Сад желаний, роман. Глава 14. Будущее и рассольник

ГЛАВА 14
БУДУЩЕЕ И РАССОЛЬНИК

В декабре землю покрыл снег. Опалиха преобразилась. Скрылась под белым грязь деревенских дорог. Деревья, уныло стоявшие осенью с остатками мокрой пожухшей листвы, повеселели, одев ветви в белое ажурное кружево. Когда выпадал новый снег, всё вокруг становилось просто сказочным: красивые белые шапки на домах, на деревьях и заборах, чистота. И тишина. Снег скрадывал звуки, да их в деревне было и немного. Проходя утром по задумчивым улочкам к электричке, Рустам вдыхал чистый морозный воздух и блаженствовал. Нет, положительно он не жалел, что они с Мариной здесь поселились. И вообще ни о чем не жалел, как бы там дальше всё ни сложилось.
Его поездки в Институт Мозга продолжались. То, что там с ним проделывали, всё больше увлекало Рустама. Закончилась серия простых тестов.
- Сегодня будет поинтересней, – объявила Елизавета Глебовна в один из его приездов. – Но и посложнее. Хотя тебе, в общем, ничего сложного делать не нужно. Я буду показывать картинки, а ты их будешь разглядывать. Твоя задача изучить и запомнить их в мельчайших подробностях. Вот и всё.
Стерхова опять поместили в бронированную комнату. Только на этот раз кроме датчиков на голове разместили присоски в районе сердца, на руках и ногах, для чего заставили раздеться до пояса и закатать брюки. Также выключили свет, и также Елизавета Глебовна вышла из комнаты, а Павел Петрович остался. Опять в стене открылось окошко. Только на этот раз за стеклом был не монитор. В окошке Рустам увидел Лизу, которая держала в руках стопку картонок довольно большого формата. Она положила их на стол, взяла верхнюю и показала Стерхову. На картонке была наклеена большая цветная фотография – пейзаж. Среднерусская природа: берег какой-то речушки, с левой стороны лесок. Довольно мило, но ничего необычного. Подержав фотографию секунд десять, Елизавета Глебовна положила её в ящик стола, так, что Стерхов её не видел. Взяла другую. Интерьер какой-то комнаты. Тоже ничего странного. Подержала, отложила.
Следующая фотография заставила Рустама встрепенуться. «Ни фига себе». – пронеслось в голове. Этот был порнографический снимок. Красивая блондинка в красной кожаной курточке с отверстиями, из которых торчали упругие заманчивые груди, стояла на четвереньках задом к мужчине, который вводил в неё огромный член. Сердце Стерхова учащённо забилось, он стал возбуждаться. Эту картинку Лиза подержала чуть дольше. Далее следовали какие-то натюрморты, белый медведь на льдине, городской пейзаж.
И вдруг, как будто полоснули Рустама по нервам. Елизавета Глебовна подняла перед ним отвратительную фотографию. В луже крови лежал мужчина с развороченным лицом. Как можно нанести такую травму? Из пушки что ли по нему выстрелили? Нижней челюсти не было вообще. Оголённые и окровавленные верхние зубы, а верхняя губа висит почти оторванная на кусочке кожи. Стерхова передёрнуло. Эту фотографию Лиза также задержала. Глядя на неё, Рустам напрягся. Напряжение ещё какое-то время оставалось в нём после того, как фотография сменилась. Далее следовал ряд спокойных снимков. Потом опять порнографическая блондинка.
Елизавета Глебовна меняла фотографии, которых всего оказалось штук пятнадцать, и периодически показывала то блондинку, то мужика без лица. Порнографию Рустаму хотелось увидеть вновь и вновь и рассмотреть детали, тем более, что в какой-то момент Лиза стала показывать другой снимок: тех же людей, но в несколько ином ракурсе. Потом третий. Кровавая же фотография вызывала у него отторжение, и смотреть на неё не было никакого желания.
Эксперимент длился довольно долго, минут сорок, так что Рустам успел хорошо изучить и запомнить все изображения. Елизавета Глебовна меняла время просмотра снимков и продолжительность пауз между ними. Наконец сеанс закончился. Павел Петрович включил свет и снял с Рустама датчики. Стерхов оделся.
- Проходи сюда, – позвала его Елизавета Глебовна, выглянув из-за двери.
Рустам прошёл в соседнюю комнату и увидел, что там за столом сидит профессор Прокудин. Он углубился в изучение графиков, нарисованных на широкой ленте бумаги самописцами. Бумаги был изрисован целый рулон, и профессор потихоньку его разматывал, делая на полях пометки карандашом.
- Здравствуйте, Илья Ильич, – произнёс Стерхов.
Прокудин как будто не слышал его, поглощённый анализом результатов эксперимента.
- А, Рустам, привет, – наконец ответил он секунд через десять, когда со Стерховым заговорила Елизавета Глебовна. – Понравилась девочка?
Рустам сперва не понял, какая девочка, а поняв, сконфузился.
- Вижу, понравилась, – сказал Илья Ильич, с улыбкой глядя в графики. - Садись.
Стерхов сел.
- Хорошо запомнил картинки?
- Да вроде хорошо.
- Сейчас Лиза поработает с тобой, выяснит, насколько хорошо, а потом… Да она всё расскажет.

 ЁЁЁЁ

Стерхов ехал домой. Только выйдя из здания НИИ, он почувствовал, как устал. Хотя, вроде, ничего тяжёлого ему делать не пришлось. Может потому, что встал очень рано? А ещё нужно позаниматься дипломом. При этой мысли настроение ухудшилось. Диплом начинал довлеть, а то, что Рустам до сих пор всерьёз не взялся за него, тревожило всё больше. «Всё-таки, работа дворника уже начинает мешать, – подумал он. - Доработаю до Нового года и брошу».
Сегодняшние эксперименты понравились Рустаму. Особенно после того, как Елизавета Глебовна пояснила их суть. Оказывается, так же, как в случае с нулём и единицей, он угадывал, какую картинку ему покажут в следующий момент. Только теперь ему заранее такую задачу не поставили, а о результатах судили по реакции его организма. Те две фотографии вызывали резкую реакцию, что фиксировалось приборами. А потом, через какое-то время, эта реакция стала появляться ещё до того, как Лиза показывала одну из волнующих фотографий. И это приборы тоже фиксировали. Как же они называются? Один кардиограф, а другой эцефалограф, что ли? Надо будет следующий раз расспросить поподробнее. Получается, что он предчувствовал, когда ему эти снимки покажут. И чем дальше, тем чаще. Вот это да! Интересно в себе такие возможности открывать.
В конце Елизавета Глебовна сформулировала Рустаму домашнее задание. В следующий раз ему покажут из пятнадцати сегодняшних фотографий три. Какие, заранее назначено. Он же должен подумать и постараться догадаться, вернее, определить, что это будут за снимки. Для этого его просили их изучить и запомнить в деталях, чтобы он мог их мысленно представлять.
И ещё, Илья Ильич сказал, что скоро с Рустамом будет работать гипнотизёр. Вот это здорово. Давно уже Стерхов хотел побывать в состоянии гипноза. Дважды ходил на выступления гипнотизёров и дважды поднимался на сцену в числе добровольцев. Но оба раза, проделав над ним какие-то пассы, его отправляли обратно в зал в совершенно в ясном рассудке. Не подошёл.

ЁЁЁЁ

Рустам сидел на стуле в пятой лаборатории в НИИ Мозга. Всё в той же комнате, которую он про себя стал называть бункером. Гипнотизёр стоял перед ним и готовился к сеансу. Им оказался никто иной, как Николай Иосифович Яндола. Тот самый Николай Иосифович, с которым Рустам познакомился в поезде, играл в «пха», с которого всё и началось. На этот раз, кроме энцефалографа (Стерхов выяснил, как называется прибор и что он регистрирует) к нему хотели присоединить ещё какой-то прибор, который в последний момент притащил Чая. Но Яндола сказал, что рано ещё увешивать реципиента. Неизвестно, как пойдёт.
Собственно, процедура подготовки заключалась у Николая Иосифовича в том, что он снял пиджак, повесил его на спинку стула и энергично размял руки. Стерхов волновался. Прокудин, Чая и Елизавета Глебовна ждали, расположившись полукругом сбоку от Рустама. Яндола начал.
- Выпрями спину, руки положи на колени, закрой глаза, – приказал он Рустаму и провёл рукой по его глазам. – Слушай меня. Сейчас твоя рука начнёт самопроизвольно всплывать вверх.
Ничего не происходило.
- Ты представляешь себе это. Ты видишь это. Итак, рука всплывает, – настаивал Яндола.
Стерхов, сидя с закрытыми глазами, изо всех сил представлял, как его рука парит в воздухе, и в то же время чувствовал, что она совершенно спокойно лежит на колене.
- Рука всплывает, – более спокойным тоном произнёс Николай Иосифович.
Рустам мысленно сосредоточился на руке, которая тут же налилась тяжестью и прижалась к колену. Стерхов подумал, не поднять ли руку специально, чтобы не ставить в неловкое положение Николая Иосифовича. Он открыл глаза, чтобы оценить обстановку. Яндола задумчиво глядел на него. Чая, Прокудин и Елизавета Глебовна тоже о чём-то размышляли.
- Так, вставай, – произнёс наконец Николай Иосифович.
Рустам встал.
- Руки по швам, ноги вместе.
Рустам повиновался. Яндола встал перед ним, отставив назад правую ногу, и положил пальцы на его виски.
- Безотрывно, не мигая, смотри в мой левый глаз, – приказал он и в свою очередь вперился взглядом в рустамову переносицу. – Сейчас я медленно отведу руки, и тебя потянет за ними. Не бойся, не сопротивляйся. Падай. Я тебя удержу. Ясно? Итак, я отвожу руки.
Николай Иосифович стал легонько тянуть Рустама за виски. Стерхов понял, что должен податься вперёд, но никакого тяготения в теле не возникало, и он стоял неподвижно. За доли секунды оценив этот факт, Яндола сильнее сжал его виски и насильно заставил сделать шаг вперёд.
- Очень хорошо, – похвалил он. – Внушаемость нормальная. Всё получится.
Рустам взглянул на присутствующих и понял, что не очень-то они в это верят.
- Но мне с пациентом нужно поработать, – заявил гипнотизёр.
Илья Ильич, Чая и Елизавета Глебовна молча вышли из комнаты, а Николай Иосифович возился с Рустамом ещё почти час. К концу сеанса он порядком устал. Стерхов тоже утомился, но никакого гипноза так и не почувствовал. Напоследок Яндола сказал, что проведёт ещё несколько сеансов.

 ЁЁЁЁ

Илья Ильич в последние дни находился в возбуждённом состоянии. Дело в том, что Рустам Стерхов - молодой человек, который недавно был вовлечён в плановую программу лаборатории, возглавляемой профессором, давал поразительные результаты. Уровень показателей по всем тестам программы №1, программы исследования мозговых центров интуиции, зашкаливал. Процент случаев, когда испытуемый угадывал или предчувствовал события, переваливал за девяносто. Однако энцефалограф давал картину работы мозга Рустама совершенно иную, чем ожидал Илья Ильич. Во-первых, у него почти совершенно не работал эпифиз. На основании предыдущих исследований Прокудин почти уверовал, что именно этот орган ответственен за интуицию и предвидение. Со Стерховым это не подтверждалось. Зато другие отделы мозга, особенно первичного, проявляли повышенную активность. Во-вторых, у Рустама фиксировались альфа-волны гораздо более сильные, чем у других испытуемых в состоянии бодрствования.
Илья Ильич чувствовал, что программа №1 устарела. Да, с её помощью они убедились в возможности некоторых людей предугадывать события будущего. Но что это за события? Орёл – решка, несколько картинок, пылящихся в столе. Чая настаивал: пора выуживать из мозга испытуемого что-нибудь посущественнее. Если оно, конечно, там есть. Сам Стерхов хоть и рассказывал, что его время от времени посещают некие видения, никак раньше не связывал их с предвидением, никакой информацией о будущем не обладал, и как её получить, не знал. Но Илья Ильич чувствовал, что Рустам потенциально на это способен. Да и проведённые тесты это ясно показывали. «Нужно потрясти его как следует», - напирал Чая. Прокудин не возражал. Вместе они думали, как это сделать.
- Конечно, он сырой материал, не то, что Феликс, – жалел Илья Ильич.
- Да, Феликс… - подтверждал Чая.
- Почему же, всё-таки, он так неожиданно исчез? – в который раз задавался вопросом Прокудин.
- Бес его знает, этого монстра! – восклицал Аркадий Борисович. – Я его как ни искал, как ни передавал сообщения через людей, так он и не объявился.

Феликс, о котором так сокрушались учёные, был тем самым ясновидцем, на которого Чая вышел через кагэбэшного деда. Аркадий Борисович привёл его к Прокудину, и тот произвёл на Илью Ильича сильнейшее впечатление. Немногословный, не улыбающийся, с длинными чёрными волосами, довольно неопрятными, он сразу, только поздоровавшись, взял разговор в свои руки. Во-первых, заявил, что он инкогнито, и свои истинные имя и фамилию, а также адрес не назовёт во избежании докучливости со стороны кого бы то ни было. Во-вторых, сказал, что готов, дабы отсечь вопросы и сомнения, сразу продемонстрировать свои возможности.
- Будьте любезны, - поддавшись напору, согласился Прокудин.
- Что ж, лучше всего будет, если я назову некоторые события из вашей жизни, о которых наверняка не известно ни вашему начальству, ни коллегам, никому другому, от кого я бы мог эту информацию почерпнуть. Так?
- Логично.
- Готовы на это? Не беспокойтесь, я озвучу только самые безобидные факты.
- Ну что ж, я готов, – не без колебаний произнёс Илья Ильич.
И тогда Феликс без подготовки заглянул в глаза Прокудину своим страшным взглядом, от которого у профессора закружилась голова, и произнёс:
- Ваши дед и бабка по отцу из раскулаченных крестьян. Семья из под Курска бежала от репрессий в Москву. Родители познакомились на строительстве авиационного завода в Химках. В тридцать шестом году Ваш отец был репрессирован и умер в лагере в Караганде. За день до его ареста вы ходили всей семьёй в зоопарк, и этот день – почти всё, что Вы помните о совместной жизни с отцом, поскольку было Вам тогда три года. В день женитьбы Вы серьёзно опасались, что невеста сбежит в последний момент со своей первой любовью - вашим одноклассником Геннадием Речкиным. У Вашей первой дочери был врождённый порок сердца, из-за чего …
- Хватит, – произнёс Илья Ильич.
- Извините, что напомнил Вам такие болезненные моменты, просто они наиболее ярко записаны в Вашей… В общем, их легче всего разглядеть.
- Хорошо, – взял себя в руки Прокудин. – А что Вы скажете про моё будущее? Это было бы гораздо интереснее.
- Про будущее? – Феликс не усмехнулся, нет. Похоже, мышцы лица, ответственные за улыбку, были у него атрофированы. Но в глазах проскользнула усмешка. – Завтра Вы будете есть рассольник.
- Не люблю рассольник, – поморщился Илья Ильич.
- И тем не менее.
- А ещё что-нибудь скажете?
- Я бы мог многое сказать, но видите ли, Илья Ильич, передача человеку информации о его будущем негативно сказывается на его жизни, но не препятствует свершению этого будущего. Поэтому, я не буду этого делать, чтобы оградить вас от лишних переживаний.
- Что ж, Вы действительно рассказали о том, о чём вряд ли могли знать… заранее. Во всяком случае, я не припомню, чтобы кому-то рассказывал про жену. – признался Илья Ильич, - Правда, рассольник…
- Давайте доживём до завтрашнего дня…
Этот разговор потребовал от Прокудина немалого напряжения и врезался в его память в мельчайших подробностях.
На следующий день, зайдя в институтскую столовую и заглянув в меню, Илья Ильич из первых блюд обнаружил там щи, суп харчо и рассольник. Он заказал щи.
- Щи кончилися, – сообщила раздатчица.
- Тогда харчо дайте.
- Харчо тоже. Рассольник остался. Налить?
- Нет, не надо.
Илья Ильич ухмыльнулся, взял второе, компот и, присев за свободный столик, пообедал. «Предсказание могло бы сбыться, ели б я не был предупреждён». – подумал он, и от этого ему сделалось не по себе. «Неужели этот человек вот так запросто может про всех всё знать? – подумал профессор. - Неужели всё предопределено, даже этот несчастный рассольник? Хотя, я же его не съел. А Феликс сказал, что информация о будущем не препятствует его свершению. Ошибся. Не такой уж он, значит, прорицатель».
Вернувшись в тот день с работы, Прокудин обнаружил дома тёщу, приехавшую неожиданно погостить из Тулы. Надо сказать, что тёщу свою Илья Ильич любил (иногда бывает). Совершенно безотказная, весёлая, добрая женщина, она помогала своей дочери, внучкам, да и ему - своему зятю - чем только могла. Забирала девочек на лето, в трудные времена помогала деньгами. А главное, выходила Алёнку - старшую дочь Прокудина - после сложнейшей операции на сердце. Тогда тёща бросила работу в Тульской Областной больнице, где возглавляла отделение физиотерапии, и примчалась в Москву на три месяца. Без неё бы им девочку выходить не удалось. Этого Илья Ильич никогда не забывал и от всей души был ей благодарен.
Вот и в тот день, приехав в гости, тёща навела в квартире порядок, что Прокудин заметил как только вошёл. На мебели - ни пылинки, зеркала сверкали чистотой. Из кухни доносился запах свежеприготовленного ужина. Увидев Илью Ильича, женщина расплылась в улыбке и сразу посадила его ужинать, расспрашивая про житьё-бытьё. На столе образовалась дымящаяся тарелка вкусно пахнущего супа. Увлечённый разговором, Прокудин уже съел пару ложек, когда понял, что это рассольник. Отказываться было неудобно: не хотелось обижать пожилую женщину. «Зараза Феликс», - подумал Илья Ильич, и принялся поедать рассольник, который оказался, в отличии от столовского, довольно вкусным.
Так профессор уверовал в способности Феликса окончательно, а заодно - в существование предсказателей. Так началась работа, которая, в прочем, продлилась недолго, оставив массу вопросов.
Почему Феликс согласился на просьбу Чая участвовать в исследованиях, он говорить отказался, намекнув лишь, что у него для этого есть свои, достаточно серьёзные причины. Никакого материального вознаграждения не потребовал. Сказал, что будет подопытным до тех пор, пока сам этого захочет. И поставил ещё одно условие: суть, а также результаты исследований должны каждый раз ему тщательно разъясняться. Если он заподозрит, что от него что-то скрывают, или не договаривают, мгновенно прекратит своё участие в программе. Такие же условия, но в более мягкой форме, поставил позже и этот молодой человек - Стерхов Рустам. Именно потому, что был уже опыт работы с Феликсом, Чая и Прокудин так легко согласились на требования Рустама, чувствуя, что и в этом случае сопротивляться бесполезно. Правда со Стерховым Прокудин обставил все договорами и расписками.
Совместно с коллегами из «Лаборатории восстановления функций сенсорных систем» Илья Ильич разработал методику, с помощью которой теоретически можно было выявить участки мозга, ответственные за интуицию. Теоретически. Но чтобы проверить методику на практике, нужно было сравнить данные работы мозга у обычных людей и у людей с повышенной интуицией, а ещё лучше – с даром предвидения. Беда в том, что таких людей в распоряжении Ильи Ильича не было. Выявились два-три человека, которые показывали результаты выше среднего, но не настолько, чтобы возлагать на них серьёзные надежды. Разность уровней не была достаточной. Прокудин долго блуждал в темноте.
Выручил Чая, который появился в самый нужный момент со своим Феликсом. И когда Илья Ильич со своими лаборантами сняли у Феликса энцефалограмму в процессе работы с их тестами, сразу обнаружили нечто новенькое. То есть, совсем новое. Обнаружилась область, которая молчала у других людей. И эта область … эпифиз. Проверяли, перепроверяли. Пригляделись более тщательно к энцефалограммам тех редких испытуемых, которые научились монету угадывать на семьдесят процентов. И действительно, он и у них слегка трепетал. Итак, эпифиз!? Илья Ильич освежил свои знания по этой части головного мозга.
Однако после трёх посещений НИИ Феликс пропал, чем едва не довёл Прокудина до нервного расстройства: настолько большие надежды возлагал на него профессор. Но Илья Ильич взял себя в руки. Вместе с Чая они активно занялись поисками других предсказателей. И тут подвернулся Стерхов. Он чудесным образом сам обратился к Яндоле, который был в курсе работ Прокудина. В каком-то плане Рустам был даже лучше Феликса. Ранее он своих способностей не осознавал, но в процессе тренировок по методике лаборатории его возможности росли на глазах. Менялись и объективные данные, получаемые с приборов. Была возможность отследить процесс в динамике. Но оставалась и масса вопросов.
Необходимо было двигаться дальше: расширять исследования, перепроверять данные. У Прокудина была уже готова новая программа. Не хватало только аппаратуры. Большие надежды Илья Ильич возлагал на ЯМР томограф, первый в стране, установка которого планировалась в институте в четвёртом квартале. По описаниям этого оборудования, полученным от западных коллег, оно давало невероятные возможности. Но, как всегда, поставка задерживалась. Не хватало финансирования – инвалютных рублей.
На этом фоне Илья Ильич решил пока поработать с Рустамом в бессознательных состояниях: под гипнозом и во сне. Гипнотизёр у них в Институте был, и неплохой – тот же Яндола, заведующий психиатрическим отделением, друг Ильи Ильича. И он согласился Прокудину помочь. Однако они тут же столкнулись с проблемой. После нескольких сеансов, проведённых со Стерховым, Яндола заявил, что Рустам совершенно не поддаётся гипнозу. Как Николай Иосифович ни старался, ничего у него не получилось.
- Похоже, он сам обладает гипнотическими способностями, причём, достаточно сильными, – объявил Яндола – Но я ему об этом говорить не стал, дабы не усложнять тебе работу.
Что было делать? Пришлось всерьёз заняться работой с испытуемым во сне. Гипнозу не поддаётся, но ведь спит же он. Исследованиями сновидных состояний лаборатория Прокудина начинала заниматься три года назад. И эта программа сулила массу интересных открытий. Однако тогда работы приостановили в связи с появлением более насущных задач. Но методики остались. Правда аппаратуру изготовить не успели. И тут очень помог Чая. По своим каналам в МГУ он быстро договорился с умельцами, и те, на условиях, что получат деньги на руки, изготовили необходимую аппаратуру в течении каких-то трёх недель. Пришлось, правда, поконфликтовать с директором института по поводу дополнительного финансирования, но вопрос уладился.

 ЁЁЁЁ

Однажды Марина принесла газету «Вечерняя Москва», где на последней странице было маленькое объявление о том, что в кинотеатре «Варшава» 15 декабря пройдёт концерт польских исполнителей. Те, кто приобретут билеты, кроме концерта в ближайшее воскресенье смогут сходить по ним на распродажу промышленных товаров (читай - дефицитных шмоток), которая будет проходить в магазине «Варшава». К этому времени в стране наступил тотальный дефицит всего. А Рустаму нужно было что-то приобрести Марине в подарок к Новому году. Конечно взяли билеты и пошли. Тем более, что кинотеатр «Варшава» недалеко совсем от МАИ.
Сам концерт был так себе, ушли с середины. А вот распродажа оказалась шикарной: костюмы, мужские и женские, красивые платья, сумки, дефицитнейшие белые мужские трусы, косметика. У Марины глаза разбежались. А денег мало. Тут Рустам её обрадовал: выбирай, делаю новогодний подарок. Марина выбрала элегантный костюм, Стерхов оплатил. Потом набрала по мелочам косметики, ещё чего-то и умчалась в институт. У неё в тот день была защита курсового. А Рустам продолжил бродить по магазину. Купил две пары брюк - себе и отцу - рубашку, футболку, матери красивую сумочку. И тут обратил внимание, что с улицы, из-за стеклянных витрин, тоскливыми глазами смотрят в магазин какие-то люди. И делают какие-то знаки. Присмотревшись, Рустам понял, что это те бедолаги, у кого нет входных билетов. Они подзывали счастливчиков, оказавшихся внутри, и договаривались с ними через стекло, чтобы им вынесли из магазина вещи, естественно, с переплатой.
Смекнув, что тут можно заработать, Стерхов подошёл к запасной стеклянной двери, закрытой наглухо. За стеклом толпились, в основном, смуглые представители Кавказа и цыгане. Тут же у него завязался разговор с семьёй азербайджанцев, затараторивших на разные голоса, кому что надо. Они тыкали пальцами в направлении разных отделов и описывали нужные им вещи. Стерхов ходил в отделы, запоминал и сообщал цены. Договаривались о переплате. Хорошо, что Рустам взял с собой много денег. Потратив их, он на выходе своё вернул и заработал почти сорок процентов. Окупил всё, что приобрёл для себя. Если бы он в тот момент задумался, какие барыши могут приносить спекуляции, может и стал бы в будущем богатым человеком. Но нет, радовался одному такому случаю, а по поводу дальнейшей своей судьбы в голове сидел дурацкий стандартный советский план.


 ЁЁЁЁ

- Ты что, так и не ложился? – изумилась Марина, оторвав голову от подушки.
- Спи, лапочка, – Стерхов чмокнул её в помятую щёку. – Тебе ещё час спать.
Девушка уронила голову и тут же уснула. Утренний сон самый сладкий.
Рустам собирался на работу. Всю ночь он просидел за столом, выполняя дипломные чертежи. Это был единственный способ не заснуть. Об этом его попросил Прокудин. Сегодня должен состояться очередной эксперимент, весьма интригующий. Проведёт его сам Илья Ильич. Рустама будут исследовать во сне. Он должен уснуть в лаборатории. Для верности потребовалось не спать всю ночь. Это было сложно. Засиживаться за конспектами до двух – трёх часов Стерхову приходилось часто, особенно во время сессии. Но после трёх никакая учёба в голову уже не лезет. Вот и на этот раз в половине четвёртого Рустам задремал, стукнувшись лбом о стол. Встал, умылся холодной водой. В половине пятого вышел на улицу в туалет, чтобы освежиться. Но всё же выстоял, не уснул. И, между прочим, сделал кое-что из диплома.
На работу решил выйти пораньше, не завтракая. В электричке всё же засопел и чуть не проехал свою платформу.
Отработав, в студгородке обедать не стал, а поехал в НИИ мозга. Таковы были рекомендации Прокудина. Там в столовой плотно поел и прошёл в лабораторию. Его уже ждали Илья Ильич, Чая, Елизавета Глебовна и Павел Петрович.
- Не спал? – был первый вопрос Прокудина.
- Нет.
- Хорошо.
- Поел.
- Да.
- Отлично. Ну что ж, ложись.
На этот раз вместо стула ему была приготовлена кушетка. Она была застелена одеялом, в изголовье лежала подушка в белой наволочке с чёрной прямоугольной печатью «НИИ Мозга». Стерхов лёг. И почти сразу почувствовал, как накатывает сон.
- Ты погоди засыпать, – остановил его Илья Ильич. – Одень-ка вот это.
Прокудин вместе в Чая надели Рустаму на голову всё ту же резиновую шапочку от энцефалографа, на неё пластмассовый обруч, с которого вниз, вдоль переносицы свисала металлическая пластина, увешанная датчиками. Чая прижал пластину к носу Рустама дополнительной резинкой, завязав её на затылке. Один датчик оказался у Рустама над переносицей, два других - в уголках глаз и ещё два, размещаясь на проволочках, отходящих от пластинки, - у ноздрей. От всего устройства отходил через макушку кабель, который подсоединялся к осциллографу, стоящему рядом с кушеткой на тумбочке. Второй кабель уходил в соседнюю комнату.
Это устройство Стерхов уже примерял пару раз в присутствии какого-то незнакомого мужчины, который, видимо, его изготавливал. Он делал замеры. Тогда оно не очень Рустаму подходило. Сейчас же сидело идеально, видимо подогнали.
- Так, хорошо, – констатировал Прокудин, когда всё было готово. – Теперь устраивайся поудобнее. Послушай вводную. Сейчас ты постараешься заснуть. Я по осциллографу буду следить за твоим состоянием. Как только ты начнёшь видеть сон, я стану с тобой разговаривать. Постарайся, не просыпаясь, установить со мной контакт. Будь одновременно во сне и разговаривай со мной. Я буду задавать вопросы, ты отвечай. Повторяю: постарайся не просыпаться. Если удастся, оставаясь во сне, слышать меня, постарайся сказать, что там происходит. Если это не удастся, постарайся отвечать на мои вопросы односложно: да или нет. Ясна задача?
- Ясна.
- Сможешь?
- Со мной такое в детстве иногда бывало, когда я во сне осознавал, что это сон.
- И что было?
- Пробовал делать, что хочу.
- И чем заканчивалось?
- Или ситуация во сне менялась, или просыпался.
- А что ты пытался делать во сне?
Рустам осёкся. Он вспомнил время, когда, действительно, иной раз ночью приходило осознание нереальности событий, а за этим следовала догадка, что он во сне. Это был период полового созревания с его гипервозбудимостью, навязчивыми мыслями о женщинах и ночными поллюциями. И сны, в основном, были о сексе, вернее о постоянном стремлении к нему. Когда он понимал, что спит, что всё происходящее – неправда, и любой поступок останется без наказания, давал волю желаниям, постоянно томившимся в паху. Лез под юбку директору школы, срывал трусы с одноклассниц, обнимал на улице незнакомую женщину. Никто не сопротивлялся, но в последний момент происходило что-то не то. Или женщина превращалась в собаку, или его член вдруг становился змеёй и уползал куда-то, скрываясь в туманном пространстве сна. Видимо, мозг, не имея опыта секса, не мог смоделировать его.
Тем временем Елизавета Глебовна выключила в комнате свет, - осталась гореть только настольная лампа на тумбочке, - и включила магнитофон, из которого полилась тихая расслабляющая музыка.
- Что молчишь? – прервал Прокудин размышления Рустама. – Спишь уже?
- Всякое делал, – уклончиво ответил Стерхов. – А спать, действительно, хочется.
- Тогда начинаем.
Все, кроме Прокудина, вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Илья Ильич остался сидеть на стуле рядом с кушеткой. Он сосредоточился на экране осциллографа и на Стерхова не смотрел. Рустам отключился.

Зелёная арка, красный силуэт.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
- Давно не виделись.
- Я не могу понять, как давно. Не могу вспомнить.
- Да это и не важно. Что новенького?
- Как-то странно чувствую себя последнее время. Я будто раздваиваюсь.
- Видишь себя шаманом?
- Да, откуда ты знаешь?
- Я знаю всё про тебя.
- Послушай, я давно хотел спросить. Кто …?
- Постой. У тебя есть вопрос, который сейчас волнует тебя больше, не так ли?
- Да. Что было дальше?
- Медленно, но неуклонно ты начинаешь кое-что… не понимать, нет, пока ещё только чувствовать. Радует меня это? Не знаю. Но я этого добивался. Возможно, пришло время рассказать тебе всё до конца. Не знаю. А, впрочем, слушай.

Илья Ильич внимательно следил за экраном осциллографа. Когда у спящего Рустама начались характерные для сновидения движения век и глаз, фотодатчики зафиксировали их, и на экране возникли остроконечные пики сомнограммы. Прокудин переключил фильтры устройства сопряжения и изучил низкочастотную составляющую сигнала, которая также показывала, что сон Рустама перешёл в быструю фазу. Тогда профессор приступил к главному.
- Рустам. Ты меня слышишь? Рустам. Ответь, ты меня слышишь? – сказал он как можно более тихим голосом.
Стерхов не реагировал.
- Рустам, – Профессор добавил громкости, – слышишь ты меня? Если слышишь, то кивни головой.
Рустам оставался неподвижен. Дыхание его было спокойным и размеренным.
- Рустам, это Илья Ильич. Вызываю тебя. Ты слышишь? – сказал Прокудин ещё чуть более громким голосом и в взглянул на экран осциллографа.
В этот момент Стерхов сделал едва заметное движение головой и губы его пошевелились.

 ЁЁЁЁ

Однако через какое-то время появилась проблема посерьёзней. Дело в том, что общение майронов, а также получение ими информации об окружающем мире, происходит с использованием явления, которое человечество ещё не открыло, поскольку на Земле оно проявляется в крайне слабом виде. Это нечто среднее между полем и состоянием пространства. На Майро это явление проявляемся из-за более высокой гравитации, искривляющей пространство, а также из-за её атмосферы, где водород и гелий под высоким давлением, в жёстком излучении, исходящем от планеты, находятся в вырожденном состоянии (электроны вещества оторваны от протонов), и проявляют свойства металлов. Для простоты назовём это явление пространственным полем. Так вот, всё общение майронов строится посредством этого поля. В отсутствии его они становятся немыми и глухими. А слепы они от рождения, поскольку свет звезды Лаланды почти не достигает Майро. Более того, поле играет значительную роль в процессе воспроизводства этих существ, и при его отсутствии их размножение невозможно.
Конечно, на корабле майронов были искусственные источники пространственного поля. И высадившись на Земле, они первым делом стали создавать такие источники здесь. Преодолев огромные технические трудности, связанные, прежде всего с недостаточной гравитацией Земли, они всё же добились своего, и два их острова были покрыты пространственным полем, в котором они смогли сносно существовать и общаться друг с другом, а также посылать команды модифицированным людям.
Однако скоро проявилось действие поля на людей, чей мозг остался нетронутым майронами. Не будучи ранее склонными к необоснованной агрессии, земляне менялись на глазах. Сперва между ними участились мелкие конфликты. Затем внутри ранее цельных общин стали появляться отдельные группы, враждующие между собой. Скоро дело дошло до столкновений, в результате которых появились убитые. Посланные вождям и жрецам команды прекратить волнения, привели к тому, что агрессия масс перекинулась на них, и многие были уничтожены.
Люди стали быстро совершенствовать орудия убийства. На обоих островах ситуация развивалась примерно одинаково. И в Тихом океане и в Атлантическом разгорелись кровопролитные войны. В страхе перед уничтожением, тысячи людей покидали острова на имевшихся у них утлых судёнышках, совсем не предназначенных для морских путешествий. Мореплавания тогда ещё не существовало, майроны специально тормозили его развитие, чтобы созданные ими искусственные цивилизации не вышли за пределы островов, и не был нарушен естественный ход эволюции землян. Поразительно, но многие из ушедших в море достигли континентов. Их потомки стали расселяться по планете. Правда, в отсутствии своих модифицированных предводителей, ни один из которых, конечно же, не покинул острова, переселенцы быстро деградировали, утратив основную часть знаний.
Когда майроны поняли причины такого резкого изменения поведения людей, они сняли поле над большей частью островов. Для того, чтобы общаться на расстоянии, им пришлось создать технику, преобразующую сигналы пространственного поля в электромагнитные волны. Однако было поздно. Поле успело оказать настолько сильное воздействие на землян, что у них произошли генетические изменения. Уровень агрессии снизился, но не до исходного состояния. Новые поколения рождались уже не такими кроткими и послушными. Теперь майронам приходилось затрачивать массу усилий, чтобы гасить начинающиеся войны и беспорядки. Они были вынуждены даже уничтожать возмутителей спокойствия, причём иногда в больших количествах, чтобы сохранить порядок.
К этому времени майроны уже поняли, что совершили ошибку, вмешавшись в естественное развитие жизни на Земле. Так получилось, что пришельцы заселили свои острова представителями одного из двух разумных земных видов, который показался им более продвинутым на пути эволюции. Другой же вид продолжал спокойно жить, обойдённый вниманием инопланетян. Сейчас его называют неандертальцами. Когда же потомки беженцев, облучённых пространственным полем и мигрировавших с островов, стали расселяться по континентам и смешиваться с жившими там людьми, неандертальцам не поздоровилось. До этого сосуществовавшие достаточно мирно со своими братьями по разуму, люди вдруг повсеместно стали охотиться на них. За какую-то пару тысяч лет бедных неандертальцев буквально сожрали. Видевшие это майроны ничего не смогли сделать. Ситуация всё больше выходила из под их контроля.

 ЁЁЁЁ

Тридцатого декабря Стерхов зашёл в общежитие поздравить друзей с Новым годом. На следующий день они с Мариной должны были уехать отмечать праздник в Дубну. Левчук пригласил. В триста двадцать третьей висела напряжённая тишина. Крутов и Зимородок готовились к экзаменам. Стол был завален учебниками, конспектами, грязной посудой и остатками продуктов питания. Книги с тетрадками громоздились также и на кроватях. Гай был на экзамене, сдавал вышмат. Козлов - на работе. После очередного провала на летней сессии он опять загремел в подсос, сантехником в студенческом городке. Серёга с Артуром набросились на Рустама, используя его приход как уважительную причину оторваться от осточертевших формул, и стали делиться трудностями жития. Стерхов смотрел на них как на детей. Потом остановил поток жалоб фразой:
- Радуйтесь, что вам всего лишь сессию сдавать. И доходчиво изложил ужасы диплома, который уже взял Рустама в железные тиски цейтнота. Тут в комнату ввалился Подольян.
- Ну как, Гай? – вяло поинтересовался со своего койко-места Крутов.
- Четыре.
- Доволен?
- Ещё как, – улыбнулся Гай, протягивая руку Стерхову, чтобы поздороваться.
Рустам сжал маленькую ладонь и открыл рот, чтобы поздравить Подольяна со сдачей экзамена по одному из самых сложных предметов. Тут у него перехватило дыхание. В глазах потемнело.
«Соня, Сонечка! Мама!»
Неузнаваемое лицо Гая, в глазах безумие и слёзы. И …. кровь? Много крови. Переломанные вещи.
- Что с тобой? – Гай пристально смотрел на Рустама, держа его за руку.
На лице его лежал отпечаток усталости и … тревога, а не радость от успешно сданного экзамена. У Стерхова подкашивались ноги и кружилась голова.
- Да нет, ничего, – ответил он, беря себя в руки. – Поздравляю.
- Спасибо, и тебя тоже.
- А меня с чем?
- С наступающим.
- А, да, – Рустам забыл уже, зачем пришёл. – Парни, всех с наступающим Новым Годом. Чтоб всё сбылось.
- Да, Руст. И тебя тоже, – откликнулся Серёга. – Ты где отмечаешь? В Опале у себя?
- Нет. Нас с Мариной Левчук в гости пригласил.
- Надо же, как это он сподобился?
- Он, по-моему, опять с Татьяной. И хочет ей показать, что я с Мариной. Мне так кажется.
- А Марина твоя про Таньку знает? – поинтересовался Зимородок.
- Нет.
- Рискуешь. Может получиться конфуз.
- Ну и пусть, – Стерхов махнул рукой. – Хоть какое-то развлечение. Скандал… - он мечтательно закатил глаза. – Давно уже скандалов не было.
- Ну-ну, – с сомнением посмотрел на него Крутов.
- А вы где? Здесь?
- Да уж, здесь, – пожаловался Гай. – Я им предлагал. Так они по бабам своим. А мне теперь некуда деваться одному.
- А у нас в ДК новогодняя ночь организуется. Со столом, с развлечениями. Мотнись туда.
- Да уж, там двадцатник. Да и что там делать одному?
- Зачем одному, девочек снимешь.
Гай отмахнулся.
- Ладно, корни, я двинул. Диплом зовёт.
Стерхов попрощался с друзьями и вышел. Но вместо того, чтобы отправиться в Опалиху, он зашёл в свою комнату и прилёг на кровать. Его всё ещё трясло после только что случившегося видения.
- Гай, Гай. Что же будет?

 ЁЁЁЁ

Новый год! Какой ещё праздник может сравниться с ним по радостным ожиданиям? Разве восьмое марта, когда одна половина населения судорожно-нервно мечется в поисках подарков для другой? Разве седьмое ноября? И у ж никак не 23 февраля, непонятно на каком месте возникший и незаслуженно мутировавший в праздник всех мужчин. Что была бы зима без Нового года? Длинное, тоскливое время, завышенная плата за весну. Новый Год органично разбивает зиму на две части, облегчая нам переносить её стужу и холод, и длинные стылые ночи. Дожили до Нового Года, а там всего два месяца до весны.
У студентов Новый Год неудачно совпадает с зимней сессией. В порядке вещей экзамен 31 декабря. Но бывает и 1 января. Это когда никакие преподаватели встречаются с никакими студентами, и что-то должны друг другу говорить. Хорошо москвичам. У них всеми приготовлениями к празднику занимаются родители, бабушки, сёстры. А чадо в связи с сессией ограждено. Иногородним сложнее. Им надо и к экзаменам готовиться, и по магазинам бегать, и на кухнях у раздолбанных плит стоять. Ведь хочется, как люди.
Но в этот раз Левчук удачно подвернулся со своим предложением. И Марина, хотя и не очень хотела ехать в незнакомую компанию, подумав, согласилась. У неё тридцать первого экзамен был. У Стерхова диплом, тоже каждая минута на счету. По любому, ничего не успели бы приготовить. А других вариантов, куда пойти, не было.
Вышли из общежития в два часа. Шёл лёгкий пушистый снежок, как раз к Новому году. Электрички в Дубну отбывают с Савёловского вокзала, до которого от МАИ ходят троллейбусы. Неторопливо шагали к троллейбусной остановке, обсуждая события последнего времени, предвкушая, как расслабятся через несколько часов, забыв на вечер о навязчивой учёбе. Когда до остановки оставалось метров пятьдесят, подъехал троллейбус нужного маршрута, и Левчук крикнув:
- Побежали! – большими скачками бросился к нему.
Рустам с Мариной - за ним, но с меньшей скоростью. Женька уже вскочил на подножку, когда Стерхов, поскользнувшись на присыпанном снегом катке, рухнул всем телом наземь. Марина только ахнула. Левчук тем временем углубился в троллейбус, чтобы освободить друзьям место для посадки. Не видел он, что произошло. Двери с гулким стуком закрылись, троллейбус тронулся. Марина с обидой смотрела ему вслед. Стерхов поднялся на ноги весь в снегу.
- Ничего страшного, сейчас он вернётся. Подождём здесь, – успокоила его Марина.
Стали ждать. Прошли два, три встречных троллейбуса, но Левчук из них не выходил.
- Нет, Марин, он, наверно, на следующей остановке вышел и там нас ждёт.
Сели в троллейбус, доехали до следующей остановки. Там Женьки не было.
- Едем дальше. Он, наверно, ждёт у вокзала, – предположил Стерхов, и они не стали выходить из троллейбуса.
Но на остановке около вокзала их тоже никто не ждал. Рустама стала охватывать паника. В голове сидело одно: потерять Левчука никак нельзя. Иначе, где же они будут отмечать Новый Год? Дома, в Опалихе ни одного продукта нет. А сейчас уже ничего и не купишь в магазине. Но не мог ведь Женька, бросив их, уехать один. Значит, где-то здесь. Может, на вокзал пошёл, к электричке? И они отправились на вокзал. Тут как раз объявили, что электричка на Дубну отходит через восемь минут. Нужно билеты быстрей взять, а то сейчас Женька объявится, надо будет бегом садиться. Стерхов метнулся к кассам, увлекая за собой Марину. Она что-то возражала, но Рустам не слушал. Какое-то нашло на него наваждение. Вытащив впопыхах деньги, он схватил два билета. Всё как во сне. Ну вот, теперь они могут ехать. Но куда? Где Женька?
Стерхов в панике бегал у входа на территорию вокзала. Левчука не было. Электричка вот-вот должна была отойти. Так он же, наверное, уже на платформе, там их ждёт. Ну конечно! Побежали к платформе. Но и там не было этого негодяя. До отправления оставалось не более минуты. Стерхов уже ничего не соображал. Билеты вынуждали ехать. Но как же … куда? Марина тоже была в растерянности, ничего не могла подсказать. Пришла спасительная мысль. Левчук, уже в электричке. Там его найдём. А в крайнем случае… Стерхов затянул Марину в вагон в последний момент. Двери захлопнулись у них за спиной. Битком набитая предновогодним людом электричка тронулась.

Обернувшись, Женька Марину с Рустамом в троллейбусе на обнаружил. Это его удивило. В сутолоке он не заметил, как они отстали. Вроде бы бежали сразу за ним. Что теперь делать? «Выйду на следующей остановке», - решил он. Вышел, постоял. В двух следующих троллейбусах отставшие не подъехали. «Наверное, ждут меня там», - решил Левчук и отправился назад. Но и на исходной остановке не было Стерхова и его подруги. Женька оказался в тупике. Что дальше делать? «Наверное, разминулись? Я поехал за ними, а они за мной». Самое умное в этой ситуации было ждать, не сходя с места. И он стал ждать.
Москву заваливало снегом. Скоро начнёт темнеть. Ох и рано темнеет в столице зимой, особенно когда небо затянуто дородными снеговыми тучами. Левчук стоял на остановке долго, поёживаясь и притоптывая ногами. Стал замерзать. «Куда же они провалились?» – думал, он начиная злиться. Когда дома уже ждал праздник, весёлое застолье, кайфа мёрзнуть на улице не было никакого.
Женька надеялся, что сегодняшний вечер станет долгожданным моментом возвращения к нему Татьяны. Не сразу она ответила согласием на его приглашение, только после того, как намекнул ей, что будет Стерхов. Однако утаил Женька, что Рустам не один явится. От задуманной интриги самому даже становилось страшно. Как поведёт себя Татьяна? Уйдёт ли сразу, или попытается отбить Рустама у его новой подруги? Но Левчук, в глубине души надеялся на другое: что Таня к нему вернётся. И ещё теплилась в нём надежда Стерхову отомстить, устроив такую небольшую подляну, сведя вместе двух его подруг. Не любитель он был подлян, но всё же, засела в душе обида на Рустама, хоть и оставались они хорошими друзьями. Придут ещё Дэн, Костик Понамарёв и Ваня Синявский, возможно тоже со своей подругой.
Но Стерхов опять всё портил. Куда они запропастились? Левчук взглянул на часы. Уже сорок минут он торчал на этой остановке. Электричку, конечно, пропустили. Следующая аж в семь часов. Была, правда, надежда, что в предновогодний день запустили дополнительные. Уехать что ли без них? Да нет, не удобно, сам пригласил. Но где они? Проклятье! Подождав ещё минут десять, Левчук решил, что за это время Рустам с Мариной могли уже съездить до вокзала и обратно, и что раз их нет, значит не поехали. Тогда, возможно, они вернулись в общежитие. Решив так, Женька, злой и заинтригованный одновременно, направился к общаге.

Марина с Рустамом стояли в переполненном тамбуре лицом к лицу.
- Ну и куда мы едем? – вопрошала Цветкова, глядя на Рустама в упор.
Того прошиб пот. Надо же так облажаться в предновогодний вечер. А если Левчука в электричке нет, что они тогда будут делать?
- Давай вернёмся, пока не поздно, – предложила Марина.
Рустам лихорадочно прикидывал варианты. Если они не находят Женьку, кроме того, что вернуться в Москву и непонятно что там делать, они могут встать на вокзале в Дубне и встречать каждую электричку из Москвы. Так Левчука поймают. Но не следует сейчас Марине излагать этот безумный вариант.
- Не переживай, мы же ещё не прошли по вагонам. Может он здесь. Пойдём.
Легко сказать, труднее сделать. Проходы были забиты упакованными в зимние куртки и дублёнки дубнинцами, спешащими домой. С трудом протискиваясь между ними, они высматривали Левчука. Осмотр первых четырёх вагонов ничего не дал. Рустам совсем сник. И тут…

Женька дошёл до общежития, поднялся в комнату, открыл дверь. Покинутое жилище выглядело одиноким, обиженно замкнулось в себе и не хотело принимать хозяина. Левчук остро почувствовал, что пришёл как будто в чужой дом. Однако Рустама с Мариной и здесь не было. Не представляя, что делать дальше, Женька сел в раздумье на кровать. Часы показывали шестой час.
- Ладно, - подумал он, - время ещё есть. Подожду, в итоге всё равно сюда придут.

- Дэн, ты спаситель наш! – Стерхов готов был облобызать Дениса Лапшина, но не мог пробиться к нему, сидящему у окна. – Как же ты удачно нам попался!
- А что случилось-то? – смущённо поинтересовался Лапшин.
Рустам в подробностях рассказал недавнюю историю с утерей Левчука и описал свой ужас от создавшегося положения. Дэн прикололся. Прикололись и окружающие пассажиры, через которых происходило общение.
- Но теперь-то мы спасены? – с надеждой вопрошал Стерхов. – Ты нам покажешь в Дубне, где Левчук живёт?

Когда Женька не явился к шести вечера домой, родители его заволновались. Если он пропустил электричку на четырнадцать сорок семь, то теперь приедет только в половине десятого. В другой день они бы не беспокоились, но не тридцать первого декабря. К тому же, на улице шёл сильный снег. Стали звонить друзьям. Дениса Лапшина дома тоже не было. Позвонили Косте.

Хохотали до коликов. Левчук никак не мог понять, как такой казус мог с ними приключиться. Он прождал два часа в общаге, чуть не опоздал на дополнительную электричку и всю дорого недоумевал, куда могли запропасть Стерхов с Цветковой. С вокзала Дэн привёл потерянных Марину и Рустама домой к Костику Понамарёву, так как сам жил на самой окраине Дубны. Там они и дожидались, когда приедет Левчук. Татьяна пришла к Женьке, а его дома нет.
- А если бы мы Дэна не встретили, на вокзале в Дубне Новый Год встречали бы, - вновь и вновь переживал ситуацию Рустам.
История дала празднику хороший старт.
- Классно, что старый год заканчивается приключениями. За то, чтобы Новый Год начался с них, – провозгласил Лапшин.
- Не надо, – воспротивился Стерхов. – У нас с Мариной в новом году защита диплома. Тут лучше без приключений обойтись.
Татьяна сидела рядом с Женькой, он трогательно за ней ухаживал. Они встречались с Рустамом глазами, задерживали друг на друге взгляд, что-то вспоминали и переживали в душе. За окнами шёл снег, и всё было хорошо. Так заканчивался самый счастливый в жизни Рустама год…