Сад желаний, роман. Глава 6. От винта, или мальчик, который умел

ГЛАВА 6
ОТ ВИНТА, ИЛИ «МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ УМЕЛ ЛЕТАТЬ»

По мере того, как лето подходило к середине, время уже не тянулось так тягуче – счастливо. Дни проходили быстрее, ночи становились менее волшебными. Где-то на дне души закопошилось предчувствие промозглой осенней серости. Чем прекрасна весна с её лужами и грязью? Да тем, что после неё – лето. И пока оно не наступило, можно блаженствовать, кайфовать – впереди три чудных тёплых месяца. Когда же планета своими оборотами, словно диск на электросчётчике, начинает отсчитывать летние дни, волей - неволей напрягаешься: куда вы бежите? Стойте, не так быстро. В июне день переходит с прибыли на убыль, и это первое напоминание о зиме, начало зимнего цикла. А ты всё бегаешь, погружённый в свои мелкие делишки. Как, уже июль? А в августе кончается купальный сезон. И первые листья падают на землю. Это в школе летние каникулы казались вечностью.
Вечером, накануне того дня, когда Марина должна была вернуться, Рустам отправился покупать цветы к Соколу. Он всё ещё не решил, как дальше выстраивать с ней отношения. Если заявиться с цветами в аэропорт, это будет выражением любви и полного прощения. Не подходит, пока ещё рано. В ситуации надо разобраться, серьёзно поговорить. Не купить цветы совсем – продемонстрировать ей полное безразличие. Тоже не годится. Не безразлична она ему, совсем наоборот. Поэтому решил так: цветы купить, но в аэропорт не брать. Оставить в комнате. Типа компромиссное решение. Тем более, что неудобно в транспорте их таскать: стоишь как дурак с букетом, все на тебя глазеют.
Купил пышный букет хризантем, принёс в общежитие, поставил в двухлитровую банку. Комната сразу преобразилась. Прибрался. Рубашку заранее выгладил. С Крутовым договорился, чтобы тот один его участок на себя взял следующим утром. Иначе не успеть, - самолёт прибывает в восемь пятьдесят.
На следующий день встал в пять часов. Быстро подмёл участок. В семь выдвинулся. Ехать предстояло в Шереметьево. Аэровокзал недалеко от МАИ, но чтобы на автобус там сесть, нужно предлинную очередь отстоять. Особенно летом.
Пока комфортабельный Икарус вёз его в аэропорт, Рустам мыслям волю дал. И они потекли вот о чём. Осталось ему учиться чуть больше полугода. Последние месяцы студенчества. А дальше – взрослая, самостоятельная жизнь. Работа. Семья потом. Стандартный, избитый путь. Если окинуть взглядом прошедшую жизнь, что в ней собственно было? Ничего особенного. В основном плыл по течению.
Школа. Положено было учиться – учился. Хорошо учился. Все силы на учёбу тратил. Всегда был формальным лидером: председатель совета отряда, член комитета комсомола, комсорг школы. Об этой части биографии остались самые неприятные воспоминания. Три раза начинал заниматься спортом и бросал ничего не добившись. Бездарно пропустил несколько лет, когда можно было вовсю заниматься любовью. Чего-то ждал.
В институте, здесь в Москве, жизнь, конечно, поинтересней была. Но тоже, в основном, все силы учёба забирала. Особо ярких событий и не припомнить. Только на старших курсах было у него два – три интересных романа. Занялся одно время бальными танцами. Нравилось, а главное, получалось. Потом партнёрша захотела перейти к более опытному, а Рустам обиделся, бросил. Но основная причина была в его потребности во всём найти практичную сторону. А в бальных танцах он её не нашёл. Какой в них практический толк? А просто так чем-то наслаждаться долго он не умел. По этой, в основном, причине, не стал он и бороться за свою группу. Думал, - игрушки всё это. Всё равно, закончит институт, уедет, пойдёт на завод работать. Какая там группа? А чтобы из этой колеи выбиться: школа - институт - завод - пенсия, фантазии не хватало, а главное – смелости. Личности не хватало. По течению…
Но сейчас, вот этим чудным летом он вдруг почувствовал себя старше и мудрее, что ли. Как будто щёлкнут переключатель, и перешёл он на уровень выше. Повзрослел. Многое предстало перед ним в ином свете. Исчезла былая беззаботность по поводу будущего. И стало небезразлично, как проходит его сегодняшний день, каждый день. Боже, как серо и обыденно! Захотелось что-то предпринять, как-то перевернуть свою жизнь, наполнить её чувствами, переживаниями, смыслом. Но как? Что нужно сделать? Что поменять? Невозможно было понять. Ни к чему он не стремился особенному, кроме завязшего в зубах: окончить институт, получше устроиться на работу… Никаких глобальных целей перед собой разглядеть не мог. Правильно сказал недавно ему Погорелов: «Ты же в воздухе висишь». Обидно, а правда.
Один только шаг он видел предпринять и уже почти принял такое решение. Предложить Марине пожить вместе. Найти жильё и уйти из общаги. И досмаковать, выпить до дна этот кубок, эту зарождающуюся любовь. Каким бы сладким или горьким не было его содержимое. Он чувствовал, что это не простой проходной романчик, что будет это событием в его жизни, чем бы всё ни закончилось. А то, что это вне законного брака, в тайне от родителей, - это даже лучше, это придаёт остроту. К тому же, общага до чёртиков надоела. Ну и, пожалуй, главное - хотелось ему быть с Мариной. Впервые почувствовал Рустам такую близость к женщине, что потянуло создать пресловутый домашний очаг, пускай и временный.
И ещё кое на что сильно надеялся Стерхов: что Марина успела пролечиться у себя в Усть – Куломе. Привыкшее к ярким сексуальным переживаниям молодое тело его изнывало от трёхнедельного воздержания.
 Автобус подъехал к аэропорту аккуратно к прибытию самолёта. Рустам даже не успел перекусить в буфете, как планировал. Зашёл и почти сразу услышал как объявляют рейс из Сыктывкара. Раньше Стерхов в Шереметьево никогда не был. Но думал, что это самый крутой аэропорт в Советском Союзе. Однако Шереметьево 1 не производил такого впечатления. Домодедово, откуда летали самолёты на Ташкент, покрупнее был. Правда здесь почище, посолиднее.
Через двадцать минут в разношёрстной толпе пассажиров Марина в новом чёрном плаще, нагруженная двумя тяжёлыми сумками, вошла с лётного поля в здание аэровокзала. Рустам подошёл к ней неторопливым шагом неубедительно улыбаясь.
- Привет.
- Привет… Без цветов, – с нескрываемым сожалением произнесла Марина. Вырвалось.
Стерхов пропустил эту реплику мимо ушей.
- Давай сумки. Как долетела?
- Долетела хорошо. Дай хоть поцелую.
Они чмокнулись в щёки.
- Ну как ты тут?
- Нормально.
Начинать серьёзный разговор на ходу не хотелось. Запас же стандартных, ничего не значащих фраз иссякал.
- Я вижу у тебя плащ новый? Классно выглядишь в нём.
- Да, бедные родители. Опять им пришлось раскошелиться на свою непутёвую дочку. У нас там прохладно было, я его и одела. Здесь сейчас запарюсь.
- Ну что, пойдём на автобус?
- Как поедем?
- До аэровокзала.
Они прошли через здание и вышли на площадь перед аэропортом. Здесь, как всегда, стояла хвостатая очередь. Пристроились в конце. Рустам поставил сумки на асфальт.
- Тяжёлые сумочки? Там грибочки тебе.
- Спасибо.
Рустам был рад видеть её. Но груз невыясненных отношений не давал ему проявить эту радость. Марина тоже с замиранием сердца ждала серьёзного разговора. И он начался. Отвернувшись от очереди, Стерхов тихим голосом спросил:
- Ты ходила… в лечебное учреждение?
- Нет.
- Почему?
Он очень удивился. По его понятиям, она должна была в ту же минуту, как узнала о болезни, ринуться в диспансер.
- О чём ты говоришь? Там у нас райцентр рядом, где это всё находится. Все друг друга знают. В нашем селе врач живёт из этой поликлиники, куда нужно было обращаться. Она с моей мамой в хороших отношениях. Тут же стало бы всё известно.
Стерхов недовольно сжал губы. Она как будто была и не особо встревожена.
- От кого у тебя это?
- Давай не будем здесь. Приедем, я всё объясню.
Напряжение возрастало. Хорошо, что они всё -же смогли втиснуться в первый подошедший автобус. А то бы им предстояло ещё полчаса этого мучительного предразговора.
В автобусе ехали почти не разговаривая. Марина сняла плащ, оголила красивые женственные руки, которые тут же стали проситься, чтобы Рустам их погладил. Положив голову ему на плёчё, она сделала вид, что заснула. Он тоже воспользовался тягучим сонным забытьём, чтобы отвлечься от мыслей. Поля, разъезды и перелески безразлично текли за окном. День был пасмурный, под стать настроению.
Ещё когда ехал в аэропорт, Стерхов узнал, что автобус идёт по Ленинградскому шоссе мимо «Войковской». Поэтому на обратном пути там и вышли, не доезжая до аэровокзала. Уже хорошо знакомым Марине путём добрались на шестом трамвае до студенческого городка. Не как хозяйка входила она на этот раз в комнату, а как робкая гостья. Но здесь была обрадована. На столе белыми солнышками светились хризантемы. Большой букет. Повернулась, бросилась к нему, обняла.
- Ждал! Спасибо.
За эти всплески чувств Рустам готов был простить ей многое. Но ситуацию нужно было разрешить до конца.
- Садись. Давай поговорим.
Марина с замиранием сердца села на кровать, устало сложив руки на коленях.
- Ну так от кого у тебя это?
Необходимость отвечать на этот вопрос заставила Марину снова встать и отвернуться от Рустама.
- От одного...
- А кто он такой, как его найти?
- Зачем?
Рустам и сам не знал, зачем его искать. Но потребность расставить всё по местам заставляла его задавать эти тяжёлые вопросы.
- Ну как… хотя бы надо сообщить ему.
- Я не знаю, как его найти.
- Ты что с ним мало знакома?
- Я с ним вообще не знакома.
Вот тебе раз! На Стерхова гора обрушилась. Валялась пьяная? Её использовали? Тут же вспомнилась ****ская репутация Ольги Камастры. Неужели и она такая? Знал, что не ангел, но не до такой же степени.
Как бы почувствовав, в каком направлении движутся его мысли, Марина принялась торопливо пояснять.
- Ты не подумай, Рустам … Я не… Он меня просто…просто… изнасиловал, – произнесла, сбиваясь.
Кровь прихлынула к её лицу. Она напряглась, не в силах больше ничего сказать.
Как реагировать Рустам не знал. Совсем растерялся. Марина так же стояла к нему спиной. Он подошёл к ней сзади и положил руки на плечи.
- Как изнасиловал? Где?
- Два раза. На улице, рядом с общежитием.
- И никто не помог?
- Нет. Их трое было. Двое держали. Я кричала, но ни одна сволочь не откликнулась. Мужички... Правда поздно было.
- Ну а ты в милицию заявляла?
- Нет.
- Почему?
- А что толку? Его бы всё равно не нашли. А меня бы измучили…
Повинуясь неудержимому порыву жалости, Рустам обнял её. Долго сдерживаемые слёзы струями потекли из глаз Марины. Она судорожно схватила его ладонь и прижала к губам. Этот пронзительный жест второй раз уже выворачивал его душу наизнанку.
- Мариночка. Мариночка. Прости меня.
- За что? Это я должна у тебя прощения просить.
- Прости меня. Давай забудем. Давай квартиру вместе снимем и там поселимся.
Девушка проглотила слёзы. Вопросительно повернулась к Рустаму.
- Это что… предложение?
Он всё же удержался и не произнёс наверно ожидаемое ей «да».
- Давай пока просто поживём вместе. Посмотрим, что получится. Как ты к этому относишься?
Цветкова опять отвернулась, чтобы он не видел её лица.
- Ты хорошо подумал?
- Я… долго думал.
- Считаешь, что это нужно?
- Я хочу быть с тобой.
Марина не спешила давать ответ. Несмотря на встречное желание, женская интуиция что-то подозрительно была не спокойна. Или это последствие тяжёлого разговора? Стресс. Она просто устала.
- Да, я тоже хочу быть с тобой. Я, конечно, согласна.
- Вот и хорошо. Сейчас ты искупаешься, отдохнёшь. Я пока схожу на обед чего-нибудь куплю.
- Не надо, я тебе гостинцев привезла.
- Ещё лучше. А потом мы с тобой сходим в диспансер, хорошо?

 ЁЁЁЁ

Они приехали в КВД уже под конец дня. Стерхов так торопил, что у Марины не было никаких шансов отложить эту поездку на следующий день, прикрываясь усталостью. Пройдя те же этапы, что и Рустам десять дней назад: регистратуру и пятый кабинет, Цветкова была отправлена на анализ в другую лабораторию – в женскую. Через полчаса она вышла оттуда с сенсационным результатом: заболевание у неё не обнаружено.
Как это? Как это? Стерхов не воспринял это сообщение всерьёз. Это ведь от неё он заразился. А она вдруг здорова. Враки. Не говорит Марина правду, изворачивается. Или дома всё же пролечилась. Впрочем, у неё дополнительно взяли ещё какой-то анализ, который точно должен показать. Но ждать результата нужно неделю. А пока лечение не назначили. Стерхов был озадачен. Он немного даже стал не доверять Марине, засомневался. Хотя всякое возможно. Может быть женщине труднее диагноз поставить. Но главное, что его не устраивало – c Мариной он не сможет спать ещё как минимум долгую неделю, пока точно не скажут, что здорова. Вот проблема.
Так началась их семейная жизнь, скомкано и непонятно. Впрочем это была не единственная проблема. Рустам сильно переживал за Марину, за то, что с ней случилось, и о чём она вынуждена была ему рассказать. Не давали покоя мысли о том, как бы этих подонков найти. В фантазиях рисовались картины страшной мести. За такое надо кастрировать, был убеждён Стерхов. И в то же время, он сомневался, а было ли это на самом деле. Не придумала ли Марина всё, чтобы оправдаться? Такой уж он был недоверчивый. Правда, девушке он свои мысли не выдавал. Она тоже переживала ситуацию болезненно, но внешне была спокойна, держала себя в руках. Это ещё больше вводило Рустама в сомнения.
Кроме всего, раз решили жить вместе, встала проблема с жильём. До конца лета оставалось ещё полтора месяца, и их Марина могла совершенно спокойно прожить у Рустама, в общежитии шестого факультета. Все соседи Стерхова разъехались до осени. Но за это время им во что бы то ни стало нужно было жильё найти. И они принялись искать.
У Марины был двухнедельный неудачный опыт в этом деле. С Инной они обошли все прилегающие к Мытищам дачные посёлки. Безрезультатно. В надежде, что кто-нибудь сможет что-то подсказать или предложить, прошла она и по своим знакомым, жившим в Москве. Тоже без успеха. Оставался ещё один путь – расклеить объявления. Но для этого нужен был телефон.
В 1989 году страна называлась ещё Советским Союзом. И в этой стране не было и не могло быть риэлторских фирм, как и газет, которые принимали объявления о съёме жилья. Обо всём этом люди и понятия не имели. Это была ещё социалистическая страна со своей особой организацией жизни. И даже расклейка объявлений, не санкционированных государственным органом - горсправкой, могла повлечь за собой неприятности. Однако объявления «Сниму жильё» висели на каждом углу, на каждой остановке. Но телефон, нужен был телефон.
Пришлось Стерхову, собрав всё своё обаяние, идти по очереди к троим вахтёршам, дежурившим сутки через двое в общежитии, с просьбой дать разрешение номер телефона вахты указать в объявлениях, чтобы два часа в день, с пяти до семи, люди могли по нему звонить, и чтобы вахтёрши информацию записывали. Одна из них – Зинаида Степановна - согласилась без возражений. У Стерхова с ней были хорошие отношения. Другая - Елена Петровна - бесформенная, как мешок с яблоками, поворчала, но тоже согласилась. Третья, худощавая редковолосая Алсу Шмидтовна поставила условие: чтобы Рустам эти два часа за неё на вахте сидел. Ей, видите ли, нужно внука из детского сада забирать. Лады.
Написали они с Мариной пятьдесят объявлений: «Молодая семья (без детей) снимет жильё». Взял Стерхов канцелярский клей и пошёл под покровом ночи их расклеивать. Боялся сперва очень, что какой-нибудь милиционер его увидит и задержит. Поэтому долго выжидал около каждого угла, чтобы людей поблизости не было. Перепачкался клеем с ног до головы, но объявления расклеил в районе метро Войковская и Сокол. В общежитие вернулся поздно, около двенадцати часов.
А Марина - как приятно - ждала его с приготовленным ужином. Сделала салат из помидоров и огурцов. Картошку отварила, а чтобы не остыла, кастрюлю в постель под одеяло поставила. Стерхов баночку салаки открыл. Не хватало только вина на столе, и они решили, что на следующий день устроят небольшой праздник – купят бутылочку и приготовят шикарный ужин.
Всё шло замечательно. Оба были счастливы. Вот только неизвестно, была ли Марина здорова. И поэтому в постели Рустам, изнывая от желания, мог её только целовать, да и то, решили, что в губы не стоит. На презервативы они не надеялись. Не любили это устройство: неудобное и рвалось часто. После утомительных без продолжения лобзаний, чтобы снять возбуждение, Стерхов включил радиоприёмник и настроил его на зыбкую волну Би – Би – Си. Из-за хрипа и свиста советских радиоглушителей прорывался к ним текст Александра Солженицына из книги «Архипелаг Гулаг», эпопея «Красное колесо»…

 ЁЁЁЁ

Серёга Крутов теперь каждый день после работы куда-то исчезал. И возвращался либо ночью, либо утром, опаздывая на работу. Занятый тоже своими любовными проблемами, Рустам стал терять друга из вида. Пару раз, разбуженный какой-то вознёй под раскрытыми настежь окнами, он наблюдал как Крутов входил в здание через окно первого этажа, – общежитие в половину первого ночи закрывалось.
Стерхов догадывался, что Серёга пропадает в Реутове, да тот и не скрывал. Пересекаясь на границе своих дворницких участков, они делились друг с другом новостями из личной жизни, которая кипела теперь у обоих. Крутов рассказывал о том, какая его Жанна прекрасная повариха, какая она классная и опытная в постели и интересная в общении, неординарная. Честно признавался, впрочем не сокрушаясь, что страшненькая. Но кое о чём умалчивал. Выяснилось, что есть у его подруги дочь, которая на лето отправлена к дедушке с бабушкой в деревню.
Стерхов же проявлял неподдельный интерес к первой женщине своего друга и просил поскорее познакомить. Сам же, в свою очередь, повествовал, что задумали они с Мариной снять квартиру и поселиться вместе, и что теперь этим занимаются. Про другую проблему свою, естественно, тоже не рассказывал. Так, пообщавшись минут десять, они разбегались до следующего дня. В общежитии уже не встречались, хотя жили в соседних комнатах. Серёга, заканчивая работу раньше, отсыпался часа три – четыре, потом мчался встречать свою Жанну на проходной хлопкопрядильной фабрики. Или же встречался с ней в Москве, когда они задумывали поход в кино, или на какую-нибудь выставку.
Стерхов, отработав и отдохнув, сидел теперь по два часа на телефоне рядом с вахтёршей, или вместо неё, а по вечерам расклеивал объявления. Это стало давать первые результаты. Начались звонки, хотя и весьма редкие. Иной день никто и не звонил. Другой раз заламывали такую цену - двести рублей за месяц, что обсуждать не имело смысла. Они с Мариной так решили – не больше ста рублей. На каждого, значит, по пятьдесят. Это ещё можно было выдержать студентам. Стерхов работал, Марине родители помогали. Наконец поступило и приемлемое по цене предложение. Одна бабулька в подмосковном Долгопрудном сдавала комнату в трёхкомнатной квартире. Просила восемьдесят рублей. Дорого для комнаты, но была надежда сторговаться на месте. Поехали.
Первое, что не понравилось – дорога. Часа полтора добирались на перекладных. Далеко. Ну пусть, когда маршруты отработают, час будет. Так это от МАИ. А Марине ведь ещё в Мытищи добираться. Потом встретила их бабка довольно неприятная на вид. И сразу с претензиями, что по телефону Рустам с её ценой не согласился. Мол она и так дёшево просит. Ну и комната оказалась без мебели. Вообще.
- Ах, так вам ещё и мебель надо? – возмутилась хозяйка. – У меня мебели нет.
А в двух других комнатах видно, что не протолкнуться: всё из пустующей вынесено. Ну кто так жильё сдаёт?
Уехали разочарованные. По дороге обсуждали. Хотя и сбавила хозяйка в конце цену до семидесяти рублей, решили не подписываться на этот вариант. С такой мымрой в одной квартире жить не хотелось: заклюёт. Да и в любом случае, мебели-то нет. И взять её негде. Отпадает. Марина сильно расстроилась. Она на этот вариант надеялась. Время шло, и жить ей скоро станет негде. Рустам подбадривал её как мог. Предложил обойти деревни, которые были в районе МАИ, на северо-западе Подмосковья. Вспомнил, между прочим, что друг Левчука и Кефира, Денис Лапшин, с самого начала учёбы снимает комнату в деревне Опали ха, что в получасе езды от студгородка на электричке. Да ещё на метро Сокол есть посёлок с одноимённым названием, где частные дома. Можно туда сходить. Решили попробовать.

 ЁЁЁЁ

Проучившись три года в МАИ, Стерхов, к своему стыду, довольно плохо изучил его окрестности. Знал он, что есть такой посёлок Сокол рядом с метро, но не бывал там. И когда они с Мариной пришли в это прекрасное место, он был удивлён и зачарован. В центральной, можно сказать, части города, среди громадных сталинских многоэтажен – монстров расположился такой тихий красивый задумчивый уголок. Москвы как будто не было. Москва осталась за воротами. А здесь деревня. Но какая уютная. Утопающие в зелени садов красивые разнообразные домики радовали глаз. Русская изба – сруб и сказочный терем соседствовали со строгим аккуратным коттеджем. А чуть поодаль – белокаменный домик с плоскими крышами и арками. Улицы необычные, изогнутые, просторные и уютные одновременно. Марина с Рустамом прошли по улице Врубеля, свернули на улицу Верещагина. Увидели детскую площадку. Деревянная резная беседка, качели для детей. Полно мамаш с колясками. Напротив беседки - два старых дома, на них флюгера. На одном петух, на другом кот. Крутятся.
- Хорошо как, – улыбалась Марина. – Вот бы здесь поселиться.
Стерхов молча разделил чувства подруги.
- Только вряд ли что-то получится. Здесь, наверное, многие хотят жильё снять.
- Здесь, наверное, жильё не сдают.
- Давай попробуем.
Они ещё прошли по посёлку, высматривая во дворах хозяев. Ломиться в дома было неудобно. Подошли к аккуратному белому домику с остроконечными крышами, в палисаднике которого возилась с цветами женщина.
- Извините пожалуйста, Вы, случайно, комнату не сдаёте? Здравствуйте. – вежливо обратился Стерхов к хозяйке.
- Здравствуйте. Нет, не сдаём.
Женщина повернулась к ним лицом, и они её тут же узнали. Рустам немного потерялся. А Марина все-таки задала ещё один вопрос.
- А не подскажете, может кто-нибудь из Ваших соседей сдаёт?
- Вы знаете, вот через три дома, - она показала зажатой в руке тяпкой вдоль по улице, - стоит такой дом … зелёный. Попробуйте там спросить.
- Спасибо большое.
Молодые люди двинулись в указанном направлении.
- Ты узнал её? – зашушукала Марина, как только они немного отошли.
- Узнал. Это лиса Алиса.
- Точно. Она здесь живёт, да?
- Не знаю, может быть садовником работает.
- Слушай, я вот вспоминаю, что она, кажется, жена Ролана Бокова.
- Вспоминаешь? На свадьбе, что ли была?
- Нет, я про них передачу видела. Она как в «Буратине» Алису сыграла, так больше нигде и не снималась.
- Не может быть, я её ещё в одном фильме видел. Кстати, да, она там тоже с Быковым была. Слушай, но так она же на целую голову его выше. Неужели жена?
- Точно говорю.
- Так значит Ролан Быков здесь живёт?
Тут они подошли к зелёному дому. Во дворе никого не было. Рустам толкнул калитку – открыта. Робко зашли во двор – нет ли собаки? Поднявшись по ступенькам сеней, позвонили. Через минуты две из окошка веранды выглянул пожилой седовласый мужчина очень интеллигентного вида.
- Вам кого? – строго спросил он.
- Извините пожалуйста. Нам сказали, что вы комнату сдаёте. Нам с женой, - Рустам обнял Марину за плечи, - очень нужно жильё. В институте общежитие не дают.
Увидев молодую симпатичную пару, мужчина смягчился. Открыл дверь.
- Да нет, ребята. А кто вам сказал?
- А вот… - «лиса Алиса» чуть не вырвалось у Рустама, - женщина через три дома от Вас.
- Которая лису Алису играла, - уточнила простая Марина.
- Да нет, нет, она ошиблась, - улыбнулся мужчина. – Это я комнату ремонтировал, думал сын с невесткой жить ко мне переедут. А так нет, не сдаю.
- Да? Ну извините, – разочарованно произнёс Стерхов. – Скажите, а может быть кто другой здесь сдаёт?
- Не знаю, ребята. Ничем помочь не могу.
- Скажите, а та женщина – она жена Ролана Быкова? – не выдержала любопытная Цветкова.
- Да.
- Значит он здесь живёт?
- Да, живёт, – улыбаясь отвечал интеллигентный старик.
- Ну извините, – Рустам потянул назойливую подругу за руку.
- Ничего. Удачи вам.
- Спасибо.
Они ещё около часа побродили по посёлку, обойдя его вдоль и поперёк. Здесь была своя школа, клуб, магазин. Ничего для себя они не нашли, но и просто погулять в этом месте было приятно.

 ЁЁЁЁ

Марина вернулась из КВД, куда она ездила одна, всё с тем же результатом – она здорова. Однако сообщила, что на всякий случай ей всё же назначили лечение. Подозрительно, ой как подозрительно. Зачем лечение, если здорова? А с другой стороны, начали его терзать смутные догадки. И Стерхов не выдержал. Когда Цветкова уехала к своей тётке, он быстро собрался и отправился в диспансер. Благо, и он и Марина лечились у одного врача. Заняв и дождавшись своей очереди, он зашёл к этой симпатичной женщине, предварительно выучив её имя и отчество, написанные на дверной табличке.
- Слушаю Вас, – всё с той же вежливостью произнесла она.
- Вы знаете, доктор, у меня вопрос не по поводу меня, – замялся Стерхов. – Я уже у Вас пролечился, может помните?
- Так что Вас беспокоит?
- Понимаете, у Вас сейчас лечится Цветкова Марина эээ Николаевна. Она говорит, что здорова, что у неё с самого начала ничего не обнаружили, а лечение для подстраховки назначили. Я хотел бы узнать, так ли это.
- Мы такую информацию не даём. Она конфиденциальна.
- Понимаете, Маргарита Павловна, это моя невеста. И мне очень важно знать, действительно ли она здорова была. Это, можно сказать, решает наше будущее. Вы же, кажется, видели нас вдвоём здесь. Не припомните? Да и в истории болезни, наверное, написано. Стерхов моя фамилия. Я же не прошу информацию, что она больна. Я прошу сообщить, если она здорова.
- Молодой человек, в данном случае Вы не муж ей, так? Поэтому я ничего не могу сообщить Вам о ней. Есть врачебная тайна. Вот если вы придёте вместе…
Стерхов вздохнул.
- Да получится, что я ей не доверяю. Ну ладно, извините, – сказал он разочарованно, встал и направился к двери.
- Погодите, - задержала его Маргарита Павловна, листая историю болезни, - как Вы говорите Ваша фамилия?
- Стерхов Рустам.
- Да, действительно, результаты анализов отрицательные.
- А разве такое бывает? У меня … Я болел, а она не заразилась.
- Бывает. Не в ста процентах случаев заражение происходит.
- А зачем же тогда лечение назначили.
- Чтобы полностью исключить. Анализы тоже не всегда показывают.
- Спасибо Вам большое.
Стерхов с облегчением вышел из кабинета. Так что же это значит? Не Марина его заразила, а он её мог, но зараза к ней не пристала. Получается, он перед ней виноват. А вот от кого ..?
Приехав домой, Рустам сразу достал с антресолей старый дипломат, где у него хранились письма и документы, и извлёк из него давешнее письмо Татьяны. Два раза перечитал. Всё стало на свои места. Так вот кто виновник. Шлюха, паскуда. И не предупредила. Всё полунамёки. И ещё надеется, что всё у них будет нормально. Гадина. Ну раз уж так вышло, предупредить хотя бы могла.
Но зато Марина полностью реабилитирована. От этой мысли сразу Рустаму стало хорошо. Камень с души упал. Так надо ей сказать. Или не надо? Или сказать? Бес его знает. Лучше…
В ту ночь он любил Марину как перед смертью.

 ЁЁЁЁ

А между тем заканчивался июль. В самом начале августа у Стерхова был день рождения, первый, который предстояло встретить вне дома (хотя, где наш дом?). Рустам решил отметить его хорошим застольем. Не смотря на разгар каникул, в гости было кого пригласить. Конечно Марина. Это даже не гость, а хозяйка теперь. Конечно Крутов, который к тому времени ещё не должен был уехать в Караганду. Ну и обещал он привести, наконец, свою Жанну. То есть две пары будут, что уже неплохо. Кроме этого Гай и Артур Зимородок, только что сдавший экзамены и поступивший в институт. Рустам его заранее предупредил, чтобы дождался, не уезжал пока в Вильнюс. Классный расклад, когда хорошие друзья у тебя на дне рождения. Ещё Козлова можно было пригласить, но не захотел Стерхов. Как-то не вписывался он в компанию.
Стол Марина, конечно, поможет организовать, хотя по её собственному признанию, готовить она не умеет совершенно (однако - минус). Непростым вопросом было достать необходимое количество спиртного. Шёл восемьдесят девятый год. Заканчивалась перестройка с её антиалкогольной кампанией.
Ещё совсем недавно, два года назад, купить шампанское или водку в Москве к празднику было почти невозможно. Количество магазинов, торговавших спиртным было сведено до минимума, и около них стояли огромные, неимоверные очереди. Легче было полжизни отдать, чем отстоять такую в компании с не опохмелившимися алкоголиками. Но доходило ещё до большего маразма. По общежитию ходили комиссии в составе курирующего преподавателя, участкового врача и общественных активистов. Врывались неожиданно в комнаты. Кого заставали за пьянкой - немедленно исключали из института. Как-то раз вошли в триста двадцать вторую. Парни спокойно сидели, бездельничали. Кто-то даже занимался, всё чин - чинарём. Так нет, полезли с обыском по шкафам и нашли там несколько бутылок из-под вина и пива. Чуть не час потом оправдывались, что въехали недавно, а бутылки, мол, здесь уже стояли. Никак руки не дошли выбросить. Исключить, конечно, их за это не могли, но одну гадость всё же сделали. Поставили всех четверых на учёт в наркологический диспансер. Долго потом ходили туда на приёмы, чтобы сняться.
В восемьдесят девятом полегче с этим стало, но до нормального положения всё равно было далеко. Последствия антиалкогольной кампании ещё долго сказывались. Стерхов обежал четыре магазина, в омерзительных очередях настоялся, прежде чем купил три вина, один портвейн и три водки. За вином два раза в очереди стоял, так как больше двух бутылок в руки не давали. Водку в другом магазине вообще не хотели отпускать как не достигшему двадцати лет. Долго доказывал, что день рождения завтра, двадцать два отмечать будет. Паспорт давай!
- Зачем так много? Мы же упьёмся, – удивилась Марина, увидев столько бутылок.
- Много спиртного не бывает. Это лучше, чем не хватит. Обязательно ещё кто-нибудь незапланированный зайдёт.

 ЁЁЁЁ

На следующий день, пока Рустам был на работе, Цветкова прибралась в комнате и начала готовить. Стерхов скоро присоединился.
Нехитрый стол могли организовать студенты восьмидесятых, совсем нехитрый. Во первых, доходы не позволяли. Во вторых, всё всегда было в дефиците, кроме хлеба, варёной колбасы (и то, только в Москве), яиц и детского питания. Ещё продавали разные несъедобные консервы типа «килька в томатном соусе» (с глазами). За всем нужно было гоняться по магазинам, отстаивать очереди. К тому же давали не больше определённого количества в одни руки. Даже сахар в последнее время купить просто так было нельзя, и на него появились первые талоны – предвестники предстоящих тяжёлых лет.
Была закуплена колбаса двух сортов: варёная и полукопчёная (дефицит), сыра немножко. Давно уже отложил Стерхов по одной баночке шпрот и лосося (страшный дефицит). Из лосося решили приготовить салат, один из немногих, рецепт которого Марина знала. Рыба смешивалась с тёртыми плавлеными сырками «Дружба» и добавлялся тёртый же чеснок. Плавленые сырки тоже не представляли проблемы. Этот продукт в магазинах, почему-то, всегда имелся. Конечно не обошлось без так называемого салата Оливье, он же салат зимний по столовским меню. Все ингредиенты на него были доступны. Правда солёные огурцы пришлось поискать на рынке, в овощном магазине предлагали какие-то растворившиеся в рассоле, рыхлые, дурно пахнущие образования.
Главное блюдо – курица, запечённая в духовке под майонезам с жареной картошкой. Это Марина знала как готовить и взялась. На рынке Стерхов помидоров купил, огурцов. Их просто так порезали. Грибы маринины очень к стати оказались. А с грибной икрой она сделала бутерброды. На десерт купил Рустам арбуз и специально съездил за тортом к ресторану Прага. Очень любил он фирменные пражские шоколадные торты.
И всё. Но и это было шикарно. Редко когда в общежитии такой стол делали.
Гости стали подходить к назначенному времени. Первым заявился Погорелов, которого никто не ждал. Счастливый и возбуждённый. Узнав, что у Стерхова день рождения, поздравил и поделился радостной новостью: в Литературный институт поступил. Стерхов поздравил его. Остальные подошли организованной группой. Сперва Крутов с Жанной проскользнули в триста двадцать третью (всё было слышно). Через минут семь оттуда уже вчетвером, с подарком ввалились в комнату к имениннику.
Подарок был – чайный сервиз на шесть персон: блюдца, чашки и заварной чайник. Красивый сервиз, дорогой наверное. Скинулись ребята и купили. Спасибо. Марина поздравила Рустама ещё утром. Подарила ремень. К стати, а то его старенький совсем истрепался. Потом Серёга представил Жанну. Пока поздравляли его, Стерхов не вглядывался, а когда вгляделся, был шокирован. Страшна. Крутов накануне честно предупреждал: увидите, сильно не пугайтесь. Были готовы парни, но не до конца. Зимородок за спиной Жанны и Серёги кулак в рот засунул, изображая ужас. Рустам глазами согласился.
Стали рассаживаться, стульев не хватило. Пришлось Гаю бежать к себе в комнату. Наконец уселись, стали распечатывать бутылки. Стерхов думал, что дамы вино будут, но Жанна попросила водочки. При таком раскладе трёх бутылок могло не хватить. Но Гай совсем отказался пить.
- Кто не пьёт, тот не ест, – закрыл тему Зимородок.
- Тогда мне вина немножко, – забеспокоился Подольян, видя, что ему полстакана водки собираются налить.
- Гай, не зли меня, – Артур потянулся к его стакану с бутылкой.
- Ладно, Артур, не насилуй, – развёл их Рустам и налил Подольяну вина.
- Хозяйка, ждём Вашего вступительного слова, – взял на себя роль тамады Зимородок.
Марина больше не готовая к статусу хозяйки, чем к вступительному слову, поднялась.
- Рустамчик, говорить я не умею… - застеснялась она в незнакомой компании.
- … а только скажу… – тихонько подсказал ей Крутов.
- А только скажу, – с улыбкой продолжала Цветкова. – Счастья тебе, и счастья разного. Счастья в работе в будущей, чтоб с душой работалось и вершин достиг. Счастья с друзьями, чтобы весело с ними было и надёжно. Хорошие у тебя друзья (Крутов пошевелил бровями). В семье будущей счастья (Крутов опять пошевелил). – Марина хотела добавить ещё что-то про семью, но передумала, - Ну и здоровье… Крепкого здоровья всегда. Поздравляю тебя.
- Хороший тост, – оценила Жанна.
- Да. Спасибо, маленький, – Стерхов поцеловал Марину.
- Поздравляем, Руст.
- Поздравляем.
Они чокнулись разномастными стаканами и бокалами и выпили. Закусили: кто огурцами, кто грибами. Стали раскладывать нехитрую еду по тарелкам, которые Стерхов собрал с нескольких комнат. Только начали есть, как Зимородок провозгласил:
- Между первой и второй… - и стал разливать. - Слово Крутову. Приготовиться Погорелову.
Сияющий Серёга с готовностью поднялся.
- Желаю, значит, чтоб всё у тебя было, Руст. Сразу и побольше…
- И ничего за это не было, – сбанальничал Дима.
- Чтоб особенно денег было много. Хоть и говорят, что не в деньгах счастье, я подозреваю, что обманывают. Короче, будь миллионером.
- Миллионером идеология наша не позволит, – засомневался Гай.
- Будь миллионером не смотря на идеологию… - настаивал Серёга.
- … туфтологию… - продолжил Дима.
- … и сексопатологию. – закончил Зимородок.
- Ура! – подытожил Рустам. – Хотя насчёт сексопатологии – это не по адресу.
- Знаем, верим. – успокоил его Артур, выпив водку.
Пять минут сосредоточенно жевали. Потом Зимородок опять принялся наливать.
- Артур, не гони. Куда торопишься? Сейчас нахрюкаемся как поросята и упадём мордами в салат, – пытался вмешаться Подольян.
- Я - в Оливье. – сказал Погорелов, накладывая себе зимнего салата. – Очень Оливье вкусный.
- Выпивают, Гай, пока ещё не наелись. А на полный желудок пить – только водку переводить. Давай, Дима…
- Можно я скажу, – перебила его Жанна.
Опрокидывала она, как и парни, по полной. Но при этом, как показалось Стерхову, совсем не захмелела, в отличие от него самого.
- Я тут у вас впервые, и мне очень нравится ваша компания. Спасибо Сергею, что привёл меня сюда. Я вот что хочу сказать. Рустам, чтобы тебе жить на этом свете было легко, чтобы на душе всегда было легко, обрети себя. Живи в гармонии с собой. Вот Марина хорошо сказала, что счастье в работе необходимо, счастье в семье. Для этого нужно найти себя, понять, кто ты есть на этой земле. Тогда и работу свою найдёшь, и свою половину. Если ты не рвач, то и не нужно гнаться за большими деньгами. - Жанна извиняясь посмотрела на Сергея. – Если ты не призван быть, ну, например, комсомольским работником, или там инженером, то и не нужно. Это очень важно для любого человека – найти себя. И очень трудно. Далеко не все живут в гармонии с собой. Здесь и везение нужно. Я желаю, чтобы у тебя получилось. Обрети себя. Найди смысл в своей жизни.
- Браво, – в наступившей тишине произнёс Артур.
- Спасибо за искренние слова, – не сразу нашёлся Рустам.
Молча сдвинули стаканы. Выпили. Марина извинившись вышла на кухню. Там в духовке у неё дожаривалась курица. Тост Жанны изменил настрой компании. Да и спиртное уже ударило в голову. Стерхов почувствовал потребность развить затронутую тему.
- Жанна, ты вот сказала про смысл жизни. Каждого человека волнует этот вопрос…
- Неа, не каждого. Далеко не каждого, – встрял Погорелов.
- Хорошо, не каждого, у кого мозги есть. Лучшие умы над ним бились, лучшие мыслители, философы. Но никто ведь не ответил на этот вопрос. Никто! Это же вопрос вопросов. В чём смысл человеческой жизни? Вот в чём, Гай?
- Не знаю, - честно признался Подольян, жуя бутерброд с грибной икрой.
- Серёга, в чем?
- Чтоб бабок побольше накосить, – отшутился Крутов.
- А! Начинаете буксовать. Ну давайте серьёзно рассмотрим эту проблему, по философски.
- Тогда наливаю ещё, – Зимородок быстро разлил. Заканчивалась уже вторая бутылка водки.
- Так, я тут слово пропустил… – начал Дима.
Зашла Марина с двумя тарелками с курицей и картошкой.
- О, под горячее, – оживился Зимородок.
- Я хочу выпить за тех, кто думает, что мы здесь учимся.
- Да, за родителей. Спасибо, Дима. Дай бог здоровья моим маме и папе.
Выпили, набросились на горячее.
- Так вот, Жанна, в чём же, по вашему, смысл жизни? – продолжил пьянеющий Стерхов прерванную тему, переходя на Вы. – Мы тут, Марина, смысл жизни обсуждаем.
- Знаешь, Рустам, для каждого он, наверное, в своём, – ответила Жанна.
- Только не говорите, что в работе.
- Нет, ну для кого-то и в работе. Для больших учёных, например, которые великие открытия делают, для великих композиторов.
- Термин «работа» здесь не подходит. Не совсем подходит. Призвание, так?
- Пусть так, призвание.
- То есть, смысл жизни в призвании? А у кого его нет?
- Вот его и необходимо найти.
- Думаешь, всем дано?
Жанна промолчала
- Вот то-то и оно. Ну а ты, лапочка, что скажешь? В чем смысл нашей жизни? – обратился он к Марине.
- В детях, наверное. Чтобы род свой продолжить. В этом хоть какой-то смысл есть.
- Умница! В этом смысл жизни как биологического явления. То есть, жизнь ставит перед каждой своей особью такую задачу: размножаться, чтобы она сама, жизнь, как биологическое явление, не прекратила своё существование. Ну а смысл самой-то жизни в чем? Или, применительно к человеку, так: в чём смысл разума? Ведь жизнь могла бы и неразумной существовать. Тогда бы и вопроса этого не было. Дима, твоя очередь.
- Ты уже сказал, что нет ответа на этот вопрос. Что же тогда мучиться?
- Да хотелось бы не мучиться. Но не получается же. Ведь у нас мозги есть? Серёга, есть у тебя мозги?
- Мм. – откликнулся Крутов набитым ртом.
- Вот видишь, есть. А значит, будем мучиться. Так в чём? Не поверю, чтобы ты себе этот вопрос не задавал.
- Задавал.
- Ну и как?
- Я для себя решил, что смысл моей жизни в творчестве.
- Ага, – отделил Рустам ответ Димы от остальных. – Это уже интересно.
- Вообще говоря, с философской точки зрения, как ты говоришь, всех людей можно разделить на две группы, – продолжил Погорелов, – творцы и потребители.
- Так, так.
- Потребители – это не только потребители материальных благ, колбасы или там водки. Высокодуховные личности, которые много читают, любят хорошую музыку, по театрам ходят – тоже всего лишь потребители. Только они потребляют в данном случае духовные блага. А есть творцы. Это уже другая категория. Они что-то создают. Причём, не просто строят мосты или здания, или ту же водку гонят. Это не творцы. Архитекторы – творцы. Композиторы, художники, поэты, писатели.
- Учёные?
- Да, те, которые открытия делают, теории придумывают. И для этого нужна совсем другая энергетика, другой уровень.
- Спортсмены?
Дима задумался
- То есть, ты – творец, а мы все потребители? – включился в дискуссию Зимородок.
Дима промолчал.
- Да не кисни, я не обижаюсь. Мне эта твоя теория понравилась. Ты прав. Творцы – это другие люди. Разве можно меня, например, сравнить с Бахом. В его жизни, я думаю, смысл был.
- Не его это теория. Это он «Мальчика, который умел летать» начитался, – перебивал его Стерхов. – Мысль насчёт творцов и потребителей правильная, но к смыслу жизни она никакого отношения не имеет. Ну хорошо, творцы имеют смысл жизни в творчестве. Создал творец, например, фугу «ля минор». Допустим, она гениальна. Пятьдесят лет её слушают, сто, двести. Как вы думаете, через пятьсот лет её будут слушать?
- Будут, если гениальная.
- А через пять тысяч?
- И через пять тысяч будут, – не сдавался Погорелов.
- О чём ты говоришь? Ты представляешь, что такое пять тысяч лет ? Ты можешь представить себе жизнь хотя бы триста лет назад? Да всего пятьдесят лет назад ещё культ личности был. А пять тысяч лет назад, никто не знает, что было. Обезьяны по деревьям лазали.
- Не, Египет уже был, – вставил начитанный Гай.
- Ну хорошо, был Египет. Что-нибудь мы с тобой знаем о том Египте, кроме пирамид? А там ведь, наверное, тоже гении жили. Писали, строили.
- Вот они и сохранились, эти постройки. Пирамиды, храмы.
- Хорошо, долго они ещё простоят? Десять тысяч лет простоят?
- Простоят.
- А сто?
За сто тысяч лет никто сказать не мог.
- То-то и оно, – победно продолжал Стерхов. – А что такое сто тысяч? Кто вспомнит об этой фуге через миллион лет? А через миллиард вообще жизни на Земле не станет. Ещё через миллиард – сама Земля сгорит. Потом и Солнце потухнет. Так в чём смысл фуги? Зачем размножаться, если в итоге ничего не останется?
- Ты, Рустам, ставишь вопрос слишком уж безысходно, – спокойным голосом подключилась к спору Жанна. – Если по твоему, то вообще жить не нужно, не стоит.
- Ну а какой смысл? – не унимался Стерхов.
- Ну ты тогда не живи, – тоже стал возражать Артур. – Выкини свою жизнь на помойку. Отдай её мне. Что, не отдашь?
- Не отдам, - поколебавшись, ответил Стерхов.
- Вот видишь, - продолжала Жанна, - значит и для тебя, всё же есть смысл жить, хоть ты и рассуждаешь так. Лучше, Рустам, не мучить себя этим вопросом, а просто жить, радоваться хорошему, другим радость доставлять. Не зря же тебе Бог жизнь дал…
- И вот тут мы переходим на новый уровень этой проблемы, – просиял Рустам.
- Но сперва выпьем, – дожимал из бутылок последние капли водки Зимородок.
- Может, потанцуем, – предложила Марина.
- Может, покурим. – Артур обвёл пьяным взором присутствующих, из которых кроме него курила одна Жанна.
- Ладно, перерыв в дискуссии. Вы курите, мы потанцуем.
Зимородок с Жанной вышли. Крутов увязался с ними, памятуя об ошибке Левчука, когда тот привёл свою Татьяну на такой же вот праздник. Рустам зарядил в древнюю магнитолу «VEF» прибалтийского производства кассету с «Модерн Токинг» - единственное из танцевальной музыки, что было у них в комнате. Из-за развёрнутого стола места в комнате было мало, но и желающая потанцевать была одна только Марина. Стерхов вынужден был поддержать её: нужно дать девочке сбросить лишнюю энергию, а то она совсем закисла во время их интеллектуальной дискуссии. Изрядно уже пьяные, они стали дрыгать ногами и руками – извращённая пародия на танец, возобладавшая во времена утери всяческих культурных традиций. Рустам этого не любил. Занятия в прошлом бальными танцами привили ему вкус к красивым движениям человеческого тела. Но на пьяную голову можно было и побрыкаться, тем более, что больше Марине компанию составить было некому. Гая и Диму из-за стола вытянуть не удалось, как Цветкова ни старалась. Серьёзный Гай стеснялся шумных компаний, а Погорелов в танце выглядел тюфяк тюфяком.
Наконец пришли курильщики. Крутов держал Жанну за талию, видимо, ни на секунду не отпускал. Артур сразу влился в компанию танцующих, а за ним и Жанна с Серёгой. Оказывая сопротивление, был вытолкнут на середину тесного круга Гай. Это уже была дискотека. Даже Погорелов не удержался от участия.
Через десять минут, запыхавшиеся и потные, все плюхнулись на свои места.
- Артур, а ты почему один, без ансамбля? – заметил вдруг Стерхов. – Я же тебя вдвоём приглашал.
- Не смог выбрать из широкой плеяды, – ответил за Артура Крутов.
- Если бы одну привёл, другие бы обиделись, – тоже сострил Гай.
- Пришёл бы с гаремом. Мы бы их хоть сосчитали.
- О чём вы? Я уже две недели никого не видел. Экзамены сдавал. Ты вот лучше скажи, почему ты так мало водки взял? - ушёл в сторону Зимородок, заглядывая в пустые бутылки.
- Ты две недели женщины не видел? – изумился Стерхов. - Это же… позор. За это будешь пить после водки портвейн.
Он достал из-за занавески, с подоконника, бутылку портвейна и вручил её Артуру.
- Фу, какое … гадость. Портвейн, – сказал Зимородок, откупоривая бутылку. – Нет бы предложить коньяк, или виски.
- Да ладно эстета из себя корчить. Наш напиток. Разливай.
Бутылка портвейна обернулась за один круг.
- Так, слово предоставляется мне, – взял управление Стерхов. – Маёвцев и сочувствующих прошу встать.
Маёвцы встали. Сочувствующие непонимающе хлопали глазами.
- Значит не сочувствуете? – покосился на Марину Рустам.
Заинтригованные девушки поднялись, покачиваясь.
- Когда стратегические бомбардировщики В-52 взлетают с базы, что делают маёвцы? – спросил Стерхов зычным голосом.
- Пьют! – хором ответили парни.
- Когда стратегические бомбардировщики В-52 пересекают границу СССР, что делают маёвцы?
- Пьют! – был дружный ответ.
- Когда они подлетают к Москве, что делают маёвцы?
- Пьют, пьют, пьют!
- Но когда тень В-52 падает на территорию Московского авиационного института, маёвцы встают. На крыло!
- Есть на крыло! – откликнулись парни, переставив стаканы на тыльные стороны ладоней и подняв их до уровня плеч.
Жанна попыталась проделать то же самое, но чуть не уронила рюмку. Зимородок помог ей, показав, что рюмку необходимо поставить на средний и безымянный пальцы и зафиксировать за ножку указательным и мизинцем.
- От винта! – скомандовал Стерхов.
- Есть от винта, – маёвцы отвели стаканы от ртов, разогнув руки.
- Контакт!
- Есть контакт! – чокнулись.
- За тех, кто в море…
- Жахнем! – хором.
- За тех, кто в поле…
- Жахнем!
- За тех, кто в ССО…
- Жахнем!
- За тех, кто в ПССО…
- Жахнем.
- Что-то Боинги разлетались. А мы их кааак..
- Жахнем! Жахнем! Жахнем!
- Сама пойдёт.
Парни поднесли стаканы к губам.
- Первый пошёл, – доложил Зимородок, выпив портвейн.
- Второй пошёл, – откликнулся Стерхов.
- Третий пошёл.
- Четвёртый пошёл.
- Пятый вошёл, – закончил Гай, последним осилив полстакана портвейна.
- Куда ты вошёл, Гай? – рассмеялись маёвцы.
После водки и портвейна допили оставшееся вино. И это было ужасно. В конце вечеринки все были жестоко пьяны. Рустам помнил, что гости опять вскочили плясать, сдвинув стол. Потом резко убыл Крутов, оставив свою Жанну, которая разгорячённо прыгала по комнате в обнимку с Зимородком и Гаем. Серёгу Рустам обнаружил в туалете, прислонённым к кафельной стенке, когда самому Рустаму стало худо. Потом он помнил отрывками. Сидел к курилке, мучимый алкогольным отравлением. Марина подошла к нему и жалела. Обещала принести холодного чая и ушла за ним безвозвратно.
 ЁЁЁЁ

Очнулся Рустам уже утром на кровати Кефира. На его кровати спала Марина, а на месте Левчука – Жанна. Все в одежде, Жанна даже в одной босоножке. Погорелова не было.
Описывать похмелье банально и неприятно. Да и бессмысленно, поскольку всем в России это состояние хорошо знакомо. Стерхов знал про себя, что он человек ответственный. Но степень этой ответственности открылась ему впервые тем утром. Нужно было идти на работу. В коматозном состоянии, практически трупом, он поднялся с кровати. Мир вокруг качался и плыл. Больше всего хотелось умереть. Он знал, что если умыться и почистить зубы, может стать немного легче. Поплёлся в умывальню. Там из зеркала на него посмотрел незнакомый человек с серой кожей и трагическим выражением лица. Умывание принесло лишь минимальное облегчение. Рустам отполз назад в комнату, переоделся в рабочую одежду и поступью человека, приговорённого к смерти, отправился подметать.
В тот день работа сильно затянулась. Он постоянно присаживался на бортовой камень в тени берёз и сидел минут по десять, опустив голову на руки. Два раза его вырвало. Он сделал лишь половину от того объёма, который делал каждый день. Закончив, с трудом поднялся в свою комнату. Марина бросилась ему на шею.
- Ты где был?
- На работе, – устало ответил Стерхов.
- Как на работе? Сегодня же воскресенье.
- Вот… - у Рустама даже не было сил расстроиться. – Забыл совсем.
Он повалился на кровать в изнеможении. Марина принялась стягивать с него рабочую одежду.
- А где Жанна? Мог бы я вспомнить, что сегодня воскресенье, когда её утром увидел.
- Она за Сергеем ухаживает.
- Тоже плохо ему?
- Всем плохо. Но ему хуже всех. Блевал прямо в окно. Хорошо посидели…

 ЁЁЁЁ

- «А наутро всё те же, за тем же столом, заказав кто какао, кто пиво…» - процитировал Дима Макаревича. Часам к четырём они собрались снова. Присутствовали сильно помятые Марина, Жанна, Зимородок, Погорелов, Стерхов, бодрый как огурец Гай и бледная тень Крутова. Есть никто ещё толком не мог, поэтому был только чай и сладкое, до которого вчера дело так и не дошло. В углу полосатым шаром зеленел арбуз.
- Хорошо вчера посидели, – оценил Зимородок, окинув присутствующих взглядом, и вернулся к чтению подшивки «Студенческого меридиана» со статьёй «О мальчике, который умел летать, или путь к свободе», найденной, по его настоянию, на антресолях. Услышав что-либо новое, Артур обязательно стремился это увидеть, прочитать, или попробовать.
- Да, давно я так не напивался, - согласился Погорелов.
Стерхов разрезал торт. Марина и освоившаяся Жанна разливали чай.
- Хорошо, что сегодня воскресенье, – порадовалась Жанна.
- А я сегодня на работу пошёл, представляете? Серёга, представляешь, я сегодня отработал в таком состоянии…
Тень Крутова вяло улыбнулась.
- Ты никак не отошёл ещё? Надо было тебе тоже на работу… Тогда бы лучше себя чувствовал.
Тень не прореагировала.
- А! – Артур с наслаждением втянул в себя глоток горячего чая. – Сушняк.
- Ммм! А торт славный, – оценил Дима «Прагу».
- Серёжа, скушай тортик, – Жанна являла саму заботу о болеющем друге.
- Нет, не могу. Я лучше полежу, – наконец подала голос тень и тихо легла на кровать.
- Я вот не помню, как вчера оказался в кровати, – поделился Стерхов. – Сидел в курилке, а утром проснулся в комнате.
- А как пародию на «Ноль» пел, помнишь? «Гимн любви» назвал, – осклабился Дима.
- Гимн? Что-то с трудом припоминаю. И что там?
- «А колбаса – не палка, десять сорок жалко…»
- А как Марина с Жанной стриптиз исполняли? – небрежно выронил Зимородок.
- Чего? Стриптиз? – глаза Стерхова округлились. – Я этого не помню.
Тень Крутова тоже оживилась на кровати.
- А вы с Серёгой как раз отсутствовали, – вставил Гай.
- И вы тут без нас? С чужими пацанами? – Рустам взглянул на Марину со страшным укором. – Всё, развод!
Марина виновато улыбалась. Жанна посмотрела на Серёгу ожидая упрёков, но их не последовало. Тень была ещё слишком слаба.
- Вот так, значит, да? Всё, уходим в монастырь. Серёга, уходим в монастырь.
Рустам как бы шутил, а у самого на душе кошки скребли. Что она тут напоказывала?
- Да, Руст, в монастырь. Там так пить не заставляют, – согласилась тень слабым голосом.
Стерхов тем временем принялся разрезать арбуз. Это он делал профессионально, знал толк. Сперва отрезал хвостик. Затем разрезал арбуз пополам, и каждую половинку ещё пополам. Четвертинки уже стал разрезать на кусочки, раздавая гостям. Народ захрустел арбузом. Даже бледная тень поднялась с кровати и впилась зубами в сочную сладкую мякоть, превращаясь на глазах в Серёгу Крутова.
- Вчера видел на Арбате кришнаитов, – сообщил Артур. – Ходили кругами и прыгали на одной ножке. Все лысые, в таких оранжевых простынях.
- Да, развелось их, по всему городу пляшут, – подтвердил Погорелов. – С бубном, и поют про Кришну.
- Я записал, – вспомнил Зимородок и извлёк из кармана мятую бумажку. – Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.
- Ты что, вступать собрался? – поинтересовался у него Гай.
- А почему нет? Прикольно.
- Это же религия, нужно проникнуться.
- Я проникся. Там две девчонки у них были. Я с ними поговорил. «А как, -спрашиваю, - у вас, если в кабак сходить, посидеть, потанцевать? Не воспрещается?» «Да без проблем, - говорят, - вот сейчас закончим, и в кабак пойдём». Я и проникся.
- Да кичуха это всё, а не религия, – обозначил своё мнение Дима.
Кич – новомодное словцо, появившееся недавно в лексиконе студентов. Обозначало оно всё новое, необычное и прикольное, чем могли заниматься люди, обычно молодые, чтобы выделиться и эпатировать окружающую толпу. Но чтобы называться китчем, явление должно быть с изюминкой, оригинальное, в определённой степени талантливое. И в то же время, китч – это что-то не серьёзное.
- Да, лучше уж придерживаться традиционной религии, – сказал серьёзный Подольян.
- А какая у армян религия, Гай?
От арбуза Серёга отошёл настолько, что мог уже участвовать в беседе.
- Православие.
- Правда? Не знал.
- Причём армяне первые в мире приняли христианство, – гордо сообщил Гай.
- Даже раньше римлян? – засомневался эрудированный в гуманитарных вопросах Погорелов.
- Самые первые. Это я точно знаю.
- А сейчас, чувствуете, повеяло – возврат к религии, - произнёс Стерхов. -Церкви хотят восстанавливать, новые строить. Недавно тут по радио их главный выступал, как его…
- Митрополит.
- Да. Боролись, боролись семьдесят лет…
- Дебилы, вот и боролись, – заявил Дима. – Без веры нация далеко не уйдёт, деградирует.
- Ну, понеслось: Погорелов на волне идейного перерождения. Не ты ли два года назад нам свои дневники читал о комсомольской романтике?
- Шелуха это всё. Россия всегда на религии держалась. Вот и нужно к этому возвращаться.
- К чему? Опять попы да кадила?
- Слушай, ты натуральная жертва совковой пропаганды. Россия почти тысячу лет жила с православием. По твоему, всё это время священники только и делали, что околпачивали народ? Ты кроме того, что церковь – опиум для народа что ни будь вообще знаешь?
- Ой, ой, ой. Дима, когда это ты успел так переметнуться?
- А я согласна с Димой. Вера нужна, – выразила своё мнение Жанна.
- Для чего? – поинтересовался Рустам.
- Ну как же без веры? Это же страшно.
Стерхов посмотрел ей в глаза.
- Ну не обязательно в Бога верить. Можно верить в добро, в справедливость. Эти вещи в действительности существуют. А Бог?.. – Стерхов скептически замолчал.
- Бог тоже есть.
- Значит ты, Жанна, в Бога веришь?
- Верю.
- В какого?
- В Иисуса Христа.
- Это же не Бог.
- Как не Бог? А кто?
- Кто такой Иисус Христос? Дим, ты должен знать.
- Сын божий.
- А самого – то Бога как зовут?
Дима задумался.
- Бог-отец, – секунд через пять выдал он.
- Ну, хорошо, Бог-отец. А почему ты, Жанна, веришь в него, а допустим, не в Аллаха?
- Или в Кришну? – вставил Зимородок.
- Или в Будду?
- Потому, что я русская.
- А я, например, наполовину узбек, наполовину русский. Я в кого должен верить? И что, у каждой нации свой Бог, что ли? Как они там на небесах власть делят? И знаешь, Россия могла быть сейчас не православной, а мусульманской. Князь Владимир выбирал между православием, мусульманством и иудаизмом.
- Бог один…
- И имя ему – Аллах. Это я знаю, в Азии вырос.
- Знаешь, Рустам, это не важно, в какого Бога ты веришь. Главное, чтобы в трудную минуту тебе было к кому обратиться. Кому-то душу открыть, исповедоваться.
- Да ему не нужно душу открывать, он и так всё знает. А исповедуются перед священником. Перед дяденькой, которому все твои проблемы глубоко по фигу. Я понимаю, это форма психотерапии. Нагрешил человек, потом всё попу рассказал, тот ему грехи отпустил. Помолился, и пошёл счастливый. В этом смысле религия да, нужна, чтобы жизнь себе облегчать.
- Ты, просто не дошёл до этого. Не впустил Бога в душу, – не сдавалась Жанна.
- Он и не впустит… дальше порога, – поддержал её Погорелов.
- Да я, может, и не дошёл, не спорю. Хотя, где-то в глубине души я во что-то верю. Но только, по моему мнению, между Богом и человеком не должно быть посредников, нет их. Вот он Бог, вот он я. Один на один. Как на последнем суде. Так честнее.
- Толстовщина, – вставил Погорелов.
- А то понаворочали, - продолжал Рустам, - церковь, отпущение грехов, индульгенция, молись, пост держи, свечки ставь. Как будто от этого лучше станешь. Церковь – это коммерческая организация, которая слабость человеческую эксплуатирует. И свечки продаёт. И, между прочим, очень богатая организация. Вернее – их много конкурирующих.
- Точно, – согласился Крутов. – Я тут недавно у «Метрополя» видел. Попов человек тридцать вышло. Все такие пузатые. Кресты на них золотые. К ним волги чёрные подъехали штук десять. И швейцары вокруг них суетились, суетились, двери открывали, открывали. Противно было смотреть.
- Да, и ещё вот ручку этим мужикам целуют. Тьфу. С какой стати? Я уж лучше кришнаитом стану. Там в лысину никого целовать не надо? Харе Кришна… - запел Стерхов.
- Харе Кришна. Кришна, Кришна. Харе, Харе, – по бумажке подхватил Зимородок.
- А ты как, Марина, думаешь? Будешь в церковь ходить? У нас тут на Соколе есть.
Рустаму хотелось, чтобы подруга его живее участвовала в беседе.
- Я не знаю.
- Ну ты в Бога-то веришь? В церковь ходишь?
Откуда молодые люди в конце восьмидесятых что-то могли знать о Боге? И как они могли в него верить, даже если бы и хотели? Семьдесят лет советская власть изводила и выкорчевывала религию. Атеистической пропагандой было пропитано всё образование и воспитание, вся литература и кинематограф. Их родители уже были воинствующими атеистами, многие никогда в церковь или мечеть и не заходили. Всё, что оставалось от православия – это Пасха, которая, почему-то выжила в народе. Впрочем, от Пасхи остались только куличи да крашеные яйца.
- Я, вообще-то, крещёная. В детстве ещё. Дома у мамы и крестик есть. А насчёт верю или не верю… Наверное, каждый в душе верит. Во всяком случае, в какие-то моменты.
- Когда хреново - то, все молиться начинают, – вставил Артур. – Нет, в трудный час, правда, нужно к кому-то обратиться за помощью.
- А кто-нибудь молитву хоть одну знает?
- Отче наш, иже еси на небеси… - начала Жанна и задумалась.
- Да светится имя твоё, да придёт Царствие твоё, да будет воля твоя … - продолжил Погорелов и тоже замолчал.
Продолжил, как ни странно, Зимородок:
- … яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго …
- … лукавого … - подключилась Жанна вторым голосом.
- про Яко Твое есть Царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и вовеки веков. Аминь.
Все смотрели на Артура.
- Красиво, – сказал Гай. - Откуда знаешь?
- Приходилось обращаться.
- Молитвы красивые, складные, ничего не скажешь, – согласился Стерхов. Я в Ташкенте в мечети был. Там когда мулла молитву поёт, аж завораживает, в транс вгоняет.
- Религия величайшую тысячелетнюю культуру в себе несёт. Храмы, иконы, музыка. Советская власть это всё разрушила. Поэтому теперь в дерьме и живём, – продолжал настаивать Дима.
- Это в каком дерьме ты живёшь? Я лично ни в каком не в дерьме. Ты хочешь сказать до революции лучше жили? – не сдавался и Стерхов.
- Да хотя бы взять музыку современную, попсу эту.
- Да, попса наша - дерьмо. Но хочешь, я тебе «Всенощное бдение» поставлю Рахманинова? Ты убежишь! Я тут недавно купил пластинку, думал тоже - духовно развиваться буду. Мы с Серёгой и Левчуком не смогли слушать.
- Не доросли потому что. Отдай её мне.
- Ну знаешь, мы тоже не дебилы. Не вчера с дерева слезли. Короче, давайте голосовать.
Со школьных времён, когда был комсоргом, Стерхов помнил технологию ведения собраний.
- Кто за то, что Бога нет?
И сам первый проголосовал. Крутов ещё поднял руку.
- Гай, веришь в Бога? – вопросительно посмотрел на Подольяна Рустам.
- Нет, не верю, – убеждённо сказал Гай, не до конца ещё разуверившийся в коммунистической идеологии.
- Так, Артур?
- Ну, может не Бог… космический разум.
- Ты не виляй. На главный вопрос отвечай: само всё зародилось, или под чьим-то чутким руководством?
Поставленный в таком ракурсе вопрос заставил Зимородка задуматься.
- Ну представь, сидел кто-то и лепил Артура Зимородка: голова будет такая, а носяра такой…
- Да ты не передёргивай, - вмешался Погорелов, – при чём тут это?
- А как?
- Да что тебе объяснять. Если ты бездуховная личность, тебя не перешибёшь.
- Ну вот, ты и на личности перешёл. Значит аргументов нет. Ну так что, Артур, есть Бог?
- Нет, я думаю.
- Так, теперь кто за Бога?
Жанна подняла руку.
- А Вы, одухотворённая личность? – обратился Рустам к Погорелову.
- Да иди ты.
- Это, я так понимаю, голос за Бога?
- Ты, Марина?
- Я не знаю, я воздерживаюсь.
Итак, большинством голосов: два за, три против, при одном воздержавшемся собрание решило, что Бога нет, – подытожил Стерхов.
Повисла пауза.
- Постойте, ребята, подождите. Так же нельзя, – воскликнула вдруг Жанна, поражённая безбожностью Стерхова. – Если Бога нет, то нет и загробной жизни, нет бессмертной души? Неужели, по вашему, вы проживёте свою земную жизнь и после этого исчезнете навсегда? И никогда, слышите, никогда не увидитесь с людьми, которые были вам близки и дороги, и которых вы потеряли в земной жизни? Это же так страшно!
Все молчали. Искренние слова Жанны задели за живое каждого.