанка, черешня, персики, абрикосы, груши, а также яблони и сливы, чьи плоды на фоне других среднеазиатских фруктов скромно бледнеют и не пользуются спросом. По углам участка распускали листочки четыре орешины, которые начнут плодоносить лишь лет через шесть, а в центре сада невысоко поднимались над землёй несколько кустов граната. Имелось даже довольно большое деревце джуды – местного финика.
Сезон сельскохозяйственных работ уже начался, и парней, вручив им новенькие титановые лопаты, мобилизовали на вскапывание огорода. У Славика на ладонях сразу вздулись и полопались пузыри, и родителям Рустама стало неловко, что гость вернётся домой как будто со следами каторжных работ на азиатских плантациях. Стерхов прикалывался. У него на пальцах сидели застарелые мозоли от регулярного подтягивания на турнике.
Искупали вину перед Славиком душистым узбекским пловом, приготовленном на костре. Лебедев восторгался яством, восхищался, что в начале апреля погода такая солнечная и тёплая, что можно свободно ходить в рубашке с коротким рукавом. Потом они пошли прогуляться на Чирчик, и Славик удивлялся огромной гладкой гальке по берегам этой мелководной быстрой реки, спустившейся с тянь-шаньских гор. Стерхов рассказывал ему, что галька в изобилии встречается повсюду в Ташкенте, и что это свидетельствует о том, что когда-то здесь было море.
Когда стало темнеть, Славик поинтересовался, что это за птицы неизвестной породы летают так быстро над головой.
- А это, братан, летучие мыши, – пояснил Стерхов.
- Настоящие? Никогда не видел. А почему их днём не было?
Ночные животные. Их толком никто не видел. Они только в темноте появляются. Летают, в натуре, быстро, на ветках не сидят, как птицы. А днём они неизвестно где прячутся.
Славику всё нравилось. Настроение у ребят было превосходным, и Рустам на время даже забыл о мучившей его тоске. Но когда вернулись домой, она опять взяла за горло. Неудержимо потянуло к Марине, в Москву. Ложиться уже который день в постель без неё было неуютно. Где-то она сейчас, с кем?
Он мысленно перенёсся в их комнату в Опалихе. Марина стояла у окна, глядя на хозяйкин двор, местами освободившийся уже от снега, с чёрными проплешинами земли. На припухшем от слёз лице лежала печать усталости и безразличия.
- Марина, – позвал её Рустам.
Она стояла, всё также глядя в окно.
- Мариша, цветочек мой.
- Не надо, Рустам, к чему это?
- Обернись.
- Зачем? Я обернусь, а тебя нет. Так уже было. Я постоянно оборачиваюсь в поисках тебя. Я устала…
- Руст, завтра куда пойдём? – вернул его к реальности Славик.
Славка, завтра по городу: Алайский базар, сквер Революции, площадь Ленина. Ташкентское метро заодно увидишь. Теперь давай спать. Ноги отваливаются.

 ЁЁЁЁ

- А узбечки красивые, – сделал Славик вывод после получаса прогулки по городу.
Навстречу друзьям, действительно, то и дело попадались стайки симпатичных девушек.
- Только, я смотрю, узбеков и русских в одной компании не встретишь.
- Нет, бывает. Редко, правда.
- А как в школе учатся, в институте?
- Отдельные школы. Если смешанные, то в них классы отдельные. Так же и в институте: узбекские потоки и европейские.
- И обучение на разных языках?
- Ну да.
- А ты в какой школе учился, Руст?
- В чисто русской.
- И это по жизни разделение такое?
- В общем, да. Хотя, на работе все смешиваются. Опять-таки, куда работать попадёшь.
- А русских много в Ташкенте?
- Больше половины. Ну не только русских, европейцев.
Славику многое было в диковинку: надписи на двух языках в метро
(«Илтимос суянмангиз», «Просьба, не прислоняться»), узбечки разных возрастов в пёстрых национальных платьях и коротеньких штанах, бородатые старцы, сидящие на скамейках, подложив под себя ноги.
- Да, интересный город! – восклицал он.
- Красивый, – гордился Стерхов, заслоняя собой заплёванную шёлухой от семечек остановку.
Они спустились в метро. Станция «Авиастроительная» замыкала одну из веток ташкентского метрополитена, которых всего было две. Когда-то директор авиазавода, депутат Верховного Совета СССР, влиятельный человек Виктор Николаевич Сивец добился в Москве финансирования, и метро довели до завода. Но он умер, и продолжение ветки до городка авиастроителей пробивать было уже некому. Вот и ездили авиастроители до завода на автобусах, а кому нужно было дальше в город, пересаживались на метро.
Рустам со Славиком доехали до станции «Площадь Ленина». Площадь с таким названием имелась в каждом городе Советского Союза. В Ташкенте она была одной из самых больших в стране. Но привлекала людей она не своими размерами (километров пять в длину), не исполинским памятником вождю мирового пролетариата, а разбитыми по обеим сторонам тенистыми парками и шикарными фонтанами, в которых с мая по сентябрь плескались дети, под которыми даже взрослым можно было походить, и никто бы не сделал замечание.
- Вот главная площадь Узбекистана.
- Грандиозно, больше, чем Красная.
- Здесь мы топали на демонстрациях. Прикинь, в девятом классе нас целый месяц вместо занятий заставляли сюда приезжать репетировать первомайский марш с флагами. Человек пятьсот, наверное, из разных школ города. Целый месяц муштровали, форму выдали: коричневые штаны, белую футболку и белые тапочки. Мы их перед выступлением зубной пастой чистили. Но на демонстрации мы всё равно спутались перед трибунами. Потом флаги сдали и пошли купаться в Анхор. Первого мая!
- Куда пошли купаться?
В Анхор, речка такая здесь рядом протекает в бетонных берегах. А вон видишь, вечный огонь. Пост номер один. Стояли здесь как-то классом, меняли друг друга в карауле. Блин, шесть лет уже прошло.
- А сейчас мы куда идём?
- Просто гуляем. Если туда пойдём, к ЦУМу выйдем. Вот здание Совета министров, вот кинотеатр «Искра». Там, кстати, сегодня «Забытая мелодия для флейты» идёт, я в газете прочитал. Давай сходим.
Они прошли к кинотеатру, но рязановского фильма на афишах не обнаружили. На вопрос: «А где «флейта?» - в кассе ответили: «Отменили».
- Вот так-то, – посетовал Стерхов, – это тебе не Москва. Не понравилось какому-то баю, и сняли фильм с проката.
Весь день они прогуляли по центру города, а на рынок так и не попали. Зато были в ЦУМе, где Лебедев купил себе тюбетейку в качестве сувенира.

 ЁЁЁЁ

Вернувшись с прогулки, Стерхов обнаружил в почтовом ящике письмо от Марины. Сам того не ожидая, он заволновался как перед первым свиданием.
- Письмо от Марины, – сообщил он Славику.
- Ты с ней всё, порвал, или как? – поколебавшись, полюбопытствовал Лебедев.
- Да, порвал, – ответил Рустам и загрустил.
Вечером, когда все в квартире легли спать, Стерхов вытащил письмо из кармана куртки. Он специально дождался момента, когда никто не мог ему помешать.
По штемпелю выходило, что письмо отправлено на следующий день после того, как он уехал из Москвы.
«Быстро дошло», – удивился Рустам и распечатал конверт.

Здравствуй, мой любимый, дорогой, единственный! Извини, ради Бога, но я не могу. Я знаю, что не должна ни звонить, ни тем более писать такие письма. Знаю, но в то же время хватаю первый попавшийся листок и пишу тебе. Прости меня за навязчивость, но хотя бы таким образом быть с тобой рядом! Я с тобой разговариваю мысленно не только тогда, когда пишу, но и когда занимаюсь другими делами. Представляю, что ты рядом и всегда спрашиваю у тебя совета, и мне очень хорошо когда ты рядом со мной. Вот и сейчас пишу, а самой кажется, что ты здесь и смотришь на меня. Очень хочу, чтобы ты мне сегодня опять приснился. Сегодня проснулась в прекрасном настроении, потому что всю ночь была с тобой. Скорее бы настала ночь, чтобы опять тебя увидеть.
Рустам, миленький, не подумай чего. У меня всё хорошо, защитила отчёт. Просто я очень люблю тебя. Пусть всё будет так как ты хочешь. Надеюсь ты устроишься на работу на какую хочешь. А всё остальное – это мелочи в нашей жизни.
Любимый, целую тебя крепко-крепко.
До свидания!
Поздравляю с наступающим проф. праздником, Днём космонавтики!!!

Рустам несколько раз перечитал письмо. Долго сидел, погруженный в переживания. Потом вышел в коридор и прислушался. В квартире стояла тишина, похоже все спали. Тогда он перенёс из коридора в свою комнату телефон, поставил его на диван и сидел перед ним в раздумье ещё несколько минут. Наконец решился и набрал номер Опалихи. Трубку взяла хозяйка и с удовольствием сообщила, что Марина последние дни дома не ночует. В голосе её вместе с обычной подозрительностью чувствовался интерес. Поблагодарив Нину Николаевну за доходчивый рассказ, Стерхов положил трубку. Что делать? Марина могла быть у Галки на Шарике, либо у своей тётки. А вообще-то, она могла быть где угодно, она теперь свободная женщина. От этой мысли Рустаму сделалось не по себе.
Звонить в общежитие Шарикоподшипникового завода по межгороду было нелепо, и он набрал номер тётки. Удача! Трубку взяла сама Марина.
- Здравствуй… цветочек!
- Рустам, здравствуй!
По голосу чувствовалось, что девушка очень обрадовалась.
- Как дела?
- Всё нормально, только…
- Марина, подожди, я кое-что хочу тебе сказать. Я понимаю, что это, может быть, глупо звучит сейчас, но… давай поженимся. Я, конечно, болван, что не смог… не сказал этого раньше, прости, но… В общем, я делаю тебе предложение.
Рустам задохнулся от волнения и замолчал. На другом конце трубки тоже повисла напряжённая тишина. В глубине души он был уверен, что Марина издаст протяжный вопль радости, и бросится ему на ш… В общем, будет несказанно рада. Однако шли секунды, а Марина молчала. Наконец она произнесла нерешительно:
- Рустам, а ты хорошо подумал? Почему ты изменил своё решение?
- Я просто понял, что не могу без тебя. А ты что, не согласна?
Молчание.
- Может быть, тебе нужно время подумать? – догадался наконец Стерхов.
Он на миг представил, что Марина может отказаться. И это будет ударом. Или … облегчением?
- Да нет, конечно, Рустам, родной мой, я согласна. Просто сейчас уже это как-то неожиданно.
- Так ты согласна?
- Да, конечно, конечно, – подтвердила Марина, но в голосе её по-прежнему не было восторга.
- Но ты, похоже, сомневаешься?
Марина помолчала.
- Рустам, а где мы будем жить?
Об этом Стерхов не думал.
Здесь, в Ташкенте, – предложил он не совсем уверенно.
- Давай в Москве.
- Цветочек мой, ну где мы будем жить в Москве? А здесь квартира, дача, всё есть. Здесь условия хорошие. И потом, я же по распределению сюда приехал. Как же мы будем жить в Москве? А где работать?
- Будем снимать жильё, устроимся. Жили же…
- Давай, знаешь что, ты подумай, – стал разубеждать Марину Стерхов. – В Москву я вернуться не смогу. Ещё ведь родители… Я тебе перезвоню завтра, хорошо?
- Рустам, ты не подумай, я согласна. В Ташкенте, значит в Ташкенте. Это всё, просто неожиданно для меня. Я ведь совсем на другое настроилась, ты пойми.
- Я понимаю…
Тут в коридоре послышались шаги.
- Я люблю тебя, родная моя, – зашептал Рустам в трубку. – Всё будет хорошо. Я тебе завтра перезвоню. Ты где будешь?
- Не знаю, я тебе сама позвоню. А если нет, то ты звони в Опалиху. Рустам, я так хочу к тебе.
- Я тоже, цветочек мой. Ну всё, пока, целую тебя.
- Я тебя тоже крепко - крепко целую.
Рустам положил мокрую от пота трубку. Всё, решение принято. Он сделал предложение. Он женится. Стал нервно ходить по комнате, прислушиваясь к себе. Груз переживаний, вроде бы, свалился с плеч. Ушло чувство вины, тоска по утерянной любви. Теперь женщина, с которой ему было так хорошо, снова будет с ним. Он представил, как привычным движением запускает руку под расстёгнутый халат Марины и ласкает её нежную грудь. Организм мгновенно отреагировал. Хорошо. Взяв чистое бельё, Рустам отправился в ванну. Пока мылся под душем, мысли текли самотёком.
Какое-то время он представлял, как они будут жить в Ташкенте. Квартира большая, места хватит. Хотя, кроме зала и родительской спальни, остальные комнатки больно уж маленькие. На родительскую спальню, конечно же, не посягнёшь. Стоп, родители. Им же нужно всё сказать. Да, да, конечно, им же готовить свадьбу. Как воспримут?
Тут у Рустама лёгкости поубавилось. Было понятно, что родителям Марина не очень понравится. Родители, они же хотят, чтобы невестка имела невинный ангельский вид, была кротка и скромно опускала глазки при разговоре. Рустам попытался представить, как это получится у Марины. Не представил. Ну да ладно, как-нибудь смирятся. Как-нибудь, как-нибудь. Главное, чтоб он сам ни в чём не сомневался. А он не сомневается? Ну разве что самую малость. Да, какое-то сомнение, какая-то неосознанная мысль копошилась в голове после разговора с Мариной. Что-то про невинность… Вот. Его как огнём обожгло. Он проанализировал ещё раз их разговор и понял, что его тревожит. Марина не обрадовалась предложению, ответ дала не сразу и как-то скомкано. Он-то был уверен, что она только этого и ждёт и согласиться должна мгновенно. Ведь если любит, в чём он не сомневался, какая разница, где жить. В конце концов, после распределения ей никакой Москвы не видать, а грозит ей какое-нибудь сельпо на родине. Так лучше уж Ташкент. Рустам как-то уже и забыл, с какими сомнениями он сам возвращался в свой родной город.
А сомневалась она, возможно, потому, что уже присмотрела себе кого-нибудь на его место. И, возможно, - москвича. Вот почему про Москву... Она могла и при нём ещё готовить вариант. Заранее же знала, что расстанутся. А когда Рустам уехал, стала свободной и сразу переключилась. А какие к ней могут быть претензии? Сам виноват. Не в силах выдержать свалившихся опять на него сомнений, Стерхов выскочил из-под душа, быстро обтёрся, оделся и прошёл в комнату. Телефонный аппарат имел такой вид, будто устал ждать.
На этот раз трубку взяла маринина тётка. Запоздало бросив взгляд на часы, Стерхов понял, что мог уже и разбудить её.
- Здравствуйте, извините, пожалуйста, Марину можно пригласить к телефону. Мариша, это опять я. Извини, прости меня, но я должен выяснить один вопрос… Я когда уехал, ты же свободная девушка стала. Ты там ни с кем?.. Ну ты имела право, я ничего не говорю, но скажи мне, если у тебя уже кто-то есть другой. Тогда всё прекратим.
Последняя фраза непроизвольно была произнесена слишком уж жёстким тоном и задела Марину.
- Рустам, да ты что. Не говори так.
- Нет, я же всё понимаю, я тебя …
- Прекрати, а то мы поссоримся. Нет у меня никого, не переживай. Ну что ты, в самом деле?
Голос её был мягким, в нём не чувствовалось ни обиды ни возмущения. И это Рустама настораживало. Как-то слишком уж спокойно она об этом говорила.
- Точно? – не унимался он.
- Точно.
- Ты ведь имела право…
- Рустам, всё. Забудь об этом. Я тебе завтра перезвоню. Ложись спать спокойно.
Стерхов понял, что в квартире тётки ей говорить не совсем удобно.
- Ладно, прости, я так разволновался.
- Всё, успокойся. Я люблю тебя и только тебя. Других у меня нет, – прошептала Марина в трубку.
- Целую, родная моя. Не обижайся, пока.
- Всё, пока.

 ЁЁЁЁ

Поход на Алайский базар занял целый день. И это притом, что в начале весны ещё нет изобилия фруктов, которого все приезжие так жаждут на восточных базарах. Только в мае появляются первые божественные плоды: алая сахарная клубника и сладкая, как губы любимой, крупная бордовая черешня. Затем, в июне, базары уже будут радовать разнообразием: урюк и абрикосы, вишня и первые арбузы, нежнейшие ягоды тутовника и инжира, которые жителям России совсем неизвестны, поскольку их туда невозможно довезти, не испортив. В июле появятся персики. Ах, какие в Средней Азии персики! Размером с головку новорожденного младенца и душистые-душистые. А вкуснейшие груши, а виноград! Нигде в мире нет такого сладкого винограда. Особенно бесподобный вкус у дамского пальчика и кишмиша. А дыни! Это не сахар и даже не мёд, - это божественный нектар.
Когда Рустам видел огромные развалы арбузов и дынь, которые образуются в Ташкенте летом не только на рынках, а на любом мало-мальски проходном перекрёстке, ему всегда вспоминалось детство. Набегавшись за день на улице под жарким азиатским солнцем, он приходил домой, где почти всегда имелась порезанная аккуратными ломтиками дыня. Рустам пил, смаковал её сочную мякоть, нектар тёк по рукам до локтей, откуда капал на пол, а с подбородка стекал на грудь и живот, оставляя жёлтые дорожки на покрытом слоем уличной пыли детском теле. А пальцы потом слипались, и невозможно их было разъединить: столько сахара в узбекских дынях.
С мая по ноябрь плодоносят оазисы Средней Азии. Завершается этот фруктово-ягодный фейерверк поздними гранатами, айвой и хурмой. Однако начало апреля, фруктов не было. Только-только стала появляться первая редиска, в которой совсем нет витаминов, но которая радует всех потому, что первая. Но базар, конечно, никогда не пустует. Картошку, лук, морковь, тыкву и зелень, а также местную зелёную редьку здесь можно купить круглый год. Разнообразные орешки - от простого жареного арахиса до изысканного солёного миндаля - всегда в изобилии. Семечки продают тазами. Развалы сухофруктов. Пряности и специи – это отдельная тема. Многие из них европейцы никогда и не видели. Откуда они на ташкентских рынках – загадка. Официально в СССР эти товары не импортировались. Свежие душистые лепёшки, испечённые в тандыре (глиняная печь) очень вкусны, особенно, пока горячие. А если лепёшку обмакнуть в свежий каймак (густая сметана), то можно проглотить вместе с пальцами. Рис на ташкентских базарах свой, узбекский, как и крупный горох, который не разваливается на две половинки, как и маш – незнакомая европейцам крупа. А вот гречка, в основном, привозная. Масло не подсолнечное, а хлопковое. Даже нерафинированное оно не имеет запаха, и чаще всего плов готовят на нём. Правда, на бараньем курдюке плов вкуснее. (У среднеазиатских баранов сзади находится так называемый курдюк, состоящий из жира. Это резервный источник питания для животного, как горбы для верблюда)
Старые узбеки продают на базаре ножи, выкованные где-то в кишлачных кузницах, к ним - кожаные ножны, тюбетейки и кушаки (пояса для подвязывания халата). Рядом приторговывают насваем – прессованным табаком вперемежку с известью. Его кладут под язык, известь прожигает слизистую, и никотин попадает сразу в кровь.
Долго гуляли Рустам со Славиком по базару. Лебедеву всё было интересно.
- Руст, а почему морковка такая жёлтая?
- Здесь такая. Красная тоже есть.
- А почему её нарезанной продают?
- Это для плова.
- Слушай, а что домой лучше купить, в гостинец?
- Эх, жалко, не сезон. Сейчас, конечно, базар не тот, что летом или осенью. Фруктов нет, арбузов, дынь нет. Что же тебе купить? А вот, сушёную дыню возьми. Орешков купим сейчас обязательно. Курт! Вот что возьми для прикола.
- А что это?
- Пойдём, пойдём. Где-то он здесь должен быть. А вот, курт. Неча пул булади? – заговорил Рустам с продавщицей – узбечкой.
Йигирма тийин.
- Олти бир сум буладими?
- Ол.
Стерхов отдал женщине рубль, она насыпала в приготовленный кулёк из газеты шесть белых шариков и протянула ему.
- Угощайся, Славик.
- Это что? – спросил Лебедев, c опаской беря один шарик.
- Курт.
- И как его едят?
- Закидываешь в рот и разжёвываешь. Давай, не бойся, не отравишься.
Славик с сомнением покрутив шарик перед носом, положил его в рот и начал жевать. Лицо его тут же скорчилось в кислую страдальческую гримасу.
- Руст, гад, это что, извёстка, что ли? – еле промямлил он сведённым оскоминой ртом.
- Да нет, это сушёное, солёное кислое молоко. Способ хранения молочных продуктов.
Стерхов откусил от твёрдого шарика маленький кусочек.
- А, кислый какой. Извини, Славик, я пошутить хотел, – сказал он, с сочувствием глядя на друга. - Его потихоньку едят. С пивом хорошо.
Не желая под настороженными взглядами продавцов выплёвывать эту странную еду, Лебедев мужественно дожевал и проглотил курт.
Чем-то срочно надо запить.
Пойдём в чайхану.
Как и во всём, в системе общественного питания Ташкента наблюдалось раздвоение на национальное и европейское. Существовали столовые, где люди сидели на стульях за столами. Там подавали блюда и узбекские и русские. Борщ, конечно, редко где делали, но пельмени бывали почти всегда. Однако какой кайф можно получить в столовой? Так, напихать в себя еды, не самой вкусной. Другое дело - чайхана. На русский это переводится как чайная комната. Но настоящая чайхана чаще располагается не в комнате, а на улице, вернее во дворике, закрытом со всех сторон строениями и забором, но под открытым небом, или в тени деревьев и виноградника. Благо, климат позволяет принимать пишу на улице девять месяцев в году.
В настоящей чайхане сидят не за столом, а за дастарханом. Дастархан накрывают на айване (а дома – на полу). Айван – это большая квадратная деревянная тахта на металлических ножках, покрытая ковром или покрывалом. Сидят на нём по-узбекски, с ногами, без обуви. В чайхане подают блюда только местные: жидкие шурпу, лагман или машхурду, шашлык из говядины, баранины или из печени, люля-кебаб, и, конечно, плов. Существуют десятки рецептов плова: простой, праздничный, свадебный, с горохом и с чесноком, с айвой и с изюмом, с фасолью, с голубцами из виноградных листьев и даже с яйцами. Спиртные напитки обычно отсутствуют, пьют только чай - чёрный или зелёный - из маленьких чайничков. Понятия «заварной чайник» в Узбекистане нет, чай там кипятком не разбавляют.
В чайханах еду готовят мужчины. Среди посетителей женщин тоже нет. Узбеки, как и многие мусульмане, делят с женщинами постель, но не стол. И молодёжь здесь бывает не так часто. Может быть поэтому, в чайханах царят умиротворение, спокойствие и даже нирвана. Это место эмоциональной разгрузки. Разговаривают здесь негромко, размеренно, держа в руке пиалу с горячим чаем, из которой отхлёбывают маленькими глотками. Иногда просто молчат, слушая журчание воды в арыке. Мир вокруг могут сотрясать войны и катаклизмы, но в чайхане размеренное течение времени не нарушится. Перед началом трапезы часто произносят молитву, благодарят Всевышнего за то, что дал пищу, после окончания произносят «Аллаху акбар» и прикрывают лицо руками.
Европеец, впервые попавший в чайхану, может себя почувствовать неуютно, потому что попадёт в самую, что ни на есть, национальную среду. Зная это, Рустам не повёл Славика на айван, а усадил за обычный столик в углу уютного дворика чайханы, подальше от посторонних взглядов. Сам принёс две косы (большая пиала) наваристой машхурды, две большие самсы, два чайника и пару лепёшек. Заказал ещё четыре палочки шашлыка, но потом понял, что погорячился. Первое блюдо было очень сытным.
- Как, ты говоришь, это называется? – интересовался Лебедев.
- Машхурда. Я подумал: плов ты у нас ел настоящий узбекский, шурпу тоже приготовим, а машхурду можем не успеть. Поэтому взял.
- Вкусно, а из чего приготовлено?
- Из маша, вот эта зелёная крупа так называется – с рисом. И мясо.
- Классно, Руст, мне нравится в Ташкенте.
Славик с удовольствием подставлял лицо нежаркому ещё солнцу, пробивающемуся через молодую апрельскую листву.
- Знаешь, а я вчера Марине предложение сделал, – произнёс Рустам, как будто только что вспомнил об этом.
- Ну ты даёшь! – искренне удивился Славик. - А почему не раньше, не в Москве?
- Да… так уж получилось, – промямлил Рустам.
Впервые, может быть, в жизни он подумал про себя, какой он замкнутый человек. За последние месяцы он столько пережил в душе, а об этом никто не знал. Даже близкий друг, даже Марина. Боже, как человек одинок!
- Знаешь, сомневался до конца. Боялся… - решил открыться Стерхов.
- Чего боялся-то?
- Не то, чтобы боялся. Жалел об упущенных возможностях. А вдруг лучше встречу, красивее?
Лебедев не отвечал, настроившись на долгую исповедь друга. Но Рустам помрачнел и замолчал.
- Знаешь, Руст, я так думаю, – решил поддержать его Славик, - нет предела совершенству. На какой бы красивой девушке ты не женился, завтра можешь встретить ещё красивее. Так что надо решиться однажды, и будь что будет. А там лучше, хуже - полосами пойдёт. В конце концов, красота – не самое главное. На всех красавиц не найдётся. И потом, после ЗАГСа жизнь не заканчивается.
Стерхов улыбнулся.
- Ты прав, Славик. Но всё же, что-то сидит во мне, что-то мешает… Не знаю, я и сейчас продолжаю сомневаться. Так же и с Ольгой было. Помнишь, я тебе рассказывал?
- Да, ты тот раз мрачнее тучи приехал.
Тут принесли шашлык, и Славик воскликнул:
- Руст, я не потяну!

 ЁЁЁЁ

Марина не понимала, радоваться ей, или нет? После вчерашних разговоров с Рустамом в голове был сумбур. Уехал, потомил, заставил почувствовать боль, пустоту и обиду, а потом как вихрь ворвался опять в её жизнь. И счастлива была Марина от одной мысли, что будут они снова вместе. Снова и снова представляла, как будут гулять по весеннему городу, держась за руки, целоваться, останавливаясь через каждые десять метров, а по ночам, обессиленные любовной лихорадкой, засыпать в одной постели.
«Без тебя, мой друг, и постеля холодна», – всплывала в памяти фраза то ли из песни, толи из какой-то пьесы. Уж это она почувствовала сполна. Постель, которую они ещё вчера делили с любимым, которая была местом нескончаемых наслаждений и покоя, вдруг опустела, охладела и превратилась в источник тоски и снов, после которых долго не проходила в груди щемящее чувство утраты.
А теперь что же, всё возвращается? Больше того. Уехав в свой далёкий Ташкент, Рустам не выдержал и недели. Он же не смог без неё. Понял, что любит, понял, что потерял. Он всё-таки любит её! Любит!!! И снова из женских глаз проливались слёзы, на этот раз слёзы счастья. И забыла Марина совсем, что уже два дня, как появился у неё другой мужчина. А потом спохватилась. Как же быть теперь с ним? Этот здоровяк Вадим из Красногорска, похоже, воспринимает её всерьёз и просто так не отстанет.
Несколько раз, когда Рустам ещё не уехал, новый знакомый провожал Марину от магазина, где она работала, до электрички и пытался заговорить. Она сперва отвечала нехотя, через плечё. Всё-таки, отучил её Рустам любезничать с каждым пытающимся познакомиться проходимцем. Но Вадим не отставал. Последние два раза он садился с ней в электричку и пытался отследить, где она живёт. Не получилось, потому что в это время Стерхов уже уехал, и Марина жила несколько дней у тётки. Зато он, всё-таки, навязал ей своё общество, заставил разговориться и отвлёк от мыслей о Рустаме. Даже развеселил. А когда на третий день он не появился при выходе из магазина, она поймала себя на том, что ищет его глазами.
Тогда она впервые задумалась, нравится он ей, или нет, и не смогла определиться. Похоже, была к нему равнодушна. Гораздо мощнее и выше Рустама, он по сравнению с ним казался просто глыбой. Подойдя в тот день к платформе, Марина остановилась неподалёку от кассовой будки и почти сразу почувствовала, как обхватили её крепкие толстые руки, и ударил в нос резкий запах табака. Сопротивляться не стала, ей было на удивление безразлично. Дала Вадиму отвести себя в двухкомнатную квартиру стандартной безликой многоэтажки. Там покорно позволила себя раздеть и отдалась, получив, как всегда, несколько оргазмов, но так и не отделавшись от чувства, что обнимается с колонной на какой-нибудь станции метрополитена. С нежностью думать о Вадиме она не могла, а представляла всё время Рустама. А когда всё закончилось, даже чуть не расплакалась оттого, что не он с ней.
А теперь, что же ей делать? Марина начала колебаться. Вадим москвич. Ну почти москвич. Может и сложится у них всё как надо. Да если захочет, она его приклеит к себе, пришьёт, очарует, заворожит. Особых усилий ей и не потребуется, она и так ему нравится. Нужно только дать ему почувствовать, как она умеет любить. А любить она умеет, Рустам её этому научил. Марина сама ужаснулась своим мыслям. Она попыталась представить, сможет ли отдавать этому Вадиму ту любовь и теплоту, которую отдавала Рустаму, хотя бы половину, хотя бы пятую часть. Этой бесформенной глыбе, которую даже обхватить не может? Этому самонадеянному медведю, который, накурившись, будет дышать ей в лицо сигаретным смрадом? Её передёрнуло.
«Ах, Рустам, Рустам, - подумала она, - слишком высокую планку ты задал. Вольно или невольно всю жизнь я теперь буду сравнивать каждого мужчину с тобой, и не знаю, смогу ли когда-нибудь встретить такого».
Марина опять было погрузилась в грустные мысли о покинувшем её любимом, но вдруг вспомнила, что всё уже переменилось, и повода для печали нет. Настроение её мгновенно улучшилось. «Какой, к чёрту, Вадим? Гнать его. Вернее, бежать самой. Завтра же попрошу заведующую снять меня с продавцов, буду сидеть в кабинете, практиковаться товароведом. И уходить буду каждый раз в разное время, чтобы он меня не отследил. И ещё надо всех продавщиц предупредить, чтобы меня не выдавали». С горечью подумала Марина о том, что совершенно зря поддалась позавчера этому безразличному ей человеку. Теперь от него не отделаешься. А Рустам почувствовал. По разговору что ли, но совершенно чётко определил, что у неё уже кто-то есть. И хоть старалась врать убедительно, он затаил своё подозрение и станет потом расспрашивать её об этом во сне. Эх, скорее бы практика закончилась.