Сад желаний, роман. Глава 8. Русский и узбек - братья навек

ГЛАВА 8
РУССКИЙ И УЗБЕК – БРАТЬЯ НАВЕК

Двадцать седьмого августа Рустам улетал в Ташкент. Марина провожала его до аэровокзала и была расстроена. Заняв очередь на автобус в Домодедово, они стояли, обнявшись, тихо беседуя о том, как будут скучать друг без друга. Где и как встретятся, когда Рустам вернётся, договорились заранее. Расписание занятий Цветковой было уже известно. У Рустама обратный билет на двенадцатое сентября был на руках. Решили, что тринадцатого он подъедет в Кооперативный институт к окончанию последней пары. Номер корпуса и аудитории он записал.
- Что тебе привезти, цветочек? – дотрагиваясь губами до её уха прошептал Рустам.
- Ай, мурашки побежали, – сладострастно отозвалась Марина. - Привези себя.
- Много?
- Чем больше, тем лучше.
- Тогда попрошу маму, чтобы кормила меня как хрюшку. Приеду тооолстый. Я тогда подниматься к тебе в аудиторию не буду, а то трудно. Буду внизу ждать.
Марина, отстранившись, окинула его оценивающимся взглядом.
- Не надо.
- Почему? Такой толстый, мягкий.
- Не люблю толстых. Привези мне лучше орешков.
- Какие ты любишь: миндаль, арахис или фисташки?
- Люди добрые, помогите Христа ради, – раздался рядом истошный рыдающий голос.
Марина и Рустам обернулись. К очереди подошла семья из четырёх человек. Женщина держала на руках годовалого мальчика, любопытно вращающего головой, а мужчина за руку девочку лет восьми. Одеты были не как нищие, но одеяние их вызывало сочувствие. Мужчина – типичный советский гражданин низкого достатка в потёртом тёмно-коричневом костюме фасона лет десять назад вышедшего из моды. Под пиджаком вместо рубашки - синяя полушерстяная олимпийка от спортивного костюма. На ногах под стоптанными босоножками -оранжевые носки. Женщина - фигура без талии - в серой юбке и зёлёной вязаной кофте.
- Люди добрые…- голос у женщины был громкий и зычный, с надрывом, - проездом в Москве, ехали в Смоленскую область, к умирающей матери. На вокзале украли все вещи, документы и деньги! Ой, помогите, помогите! Не знаем, что делать! В чужом городе… - Женщина зашлась в истерическом плаче.
Мужик тоже натурально, в голос рыдал. По лицу скатывались величиной с горошину слёзы. На лице девочки была написана глубочайшая скорбь.
- Помогите, люди добрыии! Кто сколько может на билеет! Дети третий день голодные! Не к кому обратиться!
Жалость пронзила сердца людей. Зазвенела мелочь, доставаемая из карманов, зашуршали рублёвые и трёхрублёвые бумажки. Какой-то армянин дал червонец.
- Ой спасибо, люди добрые! – голосила баба, складывая деньги в карман зелёной кофты. – Ой, ой! – Ей стало плохо, протянутая рука опустилась, глаза закрылись.
Народ стал засовывать бумажки рыдающему мужику в руку, и он утирал слёзы кулаком полным денег. Рустам, поколебавшись между трёшкой и рублём, протянул рубль и ещё сколько-то мелочи.
- Вот так попадёшь в такую ситуацию… - посочувствовала Цветкова. – Ужас, да.
Подкатил автобус. Очередь засуетилась, забыв о несчастных.
- Котик, не забывай меня, ладно? – Марина обняла Рустама.
- Ну что ты, как я тебя забуду? Ты тут без меня не хулигань, поняла? – в полу шутку сказал он. - Я всё равно узнаю. Поняла? – уже серьёзно, притянув Марину за талию и заглянув в глаза.
- Что ты, не думай даже, выкинь из головы.
Они обнялись и поцеловались. Марина перекрестила его (всё же верующая?). Рустам поднялся в Икарус и расположился в середине салона у окна. Из вещей у него была одна спортивная сумка, и он взял её в салон. Ещё минут десять, пока водитель укладывал чемоданы пассажиров в багажник, и автобус заполнялся, Марина смотрела на Стерхова через оконное стекло. Он показывал ей знаками: «уходи», но она стояла. Почувствовала, что подкатывает к сердцу пустота. Как будет не хватать ей этого смуглого кареглазого парня, как уже не хватает. Автобус тронулся, Рустам последний раз помахал ей из окна. Марина, вздохнув, побрела к остановке.
Пошёл дождик. Она вытащила из пакета зонтик, раскрыла. Вот ещё одно напоминание о нём. Долгое время зонт был у неё поломан, один край свисал безвольно, как раненое крыло. Стерхов увидел, отремонтировал. Выпрямил погнувшиеся спицы, укрепил их скобами. Теперь во время дождя Марина будет всегда о любимом вспоминать. Она стояла на остановке, крутила зонтик, непроизвольно улыбалась. Рустамка, Рустамка. Ждала я тебя. Как и каждая девушка ждёт своего принца. А приходит обычный парень и становится принцем. Таким ли она его себе представляла? Может и не совсем таким. Может быть хотелось ей, чтобы был он чуточку поздоровей, помощнее, покруглее ягодицы. Теперь какая разница? Теперь он не в мечтах, а реальный, рядом с ней. Марина даже обернулась. Настолько живо представила Рустама, стоящего около неё. Улыбнулась. Теперь она любит его, и каждую его чёрточку. Особенно нравятся ей глаза. Тёмно карие, почти чёрные, красивой азиатской формы умные глаза. Роста среднего, не худой, не толстый. Характером тоже он её вполне устраивает. Спокойный, рассудительный. Заботливый. Марина вспомнила его ласковые слова, которые он произносил всякий раз, когда она раздражалась по какому-либо поводу: «Ты устала, солнышко моё? Ляг, отдохни».
От этих слов тепло в душе разливалось. Капризничать желание проходило.
Если у неё что-то ломалось: замок, например, на сумке, или тот же зонтик, он чинил всё так умело и капитально, что становилось лучше нового. И ещё ей очень нравилось, что он джентльмен. При выходе из трамвая руку всегда подаёт, двери перед ней открывает. Это так приятно.
Правда, не очень-то он общительный. Скорее замкнутым можно его назвать. Но Марина быстро поняла, что это только на публике. Не любил он новых людей и с трудом шёл с ними на контакт. Особенно среди её подруг терялся и замыкался, не зная, как участвовать в разговоре. С каким трудом она уговорила его съездить на день рождения к Ленке. А потом благодарил её: какие интересные люди. С интересными для себя людьми он мог найти общий язык. Особенно, если затевалась какая-нибудь интеллектуальная беседа или спор. Спорить был любитель и в споре шёл до конца. И вообще - довольно упрямый. Марина сейчас впервые так о нем подумала и улыбнулась. Да, упрямый, не любит отходить от своего.
Что было неприятного в нем, и чем досаждал он Марине - часто дулся на неё. Как будто что-то в ней его глубоко не устраивало. Но напрямую редко говорил, таил в себе недовольство. Один раз сам завёл разговор о том, сколько у неё было мужчин. Она стала считать и запуталась. А он ей подсказал: шестеро. Марина пересчитала – и вправду, шестеро. Откуда узнал? А Рустам, вдруг помрачнел, разозлился. И замолчал. Два дня с ней не разговаривал. Она тогда тоже на него обозлилась. Ну если не приятно ему это, не надо спрашивать. Зачем нервы друг другу трепать? Она ведь не лезла к нему – сколько он баб трахал. А сам он, между прочим, никогда об этом не заговаривал, не хвастался, как многие. Она про его другие романы не знала ничего, только догадывалась о последнем (может быть он и сейчас у него не закончен?) Но не напрягала его по этому поводу. Только тихонечко следила.
Но главное, главное, она его любила. И любила сильно, хотя ему об этом старалась лишний раз не говорить, чтобы не возомнил. Время, проведённое с ним было для неё по-настоящему счастливым, несмотря на то, что много произошло и неприятного за эти три месяца.

 ЁЁЁЁ

Как всегда в дороге, Стерхов ушёл в раздумья. Сел в автобус, идущий в аэропорт, - считай Москва позади. Всё, происходившее с ним в столице, стало уходить на второй план, как бы заворачиваться в кокон. И сразу он почувствовал, как сильно соскучился по дому, и в то же время осознал, как за годы учёбы в Москве отдалился от своего родного города, вышел из его притяжения. Три года назад, оторвавшись от привычного уклада, от близких людей, приехав в Москву с её жёстким жизненным ритмом, он первое время сильно тосковал. Было ему трудно и одиноко в холоде этого огромного мегаполиса. На волне этих переживаний он тогда даже песню написал:
О Ташкент, - время моё везучее,
Лето моё последнее, силы мои душевные!
Не забыть чары твои волшебные…
Сейчас же напротив, он чувствовал нечто подобное по отношению к Москве. За три-то года не то что привык, всей душой полюбил столицу. Но всё же ехал он домой, к маме и папе, в город, где родился и прожил девятнадцать лет. Там его любили, там его с нетерпением ждали. Душу уже грело предвкушение встреч со старыми друзьями. А фрукты, фрукты! Персики, может быть, ещё не до конца отошли. И как он истосковался по изобилию арбузов и сказочного, неземного вкуса дыням, которые, словно свиноматки на ВДНХ СССР, лежат огромные и лоснящиеся на рынка Ташкента.
Первое время, когда ещё экономил деньги, Рустам ездил из Москвы домой на поезде. Билет до Ташкента стоил тридцать четыре рубля, а со студенческой скидкой и совсем немного – двадцать три. Однако слишком уж долгой была дорога – трое суток. Причём больше половины пути проходило по степям да пустыням, летом – в изматывающей жаре. До одури однообразный пейзаж за окном внушал ему всегда один вопрос: как люди могут жить здесь? И одну радостную мысль: слава Всевышнему, что это не я здесь живу.
На последних курсах Стерхов стал летать домой самолётом. Пятьдесят шесть рублей билет, а со скидкой – тридцать девять. Тем более, что к тому времени вышел на авиатрассы шикарный советский аэробус ИЛ – 86, в котором путешествовать было одно наслаждение. Огромный, светлый салон, три ряда кресел. Там можно было провести четыре часа с комфортом: поспать, поесть и снова поспать, почитать книжку. Глядишь - прилетели.
На этот раз билет достался на ночной рейс, который прибывал в Ташкент рано утром по местному времени. И поэтому Рустам не испытал температурного перехода, который всегда шокирует людей при таких перелётах. Когда везёшь из России свежесть и влажность сочного лета, или промозглый холод осени, засевший в костях, в самолёте это в тебе сохраняется, потому что работает кондиционер. А выходишь в аэропорту, делаешь два-три шага по трапу, и ничего не подозревающее тело, которое не придало значения объявлению бортпроводницы: температура в Ташкенте сорок один градус, застывает ошарашенное: «А сауну мы не заказывали». Сухой горячий воздух бьёт в лицо, наполняет лёгкие, сразу затрудняя дыхание. Тело, спрятанное под пиджаком или курткой преет и проситься на волю. Солнце слепит глаза, давит на голову. Люди приезжие, не местные начинают мечтать о дождичке, о тучке, которая набежала бы на солнце, о прохладном ветерке. Но ничего подобного. За всё лето в Ташкенте может выпасть лишь три – четыре дождя. А может и не одного.
Встречал его, как всегда, отец. Привычно мелькнуло в толпе его родное улыбчивое лицо.
- Здравствуй, папа.
- Здравствуй, Рустам, здравствуй, родной.
Крепко обнялись, поцеловались.
- Как доехал?
- Да всё хорошо.
- В багаже вещи есть?
- Нет, всё в этой сумке. В ИЛ-86 такой багажный отсек в салоне, что можно бегемота с собой взять.
Они вышли из здания аэровокзала. И тут перед ними предстала такая картина: семья из четырёх человек взывала о помощи к очереди, стоящей на регистрацию.
 Текст знакомый: ехали в Фергану, к больной матери, в аэропорту все вещи и деньги украли. Дети два дня ничего не ели. Правда на этот раз слова произносились слишком уж безэмоционально и монотонно. Видно было, что побирушки работу свою не любили, или она им просто надоела. Результат был соответствующим: никто в карман не полез. Народ отгородился от просителей стеной молчания. Подождав с полминуты, женщина, игравшая роль несчастной, спросила зло: «Ну что, никто ничего не даст?» Люди безмолвствовали. «Сволочи», – прошипела она в наступившей тишине. «Развелось попрошаек», – отец потянул Рустама к парковке.
Далеко идти не пришлось, батя, как всегда, подогнал машину почти к самому входу. Рустам искал глазами привычную белую «шестёрку». Но отец направился к другой - новенькой, бежевого цвета.
- Ба, да у тебя новая машина?
Отец довольно просиял.
- Молодец, поздравляю. И ничего не сказал, главное.
Отец Рустама – Евгений Данилович Стерхов - всегда был шустрила. Брал от жизни всё, что было возможно взять в такой стране, как СССР. Семья Стерховых, состоявшая когда-то из четырёх человек (пока сестра не вышла замуж и не уехала к мужу в Джизак), жила в шикарной по тем временам четырёхкомнатной квартире, добротно отремонтированной. Продуктов, от мяса и колбасы (которые тоже ещё нужно было потрудиться, чтобы достать), до самых дефицитных, таких как индийский чай, растворимый кофе и шоколадные конфеты, в доме всегда было в достатке. Отдыхать ездили то на море, то на озеро Иссык-Куль почти каждый год. Раньше была у них дача в получасе езды от Ташкента, за Янгибазаром. Одноэтажный однокомнатный домик, какие разрешали строить советские власти. Недавно родители сменили её на двухэтажную, в десяти минутах езды от дома. Правда, её ещё нужно было достроить. Ну а машины отец менял не реже чем раз в два года. Причём всё время наваривался на этой операции. Старую продавал дороже, чем брал новую (через заводскую распределительную систему, по госцене).
Вот и недавно, видимо, проделал Евгений Данилович эту процедуру, и сейчас был чрезвычайно доволен собой.
- Класс! – Рустам обошёл вокруг автомобиля. ВАЗ 2106 считалась в то время второй по престижности машиной после ГАЗ – 24.
- Нравится?
- Ещё бы.
- Цвет смотри какой. Пыль на ней совсем не видно.
Они сели в машину. Салон ещё сиял новизной. Приборная панель отделана поинтересней. На руле – новая оплётка, полы поверх паласа затянуты линолеумом: так любил отец, чтобы прибираться было легче. Магнитола тоже новая. Евгений Данилович завёл машину, воткнул кассету. Зазвучал устаревший, но всё равно такой приятный «Спейс». Машина тронулась. Домой, домой…

 ЁЁЁЁ

Дома его ждала мама с приготовленным накануне обильным завтраком. Мамины объятья, её доброе любящее лицо, лёгкий акцент и этот заботливый вкусный завтрак: какое всё приятное и родное. Словно бы не было Москвы, и не уезжал он никуда из этого жаркого города.
- Здравствуй, мама, мамулечка. Ну как ты? Как здоровье?
А ещё дома был ремонт. Его делали рабочие - строители из бригады отца. Евгений Данилович работал мастером в строительном цехе на авиационном заводе. Хорошо, что ремонт уже заканчивался, осталась одна комната, и участие Рустама практически не требовалось. Только вернуть на место сдвинутую мебель. Не хотелось сейчас ничего делать. Хотелось отоспаться денька два, а потом - по друзьям, по одноклассникам, которые ещё остались в Ташкенте.
О последних двух школьных годах у Рустама остались самые светлые воспоминания. Очень дружный был у них класс, очень хороший. Специальный, с математическим уклоном. Собрались в нём ребята умные и симпатичные. Постоянно организовывались огоньки, турпоходы и праздники разные. Когда после школы разъехались, поступив в институты кто в Киев, кто в Харьков, кто в Ленинград, каждые каникулы собирались обязательно вместе и ходили друг к другу в гости толпами. И лучше не было встреч. А когда ребят в армию забрали, а комиссованный Стерхов остался, он переписывался почти со всеми, сообщая им новости друг о друге. Но в последнее время, конечно, отдалились. После того, как парни из армии вернулись, собирались только один раз, да и то, не со своими девчонками, не с одноклассницами. Что поделать, разносила их жизнь всё дальше. Ильдар Аминов закончил мореходку в Ленинграде и уехал служить на Тихий океан, прихватив с собой Леночку Матюнину из параллельного класса. Андрюху Глазова после лётного училища куда заслали, Рустам даже не знал. Кстати, нужно зайти к его родителям, выяснить. Но остались в этом городе ещё друзья его детства: Никита Овалов, Игорь Лосенко, Фарид Гафуров. Может кто на каникулы приезжал и не уехал ещё. Нужно собрать всех. Но сперва – отоспаться.

 ЁЁЁЁ

Одиноко и холодно было майронам на чужой планете. Хотя во многом условия на Юпитере и оказались для них подходящими, больше было проблем. Особенно угнетало отсутствие жизни. Одни, совсем одни. У членов экспедиции начались психологические проблемы. Однако неожиданно выяснилось удивительное, чего они сосем не ожидали.
С их корабля, оставшегося на дальней орбите Юпитера, были предприняты несколько экспедиций к другим планетам Солнечной системы. И на одной их них обнаружилась жизнь. Это известие привело упавших духом пришельцев в восторг. Чужая, неизвестная жизнь стала стимулом к борьбе за сохранение жизни собственной. Теперь можно было себя чему-то посвятить.
На Землю были отправлены две экспедиции. Одна из них совершила посадку на крупном острове в океане, который люди впоследствии назвали Атлантическим. Другая приземлилась на острове на краю огромного водного пространства, называемого ныне Тихим океаном. Они стали осваиваться на новой планете, которая, надо сказать, гораздо меньше подходила для них.
В первую очередь пришельцам необходимо было создать для себя условия, в которых можно было жить, работать и, главное - размножаться. Углекислый газ в атмосфере Земли обнаружился. Кроме того, его можно было получать сжигая местные живые организмы и их трупы. Вода, которой на Земле нашлось огромное количество, никак не могла быть использована майронами напрямую. Им нужен был водород. Пришлось строить заводы по его производству, по выработке жидкой углекислоты и ещё многое другое.
К великой радости пришельцев выяснилось, что жизнь на новой планете гораздо разнообразнее, чем на Майро. Живые организмы разных видов так кишели повсюду. А через небольшое время майроны поняли то, на что робко надеялись с тех пор, как покинули родную планету: они нашли разумную жизнь. Хоть и в зачаточном состоянии, разум имелся сразу у двух биологически родственных земных видов.
Радости пришельцев не было предела. Теперь они уже не ощущали себя такими одинокими. Постепенно, правда, их отношения к аборигенам стало более прагматичным. Возникла идея использовать их для строительства необходимых сооружений. Но для начала нужно было решить несколько проблем.
Во-первых, на островах, выбранных майронами для строительства баз, разумные животные отсутствовали, и им пришлось завозить их с материков. Во-вторых, предстояло решить задачу коммуникативного взаимодействия с землянами. А на этом пути были серьёзные проблемы. Возможность непосредственного контакта исключалась. Своим видом майроны абсолютно не похожи на людей и на наземных животных. Они скорее напоминают рыб, живущих на дне океана, таких как камбала, но существенно больших размеров. К тому же, в земной атмосфере, вне своих кораблей, они вынуждены были находиться в специальных приспособлениях, что-то наподобие баллонов высокого давления, наполненных сжиженным СО2 и водородом, с источниками магнитного поля, которое убивало земные организмы на многие метры вокруг.
И самое главное, способ их общения друг с другом радикально отличается от человеческого - аудиовизуального. Майроны общаются посредством связи, которую сейчас люди называют телепатической, заключающейся в обмене сигналами, физическая сущность которых до сих пор человечеством не раскрыта. Эти сигналы не удаётся зарегистрировать ни одним человеческим прибором.

 ЁЁЁЁ

Серёга Крутов и Жанна решили провести последнее воскресенье лета на ВДНХ. Почему там? После провинциальной уныловатой Караганды, затерянной в казахских степях, захотелось Серёге вновь почувствовать жизнелюбивую суету столицы. Как ни странно, то самое, что больше всего раздражает провинциального жителя впервые прибывшего в Москву – нестерпимая суета и давка на центральных улицах, в метро и магазинах, - как раз этого начинает ему не хватать, когда он, пожив год – два в столице, возвращается в свой город. «Болото!» - восклицает он: «Как здесь всё медленно и скучно». И рассказывает друзьям и родным, как в Москве, если в час пик на выходе из метро поджать ноги, то не упадёшь. Людская река, зажатого со всех сторон, понесёт тебя по течению и прибьёт к какому-нибудь киоску, правда совершенно не в том месте, куда хотел попасть. А чтобы попасть куда надо, нужно изо всех сил бултыхать ногами и руками, захлёбываясь и выбиваясь из сил, преодолевать встречные и поперечные течения.
Казалось бы, радуйся, деревенщина, отмучился в столице. Ходи по родным улицам, где тебе ноги не отдавят. Ан нет, чего-то не хватает. Вот и Серёга затосковал в Караганде, подплесневел. Захотелось перед началом учебного года потусоваться среди людей, потолкаться в толпе, почувствовать себя жителем столицы. Захотелось, почему-то, покататься на аттракционах, как в детстве. А где в Москве аттракционы? На ВДНХ, в Парке Горького, а ещё где, Серега и не знал.
Жанна сперва на ВДНХ идти не хотела. Два года назад при входе на эту выставку её сильно «обули» напёрсточники. Тогда она с двумя подругами также вот пришла туда погулять. Недалеко от входа девушки увидели толпу человек в двадцать и подошли посмотреть. Молодой мужчина лихо передвигал три маленьких стаканчика пряча под одним из них белый шарик. Народ угадывал на деньги. На глазах у подруг два человека выиграли солидные суммы. Девушки наблюдали минут двадцать, и Жанна почти всё время угадывала. Выигрыш казался таким простым. И она решилась. Первые две неудачи её не смутили. Дальше, осознав, что проиграла уже пятнажку, она захотела отыграться. В итоге, пятьдесят рублей, которые были у неё в сумочке, перекочевали к этому аферисту-напёрсточнику. Подруги даже не успели ничего сказать, стояли разинув рты. Поздно было потом реветь и раскаиваться. Переживала две недели.
Но Сергею она про этот случай рассказывать не захотела. А он так энергично приглашал, что согласилась. День выдался солнечный и тёплый. ВДНХ бурлила своей ежедневной праздничной жизнью. Отдыхающие, в основном приезжие, посещали выставочные павильоны, аттракционы и кафе, толпились в очередях за мороженным и прохладительными напитками. Официальные делегации проводили встречи и переговоры. Бомжи и нищенки побирались. Карманники работали.
Сергей с Жанной прогулялись по центральной улице, посидели у фонтана «Дружба народов» с золотыми статуями, сфотографировались у набежавшего фотографа. Затем Серёга потянул Жанну в знаменитый павильон «Космос». Раз пять он был на ВДНХ и всякий раз заходил туда. А если честно, смотреть там больше было нечего. Космос, да ещё вот свиноматки в первый раз поразили его. Многочисленные выставки отраслей народного хозяйства были молодым людям неинтересны. Ну что, в самом деле, могло их привлечь в павильоне нефтегазовой промышленности с его образцами оборудования и графиками роста добычи по пятилеткам? Да и в «Космосе» всё видено-перевидено, ничего нового там нет. Несколько допотопных ракет, спутников, подвешенных к потолку, да ракета-носитель «Восток» перед входом. В ангаре шестого факультета МАИ гораздо больше можно увидеть и потрогать руками. Но на этот раз он имел возможность блеснуть своими познаниями в космической технике перед подругой, что он и начал делать уже при подходе к павильону.
- Вот видишь, ракета? Такая Юрия Гагарина в космос выводила.
- А что это там за решеточки? – указала Жанна на верхнюю часть ракеты- памятника.
- А это для отхода газов двигателей третьей ступени.
- Это как?
- Ну, там движки реактивные, они включаются чуть раньше, чем вот эта часть отваливается. И чтобы газам было куда отходить, сделана не сплошная конструкция, а решётчатая.
- Как отваливается, зачем она отваливается?
- Ну как же, это вторая ступень. Когда топливо в ней заканчивается, она отходит. Не тащить же дальше всю эту конструкцию.
- Так она не вся в космос летит?
- Нет, конечно, – Серёга рассмеялся с видом знатока. – Ракета состоит из ступеней. Вот эти боковые части, которые как юбка расходятся, это первая ступень. Они первые отрабатывают и отваливаются. Центральная часть, до этой решётки – вторая. Она тоже своё отрабатывает и отсоединяется. На окончательную орбиту аппарат выводит третья ступень. Потом и она отходит. Остаётся сам космический корабль. Он в самой верхней части находится, под обтекателем.
- А я думала, вся ракета вот так там и летает.
- Да нет, полезная нагрузка только процентов десять составляет от массы ракеты-носителя.
- Так мало?
- Да, представляешь, сколько нужно топлива сжечь, чтобы этот аппарат в космос вывести? Большую часть этой ракеты занимают топливные баки.
- Такая большая.
- Это ещё не большая. Она всего пять тонн выводила. А сейчас есть стотонники. Представляешь, они какие?
- Не представляю. Серёж, а эти отработавшие ступени куда деваются?
- Падают на Землю.
- С такой высоты? А если кому-нибудь по башке?
- Для этого есть специальные зоны отчуждения, куда они падают. Там никто не живёт и ничего не строят.
- Да как же можно угадать, куда они упадут?
- Вот куда в принципе могут упасть, там ничего и нет.
- Как всё сложно.
- Космонавтика - сложная вещь.
Они зашли в павильон. Здесь с последнего Серёгиного посещения ничего не изменилось. Спутники серии «Космос», «Метеор», «Горизонт». В них Крутов смыслил меньше, чем в ракетах – носителях, и поэтому, на вопросы Жанны отвечал общими фразами. Прогулявшись по «Космосу», они пошли на аттракционы. По дороге Серёга удачно, без очереди, у только что подъехавшего ларя купил два мороженых.
Парк аттракционов на ВДНХ был не очень большой. Однако Крутов заметил, что с момента его последнего похода сюда, он увеличился. Один из новых аттракционов – громадные качели человек на тридцать. Принцип действия простой: все садятся в кабину-люльку в ряды. Фиксатор зажимает тела так, чтобы не вывалились. И начинает кабина раскачиваться из стороны в сторону. Ничего особенного, но учитывая амплитуду, и то, с какой скоростью люлька падает сверху вниз, у отдыхающих дух захватывает. К тому же, люлька подвешена не на оси, а закреплена жёстко и не сохраняет горизонтальное положение, поэтому народ оказывался то лицом, то спиной к земле. Раскрутившись основательно, кабина застывает в верхней точке, и тогда все зависают вниз головой на огромной высоте. После этого следует несколько полных резких оборотов. Простой аттракцион, а нервы щекочет.
Чуть не на всю ВДНХ раздавался женский визг. При посадке предупреждали, чтобы из карманов всё вытаскивали и держали в руках. Серёга с Жанной встали в очередь. За ними пристроилась группа солдат - человек пятнадцать. Ребята организованно пришли отдохнуть. Крутову в голову пришла идея: «Парни, слышите, как бабы визжат? Давайте приколемся и заорём басами, когда будем переворачиваться. Только подольше кричите». Солдатам прикол понравился, и когда их группа стала взметаться над деревьями, выставку огласили мощные мужские вопли, которые, впрочем, сразу перешли в смех. Когда выходили из люльки, народ в очереди улыбался. Серёга с Жанной ещё минут пять надрывали животы, так им понравилась шутка.
Пошли дальше. На ходу решили покататься на чёртовом колесе. По дороге им попалась группа молодёжи - человек семь. Среди них двое в прикиде металлистов: в чёрных кожаных кутках, увешанных разными бляшками и заклёпками, с длинными патлами. Один из них что-то возбуждённо выкрикивал остальным, кривляясь и припрыгивая. Крутов свою подругу повёл чуть стороной, в обход этой группы.
Вдруг, совершенно неожиданно, к этому патлатому подскочил коренастый парень небольшого роста. Без разговоров и объяснений он нанёс ему жёсткий удар в лицо, отчего тот попятился назад и едва удержался от падения. Тут же к нему подскочили ещё двое с разных сторон. Один из них ударил патлатого ногой в живот. Тот упал и добивать его бросились уже человека четыре. Ещё несколько стали окружать второго металлиста. Все крепкие, одеты неброско. Получив первый удар, парень, ставший второй жертвой, вскочил с асфальта и - не будь дураком - задал стрекоча. За ним бросилась вся компания. Только одна девушка в истерике кричала, не сходя с места: «Что вы делаете? Помогите!» Исчезли нападающие так же неожиданно и быстро, как появились: рассыпались и растворились в толпе. Как будто не было их. Патлатый остался лежать недвижимый в чёрной луже крови. Люди, ставшие свидетелями разыгравшейся сцены, стояли в ступоре. Жанна вцепилась Сергею в руку и в ужасе произнесла:
- Что это? За что они его так?
Постепенно к избитому стали подходить мужчины, оставляя своих женщин в нескольких шагах. Приседали, рассматривали, стараясь не наступить в кровь. Послышались голоса:
- Надо скорую вызвать. Вызовите скорую.
Девушка, не убежавшая с места драки, сидела на бордюре, закрыв лицо руками и громко рыдала. Кто-то побежал в ближайшее кафе вызывать скорую помощь. Вокруг лежащего стала образовываться толпа зевак.
- Пойдём отсюда, – сказал Крутов, разворачивая Жанну в сторону выхода.
- Что это было? – Жанна не могла успокоиться, голос её дрожал. Избиение произошло так близко от них и так жестоко. Сергей тоже был растерян и угнетён. Выплеснувшийся в кровь адреналин, сгорал дрожью в коленях и руках.
- Что это было? Любера это были. Наверное. Металлиста измолотили.
В конце восьмидесятых в Москве и подмосковных городах появились группы молодёжи, так называемые неформальные объединения. Они организовывали в подвалах домов в своих микрорайонах «качалки» – спортивные залы, где занимались наращивание мышц. Здоровые ребята были организованны некой идеей наведения порядка в стране, которое сводилось к избиению представителей других неформальных объединений: металлистов, панков, рокеров. Особенно этим отличалась парни из города Люберцы. Они и дали название всему явлению. Многие из «люберов» в скором времени превратятся в рэкетиров.
Настроение было безнадёжно испорчено. Они ещё немного погуляли по ВДНХ, потом Жанна захотела домой, и Крутов поехал её провожать. По дороге молчали.

 ЁЁЁЁ

Когда-то давно, в детстве, Рустаму снились цветные сны. Он помнил это совершенно чётко. С какого-то момента они стали черно-белыми. Вернее, вообще цвета в снах перестали существовать. А раньше, даже просто закрыв глаза, он видел необычайно яркие цветные картинки. И чаще всего вставала перед глазами одна: арка, залитая ярко-зеленым цветом, а в ней такой же яркий, но красный силуэт человека. Иногда цвета могли быть другими. Картинку эту Стерхов помнил. И вот она вернулась.
Утром, проснувшись, он долго не мог встать с постели. Что-то не давало начать новый день, какая-то смутная информация, ускользнувшая в момент пробуждения. Что-то он видел во сне. Полежав немного, вспоминая, Рустама поймал себя на мысли, что придаёт слишком уж большое значение тому, что хочет вспомнить. Казалось бы, сон. Мало ли их было? Нет, сегодняшний явился чем-то особенным. Нужно делать как Сева Быковский. Тот каждый вечер кладёт у изголовья тетрадку и ручку. Если, просыпаясь, помнит какой-нибудь интересный сон, записывает. Решив, что впредь будет поступать так же, Рустам откинул одеяло, опустил ноги на пол и в этот момент вспомнил. Зелёная арка, красный силуэт. Картинка из детства. Как будто, вернувшись после долгого отсутствия домой, он окунулся в ауру этого места, хранящего отпечаток его детских переживаний. Только на этот раз зелёная арка явилась во сне, а силуэт человека не оставался неподвижным. С ним Рустам долго разговаривал. А на последок договорились встретиться снова и обсудить какие-то важные вещи. Но какие? И о чём была беседа? И ещё одна деталь постоянно ускользала. Что-то важное. Как ни напрягался Стерхов, вспомнить не мог.
Покопавшись ещё несколько минут в памяти, он поднялся и пошёл умываться. День сулил встречу с друзьями.

ЁЁЁЁ

- Ах ты, зараза дырявая. Совсем плохой стал, – Лосенко отвесил шелобан своему вратарю. Вратарь слетел с подставки.
- Состарился, – констатировал Глазов. – На ногах не держится. Сколько уже лет этому хоккею, Фарид?
- Это ты у Рустама спроси.
- Точно, Рустик, это же твой.
- Во втором классе мне его купили, – вспомнил Стерхов.
Игорь Лосенко вернул своего вратаря на место, и они с Глазовым продолжили с азартом крутить ручки старого настольного хоккея так, что тот подпрыгивал и приземлялся на стол с грохотом. Сколько они сыграли в него чемпионатов, кубков и товарищеских встреч когда учились в школе! В то время, собираясь у кого-нибудь дома, обязательно играли в шахматы, или в карты. За игрой беседа интереснее. А у Стерхова эта старая настольная игра была, так рубились в неё. Круги, счёт записывали, финал, полуфинал - всё чин-чинарём. Потом, уезжая в Москву, Рустам Фариду этот хоккей оставил. Тот его подремонтировал, некоторых игроков заменил, новых вырезал из жести. И сейчас они, вспомнив старые времена, с огромным азартом принялись играть «на победителя». Фаворитом был Лосенко. Один за другим менялись его соперники. Игорёк также сильно играл в шахматы, футбол, баскетбол. И вообще, он был способным парнем. Только ленивым. Поэтому, единственный из присутствующих, не получал высшего образования, а был рабочим на ташкентском авиазаводе.
После окончания школы Игорь не знал, в какой институт ему поступать. В последний день приёма документов он встретил товарища, который уговорил его в Харьковский авиационный, куда можно было сдать экзамены, не выезжая из Ташкента. Игорёк побежал за документами домой. На улице жара, пыль. Дома кондиционер, чай. Прилёг на диван, телевизор включил. Хорошо. Лень куда-нибудь идти. Так и остался. Устроился осенью на завод. Потом армия.
«Классно, что я их сегодня собрал». – радостно думал Рустам, попивая поданный Фаридом чай с рахат-лукумом. Вчера, отоспавшись, он нашёл старую записную книжку и стал набирать уже подзабытые номера друзей. Идея была проста: первого сентября встретиться в родной сто шестьдесят шестой школе. У Рустама аж зазудело всё внутри, когда он подумал, как давно он там не был. Поплыли в памяти воспоминания о счастливых школьных годах. До чёртиков захотелось оказаться в этих знакомых классах, коридорах, где каждый сучёк в парте и каждый гвоздь в перилах напоминали о каких-то событиях.
Откликнулись трое: Гафуров и Овалов, похерившие ради такого случая начало учебного года в институте, и Игорёк Лосенко, который был в отпуске. Посещение школы сколь обрадовало, столь и задело Рустама за живое. В душе его прокатилась волна эмоций от встречи с друзьями, учителями и со школьными стенами. Однако состоялось неприятное открытие: снаружи школу было уже трудно узнать. Во-первых, к ней сделали пристрой, и довольно большой (последние ростки русскоязычного образования в Узбекистане, происходившие по инерции). Во-вторых, там, где раньше были школьный сад и футбольное поле, на котором они самозабвенно гоняли мяч, теперь возвышался девятиэтажный длиннющий жилой дом. Спортивная площадка, не такая большая, как раньше, и школьный двор теперь располагались на месте старого заднего двора, заставленного когда-то бараками, оставшимися ещё со времён эвакуации авиационного завода во время войны. Теперь эти бараки снесли. Но школа имела совершенно другой вид: незнакомый и чужой. Потребовалось войти во внутрь, чтобы узнать её.
 Учителя были рады, улыбались и хлопали по спине, как принято в Узбекистане. Но некоторые из них с трудом вспоминали их имена, а военрук Андрей Фёдорович совсем ребят не узнал. А ведь всего-то прошло… да ведь уже пять лет пролетело. Да, школа уже принадлежала не им, а другим – пятнадцати- и семнадцатилетним, которых Рустам с друзьями не узнавали, и которые, в свою очередь, не помнили их. Это они теперь были здесь хозяевами, владели этой территорией и брали от неё всё: смех и радость, страх и любовь, огорчения и надежду. А Рустам помнил, как всё это доставалось ему и думал, что стоит там появится, как вновь будут открыты для него кладовые этих свежих чувств. Не тут то было. Время его закончилось, всё что было положено, он давно получил, а что не получил – сам виноват: значит был закрыт для этого. А теперь поздно, посторонись.

 ЁЁЁЁ

Вечерком решили зарулить к Фариду. Правда Овалов не смог. Зато пришёл Коля Левченко, и Рустам притащил Андрюху Глазова. С ним он не встречался почти с самого окончания школы. Как-то Глазов отдалился. Он и в школе стоял несколько особняком, хотя для Стерхова был одним из лучших друзей. Судьба их постоянно соединяла, да и тянуло ребят друг к другу. Жили они рядом, в пионерские лагеря попадали часто в одну смену. Два раза вместе отдыхали на Иссык-Куле. А после девятого класса на даче у Стерхова вдвоем прожили месяц в отдалении от цивилизации. Готовили сами из тушенки, да из того, что на огороде росло. Спали на айване под открытым тёплым азиатским небом. Сколько разговоров переговорили, иной раз до самого утра уснуть не могли, если интересную тему обсуждали. Купались в мелкой речке, которая только что с гор сошла. Костры жгли, дачу чуть не спалили. Романтика.
После школы Глазов поступил в Барнаульское лётное училище. И пропал. Каникулы что ли у них вразнобой были, времени ли не было созвониться, но после школы они встретились только один раз. А тут Стерхов задался целью дозвониться хотя бы до родителей Андрюхи. И дозвонился. Оказалось, что Глазов как раз в Ташкенте. Он закончил уже училище и служит в авиаполку в Тарту, летал на ИЛ-76. А поскольку этот самолёт в Ташкенте делали, то ему подвернулась командировка в родной город на неделю: регламентные работы.
Андрюхина мать взяла трубку и очень обрадовалась Стерхову. Сказала, что сам Андрей поехал с отцом в магазин телевизоры покупать. Эта фраза Рустама удивила, но по телефону он ничего выяснять не стал а решил примчаться сюрпризом. Пока ждал, матушка Глазова успела Стерхова накормить и даже напоить. Так что Андрюха застал его уже изрядно пьяного.
Когда друг приехал, Рустам увидел его из окна и спустился помочь разгрузить телевизоры. При этом был ошарашен. Когда они виделись последний раз, были одного роста. А сейчас его заключил в объятья двухметровый верзила с рукой, в которую помещались две ладони Стерхова. Ничего себе. Поздний Андрюха оказался, после восемнадцати в рост пошёл. Зато в какой рост!
Конечно, Стерхов притащил его к Фариду, и теперь они сидели тёплой компанией - школьные друзья.
- Вспомнил, что я хотел спросить, – обратился к Глазову Рустам, отошедший от хмеля. – Зачем тебе три телевизора?
- Фарса хорошая. Сейчас телеков нигде нет, исчезли. Как-то ещё бате удалось договориться здесь почти без переплаты. По шестьсот пятьдесят заплатили. В Тарту я их по девятьсот толкну. А, допустим, если в Ленинград рейс будет, то и за штуку. Короче, два телевизора продам, считай себе почти бесплатно взял.
Доставить габаритные цветные телевизоры «Темп» в любую точку Союза Глазову было легко. Служил он бортинженером на самолёте ИЛ-76, в который два танка помещаются. А летают военные по всей стране.
С авиацией были связаны почти все присутствующие. Коля Левченко учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации. Лосенко работал токарем на ташкентском авиазаводе. Гафуров Фарид учился в политехе на радиофакультете, но и отец, и мать его работали на том же заводе, что и Лось. И вообще, жили они в авиагородке, где и жильё, и школа их – всё было построено этим заводом, и всё вокруг него вращалось.
- Классно по всей стране мотаться, Андрюха? – спросил Стерхов.
- Да как посмотреть. Мы часто даже с аэродрома не выходим. Прилетели, заправились, загрузились – и дальше. Сходишь на двое суток в рейс – потом отсыпаешься. Хотя, наверное, лучше, чем на одном месте сидеть. Есть своя романтика. Но скоро не будем по всей стране…
- Почему?
- Не будет скоро страны.
- Типун тебе на язык.
- Я тебе точно говорю. Прибалтика скоро отколется. Я почему знаю - нас хотят выводить из Тарту. Слухи такие идут.
- Да ты что? – все настороженно уставились на Глазова.
- Вон, у них на Украине тоже, наверное, неспокойно. – кивнул Андрей в сторону Левченко. Да, Колян? Что там на западе?
- Да нет, у Кiеве усё спокойно. Приезжали, правда, к нам в институт недавно из РУХа. Агитировали: «Браты !!! Да здравствует незалежна Украiна». В ответ -молчание. У нас там со всего Союза сброд.
У Стерхова под ложечкой засосало от таких разговоров - так это было созвучно с его собственными переживаниями. Вот оно! Уже всё государство заражено разложением. Уже и на Украине даже.
- Ё - маё! Неужели, развалится страна? А как же армия, Андрюха? Тоже разваливается по национальному признаку?
- Не знаю. Офицеры, в основном, русские да хохлы. Командир дивизии, правда – чечен. Джохар Дудаев. В Прибалтике классно жить – Европа. Чисто, аккуратно. Уезжать в какое-нибудь Нечерноземье не хочется. Но, видимо, придётся. Не оставит же Россия в Прибалтике стратегическую авиацию. За Россию будем воевать.
- А ты за кого будешь воевать, Колян? – поинтересовался Рустам.
- Я ни за кого не буду, я пацифист.
- А ты, Фарид, если Союз развалится?
- Хрен они меня заставят. Узбеков что ли защищать? За Россию? На фиг она мне усралась? За Татарию? Я там и не был никогда! Вот за Союз можно … было.
- Что это ты про Союз в прошедшем времени? – возмутился Рустам. - Ты это прекрати. Мы ещё в СССР живём. И я, лично, не верю, что Союз развалится. Может быть одна Прибалтика отсоединится. «Русский и узбек – навек братья», – вспомнил он плоский лозунг с какого-то плаката.
- Это ты им скажи. Тут вон тоже листовки стали появляться против русских. Какой-то «Берлик»... – вставил Лосенко.
- И что в них? – заволновался Рустам.
- Понаехали русские во время войны. Мы их приняли как положено, гостеприимство оказали, а они оборзели, власть взяли. Почему государственный язык русский? Нужно, чтобы они убрались. И так далее.
- Да тебе-то что волноваться? - обратился к Стерхову Фарид. – Ты и русским и узбекам свой.
- Хрен там. Я и тем, и другим – чужой. Да…- Рустам помолчал. - А помните, в детстве какая вера была, что живём в лучшей стране мира? Какая гордость. Уверенность железобетонная в завтрашнем дне.
- Да, было такое, – промямлил Глазов, занятый обороной своих ворот.
- Гол! - Вскричал Лосенко. - Десять пять! Кто следующий?