Сад желаний, роман. Глава 2. Дубосековская, 9

ГЛАВА 2
ДУБОСЕКОВСКАЯ, 9

До общаги доехали в семь, не выспавшиеся и уставшие. Час как уже нужно было махать метлой. Скоро мастер пойдёт на обход, а на их участках после выходных мусора по колено. Стерхов подрабатывал дворником полтора месяца. На эту работу его подбил Крутов, который уже три месяца бдил чистоту родного студгородка.
Последние курсы института по сравнению с первыми оставляли довольно много свободного времени. Позади были тяжелейшие предметы, при воспоминании о которых в животе начинало противно ныть, а в сердце страшным эхом возвращалось тупое чувство безысходности. Высшая математика – четыре семестра, физика – четыре семестра, теоретическая механика – два труднейших семестра. Сопротивление материалов – два семестра, которые можно считать за четыре. Студенческая поговорка гласит: «Сдал сопромат – можно жениться». На третьем курсе был такой предмет – строительная механика: три пары в неделю. За семестр Стерхов исписал три толстые тетрадки увеличенного формата. И сплошь сложнейшие формулы, в которые мало того, что вникнуть, которые нужно было выучить. Как сдали предмет? Фантастика. А термодинамика, электротехника! Предметы – монстры.
Третий курс самый сложный, после него – по нисходящей. На четвёртом были ещё сложные аэродинамика, теория движения и динамика космических летательных аппаратов. Аэродинамику Стерхов со второго раза еле - еле на четвёрку сдал. Зато на пятом дисциплины – одно наслаждение. Проектирование и конструирование, эргономика, системы жизнеобеспечения, технология производства. Конкретные, интересные, формул мало. Рустаму они давались легко.
К тому же, на четвёртом курсе, идя в фарватере демократических перемен, ректорат Московского авиационного ввёл свободное посещение занятий. Министерство образования разрешило такой эксперимент в пяти ВУЗах страны, в число которых попал и МАИ. Были отменены журналы, где ещё недавно строгие старосты отмечали посещение занятий. Раньше за пропуск определённого количества лекций можно было спокойно вылететь из института. А теперь наступила вольница, стало появляться свободное время. Пользуясь этим, Рустам решил подзаработать денег.
Не то, чтобы он особо нуждался в деньгах. На жизнь ему хватало. Если в большинстве институтов стипендия составляла сорок рублей, то в ВУЗах, где готовились кадры для оборонных отраслей, студентам доплачивали ещё по пятнадцать. Кроме этого, если в последнюю сессию не было троек, и было, хотя бы две пятёрки, стипендия увеличивалась на двадцать пять процентов. На пятом курсе она ещё повысилась и составляла уже больше восьмидесяти рублей. Родители присылали семьдесят пять рублей, а иногда и сто. На эти деньги прожить можно было легко. Но Стерхов хотел приобрести качественную аудиоаппаратуру: катушечник высшего класса, колонки типа АС-90, усилитель. Была у него слабость к хорошему звуку. С детства нравилось коллекционировать альбомы рок групп, делать из них сборники, обмениваться записями с друзьями. На это со стипендии не накопить. Да и просто пора было создавать задел на будущее в виде сберкнижки. Накопительство – одна из истинных целей человеческой жизни, в чём человечество стыдится себе признаться, безрезультатно ища цели в высших материях.
Первый рабочий опыт Стерхов получал на Сахарорафинадном заводе имени Мантуллина. Туда его сагитировали одногруппники – Женька Волков и Борис Лебедев. Они уже были люди семейные, у Волкова - ребёнок маленький. Так что их жизнь раньше заставила дополнительные заработки искать. Поскольку днём учились, работать приходилось по ночам. За ночную смену и платили больше. Профессия называлась прикольно: оператор сахара. Называлась прикольно, а работать – не прикольно. Работа адова. И поскольку постоянный персонал на ней не задерживался, привлекали студентов. Формальности при трудоустройстве были минимальные, почти их не было. Первый раз нужно придти с паспортом, тебя куда-то записывали, присваивали табельный номер, и вперёд - выдавали мастеру. Дальше можно было выходить на работу когда заблагорассудится, никакого графика никто не навязывал. Но желающие подработать студенты всегда толпились на заводе.
Когда Рустам впервые попал в цех, он ошалел. Шум стоял такой, что разговаривать было невозможно. Приходилось в ухо собеседнику орать. В цехе работали три линии по производству сахара-рафинада. Из небольших окошек в стене выезжали резиновые ленты конвейеров, на которых располагались стройными рядами свежеиспечённые кусочки рафинада. Параллельно каждой ленте шла другая, на которой находились коробки без крышек. Коробки изготавливались из картона здесь же специальным автоматом. Картон разматывался из огромного рулона, подвешенного на оси.
Три других автомата брали рафинад с одной ленты и перекладывали его на другую, в коробки. За три движения автоматы укладывали три ряда сахарных кусочков. Как они брали своими механическими пальцами рафинад и не давили его, разглядеть было нельзя. Может быть, на них были присоски? Наполненные коробки подавались на другую ленту, довольно длинную, в конце которой следующим автоматом на них одевались крышки. Запечатанные коробки шли дальше, за очередным поворотом укладывались в брикеты по двадцать штук и запечатывались в целлофан. Потом – на склад.
Когда-то, видимо, линии были полностью автоматические, - безлюдная технология. Но было это, наверное, годах в шестидесятых. С тех пор оборудование устарело и постоянно ломалось. К каждому автомату были приставлены люди, чтобы вовремя устранять неполадки.
Рустаму отвели место между двумя, один из которых укладывал сахар, другой одевал крышки. Задача состояла в следующем. Если в коробке, идущей по конвейеру, не хватало нескольких кусочков, нужно было их доложить. Если не хватало много, и доложить не успевал, коробка сбрасывалась на пол. В полу имелись специальные отверстия, куда сахар спихивался шваброй. Далее он, видимо, снова поступал в переработку. Если останавливался автомат, запечатывающий крышки, требовалось снимать коробки с конвейера и ставить на стол. Это было не так уж легко. Конвейер шёл быстро, стоило зазеваться, и коробки летели на пол. Если же останавливался автомат, укладывающий рафинад, нужно было коробки со стола ставить обратно на конвейер. В первую смену о края картонных коробок Рустам сбил руки до крови. К следующему разу обмотал пальцы изолентой.
Кроме шума в цехе стояла ещё и вонь. Непонятно было, что так гадко пахло. Возможно масло. Им, распылённым до мелкодисперсного состояния, вперемешку с воздухом продували всё оборудование, чтобы на нём не скапливалась сахарная пыль, - она взрывоопасна.
В середине смены полагался короткий обед в местной столовой. Вернее - ужин. Бесплатный. Талоны выдавал мастер. Кормили гадостью. После ужина жутко не хотелось возвращаться обратно в цех.
Платили не много – около шести рублей за смену.
В течение монотонной рабочей ночи, чтобы не подохнуть от скуки, нужно было о чём – то думать, на что-то смотреть. Глазел на женщин, работающих на том же конвейере. Были они плоть от плоти рабочий класс. Часто бегали курить. Проходя редкий раз мимо курилки, Рустам слышал отборную брань. Никакой романтики эти дамы не внушали. Но на одну из них Рустам всё ж таки заглядывался. Была она лет тридцати. Густой ровный загар ли покрывал её тело, или она была смуглой от природы, но взглянуть на обнажённые части тела было приятно. На лицо страшненькая, но фигуру имела классную. Короткий белый халат подчёркивал все достоинства. Грудь больше среднего, как любил Рустам, тонкая талия, широкие бёдра, точёные ножки. Особенно ножки нравились. Её рабочее место находилось на возвышении, и она закидывала ногу на ногу так, что их можно было прекрасно рассмотреть. Один раз Стерхов засмотрелся, замечтался и пропустил момент, когда встал один из автоматов. Коробки, взлетая вверх, посыпались с конвейера. Та, что стала этому причиной, повернулась к нему и что-то прокричала. Было не слышно, но по лицу он понял: что-то грубое.
Пару раз съездили на Мантуллина втроём, потом выходили, кто когда мог. Рустам героически несколько раз загонял себя туда в одиночку. Ехать нужно было минут сорок на родной шестёрке, трамвае шестого маршрута, что проходит около Маёв. Где-то на середине пути возникало неодолимое желание выйти из трамвая и пересесть на встречный. Однажды Рустам так и сделал, и больше на Мантуллина не ездил. Только за расчётом пришёл. Получил что-то около девяноста рублей.
А долго там никто не выдерживал. Было это в конце четвёртого курса.
 В начале пятого Стерхов с Борисом Лебедевым устроились уборщиками на станцию метро «Речной вокзал». Полное название профессии тоже громко звучало: машинист уборочной машины. Хотели устроиться на ближайшие к Маям «Сокол» или «Войковскую», но там вакансий не было.
Работа тоже ночная. С часа ночи, когда метро закрывалось, начинали мыть платформу. Для этого имелись две громоздкие уборочные машины. Заливаешь в них воду шлангом, подключаешься через длиннющий кабель к электропитанию, надеваешь резиновые перчатки, чтобы током не ударило и шуруешь зигзагами по платформе. Первое время Стерхов с трудом справлялся с неповоротливой колымагой. Она на собственном ходу, так что толкать её не нужно было, а только поворачивать вовремя. Иногда машина не поддавалась, упиралась как ишак, ехала прямо, грозя свалиться с платформы на рельсы. Стерхов тогда в панике отключал её совсем и потом долго возился, поворачивая обездвиженное железное тело.
Между колоннами машиной не удобно было убирать, она там не разворачивалась. Поэтому приходилось и шваброй поработать. Кроме этого, при входе на станцию, возле турникетов тоже нужно было полы мыть. Там грязи к концу дня по щиколотку накапливалось. Эскалатор им не доверяли, его содержала в порядке местная уборщица.
В метро тоже нашлась женщина, на которой приятно было остановить взгляд. Молодая голубоглазая дежурная по станции Валентина Сергеевна поила ребят чаем. Она слегка заикалась, и это Рустаму нравилось. Его вообще возбуждали небольшие дефекты у женщин: заикание, хромота, лёгкое косоглазие, очки. И ещё Валентине Сергеевне была очень к лицу метрополитеновская форма. Стерхов пытался с ней флиртовать, но она осталась к нему вполне холодна.
Однажды парням дали мётла и отправили наверх - убирать площадь перед станцией. Тут Рустам впервые понял одну правду. Что может сделать с Землёй человек? Только загадить её. Днём, когда пространство города заполнено людьми, не видно, что оно заполнено ещё и мусором. Его много. Очень много. Тонны, десятки тонн, сотни разбросаны по улицам, улочкам, переулкам и площадям. Когда люди расходятся по домам, город не пустеет. В нём остаётся Мусор. Тысячеголовый и тысячеглазый, многотелый он выглядывает отовсюду. Он перебегает дороги, перелетает площади, гоняется за последними прохожими, бросается на них с порывами ветра. Он порождение человека, часть его сущности. Он питается людским трудом и людской ленью. Он развивается и мутирует вместе с людьми. Этот монстр постоянно жиреет и наглеет. Он уже не смывается водой и не гниёт в земле. Он душит человечество. И когда оно умрёт, мусор останется. Великий Мусор. Это будет грандиозная свалка.
Но пока человечество ещё борется с ним. Армия в десятки тысяч дворников, уборщиц и мусорщиков выходит на битву еженощно и ежедневно. Это вечная борьба, в которой победы быть не может, но поражение – вполне. Вот и тогда поражение было налицо. Местный дворник всего второй день не вышел на работу, а впечатление было такое, будто вся человеческая цивилизация гадила здесь всю свою историю. Лебедев со Стерховым вступили в тяжёлую изнурительную борьбу. Ребята они были здоровые и не ленивые, и к шести часам утра мусор нехотя отступил. В основном. Отдельные его подразделения укрылись в узких щелях между киосками и на отдалённых подступах к площади. Но в целом он был погружен в мусорную машину и отправлен на свалку.
В разгар работы к ним пристала уличная проститутка. Престарелая и пьяная, самого низшего ранга. Она пыталась словить какого ни будь клиента, но поскольку никто не подворачивался, решила пристать к парням. От неё за километр разило перегаром. Держась на расстоянии, чтобы не чувствовать мерзкого запаха, Рустам с Борисом, не отвлекаясь, завели с ней беседу за жизнь. Стерхова интересовали подробности её бытия. Он пытался узнать, как существуют такие социальные элементы. Проститутка отвечала профессионально - уклончиво, видно было, что всё врала. Несколько раз предлагала отдаться прямо вон там, за киоском. Подошедшая на помощь парням уборщица из метро грубо выругалась на неё.
- Да я что, я только с молодыми людьми беседую, – неагрессивно ответила та.
- Вон твои молодые люди идут, – указала уборщица на милицейский патруль, вышедший со станции.
Пьяная дама предпочла ретироваться.
Обычно работу заканчивали часа в четыре утра. Идти до общаги было далеко, поэтому влезали в вагон, который первым, в шесть часов должен был отправиться в путь, и дремали, разлёгшись на сидениях. Добравшись до своего койко-места, обычно ни на какие занятия уже не шли.
На этой работе тоже долго не выдержали: через два месяца взяли расчёт. Лебедев вскоре нашёл работу в кооперативе по строительству аттракционов «Американские горки». Парень он был очень способный, умница. Учился почти на одни пятёрки, имел первый разряд по шахматам и самбо. Характером спокойный, рассудительный, уравновешенный. В кооперативе стал быстро продвигаться.
Рустам тоже не бросил трудовую деятельность. В конце пятого курса, потянувшись за Крутовым, устроился дворником в студенческом городке МАИ. Неожиданно эта работа ему понравилась. Во-первых, хорошо платили: за участок - двести рублей в месяц. По советским временам это было прилично. Окончив институт, на инженерской должности, он мог рассчитывать максимум на сто восемьдесят. Стерхов быстро понял, что летом, когда большинство студентов разъедутся на каникулы, мусорить будет не кому. В мае он присмотрел и взял второй участок, тихий, на котором не было общежитий, а только один жилой дом и детский сад. Теперь он зарабатывал четыреста рублей в месяц плюс стипендия, родительские. Всего получалось пятьсот пятьдесят, за вычетом налога, пятьсот. Для советского студента сумма нереально большая. Правда, в это время она уже никого не удивляла. Появились кооперативы, где можно было заработать и побольше.
Во вторых, сама работа не так уж напрягала. Приноровившись, участок можно было убрать за два часа. На второй – ещё два. Выйдя на работу в шесть часов, как это требовалось, к десяти можно было управиться, ну, максимум к двенадцати. На летних каникулах никаких проблем с режимом, естественно, не возникало. Грядущая преддипломная практика также не сулила проблем. Студентам, распределённым после института в другие города, практику назначили в самом институте, на профильной кафедре. А являться туда ежедневно, да ещё с утра, было совсем не обязательно - это не завод.
Рустаму даже понравился ежедневный физический труд. Он вошёл в режим. Подъём в пять тридцать, быстрый завтрак. С шести до десяти - работа на свежем воздухе. Возвратившись, принимал контрастный душ, обедал. Дальше – хочешь, спать ложись, хочешь развлекайся. В теле бодрость, в кармане денег полно. Друзья, подружки, кабаки, кина. Концерты. Лето. Свобода. Молодость. Счастье!!!
В тот день они с Крутовым опоздали. Но это было не страшно. Главное - убраться на участках в утренние часы, чтобы мусор никому глаза не мозолил весь день. Насадив в дворницкой новою метёлку на черенок и выкатив свою фирменную тележку, Стерхов двинулся на борьбу с этим монстром. Вооружён он был метлой, совковой лопатой и ещё кое-какими приспособлениями.
Обучение в авиационном институте, где давали системные знания, в том числе по конструированию, технологии различных процессов и по организации производства, не прошло даром. Для повышения производительности дворницкого труда он придумал специальный инструмент. Основа - в виде швабры, только поперечная перекладина гораздо шире. На эту перекладину он прибил три щётки, которыми подметают полы в помещениях. Щётки пришлось специально купить в магазине. Получилась щётка - гигант. Ей он подметал асфальтовые покрытия. Если поверхности были достаточно ровные, получалось очень быстро. Просто пробегал из одного конца в другой, держа щётку перед собой. Затем в другую сторону – следующую полосу. В конце сметал мусор в кучи. Коллеги – дворники сперва посмеивались, но затем некоторые последовали его примеру.
Также сделал себе тележку для мусора. Нашёл шасси от старой детской коляски, установил на неё большой деревянный ящик. Попросил сварщика приварить удобную ручку, за которую можно было толкать. Тележкой мусор вывозить гораздо удобнее, чем вёдрами таскать. В общем, облегчил себе работу как мог.
Махая метлой, он размышлял над тем, как управляться теперь уже с тремя подругами. И нужно ли столько одновременно. По всему выходило, что нет. Во-первых, обязательно начнутся накладки, подозрения, объяснения. С двумя то … Потом, не хватит энергии, душевных сил, потенции, наконец. Всё-таки, для Рустама в общении с женщинами главным был не секс, а нечто другое. Секс, конечно, да! Но, приятнее была душевная теплота, радость, которую он получал от общения с девушками, нежность, которую они сами, по своему желанию иногда дарили. Но прежде, чем получить, нужно потратить эту душевную теплоту. А она ниоткуда не берётся. Её надо взращивать в себе, тратя силы, время и желание. На троих не хватит. Носиться с одного свидания на другое, не успевая перестроиться, путать имена, не досыпать. Стерхову вспомнилось: «Жене сказал, что пошёл к любовнице, любовнице сказал, что пошёл в жене, а сам отправился спать».
Нет! Да! C кем-то нужно кончать. Рустам улыбнулся каламбуру своих мыслей. Наверное, с Татьяной. Художественной ценности, так сказать, она для него не представляла. Не красавица, полноватая. Особенно ноги подвели - явно не идеал. И курила. После секса сразу же хваталась за сигарету, чем портила Рустаму весь кайф. Он с трудом переносил запах сигаретного дыма у себя в комнате. Правда, она высококлассно делала минет. И её не приходилось уговаривать. Рустам ей очень нравился, может быть, она даже была в него влюблена, хотя об этом не заговаривала. Но, всё-таки, с Татьяной пора расставаться.
С Наташей ещё можно было провести достаточно приятных часов. Хотя и с ней у Стерхова в последнее время тоже начались проблемы. Наметилась трещина в их отношениях. Работала она поваром в кафе «Весна». Была не местная, не москвичка. И этим резко выделялась на фоне хамоватой, нагловатой и высокомерной массы баб – работниц этой забегаловки. Как выяснил Рустам вскоре после их знакомства, в Москву приехала она из белорусского Могилёва вместе с матерью и братом. Приехала совсем недавно, с полгода назад. Мать, бывшая давно в разводе, вышла замуж за москвича, который и перевёз их семью в столицу. Проживали в двух комнатах трёхкомнатной коммунальной квартиры. В Могилёве она окончила кулинарное училище. Сразу после приезда в Москву устроилась работать в «Весну», где её и заприметил Стерхов. Она готовила салаты и выносила их на раздачу.
Чем она его зацепила? Тут тоже сыграла роль его необъяснимая тяга к девушкам, которых можно было за что-то пожалеть. Никаких дефектов у неё не было. Но была она маленькая и худенькая, чем и внушала жалость. Не красавица, но с изюминкой. Глаза её серо-голубого цвета таили искру чего-то такого, что притягивало его на уровне подсознания. Не ум, не печаль, не сексапильность. Какая-то что ли задумчивость. До того, как Рустам в один из вечеров дождался её у выхода из кафе с целью познакомиться, она, вроде бы не замечала его, не выделяла из толпы посетителей ни кивком, ни улыбкой. А когда при знакомстве взглянула заинтересованно, оценивая, Рустам почувствовал её немножко над собой. Быть может, эта искорка в её глазах была иронией?
В случае с Наташей всё продвигалось у Рустама так, как если бы это было три года назад, когда сам Стерхов был строгих принципов. Сексу предшествовала долгая фаза ухаживаний, прогулок, хождений по кино и паркам. Даже через недёлю после первого свидания ещё не разрешала она себя целовать. Потом, когда поцелуи вошли в норму и стали ей нравиться, Стерхов долго не мог добраться до эрогенных зон. Ну и безобразно много времени понадобилось, чтобы согласилась она прийти к нему в общежитие: почти полтора месяца. А до этого приходилось целоваться и обниматься в подъездах. Ведь холодно на улице девушке с расстёгнутой курткой и задранным свитером.
Рустам, конечно, знал, в чём дело. Было ей восемнадцать лет, и была она девочка, что, между прочим, его не радовало. Он хотел от женщин радости и удовлетворения, а не проблем с дефлорацией и залётами. Опыта ведь не было. Приходилось обо всём думать самому. Как не залететь, как научить её получать удовольствие и доставлять удовольствие ему. Этот процесс гладко не проходил. Но, в конце концов, притёрлись. Понравилось.
Она говорила:
- Ну почему мне с тобой так хорошо? – и бросалась в объятья.
Он нежно целовал её и спрашивал:
- У тебя сегодня какие дни?
- Не знаю, – прижимаясь лицом к его груди, отвечала она с хитрой улыбкой.
- Глупенькая, я же просил тебя…
- Залётные, – с вызовом бросала она, прищурив глаза.
- Вот и полетаем, – не выдерживал Рустам, и они оказывались на кровати.
Иногда в разговоре Наташа переходила на украинский язык, и это Стерхову очень нравилось. Однажды, на комплимент Рустама о том, какая у неё чистая и гладкая кожа, она сказала:
- Знаешь, как будет по-украински «уход за кожей»? Догляд за шкирою.
Через месяц после знакомства Рустам узнал, что мать Наташи – украинка, а отец - чуваш. Да! Великая страна – Советский Союз. Сотни национальностей живут в ней. Живут и перемешиваются. Миллионы полукровок. Новая историческая общность, советский, блин, народ. Рустам и сам был типичное дитя этого народа. Отец русский, мать узбечка. От одной национальности досталась фамилия, от другой – имя. По паспорту русский. О чём родители думали? Какой может быть русский с именем Рустам? Хотя он знал примеры интересней. Сталкивался один раз с негром, которого звали Глеб Счастливый. Так тот по паспорту тоже русский был!
Рустам самонадеянно думал, что Наташа в него влюблена. Был период в их отношениях похожий на любовь. Однако со временем понял, что эта девушка – себе на уме. После того, как она узнала, что Рустама распределили ехать после института в Ташкент, отношения их пошли на убыль. Видимо чётко сработал в симпатичной женской головке предохранитель: попав из глубокой провинции в Москву, оказаться опять в провинции – недопустимо. Поэтому развития отношений быть не может. Видно было, что переживает. Боролись в ней два чувства. Ведь и нравился он ей. И все - таки первый мужчина для женщины что - то да значит. Жалко ей было порой до слёз, но отношения приходилось сворачивать.
А Рустаму что? Он на ней жениться и в мыслях не имел. Повариха…
Погруженный в эти мысли, Рустам заканчивал уборку на своём первом участке. Участок этот был, надо сказать, тяжёлым. На нём находилось общежитие факультета двигателей. Довольно большое, пятиэтажное, загнутое буквой «П». В первый же день как Стерхов принял этот участок, он узнал, что студенты этого факультета – редкие свиньи. Через три – четыре часа после того, как он начисто выметал территорию, она уже не производила впечатления убранной. А к началу следующего дня она производила впечатление никогда не убираемой.
Гадили все, но, в основном, студенты, живущие в общаге. Они весь мусор выбрасывали в окна, как будто на каждом этаже не было мусоропроводов. Если со стороны главного входа этого было поменьше, то внутри буквы «П» существовала постоянная свалка. На асфальт летели картофельные очистки, пакеты из-под молока и кефира, бутылки, старые вещи. Один раз выбросили даже чемодан. Больше всего было бумаги: клочки, тетрадные листы, листы ватмана, фрагменты конспектов и целые конспекты, разорванные учебники. Видимо после сдачи очередного экзамена многие студенты уже физически не могли находиться в одном пространстве с любым напоминанием об опостылевшем предмете. Давая выход накопившейся ненависти, они разрывали книжки и тетрадки зубами и выбрасывали их в окно.
По конспектам Рустам вычислял фамилии свинтусов и ходил к ним в комнаты ругаться. Иногда один, но, при возможности, старался привлечь коменданта или председателя студенческого совета. Некоторых отучил.
В плотной породе мусора, как слюда в граните, обязательно имелись вкрапления использованных презервативов, что свидетельствовало о сексуально – гигиенической просвещённости студентов.
Участок был ещё сложен тем, что одной стороной примыкал к большой площади перед входом в МАИ. А Московский Авиационный – это не одно, и даже не несколько зданий. Это огромная территория, заставленная учебными корпусами, лабораториями, ангарами. И площадь перед ним большая. Через неё проходили ежедневно тысячи человек. Они оставляли десятки тысяч единиц мусора. И часть его постоянно задувалась на участок Рустама.
В довершении, в том самом общежитии двигательного факультета находилась администрация студенческого городка, и участок, поэтому, был на виду у начальства, которое начисляло зарплату и премию. В общем, хлопот хватало. Но справлялся.
Вот и в то утро, наведя идеальную чистоту с помощью своей чудо – техники, отругав девушек, которые бросали бычки мимо урны, он направлялся на второй участок. По сравнению с первым он был – семечки. Там в нормальном жилом доме жили нормальные люди. Там жили бабушки, которые могли убить соседа, если он около мусоропровода ронял немного луковой шелухи. Там располагался детский сад. У детей не было ни учебников, ни конспектов, ни презервативов. Они любили свои книжки, а строгие воспитатели следили за тем, чтобы дети их не рвали и не выбрасывали на улицу.
Ещё на краю участка стоял сгоревший дом с заколоченными глазницами окон. Сквозь щели досок можно было рассмотреть обрушившиеся перекрытия. Рустам всегда думал, что полы и потолки в многоэтажных зданиях из железобетонных плит, или, на худой конец, из толстых досок. В сгоревшем доме обвалившиеся потолки были из какой – то трухи, сквозь которую проходили крест – накрест полосы связующего материала, похожего на солому. Не удивительно, что они так легко когда – то рухнули. А ведь это здание было точно такой же постройки, что и их общежитие. Берегите себя, студенты!
В сгоревшем доме никто, конечно, не жил. И это хорошо: меньше мусора на участке.
Погрузив метлу, щётку и лопату в тележку, Стерхов задумчиво брёл по студенческому городку. По дороге ему встретились две девушки из его группы: Ольга Злобина и Лариса Ивановна Вайзбург. Это были подруги – не разлей вода, интересная парочка. Вайзбург Рустам стал называть Ларисой Ивановной после того, как узнал её настоящее отчество – Яновна. Как известно, Иван, Ян, а также Жан, Джон, Айвон, Хуан, Иоган – все эти имена разных народов произошли от одного еврейского имени – Иоанн. Кроме этого, была она старше всех в группе, лет на пять, или даже шесть старше Стерхова. Ну и, почему-то, когда Рустам видел Вайзбург, в голове его сразу всплывало: «Ларису Ивановну хочу».
Он её слегка хотел, хотя была она бесформенная и не красивая. Острое лицо, острый нос. Бледные ресницы, когда она их не накрашивала. Носила очки в тонкой металлической оправе, отчего была похожа на учительницу – синий чулок. Волосатые ноги брила редко. Но неглупая, или жизненный опыт давал о себе знать. Можно было с ней интересно поговорить на разные темы. На всех парней смотрела с интересом, так Стерхову казалось. Может быть потому, что мало ей в жизни доставалось мужского внимания. И поэтому подсознательно Лариса Ивановна готова была использовать любой случай.
С Ольгой Злобиной – второй девушкой - у Рустама была связана небольшая история. На третьем курсе он решил за Злобиной приударить. Ольга тоже не красавица. Грушеобразное лицо, глаза слишком широко расставлены. Телом плотная, хотя толстой назвать нельзя. Как молодая свинка. Не то, чтобы она Рустаму нравилась. Просто после упомянутой новогодней вечеринки он решил предпринять решительные действия в отношении слабого пола. Поскольку из – за плотной учёбы и переводных задолженностей искать знакомств на стороне времени не было, он стал присматриваться к одногруппницам. Самые симпатичные, естественно, были заняты, некоторые уже замужем. Одна красавица, поколебавшись, дала Стерхову отбой. Дошла очередь до Злобиной. Ольга сначала заинтересовалась, стала поддаваться. Уже она брала его под руку, когда они шли с лекции на лекцию. Уже он держал её за плотную ручку, садясь рядом на занятиях. Но в какой – момент включила Злобина задний ход. То ли он где - то перегнул, слишком круто взял, слишком плоско шутил, то ли сыграла роль его провинциальность, ведь жил он в Москве только полгода. Но стала Оля его избегать. Ладно, подёргавшись еще дней восемь, Стерхов отвалил. Но отношения остались нормальными.
Интеллектуальное развитие Злобиной было на средне женском уровне. Способная разобраться во многих житейских ситуациях, она почти абсолютно не могла разбираться в сложных формулах, которыми изобиловали большинство предметов в МАИ. Принципы высшей математики, аэродинамики или теоретической механики были ей не доступны. Для Рустама оставалось всегда загадкой, как девушки, подобные Злобиной, учатся в таких ВУЗах, как МАИ. Как они умудряются сдавать экзамены?
Однажды он многое понял благодаря Ольге. Был такой предмет на четвёртом курсе: организация планирования и управление производством, ОПУП сокращённо. И этот ОПУП читал опупеть какой бездарный преподаватель. Невнятно и сбивчиво выдавал он разрозненные данные. Не договорив одно предложение, перескакивал на другое. Начинал рисовать на доске схему, делал две линии и вдруг вспоминал случай из жизни. Записать что-либо на лекции было невозможно. Посетив три занятия, Стерхов на ОПУП ходить перестал. Надеялся перед зачётом полистать учебник и как-нибудь выкрутиться. Так поступили многие, пользуясь свободным посещением. Хитрый препод стал устраивать переклички и отмечать непосещенцев. Перед зачётом выяснилось, что учебника по ОПУПУ нет. Предмет проводился исключительно на разработках кафедры. В общем, мимо зачёта Рустам пролетел. Стал лихорадочно искать у кого-нибудь конспект. Но большинство друзей и знакомых были в такой же ситуации.
В момент отчаяния, когда оставалось два дня до последнего срока пересдачи, Рустама спасла Злобина. Она великодушно одолжила конспект уже потерявшему надежду парню. Открыв тетрадку, Стерхов опешил. Ровным аккуратным почерком, доступным понятным языком были изложены все темы. Все схемы на месте, выполнены цветными ручками. Заголовки подчёркнуты с помощью линейки одинарной, двойной, или волнистой линией, в зависимости от важности. Формулы обведены в цветные рамочки. На полях чуть ли не розочки и плющи нарисованы. Как можно было вести такой классный конспект не то, что на ОПУПЕ, на любом предмете? Фантастика.
 Причина того, что у Рустама с Ольгой ничего не получилось, скоро выяснилась. В конце третьего курса – начале четвёртого стало всем в группе очевидно, что Оля и Лариса – не просто подруги. Рустам, опять же по своей провинциальности, слабо разбирался в таких вещах, очевидного не видел. Однажды на лекции Злобина и Вайзбург сидели впереди, он и ещё несколько ребят из группы - тремя рядами выше. Вдруг Дима Вода, сидящий рядом, затолкал Рустама в бок:
- Смотри, - указал в сторону подруг.
Ольга положила голову на плечё Ларисе, потёрлась об него щекой. Затем стала Ларису целовать. Думала, за волосами не видно.
- Лесбиянки, - констатировал Вода.
Вот эта парочка попалась навстречу Рустаму.
- Рустамчик, привет, - первой его увидела Вайзбург.
- Здравствуйте, Лариса Ивановна, привет, Оля.
- А - а чем это ты занимаешься? - Увидев Стерхова в дворницком прикиде, Злобина не могла скрыть интереса.
- Очищаю планету, Оленька.
- Ты дворником работаешь? – пыталась выяснить очевидное девушка.
- Не дворником, а машинистом метлы! – с пафосом ответил, поднаторевший в названиях профессий, Стерхов, вознеся указательный палец в небо.
- И как ты докатился до жизни такой? – вступила в допрос Вайзбург.
- Что значит, докатился? Спроси, как я взошёл на эту … вершину … этого … самоотречения! Ради того, понимаешь, чтобы вы могли своими ножками пройти по чистой улице, а не спотыкаться об использованные презервативы.
Подруги переглянулись и прыснули от смеха. Проблема использованных презервативов была им не знакома.
- А ты сессию сдал? – вспомнила Злобина о больном.
- Легко! – выпалили Рустам.
Последняя сессия, действительно, далась ему без проблем.
- Везёт. А мы вот идём технологию пересдавать.
- Привет Зернову.
Рустам усмехнулся. Как можно было при таком усердии и педантичности иметь ещё и задолженности?
- И как это ты всё успеваешь? – без улыбки поинтересовалась строгая Вайзбург.
- Долгие годы упорных тренировок.
Рустам попытался томным взглядом проникнуть сквозь очки Ларисы Ивановны.
- Ну пока.
Девушки, напоследок окинув взглядом с ног до головы Рустама и его инвентарь, зашагали к проходной, взявшись под ручки и шушукаясь. Какая тема для сплетен на последних перед каникулами встречах одногруппниц: Стерхов - дворник.
А Рустам, быстро управившись со вторым участком, затащил оборудование в дворницкую и взметнулся к себе на этаж. В комнате никого не было. Двое соседей: Женька Левчук и Дмитрий Сметанко по кличке Кефир на выходные уехали домой в Дубну, а оттуда сразу на практику на Химкинское НПО им. Лавочкина. С третьим соседом - Димой Погореловым вообще была история. Он недавно бросил институт и переселился жить к какой - то девушке – москвичке.
Переодевшись, Рустам взял полотенце, мыло и отправился в душ. Душ располагался на первом этаже общежития и представлял собой омерзительнейшее место. Стены и пол были выложены кафельной плиткой поносно - коричневого цвета. В раздевалке не на что было присесть, и приходилось снимать и надевать штаны, едва балансируя на одной ноге, или прислонившись задницей к грязной стенке. В самом душе хорошо, если горели две тусклые лампочки. Чаще горела одна. Иногда – ни одной. Из шести кабинок смеситель работал максимум в трёх. Да и в тех не было разбрызгивателей, и вода лупила по макушке мощной струёй. Некоторые студенты приходили со своими разбрызгивателями, видимо когда - то снятыми здесь же, которые после гигиенической процедуры откручивали и опять уносили. Но самым несносным было то, что часто засорялся сток. Воде некуда было уходить, и она поднималась порой по щиколотку. Грязная использованная вода.
Но как - то это всё не задевало народ. Всё народу было по фигу. Не привык он возмущаться из рук вон плохой работой коменданта, администрации студенческого городка и проректора по хозяйственным вопросам. Молодость не думала о склоках, скандалах и своих ущемлённых правах. Молодость думала о другом.
И Рустаму всё это было безразлично. Переживал он неудобства и покруче. Например, в течение почти двух лет не давали житья клопы. Клопы–ы!!! В конце двадцатого века, в центре Москвы, в общежитии передового ВУЗа.
Этих мерзких тварей с кроватью подсунул в их комнату один семейный студент. Когда, приехав из Ташкента, в начале третьего курса Рустам заселялся в общежитие, в комнате никто не жил. Была она пуста, видимо, покинули её в прошлом учебном году выпускники. Комендант предупредила Стерхова, что туда определены два второкурсника, но они на картошке. В комнате было две односпальных кровати типа «тахта», одну из которых и занял Рустам. Дня через два в сопровождении коменданта заявился какой-то кент и предложил выгодный обмен: он забирает две односпальные кровати, а взамен приносит из своей комнаты полутора спальную. Им с женой, видите ли, на ней тесновато стало. Комендант поддакивала: мол, тебе на широкой удобней будет, а соседям твоим я что-нибудь подыщу, когда они с картошки вернутся. Ладно, Рустам как новенький не рулил тут, да и обмен казался выгодным.
К концу первой ночи возлежания на новой мебели, Стерхов осознал всю трагичность этого обмена. Почувствовал. Потом уже ребята из соседней комнаты, с которыми он успел познакомиться, запоздало предупредили, что их общежитие старой постройки передаёт приветы современной молодёжи от славного поколения создателей советской авиации. В некоторых комнатах водятся клопы. Жить они могут в любых щелях, но особенно любят деревянные кровати, из которых их выжить практически невозможно.
Невозможно. Невозможно! Невозможно выжить клопов из деревянной кровати.
Клоп кусает как комар. Только волдырь больше, чешется сильнее и держится дольше. Если лёг спать и быстро не уснул – хана тебе. Не уснёшь долго. Клоп подбирается в тот момент, когда сознание уже начинает проваливаться в сон, но ещё остаётся по эту сторону реальности настолько, чтобы почувствовать лёгкий дискомфорт в области мягких тканей предплечья. И ты вскакиваешь в бешенстве: «Опять эти твари мне спать не дают!!» Укус тут же раздувается и начинает чесаться. А виновник уже скрылся. Очень быстр. Успокоившись немного, снова ложишься. Потом опять вскакиваешь, включая свет. И так несколько раз. Но бесполезно. Пока не начнёшь реально засыпать, они не появятся. Но стоит чуть прикорнуть, снова почувствуешь на себе дыхание этих вампиров.
Сначала Стерхов пытался травить их дихлофосом. Это не принесло никаких результатов, только сам слёг с отравлением. Пытался выискивать и давить. Очень мало обнаружил, а они продолжали досаждать. Однажды зимой, когда на улице тридцатиградусный мороз стоял, разъехавшись на каникулы, парни оставили окна открытыми. Думали, вымёрзнут. Зря. Только чайник заварной испортили. Забыли из него чай слить, он замёрз, и чайник лопнул. А в первую же ночь Стерхова опять загрызли.
Соседям по комнате в этом плане легче было. Комендантша выдала им железные кровати, а в железных клопы не живут. А чтобы они по ночам не лезли, парни кровати от стен отодвигали и ножки ставили в банки с водой. Но всё равно их покусывали. С потолка, что ли запрыгивали? А Стерхов мучился невероятно. К концу четвёртого курса клопов особенно развелось. За одну ночь Рустам выбивал их по тридцать штук. Стена около его кровати покрылась красной крапинкой.
Наконец администрация студгородка приняла меры. Заключили договор с кооперативом. Пришёл мужик: за спиной два маленьких баллона с какой-то жидкостью, в руках насос с пульверизатором.
- Клопы, тараканы есть? – спросил.
- Есть!!! – в четыре глотки заорали парни.
- Показывай.
Рустам первый бросился. Постель, матрас откинул:
- Лей, братан! Не радиоактивная? На потенцию не влияет?
- Не боись, для человека абсолютно безвредная.
- Лей тогда вот сюда, и сюда. Сюда тоже лей, и побольше. Говоришь, поможет??! – с надеждой.
- Гарантирую, клопов больше не будет у вас.
- Спасибо, товарищ, – долго трясли мужику руку.
И в натуре, как не бывало клопов. В ту ночь после стольких мучений впервые спали они лёгким воздушным сном. Шикарно выспались и с утра чувствовали себя людьми. А на следующий день прибежал радостный Славик Лебедев из пятьсот третьей комнаты:
- Рустик, какое счастье, у нас теперь тараканов нет!
Да, было и такое. Ну, да бес с ними, с клопами, грязными душевыми и мусорными кучами. Когда впереди вся жизнь, на такие мелочи внимания не обращаешь. Рустам разогрелся под мощной струёй воды, делая её постепенно всё горячей. Затем резко отключил горячую, а холодную – на максимум. И издал радостный вопль. Хорошо. Кайф. Потом снова пустил горячую, так, что кожа едва терпела, и снова ледяную. После нескольких циклов душа пела, сердце плясало, а тело стремилось от тверди оторваться и парить. Растеревшись до ожогов полотенцем, Стерхов попарил над грязными полами коридоров к себе в комнату. Взлохматил перед зеркалом мокрую шевелюру, от перевозбуждения подтянулся двадцать раз на турнике, который сам установил когда-то в комнате. Что теперь? Теперь на обед. А потом? Спать? Нет, утренняя усталость уже прошла. Что же у нас сегодня? Ну, конечно! Она! Радость моя! Лебединая шейка! Наташа!

 ЁЁЁЁ

После ухода Рустама Марина сладко уснула. Приснилось ей, что после купания переодевается она в сухое, зайдя в лес, и вдруг видит, что из-за кустов наблюдает за ней какой-то парень, или даже двое. Сперва она беспокоится и стесняется. Потом сердится. Потом расслабляется и представляет, что наблюдает за ней кто-то, кто ей очень нравится.
Солнечный луч, пробиваясь сквозь листву, щекочет глаза, заставляет щуриться. Припекает, становится жарко. Она открывает глаза и видит Инну, которая сидит перед круглым зеркальцем и сосредоточенно выдавливает прыщики.
- Ты почему не косишь? – спрашивает она у подруги. - Скоро дожди пойдут, трава упадёт.
- В руках у Марины коса. Она взмахивает ей, и трава легко падает под ноги. На полянке солнечно и весело. Неподалёку косят другие женщины, где-то среди них мама. Марина приближается к краю полянки: там тоже нужно выкосить. Лес манит прохладной тенью. Она знает, что сейчас из леса начнут вылетать комары, будут залетать под юбку и жалить в самые нежные места. Её коса позвякивает о траву, как будто трава металлическая.
Марина открывает глаза и опять закрывает. Шторы раздвинуты, солнце заливает комнату. Посреди комнаты Инна, отодвинув стол, крутит бёдрами обручи.
- Вставай, соня, - предлагает она.
- Дом приснился, сенокос, – сообщает Марина, нехотя просыпаясь. Реальность возвращается медленно. В ней есть что-то хорошее. Ещё мгновение, и она вспоминает: Рустам! Сладко потягивается, улыбаясь.
Инна включает магнитофон. Из динамиков льётся «Недотрога»Преснякова.

А за окном бушует месяц май
И кружит в белом та а а нце.
Пусть губы шепчут мне: «Прощай»,
Глаза кричат: «Оста а а нься».

Хорошо. В жизни появляется какая-то отдушина. Подумав об этом, Марина забеспокоилась. Как бы не сглазить. Чтобы переключиться спросила Инну:
- Что будем делать сегодня?
День был абсолютно свободным. Сессия только что закончилась, практика начиналась только через два дня. Все студенты, кроме должников, переживали неделю счастья. Это когда просыпаешься утром - и не нужно никуда бежать, ничего сдавать, ничего учить впопыхах за пять минут до того, как зайти на экзамен. Нервы, стресс, конспекты чёртовы, преподаватели – всё в прошлом. Спокойно засыпаешь с чувством нереальной лёгкости в душе и так же cпокойно просыпаешься. Впереди только приятное: каникулы, поездка домой, лето.
- К Рустамчику пойдём, – подколола Инна.
«Вот язва», - Марина поморщилась
- А я Геночке всё расскажу, что ты с другими мальчиками трахалась, – решила она в корне пресечь начинающийся у подруги приступ зависти.
Бывает с ней такое. Если Цветковой достаётся что-то лучшее, не может Инна долго успокоиться. Ворчит и подкалывает целый день, впрочем, незлобно.
- И я Павлику тоже расскажу.
- Рассказывай. Мне всё равно.
Марина зевнула, завернулась опять в простыню.
- Ладно, вставай. – Инна стянула простыню. – Пойдём на пляж.
- Не пойду, надоело на пляж.
- А Рустамчик твой приедет ещё? – вернулась Инна к теме. Любопытство не удерживается внутри девушек долго.
«Как бы не сглазить, - подумала опять Марина. - Хотя, что это я так переживаю?».
- Сказал, приедет.
- Когда?
- В субботу. А у тебя что с Сергеем?
- Да ну, не понравился он мне. Ну так, не очень. Мы и не трахались. А вы, гады, не могли подождать, пока мы со Светкой уснём.
Марина молча улыбнулась.
- Ты же знаешь, я без Генки сама не своя. Мужика так хочется. А тут ещё вы.
Она бросила в Марину простыню.
Марина села на кровати, ноги коснулись запылённого пола. Надо бы прибраться в комнате.
- Путро, а ты Гену своего любишь?
Долгая пауза.
- Путро – о? – Марина рассматривала отслоившийся лак на ногте. Путро молча крутила бёдрами.
- Я Вас люблю как булку с маслом, Вы мне дороже двух котлет, – продекламировала Марина, удаляясь в санузел с умывальным набором.
Оставшись в комнате одна, Инна Путро прекратила вращать обручи, засунула их за кровать, села опять перед зеркалом и принялась накрашиваться. «Почему Маринке так всегда везёт? – думала она. - Этот Рустам - хороший парень. Симпатичный, умный». Вот и год назад познакомились девушки с парой москвичей, и Цветковой достался лучший. С квартирой! Он даже хотел жениться. Поселил её у себя, а она, дура, сбежала. Вот если бы Инне так повезло. Хотя её Гена тоже ничего. С опытом мужчина. Женат был, знает женскую психологию. В нужный момент умеет успокоить и развеселить. Правда, не москвич, - такой же лимитчик, как она.
Инна тяжело вздохнула. Очень хотелось остаться после института в Москве, а не ехать по распределению в какую-нибудь глушь. Распределения ещё не было, но трудно от него ожидать чего-либо хорошего. В Москве оставляли только москвичей, да тех, кто замуж вышел за местного. За три года учёбы Инне этого так и не удалось. В Кооперативном обучение – четыре года, включая диплом, так что, в запасе осталось всего ничего.
Вернулась Марина, чистая и счастливая. Мурлыкала что-то себе под нос, вытирая мокрые волосы. Решили пойти погулять на площадь Пушкина, возможно сходить в кино в «Россию». Пушкинская площадь – известное в Москве место встречи влюблённых, пытающихся влюбиться и проходимцев от любви. Здесь даже в строгие времена на скамейке можно было увидеть женщину сорока лет целующуюся взасос с восемнадцатилетним юношей, сидя у него на коленях. Здесь парочку девушек вполне удачно могла разбить пара ребят. И девушки этим пользовались. Поход сюда раз в два – три месяца был уже почти традицией, особенно когда у подруг не было постоянных парней.
На этот раз ситуация была такова. У Инны был постоянный парень, но он уехал на каникулы домой в Саратов. У Марины - парень, с которым она не так давно знакома, всего один месяц, и с которым была уже в крупной ссоре. Кроме этого - Рустам. Но с ним ничего не ясно. Поэтому девушки сочли себя условно свободными. А, впрочем, конкретной цели с кем-либо познакомиться, они перед собой не поставили. Так, просто погулять, сходить в кино, потом, возможно, в какое-нибудь кафе. Две их соседки по комнате сразу после экзаменов уехали домой. Они отучились только год, и тяга к дому у них была ещё велика. Она уменьшается по мере продвижения от курса к курсу. После окончания третьего Инна с Мариной решили с поездкой домой не спешить, даже после окончания практики. Хотелось в полной мере насладиться свободой, летом, любовью…
Но сперва нужно было прибраться в комнате. И они стали прибираться.

 ЁЁЁЁ

В четверг, отработав на вверенных ему участках и сложив инвентарь в дворницкую, Стерхов обнаружил на вахте, в общем почтовом ящике, письмо от Татьяны. Это было удивительно. Раньше Таня ему не писала. Каждый раз они заранее уславливались о следующем дне встречи, и аккуратно в этот день она приезжала. Никакой переписки, никаких перезвонов. Только последний раз Рустам звонил ей и, соврав, что ему нужно сдавать задолженности, попросил не приезжать. Сам же отправился с Крутовым. И вот теперь письмо. Интересно.
Поднявшись к себе в комнату и распечатав конверт, Стерхов извлёк аккуратно исписанный одинарный листок в клетку. «Красивый почерк», - отметил он про себя. Прочитав письмо, Рустам понял не всё. Среди ласковых слов и поцелуев Таня сообщала ему, что заболела, у неё простуда, и поэтому она не приедет в ближайшие выходные, как договорились по телефону. Это понятно. Но, в связи с этим, она очень испугалась за них обоих и поэтому просит простить её. Теперь дело уже идёт на поправку, и, возможно, что эта простуда – ничего страшного. Она надеется, что у них и дальше всё будет хорошо. Слово «простуда» в двух местах было взято в кавычки, чему Стерхов не придал значения.
При внимательном изучении письмо должно было поставить перед Рустамом некоторые вопросы. Но он отнёсся к нему легкомысленно. Главная, как он подумал, новость его обрадовала. Татьяна в выходные не приедет, а значит можно спокойно ехать в Кооперативный к Марине. И не нужно опять звонить и врать. С Наташей он вчера встречался, можно ещё пару раз встретиться на этой неделе, чтобы она за выходные не успела по нему соскучиться. Тем более что она в эти выходные работает. Ближайшая неделя, как будто, проблем не предвещала.
Приняв, как всегда, душ, он стал искать компаньона для похода в столовую. Крутов умчался на практику в Долгопрудный, Левчук – в Химки. У четвёртого курса практика в разгаре. Подумав, Рустам спустился на первый этаж и отправился в соседний блок общежития. На входе в него, сразу за вахтой, висели стенды с информацией о советских космонавтах, учившихся когда-то на шестом факультете МАИ. Под ними, вырезанный из фанеры, стоял дорожный камень-указатель. Надпись на нём гласила: «Пойдёшь направо – сердце потеряешь (в правом блоке располагался женский этаж). Пойдёшь налево – желудок потеряешь (в левом блоке работал буфет). Прямо пойдёшь – жизнь не вернёшь (электрощитовая)».
Стерхов перешёл в другой блок и поднялся на пятый этаж, в 503 комнату. Там жил один из его лучших друзей – Слава Лебедев.
Славик и Борис Лебедевы – братья близнецы. Но они скорее разные, чем похожи друг на друга. Борис плотный и коренастый, небольшого роста. Слава худощавый и ростом повыше на полголовы. По характеру оба спокойные и рассудительные. Но спокойствие Славика мягкое и доброжелательное, готовое придти на помощь. Спокойствие Бориса – сдержанное и оценивающее, готовое в любую минуту к отпору. Борис практичный и конкретный человек. Лишних телодвижений не делает. Славик же склонен к фантазиям, с ним хорошо рассуждать о жизни.
Борис давно уже был женат на студентке Пищевого института. Жену звали Олей. Жила молодая пара в общежитии Пищевого, где им, как семейным, выделили комнату. Славка продолжал холостяцкую жизнь в маёвской общаге. К близкому общению со слабым полом он ещё только готовился. Проходил, так сказать, теоретическую подготовку под руководством опытных друзей. Славкины соседи по комнате: Игорь Щеглов и Всеволод Быковский – ребята, хорошо подкованные в этом вопросе. Любовью занимались детально и на постоянной основе. Славик же отставал по этому предмету. Был слишком робок, комплексовал. Никак не удавалось его растормошить и раззадорить.
Пятьсот третья только проснулась. Студенты смаковали неделю счастья. Славик, с влажной от умывания чёлкой, заправлял постель. Быковский ещё не встал, нежился под одеялом. Щеглова не было.
- Привет, парни, – Рустам пожал мягкую Славкину руку с длинными пальцами и тёплую со сна ладонь Севы. – А куда Щеглов упорхнул уже?
- Конструирование сдаёт, – ответил Лебедев.
Игорь Щеглов – вечный задолжник. Когда основная масса студентов начинала сдавать экзамены, на нём каждый раз висели ещё два - три зачёта и курсовой. Допуск к сессии он получал, когда все сдавали уже третий или четвёртый экзамен. Но при этом Игорь мог закончить сессию вместе со всеми, а мог и раньше, чем многие.
- Обедать идём, – бодро предложил Рустам.
- Завтракать, – поправил Быковский.
- Ну, уж кому как. Вставай, собирайся.
- Не, я посплю ещё, – Сева сладко зевнул.
- Славян, пойдём, - решил не тратить время на Быковского Рустам.
Лебедев быстро оделся, и вдвоём они скатились по лестнице. Около почтового ящика задержались. Ящик представлял собой узкие многоярусные полочки – клетки. Под каждой клеткой стояла буква алфавита. Почтальон приносила корреспонденцию вахтёрше, а та раскладывала её по фамилиям. Убедившись, что ему писем нет, Лебедев стал просматривать адреса на чужих письмах и телеграммах. Он коллекционировал ляпы с названием улицы, на которой стояло их общежитие. Адрес был такой: улица Дубосековская, дом 9. Но на письмах и телеграммах чего только не писали: Дубовская, Дубиновская, Дубосиновская, Домосековская. Чуть ли не Гомосековская. Славик все эти названия аккуратно вносил в записную книжку. В этом был он весь.
На этот раз ничего прикольного не оказалось, и парни двинулись дальше. По выходе на улицу встал вопрос: куда идти? Вариантов было четыре: «Ледокол», «Весна» и, так называемая, «Башня» - высотное общежитие факультета самолётостроения со столовой на первом этаже и столовая пищевого института. Последняя находилась дальше всех, поэтому, её не рассматривали. В «Весну» тоже не хотелось. Рустам потянул Славика в «Ледокол». Он старался обедать там.
Дело в том, что в МАИ, как и в каждом учреждении в те времена, существовал профсоюз. Чем он занимался, для студентов, в основном, было тайной. Но одну хорошую вещь сделал: ввёл талоны на питание. Каждый талон – 50 копеек. Укладываешься в эту сумму – обедаешь бесплатно. Превышаешь – просто доплачиваешь. Талоны раздавал профорг группы, по пятнадцать на человека. Студенты – москвичи, которые обедали дома, часто отказывались в пользу общежитийцев. За последние два месяца их группе талоны не дали, так как профорг – разгильдяй не сдавал вовремя профсоюзные взносы. Честно говоря, студенты сами были виноваты, так как выбить эти копейки из них было иногда не реально.
Выручил Крутов. «Ледокол» находился на его дворницком участке. Однажды, выкидывая мусор в контейнер, он увидел там несколько пачек погашенных талонов, выброшенных кем-то из администрации комбината. Довольно толстые пачки, перетянутые резинками, были аккуратно извлечены и принесены в общагу. Там Крутов со Стерховым и Левчуком их внимательно просмотрели, и убедились, что многие погашены, то есть, перечёркнуты, простым карандашом. Тут то им фишка и попёрла. Разделив талоны между собой, они стёрли на них карандашные крестики и обеспечили себя льготным питанием на три – четыре месяца.
Рустам выдал Славику талон и повлёк его по свежевыметенным дорожкам на встречу с гороховым супом и люля-кебабом. Лебедев как-то непривычно молчал и выглядел таинственно. На губах его гуляла кривая улыбка, лицо выражало отрешённость. Предчувствуя интригу, Стерхов стал склонять друга к откровенному разговору.
- Славян, какой-то ты сегодня загадочный. Случилось что?
Славик молча шагал, глядя себе под ноги. Рустам утвердился во мнении, что Лебедев хранит страшную тайну, готовую, однако, вот-вот вырваться из его лёгких.
- С кем-то познакомился? Колись! - бросил Стерхов наживку и почувствовал, что горячо.
Парни подходили к Ледоколу.
- Рустик, посоветоваться с тобой хочу, – наконец выдавил из себя Лебедев.
Пауза. Они взошли на второй этаж. Там стояла очередь человек в пятнадцать.
- Пойдём на третий.
Поднялись ещё на два пролёта. Пристроились в конец небольшой очереди.
- Так-так, Славик, я внимательно.
Лебедев сконфузился, отступил на два шага в сторону и тихим голосом поведал Рустаму сногсшибательную историю.
Уже давно у него установились хорошие отношения с упомянутой парочкой: Ольгой Злобиной и Ларисой Вайзбург. Девушки часто обращались к Славику с разными вопросами по учёбе. Безотказный Лебедев всегда шёл навстречу. Задерживался после занятий, объяснял. Стерхов вспомнил, что пару раз девушки даже приходили в общежитие, и он видел их в компании Славки что-то увлечённо им втолковывающего. Чем дальше, тем больше Лебедев чувствовал на себе интерес этих особ.
И вот дней пять назад, когда сдавали последний экзамен, они подошли к нему и пригласили вечером домой к Злобиной отметить окончание сессии. Поколебавшись, Лебедев согласился, хотя страшно занервничал. Ольга жила совсем недалеко от студгородка – в районе «Войковской». Пешком – пятнадцать минут.
Рассказывать Щеглову и Быковскиму пока не стал, боясь их чересчур бурной реакции. В субботу Славик заходил поделиться к Рустаму, но того в общежитии не оказалось. Так что на встречу отправился без советов и моральной подготовки со стороны друзей. Одел лучшую рубашку, купил новые носки, туфли почистил.
- Шампанское взял? – перебил его возбудившийся Стерхов.
- Вот шампанское, Руст, не догадался. Ограничился коробкой конфет, – сконфуженно отвечал Лебедев.
- Ну-у, блин, Славик!
Лебедев изобразил раскаяние.
- Ладно, дальше давай.
Славик продолжал, а Рустам, ошарашенный таким сюжетом, нетерпеливо вставлял между его фразами: «Так, так, так. Ага, ага. Ну-у, блин!»
 Придя на встречу, Лебедев обнаружил хорошо одетых и пахнущих Злобину и Вайзбург. В зале был сервирован фруктами и бокалами журнальный столик. Страшно волнуясь, Славик прошёл в зал, где был усажен в кресло.
- Тихая музыка, интимное освещение? - забегал вперёд Рустам.
Тем временем они дошли до раздачи и взяли подносы.
- Сейчас, – Славик потряс указательным пальцем. Не мог он одновременно заказывать блюда и говорить на такую важную тему.
Пришлось Рустаму умерить своё любопытство и тоже заняться формированием обеда. В меню значились традиционные щи, куриная лапша, суп молочный, котлеты, бифстроганоф, рыба жареная. На гарнир предлагались картофельное пюре и гречка. На третье – компот из сухофруктов, чай и напиток грейпфрутовый. Также имелись яйцо под майонезом, винегрет, салат из морской капусты, ватрушки с повидлом, ватрушки с творогом.
Молочный суп Стерхов с детства ненавидел. Щи тоже недолюбливал. Из столовских первых блюд он предпочитал суп гороховый, где горох был разварен до мелкопесочного состояния, или харчо. Ни того, ни другого не было, поэтому он взял лапшу. На второе он брал блюда, где мясо было налицо. Он также любил и котлеты, но бес его знает, из чего их делают в столовых. Взяв биф-строганоф с картофельным пюре, компот и ватрушку, Стерхов подумал, и добавил ещё салат из морской капусты. При всём неаппетитном виде, есть в ней что-то такое, что заставляет время от времени употреблять её в пищу. Может быть недостающие в организме вещества: йод, или что-нибудь там ещё.
Славик взял щи, рыбу с пюре, грейпфрутовый напиток и уложился в талон. Рустам доплатил двадцать девять копеек. Покидав на поднос вилки и ложки, нашли свободный столик, не очень залитый щами. Расположились. Тут же Стерхову пришлось возвращаться: забыли хлеб, как всегда.
Усевшись наконец, друзья протёрли ложки салфетками и возобновили беседу.
- Освещение – день ещё был, - продолжал Лебедев ровно с того места, где они прервались, - а музыку потом включили. Спросили у меня, что я предпочитаю. Я заказал Манфрида Мэна, но у них не оказалось …
- Ну, блин! Нашёл, что заказать. Откуда у них Мэн? Они про него и не слыхали. У них, наверное, только Модерн Токинг, да Ласковый Май?
- Кстати, Злобина сперва хотела Ласковый Май поставить, но Лариса не дала, сказала, что я их засмею.
- Умная женщина. Ну и что они предложили тебе?
- В каком смысле?
Стерхов картинно закрыл глаза рукой, выждал паузу.
- Давай по порядку. Что они предложили на музыку?
- Джо Дассена, потом Стинга поставили.
- Стинга? - Рустам удовлетворённо кивнул. – Ну, и что дальше?
- Потом Ольга вышла, а мы с Ларисой стали беседовать.
- О чём?
- Ну, сперва о сессии, как сдал, да как они сдали, то да сё.
- Так, так, так.
- Потом она стала расспрашивать, откуда я родом, кто родители.
- Ага, ага.
- Потом Ольга вернулась. Принесла мороженое и бутылку вина.
- Та – а – к!
- Попросили меня открыть, я открыл, разлил. Выпили.
- За что?
- За встречу. Вайзбург добавила: «Которую мы с нетерпением ждали».
- А - а – г – а – а! – Рустам кивнул многозначительно, доедая лапшу.
Славик перешёл ко второму.
- Вот, - продолжал он, - потом стали спрашивать, есть ли у меня девушка.
- Мммм! – промычал Рустам полным ртом.
- Ну я сказал, что здесь, в Москве сейчас нету. Рассказал им про Надю.
- Это та, что в Благовещенске?
Славик кивнул. У него не было никакой девушки ни в Москве, нигде. В Благовещенске жила его одноклассница, которая когда-то в школе ему нравилась. Он одно время поддерживал с ней переписку. Прошлым летом ездил к ней. Но вернулся разочарованный, и на этом всё закончилось.
- Так, дальше что?
Запал Рустама пошёл на спад. Он уже чувствовал, что дело закончилось ничем. Слишком хорошо знал Славика.
- Ну вот, потом стали есть мороженое, выпили по второму бокалу. Они всё хихикали, что у такого парня как я, обязательно должна быть девушка, много девушек. Что я должен их мухобойкой отгонять. Спросили, есть ли у меня мухобойка.
- Ну ты им показал мухобойку?
По лицу Лебедева стал расползаться румянец. Он сконфуженно улыбался.
- Нет, вот знаешь, Рустам, я был не готов …
- А что так? Она же у тебя ещё новенькая, муха не сидела, не то, что баба. – Рустам начинал закипать. Такой шанс представился Лебедеву. С двумя!!! С лесбиянками!! Которые сами этого хотели! Ни у кого такого не было. Ни у него, ни у Щеглова, ни у Быковского, ни у Артура из триста двадцать третьей, а он бабник тот ещё. Рустам Злобину домогался безрезультатно. А Славика сами позвали. Караул!
- Ладно, дальше что?
- Потом Вайзбург меня пригласила танцевать.
- Ты, конечно, отказался.
- Нет, согласился.
- Так.
- А потом неожиданно отец Злобиной пришёл. Хотя родители должны были быть на даче.
- И это тебя спасло.
- Да, вот… спасло.
- Ну и чем закончилось?
- Они меня пригласили в четверг на дачу.
- Ага, значит, шанс ещё есть.
- Я вот думаю, Руст, ехать или нет.
- Как это не ехать? Да ты что? Славик! Убью тебя!
- Да ну не совсем они мне...
- Да ты сам уже не совсем!!! Ты обязательно, слышишь меня, обязательно поедешь!
Чтобы сбить напряжение, Рустам отпил полстакана холодного компота. Он сильно распереживался за друга. Живо представил себя на его месте. Как волнуется так же, как Славик, но ретироваться и не думает. Как танцует с Вайзбург, обнимает её за нечёткую талию, привлекает к себе. Они целуются в губы, он опускает руки на её ягодицы, Лариса не сопротивляется. Рустам аккуратно усаживает её на диван, начинает раздевать. Расстёгивает блузку, под ней чёрный кружевной лифчик. Застёжка спереди, он расстёгивает и её. Вываливаются большие груди с крепкими тёмно-коричневыми сосками. Рустам их жадно ласкает. Лариса Ивановна закатывает глаза. Ольга за всем этим наблюдает, возбуждаясь. Рустам поворачивается, смотрит ей в глаза. Член его рвётся из ширинки. «Зачем же она одела джинсы?» - думает он. Прикидывает, как будет их снимать. Вайзбург уже стонет в его опытных руках. Злобина нервно теребит бусы у себя на шее.
- Я наверное не поеду, – прервал его фантазии Лебедев.
- Я тебе не поеду! Попрёшься, как миленький!
Стерхов глубоко вздохнул, унимая возбуждение.
- Славик, ты пойми, такого у тебя больше не будет никогда! Тебя хотят сразу две женщины. И обе не прочь делить тебя друг с другом. Группен секс. Ты не представляешь, от чего отказываешься.
Говорил так Стерхов, а сам понимал, что бесполезно. Слишком трудная это задача для парня, у которого ещё ни одной женщины не было. Не решится он. Не в тот момент Славке этот шанс подвернулся, не созрел он. Да он же ещё в таком состоянии, что трахнет кого-нибудь, и будет думать, что обязан жениться. А как жениться на двоих? Если честно, то Рустам и сам в глубине души за себя не мог поручиться, что не спасовал бы в такой ситуации. Всё-таки один на двоих… А вдруг не встанет от волнения. Такие случаи со всеми бывают, в том числе и с ним были. Двойной позор. А вдруг не удовлетворит кого-нибудь, или обоих. И поддержать некому. Вот если бы двое надвое…
- Слава, ты просто волнуешься, – решил вернуться к реальности Стерхов. - Возьми себя в руки. Возьми шампанского, вина сухого, не знаю, водки. И езжай.
Лебедев доел обед и сидел, тупо уставившись в пространство. Рустам дожёвывал ватрушку.
- Знаешь, что я тебе скажу? Если ты сейчас этот шанс упустишь, ты сам себе этого по жизни не простишь.
Парни поднялись из-за стола, отнесли подносы с грязной посудой.
- Cпасибо, – крикнул Лебедев в окошко посудомоечной.
- Жалста, – недовольно донеслось в ответ.
Спустились на улицу.
- Славик, - не унимался Стерхов, - сейчас мне некогда, надо кое с кем встретиться. А вечером я к вам зайду, и мы детально обсудим план твоих действий. Идёт?
Лебедев обречёно молчал.
Похлопав друга по плечу, Рустам повернул в сторону троллейбусной остановки. Сегодня у Наташи вечерняя смена, а значит, днем она свободна…

 ЁЁЁЁ

Вечером того же дня Стерхов и Быковский усадили Славика Лебедева для проведения среди него подготовительной работы. Щеглов опять отсутствовал. Полчаса назад Рустам отвёл Лебединую Шейку на работу, а сам, уставший, вернулся в свой номер и уже хотел было завалиться спать, но вдруг вспомнил про рассказ Лебедева. Сон испарился. Стерхова выбросило из комнаты, взметнуло по этажам, и вот уже он взахлёб рассказывал Быковскому о невероятном приключении, которое просилось произойти со Славиком, и которому тот глупо и бездарно сопротивлялся. Сева заценил. Сева выпал в осадок. Сева был ошарашен, но впрочем не долго. Рустам теребил его за локоть и жаловался на Лебедева: какой тот кретин и осёл, и что за столько лет соседства они не смогли сделать из него ловеласа. Славик молчал с укором. Быковский - человек наглый и грубый. В любовных делах эстетики не искал. Лишних нежностей не плодил. В философию не вдавался. Но при этом весельчак и жизнелюб. Он выразился просто:
- Убить!
- И содрать физиономию, и с ней самим сходить, – добавил Стерхов.
Славик, чтобы куда-нибудь деваться, полез за гитарой, что висела у него в изголовье, снял её, и запиликал «Под небом голубым».
- В общем так, Ростислав, твои тут истерики: идти, не идти – это всё не серьёзно, – начал обстоятельно Рустам.
- Трахнешь, а мы проверим, – подключился грубый Сева.
Лебедев не отвечал.
- Ты не переживай, технология проста, – продолжал Стерхов. – Чтобы скованность преодолеть, нужно, как можно скорей выйти на поцелуй.
- Точно, засосёшь, а там уже легче.
- Чтобы она к поцелую подготовилась, и не дёргалась в последний момент, сперва можно не в губы сразу, а допустим, в щёку, – пояснял Рустам.
Быковский сморщился.
- Или в руку. Ручку поцеловать любая позволит. А сам смотришь на её реакцию. Видишь - не противится, продолжаешь, - развивал теорию Cтерхов.
- Славик, надо, чтобы она скорей возбудилась, – перебивал Быковский. – Поэтому целуешь взасос, а сам нащупываешь зоны.
- Это правильно, - встревал Рустам, - но не всегда нужно торопиться. Тут многое зависит от настроения. Некоторым не нравится, когда на них сразу кидаются. Некоторые любят затяжные ласки.
- Ну да, бывает, – согласился Сева. – Но когда погладишь клитор, она уже всё забывает.
- Погоди, до клитора ещё нужно как минимум грудь обласкать.
Славик изо всех сил пытался сделать равнодушный вид. Перебирал струны на гитаре, а рот кривила маслянистая улыбка, и стыдливый румянец выдавал смущение. Сева перехватил мысль Стерхова:
- Грудью лучше заниматься стоя сзади. Так и блузку удобно расстёгивать, и сразу обеими руками можно… Возьмёшь за сосок, она уже трепещет вся – таких я люблю.
- А ещё удобно - сидя на скамейке без спинки. Садишься на скамейку верхом, так, чтобы она у тебя между ног под углом сорок пять градусов сидела… - делился опытом Рустам.
- А если нет скамейки? – впервые подал голос Славик.
- Ну на даче, может быть, как раз есть.
- Короче, Славик, - продолжал Быковский, - если она тебя до груди допустила, куй железо. Быстро её раздевай.
- Последний рубеж – трусы. Если здесь не сопротивляется – считай твоя, – не отставал Рустам.
- Но если даже сопротивляется, прояви настойчивость. Почти всегда это только понты.
- И вот здесь клитор тебе поможет. Смело суй руку.
- По локоть.
- И делай массаж матки…
- Ха – ха – ха!
Им было весело, этим молодым жеребцам. Славик тоже смеялся, но смех этот был напряжённым. Друзья навалились не на шутку. Сплоховать, ударить в грязь не хотелось перед ними. Давно хотелось почувствовать себя мужиком. Но свалившаяся моральная ноша была слишком для него тяжела. Не питал он ни к Ольге, ни к Ларисе тех чувств, которые могли бы соединить их. Не были они девушками его мечты. Не то это всё, не то. Да и робел он, комплексовал. А если честнее, то откровенно боялся своего будущего первого сексуального опыта. А то, что предстояло проделать это сразу с двумя – это вообще какой-то сюрреализм. Но с другой стороны, конечно прав Рустам: такого в жизни больше никогда не представится. Но всё же нет. Нет - и точка. Нет - и проблем нет. И сразу камень с души. А может, все-таки..? От этих колебаний Славик заходил в тупик.
А друзья напирали. Быковский рассказывал в подробностях, как быстрее и удобнее снять с женщины трусы. Потом переключился на то, что Славик сам обязательно должен быть в белых трусах и в белых же носках.
- Поверь, если увидят тебя в таком прикиде, сразу поймут - бабник.
Лебедев всё больше загружался. Отродясь он носил только классические семейные трусы темно-фиолетового цвета.
Перешли к противозалётным мерам. Не только для девушки, но и для парня, самое страшное в интимных отношениях – нежелательная беременность. Много было известно случаев, когда молодые и здоровые, полные сил и энергии ребята безвременно уходили в омут семейной жизни из-за маленькой оплошности, допущенной по глупости, по нетерпению, а может быть по коварству подруги.
В разгар лекции пришли Щеглов и Лёха Барабанщиков из пятьсот пятой и приняли живое участие в разговоре. Разогрели тему. Залёт как зловещее явление предстал во всём своём ужасе и мраке. За примерами далеко ходить не надо было. Джон Волков – общий друг. Залетев в начале ещё третьего курса, не имея опыта и желания сопротивляться, прервал полёт беззаботной молодости и вынужден был жениться. Может и избежал морально-этических проблем, но зато получил комплекс жилищно-бытовых и финансовых. Да и главная жертва была принесена – свобода.
Андрюха Скобелев из девятнадцатой группы залетел по глупости с ужасной страхолюдиной. Но кремень, наотрез отказался жениться. Свободу сохранил, но крови и нервов потерял не меряно. Подала она заявление в милицию, якобы за изнасилование. Письмо в деканат накатала вместе с родителями. Ходили домой к нему, донимали, на улице встречали. На Андрюху дело завели, из комсомола его исключили, хотели из института выгнать. Еле выпутался. Похудел, нервный стал и злой, но не уступил. Говорил, чем с такой женой жить, лучше в тюрьме отсидеть. Так и пришлось сделать ей аборт.
Ну и ещё ряд случаев не менее показательных, был представлен.
Поэтому Быковский рассказал подробно и доступно, что нужно делать, чтобы не залететь: как кончать, куда кончать, что делать перед вторым заходом. Как использовать презерватив, но лучше его, на фиг, не использовать, потому, что кайф не тот. Рустам тоже блеснул познаниями и предложил Лебедеву запастись заранее противозачаточным препаратом пастинор, который нужно принять женщине после близости.
- Даёшь ей потом и следишь, чтобы выпила, – умничал Стерхов.
- Так что гони, Славик, в аптеку. Возьми презервативов, пастинора и заодно уж пенициллина, – съязвил Барабанщиков. – Вы что на парня набросились? Он вон уже пятнами пошёл.
Быковский, не деликатничая, пересказал Лёхе и Игорю новость, которую полчаса назад поведал ему Стерхов. Причём приукрасил её несуществующими подробностями и липкими комментариями в своём стиле. Рустам ощутил неловкость. Разболтал о друге то, что он, может быть, и не хотел всем раскрывать. А теперь история пойдёт по ветру гулять.
А Щеглов с Барабанщиковым, как ни странно, отнеслись к происходящему сдержано. Игорёк заявил:
- Не пара они нашему Славику.
- Не пары они, – поправил Леша. – Бросьте вы глумиться над ним. Как вы себе представляете, он один их завалит?
- А ты бы завалил, Барабан? Отдался бы Вайзбург со Злобиной? – Быковский оживился.
- Я свою пиписку не на помойке нашёл, – гордо ответил Барабанщиков.
- Не на помойке… - с иронией произнёс Сева. – Ты свою пиписку сдай на консервацию.
У Севы в голосе проскользнуло раздражение на Лёшу Барабанщикова. Дело в том, что на последней вечеринке Лёха повёл себя не лучшим образом. Месяца полтора назад отмечали день рождения Щеглова. Присутствовали Быковский, Барабанщиков, Славик Лебедев, подруга Щеглова Надька Привалова, всеобщая подруга Ольга Зацепина по прозвищу Ольга Камастра и ничья не подруга Вика Савчук. А также Эдик Сафронов и Зоя Шарипова, за которой Сафронов последнее время ухлёстывал. Расклад нормальный.
По достижении компанией определённого состояния начался, конечно, разврат. Игорь со своей Надькой, Сафронов Шарипову быстро оприходовал. Сева потянул цепкие руки к Камастре. Про Савчук никто не думал. Это была белая ворона. Дожив до четвёртого курса в смешанном женско-мужском общежитии, она умудрилась ни с кем не переспать и не пожертвовать своей девственностью в угоду желанию и всеобщему течению. Видимо, было это так важно для неё – сохраниться для будущего любимого человека нетронутой. При этом она не то, чтобы была совсем недотрогой. Иногда, правда редко, позволяла себя целовать. Но как до главного доходило – жёсткое нет. Многие пытались покорить этот бастион, ведь Вика – девочка симпатичная. Тут и Щеглов приложился, и Барабанщиков. У Быковского было несколько нулевых попыток. Ещё несколько ребят бесполезно землю рыли.
Ольга Камастра же, наоборот, была легко доступна. Её как женщину знали все присутствующие, кроме Славика. На вечеринках напивалась до беспамятства, и этим парни часто пользовались. Иногда могла сама придти и под видом того, что к её соседке по комнате приехали родственники, попроситься переночевать. Конечно пускали. И при этом ведь была она не дурна, а даже красива. Правда ножки чуть-чуть колёсиком.
Ну в общем, Быковский совсем уже привлёк к себе Камастру, когда вмешался Лёша. Отозвав Севу за дверь, он уговорил его уступить Ольгу.
- Ты ведь её в любой момент получить можешь, почти живёшь с ней. А у меня бабы уже три месяца не было, – аргументировал он.
Действительно, Камастра из всех предпочитала Быковского, и позволяла ему с собой всё.
- А ты займись Савчук. Она, по-моему, в последнее время к тебе льнёт. Неужели ты её так и не завалишь? – давил на слабое место Барабанщиков.
Пошевелив пьяными мозгами, Сева решил, что да, Камастру он уже знает вдоль и поперёк. А Вика – не испробована. При этой мысли, как всегда в предвкушении новой женщины, возбуждение охватило Быковского и застило опыт прошлых неудач.
- Ладно, бери, – великодушно согласился Сева. – Только ты с Камастрой идёшь к себе. А мы с Савчук пойдём к ним.
- Лады.
Ольга с Викой жили в одной комнате в другом крыле общежития. Две их соседки как раз отсутствовали, о чем было известно. Значит, если Барабанщиков с Камастрой – девчачий номер свободен. Лёхе же надо было из своей комнаты всех разогнать. Пятьсот третью занимал Щеглов на правах именинника. Барабанщиков быстро метнулся и договорился со своими, чтобы они испарились часа на два. Вернувшись, перераспределились. Лёха подсел к Камастре, а Быковский занялся Викой.
Сафронов с Зоей скоро ушли. Барабанщиков, объявив «на посошок», опрокинул полную рюмаху водки, и полез целоваться с Ольгой. Сева штурмовал бастион. Игорёк с Надькой наблюдали за происходящим, прикалываясь. Славик прикидывал, куда бы отойти.
Наконец Барабанщиков с Камастрой убыли. Деликатный Лебедев тоже ретировался. Пора было и Быковскому уводить свою пассию. Но не тут то было. Применив всё, на что был способен, и даже больше, изрядно вспотев, и уже начиная злиться, Сева ничего не добился. Никак не соглашалась Вика проследовать с ним в свою комнату. Никак! Измотавшись, он вышел в туалет. Когда вернулся, дверь была заперта. Открывший на стук Щеглов, сообщил, что Савчук уже ушла. Втянув подмигивающую физиономию Игорька, дверь снова захлопнулась перед Севиным носом.
Быковский поспешил в другое крыло, поднялся на четвёртый женский этаж и стал ломиться в комнату Вики.
- Вика, открой, я знаю, ты там. Викуля!
- Нет её здесь, Сева, – ответила дверь голосом Камастры.
- Что, Оля? А где Барабан?
- Лёша баиньки.
За дверью послышался двухголосый девичий смех.
«Всё ясно. Скотина, Барабанщиков!» Быковский нервно зашагал обратно, поднялся на свой пятый этаж и ворвался в пятьсот пятую. Пьяный Лёха дрых с открытым ртом.
- Ты, гад, ты всё испортил! – Сева стал трясти его за грудки.
Лёха едва открыл мутный глаз и опять провалился в небытиё.
- Алкоголик! – в безнадёге выругался Быковский.
Оттянув на себя верный вариант, Барабанщиков не сумел им воспользоваться. Вот этот случай и припомнил Лёхе Быковский. Тот слабо отшутился, что, мол, и на старуху бывает проруха.
Тем временем Славик, пытаясь закончить уже ставший невыносимым для него разговор, заиграл и запел фирменную маёвскую песню. Любимая всеми, особенно в мягком тихом исполнении Славы, песня тут же разлилась по маятным студенческим душам, растопив неплотный слой наносного цинизма и затронув в каждой душе нежные романтические струны.

В синих лужицах небо кружится,
Над бульваром притаилась тишина.
Долгожданная улыбается
По проспекту Ленинградскому весна.
Вот на Соколе бы выставить милицию,
Чтоб весну в МАИ подольше не пускать.
Там студенты, им ещё учиться бы,
Им бы сессию сдавать.

Но весна прошла мимо Сокола,
Улыбнулись постовые на часах.
И теперь уже где-то около
Затерялась в институтских корпусах.
Разбрелась по коридорам и по лестницам,
По притихшим опустевшим этажам.
Пятикурсники уходят с лекции
Первокурсниц провожать.

Вот идут они на весь мир одни,
Вот идут из ниоткуда в никуда.
И, наверное, им завидуя,
Загрустили воробьи на проводах.
Пятикурсник улыбнулся вдруг рассеянно
И девчонке вместо слов таких пустых
Протянул вдруг синие, весенние
С неба снятые цветы.

 ЁЁЁЁ

- Я же не учу тебя, как жить, вот и ты меня оставь в покое, – Марина наливалась злобой.
- Если ты хочешь, чтобы я тебя в покое оставил, зачем опять позвала?
 Паша сидел на стуле в одних трусах.
- Штаны одень, сейчас девчонки придут, – Марина двумя пальцами подала ему джинсы. – Оденься вообще!
- Не буду я одеваться, я, может, ещё хочу, – Паша нагло запустил руку девушке между ног.
- Убери лапы, – Марина саданула парня по руке так, что его передёрнуло.
- Да ты что, сучка, – сдержанность в общении со слабым полом никогда не входила в достоинства Павла, – охерела?
Он схватил Марину за волосы, потянул к себе. Марина изо всех сил толкнула его в грудь так, что Паша пухнул задницей на кровать, чуть не переломив её пополам. При этом больно потянул её за волосы, но при падении отпустил.
- Убирайся, вали отсюда! Я сейчас ребят позову!
 Цветкова задохнулась от злости и испуга. Выбежала в коридор, соображая на ходу, к кому можно обратиться за помощью. Как назло, все знакомые парни разъехались. Можно было спуститься вниз и с вахты вызвать милицию. Но это было бы уже слишком. Скандал, разговоров не оберёшься. А это сейчас абсолютно ни к чему. Сейчас как раз решается, кого из общежития выселят. Мест не хватает, а приоритет - у первокурсников. Считается, что старшекурсники уже достаточно освоились в Москве, чтобы найти себе жильё самостоятельно. Однако без жилья остаются прежде всего те, к кому у деканата и коменданта есть претензии: кто за общежитие не вовремя платит, учится плохо, устраивает пьянки, оргии, скандалы. Поэтому светиться сейчас никак нельзя.
Постояв в коридоре и немного успокоившись, Марина решила зайти к девчонкам из 711 комнаты и там переждать. Она знала, что Паша, несмотря на бычий вид и понты, трусоват и скорее всего предпочтёт быстро ретироваться. Зря она его пригласила. Хотела сравнить с Рустамом, чтобы в субботу определиться, если Рустам предложит продолжить отношения. Да и вообще, скучно было. В понедельник у них с Путро не получилось никого охмурить. Во вторник она ездила к своей тетке, что живёт в Москве. В среду началась практика в овощном магазине в Мытищах. Устала за день, голова разболелась.
И вот в четверг вспомнила о Паше, решила сделать с ним ещё одну попытку. Сделала. Позвонила ему на свою голову. Примчался. Поначалу всё нормально. Ласки, поцелуи. Анекдоты. Путро деликатно ушла, как будто в магазин. Ну, перепихнулись, конечно. Марина сразу поняла: не то. После Рустама Пашу не принимала душа. Хоть и формы у него покрупнее, и до оргазма он её довёл два раза, но всё время ждала тех ласковых слов, которые ей Рустам шептал. А тело уже не принимало грубых Пашиных рук. Всё время представляла себе Стерхова.
А в конце эта скотина Болдин разговор завёл: почему она его не целует туда? Марина взбеленилась: с какой стати? А он: «Мне все дёвчонки так делают». Ну и сразу стал он ей омерзителен. Скотина, болван! Вот и закончилось чуть не дракой.
Светка Алябьева из 711 была у себя. Увидев Марину, сразу поняла, что с подругой что-то не то.
- Ты что, Маруся, что с тобой?
Цветкова не выдержала, расплакалась, всё рассказала.
- Вот урод. Зачем ты с ним связалась?
- Не спрашивай, Свет, дура я.
- И где он сейчас, в комнате у вас сидит?
- Не знаю, может, ушёл. Боюсь одна идти.
- Ладно, здесь подожди, а потом вместе поднимемся.
Чтобы отвлечь Марину, Алябьева стала показывать ей косметику, которую купила недавно у фарцовщиков на Рижском рынке. Марина понемногу успокоилась.
- Свет, а что у тебя с твоим? – проявила она в свою очередь участие.
- Да плохо, Маринка, и не спрашивай.
Помолчали.
- Ну расскажи, не держи в себе.
Драма, которая случилась три месяца назад с Алябьевой, не сходила с языков подруг до сих пор.
В Кооперативном институте, как во многих ВУЗах столицы, проходили обучение иностранцы. Были здесь студенты из Монголии, Ливии, Анголы и Болгарии. И была ещё небольшая группа ребят из Ливана. Жили они во втором корпусе, где им были отведены несколько номеров. Двое из них учились со Светкой в одной группе. Ну и возник у Алябьевой с одним из них роман. Эмиль Хобейки, так звали ливанца, стал появляться в их общаге с полгода назад. Симпатичный парень, высокий, кудрявый, смуглый. Большие глаза, чёрные как маслины. Правда, на вкус Цветковой, несколько худощав. Говорил по-русски довольно сносно.
Алябьева втюрилась в него по уши, цвела и пахла. Втайне признавалась подругам, что всю жизнь мечтала выйди замуж за иностранца. К этому и вела. Хотела уехать жить за границу. Цветкова с Путро тогда ещё долго с ней спорили о том, что иностранец иностранцу рознь, и что сомнительная выгода жить в какой-нибудь Анголе среди этих обезьян, или в Монголии среди верблюдов. А про Ливан вообще ничего не знали и не могли представить, где это. Путро только припомнила, что там вечная война идёт. Алябьева же успела наслушаться рассказов Эмиля и не на шутку загорелась перебраться в Ливан. Климат мол, море, да и вообще – заграница.
Короче говоря, действовала Светка по стандартной для таких случаев схеме – залетела от Эмиля. Глупо и безоглядно. А потом узнала, что у него ещё одна девушка есть – москвичка. Ясное дело - учинила скандал, во время которого и сообщила, что беременна. В самый неподходящий момент. Эмиль ответил, что не верит. И ещё сказал, что у него на родине разрешается иметь много жён. А сам, между прочим, православный. В общем, такой же скотиной оказался, как все мужики. Перестали общаться.
Сообразив наконец, в какую попала ситуацию, Алябьева запаниковала. Рушились все её планы. Если замуж не выходить, рожать ребёнка никак нельзя. Из общежития попрут, институт не закончишь. Куда податься? К родителям в Астрахань? Хуже не придумаешь. Ну и решилась Светка на аборт. А через неделю после этого пришёл Эмиль мириться. Когда узнал про аборт, сперва промолчал. А через некоторое время объяснился, что любил её и готов был жениться, но поскольку она его ребёнка убила, он с ней жить не сможет.
Вот такая вот история. Светка, конечно, в депрессию впала. Хотела вены перерезать. Еле вытащили девчонку. А Эмиль, как ни в чём не бывало, продолжал наведываться к ней, когда было желание. О женитьбе она больше не заикалась.
И сейчас говорить на эту тему не захотела. Вместо этого напомнила, что можно уже и в комнату к Цветковой подняться. Поднялись. В комнате сидела Путро и спокойнейшим образом пила чай. Набросилась на Марину, что та ушла и дверь на ключ не закрыла. Пришлось и ей рассказать. Обсудили тему. Марине уже страшно надоело говорить про Пашу, и она предложила погадать на картах. Достали карты.
- Эх, мы же ими играли на прошлой неделе.
- Нужно, чтобы нецелованная посидела.
Переглянулись. Нецелованных в данной местности не было.