Сад желаний, роман. Глава 5. Целочка и фестиваль Мира

ГЛАВА 5
ЦЕЛОЧКА И ФЕСТИВАЛЬ МИРА

Сразу после начала движения соседи по купе – семейная пара старше среднего возраста и одинокий худощавый мужчина – стали переодеваться, переобуваться, вытряхивать из чемоданов и сумок предметы первой необходимости. Потом знакомились. Потом маленький купейный столик покрыли промасленная бумага с зажаренным куриным телом, целлофановые пакеты с пирожками, бутербродами и огурцами, бутылки с лимонадом и термос с горячим кофе. Марину, которая ничего не успела купить в дорогу, любезно пригласили к столу и накормили. Соседи попались нормальные. Во всяком случае, не предвиделось пьяных домогательств, не было визжащих детей, и не воняло грязными носками.
Часам к десяти, на подъезде к Ярославлю, Марина смогла полноправно расположиться на своей нижней полке. Устало растянулась она на разложенной постели, и в голову тут же полезли настырные мысли. Из них две главные, переплетаясь, не давали Марине покоя. Одна тревожная – в последнее время её преследуют тотальные неудачи в быту. Сперва их с Путро обворовали. И теперь ей не в чем будет ходить осенью. Особенно жалко новый гэдээровский плащ, такой модный, который родители купили с большой переплатой. Придётся снова обращаться к ним. У самой-то деньги откуда? «Бедные мои старенькие папа и мама, - думала Марина, - Они столько откладывали с пенсии, чтобы мне этот плащ купить. Как я им скажу, что мне опять ходить не в чем?»
Но главная проблема была в том, что у Марины не было больше жилья в Москве. Две последние недели она вплотную занималась его поисками, но так и не нашла никакого варианта. Все посёлки в районе Мытищ, которые они с Путро обошли, были плотно забиты дачниками. И о том, чтобы сдать на зиму комнату, никто пока не задумывался. Искать квартиру в Москве было делом ещё более трудным, и Марина даже не знала, как к этому подступиться. Что же будет, если она не найдёт жильё до осени? Надо было выходить замуж за Богатикова год назад. Ну и что, что страшненький, ну и что, что не любила. Зато жила бы сейчас москвичкой в двухкомнатной квартире.
Но тогда бы не встретила Рустама, – это уже вторая дума, постоянно жившая теперь в голове, - и не было бы той радости, которую она переживала в течении последних трёх недель. При мысли о Рустаме уходила на второй план тревога. Марина закрывала глаза и живо вспоминала его красивое смуглое лицо, ощущала ласковое прикосновение умелых рук. Сладкая волна прокатывалась по всему телу, и дыхание учащалось. Обняв подушку, она прижимала её к лицу и ласкала щекой.
Но после волны неги накатывала опять тревога. Похоже, она влюбилась. Да. Но чем ей это поможет в жизни? Стерхов такой же лимитчик, как и сама Марина. Её проблему с жильём он не решит (хотя жила же она у него в комнате последнюю неделю). И как он к ней относится? Может быть, она для него одна из многих, проходная. Тот случай с пастинором подтверждает это. Сейчас Рустаму с ней хорошо, и она всё для этого делает, так ей казалось. Но не бросит ли он её через месяц – другой? Расставание с любимым человеком уже было в её жизни, и это очень больно. И чем он будет заниматься в её отсутствие? Когда они расставались на вокзале, Рустам не выглядел особенно расстроенным. Ревность холодной змеёй вползала в душу. «Нет, не нужно о плохом», - одёргивала себя Марина. Ей так приятно думать о нём. Всё у них будет хорошо. Ведь до её возвращения, не потеряется же он совсем. Раз такие слова говорил, не охладеет к ней за две – три недели. А какие слова. Какие слова! Марина вспоминала и обнимала опять подушку, невольно стягивая её вниз, забываясь, где она, и что с соседних полок её прекрасно видно…

 ЁЁЁЁ

- Здравствуй!
- Привет!
- Что нового?
- Она уехала.
- Скучаешь?
- Пока точно не знаю.
- Скоро будешь скучать.
- Ты так думаешь?
- Я уверен.
- Да, наверное. Она хорошая.
- Ты счастлив?
- Не знаю.
- А ты подумай?
- Мне хорошо.
- Отчего?
- Она уехала с мыслями обо мне. Она переживала, что мы расстаёмся. Это приятно. Я тоже переживал. Но в то же время, мне было легко. Отчего так?
- Ты, наверное, немного устал от неё.
- Возможно.
- Это быстро пройдёт. И ты тоже будешь скучать.
- Если честно, я уже скучаю.
- А что дальше?
- Я буду жить.
- А как?
- Хочу жить счастливо.
- Но ты же счастлив.
- Ты так считаешь?
- Конечно. Посмотри в себя и почувствуй. У тебя же сейчас самое лучшее время.
- Ты, наверное, прав. Но пока ты мне это не сказал, я об этом не задумывался.
- Так ты счастлив?
- Да.
- А что это значит?
- Я хочу сохранить это состояние как можно дольше.
- Оно может продлиться довольно долго.
- Правда?
- Может быть две недели, а может быть два или три месяца.
- Разве это долго?
- Для счастья – очень. Но оно может оборваться и в один момент.
- Зря ты мне это сказал. Я теперь буду переживать, как бы оно не закончилось слишком быстро.
- Вот видишь, оно уже и закончилось.

 ЁЁЁЁ

Рустам немного проспал, проигнорировав надрывающийся будильник. Ещё пребывая в состоянии дрёмы, пошёл в санузел и в коридоре встретился с Крутовым, таким же заспанным, с панкующими элементами в причёске.
- Серж, долго мы ещё будем просыпаться в такую рань? Зачем ты меня втянул в эти трудовые будни?
- Не говори, Рустик, все нормальные студенты уже на каникулы разъехались, одни мы с тобой по общаге шарахаемся.
Общежитие, действительно, было пустым. Закончилась уже практика. А абитуриенты ещё не приехали. Никто не хлопал дверями, не топотал по коридорам, не кричал, не визжал и не включал на полную катушку музыку. На лестничных площадках не толпились курильщики. В учебной комнате …
- Стоп, а это кто? Не может быть.
В учебке, в сосредоточенной комковатой позе склонившись над конспектом, сидел парень в хлопчатобумажном спортивном костюме.
- Не могу поверить, Коля! Опомнись! – воскликнул Крутов. - Середина лета.
Коля Напряжённый – такова была кличка парня – виновато улыбнулся. Он был уникум. Никто в Маях не проводил столько времени за учёбой. Когда последние «совы», зевая, покидали учебную комнату, Коля задерживался ещё на полчаса. Первые «жаворонки» заставали его, склонённым над конспектами. Не важно, было ли начало семестра или середина, праздники или выходные, Коля, вернувшись из института в общежитие, или проснувшись, напряжённой походкой отправлялся в учебную комнату, зажав книжки и тетрадки под мышкой. Его не могли отвлечь женщины и футбол, хорошая погода и выпивка. При этом он перебивался с троек на четвёрки.
- Николай, немедленно покиньте учебку, – предложил Стерхов.
- Аэродинамику плохо усвоил, – пожаловался Коля.
- Мы тоже. Но мы же не издеваемся над собой.
Коля молчал.
- Ты же как прыщ на нашей больной совести.
Коля напряжённо улыбался.
- Ладно, Крутов, пойдём, бесполезно. Пусть гробит свою молодость.
Парни двинулись дальше по коридору. Положив мыло, щётки и зубную пасту на раковины, они прошли в туалет. В связи с отсутствием студентов, уборщица, видимо, решила, что нет необходимости утруждать себя ежедневным исполнением своих обязанностей. Полы покрывал слой пыли, в туалете изрядно пованивало. Справляя нужду, Стерхов почувствовал небольшой дискомфорт и смутную тревогу, которая, впрочем, не успела дойти до сознания. Быстро вернувшись в умывальную комнату, умывшись и почистив зубы, они с Крутовым организовали простейший завтрак у Рустама в комнате и побежали подметать улицы.
По дороге обсудили вопрос о том, стоит ли идти на грандиозный концерт, который скоро должен был состояться на стадионе в Лужниках. В Москву приезжали монстры мировой рок музыки: «Скорпионс» и «Бон Джови». И в одном с ними концерте будут участвовать чуть ли не все советские группешники. Концерт продлится весь день: с десяти утра до десяти вечера. Это должно быть нечто грандиознейшее. Поговорили, но так и не решили: пойдут, или нет. Побоялись, что билеты слишком уж дорогие (говорят чуть ли не полтинник) и уже все распроданы. Но после работы решили сходить в кино. На «Кин Дза Дзу», на которую Стерхов не попал в тот день, когда Цветкову и Путро обворовали.
По мере того, как студенты разъезжались на каникулы, мусора в студенческом городке становилось всё меньше, и Серёга с Рустамом управлялись со своими участками всё быстрее. Правда, у Крутова был только один участок, и самый лёгкий, поэтому, когда Стерхов вернулся в общежитие, Серёга, по обыкновению, уже спал. Не без труда растормошив друга, Рустам потащил его в душ, продемонстрировав там прелести контрастного обливания. Потом, пройдя через «Ледокол» (скоро закроется до осени), они отправились на Сокол, в кинотеатр «Ленинград», где теперь шёл фильм «Кин Дза Дза».
На улице со всех сторон: из проезжающих машин, из окон домов, из динамиков в паке доносилась чарующая ламбада. Подойдя к афишам перед кинотеатром, они схватились за животы и от смеха долго сидели на корточках, не могли встать. На одной из афиш высотой больше человеческого роста строгими буквами первоначально было написано название очередного фильма: «ЦЕПОЧКА». Но народ же любит хорошую шутку, особенно молодёжь. Буква П в названии фильма была слегка преобразована. Слева внизу краска была размазана и дорисована маленькая ножка. Получилась «Л». И теперь во весь рост, видное издалека, красовалось на афише интригующее название: «ЦЕЛОЧКА».
Хорошо гулять по городу с другом. Один Рустам так от души не смеялся бы. В прекрасном расположении духа они купили в кассе билеты и вошли в полутёмную прохладу зала. Людей было не много: будний день, дневной сеанс. Перед фильмом показали журнал «Фитиль». Устаревшие уже сюжеты, тем не менее, нравились Стерхову. Известные артисты прекрасно исполняли короткие роли сантехников, завскладов, бюрократов. Как всегда, один сюжет был игровой, один документальный. Наконец начался фильм, и Рустам с Серёгой погрузились в знакомые обоим песчаные пейзажи пустыни. Сам фильм оставил у них двойственное впечатление. С одной стороны все эти навороты с пипелацами, цагами и гравицапами показались им на гране плоской шутки. С другой – чувствовалось, что в фильме заложена какая-то более глубокая мысль, оставшаяся ими недопонятой. Фильм был снят режиссёром, видимо, талантливым, да и актёры прекрасные.
- Серёга, а кто режиссёр? – запоздало поинтересовался Стерхов, когда в зале зажёгся свет.
- Не знаю, я внимания не обратил.
Когда вышли из кинотеатра, взглянули на афишу. Оказывается, это была комедия. Режиссёр – Георгий Данелия. Стали вспоминать, что он ещё снял.
- «Мимино» он, по моему, снял. Да, точно, он. Он же грузин, любит про грузин снимать. Вот и здесь этого пацана воткнул.
- Классный фильм «Мимино». А ещё, кажется, «Афоня» - тоже его.
- Так это же центровой режиссёр.
- Да, он лажу снимать не станет. Значит, что-то мы не допёрли с тобой, Серёга.
- Ну а чем теперь будем заниматься?
- Давай по мороженному.
- Давай.
И они продолжили увлекательно бездельничать на улицах Москвы. А что ещё может быть лучше?

 ЁЁЁЁ

Утро следующего дня заставило Рустама не на шутку встревожиться. В туалете, во время мочеиспускания, он почувствовал теперь уже конкретную резь. Припоминая вчерашнее и даже позавчерашнее утро, он с ужасом осознал, что у него вполне узнаваемо проявляется одно очень неприятное заболевание. Стерхов был мальчиком начитанным, и симптомы триппера знал по литературе хорошо. «Вот так так, - думал он. - Вот тебе и свободная любовь. Вот тебе и половая невоздержанность. Догулялся, Стерхов. Но не надо паниковать. Во-первых, ещё не все симптомы проявились. А во-вторых, если вовремя начать, болезнь быстро излечивается».
В течении дня он внимательно следил за своими ощущениями, но рези не появлялись. Это немного успокаивало. Но на следующее утро у Рустама не осталось никакого сомнения – он болен. В том самом месте, в точном соответствии с медицинской литературой, появилась капля гноя, а резь была ещё сильнее. В препаршивейшем настроении он отработал в тот день на участках. В голове крутились два вопроса. Первый: от кого? Второй: где находится кожно-венерологический диспансер?
По первому вопросу он довольно быстро определился – от Марины. Вообще говоря, под подозрением были все три его последние женщины. Но Наташу он почти сразу исключил. Не мог представить, что она, еще полгода назад бывшая девочкой, дошла до такой степени разврата, что подцепила уже где-то триппер. Хоть и сказала она ему при расставании, что у неё кто-то есть, Рустам в этом сомневался. А если и есть, то на тот момент, когда они расставались, она вряд ли была с ним в близости. Как раз в течении последнего месяца перед разрывом они с Наташей встречались особенно часто. А если не встречались на свиданиях, то он мог видеть её в «Весне», или же звонил и заставал дома. При таком режиме трудно было бы ей изменять Стерхову.
Что касается Татьяны, то в доверительных беседах (всегда так делал) он выспросил, сколько у неё было до него мужчин, и когда. По её рассказам, было их двое: некие Саша и Гоша. И были давно, более года назад. Однако Стерхов знал, что был ещё и Левчук (первый и не совсем удачный его сексуальный опыт), да и вообще, Татьяне в этом вопросе особенно доверять было нельзя. Но Женька Левчук сам был перед этим мальчиком. К тому же, с Татьяной он начал жить уже почти два месяца назад. Гонорея же, насколько знал Стерхов, до тех симптомов, которые он у себя наблюдал, развивается за две – три недели. Как раз то время, которое он провёл с Мариной. Плюс ко всему, аккуратные расспросы Цветковой показали, что мужиков - то у неё было полно. Во всяком случае, он успел узнать о троих, но никто из них не был у неё первым. Значит, как минимум, четыре. Один из них – недавно. И то, что она так легко Рустаму про них рассказывала, свидетельствовало, что для неё это нечто нормальное. Довольно развратная особа.
Значит – Марина, как это ни прискорбно. Очень паршивенькая складывалась ситуация. Не спешил себе Стерхов признаваться, но потянулся он к Марине всей душой. И дело даже не в том, что в сексе она великолепна, и лучше неё не было у Рустама женщины. С Мариной ему было хорошо не только в постели. Ему было хорошо с ней всегда. Вот и сейчас, зная о ней нечто неприятное, он всё-таки скучал, и хотел её поскорей увидеть. А ещё, до того, как узнал о своей болезни, всерьёз начал обдумывать он такую мысль, что неплохо было бы снять квартиру или комнату вместе и поселиться там вдвоём. Всё равно Марине нужно искать жильё. Почему не предложить такой вариант? А если всё хорошо пойдёт (впервые такое допустил), то и пожениться можно.
Но теперь Рустам не знал, что делать со всем этим. Одни чувства входили в противоречие с другими. Не хотелось, чтобы у любимой женщины, тем более у жены до тебя была куча мужиков. Невеста должна быть девственницей. Там, откуда он родом, это непреложное правило, за отступление от которого – смертельный позор. И тем более невозможно представить такое: мы полюбили друг друга, и она наградила меня триппером. Что же делать? Что? Жестко порвать с ней? Скорее всего.
Но вперёд нужно решить другую проблему: найти кожвендиспансер. А как это сделать? У друзей и знакомых не спросишь. Значит надо обратиться в горсправку. Точно.
Закончив работу, искупавшись, Стерхов одел чистое бельё. Наскоро пообедав, он добежал до ближайшей будки горсправки на Волоколамском шоссе, и заплатив сорок восемь копеек, узнал адрес диспансера, и как к нему проехать.
Через сорок пять минут, страшно стесняясь, он спрашивал в регистратуре районного КВД, как попасть на приём к врачу. Ему казалось, что все смотрят на него как на прокажённого и думают: «По каким же притонам ты шлялся, что оказался здесь?» Регистраторша потребовала паспорт, который Рустам, повинуясь интуиции, как раз с собой захватил. Внимательно его изучив, она стала заполнять карточку, переписывая туда паспортные данные. «Ну вот, теперь навсегда останусь в их базе», - недовольно подумал Стерхов.
- Работаете где? – вперившись в него взглядом поверх очков, строго спросила регистраторша.
- Учусь.
- Где?
- В Московском авиационном институте.
- Пятый кабинет.
Женщина протянула ему карточку и паспорт.
«И не вздумай убежать, - читалось в её взгляде. - Теперь-то мы тебя быстро найдём».
Заняв очередь в пятый кабинет, Рустам осмотрелся. В очереди, как ни странно, сидели нормальные люди, а не покрытые язвами бомжи и проститутки. Женщина лет тридцати, парочка - обоим лет под сорок, и мужчина совсем уже солидного возраста. Через полчаса Стерхов зашёл к врачу.
- Слушаю Вас. – произнесла молодая симпатичная женщина, довольно вежливая для врача, перед которой совсем уже неудобно было раскрывать свою подноготную.
- Беспокоят рези при мочеиспускании, – сконфуженно сформулировал Рустам. – А сегодня утром гной появился.
Врач записывала.
- Как давно беспокоят рези? – спросила она, не переставая писать.
- Третий день.
- В половой близости состояли последнее время?
- Состоял, – гордо признался Стерхов.
Оторвавшись от анкеты и набросав что-то на маленьком листке бумаги, женщина протянула листок Рустаму:
- Идите на мазок в одиннадцатый кабинет.
Перед одиннадцатым сидели в ожидании тоже вполне приличные люди.
Дождавшись своей очереди, Стерхов вошёл. За столом, уставленным колбочками, склянками и лотками со страшными металлическими инструментами (как для пыток), сидела женщина лет пятидесяти, такая же строгая, как регистраторша. Ознакомившись с записью на листке, она лаконично стала командовать голосом, не допускающим возражений:
- Расстегни ширинку. Вытащи член. Залупи. Мочился давно?
Стерхов безропотно повиновался. Взяв со стола металлическую узкую палочку она быстрым движением ввела её Рустаму в мочевой проток. Он сморщился от неприятных ощущений. Потом процедура повторилась.
- Выйди, подожди в коридоре.
Раздавленный и вспотевший Стерхов выполз в коридор и плюхнулся на кушетку. Очередь в кабинет пополнялась. Наконец-то подтянулись представители молодёжи: коренастый парень с долговязой кургузой подругой. Через минут двадцать очередной посетитель, выйдя из кабинета сообщил:
- Стерхову сказали зайти.
Трепеща перед приговором, Рустам робко зашёл.
У тебя гонорея, – не оставила сомнений строгая тётка. – Пройди в соседний кабинет, там с тобой побеседуют.
В соседнем кабинете находилась такая же строгая тётенька (их что, специально таких подбирают?).
- Расскажи-ка, с кем состоял в половой близости за последние два месяца, – потребовала она.
К вопросу Рустам оказался не готов, и поэтому, стал сперва выкладывать как есть. Рассказав почти всё про Татьяну, он вдруг спохватился, поняв, что заложил её по полной программе, и что к ней в КБ может придти какая-нибудь мерзкая бумага. Поэтому про Марину не сказал почти ничего, назвав лишь её имя, и в каком институте учится. Фамилию сказал, что не знает, где живёт, какой факультет и группа – тоже. По таким сведениям найти человека невозможно. Про Наташу вообще не упомянул.
В ответ врачиха стала его прессовать, чтобы он обязательно связался со своими женщинами и сообщил о своей болезни.
- Это уж всенепременно, – заверил её Рустам.
После окончания допроса он был отправлен сдавать на анализ кровь, после чего попал опять к врачу в пятый кабинет. Та быстро выписала ему рецепт на пенициллин.
- Купите упаковку и завтра принёсёте. А сейчас идите в процедурную в двенадцатый кабинет, там вам сделают укол.
Процедурная медсестра оказалась просто красавицей, как раз в его вкусе – голубоглазая блондинка. «И почему с такими девушками встречаешься при таких неподходящих обстоятельствах?» - с огорчением подумал Стерхов.
- Куда будете делать? – вяло поинтересовался он.
- В попу.
- Стоя или лёжа?
- Можно стоя, если не упадёшь.
«Этот разговор должен был состояться по другому поводу», - промелькнула мысль, пока он приспускал джинсы. Сестра ловко распаковывала одноразовый шприц, чему Стерхов не мог не порадоваться. Вспомнились многоразовые шприцы и иглы, разложенные на тряпке с ужасными жёлтыми разводами в ташкентском кожвендиспансере, куда он однажды приходил сдавать кровь, когда нужна была водительская справка. Тогда не покидала мысль, что ими брали кровь у всех сифилитиков города.
- Ай, – невольно вырвалось у него, когда медсестра стала вводить лекарство.
- Всё, беги, – молвила красавица в белом халате, под которым просвечивали коротенькие, до середины лодыжки, джинсы в обтяжку. – Завтра принеси шесть одноразовых шприцев по пять кубиков. С иголками.
- Будет исполнено.
Рустам поковылял к выходу. Выйдя на улицу, он облегчённо вздохнул. Одна проблема решалась. Лечение начато вовремя. Продлится оно не долго, как он понял. Через шесть дней (семь, с учётом выходных) он будет здоров. И всё же неприятно. Как теперь быть с Мариной? Что сказать при встрече? Как смотреть ей в глаза, разговаривать? Как целовать? Это были первые тучи, омрачившие их доселе безоблачные отношения.

 ЁЁЁЁ

Ура! Свершилось. Серёга Крутов добился своего. Он более не мальчик. Рабочая хлопкопрядильной фабрики из подмосковного Реутова стала его первой женщиной. Её звали Жанна, и была она лет на пять старше Крутова. Серёга, куда тебя занесло? Всё происходило с такой скоростью, что он постоянно терял контроль над ситуацией. В тот день Крутова сняли с его участка и бросили на Волоколамку, в район троллейбусной остановки. Там уже третий день не выходил на работу дедушка - алкоголик. Когда Серёга приблизился, махая метлой, к остановке, на ней толпились несколько юношей. Видимо абитуриенты, приехавшие в МАИ узнать даты предстоящих экзаменов. Рядом с ними стояла девушка, которую Крутов сперва принял за подругу одного из этих юнцов, так как она оживлённо с ними беседовала. Однако вглядевшись, понял, что из возраста абитуриентской подруги девушка давно уже вышла. Подъехавший троллейбус втянул в себя ребят, а девушка осталась. Крутову нужно было освободить от мусора урну, стоящую на остановке, но при ней Серёга закомплексовал это делать и стал тщательно выметать тротуар, дожидаясь, когда она уедет. Но и следующий троллейбус её не заинтересовал. А заинтересовал её Крутов.
- Молодой человек, сколько время, не подскажите?
- Половина одиннадцатого.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Ответить Крутов должен был обязательно. Он почувствовал желание этой особы продолжить разговор.
- А трудно дворником работать?
- Это не работа, это хобби.
- Как интересно! А кем же Вы тогда работаете?
- Я учусь.
- Ой, как же сразу не догадалась. Вы, наверное, в МАИ учитесь?
- Так точно.
- А я тоже хочу сюда поступать. Вот приезжала узнать, когда экзамены.
Крутов с недоверием осмотрел девушку, хотя девушкой назвать её можно было уже с натяжкой. «Двадцать шесть - двадцать семь лет, – подумал он. – Страшна».
Действительно, можно было назвать случайную собеседницу Серёги страшной. Однако это впечатление скрашивалось на первых минутах беседы. На открытом и живом лице её жажда общения была прописана каждой чёрточкой. Во время разговора она широко и симпатично улыбалась. Приподнятые брови и глаза, в которых жило постоянное ожидание, выражали желание поскорей узнать, что же ей сейчас скажут. На шутки, даже неудачные, отзывалась она звонким смехом. «Одним словом, простая», – такое составил о ней мнение Крутов.
- Что это Вас потянуло в МАИ? – поинтересовался он. – Девушкам здесь сложно учиться.
- Да? Я вот как раз хотела, чтобы мне кто-нибудь рассказал. Поэтому и стою здесь, пытаюсь с ребятами познакомиться. Вы мне можете рассказать?
Крутов почувствовал струю.
- Я, конечно, могу, только, может быть, мы встретимся в более подходящем месте?
- С удовольствием. А где?
Серёга мысленно проклял район, в котором находился МАИ, и где не было ни одной приличной кафешки, только столовые и забегаловки. И тут он вспомнил, что недавно в «Ледоколе», на третьем этаже открылось какое-то кафе. Рискованно, конечно, было приглашать девушку в незнакомое место, но ничего лучшего он не придумал.
- Мне сейчас нужно доработать. Давайте встретимся через полтора часа перед входом в главный корпус. Потом пойдём в кафе посидим.
- Главный корпус - это где приёмная комиссия?
- Да.
- А что же я буду делать эти полтора часа?
- А Вы сходите, здесь рядом есть Пищевой институт. Узнайте, может быть лучше туда поступить, – с иронией посоветовал Крутов.
- Правда? Как хорошо! А где это?
- Вон через дорогу его корпус стоит. Там спросите, где приёмная комиссия. Как зовут-то тебя?
- Жанна.
- А меня Сергей.
 - Договорились, Серёжа. Спасибо.
И Жанна пошла через дорогу, плавно покачивая полными бёдрами.
«Чокнутая, - подумал Крутов, выгребая мусор из урны, - кто же за месяц до экзаменов решает, в какой институт поступить. Как я с ней буду жить?» Последняя мысль пронеслась у него в голове нахально – самостоятельно.

 ЁЁЁЁ

Новое кафе в «Ледоколе» оказалось на поверку шведским столом. Заплатив на входе два рубля за человека, можно было набрать еды сколько захочешь. Крутов раскошелился. Обстановка была не намного уютнее , чем в столовой, а меню не намного богаче. «Блин, не то, конечно», - сконфузившись подумал Серёга. Но Жанна не выказала никакого разочарования. Спокойно устроилась за столиком, заказала блинчики с мясом, кофе, мороженное, которое здесь всё же было, и радостно осматривалась, пока Крутов бегал за всем этим. Потом Серёга минут десять типа рассказывал про учёбу в МАИ. Потом Жанна мягко и заботливо сказала:
- Кушай, Серёжа, кушай. Ты же после работы, проголодался.
Серёге это понравилось. И вообще, за то непродолжительное время, что он был знаком с Жанной, он начал проникаться к ней симпатией. Прервав свой правдивый рассказ, он навалился на вторую порцию блинчиков, поскольку, действительно, был голоден.
- Нравятся блинчики? – поинтересовалась Жанна.
- Да так, ничего.
- А я их лучше готовлю. Ты вообще из еды что любишь?
Этот простой вопрос заставил Крутова задуматься. Четыре года студенческой жизни отучили его фантазировать о еде, которая была за пределами столовских меню.
- Ну, котлеты люблю, настоящие, домашние. Картошку жареную. – Неуверенно стал вспоминать он.
- Курочку жареную любишь?
- Люблю.
- А сладкое: торты, пирожные?
- Люблю, – Крутов заулыбался.
- Тогда поехали ко мне домой, я там тебе это всё приготовлю.
Сергей чуть не поперхнулся от неожиданности. Процесс пошёл слишком уж быстро. А главное, ситуацией полностью овладела Жанна. Это было непривычно и оттого стало настораживать Крутова. Эта простая девушка сделала ему такое же простое предложение. Но несмотря на всю простоту, от него практически невозможно было отказаться. В самом деле, тем, что пригласил её в это, так называемое кафе, Серёга выдал свои намерения. Но до последнего момента он ещё мог передумать и повернуть ситуацию, если бы девушка не вызвала у него никакого желания. Иллюзия выбора была за ним. А Жанна сделала встречный ход, и теперь ему ничего больше не оставалось: назвался груздём – полезай в кузов.
Так Серёга Крутов, проведя последние минуты своей девственности (или как там это называется?) в электричке, следующей с Курского вокзала, оказался в подмосковном городе Реутов, в общежитии хлопкопрядильной фабрики, где у Жанны была своя отдельная комната. Дабы до конца уже не оказаться ведомым, он ещё в электричке провёл подготовительный этап, а сразу по прибытии, без лишних слов и ужимок, они разделись и легли в постель.
Чувствуя, что на этот раз всё уже должно произойти до конца, Серёга страшно нервничал, и поэтому у него сперва ничего не получалось. Особого желания Жанна у него не вызывала, поэтому он пытался вызвать в памяти кадры из просмотренного недавно в общаге порнографического фильма. При этом постоянно возвращался к своему члену и убеждался, что тот, скотина, всё так же безжизненно висит. Это был позор. Как из него выбираться, Серёга не знал. И тут всё так же мягко и ненавязчиво инициативой опять завладела Жанна.
- Ой, Серёжа, извини пожалуйста, я забыла, что мне надо в душ сходить. Я быстро. Я чайник включу, ты завари пока чай. Ладно?
Она одела халат, взяла что-то из вещей, и вышла, предусмотрительно закрыв дверь на ключ. Серёга расслабился. Не сразу, но он сообразил, что она как бы взяла вину за его неудачу на себя. Встал, походил по комнате. Когда закипела вода, насыпал в заварной чайник, стоящий на столе, заварки, заварил чай. Посидел три минуты. Налил себе чая, отхлебнул, обжигаясь. Расправил получше постель, нырнул под одеяло. Погружённый полностью в свою проблему, он особенно не обратил внимания на интерьер комнаты и на те вещи, которые в ней находились. Общежитие как общежитие. Сколько он уже их повидал. Только мягких игрушек больше, чем обычно. Скоро вернулась Жанна.
- Ну как ты тут, не замёрз?
На этот раз она не спешила раздеваться. В халате присела на край кровати, стала гладить его твёрдую мускулистую грудь. Затем, забравшись верхом на его коленки, стала целовать. Большие тяжёлые груди, оттягивая халат, легли ему пониже живота. Это Сергея возбудило. Он больше не был так напряжён и ни о чём не думал. Мягко, но уверенно Жанна приспустила с него трусы и рвущийся реабилитировать себя виновник недавнего конфуза погрузился в теплоту её губ. Сергей застонал, всё ещё не смея до конца расслабиться. Женщина ласкала его член долго и умело, пока он наконец не почувствовал, что может кончить. Тогда нехотя освободился он от этой чудесной неги и, уложив её на кровать, стал проделывать с ней то же самое.
В тот вечер он овладел ей четыре раза и почувствовал себя монстром.
И ещё оказалось, что она действительно классно готовит…

 ЁЁЁЁ

Приехав в Сыктывкар, Марина окунулась в теплоту домашней обстановки. Понятие «дом» у неё было раздвоено. Родилась она в посёлке Зимний Усть-Куломского района Коми АССР и до окончания восьмого класса прожила там с мамой, папой и бабушкой. Потом переехала в Сыктывкар к сестре Галине, потому, что в посёлке школа была только восьмилетняя, а девочка хотела учиться и поступить в институт. Два года жила в двухкомнатной квартире с сестрой, её вторым мужем и дочкой от первого брака. При этом, конечно, принимала активное участие в воспитании племянницы, которую очень любила. Поэтому квартиру сестры считала своим домом, также как и старенькую избу родителей. Туда и направилась с вокзала. Поскольку сообщить, что приезжает она не успела, на вокзале её никто не встречал, и она заявилась сюрпризом.
- Марина приехала! – радостно завизжала племянница Саша, открывшая дверь.
Вся семья высыпалась встречать столичную гостью. Марина была затискана в объятьях, зацелована, а потом счастливая вытаскивала подарки, закупленные в Москве заблаговременно.
Первую неделю, погружённая в суету радостных встреч, она наносила визиты родственникам и подругам. Потом поехала к родителям, оставив на сестёр проблему с приобретением билета на обратную дорогу.
На этот раз не состоялась встреча, которую она так боялась и так ждала одновременно. Артём Берёзин – её беда и любовь, её проклятье и ярчайшее воспоминание. Парень из их школы, учившийся на год старше. Первый хулиган района. Виновник той аварии, в которой Марина чуть не лишилась жизни. Её первый мужчина. Пока она училась в Москве первые два курса, он сидел в тюрьме за угон машины. Когда год назад она приехала летом на каникулы, он только что освободившийся, нашёл её и, - никуда было не деваться, ничего не поделать, - почти насильно овладел в этой самой Галиной квартире, как бы в доказав, что она всё ещё принадлежит ему. И она делала вид, что сопротивляется, даже кричала, а самой этого хотелось. Сейчас же, как ей сказали, он был в армии. Забрали ещё в прошлом году. Слава богу! Минули на этот раз её эти мучения - агония кролика перед удавом.
В селе тишь и благодать. Родители, как всегда, несказанно рады. Мама, бедненькая, постарела. А бабушка совсем плохая, не встаёт уже. Марину закормили домашними разносолами. Знакомые с детства рыбные пироги, окрошка, оладьи, сочни, пирожки с черёмухой и черникой, компоты и кисели – за какую-то неделю девушка округлилась. Не забыла Марина про обещанные Рустаму грибы и грибную икру, отложила сразу несколько баночек. С подзабытым уже кайфом парилась она в бане, купалась в холодной Вычегде, наведывалась к родственникам и подругам раннего детства, тем что не разъехались.
И всё время тихо и ласково вспоминала Рустама. Скоро Галя позвонила на поселковую почту и сообщила, что билет на самолёт взяли, и через полторы недели Марине улетать. Записав дату и номер рейса, она решила позвонить Рустаму. Очень ей хотелось, чтобы он её в аэропорту встретил. До жути хотелось. Прилетает она в Шереметьево, а он с цветами стоит, ищет её глазами в толпе. Классно! Заказала переговоры, оплатила, чтобы телеграммой его оповестили. Хорошо, что, уезжая, адрес записала.

 ЁЁЁЁ

Всё же они попали на рок-концерт с громким название «Фестиваль Мира». Накануне, в субботу Крутов со Стерховым лениво валялись на кроватях в триста двадцать второй. С ними был и Гай Подольян, не поехавший на каникулы домой в Баку, потому что накалилась в последнее время там обстановка: обострились отношения между азербайджанцами и армянами.
 Крутов в красках рассказывал как он вчера стал мужчиной, когда в дверь вломились двое незнакомых ребят и стали предлагать билеты.
- Всего по сорок пять, парни. Концерт длится двенадцать часов. Там будут все. Не пожалеете. Событие грандиозное. – уговаривали фарцовщики.
Раз уж такое дело, раз не нужно даже свои зады отрывать от кровати, а билеты сами пришли, парни согласились.
На следующий день, в воскресенье в лом было рано вставать, и они к десяти часам на концерт не попали. Да не очень и стремились. Подъехали к двенадцати. Ещё на дальних подступах к стадиону в Лужниках, на станции «Спортивная» стали предлагать билеты. Причём по сорок рублей. Гай распереживался. По мере приближения к стадиону билеты всё дешевели. На подходе их уже можно было взять по тридцать пять. Гай чуть не плакал. На червонец их обули каждого. Оказалось, к тому же, что им достались билеты без мест, не на трибуны, а на поле. Подольян совсем расстроился, а Серёге с Рустамом даже понравилось. Здесь можно было стоять, ходить, сидеть и даже лежать. На беговых дорожках были расставлены столики, с которых шла торговля выпечкой и напитками. Ребята тут же этим воспользовались. Правда пришлось отстоять в очереди – народу было полно. Газон стадиона предусмотрительно был покрыт искусственным покрытием, чтобы его не затоптали, не забросали окурками и мусором.
На сцене, установленной на краю поля, на месте ворот, какая-то неведомая команда «Стулья» с надрывом терзала инструменты. Обычно, если в концерте участвуют две группы, первой, на подогреве, выступает менее известная. На фестивале должны были выступить групп двадцать. Соответственно известность тех, кто открывал концерт приближалась к нулю, если не была отрицательной величиной. Пожалев, что так рано пришли, друзья растянулись на жёсткой искусственной траве. Народ бродил вокруг толпами, переступая их расслабленные тела. Стерхов порадовался, что одел старенькие футболку и джинсы, а не парадно-выходной костюм. Во время выступлений слышно друг друга было плохо: аппаратура использовалась мощная. Зато между выступлениями отдельных команд были промежутки по полчаса, пока музыканты подключали и настраивали инструменты. Можно было поболтать.
Где-то часам к трём начали появляться более или менее популярные команды. Сперва «Чёрный кофе», потом «Ария» со своим «Волей и разумом», наконец и Бригада «С». Гарика Сукачёва, как оказалось, никто из троих не любил, а на этот раз он вообще вызывал омерзение, поскольку вёл себя безобразно, визжал и хрипел как зарезанный, изображал рвоту, расстёгивал штаны и тряс своей мотней. Но хорошая у него в группе была духовая часть: трубы, саксофон. Играли в живую, как и все на фестивале.
После Бригады «С» выступила довольно приятная американская команда «Sinderelle». Солистом там такой красивый парень с хорошим голосом. Рустаму их композиция «Long cоld winter» очень нравилась. Потом «Парк Горького» лабал – русские ребята, которые поехали Америку покорять, как и многие тогда. Пели они поэтому на английском. Неплохо пели. В «Ровеснике» писали, что их вещь «This is my generation» до четвёртого места в американском хит-параде поднималась, и что это лучшее, чего советские гастрабайтеры добились за границей.
Среди мировых знаменитостей, выступавших в тот день в Лужниках, был и Оззи Осборн – бывший лидер знаменитейшей в своё время группы «Black Sabbat». Группа давно уже распалась, и он выступал в сопровождении нового состава музыкантов. Время шло уже к семи часам вечера. Парни проголодались и порядком устали от визга истеричной толпы и грохота многокилловатной аппаратуры, хотя от сцены они пока ещё находились на приличном расстоянии. Близко подходить не решались, потому что перед сценой была давка.
Пока готовился к выступлению Осборн, пошёл дождь. На поле повырастали редкие грибы зонтиков, но у большинства фанатствующих зрителей зонтов не было. Дождь усиливался, подул ветерок. Стремясь укрыться, народ стал отдирать от газона искусственное покрытие и залазить под него. Сперва в нескольких местах группами молодые люди забились под приподнятые широкие ленты и сидели там, выглядывая как суслики из нор. Организаторы фестиваля почувствовали тревогу. Видимо жёстким условием администрации стадиона была неприкосновенность дорогущщего футбольного газона. Сперва вышел какой-то неизвестный тип и стал призывать молодёжь немедленно выйти из нор и вернуться под хладные струи дождя. Это возымело обратный эффект. Народ самоорганизовался. Послышались командующие окрики: «Сойдите с этой полосы, мы её полностью поднимем». И подняли. Потом другую, третью. Теперь уже сотни человек стояли, держа искусственное покрытие над головами. Организаторы перешли на истерику. Уже два человека кричали что-то в микрофон.
Серёга, Рустам и Гай забрались тоже под один из навесов. Порядком промокшие и замёрзшие, они теперь ещё и вымазались в грязи. Гай всегда сомневался, что на концертах, фестивалях и спектаклях можно получать удовольствие. То ли дело дома. Включишь альбом любимой группы. Колоночки АС90 повернёшь на себя. Сядешь перед стереосистемой в удобном кресле.... или нет, ляжешь на диван. Семечек тарелку на живот поставишь. И балдеешь. А здесь: холод, грязь, визг, грохот. Уши уже не слышат, ноги не стоят. Сколько они времени здесь? Ё-маё, почти семь часов.
Этими мыслями Гай активно делился с друзьями. Те, в общем, соглашались. Одно держало их на стадионе: «Скорпы». Это же легенда. Это супер. Все вместе сегодняшние группы не стоили их одних. Но до «Скорпов» нужно было ещё Осборна прослушать. А он всё никак не выходил. Вышел зато какой-то толстяк килограмм ста пятидесяти и стал опять грозным голосом втулять, что пока покрытие не опустят, концерт продолжаться не будет. Стерхову он показался смутно знакомым.
- Ба! Серёга, смотри, это же Стас Намин!
- Точно. Ёлки, разжирел-то как.
Угрозы Намина тоже не возымели действия. И только когда дождь потихоньку прекратился, народ стал выползать из своего укрытия. Тут и Оззи появился на сцене. Заиграли музыканты. Стерхов был не особо знаком с группой «Black Sabbat», но увидев Осборна, он понял, что это к лучшему. На плакатах группы этот человек выглядел красиво и устрашающе. Сейчас же по сцене маленькими старческими шажками бегал неуклюжий человек с приличным круглым животиком и короткими ножками. Живот он почему-то не спрятал под широкой одеждой, а напротив, подчеркнул, надев обтягивающие, как будто резиновые, штаны и такую же обтягивающую футболку. Длинные чёрные волосы, длинные волосатые руки. Обезьяна обезьяной. И музыка – ни уму ни сердцу. Зато с остервенением размолотил о сцену две гитары. Ну когда же «Scorpions»?
Наконец Осборн закончил свои хрипы. Парни решили, что «Скорпов» нужно смотреть с близкого расстояния, и стали подбираться поближе. Тут они заметили, что от сцены организованным порядком отходит огромная толпа фанатов в футболках с символикой «Black sabbat» - в основном кости и черепа. Многие из них были в коротких шортах, вырезанных из джинсов и в кирзовых сапогах. Среди них Рустам увидел даже негра, который вопил что-то на чистом русском языке. Взамен отходящей к сцене прихлынула друга толпа – фанаты «Скорпов», в которой и оказались парни. Эти были со всевозможными скорпионами во всех местах. Плотность толпы была высокой даже когда музыканты ещё не вышли на сцену. Когда же они появились, она ещё возросла. Когда начали петь – давление усилилось, и стало трудно шевелиться.
Начали с «Believe in Love». Какой всё-таки шикарный голос у Клауса Майне. В живую выводил чисто и мощно. А сам - метр с кепкой. Начало песни, как всегда у «Скорпов», - спокойное, затяжное. Потом как дали гитары. Уши едва выдерживали, а внутренности вибрировали, входя в резонанс с динамиками. Насквозь пронизывал звук, доводил до экстаза. Удивительно: никаких клавиш у группы не было, никаких синтезаторов. Только гитары и барабаны. А какое богатство звука, насыщенность. А мелодика какая! Потом прекрасную песню, правда затёртую уже исполнили – «Still loving you». Потом «Нoliday». Один за другим выдавали шедевры. Стадион подпевал на английском. Знали «Скорпов» в СССР и любили.
Эти музыканты инструменты о сцену не калечили. Зато барабанщик бросил в толпу три комплекта палочек, чем вызвал локальные потасовки. Между песнями слышно было, как визжали у самой сцены. Стоящих в первых рядах толпа размазывала по ограждению. Парням тоже трудно стало дышать. Наконец и «Скорпионс» закончили петь и раскланялись. Волна фанатов отхлынула от сцены, и в ней, как щепки, барахтались Гай, Серёга и Рустам.
- Гай! – успел крикнуть Крутов и протянул растерянному Подольяну руку. Держась друг за друга, парни с трудом выбрались из плотного ядра толпы. Стерхов же потерялся. Минут десять он бродил в полумраке стадиона лишь частично освещаемого прожекторами, прежде чем нашёл друзей. Все были измочаленные и клочковатые.
- Чуваки, нужно валить, – предложил Рустам. – Когда весь стадион на выход попрётся, представляете что будет?
- «Бон Джови» не будем смотреть что ли?
- Ну и что, «Бон Джови»? Тоже мне, центровая команда. Я вообще не понимаю, почему их последними поставили. «Скорпы» - вот кто здесь главный.
Решили так: подойти поближе к выходу и смотреть оттуда. Как только начнётся массовое движение на выход, - выбегать со стадиона. И на «Бон Джови» отметятся, и в самую толпу не попадут. Но от выхода музыкантов было видно плохо. Да и устали уже порядком. Поэтому после двух композиций покинули рок-фестиваль.
На выходе со стадиона полно было ментов. Стояли дружными рядами. Была здесь и обязательная для таких мероприятий конная милиция. Рустаму очень нравились эти элегантные всадники. Против них не попрёшь. Красиво, солидно, действенно.
Парни редко посещали стадионы, поэтому для них явилось неприятной неожиданностью, что ближайшая станция метро «Спортивная» была закрыта. А если не на метро, то как доехать в нужную точку Москвы? Это было совершенно неизвестно, и они растерялись. Курсировали какие-то автобусы, но куда они едут, никто не знал. Поэтому решили до следующей станции пёхом добираться. Спросили у милиционеров, и те сказали, что ближайшая после «Спортивной» «Фрунзенская» тоже закрыта. Показали в одну сторону – там «Студенческая», в другую – там «Ленинский проспект». До обоих примерно одинаково. Ну что ж, «Студенческая», так «Студенческая». У студентов ноги молодые. И что им стоит после десяти часов стояния ещё два – три километра протопать. Ерунда.
Однако когда добрались до общежития, эти самые ноги гудели как опоры высоковольтной линии электропередач. Хотелось их отстегнуть и поместить в холодную воду. И вообще, страшно устали. В голове стоял гул – последствие принятых на барабанные перепонки децибелов. Одежда вся в грязи, руки и физиономии – тоже. Зато они побывали на «Фестивале Мира». Видели живых «Скорпов» и ещё многих. Те, кто не смог, будут потом завидовать. Но сейчас спать. Только рожу ополоснуть. Даже ужин подождёт до завтра. «Что? Вахтёрша говорит, что телеграмма мне?» - Стерхов устало завернул к почтовому ящику. «Дубосековская, 9…вызывается на телефонные переговоры…Усть - Куломский район…» Завтра, завтра… А теперь спать.

 ЁЁЁЁ

Жизнь на Майро развивалась настолько успешно, что появился разум, а чуть больше пятидесяти тысяч лет назад наука и технология майронов достигли уровня, при котором стали возможными полёты к ближайшим звёздам.
В это время на планете разразилась гражданская война. Нелепо и трагично. Казалось что, майроны давно уже прошли все этапы развития, при которых возможны войны. Их цивилизация переболела всеми детскими болезнями. Планета находилась под единым управлением, на ней отсутствовали государства, классы, религии, всё то, что является источником конфликтов. Но это была война на новом витке развития.
К тому времени долгие годы на планете действовала программа генетического улучшения: у майронов рождались дети, чьи интеллектуальные и физические способности намного превосходили родительские. Это было страшной ошибкой и привело к тому, что вид майронов биологически разделился надвое: старый и новый, улучшенный. Представители последнего вместе с новыми способностями, к сожалению, приобрели генетическое презрение к своим отсталым родителям. Когда их количество достигло определённого уровня, они потребовали власти, а получив её, не захотели больше терпеть присутствия «недоразвитых» сородичей на планете.
Так разразилась война, в результате которой, старое поколение майронов было почти полностью уничтожено. Удалось спастись только нескольким тысячам, которые покинули Майро на гигантском корабле, построенном когда-то для первой межзвёздной экспедиции. И этот корабль устремился к Солнцу. Почему к Солнцу? Ещё до войны майроны отправили к четырём ближайшим от Лаланды звёздам одновременно по три аппарата, пилотируемых псевдоразумными управляющими системами. Среди этих четырёх было и Солнце. Более двухсот лет потребовалось аппаратам, отправленным в его сторону, чтобы добраться до цели. Велика же была радость майронов, когда от их посланцев пришла информация о наличии около Солнца довольно обширной планетной системы. И в полный восторг пришли они, когда выяснилось, что три из десяти планет по размерам и условиям весьма похожи на Майро. Поэтому-то в критический момент, спасаясь от гибели, майроны направились к Солнцу в надежде, что там возможно будет начать новую жизнь.
Надо сказать, что организмы майронов гораздо более подходят для дальних космических путешествий, чем человеческие. Прежде всего, из-за высокой гравитации, которая почти в сто раз больше чем на Земле и из-за высокого давления, они гораздо прочнее. Это позволяет майронам выдерживать огромные перегрузки при разгоне до высоких скоростей, необходимых, чтобы межзвёздные перелёты не длились вечно. Как известно, для физически крепкого здорового человека перегрузка 9 -10 g является предельной, и он может выдерживать её лишь секунды. Однако и при разгоне с такой перегрузкой, чтобы достичь, к примеру, половины скорости света потребуется больше трёх лет. А ведь после долгого разгона нужно так же долго тормозить. Однако затруднительно представить, что люди смогут путешествовать даже при 2g. Ясно, что со своими хрупкими телами они будут телюпаться между звёздами целые поколения, даже когда земные технологии будут способны создавать двигатели, обеспечивающие приличный разгон. У майронов длительность перелёта ограничивалась только возможностью техники. Ко времени бегства с родной планеты она достигла такого уровня, что перелёт занял всего четверть столетия.
Итак, около двенадцати тысяч лет назад, майроны благополучно достигли Солнечной системы на огромном корабле, включающем в себя в том числе и заводы по производству всего, что могло понадобиться для жизни на чужих планетах. Они высадились на Юпитере.

 ЁЁЁЁ

Отделение связи, куда необходимо было явиться для переговоров, находилось на Волоколамском шоссе, недалеко от МАИ. С утра Стерхов нервничал, переживал и всё пытался заранее, в уме построить разговор. У него это не получалось, потому что он никак не мог решить для себя главного: как теперь относиться к Марине. Так и не определившись, он вошёл на переговорный пункт, показал телеграмму и сел на скамейку ждать. Почти ровно в одиннадцать оператор объявила: Усть – Кулом – шестая кабина.
Рустам проследовал в кабинку и плотно закрыл дверь. Взял трубку. Десять секунд тишины.
- Говорите, – строго разрешил женский голос в трубке.
- Алло.
- Здравствуй, котик.
- Привет, – ответил Рустам нейтральным голосом, сдерживая волнение.
- Как дела?
Пауза.
- Алло.
- Да дела так себе, Марина.
- Что случилось? – Цветкова заволновалась.
- Тут, понимаешь, такое дело… Заболел я кое-чем.
- Что с тобой, Рустам?
- Короче говоря, обнаружили у меня одно заболевание…
- Какое заболевание? – Марина всё больше впадала в панику.
- Ну, короче… гонорея у меня.
На другом конце провода повисла долгая пауза.
- Ты что там трахался без меня? – теперь с Рустамом разговаривали уже как со злейшим врагом.
- Нет, дорогая, это ты с кем-то трахалась, – Стерхов тоже дал волю накопившимся эмоциям. - Это от тебя я заразился. Вот так вот.
Пауза висела ещё дольше. Марина отстранилась от трубки, даже дыхания слышно не было.
- С тех пор, как мы с тобой познакомились, у меня никого не было, – наконец выдавила она.
- Точно? – Голос Рустама стал металлическим.
- Правда. – Цветкова заплакала в трубку. – Ты мне не веришь?
- Ладно, успокойся.
- Ты злишься на меня? – упавшим голосом спросила Марина.
«Злишься…» - взбеленился Рустам про себя. Вслух, однако, не сказал ничего. Он мог наговорить кучу неприятных слов, но сдерживался, в глубине души понимая, что в общем-то Марина не особо перед ним виновата, если действительно не изменяла ему.
- Что ты молчишь?
Рустам вздохнул в трубку.
- Я очень соскучилась по тебе, – начала топить Марина лёд его души.
Стерхов молчал.
- Ну что ты молчишь? Ты совсем по мне не скучаешь?
«Вот наглючка, - подумал Рустам, - ещё я же должен её успокаивать».
- Скучаю, – после долгой паузы наконец произнёс он. – Ладно, об этом потом поговорим. Ты сейчас займись срочно лечением, поняла? Найди, где там у вас кожно-венерический диспансер, и сходи туда. А то это болезнь такая – женщинам бесплодием грозит…
- Ты меня встретишь? Я через неделю прилетаю, – оборвала его тираду Марина.
- Встречу, – опять не без раздумья сказал Рустам. - Какого числа?
Марина сообщила ему дату, номер рейса, и в какой аэропорт прибывает самолёт.
- Хорошо, встречу, конечно.
К концу разговора Стерхов всё больше смягчался. Завершить его в жёстком тоне он не мог. Поэтому стал расспрашивать, как у неё там дела, да как отдыхает. Марина схватившись за эту тему, принялась описывать прелести сельской местности. К тому моменту, когда истекли оплаченные десять минут, она, казалось, полностью восстановила бодрость духа и хорошее настроение. Заранее попрощавшись, она ещё продолжала что-то рассказывать, когда разговор оборвался на полуслове. После этого, не выходя их кабинки, повернувшись спиной к стеклянной двери, она тихо и горько разрыдалась.
Ну что же это такое? Ну что же? После затянувшейся череды неудач теперь ещё и это. Она же потеряет его. Потеряет! Как он вообще пришёл на переговоры? Беспокойства по поводу болезни у неё в тот момент не было, вернее, оно было где-то на третьем плане. Посидев так минуты три, Марина взяла себя в руки, встрепенулась, утёрла слёзы. Знакомые работники почты уже что-то заметили. Сейчас начнутся расспросы. Взглянув на себя в зеркальце пудреницы, поправив волосы, она вышла.

Стерхов вывалился из отделения связи потный и измученный. Необходимую жесткость разговора удалось выдержать. Когда Марина заплакала, Рустаму даже стало её жалко. Но в то же время, похоже, она не придала особого значения ситуации, в которой они оказались. Расстроилась скорее из за того, что не услышала ласковых слов. Не в первый уже раз Рустама задело, что к вещам, которые казались ему серьёзными, заставляли переживать, Марина относилась легко, вернее легкомысленно. Разговор повернула так, будто ничего не произошло. А с другой стороны, что же ей было делать? Стучать себя трубкой по лбу? Чувства его раздвоились. Вместе с омерзением по поводу болезни, которое неприятно шевелилось в душе, он испытывал и довольно уже сильную тоску по этой девушке, особенно когда вспоминал лучшие их минуты, проведённые за месяц знакомства.
Погруженный в мысли, Стерхов шёл сам не зная куда. Наконец он очнулся перед кафе «Весна». Пока голова была занята мыслями, желудок взял на себя управление и привёл его к ближайшему пункту питания. «Ну что ж, зайдём», - решился Рустам после минутного переминания с ноги на ногу. И первым, кого увидел, войдя в кафе, была Наташа…