Сад желаний, роман. Глава 15. Тебе нужна заурядная жизнь?

ГЛАВА 15
ТЕБЕ НУЖНА ЗАУРЯДНАЯ ЖИЗНЬ?

Неумолимо приближался срок защиты диплома. И чем ближе он подходил, тем хуже чувствовал себя Стерхов. Он уже месяц как принялся за работу вплотную. Для этого пришлось прекратить походы в НИИ Мозга, что Рустам сделал с большим сожалением. В последнее время он так втянулся в эксперименты, что ждал каждого посещения НИИ с нетерпением. Эта направляющая его жизни полностью захватила Рустама. Он уже не представлял, как будет обходиться без будоражащей информации, без тех эмоций которые получал в Институте Мозга. Профессор Прокудин расстроился до синевы, когда Стерхов объявил ему, что в ближайшее время не сможет продолжать своё участие в программе лаборатории. Илья Ильич схватился за голову и воскликнул:
- Неужели и на этот раз...
Он стал уговаривать Рустама продолжить приезжать в НИИ, когда тот защитит диплом. Стерхов заверил его, что так и будет. Для этого он готов был задержаться в Москве на неопределённое время. Закончив учёбу, Рустам планировал подумать, как же ему строить дальнейшую жизнь с учётом последних событий.
Но сперва диплом. Рустам навалился на него и кое-что сделал. Однако вместо того, чтобы уменьшаться, объём работы, которую ещё предстояло выполнить, с каждым днём всё увеличивался. Чем дальше Стерхов углублялся в дипломный проект, тем больше видел нюансов, и тем яснее становилось, каков же объём работы. Только к середине января он охватил его полностью и осознал, в каком месте находится. Рустам ужаснулся. Исходя из производительности, которая была у него на тот момент, ему не хватало недели две – три, или даже месяца. И это если работать по чёрному, без выходных (какие уж выходные), по десять часов в сутки и, главное, если всё будет получаться. А так не бывает.
Каждому, кто студент, или когда-то им был, известно, что делая любой реферат, чертёж, или расчётно-графическую работу по десять раз приходится звонить друзьям, бежать за консультацией к преподавателю или перелопачивать всю имеющуюся литературу. Потому что ничего не понятно. А ещё: когда всё сделаешь, и уже на чистовик, обязательно выявится ошибка в расчётах, да не где-нибудь, а обязательно в начале. Так, что нужно весь расчёт переделывать, а если по этому расчёту сделан чертёж, то и его перечерчивать. Это закон.
Вот и Стерхов дважды переделывал расчёт торцевого шпангоута корпуса станции и подправлял чертежи. Четырежды исправлял расчёт редуктора узла поворота солнечной батареи и перечерчивал узел. И так - до бесконечности. Иногда он упирался в какой-нибудь технологический вопрос: а можно ли в этом месте применять аргоно-дуговую сварку? И приходилось специально ехать за ответом к куратору, потому что от этого зависело всё дальнейшее движение диплома, а неправильное применение операции в технологическом процессе привело бы к тому, что на защите полдиплома забраковали бы. Приезжал на кафедру, ждал, когда появится преподаватель, получал от него лаконичный ответ: «Да, можно», и обратно - в Опалиху, чертить, считать, писать. А там, только развернувшись, упирался в следующий вопрос и корил себя, что не забежал мозгами вперёд, и сразу всё не узнал. И так постоянно.
Два раза Рустам выбирался в лабораторию кафедры конструирования - своё любимое место во всём МАИ. Лаборатория представляла собой огромный ангар, напичканный космической техникой. Самой настоящей. В центре ангара громоздилась легендарная королёвская «семёрка» - боевая ракета-носитель «Р7», из которой когда-то были сделаны «Восход», «Восток» и «Союз», выводившие на орбиту всех советских космонавтов. Да и первый спутник запустила «семёрка». Но изначально она была создана для доставки советских ядерных бомб в города вероятных противников СССР.
Ракета не помещалась в лаборатории в полный рост и её разделили на две половины. Кроме этого, она была аккуратно препарирована: все её части и узлы были разрезаны вдоль и поперёк так, чтобы просматривалась внутренняя конструкция. В таком же препарированном виде находились там и другие изделия: пилотируемые аппараты «Восток» и «Союз», межпланетные «Луны», «Венеры» и «Марсы», боевые жидкостные и твёрдотопливные ракеты наземного и морского базирования, спутники. Была даже советская межпланетная пилотируемая станция для полёта на Луну.
О том, что СССР боролся с США, пытаясь первым запустить на Луну человека, и проиграл в этой борьбе, Стерхов узнал только здесь, в лаборатории, когда у них начались занятия по конструированию. Информация о поражениях в космической области не доводилась широко до советского народа. Оказывается, существовала огромная программа, были созданы специальный космический аппарат и фантастическая ракета-носитель, в десять раз большая, чем «семёрка». Проходили испытания, пробные запуски без человека. И всё это было свёрнуто и порезано, когда США опередили СССР в лунной гонке.
В процессе написания диплома Стерхов с большим трудом (секретность) просочился в лабораторию, когда там были занятия у других групп, чтобы посмотреть устройство некоторых узлов, которые он хотел применить на своей орбитальной станции. И в который раз, забыв о времени, блуждал он среди нагромождений техники, любуясь красотой конструктивных решений и гордясь величием своей страны, сумевшей поставить такую технику на поток.
Встречал в институтских коридорах друзей. Некоторые изменились до неузнаваемости. Ранее весёлые и беззаботные, теперь похудевшие и осунувшиеся, с хроническим недосыпанием в глазах, они бледно улыбались и при каждой встрече жадно выспрашивали друг у друга, кто на каком этапе находится, кто что ещё не сделал, в надежде обнаружить, что другие отстали безнадёжно. Когда же не обнаруживалось, впадали в беспокойство до паники, но всё же пытались напугать сокурсников непреодолимой трудностью какого-нибудь этапа. Хорошо, если в группе имелся какой-нибудь разгильдяй, который вечно от всех отставал, и когда все уже были в конце пути, он только преодолевал в себе зевоту, чтобы встать за кульман. Такой парень был очень ценным для группы. Он действовал как бальзам на души своих беспокойных и мнительных товарищей. Поговорив с ним, они мгновенно успокаивались.
Диплом должен был состоять из нескольких частей, каждая из которых прочерчивалась на больших листах ватмана формата А 0. Основной чертёж – главный вид изделия, которое было темой диплома. Затем - схема членения этого изделия, которая показывала, из каких составных частей оно состоит. При кажущейся простоте этой схемы, она была довольно коварна. Дело в том, что составные части должны технологически соединяться в одно целое без всяких проблем, габариты должны позволять транспортировать их по железной дороге, или авиатранспортом к месту основной сборки. При эксплуатации на места креплений частей друг с другом не должны приходиться критические нагрузки. И так далее. Требований довольно много. Те, кто относился поверхностно к схеме членения, не раз были биты на защите дотошными преподавателями.
Далее из основного изделия нужно было выбрать узел и полностью просчитать его, а на основе расчётов сделать чертёж сборки и полную деталировку, то есть чертежи всех входящих в узел деталей. Также требовалось написать технологический процесс сборки этого узла, разработать приспособление для сборки и сделать комплект чертежей для изготовления этого приспособления. Кроме этого нужно было сделать баллистический расчёт по выводу изделия на орбиту, а также раздел по технике безопасности. Плюс ко всему – спецтема. В этом разделе студент обязан был блеснуть ноу-хау, применить новые материалы, технологические процессы, предложить оригинальную конструкцию.
В общем, работы непочатый край. Рустам явно не успевал. На фоне отставания у него развился психоз. Невозможно было избавиться от постоянно давящего груза невыполненной работы, сомнений и терзаний по поводу правильности расчётов и чертежей. Он стал плохо спать, накатывала депрессия. В груди постоянно ощущался холодный кол. Тщетно пытался он успокаивать себя расхожей студенческой байкой, что пояснительные записки на защите в лучшем случае пролистывают, и что, якобы, один студент, чтобы проверить это, разбросал в своей ПЗ фразы наподобие: «Поскольку никто диплом не прочитает, все детали выполняем не из стали, а из дерева». И успешно защитился.
Зачастую Рустам не знал, как подступиться к тому или иному расчёту, и никто не мог подсказать. Полученный из архива диплом мало чем помогал. Имевшиеся там расчёты изобиловали ошибками. Во многих местах просматривалось, что автор вообще не понимал, что писал. Приходилось выкручиваться. Стерхов избавил себя от значительной части работы, взяв расчёт редуктора для своего узла поворота солнечной батареи целиком из учебника по деталям машин. Чтобы не бросалось в глаза, заменил все неизвестные другими буквами, поменял последовательность действий, кое-что исключил из расчёта, кое-что добавил. Получилось чудесно.
Раздел по охране труда, в основном, списал из чужого диплома. В качестве спецтемы взял курсовой проект по «Технологии производства в космосе», выполненный ещё на пятом курсе. В нём почти ничего не потребовалось менять. Хуже всего было с баллистическим расчётом. В «Теории движения и динамике космических летательных аппаратов» он в своё время разобрался плохо. К тому же, преподаватель, курировавший этот раздел, требовал выполнить расчёт на ЭВМ, а это было практически невозможно. Во-первых, в машинный зал была огромная очередь. Во-вторых, программу бы Стерхов всё равно составить не смог: и времени мало и знаний.
Несмотря на все ухищрения, наблюдалось страшное отставание. Ежедневная напряжённая работа без выходных, с перерывами только на сон и еду, изрядно изматывала. В довершение ко всему, случилось очень неприятное событие: в отсутствие Рустама из комнаты в общежитии украли его гитару. Это была фирменная гэдээровская «Классико» с прекрасным звучанием, к которой он так привык, и которую любил как родного человека. Стерхов очень расстроился. Не знал, кого обвинять: себя за то, что не увёз гитару в Опалиху, или соседей по комнате за то, что не уследили, оставили комнату открытой, а может быть кто-то из них и спёр.
 Рустам был в шаге от нервного срыва. Предчувствуя катастрофу, он стал искать пути отсрочить защиту диплома. Ничего лучше не придумал, как обратиться к врачу. Пришёл всклокоченный, еле передвигая ноги, к своему участковому терапевту Нине Егоровне. Слёзно попросил справку. Но та - женщина опытная, давно в студенческой поликлинике работала. Сразу отсекла все его попытки: «Ты не один такой, дружочек. Как диплом защищать, человек по тридцать с нервными срывами обращаются. Возьми себя в руки. Я тебе выпишу успокоительное, витамины. Попьёшь и диплом прекрасно защитишь».
Зря только драгоценное время потратил Стерхов. Пришлось, и в правду, брать себя в руки.
Тем временем Марина сдала зимнюю сессию и отправилась на каникулы домой.

 ЁЁЁЁ

13 января вечером по радио (в общежитии в каждой комнате был динамик) Гай услышал то, чего так боялся в последнее время. Сообщение Азеринформ - ТАСС: "Сегодня вечером в городе Баку группами хулиганствующих элементов спровоцированы беспорядки и бесчинства. Произошли трагические события, имеются человеческие жертвы". Гай сразу собрался и деревянными ногами пошёл на переговорный пункт на Войковскую звонить домой, родителям.
Давно уже ситуация в Баку не предвещала ничего хорошего. А после событий в Сумгаите в 88 году во всём Азербайджане армяне жили в постоянном страхе. Из-за карабахского конфликта из Баку их стали планомерно выдавливать. Увольняли с работы, требовали покинуть город. Прошлым летом Гай, по просьбе родителей, не поехал на каникулы домой. Старший брат Самвел с семьёй решил из Баку уехать. Никак не могли переоформить квартиру, чтобы выручить хоть какие-то деньги. Продавать ведь ещё нельзя было, всё – собственность государства. Уговаривал и родителей заняться переездом. Были родственники в Ереване, в Краснодаре, которые в первое время приютили бы. Но пожилым людям трудно менять место. Мать в Баку родилась, отец сорок лет там прожил. Это был родной их город, который они строили, любили, рожали там детей. Так и не занялись всерьёз переездом.
Трубку взяла Соня и сразу заплакала. Сказала, что папа долго не возвращается с работы. Потом мама. Она была сильно взволнована, но держалась. Рассказала, что власть захватил какой-то Народный Фронт, советской власти больше нет. В городе бьют армян. Позвонила Тамара. Рыдала в истерике. К ним в квартиру, выломав дверь, ворвалась толпа азербайджанцев. Избили мужа, а её хотели изнасиловать. Тамара с мужем умоляли их, чтобы взяли деньги, вещи, а их не трогали. Вытащили из квартиры всё, ничем не брезговали. Самих закрыли на балконе вместе с детьми, хотели вниз скинуть. Сказали, что ещё придут. Телефон забрали. Звонила от соседей, русских. Звонила сперва в милицию, а там ей сказали: «Правильно сделали. Почему до сих пор не убрались из города?»
На улицу боятся выходить.
- Что творится, Гай!? - в ужасе восклицала мать. – И папы нет с работы до сих пор. Гай, ты помнишь телефон соседей наших: Алика и Баны Искандаровых. Запиши, мальчик мой. Если что-то случится, звони им. Они азербайджанцы, их не тронут. Хотя бы узнаешь, что произошло.
Тут мама заплакала.
- Мама, я приеду! – кричал Гай.
- Не вздумай, сынок. Не думай даже об этом. За нас не беспокойся, мы выберемся как-нибудь. Вот только папа придёт.
Сколько было денег, Гай разговаривал, старался мать поддержать. На следующий день позвонил родителям, но трубку никто не брал. У брата тоже телефон молчал. Не хотел, не мог он номер дяди Алика набирать, рука не поднималась. Полчаса, наверно, сидел в кабинке для переговоров, пока не стали стучаться к нему. А когда набрал, узнал страшное. Жена Алика, Баны трубку взяла и запричитала, заплакала. У Гая сердце оборвалось. Баны сама не смогла сказать, мужа позвала. Тот дрожащим голосом стал говорить. Слова подбирал долго.
- Горе, Гай, большое горе, крепись. Нету теперь у тебя мамы. И сестрёнки нет. Умерли они.
- Как умерли? Что случилось, дядя Алик? Что случилось? – кричал в трубку Гай так, что вся очередь, которая всегда в переговорном пункте стояла, на него смотрела сквозь стеклянную дверь.
Семья Искандаровых с семьёй Подольян на одной лестничной площадке прожили почти двадцать лет. У Алика дочь - ровесница Гая, в параллельные классы ходили. А двое сыновей - близнецов сестрёнке его в женихи набивались. Не мог Алик по телефону Гаю сказать, как было. Как пришли пятнадцать человек со списком квартир, где армяне живут. Две армянские квартиры в подъезде взломали. Как Алик звонил в милицию, а там говорили, что все наряды заняты, приехать никто не может. Как вышел сам из квартиры, рискуя, и был избит. Пригрозили, что если будет за армян заступаться, своих детей не досчитается. Как женские крики слышались из квартиры, а в это время всё выносили оттуда. Потом самое ужасное увидел из окна. Мать Гая и его сестрёнку, почти голых, выкинули из окна, с четвёртого этажа. Мать, наверное, мёртвая уже была, а Соня ещё шевелилась. Отца, почему-то не было.
Алик скорую вызвал, но приехали только под утро. Соню занесли они к себе домой, когда бандиты ушли. Но скорую она не дождалась, умерла. Не говорила ничего, только стонала, но видно было, что жестоко били её и насиловали.
Не мог всё это рассказать Алик…

 ЁЁЁЁ

Закрывшись в комнате, Гай Подольян рыдал, сидя на стуле. Слёзы лились по лицу, капали с подбородка на пол, образуя грязные лужицы. Мир перевернулся. Счастье, радость, беззаботное студенчество, сама жизнь - всё осталось в прошлом. Чёрное горе пришло. Мама, папа, Соня их больше не было.

 ЁЁЁЁ

Пятнадцатого января Стерхов после консультации зашёл в общежитие навестить друзей. Последние две недели он неотрывно занимался дипломом, и ему требовалось отвлечься. Сперва он поднялся в пятьсот третью, к Славику. Там, как всегда, веселились. На этот раз парни переименовывали станции московского метро. Схема метрополитена была уже наполовину переправлена шариковой ручкой. Станция «Горького» стала станцией «Кой-кого», «Библиотека имени Ленина», естественно, «Дискотекой имени Леннона». Были варианты и посмешнее: «Автозаводская» превратилась в «А кто за водкою?», а «Пионерская» в «Пиво мерзкое». Были и маленькие шедевры. Вместо названия «Тёплый стан» красовалось: «Тёплый встал».
Побыв с полчаса в пятьсот третьей и порадовавшись остроумию друзей, Стерхов отправился в свою комнату. Там никого не было. Видимо, сдав сессию, ребята разъехались по домам. Тогда Рустам небрежно ввалился в соседнюю триста двадцать третью. Там сидели сумрачные Зимородок и Крутов.
- Здорово, пацаны! – выкрикнул Стерхов весело.
Ему не ответили, что само по себе уже было тревожно.
- Почему не здороваемся? – обиделся Рустам, всё ещё не до конца улавливая тягостную атмосферу комнаты.
- Рустик, ты представляешь, что у Гая случилось? – вместо приветствия обратился к нему Крутов, и Рустам заметил, что Серёга чуть не плачет.
- Что? – Стерхова охватило предчувствие сбывающегося кошмара.
- Слышал, что в Баку происходит?
Стерхов слышал. Давно уже он к таким сообщениям внимательно прислушивался. И ему не надо было объяснять, что скрывается за скупыми отредактированными сообщениями советского телевидения: «…в Баку погромы и нападения на армян продолжаются. Всего же в результате столкновений за последние трое суток, по предварительным данным, погибло 33 человека. Однако эту цифру нельзя считать окончательной, поскольку проверены еще не все квартиры, где побывали погромщики...» А ведь Гай из Баку. И у него, наверное, родители там. Но не ожидал Стерхов того, что рассказал ему Серёга.
У Гая в Баку жили отец, мать, младшая сестрёнка и старший брат, у которого уже была своя семья. Седьмого января в городе начались погромы армян. Вчера Подольян звонил домой, никто трубку не брал. Тогда он позвонил соседям, и они сообщили ему страшное. Мать и сестрёнку его убили бандиты, отец не вернулся с работы. В квартире брата телефон не отвечает. Теперь Стерхов до конца осмыслил своё видение двухнедельной давности. Всё это время оно стояло перед глазами и не давало успокоиться.
Что же произошло с тобой, страна? Как могла ты так тяжело и безысходно заболеть? Безвольное умирающее тело твоё падало, погребая под собой сотни жизней, ломая судьбы, выкидывая миллионы людей из домов. И сдвинулись понятия, добро и зло поменялись местами. Уже вылупились падальщики, чтобы закружить над твоим трупом, растаскивая его по кускам. И родились перевёртыши.
В газетах появились статьи о том, что нужно отделяться от национальных окраин: они де захлёстывают уже Россию. Перевёртыши!
Российский съезд народных депутатов провозгласит скоро независимость РСФСР. От кого? От территорий, которые Россия завоёвывала и отстаивала веками, миллионами жизней, неимоверными лишениями сотен поколений предков. Перевёртыши!
Героем дня стал некий уркаган, имевший множество судимостей. Со страниц журнала «Огонёк», где ему отводилось по несколько полос, он рассказывал о житие-бытие в зоне и о воровских понятиях. Перевёртыши!
Раздались голоса за легализацию наркотиков. Появились фильмы о героической жизни проституток. Перевёртыши заполняли эфир, трибуны и людское сознание.
Что же произошло с тобой, страна?
- А где Гай? – спохватился Стерхов.
- В тюрьме, – зло ответил Зимородок, лежавший на кровати с отсутствующим видом и не принимавший до этого участия в разговоре.
- Где? – не поверил своим ушам Рустам.
- В КПЗ. Скоро все перережем друг друга.
- Да, да, – прошептал Стерхов, и перед глазами у него всплыло обезумевшее лицо Гая и его окровавленные руки.
Крутов принялся рассказывать.
- Он троих азеров порезал в Пищах. Пришёл туда вчера с ножом и набросился на них в очереди, в столовой.
- Насмерть?
- Да нет, слава Богу. Двое легко отделались. Один, правда, в тяжёлом состоянии в реанимации.
- Ну и ну. Елки-палки, не верю.
- Вот и мы не поверили, когда вчера следователь пришёл.
- Следователь пришёл?
- Да, пришёл, вопросы задавал. Кто такой Гай, да как он себя ведёт. Протокол составил.
- И что же теперь?
- Ходили к нему сегодня, вещи отнесли, передачу. Будем навещать его до суда. У него ведь никого из близких в живых не осталось… Прикинь.
- Остались, – перебил вдруг Серёгу Рустам. – Брат с семьёй живы. Их военные спасли, посадили на паром до Красноводска…

 ЁЁЁЁ

Сдав сессию, Марина улетела на зимние каникулы домой. И надо же такому случиться, в это же время прибыл из армии в отпуск … Артём Березин.
Вернулась она десятого февраля самолётом. Так же как и летом, Рустам встречал её в аэропорту. На этот раз, увидев её издалека, не спешил подходить, наблюдал. Вышла она с каким-то парнем, который нёс её сумку. Парень сумку поставил, попрощался с Мариной и ушёл. А Марина стала глазами искать Рустама в толпе. И что-то особенное было в её взгляде, что-то необычное. Слишком уж жадно она его высматривала. С каким-то надрывом бросилась к нему на шею. Как будто не виделись год. И слишком хотела его в тот вечер. Сама, однако, сказала, что у неё месячные. Но его хотела во что бы то ни стало удовлетворить.
А у Рустама, как назло, ничего не получалось. Сказались усталость и стресс, в котором он последнее время находился в связи с дипломом. Стало понятно в тот вечер, как он изнервничался. Наступила импотенция. Марина как ни старалась, ничего у них не вышло. В конце она расплакалась.
- Мне кажется, там у тебя ничего нет.
- Есть у меня там всё, – оправдывался Рустам. – Просто с этим дипломом я так переживаю, что видишь, отразилось. Прости меня.
- Да? – девушка успокоилась.
Они полежали молча. Стерхов ласкал её соски кончиками пальцев. Затем он робко произнёс.
- А если мы по-новому попробуем?
До сих пор, предлагая подруге новые варианты близости, возникающие в его фантазиях, Стерхов боялся обидеть её.
- Как ты хочешь? – оживилась Марина.
- Сверху. Если я буду сверху?
- Конечно. Давай я его полюблю.
Рустам поцеловал её. Затем стал потихоньку подниматься, пока его член не вошёл в нежную теплоту её губ. Он мгновенно потвердел. Рустам стал медленно двигаться, смакуя новые ощущения. Марина застонала.
- Тебе неприятно? – спросил он, замирая.
- Наоборот. Меня это возбуждает. Не останавливайся.
Её язык снова прильнул к самому нежному месту на теле мужчины.
Рустам долго не выдержал. Нарушив деревенскую тишину, он кончил со страстным криком. Обессиливший упал рядом с Мариной.
- Теперь верю, что там у тебя не было пусто. Совсем не пусто, – сказала она через некоторое время, целуя его в затылок. – Спасибо.
«Мне же ещё и спасибо? – подумал Стерхов. -Как же она должна любить, чтобы, зная, что я оставлю её меньше, чем через месяц, доставлять мне такое удовольствие, да ещё и благодарить за это?»
И опять заколола, заныла в груди забытая уже за дипломной суетой дилемма. А может всё изменить? Неужели он отвернётся, отвергнет эту любовь, убежит от неё? А будет ли другая? И как он расстанется через три недели с Мариной? И никогда её больше не увидит? На секунду представил Стерхов такое, и сердце его не выдержало, остановилось.
- Эй, эй! – толкнул он его кулаком. – А ну-ка бейся.
Но глупое сердце не реагировало. Приложив руку к груди, Рустам явно ощутил там его отсутствие.
«Не может быть», – подумал он и расстегнул рубашку, чтобы заглянуть в себя. С левой стороны, под соском зияла глубокая рана с тёмно-красными краями.
- А это я его взяла, - Марина стояла в дверях с его кровоточащим, ещё бьющимся сердцем в одной руке и с ножом в другой. – Мы с ним любим друг друга, а ты хочешь нас разлучить.
На ней была одна его тельняшка, которую оттопыривал большой круглый живот.
- Вот видишь, делала, делала я гимнастику, а он только вырос, – сказала Марина виновато и приложила руку с сердцем к животу.
- Ты же беременная! – воскликнул Рустам. – Как же это случилось? Мы же …
- Как случилось? Как случилось? – повторяла Марина, уходя по снегу босиком. Вырванное сердце стекало на снег, образуя красную пунктирную дорожку.
- Марина! Марина! – Рустам рванулся за ней, но без сердца не смог идти и упал.
- Марина!
Но её не было уже видно за стеной больших пушистых снежинок, беспрерывно падающих с неба…
 ЁЁЁЁ

На следующий день Марина уехала с утра в Красногорск. У неё началась преддипломная практика в одном из магазинов потребкооперации этого подмосковного городка, что находится в десяти минутах езды от Опалихи. Она долго договаривалась у себя в институте, чтобы попасть на практику именно в Красногорск. Но её чуть было не заслали по ошибке в Красноводск.
Рустам проснулся в одиночестве и долго не мог встать. Тупо смотрел в потолок. За окном сплошной стеной слетали с неба крупные пушистые снежинки. Явившийся этой ночью сон окончательно выбил его из колеи. Странно, но он запомнился в мельчайших подробностях. В душе лежало что-то холодное и тяжёлое. Тоска. Под стать тоске, которая была за окном.
Нет, нельзя поддаваться. До защиты диплома - меньше двух недель. Он с трудом поднялся, кое-как умылся. Надо было позавтракать, но совершенно ничего не хотелось делать. Взяв в руки карандаш, он склонился над ватманом и застыл, уткнувшись взглядом в одну точку. Через полчаса, очнувшись от тяжёлого забытья, Рустам напряг остатки воли, оделся и вышел на улицу. Раз уж невозможно работать, нужно прогуляться. Эту истину он усвоил ещё на третьем курсе, когда после перевода из Ташкентского Политехнического вот также тяжело, до срыва, вытягивал основную программу и одновременно восемь переводных задолженностей со всеми курсовыми, лабораторными и практическими занятиями.
Он шёл по деревне, не отдавая себё отчёта, куда направляется. Наконец оказался на платформе. Шум подъехавшей электрички заставил его встрепенуться.
- Куда же теперь? А может быть ..? Да, конечно …
Он зашёл в вагон и без сил опустился на скамейку.
Через час с небольшим он стоял перед зданием Института Мозга. Зачем он приехал сюда, Стерхов сам не знал. Где-то в подсознании он надеялся, что здесь ему помогут придти в себя. В конце концов, можно было представить дело так, что его депрессия – последствие экспериментов, в которые его здесь втянули. В какой-то степени так оно и было.
Миновав пост на входе (вахтёр молча проводил его взглядом, видимо, ещё не забыл), Стерхов спустился в подвал, в пятую лабораторию. Постояв недолго в нерешительности, он толкнул обитую железом дверь и тихо вошёл. В первой комнате никого не было. Двинувшись неуверенно к внутренней двери, ведущей во вторую комнату, он задел лежащую на краю стола стопку бумаг, и та громыхнулась на пол. Из-за двери, поправляя на носу очки, выбежала Елизавета Глебовна.
- Рустам? Привет. Ты уже защитил диплом?
- Здравствуйте, Елизавета Глебовна.
- Давно хотела тебе сказать, зови меня просто Лиза.
- Хорошо… Лиза.
- Неважно выглядишь.
- Есть такое дело. У меня тут… неприятности…
- Что случилось?
- А где Илья Ильич, Павел Петрович?
- Паша в командировке в Ленинграде, Илья Ильич приболел. Так что случилось у тебя?
- Понимаете, Ели… Лиза. После того, как вы со мной… мы с вами… я участвовал в экспериментах, что-то мне не по себе, – стал сбивчиво рассказывать Рустам.
- Что конкретно не так?
- В общем, депрессия у меня. Да такая, что не могу работать над дипломом. А это сейчас никак нельзя. Осталось каких-то две недели до защиты, а мне ещё чуть ли не половину сделать нужно. Сегодня вообще, час над ватманом просидел, так и не смог начать.
- Понятно, понятно. И ты связываешь это с нашей работой?
- Не только, но и с этим тоже. Понимае… понимаешь, Лиза, после этих экспериментов, я стал реально и конкретно видеть некоторые вещи… ну, в общем… будущее. Вернее, один такой случай недавно произошёл. И он выбил меня из колеи. Слышали по телевизору, что в Баку творится?
- Слышала. Так.
- Там резня. Азербайджанцы режут армян. Сейчас, наверное, уже закончилось, не знаю. По телевизору объявили, что войска туда ввели. Не в этом дело. Так вот, я всё это видел своими глазами. Это ужасно, Лиза. Это ужасно! У меня до сих пор эта картина стоит перед глазами.
- Расскажи, как это было.
- У нас в общежитии парень есть, армянин, Гаем зовут. Так вот, он из Баку. Там у него родители остались и старший брат. И сестрёнка. Я видел, что с этой сестрёнкой сделали…
- Как видел?
- Я перед Новым Годом зашёл к ним в комнату поздравить, и когда с Гаем здоровался, меня как будто прострелило. Я всё это увидел. Это было тридцатого декабря. А потом, пятнадцатого января зашёл в общежитие, и узнал, что у него вся семья погибла в Баку. А я видел, как это было, Лиза, видел. Это ужасно!
Стерхов замолчал, уткнувшись лицом в ладони.
- А ещё у меня неприятности в личной жизни. И диплом, который я не успеваю… Всё в кучу, – добавил он.
Лиза смотрела на Рустама, на его чёрные волосы, на двойную макушку, видневшуюся на склонённой голове. Поддавшись нахлынувшему искушению, она протянула руку и погладила его. Затем запустила пальцы в густую шевелюру. Он понравился ей сразу, этот смуглый кареглазый юноша с пытливым взглядом. Сразу, как только вошёл в лабораторию, с первого взгляда. И потом уже она ждала каждой встречи, каждого дня, когда по согласованному графику он появлялся в институте.
А работа с Рустамом приносила одну сенсацию за другой. Наконец-то в их исследованиях произошёл качественный скачёк, чего их группа во главе с Ильёй Ильичом так долго ждала. И все они окунулись в какую-то неведомую доселе материю. Время. Будущее. Исключительное знание. То, с чем они соприкоснулись, заставляло перенестись на какой-то новый уровень осознания окружающего мира, себя в этом мире. Вернее не осознания, - никакой ясности не добавилось, - а ощущения что ли. Во всяком случае, Лиза почувствовала, что она оставаться прежней, вчерашней никак не может, что ей уже никуда не уйти от вечного терзания тем, что её жизнь, казавшаяся ранее такой простой и даже скучной, жизнь человечества, всё мироздание окутаны невозможной, непостижимой тайной. Всё перевернулось с появлением Рустама. И теперь она постоянно думала о нём, даже в тот момент, когда он вошёл в лабораторию, уронив папки с бумагами. Но мысль о том, что он должен чувствовать в связи с открывшимися способностями, к ней в голову не приходила.
А он вдруг пришёл потерянный и несчастный и сидит напротив неё на стуле, понуро опустив голову. Похоже, у него и правда депрессия. Так захотелось обнять и успокоить его, приласкать. Но эта фраза про неприятности в личной жизни… Он ведь не женат?
- Не отчаивайся, я попробую тебе помочь, – сказала Елизавета Глебовна, убирая руку от головы Рустама. – Будем считать, что ты пришёл ко мне на приём.
- На приём? – Стерхов оторвал лицо от ладоней, подняв на Лизу вопросительный взгляд.
- Да, я ведь врач-психотерапевт. Не знал? Давай-ка я с тобой поработаю. Расскажи мне поподробнее, что ты конкретно чувствуешь. Что чувствовал в течении последнего времени? Ты обозначил три своих главных проблемы. Какая из них тебя больше всего угнетает?
Стерхов задумался.
- В данный момент, наверное, диплом.
- Хорошо, диплом.
- Какая тревога у тебя с ним связана?
- Я не успеваю. Много ещё нужно сделать, а я не успеваю.
- Так, ты не успеваешь. А как твои друзья, одногруппники?
- Не знаю. Хотя, многие тоже жалуются.
- Хорошо. Ну а вот раньше у вас были же курсовые проекты, экзамены, зачёты. Бывало такое, что ты тоже не успевал, думал, что не сдашь, переживал?
- Да, почти всегда так.
- Но сдавал, успевал?
- Сдавал.
- На хорошие оценки?
- На хорошие.
- Как ты думаешь, многие студенты не сдают диплом?
- Нет, единицы, – сказал Стерхов не задумываясь. – Этот вопрос мы специально преподавателям задавали.
- И что они ответили?
- Что двойку ставят только в том случае, если видно, что человек не сам диплом делал, когда он на элементарные вопросы ответить не может, не знает, что у него написано и что нарисовано. Да и тем назначают пересдачу на осень.
- Вот видишь. Значит, практически все всегда сдают и экзамены и дипломы. Неспособные ещё на первых курсах отсеиваются. А уж если ты до диплома дотянул, то ты обязательно его защитишь. Даже если тяп-ляп сделаешь. Государству невыгодно, потратив столько денег и времени, в последний момент забраковывать тебя.
- Это так. Но дело ещё и в другом. Я боюсь на тройку сдать. Даже на четвёрку боюсь. Я ведь всегда отличником был. Ну не всегда, в школе. Но и в институте, в основном, на пятёрки учусь.
- Да, это проблема. Но давай порассуждаем. Разве есть большая разница в том, какую ты оценку получишь? От этого что, зависит твоя будущая зарплата? Что, получишь плохую работу, или девушка от тебя уйдёт?
- Да нет, просто перед самим собой…
- Ага, значит проблема в тебе, в том как ты к этому относишься. Так?
- В общем да.
- Ну так измени своё отношение к этому. Реши заранее, что ты готов на тройку, что тебе это без разницы. И гораздо легче станет. А на тройку уж ты сдашь, даже если не всё успеешь. Так ведь?
- Да, наверное.
- Скажи: я готов получить за диплом три балла, и меня это не заденет. Только серьёзно к этому отнесись, действительно прими такое решение.
Рустам представил себе кислую мину отца, когда он по телефону услышит о тройке, помедлил и промямлил:
- Я готов получить тройку.
- Решительнее.
- Я готов получить тройку, – погромче произнёс Стерхов.
- И мне всё по фигу.
- И мне всё по фигу.
- Всё – всё по фигу.
- Всё – всё по фигу! Всё, абсолютно всё! – выкрикнул Рустам.
- Ну как, полегче?
- Несколько. Но всё равно, тяжесть на сердце.
- Хорошо, давай разбёрёмся с сердцем. Какая такая тяжесть? Закрой глаза и представь, что конкретно лежит на нём, что давит?
Стерхов закрыл глаза, откинувшись на спинку стула.
- Ну?
- Змея как будто в сердце.
- Точно змея?
- Да.
- Так, давай её оттуда удалять.
- Как это?
- А вот так. Это инородное тело. Его там быть не должною. Давай, думай, как будешь удалять.
- ????
- Придумал?
- Надо же сердце вскрывать.
- Вскрывай, ничего страшного, только аккуратно. Как будешь вскрывать?
- Сверлить.
- Хорошо, сверли.
Стерхов представил ручную электродрель с огромным сверлом диаметром не менее тридцати миллиметров. Нет, ещё больше, змеюка-то крупная. Он взял эту дрель в руку. Сердце, почему-то, находилось не в нём, а висело перед ним в воздухе так, чтобы удобно было сверлить. И ещё, для удобства оно было не рыхлое и мокрое, как в недавнем сне, а достаточно твёрдое, как будто из пенопласта. И он нажал на курок электродрели, вонзив сверло в это образование.
- Аккуратнее, – повторила Лиза.
- Да, точно, - подумал Рустам, - оно же полое. Надо только одну стенку просверлить.
- Просверлил?
- Просверлил.
- Видишь змею?
- Вижу, – сообщил Стерхов, заглядывая вовнутрь. – Шевелится, гадюка.
- Хорошо. Как будешь вытаскивать?
- Пинцетом.
Рустам представил себе длинный стальной пинцет наподобие того, каким вытаскивают фотографии из ванночки с проявителем.
- Вытаскивай.
Стерхов попытался. Проклятая змея выскальзывала. Тогда он представил на концах пинцета шипы и, просунув его в очередной раз в дыру, вонзил эти шипы в скользкое тело змеи. Мерзкая тварь забилась, пытаясь обвиться вокруг пинцета. Рустам стал аккуратно тащить её наружу. Толстенная она не проходила в отверстие. Тогда Стерхов представил сердце эластичным. Края отверстия раздвинулись, и он наконец вытащил эту тварь.
- Вытащил.
- Молодец. Куда денешь её? Так, чтобы она обратно не заползла.
- В горшок. А горшок в реку выкину.
- Хорошо, действуй.
Держа пинцет со змеёй в вытянутой руке, Стерхов мысленно поискал горшок. Он тут же услужливо возник из темноты. Глиняный, коричневый. Достаточно ли прочный?
- Положил?
- Ложу.
- Закупорить же надо.
- Да, цементом залью.
- Молодец. Залил?
- Залил, – сказал Рустам представляя, как льёт в горшок смачный, жирный цементный раствор.
- Бросай теперь в реку.
- Надо, чтобы раствор высох.
- Суши.
Рустам высушил раствор, поместив горшок в печь. Затем, одев толстые варежки, размахнувшись, забросил тяжёлый горшок в середину реки. С моста. Горшок тут же пошёл ко дну. Отлично. Стерхов постоял на мосту, глядя на расходящиеся круги. Сплюнул.
- Высушил?
- Утопил уже.
- Молодец.
Рустам, улыбаясь, открыл глаза.
- Подожди, куда пошёл? В сердце же дырка осталась.
- Точно.
- Как заделывать будешь?
У Рустама перед глазами пронеслись несколько способов. Среди них такие несерьёзные, как «замотать изолентой» и «замазать пластилином». Отбросив их, он сперва хотел наложить на дыру стальную заплату, приварив её к сердцу. Но потом подумал, что, возможно, придётся ещё что-нибудь оттуда вытаскивать, и решил cделать дыру многоразовой.
- Что молчишь?
- Ввинчу пробку.
- Ввинчивай.
Рустам подумал, какая должна быть пробка. Стальная и алюминиевая не пойдут – слишком жёсткие для сердца. Из хорошей пластмассы, совместимой с тканями организма. Пробка сама образовалась в пространстве, как только Рустам её представил. Хорошая, беленькая, с ушками, за которые удобно закручивать. Теперь нужно было нарезать в сердце резьбу. Это делается специальным инструментом - метчиком. Стерхов видел метчики на «Обработке металлов резанием». Но сам процесс нарезания наблюдать не доводилось. Пришлось импровизировать. На четырёхгранный конец метчика накинул специальный ключ, вставил его аккуратно в отверстие и тихонько начал крутить. Из сердца засочилась кровь. Нет, нет, этого совсем не надо. Временно заморозить края. Так. Готово. Вынул метчик и вкрутил аккуратно пробочку. А чтобы не выкручивалась, законтрил проволокой. Вот так вот, отлично.
- Всё, – доложил он.
- Закончил?
- Закончил.
- Теперь есть тяжесть на сердце?
- Теперь нету, – сказал Стерхов, поразмыслив. – Небольшая, оттого, что дырку в сердце сделали. Но это пройдёт.
Рустам и правда почувствовал себя лучше. Разомкнув веки, он увидел перед собой серьёзное лицо Елизаветы Глебовны. Большие голубые глаза под круглыми очками, плотно сжатые губы, детские, как будто слегка надутые щёки, минимум косметики. Да она же совсем ещё девочка, эта врач-психотерапевт.
- Спасибо, Лиза, ты мне действительно помогла.
Он взял её руку с одиноким серебряным колечком и, наклонившись, поцеловал.
- Спасибо.
- И не забивай голову лишними тревогами, – прошептала Лиза.
От близости молодой симпатичной женщины у Рустама закружилась голова, и он придвинулся, чтобы поцеловать её в губы.
- Нет, вот это лишнее, – сказала Елизавета Глебовна и приложила к его губам холодный тонкий палец. – Ты вот лучше скажи, ты очень занят? Найдётся у тебя ещё один час, раз уж приехал?
- Эксперименты?
- Сегодня можно тебя загипнотизировать.
- Так ведь не получается ничего.
- На этот раз другой гипнотизёр. Может получился.
В душе у Рустама зазвонил тревожный звоночек: «Диплом стоит». А за ним ещё один, чей голос он едва расслышал. Расслышал, да не понял.
- Ай, ладно. Интересно всё-таки. Зовите вашего гипнотизёра. Надолго это?
- На час максимум.
Есть в боксе такое понятие: спарринг-партнёр. Когда спортсмену хорошего уровня дают на тренировках партнёра попроще, чтобы отрабатывать на нём удары. Но тот, второй - тоже мужчина, тоже не прост и мнит, что может завалить соперника. При первом же взгляде на гипнотизёра Рустам, занимавшийся когда-то боксом, почувствовал себя спарринг партнёром. Черноволосый, патлатый его противник не стремился подавить, он подавлял. От взгляда его сразу стало не по себе. «Ах ты, падла» - пронеслось в голове у Стерхова. Рустам внутренне собрался и двинул навстречу накатывающейся на него волне свою, поменьше и послабее, но такую же дерзкую.
- Познакомьтесь, это Феликс… извините, так и не узнала Вашего отчества. – залепетала Елизавета Глебовна, и Рустам почувствовал, что она не в себе. – А это Рустам. У нас, понимаете, в программе заложено изучение пациента в бессозна…
- Расслабься, – скомандовал Феликс, и Стерхов отключился.


 ЁЁЁЁ

Рустам знал, что кто-то должен появиться, чувствовал его приближение, как чувствуют накатывающий сон. В стене открылась дверь. Он зашёл в комнату и сел в кресло. Странно. Ещё секунду назад в комнате не было никаких дверей и кресел, как, впрочем, не было и самой комнаты. Рустам находился внутри освещённого шара. Непонятно, какие источники его освещали, просто в небольшом пространстве вокруг него было светло. За пределами этого пространства царила непроглядная тьма. Рустам не мог точно определить, стоял он или висел. Под ногами не ощущалось твёрдой опоры. Скорее висел, как в невесомости.
В комнате стали появлялись какие-то предметы. Рустам не видел их, скорее чувствовал. Когда же он пытался их разглядеть или сосредоточить на них внимание, они тут же размывались, растворялись в воздухе и исчезали. "А воздух ли это?" – пронеслась мысль. – «Чернота-то какая. Может, это вакуум? Но тогда как я здесь дышу? Могу ли я здесь существовать? Да и я ли это вообще?» Он посмотрел на свои руки и оцепенел. Рук не было. Так же, как не было всего тела. Но Рустам совершенно чётко чувствовал, что он существует и находится в этом непонятном, нереальном пространстве.
Тот, кто вошёл, спокойно наблюдал за ним, сидя в своём отсутствующем кресле.
- Где я нахожусь? - наконец выдавил из себя Рустам.
- Если тебе это так важно: тело твоё находится в Институте Мозга, в городе Москва. Твоё сознание нигде не находится. Сознание всегда само в себе, и в то же время его объективно не существует.
- Что со мной происходит?
- Хорошо, что ты можешь задавать вопросы. Но лучше сейчас выслушать то, что скажу тебе я.
Пришедший помолчал, убедившись в том, что собеседник готов слушать, и продолжил:
- Ты вошёл туда, где из людей могут находиться лишь единицы. Тебе не страшно?
- Страшно, – признался Рустам.
- Оно и понятно. Ты примеряешься к возможностям, бремя которых может оказаться для тебя непосильным.
- Кто ты? - не выдержав, закричал Рустам.
Его крик прозвучал как лопнувшая струна.
- Я тот, кто должен тебе многое сказать. Готов ли ты слушать, или всё, что сейчас происходит настолько испугало тебя, что ты не помышляешь ни о чём, кроме как вернуться в так называемую реальность?
«Да, да! - хотел закричать Рустам. - Я хочу вернуться. Отпусти меня». Но внезапно волна спокойствия накатила на него. Он подумал, что пришедший, возможно, не враг ему, и что, во всяком случае, ничего ужасного или болезненного с ним пока не происходит. Пришедший выглядел спокойным, говорил уверенно. Рустам попытался подробнее рассмотреть своего собеседника, но образ его мгновенно размылся, не давая сознанию ухватиться ни за одну черту.
- Но ты же выпустишь меня, когда скажешь всё, что хочешь? – спросил Рустам, уже приняв решение слушать.
- О, да, конечно. Хотя, надо сказать, не я источник этого необычного для тебя состояния. Источник – ты сам. Но об этом позже. А теперь слушай. И к стати, не обязательно висеть.
Рустам оказался в кресле, в таком же размытом. И стал слушать.

 ЁЁЁЁ

Елизавета Глебовна Золотарёва, сотрудник «Лаборатории физиологии мышления и сознания» НИИ Мозга сидела за столом в лаборатории №5. Долго ли она так просидела, неизвестно. Тот день выдался на редкость спокойным. Её коллеги по разным причинам отсутствовали. За весь день в лабораторию никто не зашёл и не позвонил. Так бы и сидела Елизавета Глебовна, однако постепенно к ней стало возвращаться сознание. А вместе с ним - смутная тревога. Почему она ничем не занимается? Почему перед ней не разложены графики и таблицы? Лиза попыталась вспомнить, как давно она сидит за столом, и не смогла. Она лишь чувствовала, что находится в каком-то оцепенении. Женщина попыталась стряхнуть его с себя, но это удалось не сразу. «Что за наваждение? Что со мной? - подумала она. - Может быть, я заболела?»
С трудом поднявшись со стула, Елизавета Глебовна осмотрелась. Привычные предметы, находящиеся в комнате, показались ей слегка нереальными. Она прошла вдоль стола в одну сторону, в другую, оказалась около входной двери. Постояв несколько секунд перед ней, Лиза развернулась и неуверенно, будто сомневаясь, направилась в соседнюю комнату. Зайдя в неё, она долго смотрела в дальний угол, где на кушетке, свесив обе ноги на пол, лежал Рустам.







 ЁЁЁЁ

- А что будет, если я не соглашусь? Вы станете заставлять меня выполнять вашу волю насильно?
- Успокойся, никто не собирается превращать тебя в зомби. Мы просто удалим из твоего мозга всё, чем ты отличаешься от других людей. Ты станешь обычным человеком и проживёшь самую обычную, заурядную жизнь.
- Когда я должен дать ответ?
- Сейчас.
- Это невозможно. Я так не могу. Неужели вы не понимаете, что требуете от меня? То, что я узнал… Я вообще не понимаю, как до сих пор не сошёл с ума. На моём месте… Ах, так это сон!!! Боже, какое облегчение.
Озарённый радостной догадкой, он обхватил голову руками и замер. Твёрдая голова, холодные, влажные ладони. Он находился в лаборатории НИИ мозга, напротив него сидел Феликс. Только теперь он не производил такого отталкивающего впечатления. Глаза его не пронзали Рустама насквозь. Они были мудры и спокойны. Нет, это не сон. То, что с ним происходит – реальнее реального. Захлестнувшая его волна радости схлынула. И ничего невозможно поделать, только смириться. Иначе, действительно, сойдёшь с ума.
- Как же это всё может быть?
- Ты разберёшься. У тебя для этого будут силы.
Неотвратимо. Неужели всё это неотвратимо? Стоп… Это может стать спасением.
- Разве такие решения принимаются за несколько минут? Если вы настаиваете на этом, я выбираю обычную человеческую жизнь, – Рустам осмелел. - Копайтесь у меня в мозгах, удаляйте всё, что вам нужно. Но верните мне мою заурядную жизнь.
- Тебе нужно время на размышление? Тебе нужна обычная жизнь? То и другое легко устроить…