Сад желаний, роман. Глава 4. Керамический бампер

ГЛАВА 4
КЕРАМИЧЕСКИЙ БАМПЕР

Ших – ших, ших – ших. Если насадить на черенок хорошую новую метёлку с длинными прутьями, то можно быстро подмести широкую дорогу. Берёшь метлу за конец черенка и шуруешь из стороны в сторону на полный размах. Мусор заметается к бордюрам. Там его потом в кучки сметаешь. Ших - Ших. Действовал на автомате. А голова совсем о другом думала: о тревожном. Через полгода диплом защитит и нужно будет возвращаться в Ташкент. Так карты ложатся. Заманчиво было остаться в Москве, но существовали серьёзные препятствия. Первое – состоявшееся уже распределение. В советские времена распределение было процедурой сколь неизбежной, столь и неприятной для многих студентов. Государство в лице распределительной комиссии ВУЗа решало, где будет работать каждый специалист после окончания института. И если маёвцам тут было полегче, - авиакосмические предприятия есть только в крупных городах, - то медика, учителя или строителя могли запросто услать из Москвы в какой-нибудь в туркменский аул или в глухую деревню в сибирской тайге. И нужно было отработать там три года. В течении этих лет на работу больше нигде не брали.
Иногородних в Москву не распределяли. Не распределяли и в Подмосковье, за редким исключением. Старались отослать туда, откуда прибыл. В МАИ, как и везде - если есть на родине хоть какое-нибудь предприятие отрасли – скатертью дорога. Так Рустам был распределён на Ташкентское авиационное производственное объединение имени В. П. Чкалова - мощнейший в стране авиазавод, выпускавший грузовые самолёты ИЛ-76. И не важно, что учился на факультете космонавтики.
Он и не дёргался. Так, значит так. Хотя остаться в Москве возможность была. В Москве, в Министерстве Авиационной промышленности, на высокой должности начальника главка работал хороший приятель отца. Так вот, через него можно было решить вопрос.
Но была ещё одна причина не оставаться в столице. Жильё в ближайшие двадцать лет ему тут не светило, в лучшем случае - рабочее общежитие. Получить квартиру раньше – и мечтать глупо. Другой вариант: жениться на москвичке и поселиться с тёщей и тестем. Еще не лучше. В то время, как в Ташкенте родители вдвоём жили в шикарной четырёхкомнатной квартире. И дача была двухэтажная в десяти минутах езды. И машина.
Всё бы ничего, да стали происходить в стране неприятные вещи - национальные конфликты. Тем, кто жил в РСФСР и не знал, что такое национальные окраины - это только сообщения по телевизору. А кому-то было над чем задуматься.
Первый звоночек прозвенел в декабре 1986 года. Тогда случились массовые беспорядки в Алма-Ате, вызванные отставкой первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Кунаева. Рустам узнал об этом по «Би Би Си». Как ни глушили эту радиостанцию, она почему-то пробивалась и доносила до советских ушей то, что старательно хотели скрыть власти. Потом уже сообщили кратко по телевидению донельзя отцензуренную информацию. Для Рустама это был шок. В Советском Союзе какие-то массовые беспорядки?! Какие-то избиения русских (такие слухи поползли)?! Да как это может быть в родной стране с её железо-бетонным порядком?
Потом в феврале 1988 – го в Сумгаите азербайджанцы резали армян. Литва в это время заговорила о выходе из состава СССР. Горбачёв приехал туда изучать обстановку на месте, а там ему в аэропорту плакаты в рожу: «Требуем отделения Литвы». И уже подкатила к общественному сознанию, уже стояла перед его опущенным забралом нежеланная и нелепая мысль: «Союз разваливается». Великая мощная держава, год назад дико подумать было, начинала трещать по швам – по административным границам. Рустама, когда он представлял себе такое, пробирал ужас. Если Союз рушится, куда же он едет? Долгое время мозги отказывались всерьёз обдумывать эту гипотетическую возможность. Ну Азербайджан, ну Литва. Это всё далеко и неправда. Прибалты всегда ненавидели русских. Ну и что? Жили же как-то в составе Союза. Ждалось, что всё образуется, рассосётся.
Не рассасывалось. Когда открылся съезд народных депутатов, стало известно, что недавно войска подавили демонстрацию в Тбилиси. Такая была мощнейшая демонстрация, что власти её испугались. И якобы десантники многих людей забили насмерть сапёрными лопатками. Не верилось, но на съезде уже который день об этом орали. А третьего июня у Рустама сердце упало. Произошёл конфликт в Узбекистане. В Ферганской долине узбеки устроили резню турок-месхитинцев. Что это за турки такие, и почему они оказались в Узбекистане, Рустам не знал. Но от этого легче не было. Это же у него на родине, в нескольких часах езды от Ташкента. А докатится до Ташкента, и начнут там узбеки резать всех?
На этот раз уже информации было побольше, потому что произошло всё во время съезда. Там и так сплошным потоком озвучивались негативные, страшные, ужасные факты. Как будто огромную канализационную трубу прорвало. Ну и это до кучи. Гласность к этому времени уже давно была провозглашена, и по телевизору, правда через некоторое время, когда войска туда ввели, показали телесъёмки из Ферганской долины. Рустам как раз в триста шестнадцатой сидел. «Тихо», - заорал на пацанов, когда сюжет начался. Вот кишлак, типичный для Узбекистана. Вот разграбленные дома. Вот сожжённые. Трупы. Много. Один труп берут за волосы, и голова откидывается неестественно назад. Шея до середины перерезана… Брр!
Ну и что теперь нужно было делать? Как ехать в Ташкент для дальнейшей жизни? Тут ещё Левчук масла подлил: «Я, - говорит, - на сто процентов уверен, что в ближайшее время произойдут два глобальных события: объединение Германии и развал СССР». И так легко ему это говорить. Сам живёт в Московской области. Ему что есть этот Узбекистан, что нет. Да и мнение это расхожее: мы, мол, Россия, кормим эти отсталые республики, от себя отрывая. А без них нам только легче будет. А то, что, допустим, в том же Узбекистане два с половиной миллиона русских останется национальным меньшинством среди семнадцати миллионов узбеков, и что им при этом - кронты, это кому интересно? А Рустам знал, что это такое, представлял.
Узбеки - не злой народ, не вредный. Гостеприимный очень. И к русским нельзя сказать, что плохо относятся. А если русский человек узбекский язык знает, большим уважением пользуется. Но живут русские и узбеки, хоть и на одной там земле, в одних городах, но раздельно. Разные у них культуры и менталитеты. Узбеки всегда плотными общинами держатся, семьями, кланами. Например, подъезд в жилом доме в Ташкенте, где узбекских семей нет. Русские, украинцы, татары, евреи, корейцы, армяне. Тихо и спокойно в подъезде. Стоит местной семье появиться – сразу шум, гам. Человек по двадцать у подъезда всегда толпится. Заходят, выходят, дверь в квартире не закрывается.
Мальчишки - узбеки всегда большими толпами ходят. И если русские пацаны по дороге им попадаются, особенно, когда не на центральных улицах, а где-нибудь в махалле, часто деньги у них отбирают и избивают. Такая у них бравада: узбек над русским всегда должен верх взять. А русскоязычные никогда там в большие кучи не сбиваются и никогда друг друга не поддерживают. Нет общины, - каждый сам по себе.
Не местному кадру в Узбекистане трудно во многих местах карьеру сделать, а если республика станет самостоятельной, вообще все пути будут закрыты. К тому же государственным станет узбекский язык, а его мало кто из русскоязычных знает, а главное – никто не стремится овладеть. Так что очень и очень неуютно будет там русским, если Союз развалится. Но не хотелось, чёрт побери, в это верить. Да нет, не случится этого. Такая держава. Полмира в руках держит. Нет, нет.
Но стоит всё-таки подумать над вариантом – остаться в Москве.
- Рустам, здравствуй.
Наташа стояла перед ним хрупкая и красивая.
Никогда он её такой красивой не видел. Новое голубое платье выгодно подчёркивало достоинства фигуры. Накрашена со вкусом. Скромно руки с сумочкой держала за спиной. А главное - что-то внутри таила. Всегда была загадочная, а сейчас особенно. А он и не заметил, погружённый в своё, как она подошла. Но ведь и не договаривались они сегодня встретиться.
- Здравствуй, красавица моя! – Рустам поцеловал её. Руки в грязных рукавицах в стороны развёл, чтобы не дотронуться и не испачкать.
Наташа ответила на поцелуй тоже как-то особенно.
- Ты скоро освободишься?
- Да я уже заканчиваю. Мусор осталось собрать.
- Я посижу на скамейке, тебя подожду.
- Что-то случилось, солнышко?
- Нет, простоя я очень сильно тебя хочу.
- Уааау! Ну его, мусор. Пошли скорей.
- Нет, ты доубирайся. Десять минут я ещё выдержу.
С чего это Наташа, с которой последнее время все не клеилось, вдруг так его захотела, он спросить не успел. Когда пришёл из душа, она открыла ему дверь совсем голая. Благо, в это время никого в комнате не было, соседи отсутствовали до вечера. Бывает хорошо с девушкой, бывает очень хорошо, а бывает рай. Сегодня она все сделала сама, и даже то, чего он от неё не ожидал. Сегодня она была полностью для него.
А потом, когда всё закончилось, когда уже оделись, долго сидела у него на коленях и целовала, целовала. А он забылся от счастья, и уже вылетел из головы этот вопрос. Опять раздел её, и снова всё повторилось.
Но всё на свете кончается. Закончился, оказывается, и их роман в тот день.
Одевшись второй раз и приведя себя в порядок, Наташа подошла к Рустаму, положила руки ему на грудь.
- Мне было очень хорошо с тобой… - начала, а у самой комок к горлу подкатил.
Рустам понял. Не перебивал. Но дыхание перехватило.
- Мне было очень хорошо с тобой. И я тебе за всё благодарна. Но это наша последняя встреча. Не звони мне больше, пожалуйста, и не приходи. У меня есть другой. Пожалуйста! И прости меня…
«Молодец, как держится», - подумал Стерхов, а сам тоже чуть не плакал.
Всё уже сделала, всё сказала, а уйти не могла. Подняла на него мокрые глаза.
- Ну скажи мне что-нибудь.
«Это уже хуже. Хочет услышать, что я люблю её и не хочу терять», - почувствовал Рустам: «Сейчас стоит только начать, и конца не будет. А отношения не спасти». Он обнял её и произнес, едва находя приемлемый тон:
- Мне тоже с тобой было очень хорошо. Но раз ты так решила, пускай так и будет.
Секундная пауза. Наташа отстранилась и, не глядя на него, вышла из комнаты. Рустам лбом уткнулся в дверь, давя в себе порыв побежать за ней, и так стоял чуть не полчаса, пока его Крутов дверью не шибанул в лоб. А на тумбочке остался кусочек от кассеты из-под пастинора…

До этого девушки Рустама не бросали. И хотя он где-то уже был готов и, возможно, сам бы скоро пошёл на разрыв с Наташей, но за живое задело. Ему предпочли другого! Ему, такому хорошему! И чем же это он её не устроил? Видный парень, образованный. Внимания столько ей уделял. И красиво как ухаживал. Денег никогда не жалел, кучу подарков сделал. А главное - он ведь её первый мужчина. От первых разве так просто уходят? И он же никогда, ни одним словом не дал ей понять, что она для него – проходной вариант. Всё время Наташечка, лапулечка, кисулечка. А она так просто и жёстко… Но всё-таки переживала тоже. И сильно.
А может, позвонить ей сейчас? И прилетит. Кинется ему на шею. И будет прощения просить. Сидит же, наверное, локти кусает. Позвоню! И уже спешил к телефону – автомату, что перед входом в общежитие. Не мог так просто перенести, что отломилась от него эта плодоносная живая ветвь, которую прививал и лелеял так старательно. Подойдя к автомату, подумал, что могла Наташа до дома ещё не доехать. Да и домой ли поехала? И просила же не звонить (но это они всегда так). Да и двушки нет, и очередь у телефона. Замялся, засомневался, и стоял перед общежитием, погруженный в себя.
Вдруг сзади ему глаза руками закрыли. Вздрогнул от неожиданности. Сердце заколотилось. Старый детский трюк – подкрасться сзади, руки на глаза положить. Отгадай, кто? Первая мысль – только близкий человек может так прикалываться, малознакомый – не станет. Свои руки поднёс к этим загадочным ладоням. На пальцах ногти длинные, женские. Ага, значит вернулась, не смогла так просто уйти. И уже в лёгких образовалось, через горло прошло, только кончиком языка успел зацепить и назад запихнуть: «Наташа!» Что-то в последний момент остановило. Снял ладони с глаз, повернулся. Марина!
Она-то и нужна была ему.
- Мариша!
Кинулись друг другу в объятья.
- Не смогла до завтра дотерпеть.
- Мариша, я так соскучился.
Вот мужики гады, да? Соскучился он! Стоял, страдал по другой. И не помнил даже, что есть такая Марина. А увидел – только она ему и нужна. Соскучился!
Но порыв его был искренний. И правда, никто ему сейчас не нужен был кроме неё. Поцеловал в губы - как будто в душу влез.
- Пошли. Ты как добралась? Не заблудилась?
Вахтёрша вылупилась, но промолчала. Два часа назад Стерхов другую к себе провёл. Не успела она уйти, как эта теперь. А Рустам, поднимаясь по лестнице, думал: «Как бы не опозориться. Никакого ведь желания нет. Только что три раза... Да и придти уже может скоро кто-нибудь из соседей».
Зашли в комнату. А в комнате - бардачокс такой подозрительный. Хорошо, постель заправил. Но атмосфера недавнего греха в воздухе ещё висела. Марина обвила его шею руками.
- Соскучился, говоришь? А что это у вас духами пахнет?
- Это, наверное, одеколоном. Я после бритья пользуюсь. – с замиранием сердца начал выкручиваться Рустам.
- Так, посмотрим, что за одеколон.
 Марина повернулась к тумбочкам, на которых стоял магнитофон, громоздилась куча кассет, валялись журналы, разная мелочь. Одеколона там не было. Но зато был, вырезанный ножницами, кусочек от кассеты из-под пастинора.
- Не мог убрать, два дня уже лежит… - начала она и осеклась. – Это не мой, тот я с собой забрала. – и, схватив сумочку, выбежала.
«Господи, что за день такой», - Рустам побежал за ней после пятисекундной паузы, во время которой лихорадочно соображал, что же врать. Может быть рассказать всё как есть: «Да, была у меня девушка. Но сегодня мы с ней объяснились и расстались… А на последок потрахались хорошенько». Нет, так не пойдёт. Бежал по коридору и пробежал учебную комнату. А Марина стояла там, отвернувшись к окну. В учебке двери стеклянные, в последний момент краем глаза заметил её и вернулся.
- Мариша, солнышко! Ну что ты? Что ты такое подумала?
- Уйди от меня! Не прикасайся!
И тут спасительная мысль пришла.
- Слушай, ты не забывай, что я не один в комнате живу.
- Да? А почему пастинор на твоей тумбочке лежит?
- Потому, что у меня кровать полутораспальная. А у остальных – узенькие, железные. Вот все и трахаются на моей.
Цветкова повернулась к нему заплаканным лицом.
- Какой находчивый. И кто это у вас там такой ловелас? Женя? Или этот рыжий?
Назвать ловеласами Погорелова и Левчука было бы, действительно, смешно.
- Нет, у нас ещё четвёртый есть. Ты его не видела.
«Ах, зачем я так неудачно соврал? - спохватился Стерхов. - Когда она увидит Кефира, сомневаться даже не станет». Но менять что-то было уже поздно.
- Это он сегодня девушку свою приводил. И нас попросил не приходить до четырёх. Ты же видела, я стоял, выжидал внизу. Ну что ты, успокойся. Ты у меня одна. Одна, слышишь?
Осторожно обнял её. Вроде, не сопротивлялась. Стояла, шмыгая носом.
- Ну, успокоилась? Пойдём?
- Нет, не хочу я в комнату. Пойдём куда-нибудь в другое место.
«Ну и славно», - подумал Стерхов, и от сердца его отлегло.
Вышли на улицу. Шли молча вдоль общежития, потом вдоль магазинчиков. Так получалось, что по направлению к остановкам шли. А там что? Посадит её на трамвай, и она уедет? Утешать её сейчас или продолжать выяснять отношения Рустам чувствовал, что не нужно. Нужно было как-то отвлечь. В кино предложить?
- Слушай, - пришла в голову удачная мысль, – хочешь я тебя в одно место свожу?
- Что за место? – Цветкова недовольно смотрела себе под ноги.
- Пойдём.
Он взял её под руку и повернул в другую сторону.
- У нас тут выставка работает. Студенческая. Пойдём, посмотрим.
Марина не возражала, но и не спешила соглашаться. Нужно было показать своё разочарование, недовольство и обиду. Верить или нет Рустаму, она ещё не решила. Скорее нет. Но если сейчас уйти, может на этом всё и закончиться. А она этого не хотела. В конце концов, у них сейчас у обоих переходный период. У него, наверное, есть ещё девушка, ведь не был же он один. Но раз с Мариной завёл отношения, наверно её предпочитает. Но со старой не может так сразу расстаться. И Марина могла бы сейчас продолжать отношения с Пашей, если бы он не был такой скотиной. Главное, чтобы, если у них всё хорошо будет, та вторая отпала побыстрей. Нужно отбить его у неё. А может он и не врёт? Это можно со временем проверить. Но сейчас нужно подольше подуться, чтоб он не подумал, что она всё и всегда будет ему прощать. Слишком она явно выражает свои чувства. Вот сегодня сама приехала, хотя не договаривались. На шею бросилась. А парней нужно под прохладным душем держать. Иначе они начинают много мнить о себе, и это бумерангом по девушкам же и ударяет.
А он влёк её куда-то мимо своего общежития.
- Где у вас эта выставка?
- В башне.
- Где?
- В башне. У нас так вон та общага называется. Вон та, видишь?
Над деревьями и другими зданиями торчала высотка примерно такого вида, как общежитие Марины в Кооперативном. Там жили самолётчики – первый факультет. Там, на втором этаже, в помещении красного уголка развернули студенты в этом году ежегодную весеннюю выставку своих художественных работ. Называлась она «Керамический бампер». Родоначальниками её были студенты – общежитийцы шестого космического факультета, где учился Рустам. И раньше устраивалась выставка в их общаге. Но в этом году красный уголок там, с разрешения коменданта, был занят ушлыми предприимчивыми ребятами под видеосалон. Романтические настроения периода ранней перестройки, когда наблюдался всплеск неформальной творческой активности в стране, в Московском авиационном и в его студенческом городке, уступал место зарождающейся эпохе волчьего капитализма. И то, что коммерческий видеосалон вытеснил творческие проекты из красного уголка – это был характерный симптом.
В том году ещё перехватил первый факультет из ослабевших рук шестого падающее знамя молодёжной культуры. Но это был последний «Керамический бампер». Буквально на глазах мысли студентов перетекали из сферы: «А чем бы заняться интересным?» в плоскость: «А как бы срубить побольше бабок?». И скоро все красные и другие уголки студгородка заполонят видеосалоны, а затем магазинчики и ларьки.
Но в тот год ещё ощущалась инерция недавнего прошлого. В Москву съезжалась учиться, в основном, самая активная, самая способная молодёжь со всей страны: все, кому пассионарный зуд не давал сидеть на месте, а гнал, гнал и бросал в кипучую жизнь столицы. И в этой массе много было таких, чьи интересы не ограничивались только лишь учёбой, пьянками и сексом. Полно было художников, музыкантов, поэтов, даже скульпторов. Занимались выжиганием по дереву, бальными танцами, художественным вышиванием, изготовлением моделей, съёмкой фильмов и ещё чем только не занимались. И всё это требовало публикации, своего зрителя и ценителя. Вот и организовалась стихийно выставка «Керамический бампер».
- На выставку. – сообщил Стерхов вахтёрше, и они поднялись на второй этаж.
В небольшом помещении, но уютном, были расставлены столы, на которых предъявлялись посетителям поделки из дерева, камня и металла, всевозможные коряги в виде змей, драконов (крылья из морских раковин) и русалок, модели самолётов, кораблей и танков. Композиция «Металл» - группа уродцев из пластилина со вскинутыми вверх руками. Руки были обычными алюминиевыми вилками с загнутыми двумя внутренними зубьями. Цепко был схвачен истеричный жест металлистов. Довершала этот интересный ряд спутанная в большой бесформенный клубок лента для катушечного магнитофона. Композиция называлась: «Взяли послушать».
На стенах висели картины. Два пейзажа, в одном из них Рустам узнал живописный уголок парка Покровское – Стрешнево, где у маёвцев проходила физкультура. Две портретные работы. Авторы обоих были Рустаму известны. На одном – красавица Надя Сычёва. Художник – Коля Поляков. Эта удивительная пара училась на шестом факультете и проживала в общежитии. Другой портрет назывался «Мыслитель». Хотя подписан он был одной фамилией: Антон Полунин, но Стерхов знал, что авторов двое. Портрет был чёрно-белый и представлял собой вариацию на тему известной одноимённой древней статуи. Во весь довольно большой холст красовалось мужественное лицо, опирающееся подбородком на такой же мужественный кулак. В глазах застыла напряжённая мысль. Красивые правильные черты, интересные полутени. Но картина ничем бы не была примечательна, если бы не одна деталь. Под левым глазом у мужика красовался большой жёлтый фингал неестественной звёздообразной формы. Очертания фингала выходили за пределы лица острым концом звезды, указывающим ввысь, как бы на недосягаемые высоты мысли. И это придавало всей картине законченность и остроту. Лицо завораживающе притягивало взгляд.
А дорисовал этот фингал Джон Волков. Придя как-то к своему другу Полунину и не застав его, он узрел портрет, стоявший наполовину задвинутым за шкаф. А поскольку Джон где-то и сам был художник, его при взгляде на картину охватило вдохновение, и он чётко вдруг увидел, чего в ней не хватает. Не долго думая, Волков схватил краску (подвернулась жёлтая), кисть и несколькими уверенными мазками закончил портрет. Полунин потом, конечно, бился в истерике, но пацаны одобрили.
И вот портрет был предъявлен публике.
 Остальные же картины были выполнены в стиле кубизма, абстракционизма и сюрреализма. Из них одна, под названием «Жизнь», особенно заинтересовала Рустама. На ней было изображено кольцо Мёбиуса, похожее на трёхмерный знак бесконечности, по которому в одну сторону ползли несколько муравьёв. Подразумевалось, что муравей один, просто он по мере продвижения, проползал сперва по одной стороне ленты а сделав оборот – уже по другой, демонстрируя парадокс кольца.
Кроме картин присутствовали фотографии. В основном в них застыли для истории различные моменты студенческой жизни: общага, студенческие отряды, лекции, экзамены (а ведь проносить на территорию института фотоаппараты было строжайше запрещено). И была ещё большая серия фотографий, посвящённая приезду в МАИ Ельцина. Тогда шла предвыборная компания на Съезд народных депутатов, и он, как кандидат, выступал в маёвском ДК.
Стерхов в тот раз впервые увидел такое массовое неформальное проявление интереса к политическим событиям. Раньше, чтобы народ согнать на какой-нибудь митинг, или собрание партийным профсоюзным и комсомольским органам нужно было на народ надавить и пригрозить, например, проблемами во время сессии. В тот раз власти никого никуда не гнали. Наоборот, им хотелось, чтобы на опального Ельцина никто не пришёл. Поэтому никаких афиш и объявлений заранее сделано не было, и в общаге никто про приезд Ельцина не знал. Первое, что в связи с этим увидел Стерхов – военный «Газон» для перевозки людей, в одном из переулков, выходящих к площади перед ДК МАИ. Около «Газона» нервно курили несколько бойцов ОМОНА с автоматами. Пройдя дальше, Стерхов обнаружил, что в следующем переулке стоит автобус также набитый омонавцами.
Придя в общежитие, он рассказал об этом парням. Оказывается, другие видели ещё и третий автобус притаившийся со стороны строящегося институтского корпуса.
Потом пришёл Иван Козлов – народный активист - и сообщил, что через час начнётся выступление Ельцина в ДК. Парни приняли к сведению, но особого интереса не проявили, потому что политикой не интересовались, кроме, пожалуй, Стерхова. Но через час вынуждены были заинтересоваться, так как со стороны площади стали доноситься крики и шум толпы, которые всё усиливались. Потом полпа стала скандировать какое-то слово, которое они никак не могли разобрать. Из их окон ничего видно не было, поэтому заинтригованные Стерхов, Погорелов и Крутов вышли на площадь. Толпа была приличная: тысячи, наверное, полторы. И орали, оказывается, слово «трансляцию». Не сразу, но дошло, что жаждет народ услышать, что там внутри говорят. Как ни странно, звук скоро включили. И понеслась байда, которая тогда была всем так нова и интересна, и от которой через год уже блевать хотелось.
Фотографии с той встречи, сделанные, в основном, в зале (но и толпа присутствовала, и омоновцы) были развешаны сейчас в отдельном уголке на выставке «Керамический бампер».
Марина, казалось, с интересом осматривала экспонаты и, видимо, отвлеклась от недавнего инцидента. Стараясь подмаслиться к ней и загладить свою плохо скрытую вину, Рустам нежно обнимал её за плечики, гладил женственные ручки и услужливо давал пояснения по поводу знакомых ему работ. На вопрос:
- Как тебе это всё нравится?
Марина ответила:
- Да, у вас тут поинтересней ….
В какой-то момент Рустама привлекли доносившиеся из соседнего помещения звуки, сразу задевшие за живое. Настраивали электроинструменты и аппаратуру. Постанывали фузом подтягиваемые гитарные струны, урчал бас, раздавался сухой кашель барабанов. Стерхова как верёвкой потянуло туда: а что за группешник? Оставив всё ещё дующуюся Марину, Рустам просочился в полуоткрытую дверь. Ба, Генка Соколов! Вадим Ильшин!
- О, Рустам!
- Привет, Геныч! Вадим, здорово! Вы здесь, значит, теперь?
- Да вот, приткнулись. В ДК нас так и не пустили.
Волна томящей зависти нахлынула на Стерхова. Ребята вот репетируют, не бросили, а он…
Дело в том, что с полгода назад в своём общежитии они организовали группу. Генка Соколов тогда замутил, бросил кличь. Вывесил объявление на входе: томимые творческими муками, давайте создадим команду. Красный уголок пустует.
Рустам со Славиком Лебедевым мгновенно откликнулись. Состоялась историческая встреча. Оказалось, Соколов довольно хороший соло гитарист. Лабает импровизацию на любую тему с закрытыми глазами. А главное – электрогитара своя. Стерхов тоже неплохо на гитаре играл, но на акустической, аккомпанировал себе. То есть - ритм гитарист. Также и Лебедев. Но столько гитаристов не нужно группе. Славик тогда вытащил флейту: это мой инструмент будет. Флейту ему недавно на день рождения подарили друзья. Простейшую. Славик самостоятельно, по приложенной краткой инструкции, стал её осваивать. И самое удивительное - через месяц он издавал уже осмысленные звуки на этом непростом инструменте.
Хорошо, свой флейтист – это круто. Но где взять остальных, а главное – инструменты и аппаратуру? Стерхов тут же принял решение купить электрогитару. И скоро осуществил его. Из средств, заработанных на производстве сахара и уборке метро, взял 350 руб. Столько стоила тогда лучшая гитара, которую в магазине музыкальных инструментов можно было купить. «Diamand» она называлась. За аппаратурой обратились в ДК. И, о чудо, из старого раздолбанного барахла, что на складе пылилось, им разрешили выбрать. Нашлись там микшерный пульт, усилитель с двумя парами колонок, бас гитара и ударная установка, правда не все барабаны в комплекте. Но и то, радовались как дети. Коменданта вынудили инструменты под материальную ответственность взять, иначе ДК не отдавал, и быстро всё в свой красный уголок перетащили. Не хватало микрофонов, но их сами купили – не такие дорогие. Оставалось найти бас гитариста, клавишника с клавишами и барабанщика. Вскоре нашёлся как - будто барабанщик. Прикольно, но это был Леша Барабанщиков. Посмеялись, посадили за установку. Послушали. Поняли: «Нет, Лёха, никакой ты не барабанщик, хоть и Барабанщиков». Он тогда бас-гитару в руки взял. Послушали и решили: порепетировать - потянет. Итак, четверо участников группы набралось, и все – самоучки. Никто нот не знает. Ну да и бог с ними. Полно примеров, когда оттарабанив семь лет в музыкальной школе, люди только и могут, что две или три мелодии корявыми пальцами набрать. А элементарный аккорд ля-минор не знают как на гитаре взять.
Имеющимся составом можно уже было репетировать. Самый главный вопрос – репертуар ещё в начале определился. Тут звезда Стерхова засияла. Он вот уже лет пять, с девятого класса сочинял песни. Долгое время это были неумелые сырые заготовки. И лишь здесь, в Москве, под влиянием творческой атмосферы столицы, Маёв и общаги, наслушавшись Диму Погорелова и потянувшись за ним, Стерхов стал выдавать одну за другой вполне сносные песни. Сперва они были бардовско-каэспэшного направления. Но в последнее время - как будто предчувствовал - он написал несколько вещей, которые требовали не одной только гитары, а уже целой группы. А когда начали группу создавать, Рустама посетило такое вдохновение, что за две недели он выдал песен почти на два альбома.
Голосов ни у кого не было. Но искать ещё и вокалиста даже в голову никому не пришло. Стерхов исполнял свои песни под гитару, почему же в микрофон не мог? Так и стал он лидером группы. И название он придумал – «Сад желаний». Как-то в один миг родилось. До этого долго думали и спорили, как назвать. А когда «Сад желаний» предложил – всем понравилось. Под это название он и титульную песню сочинил.
 Начали репетировать. Тут и клавишник набежал – Вадим Ильшин. Как раз каникулы зимние начались, так он смотался домой в Кишинёв и оттуда клавиши свои привёз. Не ахти какие, но играли. Вадим даже школу музыкальную закончил – все дела. Теперь у них настоящая группа была.
Сколько энтузиазма, какой творческий порыв! Репетировали почти каждый день. Через месяц четыре композиции готовы были. Ещё через месяц – семь. Задумали: двенадцать сделать и дать концерт. Здесь же, в красном уголке. Помещение довольно большое. Хотели приурочить к «Керамическому бамперу», который к маю ребята готовили.
И тут эта лажа случилась. Как-то на очередную репетицию ввалились к ним комендант, председатель студсовета и ещё двое с ними: Вася Лапшин, а второго Рустам не знал. Комендант и заявляет, что принято решение организовать в красном уголке видеосалон. Помещение, мол, будет переоборудоваться и им здесь репетировать нет никакой возможности. Они, естественно, - на дыбы. Скандал, ругань. Комендант гнёт своё. Пошли к директору студгородка. Он подтвердил, что да, принято такое решение. И аргументировал: видеосалон будет деньги давать на нужды общежития. А от вашей группы какой толк?
Соколов тогда опять объявление вывесил на входе. Так мол и так, гонения на искусство, у рок группы шестого факультета отбирают репетиционную базу. Музыканты просят придти на собрание и выразить своё негодование. Пришли несколько человек - те, кто керамический бампер готовил. Остальным, естественно, – по фигу. Наоборот, когда узнали про видеосалон, возбудились: «О, «Том и Джери» будут показывать, Арнольда Шварценегера». А комендант решительно действовала. Пришли в один день - а аппаратуры нет. Сдала обратно в ДК.
Так и умерла в зародыше группа «Сад желаний». Стерхову обидно было до слёз. Другие тоже расстроились, но не так. Для них это было больше развлечением. А Рустама подстрелили как утку - на взлёте. Парни какие-то варианты пытались решить. Ходили в ДК, просили там помещение. Пытались Стерхова растормошить. Но он впал в депрессию и замкнулся тогда. Лебедев и Барабанщиков тоже остыли к этому делу. А вот Соколов с Ильшиным бойцами оказались, не в пример Рустаму. Влились в другую группу, что в общаге первого факультета существовала. И вот они давали концерт на выставке «Керамический бампер». Но только на этом концерте другие песни другого лидера прозвучат.
Рустам стоял и переживал заново эмоции, изводившие его несколько месяцев назад. А в это время Марина подошла и встала позади, не доходя два шага. Держала дистанцию. Другой народ стал подтягиваться. А когда парни заиграли, помещение до отказа наполнилось студентами. Первую песню Стерхов внимательно слушал. Играли довольно прилично, хорошо успели отрепетировать. И голос у вокалиста приятный. Тема песни была социально-политическая.

Какого ты рода – племени?
Рост - сто восемьдесят, вес – семьдесят пять.
Член ВЛСМ, родители русские.
Отец спился, а мать -
Полная женщина с полными сумками
В полном трамвае, а рядом
Полные женщины с полными сумками
Полные жизненным ядом…

- Пойдём отсюда, – Стерхов потянул Марину к выходу, когда песня закончилась.
- Почему? Давай послушаем.
- Пойдём, пойдём, лапочка. Пойдём, моя хорошая.
Вышли на лестничную площадку. Рустам крепко обнял Марину, прижал к себе.
- Ты прости меня…
- Я люблю тебя, – вдруг неожиданно для себя произнесла она, – Люблю…

 ЁЁЁЁ

А лето томилось. Лето цвело. Каждый день появлялись на городских кустах, деревьях и травах новые бутоны, бутончики, неброские кисти цветов. Цвёл жасмин, цвели одуванчики. Сирень превзошла себя, раскидывая уставшему глазу великолепный душистый ковёр. Тополиный пух не прекращал свой ажурный полёт над Москвой. А ночи были такие густые и терпкие. Рустам очень любил это время в Москве - конец весны, начало лета. После серого зимнего уныния природа торопилась наверстать своё. В Москве не как в Ташкенте. Там весна более растянутая и оттого ленивая. У природы есть время не спеша проснуться, потянуться, зевнуть и осмотреться. Там деревья начинают цвести ещё в марте. И весь апрель потихоньку, неторопливо распускается листва. В начале мая солнце такое ласкающее и приятное, что хочется сесть на скамейку и посидеть под ним полдня, слушая шум новорожденной зелени.
В Москве всё не так. Ритм жизни совсем другой, на скамейке не засидишься. Все бегут, торопятся, толкаются, заглядывают в свои записные книжки, сверяются с планом на день. И природа не позволяет себе расслабляться. За какие-то две недели в мае всё распускается и расцветает. Отвлечёшься немного на свои мысли, глядь, а берёза, что под окном, стоит уже вся зелёная и серёжками трясёт: «Вот я какая».
Рустам шёл по улице и блаженствовал. Наслаждался хорошим настроением. Была суббота, рабочая неделя закончилась. Кефир с Левчуком уехали. Погорелов сказал, что тоже не придёт. Славик Лебедев так и не осилил себя, не пошёл на свидание с Ларисой и Олей. А теперь он вместе со всей мужской частью пятого курса убыл на сборы. Заканчивалась «война» - военная кафедра, длившаяся три долгих года. И сборы венчали эту изнурительную часть учебного процесса. Стерхов же был комиссован ещё в восемнадцать лет по причине случившейся с ним в детстве травмы позвоночника. И поэтому он военную кафедру не посещал и сейчас был не на сборах, а направлялся в кинотеатр «Варшава», что рядом с метро Войковская, на свидание с Мариной. Решили в кино сходить на фильм «Кин дза дза» (название интригующее).
Купив в кассе два билета на хорошие места, Стерхов стал ждать Марину около входа в кинотеатр. Прошло пятнадцать минут, а она всё не шла. Ещё через пять прозвенел звонок, но Цветкова не появилась. Подождав ещё немного, Рустам успел продать билеты парочке, забежавшей перед третьим звонком в кассу, и отправился обратно в общежитие. «Начинается», - думал он нервно: «Не успели познакомиться, она уже фортели выкидывает. Небось специально опоздала, чтобы цену себе набить».
Подошёл к остановке, а Цветкова из трамвая выходит. И не одна, а с Инной. Обе расстроенные. Марина сразу кинулась к Рустаму.
- Что случилось?
- Нас ограбили.
- Как ограбили?
- В общежитии комнату обчистили, пока мы утром в магазин ходили.
- Да ты что! Бедненькие, – куда всё раздражение Рустама подевалось? – Много украли?
- Много. Новые вещи все. Костюм мой такой классный польский. И сапоги. И плащ гэдээровский. Ходить теперь не в чем.
Марина расплакалась. Рустам сочувственно гладил её по голове, прижав к себе.
- Ну, не переживай так. Главное – сами целы невредимы. Что теперь будем делать? На фильм уже опоздали.
- Нам бы поесть где-нибудь. С утра ничего не ели. Милиция нас допрашивала. И ещё, можно мы у тебя переночуем сегодня? Не хочется к себе возвращаться. Марина потихоньку успокаивалась.
- Не вопрос. Как раз сегодня все разъехались.
Подошёл трамвай, доехали до Маёв. Рустам сводил девушек в «Ледокол», потом провёл небольшую экскурсию по студгородку. Заодно посмотрели, что будут показывать в расплодившихся за последнее время видеосалонах. Стерхов уговорил сходить на «Стену» - экранизацию известнейшего альбома «Пинк Флойда». Через сорок минут фильм начинался, и это время они потратили на беспечное сидение на скамейке и болтовню ни о чём, во время которой Рустам старался отвлечь девушек от полученного стресса.

 ЁЁЁЁ

На следующий день, в воскресенье, покормив девушек в буфете завтраком, Стерхов проводил их домой. Вчера они сообщили, что скорее всего их выселят из общежития. Мест на всех не хватает, а у коменданта к ним накопилось слишком много претензий. А вчерашняя кража и связанная с ней суета, хотя их вины в этом нет, может стать последней каплей. Тогда Рустам, не колеблясь, предложил Марине, пока не найдёт жильё, пожить у него. Благо, скоро заканчивалась практика у Левчука с Кефиром, да и погореловская Анюта со дня на день должна была вернуться. А Рустам планировал всё лето провести в Москве, так что на два месяца Марина жильём была обеспечена.
И она уехала с мыслью о таком переезде. Нужно было ей самое необходимое из вещей к Рустаму перевезти, остальное пристроить в камере хранения, или ещё где-нибудь. Правда, оставалась ещё небольшая надежда, что девушек в общежитии оставят. Договорились, что в любом случае Марина вернётся вечером.
Весёлый и лёгкий, Рустам зарядил в магнитофон кассету с «Кино» (не устаревали песни) и уже собрался завалиться на кровать с книжкой Хемингуэя «По ком звонит колокол», как вдруг с улицы позвал его Сева Быковский. Выглянув из окна, Рустам договорился с Севой, когда тому приходить переписывать с проигрывателя пластинку группы «Круг». Группа так себе, но Быковскому она почему-то нравилась. И в конце разговора Стерхов увидел со своего третьего этажа нечто ужасное. Из-за угла общежития показалась Татьяна.
Последние две недели за суетой и плотностью событий он и думать о ней забыл. А ведь сегодня воскресенье. Она должна была ещё вчера приехать. Боже, как хорошо, что этого не произошло. Но и сегодня что же с ней делать? Не открыть? Она вроде бы его не успела заметить, так быстро он юркнул в комнату. Но тогда она будет его ждать и искать по общаге. Ещё встретится с Мариной, если та пораньше приедет. Что же делать? Поднаторевшая в последнее время в таких ситуациях умственно-логическая его половина быстро нашла выход: «Хватай чемодан, и делай вид, что собираешься сегодня уезжать в Ташкент. Буквально через три часа самолёт. Как только зайдёт, берёшь её за руку, и мчитесь на аэровокзал».
Что ж, классная придумка. Рустам быстро вытащил из шкафа свой жёлтый чемодан. Он уже был набит зимними вещами, которые летом не нужны. «Тяжеловат», - подумал Стерхов и быстро выгреб половину вещей обратно в шкаф. Поставил открытый чемодан на стол. Сверху бросил две летние рубашки, одеколон, бритвенный станок, зубную щётку, полотенце. Вытащил из тумбочки и положил на видное место паспорт. Осмотрел себя в зеркале. Прикид вполне дорожный: джинсы, тёмная майка.
В дверь тихонько постучали.
- Да - да! Войдите! – прокричал Рустам, метнувшись к чемодану и изображая кипучие сборы.
- Здравствуй, Рустам.
- Танюша, солнышко, здравствуй. А я тебя вчера ждал. – Радость на лице Стерхова была как настоящая.
Таня стояла робко, как будто чем-то была сконфужена. Но выглядела великолепно. Зёлёное платье под цвет глаз идеально подогнано по фигуре. Тщательно выкрашенные волосы уложены в аккуратную причёску. Поцеловались в губы.
- Что же ты вчера не приехала? А я сейчас домой уезжаю, в Ташкент.
- Как уезжаешь? Ты же не собирался.
- Да передумал, надо съездить. Там ремонт затеяли, попросили приехать помочь, – на ходу выдумывал Стерхов.
- Так ты прямо сейчас уезжаешь? - Таня чуть не плакала.
- Да, солнышко, – Рустам стал целовать её, чтобы не задавала больше вопросов, и возбудился. – Полчаса ещё есть в запасе. – шептал он, задирая зелёное платье.
Через час они бежали по направлению к трамвайной остановке. Стерхов с дурацким жёлтым чемоданом в руке. Навстречу попался Крутов, и как Рустам ему ни подмигивал, ничего, остолоп, не понял и чуть всё не испортил своими расспросами. Стерхов чуть не рукой ему рот заткнул.
- Не надо меня провожать, – на ходу уговаривал Таню Рустам. – Сейчас выйдешь на Соколе и поедешь на вокзал, ладно?
Девушка надулась.
- Я очень тороплюсь и нервничаю. Давай не будем спорить, – продолжал Стерхов с напором.
Если бы она проводила его до аэровокзала, пришлось бы ещё на автобус до Домодедово садиться и недешёвый билет покупать. Поэтому на Соколе он чуть не силком выпихнул Татьяну из трамвая, при этом, однако, стараясь быть ласковым. Девушка как будто ничего не заподозрила.
Проехав ещё две остановки, Рустам вышел и пересел на встречный трамвай. «Надоело, однако, суетиться», – думал он, сжимая на всякий случай в руке дежурный, пробитый позавчера, талон: «Пора завязывать раздваиваться и растраиваться». Подъезжая к Соколу, он стал сканировать глазами толпу перед станцией метро, и не зря. Татьяна стояла около самой трамвайной линии с отсутствующим взором.
- Чёрт, – выругался Рустам ныряя под сиденье. – Решено, завязываю.

ЁЁЁЁ

Он закрыл дверь на замок. Старая, раздолбанная дверь старого общежития.
- От этого звука я уже почти кончаю, – пропела Марина.
Он открыл и ещё раз закрыл, чтобы подразнить подругу.
- Иди же скорей!
Марина полулежала на кровати. Платье было приподнято и открывало круглые колени. Ножки вытянуты, красивые ступни - в одну линию с лодыжками.
Если бы Рустама спросили: «Чем непременно должна обладать женщина, чтобы тебе понравиться?» – он бы, не задумываясь, ответил: «Стройными ногами». Это возбуждало его сразу. Особенно, если бёдра и то, что повыше, были необходимой полноты и формы. С этим у новой подруги Рустама как раз было всё в порядке.
Красива ли Марина, нельзя было сказать определённо. Но несомненно, она была сексапильна, а это посильнее действует на мужчин, чем просто красота. И большую часть этого качества ей придавала улыбка. Откинутая назад голова, большие полуприкрытые глаза, в которых - ожидание, и эта сексапильная улыбка. Хотел бы он, чтобы она улыбалась так только ему. Уж очень откровенно.
Марина уже неделю жила у него. Ей всё-таки объявили, что лишают места в общежитии. И сейчас она занималась тем, что подыскивала себе новое жильё. После практики объезжала знакомых, вместе с Инной, которую тоже погнали, выискивала варианты в дачных посёлках под Мытищами. Пока безуспешно.
Вернувшись из очередной поездки уставшая, она полулежала на кровати. Рустам положил руку на внутреннюю часть её бедра и медленно повёл вверх.
- Замок тебя возбуждает?
- Ну, звук этот. Я после него всегда столько удовольствия получаю от тебя, - зашептала девушка, приникнув губами к его уху. - А ещё одеколон твой.
Любовники очень нравились друг другу. Секс приносил им радость и полное удовлетворение. Знакомство их длилось каких-то три недели. Чувства ещё не потеряли остроту новизны, и в то же время, между ними возникла такая близость и теплота, что они уже не могли долго быть в разлуке. Они с нетерпением ждали каждой встречи, и всё, что предвещало её, вызывало нервный трепет возбуждения. А звук закрывающегося замка был предвестником удовольствия, которую они должны получить в течении ближайшего получаса. И уже один только запах его одеколона, оказывается, приводил её в экстаз. Он потом много раз пользовался этим и, чтобы погасить ссору, или просто вывести её из плохого настроения, приближался к ней так, чтобы она могла почувствовать этот запах. И на всю жизнь Рустам запомнил его название: «L, ORENTAL», Москва – Париж, совместное советско-французское производство, один из первых вестников хлынувшей в последующие годы в страну западной парфюмерии.
«Марина! Мариночка! Откуда взялась ты? Какой ветер пронёс твоё имя сквозь шумный поток событий студенческой жизни, сквозь череду близких и случайных подруг? Кто наградил меня ?» – Так мог думать Рустам. Но не думал он тогда ни о чём. Просто любил молодую женщину, доставлял ей удовольствие и сам блаженствовал.
- Солнышко моё, сладкая моя девочка! – и дальше не так банально. - Ты одна в мире такая хорошая, одна ты меня радуешь. Это для тебя деревья растут, для тебя облака по небу плывут. И я для тебя. Нежно-нежно зацелую, а потом возьму на руки и унесу туда, где счастье.
Говорил так, а сам не понимал ещё, что это и есть счастье: одно из немногих редких его мгновений. Молодость, лето, любовь и свобода сплелись в этот прекрасный венок. Молодость ещё свободна, поскольку не предъявили пока на неё права ни семья, ни работа. И лето свободно: позади нудные занятия и жуткая сессия. И любовь свободна. Ещё вчера никому в отдельности не принадлежавшие, они не спешили расстаться со своей независимостью. Продлится это недолго. И уже завтра, такова жизнь, одна половинка счастья - любовь тихо и незаметно начнёт пожирать другую, такую же бесценную – свободу. И пожрет. И умрут обе. Ну и счастье, конечно, умрёт.
А пока Марина плакала. Плакала как раз от счастья.
- Ну что ты, маленький? Что ты?
- Мне только мама такие слова говорила.
Он обнял её, стал целовать мокрые глаза и щёки, шею, потом, сняв осторожно платье и лифчик, – нежные розовые соски. Марина перестала плакать, закрыла глаза, погрузила пальцы в его нестриженую шевелюру и развратно нараспев прошептала:
- Хочу тебя.
Но прелюдия ещё не закончилась. Рустам несколько раз нежно погладил тёплое влажное место, затем повернул девушку лицом вниз и стал целовать затылок, шею медленно опускаясь всё ниже. Марина застонала. Дойдя до соблазнительной, не тронутой ещё лишними отложениями попки, Рустам с удовольствием впился в неё зубами. Марина взвизгнула. Но Рустам уже двигался дальше. Особое наслаждение ему доставляло целовать её стройные ноги. И он уже знал, что на коленном сгибе, в ямках у неё находится эрогенная зона. Поэтому и целовал это место долго и по-разному, пока Марина не взмолилась:
- Не могу больше, умру сейчас.
Тогда Рустам снял с неё трусики и, чуть-чуть приподняв, медленно вошёл в неё сзади. Они застонали, и поддаваясь нарастающему чувству наслаждения, стали двигаться в едином ритме.

 ЁЁЁЁ

Четыреста семнадцатая группа факультета космонавтики, в которой учился Женька Левчук, проходила практику на Научно - производственном объединении имени Лавочкина, что расположено в городе Химки. Нуднейшее это дело – летняя практика на заводе. Когда на улице такая весёлая погода, солнце с неба улыбается, птицы взахлёб истории рассказывают, нужно переться за тридевять земель, в Подмосковье, в пыльные заводские корпуса, и там просиживать целый день, целый чудный, Богом дарованный день. И ладно бы, если занимались там чем-то путным. Но уже второй год была эта дурацкая практика, и второй год Серёга недоумевал, как всё бестолково организовано.
В первый день все группы проходили инструктаж по технике безопасности, пожарной безопасности и режиму предприятия. Во время этих инструктажей их пугали: сколько на заводе человек сгорело, скольких на токарный станок намотало и т. д. Это ладно, это нужно. Затем их разводили по цехам и закрепляли там за кураторами – местными работниками, обычно за начальниками техбюро, или ведущими инженерами. Они должны были обеспечить процесс познавания студентами производства. Хорошо, если куратор попадался ответственный, с чувством долга. Такой первые два – три дня ещё пытался что-то ребятам втолковать, что-то бубнил про автоматизацию сварочных процессов и станки с числовым программным управлением. Но и такого надолго не хватало. Вскоре он просто указывал на длинные шкафы с пухлыми жёлтыми папками технологических процессов: вот, мол, берите, изучайте. Сам же скрывался за хлипкими дверями своего кабинета: типа, без вас работы невпроворот.
Покинутых же студентов при одном взгляде на руины бумаг начинала душить зевота, которая быстро передавалась всем сотрудникам технологического бюро. Может это и нужно – вникнуть, разобраться, как тут всё организовано. Может это крайне необходимо будет в работе. Но не варили мозги летом, мозги высохли после двух изнурительных семестров. Тем более, что вид самих заводчан абсолютно не внушал рвения к работе. Кто-то пил чай, кто-то играл в шахматы, отгородившись папками от начальства. Толстая тётенька целыми днями сокрушалась, что полнеет день ото дня, и всё ела, ела пирожные, плюшки и бутерброды. Молодой инженер - вчерашний студент - глубокомысленно склонившись над бумагами с прикрытыми ладонью глазами, погружался в глубокий сон.
Скучно тянулись погожие летние дни. Хорошо хоть на этот раз их группе, вернее половине группы, так как другая томилась в соседнем цехе, предоставили отдельное помещение – красный уголок. После недельного безделья они организовали там шахматный турнир (Левчук занял почётное третье место), а потом чемпионат по прыжкам в длину с места. Иногда Женьке удавалось поспать, растянувшись на стульях, отгороженных от входной двери длинным столом заседаний. Вообще же, было бы безумно жаль этих бездарно теряемых дней, если б молодые люди умели жалеть время.
В тот день Левчук под предлогом невыносимо плохого самочувствия отпросился у куратора домой пораньше. Весёлый оттого, что не весь день потерян, он приближался к общаге, строя планы совратить Стерхова с Крутовым на поход в кино или видеосалон. На подходе к общежитию он очень удачно встретил Серёгу, и выяснилось, что планы их совпадают. Тот тоже вырвался с практики пораньше именно с такой целью.
Беззаботно миновав вахту, оживлённо беседуя, они несколькими прыжками взбежали на третий этаж и направились в триста двадцать вторую, намереваясь застать там Стерхова. Левчук долго ковырялся в тесном кармане джинсов, выуживая ключ, наконец достал его и открыл дверь. Он влетел на середину комнаты и замер в растерянности. Сзади в него врезался Серёга.
В комнате происходила любовь. Происходила широко и со вкусом. Во всём брала своё: и пара была красивая, и поза вдохновенная, и отдавались любовники друг другу полностью и со страстью. Ничего не видели и не слышали вокруг. И невольных зрителей не заметили. Женька тоже лица девушки разглядеть не успел, но её обнажённое тело возбуждало. Она громко стонала и раскачивала головой. Волосы метались по подушке. Стерхов был в полной красе: смуглое тело, в меру мускулистое, работало как машина. Парни попятились назад. Женька хотел затаиться и понаблюдать. Но действие шло к финалу. Движения на ложе участились, и Рустам вдруг разразился громким криком. Левчук аж присел, вжал голову в плечи, и на полусогнутых выскользнул из комнаты вслед за Крутовым. Осторожно прикрыв за собой дверь, он стал беззвучно вставлять ключ в замочную скважину и озираться по сторонам. Серёга стоял рядом, трепеща от увиденной сцены. Лицо его скривилось в дикой улыбке.
- Живут же люди, - промолвил он.
- И правильно делают, – спокойным тоном произнёс Левчук, прикидываясь безразличным.

 ЁЁЁЁ

С Рустамом такого ещё не было. Близость с девушками почти всегда приносила ему удовлетворение. И звуки наслаждения готовы были вырваться из груди, если не сдерживаться. Но на этот раз оргазм, словно электрический ток, прошёл сквозь всё тело и был таким глубоким и полным, что, помимо воли, Рустам издал дикий вопль, что ещё больше усилило экстаз. Откинувшись на постели, он долго не мог отдышаться. Успокоившись наконец, повернулся к Марине. Девушка лежала с закрытыми глазами, повернув голову набок. Дальше он сделал то, что тешило его самолюбие, и как бы подтверждало мужскую состоятельность - маленький заключительный штрих в удавшемся шедевре. Он приподнял и отпустил руку подруги, и она безжизненно упала на постель. Рустам поцеловал её в губы, очень нежно, как только мог. Марина не шелохнулась.
Кисонька, ты спишь? – Стерхов провёл рукой по разрумянившейся щеке. Никакой реакции. Он читал когда-то, что некоторые женщины, испытав сильный оргазм, могут терять сознание, но, опять-таки, не встречал таких и не слышал ничего подобного от друзей.
- Лапушка, что с тобой? – Рустам стал перебить подругу за плечо. Марина вздохнула, с трудом открыла глаза, улыбнулась (ну что за развратная улыбка?!) и счастливо прошептала:
- Миленький, я впервые почувствовала, что ты мой. Мой!!!

ЁЁЁЁ

Олимпийский дворец спорта вмещает в себя огромное количество людей. В тот день во дворце проходил сборный концерт нескольких центровых групп и исполнителей. Рустам с Мариной решили сходить. Правда билеты достались на места не очень хорошие. Далековато от сцены. Но Рустам выпросил у Козлова мощный армейский бинокль, так что рассмотреть, что творится на сцене они смогли. Перед концертом он переживал за звук. Частенько в таких дворцах была отвратительная акустика, звук бил по ушам, и слов было не разобрать. Но нет, на этот раз всё оказалось более - менее прилично. Но главное, радовал состав музыкантов. Афиши обещали «Чайф», «Секрет», «Браво», «Наутилус-Помпилиус», Владимира Кузьмина. И ещё между «Браво» и «Нау» вклинилась какая-то Линда Хоггард – США, никому не известная.
Протиснувшись на свои дальние места, почти под потолком, Рустам с Мариной скинули летние куртки. На улице шёл дождь, и было прохладно, а здесь духота. Начался концерт с «Чайфа» - не очень ещё известной свердловской группы. Четыре песни, исполненные музыкантами Рустаму не понравились. Не нашёл он в них мелодики, тексты были с натяжечкой, да и голос у солиста - так себе. Следующим шёл «Секрет». Эту группу Рустам навсегда полюбил когда посмотрел. Замечательный фильм «Как стать звездой». Потом купил их первую пластинку.
В тот день исполнили они неизменную «Сару Бара Бу», «Именины у Крестины» и «Алису», а также две новых песни: «Ленинградское время» и «Домой».
«Браво» с Агузаровой тоже были выше всяких похвал. Стерхов в бинокль жадно рассматривал эту необыкновенную женщину. Ну и голос же у неё! Металась по сцене как заведённая. После четырёх песен сказала звонко в микрофон: «Устала Жанна». Села на край сцены, ножки свесив, сдёрнула с себя парик с длинной белой косой. Обана! А Рустам думал, это настоящие волосы. Марина бинокль у него вырывала, тоже ей Агузарова нравилась. Напоследок группа исполнила «Старый отель». Классная песня, под неё целоваться хорошо. И они целовались, чуть не упав со стульев.
Хорошее настроение подпортила американка. Вышла она с одной гитарой. Видимо, группу дорого из Америки было везти. Спела песню, вторую. Так себе. Народ жидко аплодировал. Певица через переводчика обратилась к залу с претензией, что, мол, в Америке её встречают бурей оваций, а здесь она этого не наблюдает. Спела ещё две песни, такие же никакие. Опять жидкие аплодисменты. Она ещё. Народ понял, что пока она не получит свои овации, со сцены не уберётся. Похлопали громче. Не поняла, давай ещё петь. Тут уже зрители не выдержали, стали во время песни свистеть и улюлюкать. Она это, видимо, приняла за долгожданные овации и продолжила выступление. Люди стали топать ногами, орать: «Убирайся, проваливай». Поднялся невообразимый шум. Она всё поёт. Наконец переводчик объяснил ей ситуацию, и она пробурчав, что не ожидала такого приёма, недовольно удалилась.
Вышел «Помпилиус». Музыканты долго подключались к аппаратуре, настраивались. Сразу видно, поют в живую. Группа была на гребне популярности, правда пик её уже миновал. Но всё равно, интерес вызывала огромный. Петь ещё не начали, а визг уже поднялся в зале неимоверный. А когда начали «Князь тишины», вообще барабанные перепонки стали не выдерживать у Рустама. Чего ж так орать? Лучше бы песню послушали. Марина с интересом рассматривала в бинокль Бутусова в галифе и узких лакированных сапогах. Солист, как всегда, стоял перед микрофоном чуть ли не по стойке «смирно», только ноги на ширине плеч. Другие тоже не дёргались. Имидж у группы был такой. После «Князя» - «Скованные одной цепью» и «Доктор твоего тела». Народ бесновался. Марина, обняв Рустама за плечи, прокричала ему в ухо:
- А что значит «Наутилус Помпилиус»?
Тут Рустам знаниями блеснул, напрягая в свою очередь голосовые связки:
- Это такой моллюск. В океане живёт. Когда опасность чувствует, раковину захлопывает так быстро и с такой силой, что тело своё не успевает иногда спрятать, и то, что за раковиной осталось, отрезает.
Марина, ошалевшая от шума, с трудом восприняла такую длинную фразу.
Тут группа запела «Я хочу быть с тобой», и народ потихоньку успокоился. Стали появляться по всему залу огоньки: кто зажигалкой чиркал, кто спичкой. Милиция забегала по залу: «Немедленно погасите, сейчас выведем вас». Кто-то не внял, и его, пьяного, уже тащили к выходу. Рустам подпевал, как и большинство сидящих вокруг. Марина слушала молча.
- Тебе нравится «Нау»? – спросил Стерхов, когда песня закончилась.
- Нравится, только не пойму почему. Поёт-то он так себе.
- А это тексты гениальные. Илья Кормильцев написал. Монстр – текстовик. К тому же на злобу дня. Через годик они уже не будут такие популярные.
Марина с интересом слушала Рустама. Ей нравилось, что он многое знал, обо всём имел своё мнение, и с толком объяснял. А Стерхову нравилось, что она внимательно его слушала, и вроде как с уважением. Не спорила.
А «Нау» запели тем временем песню, которую Рустам раньше не слышал.

Посмотри, как блестят
Бриллиантовые дороги.
Послушай, как хрустят
Бриллиантовые дороги.
Смотри, какие следы
Оставляют на них боги.
Чтоб идти вслед за ними нужны
Золотые ноги.
Чтоб вцепиться в стекло
Нужны алмазные когти.
Горят над нами, горят
Помрачая рассудок.
Бриллиантовые дороги
В тёмное время суток…

- Вещь, – восхищался Стерхов, впившись ушами в музыку. – Не зря пришли на концерт.
Закончив выступление, группа покинула сцену, не попрощавшись. Кроме песен ни одного звука не произнесли. И на бис, как всегда, не вышли.
Зато вышел мастодонт советской рок музыки, всеми горячо любимый Владимир Кузьмин. Порцию шума он сорвал не меньшую, чем предыдущие исполнители.
- Ну что, устали? – Кузьмин, в отличие от ребят из «Нау», общался с народом.
- Не – е – е - т!! – захлебнулась заведённая толпа.
- Петь будем?
- Да – а – а!!
- Тогда поехали. – и одну за другой выдал три совершенно новые песни. Положительно, концерт Рустаму понравился.
Домой ехали уставшие, но в хорошем настроении. На эскалаторе в метро целовались. Между прочим, очень удобное для этого место. Девушка становится на ступеньку выше парня – губы на одном уровне. Навстречу по эскалатору едут такие же парочки. В вагоне тоже целовались. В трамвае целовались, на улице. В постели уже сил не было…

 ЁЁЁЁ

Когда он вышел из транса, времени на раздумья не оставалось. Он чувствовал приближение погони, которая была уже в полутора днях пути от них. Ему срочно нужно было сделать то, что показал ему Великий Оирши. Одному было не справиться. Жены и дети могли помочь, но если бы он стал объяснять им, что нужно делать, словами, они бы никак не успели. И тогда он, еще не совсем отошедший от транса, вновь закрыл глаза, вошёл в темноту, потянулся и коснулся головы своего старшего сына. Тот замер, перестав стучать в тамтам. Глаза его затуманились. Потом Тнапишти проделал то же самое с другими сыновьями и с женщинами. Теперь каждый знал, что делать.
Но прежде нужно было найти эти удивительные вещи, которые показал ему Оирши. Они были где-то недалеко. По команде Тнапишти его голодное, уставшее семейство поднялось и снова, продираясь сквозь заросли, отправилось в путь вдоль полноводной реки, берега которой поросли густым высоким камышом.
Через полдня, когда солнце уже заканчивало свою дневную жизнь, они вышли из леса. Взору их предстало удивительное, никогда раньше не виданное зрелище.
- Как может река так увеличиться? – спросила поражённая Джуду.
Остальные молчали, не в силах промолвить ни слова.
- Это не река, – ответил Тнапишти. – Это пристанище всех рек. Он был поражён и зачарован не меньше других. Они никогда не видели столько воды.
- Это небо под ногами, – сказала Кейсе, его любимая жена. – Мы теперь сможем ходить по небу.
А дети попытались напиться и не смогли, потому, что вода была горькая. Они поели кокосовых плодов, которые собрали по дороге, и легли спать, потому, что выбились из сил. Небо под ногами шумело и этот шум убаюкивал их.
- Скоро у нас будет много еды, – пообещал, засыпая, Тнапишти.
Когда солнце начало свою новую жизнь, он уже нашёл то место, которое показал ему Великий. Пришлось долго разгребать песок. Попадалось много человеческих костей. И наконец что-то красное показалось в белом песке. Красное и зелёное. Они вытаскивал из вырытой ямы наконечники стрел, топорища, ножи и ещё какие-то непонятные предметы. Они были не каменные. Жена и дети, по его команде, принялись камнями сдирать с них покрывавший их шершавый рыжий и зелёный налёт.
Полдня они занимались инструментами, затачивая их, приделывая к ним деревянные рукоятки взамен изгнившим.
- Ты великий шаман, – восхищалась им Кейсе. – Как ты узнал, что всё это закопано здесь?
Наконец Тнапишти обратился к своему семейству:
- Теперь у нас есть прекрасные ножи и топоры, – сказал он. – Вы знаете, что нужно делать. Займитесь каждый своим. И если мы не сделаем это до завтрашнего утра, нас может настичь смерть.
Старший и средний сыновья с жёнами отправились к берегам реки срезать камыш, а младший – в лесную чащу за пальмовыми листьями. С помощью большого лёгкого ножа, который, в отличии от каменного, был очень острым, он быстро справился с задачей, и вскоре вместе со своей женой, а также Джуду и Кейсе они принялись соскребать мякоть с толстых листьев, оголяя крепкие белые жилки. Скручивая их между собой, они получили сперва тонкие верёвочки, а потом, сплетая их, - толстые крепкие верёвки.
Убедившись, что всё происходит правильно, и женщины справляются, Тнапишти, взяв с собой сына, отправился в лес. Там они нашли несколько прямых ветвей, не слишком толстых, но крепких, и срубили их. Затем они срубили дерево и принялись отщипывать от его ствола широкие пластины.
Тем временем два старших сына с жёнами вернулись, нагруженные толстыми снопами тростника, оставили их и отправились за новыми вязанками.
Вернувшись из леса, Тнапишти с младшим сыном принялись перевязывать снопы тростника верёвками. Сперва Тнапишти рассёк один стебель вдоль, до половины, на четыре части. Между ними вставил целые стебли и стянул их петлёй. Вставляя всё новые и новые стебли, они с сыном сплели что-то вроде огромного тамтама, заострённого с одной стороны. Положив его одним краем на валявшийся рядом толстый ствол дерева, видимо, сваленного ветром, они стали притаптывать его.
Старшие сыновья принесли ещё тростника. Все работали очень слаженно, как будто то, чем они занимались впервые, было для них обычным повседневным занятием. К полудню лодка была готова.
- Что это, отец? – поинтересовался старший сын.
Теперь, когда заклинание проходило, неизбежно начинались вопросы. Их племя никогда не видело больших водоёмов. Мелкие речушки да озерца, где они брали воду, были редкостью. Поэтому строить лодки не было необходимости.
- Это наше спасение, – ответил Тнапишти. - Мы успели. Теперь они нас никогда не догонят.



Ничего не осталось от прежнего мира,
Словно его не бывало вовсе.
Выполнит время свою работу,
И всё, что случилось, забудут люди.

Но не могу я изгнать виденье
О том, как звёзды сошли на Землю,
О том, как море покрыло сушу
на всём пространстве, доступном мысли.

О том, как шёл из воды и пепла
Смертельный дождь без конца и края.
О том, как солнце сошло под землю
И воцарились ночь и холод.

А нас, спасаемых небесами,
Несло, несло и несло по морю.
 
 ЁЁЁЁ

- Я хочу домой съездить.
Марина накрашивалась сидя за столом, перед маленьким зеркальцем,.
Рустам наблюдал за ней, развалившись с ногами на кровати Кефира. После работы и контрастного душа он был в приподнятом настроении. Ему доставляло большое удовольствие смотреть, как Марина занимается таким интимным делом – накладывает макияж – совсем не стесняясь его. В этом была маленькая прелесть. Подсознательная демонстрация близости и доверия. Это была его женщина. Она принадлежала ему. Он делила с ним кров и постель. И такие вот минуты личного времени.
- Я буду скучать.
- Ты очень будешь скучать?
- А ты надолго уедешь?
- Недели на три – на месяц.
- Ещё никто так не скучал. Никогда!
Марина оторвала довольные улыбающиеся глаза от зеркала и подарила Рустаму любящий взгляд.
- А что ты мне привезёшь?
- А что ты хочешь?
- А что у вас есть?
- Ягоды есть, грибы.
- О, грибы я люблю, привези мне грибов.
- Хорошо, котик. Маринованных или солёных?
- Я в них не разбираюсь, вези всяких.
- Я тебе привезу грибную икру.
- Икру? Они что, икру у вас мечут?
- Да нет. Это такое ассорти из перемолотых разных грибов. Ну увидишь. Вкусная.
- А когда едешь?
- Сегодня хочу попробовать билет купить. Поедешь со мной?
- Конечно.
Марина была родом из Коми АССР. Родители её, как успел узнать Рустам, жили в довольно глухом посёлке. А в Сыктывкаре, столице Коми, проживали две старшие сестры. И ещё был у неё брат, лет на двадцать старше. В тот день они отправились на ближайший Белорусский вокзал покупать билет на поезд Москва – Сыктывкар. И не купили, отстояв часовую очередь. Билетов, конечно, не было – лето. После вокзала сходили в зоопарк. Потом, страшно проголодавшиеся, они не пошли ни в кафе, ни в столовую, а накупили продуктов и принесли их уже под вечер в общежитие. Яйца, сосиски, хлеб, масло, чай, печенье и мармелад – такие простые вещи, но за годы жизни в общежитии уже отвык Рустам от того, что можно это всё купить и запросто приготовить. Была в комнате кастрюля, приобретённая года два назад в складчину, а сковородка сама приблудилась (взяли и забыли вернуть). Но всё это, оставленное когда-то невымытым, поросло чёрной плесенью в дальнем углу самодельных антресолей.
Теперь посуда была Рустамом извлечена и отмыта со стиральным порошком. И приготовлена была яичница, отварены сосиски. Со сладким чаем они ели свой нехитрый ужин с небывалым аппетитом. Не хватало одного – телевизора, чтобы получилась самая настоящая семья.
 
 ЁЁЁЁ

На следующий день они всё же взяли билет до Сыктывкара, причём на поезд, который отходил через четыре часа. Марина помчалась в своё общежитие собирать вещи, а Рустама отправила за мини набором, который остался у него в комнате. Встретились за полчаса до отхода поезда на вокзале. Уложив вещи в купе и отдышавшись от беготни и нервотрёпки, которая всегда связана с отъездом, они стояли на перроне крепко обнявшись. Марина прижалась ухом к груди Рустама и слушала, как стучит его сердце. Дневная жара спадала. Рядом суетились отъезжающие и провожающие. Говорить ничего не хотелось. Хотелось так стоять и стоять вечно.
- О чём думаешь? – спросила Марина.
- Тоскую.
- О чём тоскуешь?
- Сам не пойму. Слишком всё хорошо.
Запылённое, давно не ремонтированное здание вокзала, потрескавшийся асфальт платформы, полустёртая белая линия на краю, промасленный гравий на бетонных шпалах – ничего не внушало оптимизма.
- А ты о чём думаешь?
- Слушаю твоё сердце.
- И что там у меня на сердце?
- Тук-тук, тук-тук.
- Точно, тук-тук.
- Ты не будешь со своими девочками встречаться, пока меня нет?
- А ты не будешь со своими мальчиками встречаться в Сыктывкаре?
- У меня там нет никого.
- А у меня здесь никого нет.
- Точно?
- Точнее не бывает.
Марина опять его обняла. «Товарищи провожающие, проверьте, не остались ли у вас проездные билеты и документы отъезжающих», - прозвучало объявление по вокзалу. Они рассмеялись.
- Заходите в вагон. Поезд отправляется, – пригласила проводница, безэмоциональная, как все проводницы Советского Союза.
- До свидания, товарищ провожающий.
- До свидания, товарищ отъезжающая. Возвращайся скорее. Дай телеграмму, я тебя встречу.
- А адрес? Адрес у тебя какой?
- Дубосековская, 9…