Книга о Любви к путешествиям т. 4

Необходимое отступление

В этой книге - вся моя жизнь. Почти вся. Написать ее было нелегко. В нее вошли газетные очерки и статьи, которые я писал много лет назад. Например, «Теплая Арктика» была опубликована в газете «Нефть Приобья» в конце 1983 года, потом там же выходили мои очерки «Реки, которые мы выбираем» и «Шапшальский дневник» в 1984 году, «Лето в сне-гах» (1985). Была еще совместная с Николаем Рундквистом статья об Орулгане в сборнике «Ветер странствий», а потом уже в 1991 году последняя статья о походе в нагорье Черского, которая вошла в единственный, как оказалось, выпуск альманаха ассоциации «Северо-Восток». Во всех этих публикациях - дух своего времени, а потому они так отличаются по стилю от того, что написано в последние годы, как мои воспоминания.
Так уж устроена человеческая память, по крайней мере, моя, что сначала кажется невозможным вспомнить хоть что-нибудь, но постепенно, изо дня в день, думая и вспоминая, я осторожными мазками, будто «поднимая» «черную» доску-икону осторожными мазками олифы, снимаю накипь многих лет и воскрешаю в своей памяти день за днем наши герои-ческие эпопеи в разных горах - далеких и недоступных простым смертным. Как все-таки огромна наша Родина, даже сей-час, когда ее так жестоко обрезали и обкорнали.
Я вспоминаю имена ребят - товарищей по походам, потом названия рек и ручьев, перевалов и пиков, и постепенно вспоминаю путь - он всегда был очень труден, часто неимоверно труден, даже не верится, что я смог его преодолеть. Но я не останавливаюсь и на этом, а продолжаю проникать вглубь: и вспоминаю цвета и запахи, настроение и фрагменты раз-говоров, собственные ощущения и мысли. А вспомнив, уже не могу отключиться - и ночью, и днем передо мной проплы-вают картинки, словно кадры еще не смонтированного фильма, пока только кусочками, но такими яркими и сочными, что их уже можно пересказывать другим. Вот теперь остается только записать это на бумаге.
Я остановился на сказочно-прекрасном путешествии на Краю Света - Корякском нагорье, которое совершил со своими друзьями в 1985 году. Неоконченную рукопись я оформил в виде «сигнального экземпляра» и отправил ее читать своим товарищам по походам. Мне необходима была их поддержка, так как к тому времени воспоминания отобрали слишком много сил. Рукопись читали и посторонние люди, отношение к книге было разное: кто-то не смог одолеть непо-нятную, а потому неинтересную и даже скучную для него летопись, но многие, даже очень далекие от подобного увлече-ния люди, прочли с огромным удовольствием и поделились со мной своими впечатлениями. И одно такое мнение мне хотелось бы ниже привести. Оно вернуло мне настроение и понимание важности этой книги, которую предстояло теперь дописать до конца. Вот эти несколько строчек из письма моей знакомой:
Прочитав Вашу книгу о любви к путешествиям, мне захотелось написать Вам письмо, но я боялась и сейчас боюсь, что не найду слов выразить свое мнение, ведь у меня нет походного навыка, я никогда не была туристом. Книга читается легко и интересно, и через эти строки я увидела и узнала много нового для себя: и о географии, о природе, красотах и богатствах нашей страны, и Вас я увидела другим. Многие страницы написаны настолько жизненно и ярко, как будто Вы вчера были в этих местах, попадали в эти ситуации. Зная немного Вас, я понимала, что это БЫЛО, и было много лет назад. Я представила, что сама стала бы описывать не выдуманные события своей прошлой жизни, и меня охватил ужас, я почувствовала всю тяжесть тех лет сегодняшним взглядом, и моя сегодняшняя жизнь на мгновение остановилась.
Мне кажется, что у Вас произошло то же самое, все это Вы снова пережили и. Ваша жизнь сегодня остано-вилась, Вы оказались там - в прошлом. Отсюда Ваше настроение и ностальгия - тоска по России, по избушке и т.д. Возможно, я не права, и я все это увидела по-своему, но мне кажется, что еще надо жить сегодняшним и будущим, а прошлое оставить на потом, оно было, оказало большое влияние на сегодня, но это БЫЛО, и не стоит туда так глубоко возвращаться.
Леня, надо жить и хотеть жить сегодня и завтра, надо дальше идти, как ты шел в гору, по жизни к совер-шенству, надо находить вершины, которые хочется покорить, как ты когда-то искал свои маршруты до того, как выводил свои группы на тропу покорения. Я и сегодня ищу вершину для того, чтобы можно было опять карабкать-ся и достигать ее, чтобы потом находить другую. И ты очень хорошо меня поймешь, что интересна не вершина, а путь, который надо пройти до нее, и это я поняла четко, благодаря тебе, прочитав твою книгу. Спасибо.
Продолжать воспоминания и дописывать рукопись было так же трудно, как в конце тяжелого ходового дня вставать с привала, пригревшись под тентом, и снова идти под моросящим холодным дождем по крутому, кажущемуся бесконеч-ным, курумнику. Те, кто знает, что это такое, легко меня поймут. Я заставлял себя писать, хотя бы несколько страниц в день, писал и чувствовал, что пишется не так, как хотелось бы. Я не очень люблю себя заставлять, вернее, не люблю со-всем, но в этот раз, вспоминая о том, что это вполне в моем характере - не довести дело до конца - сжимал зубы и садился за стол.
За время передышки я получил ксерокопии своих туристских отчетов, которые до сих пор хранятся в библиотеках клубов туристов Москвы и Екатеринбурга. Каждый день я читал собственные описания маршрутов, смотрел на карту, которую повесил прямо перед глазами и ждал, когда же придет оно - это чувство открытия, вдохновения, когда события минувших дней вновь оживут в моем воображении, и я снова услышу шум водопада и камнепада, непрекращающийся и каждый день разный шум реки, голоса друзей и птиц, ожег солнца и снежного заряда на лице, леденящий холод много-дневных дождей и ливней, свежий ветер, который бьет в лицо, когда, наконец, выходишь на перевал и страх, сжимающий сердце до остановки дыхания, когда видишь крутой бесконечный склон, с которого срываются камни, когда чувствуешь характерный кремнистый запах камнепада, пощадившего в этот раз тебя и твоих товарищей. И это состояние вернулось - я снова там, в черных горах далекого нагорья Черского, я снова на маршруте и со мною все вы, мои друзья и соратники, для которых я и пишу эту книгу.

Черные горы

Находясь на небывалом эмоциональном подъеме, вызванном исполнением «голубой мечты» - успешным прохожде-нием рекордного маршрута, пересекающего все Корякское нагорье от Берингова моря до Охотского, я решительно изме-нил и свою дальнейшую жизнь. Через несколько недель после возвращения из путешествия, я навсегда уехал из Сургута, предпочтя творческую, как я полагал, научную работу огромным, но скучным северным заработкам за положение по-слушного винтика в огромной бездушной машине.
Правда, я и в Сургуте числился научным сотрудником, заведующим сектором НИИ нефтяной промышленности, а шефом моим был знаменитый сургутский геолог и ученый Рафкат Шакирьянович Мамлеев, обещавший мне интересную работу и заочную аспирантуру в Москве, а впоследствии, не сомневаюсь, успешную защиту диссертации, но «нашла коса на камень» и мы разошлись. После чего ни я, ни Мамлеев не остались больше в Сургуте. Говорят, что в тот же день, ко-гда мы расстались перед моим отъездом на Корякское нагорье, Мамлеев погрузился вместе со своей «Нивой» на плат-форму и уехал из Сургута. Позже он работал, как специалист высочайшего класса в области геологии нефтяных место-рождений, говорят, был даже во Вьетнаме, где исследовал и помогал разрабатывать месторождения шельфа. В Сургуте он бывал редко, наездами, несмотря на то, что у него там оставались жена, дети и внуки. А мне так и не довелось больше встретиться с этим замечательным человеком.
Осенью 1986 года, когда я поступил в очную аспирантуру в Новосибирске, я, узнав его адрес в Кимрах, написал ему письмо. И вскоре получил от него ответ, как оказалось потом, единственное письмо. Он, конечно, поздравлял меня, но выражал некоторое беспокойство тем, что, как он заметил, у меня есть такой недостаток: я всегда отступаю за один шаг до цели. Его это удивляло и беспокоило. Я тогда задумался, мне самому стало интересно, почему я отступаю от победы или цели, когда до нее остается всего лишь один, уже, наверное, не самый сложный шаг? Мне не пришлось долго ломать голову - я быстро нашел ответ на этот вопрос, и потом еще многократно убеждался в том, что ответ нашел правильный. Просто мне этот последний шаг не интересен!
Как человек ленивый, я не люблю делать ничего лишнего, ни одного лишнего, а тем более, бесполезного движения, и когда мне становится окончательно ясно, что цель достигнута, вот она, всего лишь в одном шаге, мне она становится неинтересной, а шаг последний - ненужным. Я - человек процесса, более того, удовольствия, получаемого от процесса и от того, что я оказался способным достичь цели, по крайней мере, дойти до нее так близко, что остался только один, ни-чего не значащий для меня шаг.
Наверное, потому, пройдя с друзьями такой сложный и насыщенный первопрохождениями маршрут, я, конечно, на-писал отчет и даже, защитив его, отправил на Чемпионат СССР по туризму, но не очень расстроился, когда мы не вошли в тройку призеров. По-моему, наш отчет был оценен пятым, но маршрут был, несомненно, лучшим!
Мне в это время было уже не до результатов: я после десятилетнего перерыва вернулся к проблемам электроионит-ного процесса, к разгадке характерного пика на графике, открытого мною еще во время дипломной практики. И ничего, что для меня не сразу нашлась строчка в штатном расписании и пришлось три месяца работать бесплатно, «на общест-венных началах», что трудовая книжка была безнадежно испорчена записями о временном замещении временно отсутст-вующих работников, ничего, что в возрасте распятого Христа, имея семью и двоих детей, я вновь стал «студентом», по-ступив в очную аспирантуру, оказавшись на стипендии в девяносто шесть рублей. Зато я мог погрузиться в прекрасный, хоть и призрачный, мир исследований, постигая механизм и законы электроионитного процесса, пытаясь складывать из разрозненных кусочков полную и гармоничную его картину.
Вы спросите, а какое отношение имеет это все к моей книге о путешествиях? Так ведь путешествия были неотъем-лемой частью моей жизни. Они меняли меня и мою жизнь, а потом моя измененная жизнь приводила меня к новым, бо-лее сложным и необыкновенным путешествиям. А пока, на период адаптации к жизни на «Большой земле», необходимо-го восстановления полузабытых знаний, подготовки к экзаменам в аспирантуру и кандидатского минимума, мне при-шлось сделать некоторую передышку в череде сложных маршрутов по отдаленным районам нашей необъятной Родины.
Кодарская передышка
Наступил 1986 год, заполненный для меня работой и учебой. В клубе туристов «Югория» передышку было решено использовать для подготовки новых участников будущих экспедиций, а для этого провести квалификационные походы в относительно доступном и финансово не напряженном районе. Вот тогда-то и был выбран Кодар - горный узел с совре-менным оледенением, жемчужина южной части Восточной Сибири.

Кодар находится в самом узком месте междуречья Витима и Олекмы. Хребет Кодар представляет собой самую высокую и расчлененную часть Станового нагорья. Это наиболее технически сложный и интересный туристский район Забайкалья. С севера хребет Кодар граничит с Амалыкским массивом - завитимским продолжением Делюн-Уранского хребта. На северо-запад простирается глубоко расчлененное среднегорье, приленская часть которого известна как Па-томское нагорье. Граница района проходит здесь по оз. Орон - р. Сыгыкта - р. Эльгер - оз. Ничатка - р. Сень. С юго-востока Кодар отделен Верхне-Чарской котловиной от хребта Удокан. На востоке границей Кодара считается р. Чара, на западе - р. Витим.
Кодар - молодые горы, сформировавшиеся в результате колоссальных тектонических движений в земной коре. Тектоническая деятельность наблюдается и поныне - район расположен в зоне сейсмической активности с частыми землетрясениями. Кроме того, на рельеф Кодара оказало влияние древнее оледенение. Это сказывается, например, в типично троговом характере многих долин, наличии древних моренных отложений, "бараньих лбов" и пр. Тектоническая, ледниковая и эрозионная деятельность сформировали современный, типично альпийский характер Кодара.
Высокогорный Кодар предстает в сочетании острых труднопроходимых гребней, мощных вершин-гольцов, подни-мающихся до полутора километров над крутыми ущельями. Скальные гребни увенчаны останцами выветривания, при-нимающими самые разнообразные формы, а склоны хребтов представляют собой очень крутые скаты, сменяющиеся скальными стенками. Кодарские долины представляют систему крутых уступов - ригелей. Боковые притоки зачастую также обрываются в основную долину ригелями.
Высшая точка Кодара - пик БАМ, его высота 3073 метра. Десятки вершин вокруг, не достигающие высоты три тысячи метров над уровнем моря, представляют собой альпийские пики с крутизной стен до 80 и более градусов, при этом протяженность таких стен составляет сотни метров. В 2002 году первые места на Чемпионате России по аль-пинизму в классе зимних восхождений заняли маршруты по стене пиков Царский трон и Обрез, сложность которых оценивается высшей категорией сложности - 6Б.
Кодар - единственный в Забайкалье хребет, имеющий современное оледенение. Интересна история их открытия. В свое время, еще в 1883 году первые кодарские ледники описал член Географического общества России французский пу-тешественник Ж. Мартен, причем по одному из этих ледников группа Мартена поднялась к перевалу. В середине три-дцатых годов ХХ века геологи С. Павловский и В. Обручев подвергли открытие Мартена сомнениям и критике, считая, что для современного оледенения в Кодаре не существует условий - слишком малое количество осадков выпадает здесь зимой. Но в пятидесятые годы, когда геологи на Кодаре работали активно, а именно здесь было открыто месторож-дение урана, который пошел на первую советскую атомную бомбу, ледники были открыты вновь, теперь уже оконча-тельно и бесповоротно. Это сделал отряд геологов Института географии Академии наук СССР под руководством В. Преображенского.
Ледники Кодара невелики: большинство их принадлежит к типу каровых, но есть и несколько долинных, как прави-ло, их площадь не превышает 1 кв. км, а протяженность - 2 км. Есть даже переметный ледник - Сыгыктинский. Самый крупный ледник носит имя геолога Нины Азаровой, которая похоронена неподалеку в долине Среднего Сакукана рядом с могилой «вертухая» сталинского концлагеря, заключенные которого добывали уран в ущелье Мраморном. Всего в районе известно более 30 ледников общей площадью 19 кв. км. Часть из них имеет названия, остальные носят цифровые обо-значения по "Каталогу ледников СССР". Ледники Кодара представляют собой удобные пути к перевальным гребням, они легко пересекаются в любом направлении, крутизна их обычно не превышает 30 градусов, трещин практически нет, не считая боковых рандклюфтов - трещин которые образуются при оттаивании края ледника рядом со скалами или море-нами.
Растительность Кодара можно разделить на три зоны: болотно-луговую, развитую в больших межгорных котло-винах, горно-таежную и высокогорную - гольцовую. В горно-таежной зоне преобладает лиственница, встречается ель, осина, в сухих местах - сосна. Подлесок - из берез и карликовых кустов. Граница леса достигает 1400 м. Выше (до 1800 м), растет кедровый стланик, который может стать серьезным препятствием для передвижения. Выше границы стланика начинается альпийское разнотравье, а еще выше растут лишь мхи и лишайники.
Животный мир представлен северными оленями, косулями, бурыми медведями, росомахами, лисицами, белками. Из птиц обитают дятлы, куропатки и т.д. В какой-то момент, казалось, что со строительством БАМа и интенсивным освоением района, встречи с животными станут чрезвычайно редкими, но в последнее десятилетие в огромный забро-шенный людьми район вернулась вся живность, которая сейчас никого не боится, поэтому необходимо быть осторож-ным при путешествиях по Кодару.

За этими сухими строчками географической и туристской информации не каждому дано разглядеть красоты и неза-бываемые пейзажи этих мест. Из Чарской котловины, где расположены поселок Чара и железнодорожная станция Новая Чара, горы видны зыбкой призрачной стеной, но суровые альпийские пики заставляют сжиматься сердца в предвкушении опасностей и трудности предстоящего пути. В котловине находиться маленькая, всего в шестьдесят квадратных километ-ров самая настоящая пустыня. Здесь есть барханы и дюны, а надвигающийся песок уже похоронил целые сосны, макушки которых торчат из песка. Там, где нет песка, заболоченная низменность, и это первое препятствие на пути к горам.
Когда же, наконец, втягиваешься в узкую троговую долину, заросшую густой тайгой, в которой всегда сумрачно и влажно, то, глядя в небо, всегда видишь остроконечные пики или серые безжизненные моренные осыпи, скрывающие от глаз висячие долины с изумрудным альпийским высокотравьем и пятнами снежников, а за ними снова по- арктически безжизненные ледники и бесконечные осыпи, прилизанные моренные валы, называемые бараньими лбами и крутые скальные стены, преодолевая которые только и можно выйти на перевал, чтобы спуститься в новую долину.
И в этот раз участники кодарских походов собирались из разных городов. Прилетели сургутяне - Тамара Наливкина и Миша Аликин, впервые присоединился к нам «горняк» Андрей Шаталов. Как всегда приехали ребята из томского сту-денческого клуба «Пилигрим», среди них Игорь Борисович Иванов, которого впоследствии стали звать просто Борисы-чем. Он без всяких протестов занял место «крайнего», то есть человека безотказного, но всегда во всем виноватого. На-личие такого человека в сложном и длительном походе позволяет поддерживать ровное настроение в группе, сбрасывая «пар» через «крайнего». Игорь после Кодара пройдет с нами сложные маршруты по нагорью Черского и покажет себя прекрасным товарищем. На кодарские «сборы» приехали со мной и новые новосибирские участники, кто-то из них про-сто пошел за компанию, а кто-то присматривался нами для будущих походов.
Руководителями двух групп, заявленных на маршруты пятой категории сложности, были Галина Тарасова и Сергей Савин, добиравшийся в одиночку с большими приключениями из своего далекого городка в Саянах и догнавший нас уже на околице Чары. Основная цель маршрутов - горная подготовка и повышение квалификации, поэтому они были выбра-ны без затей, по эталонам: классический заход в район по долине Среднего Сакукана, заброска на седловину перевала «Мурзилка», а затем через перевалы «Балтийский», «25 лет Советской Латвии» в долину Верхнего Сакукана, через пере-вал «Четырех» на ледник Советских географов и по Правой Сыгыкте вниз, затем через перевал «УПИ» к «Мурзилке», далее по долине Ягельной и Апсату традиционное северное кольцо, которое замыкается снова в Чаре.
Я же был надежно «увлечен» учебником по электрохимии, экзамен по которой мне предстояло выдержать сразу по-сле возвращения с Кодара, поэтому на весь маршрут я не пошел, а с особым удовольствием сыграл роль играющего тре-нера и контролера. Пройдя со всеми до метеостанции на Среднем Сакукане, я отметил готовность участников после ра-диального выхода к перевалам УПИ и Мурзилка, а потом снова встретился с группами на спуске с ледника Советских географов уже в верховьях реки Ледниковой. Следующей точкой контроля должна была быть стрелка Бурачи и Апсата, куда я собирался придти через перевал «Новосибирцев», но в низовьях Ледниковой разыгрался не шуточный лесной по-жар, преградивший путь к Сыгыкте, и мне пришлось возвращаться обратно в долину Среднего Сакукана тем же перева-лом «Медвежий», через который я приходил в долину Ледниковой.
Вот тут-то, прямо на тропе, я и встретил своего знакомого, пока только по переписке, Николая Рундквиста. Сегодня, зная его биографию, причудливым образом пересекающуюся с моей в самых разных районах нашей огромной страны, я не удивляюсь этой встречи - мы ходили по одним и тем же тропам, наша встреча была предопределена!
Пересказывать красоты Кодара с чужих слов мне не хочется, но, несмотря на занятость своими предстоящими экза-менами, не видеть скальных, почти километровых стен с блестками слюды и сколов гранитов, остроконечных пиков с висячими ледниками, водопадов на реках и ручьях, густую зелень тайги и серую мшистость курумников на ригелях, пре-граждающих дорогу к пикам и перевалам, не мог. За это необычно короткое для меня путешествие было несколько инте-ресных эпизодов, о которых мне хочется рассказать.
Среди участников, которые пошли впервые в нашей команде, был интересный своей необычной пунктуальностью, страстью к бюрократическим штучкам, совершенно неуместных в таком свободном и прекрасном деле, как туризм, чело-век. Его звали Коля Когаль. Сегодня в Новосибирске его, наверное, знают и помнят многие туристы. А тогда он впервые шел в «пятерку» (как вы помните, так называется маршрут пятой категории сложности) и, конечно, очень волновался. Выпало ему готовить сухари на маршрут. Он насушил толстенные сухари, и каждый обернул в бумагу - для порядка и сохранности, чтобы крошки не пропало, ведь голодному человеку даже они дороги.
Узнав, что мы используем какой-то свой рацион, в основе которого некий, неизвестный ему, а потому, наверняка, экзотический продукт, под названием пеммикан, Коля на всякий случай решил прихватить в качестве собственного не-прикосновенного запаса более знакомые продукты, и набрал неучтенных круп и гороха. Понятно, что вес его рюкзака из-за этой самодеятельности превысил обычную норму, и в первый же день суетный и неугомонный Когаль, потянув связки в тазобедренных суставах, стал передвигаться с трудом, кривясь от боли и хромая на обе ноги. Конечно, ему было очень тяжело, я, узнав о его самодеятельности с продуктами, разгрузил его рюкзак, но смеяться над ним начали с первого дня.
И дальше, что бы он ни делал, за что бы ни брался, все получалось не так, и вскоре Когаль стал «притчей во языцех», везде только и слышалась его фамилия. Повод для этого он всегда давал сам, так как главной его чертой, как мне кажется, была неукротимая неистовость, с которой он брался за любое дело, часто не просто перегибая палку, но и ломая ее от усердия. Это же относилось и к идеям, которые всегда по любому поводу обуревали его. Например, Коля, будучи ярост-ным защитником окружающей среды, призывал очищать природу. На стоянках он собирал мусор, закапывал сотни банок, оставленных геологической партией за несколько лет, и даже, борясь за чистоту перевалов, сгоряча унес с перевала Бал-тийский пионерский горн, который занесла туда какая-то группа туристов.
Уже на спуске, далеко внизу, Сергей Савин увидел это и заставил Когаля отнести назад то, что ему не принадлежало. «Пятерку» Коля прошел, но, буквально, на следующий день после возвращения в Новосибирск стал приставать ко мне с вопросом, когда можно будет получить справку о походе. Мне пришлось вскоре делать все, чтобы не попадаться ему на глаза, так как отчет писал Сергей Савин, бывший руководителем группы, в которой участвовал Коля Когаль. Да, а впро-чем, все вот так и привыкли, Коля, да Коля, а ведь ему было лет уже немало, он, пожалуй, был старше всех нас.
И еще один участник сумел отличиться так, что я запомнил на долгие семнадцать лет. Это Миша Аликин. Впервые мы с ним ходили вместе той памятной весной в Горную Шорию, когда нам пришлось транспортировать пострадавшего участника, затем в том же 1984 году ходили в маршрут по Шапшалу. Михаил готовился и к экспедиции на Корякское нагорье, но ему пришлось остаться тогда дома по семейным обстоятельствам: влюбившись в Любу Уляшину еще в похо-де по Поднебесным Зубьям, после путешествия по Шапшалу Мишка женился, и на следующий год вынужден был вместо Корякского нагорья остаться дома, ожидая жену из роддома.
Стараясь наверстать упущенное, Миша пошел в маршрут по Кодару, но безнадежно заскучал по своей маленькой жене и еще меньшему сыну. Терпеть он не мог - не знал, он что такое терпеть, вот с середины маршрута решил отпро-ситься и вернуться домой. Такого в нашей практике никогда раньше не было! Однажды мне пришлось снять участника с маршрута и отправить домой в наказание, было, когда человеку грозили неприятности на службе, ему предлагали сойти с маршрута, а он отказался, желая пройти все до конца, но чтобы самому проситься домой, к жене всего через неделю маршрута?
Я пытался отговорить Михаила, убедить его, что дело надо довести до конца, что его уход ослабит группу, но все было напрасно. Тогда я отпустил его, сказав, что больше никогда не возьму его с собой. И только в 1990 году, когда за Михаила стала просить его жена, я смягчился и взял его в команду на нагорье Черского, в наш чемпионский, как потом окажется, маршрут. И не пожалел об этом! Остатки детства ушли, и Михаил стал надежным и сильным участником, стоически перенесшим все тяготы того маршрута. Но не стоит забегать вперед.
В этот год я вышел на сотрудников лаборатории энтомологии Института биологии Академии наук СССР и получил от них официальное научное задание, чтобы в будущем иметь такое же задание для маршрутов на Чемпионате СССР по спортивному туризму. Помните, я рассказывал о том, что чемпион определяется суммой баллов по разным критериям, среди которых была и общественно-полезная деятельность. Подтверждать полезность необходимо было документами. Иногда таких документов о полезности деятельности попутно маршруту набиралось столько, что оставалось непонятным, когда же группа все это успела «натворить». Случалось, что отметка за этот критерий позволяла команде заведомо слабой обойти сильных соперников, которые прошли по-настоящему сложный спортивный маршрут.
Игнорировать этот подход мы не могли, поэтому я искал настоящее дело, которое можно было выполнять по ходу путешествия. И такое дело нашлось: мы стали ловить бабочек для новосибирских энтомологов! После кодарской практи-ки мы могли стать поставщиками экспонатов фауны из самых труднодоступных районов страны, куда раньше засылали только заключенных для добычи цветных металлов и других ископаемых, а научные экспедиции не бывали уже почти семьдесят лет.
Сначала мое предложение ловить бабочек, жучков и паучков не вызвало энтузиазма среди участников-соратников. Пришлось на первом этапе ввести систему поощрения: за определенное количество пойманных насекомых полагался до-полнительный сахар. Но вскоре уже не за сахар, а на совесть, увлеченные энтомологической охотой, наши ребята носи-лись по кодарским горам и долинам с белыми сачками, распугивая махаонов и «аполлонов».
В тот год на Кодаре было многолюдно, причем, большую часть спортивных групп составляли всегда шумные укра-инцы, которые в тот год проводили здесь республиканскую туриаду. И вот по тропе среди стланика, преодолевая подъем и неимоверную для Сибири жару, на подходах к самым верховьям реки Ледниковой идет многочисленная группа запо-рожцев. Вдруг впереди они видят странную картину: худой, высокий, голоногий человек в белой простой рубахе, не при-крывающей коленей, несется сломя голову по курумниковому ригелю и неистово машет белым сачком, пытаясь поймать крупного «аполлона», уходящего на «бреющем полете» от погони. Человек падает, вскакивает, снова падает, явно обди-рая в кровь колени, но погоню продолжает, приближаясь к застывшим в недоумении туристам из Запорожья. Вдруг из кустов появляется не менее странная грузная бородатая фигура в зеленой панамке - это, как вы догадались, был я, и спо-койно поясняет потрясенным туристам: «Больница Кащенко на утренней прогулке». После чего запорожцы, не принимая шутку, поворачиваются и начинают спешно ретироваться, не желая разбираться в представшем их взору феномену. А это Костя Дорофеев в белой холщовой рубахе, которую обычно выдавали на урановом производстве в качестве спецодежды, с азартом ловит редкий крупный экземпляр бабочки, стараясь опередить своих более ловких товарищей, наловивших в этот день до сотни всяких насекомых, за которых потом Институт биологии напишет нам большую благодарственную бумагу. С этого лета энтомология станет нашим самым любимым занятием на маршруте, заслонив даже любимый префе-ранс.
Неведомые горы
Маршруты были пройдены, а вскоре кончилось лето. Я сдал экзамены и стал аспирантом, а значит, мог теперь не только работать над диссертацией, но и готовить следующую экспедицию - ведь у меня, как у аспиранта, теперь было два месяца законного отпуска летом. Куда же теперь были направлены наши взоры?
Наряду с мечтой о Корякском нагорье я всегда заглядывался на массив Буордах в нагорье Черского, в междуречье Индигирки и Момы. Там сверкала бриллиантом гора Победа - высшая точка Северо-Востока СССР, а множество ледни-ков и сложнейших перевалов превращали горный массив в центре Якутии в настоящий Кавказ. У меня было огромное количество информации, которую я добывал, переписываясь почти со всеми руководителями групп, побывавших в этом массиве, но меня останавливали сложности горных перевалов. Ведь я был «пешеходником», а там практически горные маршруты - явно не мое амплуа.
Я пытался построить хитрые петли, организовать заброски, разбавить маршрут обязательным сплавом по рекам, выйти в наименее исследованные окраины массива, но понимал, что в любом случае настоящий маршрут должен прохо-дить через все главные узлы - перевалы, пики и ледники района. Но вот однажды, не помню уже в каком году, я как-то посмотрел на карте на другой берег Индигирки и увидел несколько хребтов, как их называли горные цепи, с меньшими высотами, но тоже с ледниками и, наверняка, с интересными перевалами. Туристов здесь побывало так мало, что можно легко перечесть на пальцах. Постепенно информация стала проявлять картину освоения этого огромного края, в котором было совершенно последнее грандиозное географическое открытие ХХ века.
Еще в начале своей книги я обещал, что у меня не будет схем и карт, а физико-географические очерки сведу к ми-нимуму. А пока я хочу рассказать, что же такое нагорье Черского и где оно находится. Посмотрите на карту России, хо-тел написать Советского Союза, но вспомнил, что такой страны теперь нет.
Вот огромной жирной дугой протекает великая сибирская река Лена. Ее мощные притоки Алдан и Вилюй, как асси-стенты у знаменосца впадают в нее один справа, другой слева, а вся эта троица упираясь в коричневую стену крутого Верхоянского хребта, вежливо и плавно обтекают его, чтобы потом на финишной прямой ворваться в Ледовитый океан. За стеной Верхоянского хребта, как раз напротив Алданской петли, уже через короткий перешеек все, пока еще тонень-кие голубые ниточки рек собираются воедино в следующую, если смотреть восточнее Лены, большую реку - Яну. На са-мом севере ласковая зелень означает Яно-Индигирскую заболоченную низменность, а вот южнее в междуречье Яны и Индигирки, коричневыми плавными дугами, короткими и длинными, выделяются хребты нагорья Черского.
Посмотрите, как они вольготно протянулись с северо-запада от низовьев Яны на юго-восток через среднее течение красавицы Индигирки к самым верховьям следующей реки - легендарной Колымы. Вот и получается, что протяженность нагорья Черского более полутора тысяч километров, ширина горной страны достигает четырехсот километров, а само нагорье состоит из нескольких десятков небольших и больших хребтов, складывающихся, если присмотреться, в две длинные цепи, которым были присвоены имена их первооткрывателей - Сергея Обручева и Юрия Билибина.
А разделяются они между собой огромной межгорной впадиной, образованной долинами рек Мома и Селеннях. Вот севернее этой впадины выделяется цепь Билибина, в нее входят к западу от Индигирки Селеняхский хребет с Томмот-ским массивом (высшая точка 2002 м) и кряж Андрей-Тас (1426м), а к востоку от Индигирки хребты Момский (2533 м), Гармычан (2406 м), Арга-Тас (2391 м) и Полярный.
В цепи Обручева хребтов гораздо больше, более двух десятков. Наиболее значительные из них: к западу от Инди-гирки (междуречье Яны и Индигирки) лежат хребты Хараданья (2036 м), Тас-Хаяхтах (2356 м), Догдо (2272 м), Чемал-гинский (2547 м - высшая точка Российского Заполярья), Чибагалахский (2585 м), Онельский (2695 м), Порожный (2644 м), Боронг (2304 м), Силяпский (2703 м), Уольчанский (2386 м). К востоку от Индигирки (междуречье Индигирки и Ко-лымы) в цепь Обручева входят хребты Улахан-Чистай с массивом Буордах, в котором находится высшая точка всего Се-веро-Востока России гора Победа (3147 м), Тас-Кыстабыт (2341 м) и Черге (2332 м).
Вы только вслушайтесь в эту тарабарщину, в эти, звучащие, как неведомая музыка, названия. А ведь каждое из них имеет свой смысл. Например, Тас-Кыстабыт в переводе означает «наваленные камни», а Улахан-Чистай - чистое, безлес-ное место.
Открытие и первопроходцы
Эти названия даны первопроходцем Иваном Дементьевичем Черским еще в 1891 году. Именно он впервые увидел эти горы, не считая, конечно, якутов и эвенов, которые исстари жили в них, не представляя, что где-то еще есть другая жизнь и другие страны. Чтобы прочесть все эти мудреные названия, которые я сейчас привел, вам придется всматривать-ся в карту, и вскоре вы увидите, как необъятна и огромна эта горная страна. А теперь представьте, что всего семьдесят семь лет назад эта страна, превышающая по площади современный Кавказ, как бы не существовала: ее не было ни на од-ной карте!
Да, еще в ХVII веке русские землепроходцы, в основном казаки и промышленники, открыли лено-колымские и юка-гирские земли - огромные территории вплоть до Берингова пролива. Казак Михаил Стадухин с товарищами за несколько лет пересек простирающуюся перед ним Сибирь до Якутского острога, а в 1641 году, перевалив через Верхоянские горы, вышел к верховьям Индигирки. Здесь он построил коч - большую лодку - и спустился на нем к Ледовитому морю. Бес-страшно проплыл он океаном до устья Колымы и открыл обширную "Колымскую землицу", проложив дорогу с Лены на Колыму.
Путь из Якутска вниз по Лене и затем морем до устья Колымы проделали устюжские торговцы, но льды мешали плавать этим, более удобным, чем стадухинский, путем. С середины XVII века торговцы и промышленники от Якутского Острожка (современного Якутска) добирались непроторенными путями по материку до "Колымской землицы". Позднее, в XVIII веке, пользовались дорогой от Якутска через Верхоянск на Среднеколымск. Южнее ее проходила сухопутная тропа из Якутска на Оймякон и Верхнеколымск, она была короче, но труднее, поэтому ею пользовались только при необ-ходимости экономить время.
В далеких, неизвестных землях побывали несколько ученых-путешественников. В конце XVIII века капитан флота Гавриил Андреевич Сарычев пересек эту огромную территорию по пути к Ледовитому морю и Восточному океану. Он путешествовал восемь лет, что в суровых условиях Севера было героизмом. Сарычев сообщил первые сведения об этой удаленной стране, о течении рек и направлении горных хребтов, но орография ее не стала яснее, ибо капитан не вел мар-шрутных съемок. Правда, его схематическая карта Индигиро-Колымского края была шагом вперед по сравнению с Атла-сом Российским 1745 года, но еще слишком далека от действительности.
Фердинанд Врангель проехал из Якутска в Среднеколымск в 1820 году, а в 1823 году с Колымы в Якутск через Ой-мякон прошли спутники Врангеля - мичман Матюшкин и доктор Кибер, но и они не сделали описания маршрута. В 1870 году в тех же районах побывали участники экспедиции Майделя - топограф Афанасьев и астроном Нейман. Возвращаясь после двухлетней тяжелой экспедиции, они не в состоянии были вести дневники и тоже не описали этих мест. Северо-Восток оставался "белым пятном" вплоть до начала XX века.
В 1891 году через это огромное «белое пятно» величиной почти с Европу была проложена ниточка маршрута экспе-диции Ивана Черского, к тому времени уже известного географа, исследователя, геолога, бывшего политического ссыль-ного.
Иван Дементьевич Черский родился в 1845 году в Вильнской (Вильно) губернии в Литве. Восемнадцати лет был со-слан за участие в польском восстании 1863 года в Сибирь, в Омск. Во время этапа из Тобольска в Омск он познакомился со ссыльным поляком Александром Лаврентьевичем Чекановским - естествоиспытателем, возбудившим в Черском инте-рес к наукам о природе.
В Омске служба в линейном батальоне с тяжелейшей муштрой подорвала здоровье Черского, но, к счастью, его на-значили денщиком при офицерском собрании. Здесь он мог пользоваться библиотекой, изучал естественные науки, осо-бенно геологию. Так самоучкой Черский стал геологом, на которого обратили внимание ученые. В 1871 году Сибирский отдел Географического общества добился перевода Черского в Иркутск, где он начал самостоятельную научную работу, продолжавшуюся двадцать лет.
И. Д. Черский стал крупным исследователем Сибири, и, несмотря на то, что был политическим ссыльным, он, нако-нец, получил возможность свободно выбирать место жительства. Академия наук в 1885 году вызвала его в Петербург, откуда И. Д. Черский выезжал в экспедиции по Сибири, изучал геологию берегов Байкала. Вклад Черского в освоение географии и геологии Байкала был настолько значителен, что имя ученого увековечено в пике Черского в хребте Хамар-Дабан, неподалеку от Слюдянки, и в высшей точке всего байкальского горного окружения - горе Черского в Байкальском хребте.
В конце 80-х годов прошлого века в Академию наук стали поступать сведения о находках в Северной Сибири тру-пов мамонтов. Академия наук решила организовать экспедицию в эти районы. В 1890 году Черский возглавил экспеди-цию для сбора фауны в бассейн Колымы, о котором было очень мало что известно. Друзья Черского, зная о его плохом здоровье, боялись, что такая тяжелая экспедиция будет ему не по силам. Но Иван Дементьевич был так увлечен идеей путешествия, что никто не осмелился повлиять на его решение.
В июне 1891 года Иван Дементьевич с женой, верной его помощницей, которая должна была вести зоологические наблюдения, и двенадцатилетним сыном Сашей на три года отправляется в далекое путешествие в приполярную область, в район рек Колымы, Индигирки и Яны. Якутский губернатор предложил в проводники казака Степана Расторгуева, мно-го раз ходившего с Лены на Колыму. Расторгуев был честным, мужественным и преданным отряду человеком.
Иван Дементьевич выбрал наиболее короткий путь на Колыму: из Якутска через Оймякон в Верхнеколымск. Но этот "короткий" путь тянулся почти две тысячи километров...
14 июня 1891 года экспедиция покинула Якутск, и началось тяжелое путешествие с вьючным караваном через тайгу, по болотам, через горы водоразделов между Алданом и Индигиркой и далее между Индигиркой и Колымой. Здоровье Ивана Дементьевича заметно ухудшалось. Наконец, 28 августа отряд прибыл в Верхнеколымск, где была намечена зи-мовка. Здесь Черский тяжело заболел. Трудное путешествие, суровый климат и плохое питание подорвали его силы. Иван Дементьевич сознавал, что уже не вернется из этой экспедиции, и невероятным напряжением сил старался довести ис-следования до Нижнеколымска, изучить нижнее течение реки Колымы.
Весной 1892 года маленький отряд поплыл вниз по Колыме. Но с 20 июня Черский уже не мог вести дневник, и за-писи продолжала делать жена. 25 июня Иван Дементьевич умер, его похоронили у устья Омолона. Так трагически обор-валась жизнь и закончилась экспедиция, которая должна была дать первые сведения о неведомой "Колымской стране".
Вскоре Мавра Павловна с сыном вынуждена была вернуться в Якутск. Коллекции минералов и представителей фло-ры и фауны этого края, дневники, которые вел Черский на всем пути, она передала в Академию наук. Иван Дементьевич Черский, несмотря на свои недолгие исследования, сделал важное открытие. На пути от Оймякона он пересек три горные цепи. Первой из них был тот самый Тас-Кыстабыт - "наваленные камни", который он назвал по пройденному с таким же названием перевалу. Севернее шла двойная цепь, которую Черский назвал Улахан-Чистай, то есть чистое, безлесное ме-сто. За истоками Момы, севернее, пересекли третью цепь гор - Томус-Хая, тоже северо-западного направления, как и предыдущие.
Черский уже догадывался, что на картах неверно изображена орография страны. На карте хребты шли в меридио-нальном направлении, а теперь получалось, что экспедиция как бы пересекала их, следовательно, они имели широтное направление. Но это замечание Черского, к сожалению не выделенное в дневниках достаточно рельефно, не было заме-чено, и в течение тридцати пяти лет на картах по-прежнему изображались водораздельные хребты, идущие меридиональ-но.
«Белое пятно» оставалось на карте до 1926 года, когда в эти края пришла экспедиция "Плавморнина", первого в СССР плавучего морского научного института, который с 1922 года вел работы на северных морях. Возглавлял эту экс-педицию молодой профессор, известный уже своими открытиями и экспедициями, сын знаменитого геолога и писателя академика Владимира Обручева, автора «Земли Санникова» и «Плутонии», Сергей Владимирович Обручев.
К этому времени на карту были нанесены река Яна и низовья Колымы, а ее верховья и река Индигирка были совер-шенно неизвестны. В неизведанные области долины Индигирки и отправлялся небольшой отряд: начальник экспедиции С. В. Обручев, геодезист-картограф К. А. Салищев, горный инженер В. А. Протопопов, горный техник И. Н. Чернов и двое рабочих - промывальщики золота. Предполагалось изучить западную часть бассейна Индигирки и пересечь Верхо-янский хребет, собрать первые научные данные об этих далеких территориях.
Сергей Владимирович отмечал, что территория к югу от Колымского тракта не только наименее исследованная об-ласть в СССР, но и одна из наименее известных стран в мире. Что ждало экспедицию в этом неизвестном районе, никто не знал. "Отгороженный от всего мира каменной стеной - ледяным поясом, Верхоянско-Колымский край, кроме обычных для Северной Сибири лесов, славился своим холодом - метеорологическая станция в Верхоянске регистрировала самые низкие в мире, известные в то время, температуры, доходившие в некоторые годы до минус 70° Цельсия".
Обручев, изучая дневники и карты экспедиции Черского, обратил внимание на его замечание о том, что хребты, ко-торые ему пришлось пересекать простираются в широтном направлении, а не в меридиональном, как это указывалось на картах. Обручев знал, что этот огромный район, площадью более миллиона квадратных километров, был пересечен толь-ко единственным маршрутом Черского, и после путешествия Черского в течение трех с половиной десятилетий ни одна экспедиция не побывала в этих горных районах. Так экспедиция Сергея Владимировича Обручева стала непосредствен-ным продолжением исследований Черского.
Через год после окончания экспедиции в свет вышла книга Сергея Обручева «В неведомых горах Якутии», где были описаны не только результаты, но и свежие впечатления самого геолога от открытой им «новой горной страны».
Караван экспедиции, вышедший из Якутска в июне 1926 года на 44 лошадях, растянулся длинной цепью. На первое и второе лето намечались работы в Верхоянском хребте и только затем предполагалось исследовать Индигирку и Колыму. Но неожиданно планы изменились: появилось новое задание, вызванное необычной историей. В начале 1925 года некий Николаев, бывший белый офицер из шаек, бежавших в Верхоянско-Колымский край, принес в Якутскую контору Гос-банка 11 золотников платины. Николаев рассказал, что платина намыта им во время его скитаний в районе Чибагалаха, левого притока Индигирки. Естественно, указание на новое месторождение платины привлекло внимание не только якут-ского Совнаркома, но и Геологического комитета. Якутский Совнарком немедленно отправил на месторождение геолога и золотоискателя, но за лето они не смогли добраться до Чибагалаха и вернулись в Верхоянск. Геологический комитет поручил проверить заявку Николаева экспедиции Обручева, в которую включили разведочную партию (В.А.Протопопов и И.Н.Чернов). Возникла также необходимость определять астрономические пункты, на основании которых можно было бы создать топографическую карту. Все геодезические работы были возложены на молодого геодезиста-картографа Кон-стантина Алексеевича Салищева.
...Цель поисков платины была туманной. Николаев, с которым говорил Сергей Владимирович в Якутске, не мог да-же нарисовать схему, как добраться до месторождения. Описание самого месторождения он потерял, хотя подробно рас-сказал о местности, где нашел драгоценный металл. По его словам, для района месторождения характерны горы, напоми-нающие по формам коровье вымя. Все эти сбивчивые объяснения вызывали у Обручева сомнение. Едва экспедиция вы-ступила из Якутска, как проводники и местные жители стали убеждать Сергея Владимировича, что до Чибагалаха доб-раться вообще невозможно. Обручев принял решение сначала дойти до Индигирки, а затем пробираться к таинственному месторождению платины.
Минуя бесчисленные аласы (котловинообразные просадки грунта в результате протаивания мерзлого слоя), в цен-тральной части обычно занятые озерами, экспедиция переправилась через Алдан. Началась неизведанная страна. Потяну-лись сплошные болота обширной приалданской низменности, ширина которой достигает до двухсот километров. Там, где Алдан течет близ Верхоянского хребта, низменность сужается, но здесь тоже царство болот.
Около двух недель идет экспедиция по их шаткой поверхности. Болота самые разные, различны и трудности их пре-одоления. Есть чистые болота с большими кочками, покрытыми болотной травой. Благодаря тому, что вечная мерзлота здесь близко - всего 50-70 сантиметров от поверхности, по такому болоту идти сравнительно не трудно, так как есть твердое мерзлое основание. Лошади бредут по брюхо в воде, но не проваливаются. Труднее идти по болоту с редким ле-сом. Еще хуже - в заболоченном густом лесу, где тропа представляет ряд грязных топких ям между корнями деревьев. В этих ямах лошади могут сломать ноги. Где леса нет, там болота маленькие, но глубокие, переходить такие болота еще опаснее - лошади вязнут и тонут. Но, наконец, кончились болота.
Крутым пятисотметровым уступом поднялась первая ступень Верхоянского хребта. Караван вошел в долину реки Томпо. Чтобы увидеть расположение долин и хребтов, Сергею Владимировичу часто приходилось подниматься на вер-шины гор, где, кроме стелющегося кедрового стланика, ничего не росло. На вершинах дул резкий ветер, было прохладно, зато не было гнуса. Цепи гор сменяли одна другую, и казалось невозможным дойти до водораздела Верхоянского хребта, так как ширина хребта здесь достигала почти пятисот километров. Суровая и таинственная страна раскинулась перед ис-следователями. На сотни километров безмолвие и безлюдье.
В Индигирском районе на человека приходилось тогда сто квадратных километров, а в горах - и вся тысяча квад-ратных километров. Вокруг лишь величественная панорама сложно ориентированных хребтов: белые снеговые шапки гор искрятся, как огромные алмазы, они холодны и неприступны. Когда-то с Верхоянского хребта спускались громадные ледники, и свидетельство этому - плоскодонные долины и креслообразные углубления на склонах гор - кары. Иван Чер-ский не бывал в областях современного оледенения и поэтому не отметил в Верхоянском хребте ледниковых форм рель-ефа. Эти формы подробно исследовал и описал впервые Сергей Владимирович Обручев.
В долине, где идет экспедиция, часто встречаются белые пятна тарынов (якутское название надели), характерных для севера Сибири и Дальнего Востока в областях вечной мерзлоты. Вот как о них рассказывал Обручев. Зимой во время сильных холодов многие горные реки промерзают до дна, и вода прокладывает себе путь через галечники берегов. Мно-гочисленными струйками она поступает на поверхность льда, разливается по нему и сверху замерзает, причем выступает она намного быстрее, чем идет замерзание. Под этим тонким слоем льда остается вода: на замерзший слой вновь высту-пает вода. Лед тарына становится многоэтажным. Таким образом, за зиму намерзает слой льда толщиной до двух-трех и даже до восьми метров. Если пробить верхний ледяной слой, можно провалиться в воду. Тарыны бывают различной дли-ны - от нескольких сот метров до десятка километров. Тарын - удивительный парадокс: зимой при 60-градусных морозах он всегда покрыт выступающей водой, а летом, в июле, это белоснежные толщи льда, лежащие среди зелени и не тающие до самой осени.
Наконец, достигнута главная цепь, до которой надо было пройти четыреста километров от Алдана: это скалистые гребни и пики, глубокие ущелья, вечные снега на вершинах. В сторону Индигирки, на восток и север, простираются горы иные - низкие, с округлыми вершинами. Когда-то эти горы были покрыты мощными ледниками, долины их загроможде-ны моренами.
28 июля Сергей Владимирович, поднявшись на небольшую возвышенность, вдруг увидел широкую, до четырнадца-ти километров, долину с обширными лугами и по дальнему ее краю плесы большой реки Индигирки. Он не без волнения писал, что смотрел на реку, по которой никто из исследователей еще не проплывал. Перед ним лежала совершенно неис-следованная область. Таинственная Индигирка, которую Обручев уже пять лет включал в разные планы и программы своих исследований, Индигирка, которую экспедиция должна была посетить лишь через два-три года, вдруг превратилась из географического названия в действительность, в большую полноводную реку. Из всех рек, которые Сергею Владими-ровичу приходилось проплывать, Индигирка была самой мрачной и страшной по мощи и стремительности.
В долине реки Эльги, левого притока Индигирки, разведочная партия нашла признаки золота. Это, конечно, не ме-сторождение, а только указание на то, что "в верховьях Эльги где-то есть золото". А вдруг Николаев сказал правду? Чем дальше плыли по Индигирке, тем отчетливее выяснялось, что карта совсем не соответствует местности; вместо низмен-ности всюду были горы, и тем сложнее было добраться до таинственного Чибагалаха, хранящего, судя по словам Нико-лаева, клад платины. Но вот неожиданная радость: появляется "Колумб Индигирки" - якут Мичика Старков. Он бес-страшно плавает в неустойчивой маленькой ветке (лодке) по бушующей реке. Чтобы попасть в экспедицию, он проплыл более четырехсот километров.
Размеры реки и окружающих гор, бешеное течение воды подавляли своим величием. Никогда ни на каких порогах Ангары или Средней Тунгуски, вспоминал Сергей Владимирович, не было у него такого ощущения, что человек стоит лицом к лицу с неизбежной опасностью. Пороги Индигирки по мощи и опасности ни с чем не сравнимы, долина реки местами похожа на узкую трубу, в которой мчится огромная масса воды. Попав в ущелье, исследователь может пролететь в несколько часов семьдесят пять километров чуть ли не до Чибагалаха со скоростью не меньше пятнадцати километров в час. Сергей Владимирович осмотрел лишь начало ущелья Индигирки вблизи притока Тюбеляха, не рискнув дальше продолжить путь по реке.
Начался трудный поход через хребты с Индигирки на реку Чибагалах. На пути встали горы, покрытые в разгар лета снегом; никто из географов ранее не предполагал, что в северной Сибири есть такие высокие горы. Горы покорялись с большим трудом. Устали люди. Падают лошади. Нестерпимо тяжело переходить брод в ледяной воде. Карта по-прежнему изображает что-то фантастическое: вместо показанной на ней обширной низменности "на севере, в дымке, ка-кой-то новый хребет". В дневнике путешественника появляется запись: "...мы с Салищевым окончательно убедились в том, что нами открыт новый большой хребет. Уже когда мы доплыли до Неры, стало ясно, что цепи левого берега Инди-гирки продолжаются к востоку от реки. Теперь, глядя на бесконечные горные гряды, преграждающие горизонт на севере и юге, я понял, что мы находимся в сердце огромного хребта. Припоминая описанные Черским на его пути из Оймякона в Верхнеколымск высокие безлесные цепи, уходившие на северо-запад, и сопоставляя это со сведениями других путешест-венников, прошедших по Верхоянско-Колымскому тракту, о направлении хребта Тас-Хаяхтах, я решил, что огромный хребет тянется непрерывно от полярного круга через Индигирку до Колымы. В него входят и хребет Тас-Хаяхтах на се-вере, и таинственный Кех-Тас на левом берегу Индигирки, и те высокие цепи, которые синеют перед нами, и Улахан-Чистай Черского. Эти выводы о существовании единого громадного хребта подкреплялись и геологическими данными: и мои наблюдения, и отчет Черского - все доказывало, что здесь проходит мощная складчатая система, параллельная Вер-хоянскому хребту".
Не только Обручеву и Салищеву было ясно, что они обнаружили какую-то новую, неизвестную горную страну. Да-же проводники недоумевали: "Врет твоя карта, начальник, смотри какой высокий горы и как их много, никак не пройдем, а где они на твоей карте?"
Черский оказался прав: горные хребты идут так, как он указывал в пройденном им маршруте, почти широтно, толь-ко никто из ученых не задумался над этим. Экспедиция Обручева шла все дальше. Спуски и подъемы. Усталость и холод. Наконец с перевала заметили реку. По-видимому, это была река Мюреле, путешественники знали, что она впадает в Чи-багалах. Цель достигнута: бурная река, окруженная утесами гор, которой отдавала свои воды Мюреле, и была Чибагала-хом. Тяжелый долгий переход наконец-то был закончен.
За Чибагалахом кончилось однообразие мрачных гранитных цепей. Здесь горы сложены яркими породами, и от их вида становится как-то веселее. Формы рельефа тоже иные - преобладают конические вершины, иногда торчат пики. На западе поднимается незнакомая группа вершин, и экспедиция готова принять их за "коровье вымя", к которому погнал их в такую даль Николаев. Добирались сюда два с половиной месяца, преодолев более полутора тысяч километров пути, а предполагали пройти лишь восемьсот километров в течение месяца; ожидали увидеть низменности, а пересекли столько горных хребтов, что им потерян счет.
Разведка на Тылынье, единственной подходящей реке по описанию Николаева, ничего не дала. Никаких следов пла-тины... Зачем понадобилась ему эта ложь? Но к Николаеву, вспоминал Сергей Владимирович, все относились без злобы. Если бы Николаев не ввел в заблуждение экспедицию, она не зашла бы так далеко, не были бы сделаны важные геогра-фические открытия. Работали бы в южном районе и, пробродив месяц вблизи Оймякона, вернулись бы в Крестхальджай по южной тропе. Теперь же "благодаря" Николаеву проведено исследование Индигирки до самых порогов, а главное, удалось открыть неизвестную ранее горную страну - нагорье Черского.
Мне посчастливилось прочесть книгу Сергея Обручева об открытии нагорья Черского, о маршруте, пролегающем через горы, реки и болота Якутии, о мощной, даже свирепой Индигирке и самом страшном месте, по словам Обручева, - каньоне реки Мюреле. В 1987 году, на который и намечался поход в нагорье Черского исполнялось ровно 60 лет со вре-мени этой экспедиции, сделавшей последнее грандиозное географическое открытие ХХ века. Именно это и послужило основной темой предстоящего путешествия: мне захотелось пройти по местам «боевой славы» экспедиции Обручева.
Шестьдесят лет спустя
1
Маршрут нашей экспедиции должен был начинаться прямо в пятистах метрах от края летного поля аэропорта Усть-Нера, куда мы прилетели на АН-24 из Якутска. Это было наше второе посещение Усть-Неры, если вы помните, в 1981 году на пути в Сунтар-Хаята мы провели здесь несколько бесплодных дней в ожидании пресловутого попутного верто-летного рейса. Тогда мы побывали на экскурсии в страшном по запущенности поселке городского типа Усть-Нере, а в ресторане аэропорта я впервые в жизни попробовал экзотическое блюдо под названием «люля-кебаб», почему-то наво-дившее своим названием на мысль о неприличных женщинах. Теперь нам не надо было ни ждать, ни догонять. Мы нику-да не поехали, ни на что не отвлеклись, а просто дали телеграмму о начале маршрута с почты аэропорта и перетащили свои рюкзаки на близкий берег Индигирки.
План экспедиции был таков: по Индигирке сплавиться до устья левого притока Ытабыт-Юрях, затем пешком по до-лине этой реки подняться к высшей точке Порожного хребта горе Комарова (2644 м) и горе Берга (2612 м), выйти к мас-сиву Чен, сделать радиальный выход к высшей точке Силяпского хребта горе 2703, а потом по долине Иньяли через пе-ревал уйти в долину Мюреле, и там, в Онельском хребте, попытаться подняться к вершине самой сложной и пока никем не покоренной горы 2695 м. Эта гора была уже настоящей легендой. Подняться на нее пытались самые сильные и имени-тые команды советских туристов Юрия Оксюка из Харькова и Станислава Кабелева из Находки. Эти команды, как я уже неоднократно писал раньше, были чемпионами СССР по туризму, причем харьковчане стали чемпионами как раз за мар-шрут по цепям нагорья Черского, в котором им так и не удалось подняться на высшую точку Онельского хребта. Воз-можно, чтобы оправдать свои неудачи обе команды наградили гору самыми сильными эпитетами, придав ей статус ле-гендарной непокоренной вершины. Понятно, как хотелось именно нам стать покорителями этого гордого пика. Заканчи-вать маршрут планировалось сплавом по неизвестной Адыче до прииска Лазо с радиальным выходом в горы Боронга. Такой заявленный маршрут был признан Главной судейской коллегией чемпионата СССР по туризму усложненным, и от нас потребовали его несколько упростить, отказавшись, например, от радиального выхода к пику 2703 в Силяпском хреб-те.
В команду, кроме постоянных участников Сергея Савина и Галины Тарасовой, вошли участники путешествий по Саянам 1982 года и по Орулгану 1983 года Александр Попов и Иван Дорофеев, участник корякской экспедиции Алек-сандр Кузьмин, мой старый приятель по лаборатории электрохимии, с которым я ходил в зимнюю Шорию и на Шапшал в 1976 году, Александр Зелинский, имевший опыт сложных горных походов, и высококлассный водник, уже побывавший с нами на Корякском нагорье, Вячеслав Ильичев и ставший незаменимым «крайним» Игорь Иванов по кличке «Борисыч».
На чемпионат 1987 года с маршрутом по нагорью Черского мы заявились, как команда Сибирского военного округа. Что ж, все мы были в той или иной степени военными - просто состояли в запасе. Для отдела туризма СибВО такая гото-вая команда была подарком, вот только помощи, конечно, для такого дорогого путешествия мы не получили никакой. Поэтому всем нам пришлось всю предыдущую зиму зарабатывать и откладывать деньги на это путешествие в «места не столь отдаленные».
Наконец, все формальности и подготовка позади, и в последний день июня, перелетев разом тысячи километров, мы оказались на берегу красавицы Индигирки, которая спокойно и мощно несла свои воды, торопясь по своим законам на Север. День был очень теплым, над водой летел пух облетающих одуванчиков и болотной пушицы, а мы, подставляя свои соскучившиеся по летнему солнцу спины не по-якутски жарким лучам, собирали свои новые катамараны-красавцы.
В этом году мы приобрели пару катамаранов, изготовленных Сергеем Ульяновым - опытным водником из команды Валерия Говора. Они были специально разработаны как «двояки» для сложных азиатских рек, имели приличное водоиз-мещение, а в условиях более простых рек Северо-Востока мы могли спокойно использовать их для четверых гребцов. В качестве надувных элементов в этот раз была использована «секретная» ткань военного производства, в простонародье именуемая «дождь», а чехлы были сшиты из плотной синтетической ткани, напоминавшей брезент, но значительно легче. Всего такой катамаран на четверых, грузоподьемностью свыше полутора тонн, весил шесть килограммов и легко уме-щался в трети рюкзака.
2
Всего через несколько часов после прилета в аэропорт Усть-Неры, который находится неподалеку в поселке Инди-гирский, мы уже начали свой маршрут, отчалив от песчаного плеса, вверяя свою судьбу стремительной Индигирке. И вот над нами проплыл автомобильный мост через реку, соединяющий поселок-город индигирских золотодобытчиков Усть-Неру с основной Колымской трассой, - последний признак некоторой цивилизации, и мы остались один на один с рекой.
Огромная река одним руслом со скоростью десять километров в час несет свои холодные воды и, петляя, описывает большие многокилометровые дуги. В крутых поворотах под скалистыми берегами, высота которых достигает многих сотен метров, достигая в некоторых местах двух километров, река волнуется - масса воды по инерции наваливается на скалы, отбивается от них, и огромные поперечные волны создают главную опасность на всем протяжении сплава. По-верхность реки то вздымается буграми, то проваливается ямами. Обручев так писал об этом: «Река как будто предчувст-вует ущелье, тяжко дышит - есть места на быстринах, где вздымаются плоские (стоячие) волны, нечто вроде мертвой зы-би в полметра вышиной».
Скорее всего, на всей реке не найти голых камней, выступающих скал или каких-либо других препятствий. Здесь всем правит огромная масса воды, которой тесно в русле, и она движется не только вперед под уклон, но и поперек реки, крутясь, кроме того, еще и в необъятных воронках.
Первая наша стоянка совпала с историческим местом - напротив нас возвышалась гора, с вершины которой когда-то, шестьдесят лет назад, Обручев и Салищев впервые увидели долину и саму Индигирку. Сейчас, утром второго походного дня, вершина притягивала взор снегом и своими отчетливыми гребнями на фоне безоблачного синего неба. Погода в эти первые дни выдалась замечательная, а в первый день солнце разогрело воздух до 35 градусов, что совсем не диковинка для этих мест в июле.
Вдоль реки тянутся террасы, заросшие травой, часто безлесные, напоминающие, по словам Обручева, прерии бас-сейна Юкона. Берега Индигирки пустынны, лишь редкие стада на террасах подсказывают, что где-то течет своя незамет-ная для нас жизнь. Еще в Усть-Нере местные жители пытались отговорить нас от смертельного, по их мнению, аттрак-циона - сплава по Индигирке. Река у всех местных вызывает уважение, смешанное с ужасом - она каждый год отбирает свои жертвы. Чаще всего гибнут рыбаки и те, кто пытается на моторных лодках преодолеть Ущелье порогов. Плоскодон-ные «дюральки» представляют легкую добычу - удар поперечной волны переворачивает лодку через корму, а добраться до берега в тяжелой одежде, преодолевая сотни метров ледяной реки, мало кому удается. Наши легкие, как облачка, бело-синие катамараны вызывают неподдельное удивление, местным трудно представить, что нам при правильном управле-нии эти волны не страшны, разве что укачают.
На всем протяжении нашего сплава до входа в Ущелье порогов всего три поселка, два находятся на правом берегу - Аргамой на 108 километре от начала сплава и перед самым входом в Ущелье прииск Хапчагай-Хая - это последний насе-ленный пункт до самой Момы. На левом берегу село Тюбелях, жители которого занимаются скотоводством. От него до прииска всего восемь километров по реке.
Перед Ущельем река течет на запад, как бы отдаляя момент прорыва через горные хребты. Наконец, после устья Таскана, река поворачивает строго на север и входит в скальные берега. Надо сказать, что и до легендарного Ущелья, Индигирка, как ни одна другая река мира течет в узкой долине, борта которой поднимаются почти на две тысячи метров, теперь же, перед входом в Ущелье, суровые скалы левого берега падают почти вертикально в воду, поражая причудли-выми обнажениями пластов, свидетельствующих о титанической борьбе в недрах земли, происходившей миллионы лет назад. Отвесы будто облицованы блестящими плитами, горы покрыты россыпями щебня, лишены растительности, усея-ны скальными останцами самых причудливых форм. Масштабы Ущелья поражают, подавляют и нагнетают атмосферу страха. Маленькими песчинками, взлетающими на валах, кажутся наши чужеродные для реки катамараны на фоне скаль-ных сбросов и стен.
Всего в Ущелье насчитывают тринадцать порогов, все они находятся обычно ниже устьев притоков и представляют собой перепад с большим уклоном дна и волнением потока из-за большой, до пятнадцати километров в час, скорости те-чения на крупных подводных валунах. Отбойный вал, который ходит поперек реки достигает двух и более метров. При-ходиться держать все время нос на вал и таким образом сплавляться, как бы лагом, то есть носом и кормой к берегам.
До устья реки, где мы собирались закончить сплав, мы успели пройти восемь порогов из тринадцати. Несмотря на все страхи и легенды, река не представляет технической сложности - она красива, впечатляет своей мощью, но даже в Ущелье порогов всегда можно причалить и осмотреть препятствие, что мы и делали, связываясь друг с другом с помо-щью небольших радиостанций, которые взяли с собой на маршрут.
В устье реки Ытабыт-Юрях на уютной высокой террасе с лужайками посреди паркового леса наш трехдневный сплав закончился. Мы лихо проскочили первые две сотни километров нашего маршрута, река помогла нам забраться в самое сердце нагорья Черского, дальше предстоял долгий и тяжелый путь пешком.
3
Накануне мы ночевали перед входом в Ущелье порогов, неподалеку от устья реки Таскан. Ущелье было пройдено за несколько часов, включая время на разведку, фотографирование, хотя на такой большой реке отснять что-либо конкрет-ное очень сложно. Сплав закончили к обеду и в оставшееся время успели не только разобрать и тщательно высушить водное снаряжение, которому теперь предстояло лежать в рюкзаках для следующего сплава в конце маршрута, но и сде-лать кучу необходимых дел, чтобы приготовиться к пешеходной части. Весь наш экспедиционный груз был тщательно упакован и распределен по рюкзакам, вес которых, благодаря применению нашего испытанного белково-липидного ра-циона, не превышал 35-38 килограммов.
Устье Ытабыт-Юряха идеальное место для дневки и хотя нам довелось провести здесь всего полдня и ночь, мы су-мели даже отдохнуть, несмотря на суматошный день. Наши рыбаки ознаменовали его прекрасным уловом, что тоже сыг-рало свою роль в приподнятом настроении, с которым мы начинали наш путь в глубь Порожного хребта.
Но это настроение моментально улетучилось после первого же перехода вверх по долине Ытыбат-Юряха. Река бур-ным потоком пробивается к Индигирке в узком и мрачном ущелье, склоны которого представляют собой крутые осыпи, курумники, сползающие прямо к воде. Берега, как такового, нет - крупные гранитные глыбы, скатившиеся в свое время со склонов, как свежеколотый сахар, торчат во все стороны острыми гранями. Сначала показалось, что таким сложным будет только первый участок нижнего течения реки, так как она падает к Индигирке с высокого и крутого ригеля, но позже оказалось, что такой характер сохраняется на всем протяжении пути в Порожном хребте.
Сложность пути по долине Ытабыт-Юряха многократно увеличивалась оттого, что лет двадцать назад всю долину выжег пожар, и теперь обгорелые старые деревья были навалены в три яруса, а те редкие стволы, которые остались сто-ять, падают от малейшего прикосновения к ним. Ноги сквозь старую золу, кое-где поросшую новым моховым покрытием и кустарником, проваливаются либо в острые камни, либо в мерзлотное болото. В отличие от Сунтара, где мы привыкли идти по галечниковым косам - бечевнику, здесь приходится свободным лазанием преодолевать гранитные глыбы, нава-ленные вдоль берега, часто обходя их по воде, которая стремительным потоком несется нам навстречу, норовя сбить не-осторожного путника с ног.
Я вспомнил, что в описании Рудольфа Седова, который в свое время делал радиальный выход от Индигирки к горе Комарова, сказано лишь, что «долина Ытабыт-Юряха не приспособлена для движения по ней пешком». Теперь я понял, что это определение слишком мягкое. К концу дня измотанные завалами поваленных деревьев, лазанием между глыбами по воде, ежеминутно проваливаясь сквозь тонкую моховую подушку в месиво острых камней среди ледяной жижи мерз-лотного болота, перепачканные сажей, мы сумели преодолеть лишь десять километров пути. Лишь иногда на наледях, сохранившихся кое-где по берегам и тянущихся на сотни метров, можно было наверстать скорость, идти по ним было сущим удовольствием, к сожалению, не таким продолжительным, как хотелось.
До устья ручья Рогач в таком режиме мы добирались три дня. В среднем течении долина несколько расширилась, склоны с осыпями отступили, но все пространство теперь представляло мерзлотные болота, оттаявшие в это жаркое лето почти на полметра. Так мы и шли, карабкались, облазили, отгоняя назойливых комаров, которых совсем не было в пер-вые дни на сплаве. Крупный правый приток Скалистый, как назвал этот ручей, вытекающий из-под горы Комарова, Ру-дольф Седов, преодолевали по крупным глыбам, предварительно навесив перильную страховку. Глубина чуть меньше метра, но поток несется с такой силой, что легко сбивает с ног. К хребту мы поднимаемся по долине следующего притока - ручья Рогач. В его верховьях находятся и гора Комарова - высшая точка Порожного хребта, и гора Берга, несколько ус-тупающая ей по высоте. Обе они держат на своих склонах и гребнях ледники. В наших планах попытаться подняться на обе вершины.
Вообще, только сейчас, вспоминая всю эту эпопею, я прихожу к несколько мистической мысли, что «черные горы» не пускали нас тогда. Они вообще мало кого пропускали, и трепали всеми своими природными силами так, что люди уходили из них, будучи на пределе своих сил.
А тогда, в 1987 году, и погода, в добавок к трудностям пути, стала нас испытывать на прочность. Сначала закрыло небо и стало поливать холодным дождичком. Преодолев кошмарную, выгоревшую когда-то дотла долину Ытабыт-Юряха, мы попали в еще более мрачное и не менее непроходимое ущелье Рогача. Снова беснующийся поток в стиснутых скала-ми и осыпями берегах, которые обрываются к воде пяти-десятиметровым уступом, сплошь заросшим кедровым и ольхо-вым стлаником, пробраться через который просто невозможно.
Вначале поднимаемся по правому берегу, но в среднем течении долина несколько расширяется, ручей разливается на два рукава и теперь, страхуясь перилами, можно переправиться на его левый, более пологий берег. Но уклон долины возрастает, нужно подниматься вверх, преодолевая ригели, образованные древними моренами, которые волнами прегра-ждают путь. Обидно, поднявшись на очередной ригель, вновь спускаться, чтобы обойти моренное озеро или болото, а под ногами мохово-лишайниковая подушка, которая при малейшем движении срывается с основы, проскальзывает под ногами, сводя каждый шаг к нулевому перемещению в пространстве. Мы просто пробуксовываем на месте, упираясь аль-пенштоками, лыжными палками, прихваченными из дома.
Пожалуй, это был редкий на моем веку кошмар. В бессилии, под холодным проливным дождем, добавившим, чтобы жизнь окончательно не казалась малиной, мы черепашьими темпами продвигаемся вперед. У меня полное ощущение, что я иду по наклонному скользкому паркету, по колено проваливаясь в нечто, напоминающее навоз. Ягельники очень рани-мы, это эфемерные создания северной тундровой природы, сейчас они под нашими ногами превращаются в какой-то желто-зеленый кисель. Непосвященный читатель с трудом поверит, что взрослые люди в нормальном состоянии смогли проходить чуть больше полутора километров за час! Но и камень можно точить, и в конце бесконечно утомительного дня мы падаем в мягкую и прохладную моховую подушку на развилке истоков ручья у последних чахлых лиственниц, озна-чающих границу леса, чтобы установить здесь базовый лагерь, из которого видны гордые вершины Порожного хребта, затягиваемые черными грозными тучами.
4
Утро приходит неизбежно, и, хотя после вчерашнего дня все тело болит, как после лесоповала - при такой необыч-ной ходьбе в напряжении были все мышцы тела, даже губы сводило - надо продолжать выполнение намеченной про-граммы. Низкая облачность, моросящий дождь не позволяют просматривать путь восхождения издалека, но вчера перед самым закатом, в коротком просвете этот путь был намечен.
Наш лагерь стоит в месте слияния двух ручьев - самого Рогача и ручья Дим. Сегодня мы выходим в верховья ручья Дим. Массив, разделяющий эти два истока, обрушивается крутыми склонами, с них нападали гранитные глыбы, обходим все это хаотическое нагромождение по противоположному, правому берегу Дима. Здесь еще встречаются небольшие кур-тины кедрового стланика, но и их можно легко обойти, и теперь они радуют глаз, выделяясь темной зеленью на всеобщем мрачном серо-черном фоне. Опять ригели древних морен, но идти значительно легче. В устье небольшого ручья, который берет свое начало уже со склонов горы Комарова, мы разделяемся на два отряда.
Тройка восходителей - Сергей Савин, Галина Тарасова и Александр Зелинский, взяв с собой горное снаряжение и рацию, уходят по этому ручью к проглядывающейся седловине перевала на плече вершины, чтобы потом по гребню под-няться на высшую точку Порожного хребта - гору Комарова (2644 м), а вторая команда уходит вверх по Диму, стараясь подняться в верхний цирк к самым его истокам.
Наш маршрут пешеходный, в нем два участка сплава, продолжительность всего маршрута месяц, поэтому мы зара-нее предполагали, что на сложные горные участки будет выходить только небольшая штурмовая группа. Обеспечить всем необходимым горным снаряжением можно только несколько человек, иначе вес наших рюкзаков просто не позво-лил бы нам стронуться с места. Когда-то, в начале моей «якутской карьеры», в горы Сунтар-Хаята мы выходили с рюкза-ками весом свыше пятидесяти килограммов - просто было страшно точно подсчитывать, поэтому мы сознательно шли на самообман, расписывая только 45-47 килограммов общественного груза. С тех пор и мы повзрослели, а значит, и часть нашего безумного здоровья ушла, да и поумнели изрядно и теперь понимаем, что в такой комплексной, как мы это назы-ваем, экспедиции, нужна специализация и распределение ролей.
Тем временем, пока тройка восходителей преодолевая склон, пробираясь по заваленному крупными камнями и мел-кими осыпями руслу, обходя небольшие водопадики, часто идя прямо по воде, вышла на перевальную седловину, веду-щую в ручей Скалистый, вторая команда, по нескольким утомительным ригелям, а затем по большой наклонной скальной плите, поднялась в верхний цирк. Теперь можно было просмотреть гребни, окружающие со всех сторон эту котловину, в которой рождался ручей Дим. Прямо на юг к реке Таскан, устье которого на Индигирке мы еще недавно проплывали на катамаранах, преграждал путь крутой гребень, в котором просматривался возможный перевал. К нему вел скально-ледовый кулуар крутизной до сорока градусов, затем путь преграждает пояс разрушенных скал и крупных глыб, каким-то образом державшихся на этом крутом склоне. Мы оценили сложность подъема на этот предполагаемый перевал не ниже 2А, а с учетом того, что на юг хребет может обрываться еще более крутыми скальными сбросами, не рискнули продол-жать путь, чтобы разведать его для выхода в долину Иньяли. Стараясь не терять высоту, траверсом группа вышла на гре-бень, разделяющий ручьи Скалистый и Дим. Таким образом, почти одновременно обе команды поднялись на этот хребет. Между ними возвышался массив горы Комарова, на который продолжала восхождение тройка Савина.
Савин с товарищами назвал седловину своего нового перевала - Скалистый, вторая команда дала название своему перевалу - перевал Комарова. Оба относительно несложные - 1А-1Б. С седловины перевала Скалистый путь на вершину по острому гребню, сложенному крупными гранитными блоками с выходами разрушенных скал, был непростым. Путь преграждали два «жандарма» - скальные останцы, возвышающиеся над гребнем. Им дали названия - Первый и Второй. Обходить их пришлось по крутым скальным кулуарам, в которых оставался натечный лед. В этих местах гребень круто обрывается в обе стороны, для движения выбирали восточную сторону, навешивали перильную страховку, пришлось даже использовать ледобурные крючья, чтобы прочно закрепить перила. После Второго жандарма гребень выполажива-ется, и по снежнику восходители вышли, наконец, на вершину. Во все стороны гора обрывается крутыми стенами, пожа-луй, путь по северному гребню - единственный логичный путь на вершину. В туре обнаружили записку группы Рудольфа Седова из Магадана. Они поднялись на вершину первыми - 23 августа 1979 года.
Во время этого восхождения пришлось пережидать мощный снежный заряд, который обрушила природа, не желая пускать смельчаков на вершину. Ребята забились под полиэтиленовую накидку, укрывшись от шквального ветра между огромных глыб, и передали во время очередного сеанса связи, что продляют контрольное время из-за вынужденной от-сидки.
Только в первом часу ночи в лагерь, в который уже возвратилась вторая команда, закончившая разведку верхнего цирка ручья Дим, пришло сообщение по рации, что вершина покорена. Я прекрасно помню, как, сидя в пригибающейся шквальным ветром к земле палатке, но укрывающей от его ледяного дыхания, в теплой пуховке и толстых вязаных нос-ках, содрогнулся, услышав с трудом разбираемые слова Сергея Савина о том, что они на вершине. Я помню, как не сдер-жался и, невольно подражая известным руководителям гималайских экспедиций, прокричал ему в микрофон: «Серега, что ты видишь с вершины?!» На что он, явно подсмеиваясь надо мной, ответил: «Молоко облачности, в разрывах туч и снега только черные макушки, но все они ниже нас. Ждите, скоро вернемся!»
Только под утро изможденные почти двадцатичасовой тяжелой работой и разбушевавшейся непогодой, усложнив-шей и без того не простой путь по скалам, глыбам и осыпям, восходители вернулись в базовый лагерь. Несмотря на ночь и непогоду было очень светло, ведь все это происходило всего в двухстах километрах от Полярного круга, а значит, как и в Ленинграде, у нас были «белые ночи». Мы ждали ребят с нетерпением, и еще на подходе я заметил, что Сергей не-обычно бледен и идет очень тяжело. Он еще улыбнулся запекшимися губами. На черном от солнечного загара лице с провалившимися щеками жили только глаза, усталость и, как оказалось, навалившаяся болезнь отняли все силы. Это вос-хождение было оплачено большой ценой - организм Сергея, которому пришлось, как всегда, идти первым, выбирать маршрут и провешивать перильную страховку, не выдержал нагрузок, он просто надорвался.
5
Я думаю, была ли случайность в том, что и в 1981 году на Сунтаре, и в 1987 году на Черском, Сергей оказывался пострадавшим и выходил из строя, резко обостряя всю походную ситуацию? Может быть. Но вполне возможно, что ве-роятность того, что беда происходила именно с ним, была намного выше потому, что на нем была и слишком большая ответственность, и основная, самая тяжелая, самая рискованная работа. В горах, на сложном и опасном рельефе, где часто только сила воли и отчаянная смелость позволяют сделать решительный шаг, ему приходилось быть первым. Сергей вел за собой все наши штурмовые группы и там, где не мог подняться на вершину никто, поднимался только он. Все горные достижения нашей группы, все первопрохождения десятков перевалов и первовосхождения на новые, непокоренные ра-нее никем вершины, стали возможны только благодаря смелости, стойкости и бойцовским качествам Сергея Савина. Ко-нечно, он шел не один и часто вручал свою жизнь товарищам по связке - Галине Тарасовой, Саше Зелинскому, Косте До-рофееву и другим, но так уж получилось, что злой рок, желая остановить нас на пути к цели, выбирал самого сильного, заставляя нас мобилизовать все оставшиеся силы, а главное, волю к победе. Так было и в этот раз.
Снег ложился на горы, заносил наш розово-бордовый палаточный лагерь, заставляя тоскливо сжиматься сердце. Во-круг на многие сотни километров простирались суровые, безжалостные, а потому такие чужие горы, а мы не могли тол-ком оказать помощь нашему заболевшему товарищу и не знали, что нам делать дальше.
Да, я должен признаться в том, что для большинства давно уже не секрет. Я после восхождения на пик Топографов в 1974 году больше не ходил на вершины - не восходитель я, к сожалению, не альпинист, хотя очень хотел бы им быть. Мне даже часто снился Эверест, историю покорения которого я знал назубок. По натуре своей я не слишком спортивный человек, хотя и стал мастером спорта СССР, о чем мечтал с детства. Больше того, если бы я продолжил заниматься ту-ризмом в 90-е годы, когда «свобода и демократия» пришли и в туризм, то, наверняка, добился бы и больших регалий, но сейчас не об этом речь. У меня был свой кумир, пример для подражания - Роберт Параго - руководитель французской экспедиции на гималайский восьмитысячник Макалу. Как и он, я придумывал эти путешествия, я делал их реальностью, собирая команду по человеку, как по кирпичику, цементируя ее идеей, настраивал и вел за собой. Мне приходилось го-раздо труднее, чем всем остальным именно потому, что я не спортивный человек, природа не наградила меня физической силой и здоровьем, и думаю, не все об этом догадывались. С годами я многому научился, и, прежде всего, научился пре-одолевать, терпеть, превозмогать, сжимать зубы и продолжать, несмотря ни на что! А еще я научился понимать людей, видеть их сомнения и слабости и заставлять в трудный момент поверить в себя. Главная моя функция с годами стала сво-диться к принятию решения в самый трудный, коренной, переломный момент путешествия. Такой момент наступил и сейчас, всего на десятый день нашего путешествия, когда один из самых сильных участников нашей команды, ее бес-спорный лидер, лежал недвижимо в палатке, скрюченный болезнью.
Ребята тихо сидели у костра - ветер стих, и теперь мы были единственным цветным пятном в белом снежном без-молвии, в котором только притихший ручеек продолжал свою бесконечную песню да слышен был треск веток кедрового стланика в костре. Все обсуждали варианты дальнейших действий: возвращаться ли по Ытабыт-Юряху назад к Индигир-ке и сплавляться по ней до поселка Хонуу (Мома), оставить Сергея с кем-нибудь здесь, а самим все-таки пройти какой-то кольцевой маршрут, чтобы вернуться дней через десять и потом возвращаться всем вместе, отправить ли Сергея с сопро-вождающим к людям? Но для этого нужно перевалить через крутой гребень на Таскан, а потом идти почти сотню кило-метров к поселку Тюбелях, нет, этот вариант отметался сразу же.
Каждый вспоминал, с каким трудом дался этот длительный отпуск посреди лета, какой ценой добывались почти полтысячи рублей на каждого для участия в этом походе - огромные деньги в полузабытых сегодня масштабах 1987 года, и теперь все шло насмарку, коту под хвост? Ребята знали, что решение должен принять я, но настроение у всех было тя-желым, подавленным - сказывалось все: и болезнь Сергея, и накопленная уже усталость, непредвиденные трудности пути, мрачность ущелий и погода, не позволявшая расслабиться ни на день. После небольшого затишья снова пошел снег, нам оставалось только прятаться по палаткам и выжидать.
Должен признаться, что такая плохая погода была мне на руку: идти все равно никуда нельзя - видимость в метели всего несколько десятков метров, значит, отсидка получается оправданной, вынужденной, а тем временем, может быть, Сергей отлежится, и организм сам справится с болезнью. Оставить его здесь даже с кем-то - я не могу, вообще не могу его от себя отпустить, так как просто сойду с ума, думая о том, что с ним. Отправить группу без руководителя дальше по маршруту, даже поставив условие вернуться сюда через какое-то время, не могу тем более - как руководитель я отвечаю за всех ребят.
Значит, остается только два пути: либо все вместе вперед, либо все вместе назад. От такой констатации стало легче, теперь все решал сам Сергей, если через несколько дней он сможет продолжать путь, пусть совсем налегке, это мы вы-держим легко, то маршрут будет продолжен, может быть, с некоторыми изменениями, если же сил не найдет, значит, бу-дем потихоньку возвращаться. Впервые в моей туристской практике. Такое решение я обычно называю - «соломоново».
В один из дней этой вынужденной отсидки, когда снегопад прекратился, и даже выглянуло на короткий период сол-нышко, в цирк горы Берга отправилась разведка. По сведениям из отчета куйбышевских туристов, которые совершили восхождение на Берга со стороны реки Мотго, они сначала поднимались на несложный перевал, всего 1А категории сложности, который по их описанию вел как раз из Мотго в наш ручей Рогач. С нашей стороны на высоком, обрываю-щемся крутыми стенами хребте, не было видно ни одной приемлемой седловины. Гора высилась неприступной пирами-дой и, констатировав все это, разведка вернулась с неутешительными вестями.
На третий день Савин поднялся. Все эти дни он почти ничего не ел, лечился нашим универсальным лекарством - мумием. Выглядел он неважно. Содержимое его рюкзака раскидали по остальным участникам и, несмотря на то, что вы-павший снег закрыл скользкие курумники, превратив их теперь в «минное поле», начали потихоньку спускаться назад к долине Ытабыт-Юряха, к лесу, к лету.
Когда через пять часов мы спустились в долину нашей реки и вышли на поляну, где можно было поставить лагерь, я с надеждой посмотрел на Сергея. Он знал, что я жду от него приговора, и молча кивнул мне головой, дескать, еще побо-ремся, будем жить! Значит, маршрут продолжается! Продолжается бой!
И ничего, что погода вновь «нелетная», что холодный дождь пробирает до костей, я запомнил этот первый день продолжения маршрута именно по этому ледяному холоду, а ведь я мерз так сильно всего несколько раз за почти три-дцать лет моих экстремальных путешествий, зато снова можно упрямо идти вперед, высматривая за тучами и завесой дождя новые вершины.
Теперь мы пойдем к массиву горы Чен, затем в Онельский хребет, а вот вариант выхода с маршрута придется поме-нять - вместо неизвестной Адычи и прииска Лазо, придется плыть по такой же неизвестной Мюреле, потом по Чибагала-ху опять в Индигирку, чтобы закончить маршрут в районном центре на Полярном круге Моме, который местные называ-ют просто Хонуу.
6
А замерз я действительно, как никогда, хотя это совсем не значит, что на землю упал космический холод. Просто в этот раз я впервые собрался на маршрут небрежно, сказались семейные обстоятельства, и я остался без брезентового ано-рака, который обычно даже намокнув, сохраняет тепло, быстро сохнет и на солнце и у костра, не боясь его жесткого жара. В этот раз у меня был и капроновый анорак, и болоньевый, но в этой погоде так не хватало привычного и надежного бре-зентового.
К вечеру мы вышли к границе леса на Мотго - правом притоке Ытабыт-Юряха. Дальше начиналось обширное тунд-ровое перевальное плато, через которое тянулись многочисленные оленьи тропы. Дальние горы таяли в облаках, а холод заставлял судорожно дрожать и стучать зубами. На плато я уже не пошел. Установив палатки у последних деревьев на границе леса и приготовив быстро горячий ужин, мы залегли, пытаясь согреться в своих синтепоновых спальных мешках. Я, наконец, переоделся в сухое и, спрятавшись в мешке с головой, пригрозил в шутку, что не вылезу и не сделаю больше ни шага, пока погода не переменится.
Но и новое утро было таким же туманным и холодным, как вчера, и пришлось вновь натягивать на себя мокрую одежду и обувь, взваливать рюкзак и, проваливаясь по колено в тундровые болотца, идти на юг к огромной, раскинув-шейся на все четыре стороны долины реки Иньяли, в которой когда-то лежал древний ледник, с толщиной льда, как оце-нивал Обручев, не менее четырехсот метров. Ледник в конце концов растаял, и теперь после него остались широченная долина с многочисленными протоками и меандрами реки и сахарно блестящие толстые вечные наледи. А над всем этим мрачной темной громадиной высятся башни массива Чен.
Будто бы убедившись в тщетности своих стараний, погода смилостивилась. Совсем неожиданно стали разбегаться облака и тучки, прорвалось солнце, а тут и открытая всем ветрам тундра закончилась, сошла на нет, и перед нами появи-лась миниатюрная узкая долинка только что зародившейся речки Талыньи, устремившейся в необъятную Иньяли. Русло небольшой Талыньи глубоко врезалось в мягкую земную поверхность, берега в зеленых мхах и травах, а на поворотах уже видны небольшие полянки с стройными красавицами - даурскими лиственницами, радующими свежей зеленью. Все это дышит каким-то пасторальным, архаичным, но призрачным уютом.
Идти теперь легко и даже весело, и вскоре мы выбираем место для нового базового лагеря на опушке лиственнично-го леса на берегу маленького - не шире метра, но глубокого ручья, в котором мелькают серебристые спины хариусов. Наши рыбаки - Попов и Савин, наконец, могут отвести душу, да и нам всем на радость сладкая рыба хариус. Жизнь пре-красна, солнечный день, в тени моя любимая температура - плюс семнадцать градусов, а на солнышке даже припекает. Сушим, раскладывая на солнце все свое имущество, промокшее насквозь за дни ненастья, собираем горное снаряжение, проверяем рации, обсуждаем план действий, контрольное время и прочие детали - штурмовая группа готовится к выходу на Чен.
Рано утром «штурмовики» под руководством Галины Тарасовой вышли в путь. Из нашего базового лагеря кажется, что до Чена подать рукой. Это потому, что мы еще не уяснили масштаб этой грандиозной долины. Теперь же, когда точки людей почти час движутся только до воды, я понимаю, что до вершины действительно не меньше пятнадцати километров. При подготовке маршрута мы имели информацию только о первом восхождении на главную вершину Чена, которую со-вершили геологи «Дальстроя» под руководством А.П.Васьковского в 1940 году. Уже в Якутске при постановке на учет в контрольно-спасательной службе я узнал, что в 1984 году местные туристы тоже поднялись на главную вершину массива. Вот тогда окончательно стало ясно, что нашей задачей должны стать пока еще никем не покоренные остальные три вер-шины массива, попытка полного траверса и разведка перевалов через гребень в понижениях между вершинами. С этой задачей и уходила теперь в «глубокий рейд» наша штурмовая группа во главе с Галиной Тарасовой - единственной жен-щиной в этой экспедиции.
Галина уже третий раз в Якутии, она опытный и сильный участник, после Сергея Савина только ей можно доверить такую сложную задачу. Наверное, надо пояснить для непосвященных, что горосложение всего этого огромного массива было для нас пока тайной, которую и предстояло открыть. Видели мы только то, что можно было увидеть из базового лагеря - все гребни и вершины сливались в один грозный черный профиль, а карт в те годы мы не имели никаких, схем построения узла еще не было, так как те несколько попыток разведать, подняться и описать были малоуспешными. Именно нехваткой информации и объясняется та импровизация на самом маршруте, которую я описываю ниже.
7
В районе наледи река растекается особенно широко, глубина проток здесь всего один метр, скорость течения не большая - никто не предполагал, что переправа вызовет какие-нибудь вопросы. Только на самой наледи выяснилось, что толщина льда на берегах почти три метра и спуститься к воде просто невозможно. Пришлось искать место, где лед обва-лился, прорубать ледорубами проход и ступени, а, спустившись к воде, потом еще долго брести по руслу в поисках тако-го же приемлемого варианта подъема на лед другого берега. Наконец, водные процедуры в «холодильнике» закончены и можно быстро обогреться, если не обсушиться у костра, благо еще есть деревья.
Массив горы Чен представляет собой четко выраженный купол, напоминающий огромный, несколько разворочен-ный вулкан. Основной гребень, на котором выделяют четыре вершины массива, имеет подковообразную форму. В нашу сторону, то есть в сторону Иньяли, он обрывается довольно-таки крутыми склонами, в карах лежат ледники, ведь массив обращен к нам своей вогнутой северной стороной. Перепад высот от подножья до гребней составляет почти две тысячи метров. Протяженность склона, по которому теперь поднимались восходители - около пяти километров и крутизна уве-личивается с набором высоты.
Для подъемы выбрали тоненький ручеек, берущий свое начало прямо с гребня, в месте его зарождения видна харак-терная седловина, которую по пути пришлось обозвать «перевал Ненужный», так как в цирк, названный нами «Запад-ным», спокойно можно подняться по руслу вытекающего из него ручья, с гораздо меньшими затратами сил и времени. Правда, выяснилось это только при выходе на эту самую «ненужную» седловину. Теперь же, стараясь не терять с таким трудом набранную высоту, группа стала траверсировать склон, вышла в самые верховья цирка и поднялась на следую-щий разделительный отрог, отходящий от основного хребта.
Эту перевальную седловину, находящуюся в непосредственной близости от Западного Чена, так и назвали - Запад-ной. С нее начали подъем на главный хребет, двигаясь к западному концу «подковы», на котором выделяется крайняя четвертая вершина, названная нашими восходителями Чен-Западный. От седловины перевала Западный до одноименного Чена по острому гребню около километра. На сложных участках, где разрушенный скальный гребень сходит до ширины в несколько десятков сантиметров, приходится провешивать перильную страховку.
Наконец, группа вышла на вершину. Сложили тур и оставили записку, и снова продолжили двигаться по гребню, теперь уже к Чену, названного нами - «Третий». На участке между этими двумя вершинами группа прошла явное, хотя и не очень глубокое понижение, которое можно использовать в качестве сложного перевала, ведущего из левого притока Силяпа с юга в цирк с каровым ледником на северной части в долине Иньяли. При сквозном прохождении сложность этого перевала не менее 2А - 2Б, так как с юга скально-осыпной склон круче 40 градусов, а на север скально-ледовая сте-на обрывается в верхней части крутизной до 65 градусов, «выполаживаясь» до 50 градусов в нижней части. На седловине в туре оставлена записка с предложением назвать перевал в честь 70-летия Великой Октябрьской революции. Дело ведь происходило в 1987 году, и все большие и малые достижения в общественной и личной жизни рекомендовалось посвя-щать тогда главному празднику года - юбилею Октября.
По крутым плитам и гранитным глыбам восходители поднялись, наконец, на Чен-Третий. Теперь с вершины можно было оценить всю ситуацию. По гребню пройдено уже более трех километров, погода не балует, путь требует постоянно-го напряжения, а подходы заняли гораздо больше времени, чем предполагалось. От Третьей вершины до Чена-Второго, которого Григорий Махров из Черновцов назвал Южным Ченом, гребень длинной дугой резко прогибается на юг - это несколько километров такого же трудного и опасного лазания по острому заснеженному гребню, далее, к Главной вер-шине - еще несколько километров по гребню, но и это не все - перед самой Главной со стороны Южного Чена просмат-ривается сложный крутой скальный участок. К нему группа сможет подойти только через несколько часов уже крайне уставшей. А если пройти его не удастся, тогда что? Спуски в обе стороны слишком сложны, да и не устраивает в обе, можно только в одну сторону, в бассейн Иньяли, а это значит - только стены. В общем, расчеты показывают, что времени и сил на траверс всего массива не хватает, остается только один путь - назад по пути подъема, довольствуясь первовос-хождениями на два крайних Чена - Западный и Третий.
На обратном пути, еще на гребне, время перевалило за полночь, начался по часам следующий день, благо «белые ночи» позволяют, как всегда в Якутии, работать и в третью смену. Примерно в пятом часу утра обессиленные ребята при-строились отдохнуть под полиэтиленовым тентом, пригрелись, перекусили, даже подремали немного, но комфорт на хо-лодных сырых камнях, продуваемых всеми ветрами, не очень привлекателен, поэтому, не дожидаясь наступления на-стоящего дня, ребята продолжили путь и, спустя сутки после начала этого радиального выхода, вернулись в наш уютный базовый лагерь на берегу ручейка с резвыми хариусами.
8
После тяжелой работы приятно было расслабиться на заслуженной дневке, во время которой не только отдыхали, но и занимались собой и своим, уже изрядно потрепанным гардеробом. Кто-то подшивал подметки, кто-то латал прожжен-ную у костра куртку, все стирали и подолгу отлеживались на солнышке, а мы с Сергеем Савиным старались превратить каждую трапезу в маленький праздник - Сергей наловил хариусов и настрелял куропаток, а я все это приготовил. У дне-вок есть такое качество: выпадают они очень редко, по графику, а вот проходят, как все хорошее и долгожданное, очень быстро. Закончилась и эта дневка, и нам предстояло теперь идти вверх по Иньяли, переваливать на Мюреле, о каньоне которой С.В. Обручев писал, как о самом мрачном, самом страшном месте из всего, что ему приходилось к тому времени увидеть. Это описание великого путешественника и геолога несколько смущало нас, и мы готовились к чему-то очень непростому. Но пока предстояло идти в верховья Иньяли.
Как я уже упоминал, Иньяли была когда-то ложем древнего гигантского ледника, долина ее превышает местами пять километров в ширину, а в верхнем и среднем течении река делает большую дугу, прогибаясь к югу, в то время как нам необходимо было переваливать на северо-запад. Идти вдоль реки не хотелось - получался приличный крюк, вот мы и решили попробовать траверсировать левый борт долины, не спускаясь к самой Иньяли. Трудно сказать, удалось ли нам что-либо сэкономить, но путь по склону был совсем не простым.

В первый день мы шли по сплошным тундровым болотам и марям, которые после дождей и летнего солнцепека протаяли почти на полметра. На всем левом склоне когда-то прошел лесной пожар, и хотя лес был достаточно редким, но оставшийся после пожара бурелом усугублял трудности пути. Приходилось идти по кочкам, иногда проваливаясь между ними в ледяную воду. Благо такие болота совершенно безопасны, так как под водой надежная, как броня, поверхность вечной мерзлоты. К концу дня мы с трудом отыскали сравнительно сухое местечко для наших двух палаток.
На следующий день характер пути несколько изменился, так как теперь появились длинные гривы - заросшие кус-тарниками и лиственницами холмы, которые тянулись параллельно реке. Мы выбирали путь по ним, хотя между гривами приходилось вновь преодолевать опостылевшее болото, но идти стало легче, а значит, веселее. Совершенно неожиданно вышли на зимник, по которому зимой оленеводы гоняют на оленях, запряженных в нарты. Понятно, что зимой все болота замерзают и их открытые и ровные пространства представляют собой идеальное место для такой «дороги жизни». Нам же болота достались открытыми, но наличие путеводной нити, в качестве которой теперь был зимник, помогало удваивать расстояние, которое мы проходили за 45-минутный переход по сравнению с предыдущим днем.
Зимник вполне естественно привел нас сначала к коралю - месту, где держали оленей во время бивуака, а через пол-тора километра от него к небольшому озерку, на берегах которого виднелись следы стойбища оленеводов. Все это было в долине реки Сетаньи - левого притока Иньяли. Сейчас на поляне стойбища никого не было, а поверхность озера просто кипела от разгулявшегося, выпрыгивающего за добычей хариуса.
Было всего пять часов вечера, можно было еще пройти, как минимум, две «ходки», но уйти от такого количества рыбы не смог бы никто. Я объявил конец рабочего дня, рыбаки понеслись к воде, а остальные стали разбивать лагерь. Рыбалка и связанная с ней обильная трапеза затянулись далеко заполночь. Вскоре у костра остались только самые креп-кие «жрецы» и наивные новички, которые еще не знали, что количество съеденной рыбы сверх критического резко сни-жает удовольствие и даже может доставить определенные неприятности желудочно-кишечному тракту.
Утром поднимались с трудом - кто-то просто недоспал, а кто-то и сильно переел. На рыбу не могли смотреть, и пол-ный котел с вареным хариусом, слегка застывшим в собственном желе, пришлось нести с собой несколько переходов. Ближе к обеду все проголодались и заливное съели с огромным удовольствием. Вот тогда-то я окончательно пришел к выводу, что благородная рыба, такая как хариус, ленок, таймень и лососевые, никогда не приедается, хотя перерывы все-таки лучше делать.
Долина Иньяли в верхней своей части сужается, но отроги Порожного хребта, которые теперь преграждают путь, становятся серьезным препятствием. Приходится спускаться к реке, и там идти по заливным луговинам, с которых толь-ко-только сошла паводковая вода. По этим же местам когда-то, шестьдесят лет назад, уже почти на исходе человеческих сил Обручев вел свою экспедицию. Груз в ней перевозили на лошадях, но животные настолько измучались многомесяч-ной дорогой и отсутствием нормального корма, что мало помогали экспедиции.
По галечниковым и щебеночным террасам, с пробитым на них ясным следом зимника, мы выходим в долину левого притока Иньяли, в верховьях которого находится обширное перевальное плато. Здесь, на этом плато перевал Буркат, пройденный впервые экспедицией Обручева. В туре перевала мы находим записку уфимских туристов под руководством Шаяхметова. Уфимцы прошли его год назад, в 1986 году. В записке они предлагают назвать перевал Упорным, но мы считаем, что название, которое дал перевалу Обручев, должно быть сохранено. Все это излагаем в своей контрольной записке и оставляем ее в туре. Время уже позднее, но сумерки слабые, и мы продолжаем путь, спускаясь по моховой тун-дре с участками осыпей в долину Бурката - притока Мюреле.
Сбросили метров сто высоты и, не дойдя до границы леса, останавливаемся на ночлег - вокруг уже достаточно сухо-го кустарника, чтобы разжечь костер и моментально приготовить наш каждодневный ужин - манную кашу по-гурьевски с изюмом и ванилином и чай с лимонным сухариком.
С утра продолжаем спускаться по долине Бурката. Маленькая речушка ныряет в небольшой каньон. Предложение обходить его сверху не принимается, так как потом придется часто спускаться и подниматься наверх, чтобы преодолеть многочисленные притоки. Глубина потока не велика, и мы привычно идем прямо по воде. Сыро, но гораздо быстрее, и сил надо прилагать меньше. Так, обходя прижимы, то правым, то левым берегом, спускаемся к границе леса. А лес на Буркате просто прекрасный - настоящий парковый лес из даурских лиственниц.
И здесь надо обязательно сказать, что именно в этих прекрасных местах на Буркате мы, выполняя задание Институ-та биологии Академии наук СССР, составляя коллекцию насекомых, которых с азартом отлавливали на протяжении всего этого нелегкого маршрута, поймали редчайшую бабочку, существовавшую до этого всего в двух экземплярах в коллек-ции Ивана Дементьевича Черского. Они и названы были по его имени - черскизидами. Представьте себе, всего две бабоч-ки в мире, а здесь, на Буркате, они тысячами облепили высыхающие лужи, творя какое-то свое таинство и не подозревая о своей исключительной редкости. После нашего победного возвращения в Новосибирск энтомологи заявили о втором открытии новой бабочки. Она стала предметом научных докладов, ее возили на международный симпозиум в Канаду, а в каталоги она занесена, как бабочка, пойманная Иваном Дорофеевым из экспедиции Леонида Стариковского.
А тем временем, мы продолжаем спускаться по зимнику, ведущему нас по долине Бурката. Вдоль него местами видны стоянки оленеводов - обычно они выглядят, как настоящие помойки, но на одной такой куче находим журнал, ко-торый теперь пополняет нашу скудную библиотечку. Желающие почитать «свежий» журнал за 1985 год записываются в очередь.
К сожалению, парковый лес вскоре закончился, и в расширениях долины мы попадаем на крупногалечниковые по-ляны. Повсюду встречаются завалы, которые сотворила река в паводок, когда она заливала все эти галечники водой и несла поваленные деревья. Идти по таким крупным и средним камням, даже окатанным, очень не легко - ноги подвора-чиваются, голеностоп все время в страшном напряжении, в общем, идем как по минному полю. Но по берегам идти со-всем невозможно. В парковом лесу мы настроились на быстрый спуск и выход к Мюреле, долину которой мы видим уже давно, но вот уже четыре часа ковыляем по камням, обходя или облазя многоэтажные завалы поваленных стволов, а реки все нет и нет.
День жаркий, в глазах начинают появляться оранжевые круги, продолжаем идти уже на «автомате». В некой про-страции переходим по колено речушку, которую мы считаем все тем же Буркатом, но склон горы начинает надвигаться, а реки - долгожданной Мюреле все нет. В изнеможении останавливаемся, отправляем разведку - последних крепких и не-возмутимых, которые вскоре докладывают, что впереди склон поднимается вверх, никакой реки нет, а значит, эта смеш-ная мелкая протока, которую мы только что машинально перебрели, и оказалась той самой «страшной» Мюреле. А ведь по описаниям Кабелева и Полякова именно здесь они с трудом переправлялись через бурную реку. Значит, год такой и радость от того, что уже пришли, быстро сменяется озабоченностью, а как же по ней плыть, когда воды так мало, будто ложкой начерпали?
Что ж, придется спускаться вниз по Мюреле до тех пор, пока в ней не станет достаточно для сплава воды. По пра-вому берегу идти пока удобнее и вскоре нам попадается тропа с затесами на деревьях, которая приводит к спрятанной в урмане охотничьей избушке. Охотник - хозяин этого зимовья придет сюда осенью уже по первому снегу и будет всю дол-гую и холодную зиму промышлять здесь зверя и пушнину.
Тропа окончилась, а мы спускаемся на галечники и идем дальше вниз по Мюреле. Напротив видно устье Мас-Юряха. В его верховьях лежат ледники Онельского хребта, поэтому вода этого притока белесая и мутная - меловая. Мю-реле входит в одно русло и правый берег становится труднопроходимым - переходим на левый и останавливаемся на ночлег. Вечером делаем разведку - впереди Мюреле разливается на огромной наледной поляне, глубина многочисленных проток совсем мизерная, значит, плыть все еще нельзя.
На следующий день продолжаем спускаться вниз по реке, левый берег становится крутым склоном горы, что за-ставляет нас вновь переправиться на правый берег - броды не представляют трудностей, слишком мелкая река. Вновь наледь, идти по ней одно удовольствие - перекристаллизованный снег под ногами скрипит и рассыпается, слепя на солн-це, как будто идешь по алмазам, проваливаясь в них по щиколотку. Наледь отражает солнце, и это сразу ощущаешь всем своим существом, но больше всего обжигает лицо, будто жаром недалекого костра.
Справа прозрачными чистыми струями впадает Хадбудал, его глубина в устье больше чем в самой Мюреле. Пере-правляемся через него по импровизированному мосту из железных бочек из-под бензина. Выходим к устью Турган-Юряха - левого притока, вытекающего из самого сердца Онельского хребта. Мюреле, наконец, превращается в реку, здесь она пробилась через скальную щель, украсилась красивым порогом. Воды достаточно, мы вышли к началу второго сплава! Слава Ильичев, которому предстоит командовать сплавом, уходит с Поповым на разведку реки, а все остальные, установив лагерь, начинают заготавливать материал для строительства катамаранов. Что ж, сплав еще впереди, эту про-блему пока можно отложить - на повестке дня легендарная вершина 2695. Где же она?
9
Оставляем готовые рамы катамаранов, тщательно прячем все, что отложено для сплава и налегке уходим в кольце-вой маршрут в Онельский хребет. Еще в долине Мюреле, по мере того, как мы спускались от устья Бурката, перед нами открывались грозные остроконечные пики, и мы постоянно таращились на них, гадая, какая же из них наша легендарная красавица и вообще, будет ли ее видно из долины Мюреле. Уже то, что мы увидели в первый день, напоминающее боль-ше какое-то черное царство Кощея Бессмертного, признаюсь, повергло нас в уныние: нигде до сих пор в Якутии мы не видели ничего подобного. Но впоследствии оказалось, что это были даже не «цветочки», а просто какие-то чуть проклю-нувшиеся «почки», а вот настоящие «ягодки» - подлинное лицо этой «преисподней» - мы увидели, лишь втянувшись в долину Турган-Юряха.
Как описать это чудо природы, как передать, спустя столько лет, тот ужас и восторг, вызванные огромными - до ты-сячи метров - вертикальными гладкими черными гранитными стенами пиков, с которых давно слетели бутафорские оса-дочные породы, и теперь, будто само нутро Земли, прорвавшееся и застывшее, излившись из самых недр, угрожающе торчало прямо в небо. Солнце с трудом пробивалось в узкие мрачные ущелья, но когда лучи все-таки касались этих стен, на них отблескивали кварцевые вкрапления и прожилки - это было действительно фантастическое зрелище! Я помню, в каком восторге и удивлении был Саша Зелинский, побывавший прежде в самых больших горах нашей страны, видевший и Фаны, и Матчу, Тянь-Шань у Иныльчека и Памир в районе пиков Ленина и Коммунизма.
От устья Турган-Юряха мы уже через сто метров уперлись в огромный скальный прижим. Вся нижняя часть Турган-Юряха скрывается в каньоне, в котором она ревет бешеным потоком, ворочая гранитные куски средних размеров и вски-пая на огромных глыбах. Берега, крутизной в 50 - 60 градусов, заросли кедровым и ольховым стлаником, который стоит сплошной непроходимой стеной. Вплоть до самого третьего правого притока приходится двигаться лазанием в четыре точки опоры, то есть с применением рук, проходя таким образом не более километра в час. Каждый приток, впадающий в таком же каньоне, доставляет особое удовольствие, так как приходится спускаться на самое дно, бродить «стенкой», а потом снова карабкаться по сырым и скользким скалам наверх.
На самом Тургане - цепь водопадов, однозначно преграждающих путь по дну каньона. Перед первым водопадом поднимаемся по скользкому и крутому моховому склону на высоту почти в двести метров и натыкаемся на какую-то тро-пу. Скорее всего - это тропа геологов или геодезистов, работавших здесь в свое время. Дальше идем по гребням мощных древних боковых морен, напоминающих наше покорение «непроходимого» каньона Кагара в 1979 году в Сунтар-Хаята, но воспоминания не помогают - идти очень трудно. Видно, что на левом, противоположном берегу, граница леса протя-нулась почти на полтора километра выше, да и склон там попроще, идти, наверняка, легче, но вот переправиться туда пока нет никакой возможности - река сурово гремит в узкой и глубокой трещине.
Только после пятого правого притока удается спуститься по замшелым и потому страшно скользким камням курум-ника к зеленым моховым террасам. Вот и река. Берег заболочен, вернее, это моховая подушка, напитанная водой, а под ней камни, камни, камни. На стрелке Шестого правого притока и Тургана видны следы давно заброшенного лагеря геоде-зистов, вряд ли будет место удобнее, и мы тоже останавливаемся на этой поляне.
Вершина 2695 всего на 8 метров ниже вершины 2703 в Силяпском хребте - высшей точки всей Левобережной части нагорья Черского, а в Онельском хребте 2695 - высшая точка, на ней, как и положено, был установлен триангуляционный знак. Читатель, наверняка, заинтересуется, как так получается, что геодезисты - «рабочие гор» - смогли найти путь на вершину, а туристы со специальным снаряжением, подготовленные и знающие в восхождениях толк, не смогли? Ничего удивительного в этом нет, ведь у геодезистов были и аэросъемка, и визуальный осмотр вершины с вертолета, и, конечно, у них были карты. Наконец, времени было столько, сколько эта работа потребовала, а у туристов этого времени нет, как не было ни карт, ни описаний, ни возможности на целенаправленную долгую осаду, ведь этот легендарный пик находит-ся в самом сердце совершенно ненаселенной труднодоступной горной страны.
Болезнь Сергея и вызванное ею изменение маршрута позволяли теперь, не торопясь, обследовать весь этот узел, чтобы попытаться найти «слабое» место - «игольное ушко», через которое можно было бы прорваться к вершине.
Шестой приток, если верить нашей схеме, питается двумя ледниками, раскинувшимися в цирках. В южной части восточного цирка и обозначена вершина 2695. Значит, скальная стена с висячими ледниками, острым зубом уходящая в небо, которую мы увидели в проеме узкой щели пятого ручья, и есть наша вершина. Шестой приток прорывается из уще-лья бурным водопадом, падающим по гладким, отполированным потоком скальным плитам. Теперь, когда вершины Онельского хребта вокруг нас, всем уже не терпится выяснить, насколько они нам «по зубам», и разведка рвется в ущелье, несмотря на усталость после преодоления каньона Турган-Юряха.
От лагеря по левому берегу Шестого притока в обход водопада поднимаемся на первый ригель, перегораживающий ущелье. За валом ригеля заболоченная зеленая долинка, на которой в беспорядке, будто рукой великана, разбросаны ог-ромные гранитные глыбы, сорвавшиеся с окружающих вершин. Лавируя между этими «кубиками», пробираемся вперед. По пути преодолеваем еще два ригеля, поднимаясь по скользким, совершенно гладким плитам, и выходим к слиянию двух истоков. В верховьях каждого из них лежат ледники, но снизу их пока не видно.
Шестой приток выше второго ригеля уже становится неглубоким, что позволяет идти, переходя с берега на берег, обходя прижимы. Продолжаем подниматься в левый исток, карабкаемся по боковым осыпям, снова спускаемся в русло ручья, поднимаемся на очередной ригель и, наконец, выходим в большой цирк. На юго-востоке лежит большой карово-долинный ледник, который очень круто спадает прямо с гребня, потом выполаживается и обрывается конечной мореной через полтора километра от гребня.
Весь этот тонкий гребень широкой дугой ограничивает цирк с юга и на нем не видно каких-либо заметных пониже-ний, чтобы принять их за возможный перевал, но на гребень все-таки можно подняться в самой правой его части, где снежно-ледовый язык, лежащий в небольшом кулуаре не так крут. По-видимому, это и есть перевал Разведчиков, опи-санный С. Кабелевым из Находки, поднявшимся на него со стороны Мюреле. Перевал - точно проходной, но его слож-ность, на наш взгляд, не ниже 2Б категории сложности. Гребень продолжает тянуться от этого перевала на север, а потом плавно поворачивает на запад, обрываясь в обе стороны вертикальными стенами, а сам он почти одной высоты, так что выделить какую-либо вершину очень трудно.
Туристы из Находки под руководством Станислава Кабелева предполагали именно по нему подняться на вершину 2695, и этот вариант в их отчете назван безнадежным. В восточной части цирка на этом самом гребне все-таки выделяет-ся острая вершина, которая снизу показалась нам самой высокой. С вершины сходило крутое ребро, которое переламыва-лось на гребне, образуя узкую седловину возможного перевала, ведущего по всей вероятности в Пятый приток Турган-Юряха. К этой седловине снизу просматривался скально-осыпной кулуар, но с первого взгляда он показался нам слиш-ком крутым и сложным - в средней его части видны выходы скального пояса.
Настроение совсем упало - окружающие нас черные остроконечные горы кажутся совершенно неприступными. На этом разведку, наверное, и закончили бы, констатировав полное соответствие с пессимистическими характеристиками этого горного узла, выданными корифеями-чемпионами Ю. Оксюком и С. Кабелевым. Но, как часто бывает, и я убежда-юсь в этом на протяжении всей жизни, «глаза боятся, а вот смелые люди делают дело». Пока мы, присев на камнях, с по-стными лицами обсуждали безнадежность ситуации, Саша Зелинский - человек неординарный, отличающийся самым тщательным, скрупулезным отношением к любому делу, начал подниматься по кулуару и вскоре, пройдя большую его часть, разглядел, что путь вполне приемлем, необходимо только все наше снаряжение и время. Слегка окрыленные этой информацией, мы вернулись в лагерь на «стрелке».
На следующий день, собрав все горное снаряжение: «кузню», веревки, прихватив с собой дрова, вся группа вышла в правый цирк, чтобы попытаться пройти кулуар и выйти на увиденное накануне седло на гребне. По разведанному вчера пути быстро добрались к подножью остроконечного пика и кулуара, ведущего на седло. В нижней части ширина кулуара метров пятнадцать, крутизна всего до двадцати градусов и подъем идет по крупноблочной осыпи. Но вскоре кулуар су-жается до нескольких метров, крутизна его увеличивается, и теперь приходиться подниматься по скальным выходам, провешивая страховку с применением скальных крючьев. Забегая вперед скажу, что на спуске, на обратном пути, был найден путь попроще - в обход этих скал, по осыпным склонам по обе стороны кулуара. Но перильную страховку приме-няли и на подъеме, и на спуске. После скального пояса подъем по осыпи крутизной 35-40 градусов выводит на седло. И вот тут оказалось, что на север седловина простирается почти на двести метров - эдакое, чуть наклоненное плато, на ко-тором при желании можно поставить лагерь. На север плато обрывается отвесной стеной высотой 800 - 1000 метров. На седловине группа разделилась - четверка во главе с Галиной Тарасовой выбрала правый (по ходу) остроконечный пик, вторая группа стала подниматься на левую вершину, которая замыкает гребневую подкову, обрываясь крутыми склонами во все стороны.
От перевального плато, на котором лежит небольшой висячий ледник, острое и прямое, как струна ребро, сложен-ное гранитным монолитом под общим углом в 35 градусов выводит на вершину. На самом гребне, в местах выхода на него крутых скальных кулуаров, заполненных натечным льдом с севера и забитых осыпями с юга, выделяются «жандар-мы» - скальные останцы, преграждающие путь по гребню. Восходители, поднявшись на кошках по краю ледника, вышли на ребро, ведущее к вершине. Дальнейший путь по гребню проходил в связках с попеременной страховкой через скаль-ные выступы. В местах разрыва гребня, на траверсе кулуаров провешивали перила. Так лазанием были преодолены при-мерно восемьсот метров пути, позволившие подняться над седлом на триста пятьдесят метров. На это ушло чуть больше полутора часов. Вершина настолько острая, что подняться на нее может только один человек, порода - монолит, так что тур пришлось сложить в нескольких метрах ниже, где нашлись для этого камни. Надо отметить, что достигнутая вершина только с большой натяжкой может считаться самостоятельной - это предвершина самого пика 2695, который только те-перь предстал перед глазами восходителей во всей своей неприступной пока красе. Путь к нему преграждал резкий скальный сброс, приводящий к широкому ледовому кулуару, на который в этот раз не хватило ни веревки, ни решимости - слишком уж страшен был этот ледовый, просвечивающий голубоватой прозрачностью натечный ледовый склон, круто обрывающийся вниз почти на километр.
Чтобы просмотреть возможный вариант пути, спустились с вершины по скальному контрфорсу чуть ниже. Кулуар можно было пройти с рубкой ступеней и крючьевой страховкой, но вот остальная часть по северной стене на вершину просматривалась плохо, видны были какие-то полочки, расщелины, но как это проходить, понять можно было бы только непосредственно на стене. Показалось даже, что восхождение возможно вообще с самого низа стены из Пятого притока Тургана.
Трудно сейчас точно определить, тем более что я видел эту северную стену с узким кулуаром только снизу из Пято-го ручья на обратном пути, да потом, в 1990 году, с низко пролетающего вертолета, а решение на горе принимала Галина Тарасова. Саша Зелинский считал, что за шесть часов можно было «потихонечку прокрасться» к вершине, но слишком впечатляла, пугала тогда эта гигантская «катушка»! До самой вершины оставалось сто метров по вертикали, но эти по-следние метры суждено было пройти только через три года. А пока восходители повернули назад, оставив записку с предложением назвать достигнутую вершину 2600 метров именем генерала-геолога, одного из первооткрывателей золота Колымы и Индигирки, руководителя «Дальстроя» Валентина Андреевича Цареградского.
На седловину перевала вернулись траверсом от самого контрфорса по северному склону. Перевальную седловину и левую вершину, высота которой по нашей оценке примерно 2560 метров, решили назвать именем Алексея Петровича Васьковского - геолога, внесшего огромный вклад в освоение Северо-Востока, изучавшего современное оледенение на-горья Черского и хребта Сунтар-Хаята, первым покорившим грозную Индигирку и главную вершину массива Чен. В туре на вершине оставили свою записку, а спустились по пути подъема.
За это время группа разведки поднялась на ледник к подножью перевала Разведчиков, потом забралась в Западный цирк, где не нашла ни одной приемлемой для перевала на Мас-Юрях седловины. В этом цирке могут быть только «тро-ешные» перелазы, в чем мы еще раз убедимся через три года, когда промажем и вместо перевала в Восточный цирк вый-дем на гребень Западного. Подняться-то удастся, а вот спуститься по ледовому кулуару крутизной в 70 градусов мы не рискнем, и перевал Крест, так и останется непройденным насквозь. Но до этого еще более тысячи дней, надо подождать и не забегать вперед.
Что ж, оба восхождения можно оценить, как 2А, сквозное прохождение нового перевала Васьковского, по-видимому, потянет минимум на 2Б, как и восхождение на собственно вершину 2695. В этот раз она осталась так и непокоренной, но уже ясно было, что титул «неприступной» с нее можно снять. Гора эта вполне «съедобна», нужно только хорошо к ней подготовиться. Думаю, что отсутствие на горе Сергея Савина сыграло тогда главную роль. Впрочем, подтверждение это-му впереди, а пока, обобщив материалы восхождений и разведок обоих ледовых цирков истоков нашего Шестого притока, мы вернулись к месту основного лагеря на «стрелке».
Из лагеря на «стрелке» еще сделали выход в верховья Турган-Юряха. Все его притоки падают водопадами по отпо-лированным скалам ригелей, скрывая «висячие» долины, как на Кодаре или Шапшале. В каждом таком узком прогале виднелись черные скальные стены и висячие и каровые ледники - пейзажи суровые и даже зловещие. В верховьях Тур-ган-Юряха вышли к карово-долинному леднику, лежащему в глубоком цирке, стены которого отбивают всякие мысли о возможных перевалах на север или запад. Поднимаемся по широкому языку и выходим на голый лед. Он здесь довольно-таки мягкий, ноздреватый, на перегибе ледника отчетливо угадываются две трещины, забитые старым снегом. Их ширина не более одного метра, а на всей поверхности ледника множество эрозионных русел, в которых несутся потоки талой во-ды. Они тоже не очень широки и особых препятствий не представляют.
Основное тело ледника лежит с уклоном под тридцать градусов, затем после трещин перегиба уклон резко возраста-ет до 45 градусов, а вот перед самым выходом на гребень ледовый склон вновь выполаживается и приводит, наконец, на широкую седловину перевала Турган. В туре лежит записка первопроходцев - харьковчан под руководством Юрия Ок-сюка. Этот перевал и есть единственный пока возможный путь из этого жуткого ущелья. Справа по ходу высятся стены вершины 2619. Зато спуск с перевала в сторону Мас-Юряха проще, и хотя перепад высот около пятисот метров, но спуск по осыпному кулуару, местами по крупным камням курумников быстро приводит в каменистую мокрую тундру верховь-ев реки.
От границы леса уклон долины увеличивается, спускались в основном по левому берегу, потом пытались срезать к Мюреле, но залезли в бурелом и пожалели, что так поспешили. Вдоль реки спускаться было бы проще. Наконец, вышли к Мюреле и вскоре замкнули Онельское «кольцо». Пешая часть нашей эпопеи закончилась. Надо сказать, что в условиях, в которые мы попали после восхождения на гору Комарова, мы сделали максимально возможное и с честью вышли из трудной ситуации.
Когда уже отплыли по Мюреле несколько километров, и на каком-то повороте чуть успокоившаяся река позволила на секунду оглянуться, в проеме между черных гор показалась острая игла непокоренной 2695, и Серега Савин, играя желваками, тихо проронил: «А все-таки ее можно взять!» Я запомнил это надолго, и потом, как только это стало возмож-ным, вернулся с ребятами к этим черным горам, и в этот раз они покорились нам.
10
Река не давала возможности «вкатиться», набрать форму. Прямо от старта мы попали на технически сложный участок: узкий поток, всего до трех метров шириной, в который катамараны втискивались только-только, с высокой скоростью несется, наваливаясь то на один береговой прижим, то на другой. Возле прижимов возможности маневра оставались минимальными, так как с противоположного прижиму берега, как правило, подступала мель. Новые катамараны мы берегли, и при каждом за-девании днища гондол о мель или камни, испытывали чувства, будто скребли по нашим душам.
Но вот река вынесла свои воды на обширную наледную поляну напротив устья реки Онело, давшей название всему этому хребту. Здесь река растеклась на множество проток, и мели с перекатами стали нашими главными врагами. А еще морозиль-ный холод, так как по берегам лежат огромные трехметровой толщины остатки наледи, и мы плывем между ними, как в Арк-тике между кусками мощного пакового льда. На этих мелких протоках, угадать среди которых главную практически невоз-можно, нам приходилось часто проводить суда и даже обносить, разгружая, сплошные завалы, перегородившие путь.
Поляна кончилась, а после характерного поворота русла на северо-восток и вплоть до самого устья ручья Уорбого, река, собравшись в одно русло, представляет собой сплошную порожистую шиверу. Наш специалист по сплаву Слава Ильичев вы-делил этот участок сплава, который мы прошли за два часа, как непрерывный слалом между камней и выходов коренных по-род. Река падает на этом участке с уклоном десять метров на километр, скорость ее достигает двенадцати километров в час, что, уверяю непросвещенного читателя, более похоже на стремительный горный поток, нежели на еле передвигающийся с такой скоростью «Запорожец». В самом устье Уорбого Ильичев выделил порог «Слон» - это огромный камень, отделивший треть реки будто купающийся слон, выставивший свою блестящую спину.
После Уорбого река становится мощной, в ней теперь практически не видно одиночных камней, но огромное количество воды с трудом укладывается в ее русло, и на реке стоит постоянный вал не менее полутора метров, что требует напряжения и внимания. Еще час «свистопляски» по валам, и вот долина реки резко расширяется, практически тот грандиозный каньон, о котором Обручев писал, как о самом страшном месте, заканчивается - долина до километра шириной, а река входит в гигант-скую наледь. Теперь кроме голубого с прожилками льда и безоблачного, такого же голубого неба, да отсвечивающей серебром реки мы ничего не видим. В ледяных коридорах холодно и пахнет морепродуктами, с интенсивно тающих льдин звенят сотни капелей. Экзотика - мерзнуть среди сплошных льдов летним июльским днем, когда воздух прогрет до 25 градусов. Наледь тя-нется на двадцать километров, наконец, мы выскакиваем из ледового плена, не повторив судьбу ни «Титаника», ни «Челюски-на». Горы стали заметно ниже и вновь подошли к реке. Впереди угадывается провал долины легендарного Чибагалаха. Где-то там, в его неведомых горах, может быть, все-таки есть эта сопка, похожая на перевернутое коровье вымя, скрывающая место-рождение самородной платины?
Мы ждем, что сейчас наша река вольется в мощный Чибагалах, как ждали когда-то такого же впадения Делькю-Охотской в Охоту. Но и тогда и сейчас действительность разочаровала нас - не наша река впадала, как это читалось на карте, а в нашу реку пришел скромный Чибагалах, наверное, втрое, вчетверо меньший, чем Мюреле. Тем не менее, река дальше носит его фа-милию, а наша, как девица, выданная замуж, потеряла свое собственное имя.
Чибагалах несет нас дальше по своим валам. Что ж, сегодня мы отработали в поте лица десять часов и семь минут, не пе-реставая махать веслами, что прибавляет ходу нашим судам еще на несколько километров в час. Пройдено 47 препятствий, пора чалиться и на отдых, тем более что время уже давно перевалило за полночь. А вот и прекрасное место для лагеря и ры-балки, ведь с такой скоростью мы скоро выскочим из этих суровых, но таких прекрасных гор. Ставим лагерь, разводим костер, а вот и первый улов. Как вкусна эта сладкая рыба хариус и не приестся никогда!
Вновь грузимся на суда. Теперь под нами глубина - камней не видно, но река продолжает круто падать к Индигирке, и на всем пути постоянное волнение - валы до двух метров захлестывают гребцов. Особенно достается передним, которые раскалы-вают валы, как волнорезы. Все три часа сорок минут сплава по Чибагалаху - сплошная мощная шивера, в которую вкраплены несколько мощных порогов, но река просматривается и проходится сходу. На этом участке Слава Ильичев записал и выделил еще четырнадцать препятствий - что ж, ему, как воднику, виднее. Наконец, последняя двухсотметровая шивера - вал чуть больше метра, и мы вкатываемся в густую и темную, как масло, воду величавой Индигирки. Ширина ее здесь всего метров триста, ведь она только-только вышла из Ущелья порогов. Подумать только, мы 23 дня тому назад были всего лишь в двадцати километрах отсюда, у устья реки Ытабыт-Юрях, и все еще было впереди.
Торопиться больше некуда - впереди скучные сто километров огромной реки, плесы и ее плавные повороты, и жара под тридцать градусов. Останавливаемся на высоком правом берегу Индигирки напротив устья Чибагалаха. Здесь избушка, в кото-рой обычно останавливаются рыбаки и охотники. Варим уху, ленимся и загораем на солнышке. Завтра будет последний день, жаль, что до Полярного круга в этот раз мы не дотянем всего лишь восемь километров.
Наступил последний день путешествия. Горы остались позади, мы выкатились на стол Момо-Селеняхской впадины. Во-круг горизонт растянулся, наверное, на сотни километров. Зной, лень, плавное течение реки, гребем теперь как каторжники на галерах - парами, двое гребут пятнадцать минут, а двое в это время валяются на своих местах, стараясь не уснуть и не свалить-ся в воду. И вдруг рев мотора и над нами, почти касаясь нас колесами, на «бреющем» проходит АН-2. Все всполошились, что случилось? Самолет делает круг, заходит «на боевой» и снова ревет над нами, буквально, в нескольких метрах. Помахал крыльями, пытаясь что-то сказать, и улетел в Хонуу.
Посыпались самые невероятные версии, но я думаю, что летчики просто были поражены, увидев на Индигирке наши лег-кие, как небесный зефир, элегантные и необычные суда, и, раскрыв рот от удивления, повернули еще на один круг, чтобы убе-диться, что это им не привиделось.
Это было 29 июля 1987 года - в день рождения моей старшей дочери, которой исполнилось тогда одиннадцать лет. На следующий день, 30 июля, используя приличную разницу во времени, я успел не только прилететь в Новосибирск, но и еще приехать к дочери в пионерский лагерь. Это был единственный раз, когда на ее день рождения я попал, хоть и с опозданием.

Бесконечные Саяны

1
Так уж сложилось, что, начиная с 1981 года, сложные экспедиции выпадали на нечетные годы, а в четные приходи-лось делать некие передышки, если таковыми можно назвать сложные походы по Китойским и Тункинским Альпам в 1982, «четверку» по Шапшальскому хребту и Цаган-Шибэту в 1984, «две пятерки» на Кодаре в 1986 году. Тем не менее, в четные годы мы старались выбрать места поближе, что позволяло сократить расходы на путешествие и требовало меньше времени, чем экспедиции в труднодоступные районы Якутии или Корякского нагорья.
Вот и в наступающем 1988 году, мы собирались просто сходить в Восточные Саяны, в район хребта Большой Саян, к знаменитому пику Топографов, к древним вулканам Перетолчина и Кропоткина, посетить минеральные источники, ко-торые на протяжении многих лет местные тувинцы и буряты использовали как народные курорты. В общем, как бы, «от-дохнуть». Последний раз на Саянах я был в 1982 году, и теперь мне казалось, что после сверхсложных маршрутов по Се-веро-Востоку Саяны действительно станут для нас неким отдыхом, ведь они осваивались туристами на протяжении мно-гих десятилетий, да и в районе Большого Саяна я уже бывал в 1974 году и даже поднимался на пик Топографов. Я пом-нил этот район настолько хорошо, что, казалось, мог бы ходить там с закрытыми глазами.
В один из традиционных вторников в клубе туристов Новосибирска я нарвался на Илью Гинзбурга. Он живо поин-тересовался моими планами, и, услышав мое невнятное лепетанье насчет отдыха в районе пика Топографов, тут же резко меня оборвал и высмеял, что я трачу золотое время на такие мелочи.
- Надо пройти все Саяны с юго-востока на северо-запад. От Мунку-Сардыка и верховьев Оки до низовьев Кизира или Казыра, в общем, до Абакан-Тайшетской железной дороги. Заявить такой рекордный маршрут на чемпионат СССР и выиграть его! - предложил знаменитый путешественник-экстремал. Не больше, не меньше!
Мне стало стыдно за «бесцельно прожитые годы», и я задумался. Помню, в 1975 году по молодости и наивности я уже пытался пройти так называемый «транссаянский» маршрут. Тогда мы начинали в Верхней Гутаре и предполагали закончить маршрут в Орлике. Но, нахлебавшись трудностей на Кижи-хеме, рискнув сплавляться по совершенно неиз-вестной в то время реке, которая через пять минут втащила наш двухтонный плот из лиственницы под завал, мы тогда чудом выжили и выбрались в Ырбан на Бий-Хеме, одолев только половину маршрута.
Но ведь теперь не 1975 год, и у нас есть и опыт сплавов по самым сложным рекам, и опыт грандиозных маршрутов по Северо-Востоку, и прекрасный рацион, позволяющий почти на треть снизить стартовый вес рюкзаков. Неужели мы не справимся с Саянами - домашними, как самоуверенно и даже нагло, подумал я. Может быть, наконец, пришло время для такого транссаянского похода? Правда, я вспомнил еще и то, что уже однажды, именно в Саянах, тот же самый неутоми-мый Гинзбург спровоцировал нас на новый вариант восхождения на пик Топографов, так же легко убедив, что ходить по проторенному традиционному северному склону неинтересно, а вот с юга еще никто на пик не поднимался. Что ж, не поднимался только потому, что это было очень нелегко и крайне опасно. Сашка Старосветский с Владимиром Струни-ным и Александром Терета тогда прошли этот маршрут, но чего это стоило!
Но зерна авантюризма прорастают в благоприятной почве мгновенно. Сомнения прочь! И вновь легко зараженные неисчерпаемым оптимизмом или авантюризмом Гинзбурга, мы стали громоздить новый маршрут. Сначала нам действи-тельно захотелось объять необъятное: начать из верховьев Иркута с восхождения на высшую точку Восточных Саян - пик Мунку-Сардык - и далее через Большой Саян с восхождениями на пики Мунку-Сасан и Топографов выйти в верховья Изыг-Суга, затем перейти на воду и сплавиться по Изыг-Сугу и Хамсаре до устья Кижи-хема, потом подняться по нему и выйти в Центральный Саян в район пиков Триангуляторов и Поднебесный, а затем снова по воде пересечь на запад по одной из грандиозных саянских речек - Казыру или Кизиру. На такой вариант Гинзбург отреагировал положительно - дескать, ну это уже на что-то похоже - достойно не мальчиков, но мужей.
Жизнь на то и жизнь, чтобы отличаться от мечты и даже тщательно выверенных и рассчитанных скрупулезно пла-нов. Вот и в этот раз маршрут пришлось менять, как говорится, «по ходу пьесы», но все равно получилась грандиозная саянская эпопея, достойная всех предыдущих и последующих сложных экспедиций. Саяны полны неожиданностей и не-раскрытых еще тайн и возможностей для новых очень насыщенных маршрутов. Это доказали и чемпионы СССР ленин-градцы под руководством Юрия Виноградова, также решившие заново открыть Саяны, и у них получился маршрут, удо-стоенный медалей чемпионата СССР. Наши медали, как оказалось, были впереди - до них еще надо было идти и идти. Что ж, все своим чередом.
Я уже не раз писал в этой книге, что это не только отчет о пройденных километрах, это еще и рассказ о моей жизни, в которой на протяжении более четверти века туризм играл огромную роль, помогая мне не просто воспитывать в себе новые качества, не только самоутверждаться, но и элементарно выживать, компенсируя вакуум семейной и «производст-венной» составляющих человеческой жизни. Поэтому я рискну на еще одно отступление от главной темы.
2
Отступление от темы. Шел тринадцатый год моей семейной жизни, нечетный, а значит, как всегда, кризисный. В этот год нам всем несказанно повезло - после трех лет изнурительных поисков варианта обмена квартиры в Сургуте на Новосибирск, когда мы уже были согласны на что угодно, Судьба решила нас облагодетельствовать и выкатила в качестве призового шара вариант, по которому мы попали в прекрасную квартиру на Морском проспекте Академгород-ка. Только новосибирцы могут понять сказочность такого обмена - эти квартиры входили в «профессорский фонд», в них жила элита - приближенные к небесам, а теперь в такую квартиру вселилась моя семья - простого аспиранта.
Я воспринял это как Знак, как еще один шанс резко поменять нашу жизнь и, наконец, уладить бесконечные семей-ные проблемы, которые росли на пустом месте и возникали ежеминутно из-за необъяснимого тогда духа противоречия. Переезд, который, как известно, равносилен пожару, вплотную приблизился к предстоящей саянской экспедиции. И мне пришла идея использовать ее как усиливающий шанс примирения, и я предложил своей жене, с которой когда-то вдвоем поднимались на пик Топографов, вспомнить молодость и пойти со мной на начальную стадию маршрута. Это были знакомые нам места, где мы четырнадцать лет тому назад путешествовали вместе, были молоды и счастливы. Я был уверен, что подобный ностальгический вояж понравился бы нам, причем понятно, что Лене не пришлось бы нести тя-желый рюкзак, как это было в молодости, и она могла бы, путешествуя налегке, наслаждаться новыми ощущениями на старых местах - горячих источниках «диких» курортов Хойто-гола и Чойгана, вулканами и видом на заснеженный пик Топографов. После двенадцати дней такого маршрута Лена могла бы вернуться с частью нашей команды, которая по плану, пройдя маршрут третьей категории сложности, должна была вернуться в поселок Орлик.
Опущу подробности, но отмечу, что мне стоило неимоверных усилий и труда, чтобы организовать и переезд всей семьи из Сургута в Новосибирск, и получение необходимых документов для всей команды и для Лены, и окончательно подготовить столь сложный маршрут. Изначальная идея «отдохнуть» в Саянах превратилась в большую экспедицию. Все, наконец, свершилось, и я, как утомленный, но страшно довольный Геракл, стал ожидать возвращения своей жены, которая повезла детей к бабушке на лето. Лена вернулась за день до отъезда в Саяны и дала мне понять, что ехать никуда не собирается.
Пришло утро дня отъезда, я сгреб свой неподъемный рюкзак, порвал пропуск в пограничную зону, который с таким трудом добыл для жены, и уехал на вокзал. Один. Всех моих товарищей по путешествию провожали родственники и друзья, только я уезжал, как сирота, и это тоже был Знак. С этим настроением я вышел на маршрут и шел по Саянам сорок два дня. Времени на раздумья у меня было много - нигде так хорошо не думается, как на маршруте. Обдумав всю нашу совместную жизнь, получив в один из последних дней самым неожиданным образом подсказку, я пришел к оконча-тельному решению, которое в очередной раз изменит мою жизнь, но и об этом в свое время, до него еще сорок два дня нелегкого пути.
3
Итак, окончательный замысел экспедиции был более чем хитроумен, по крайней мере, мне так казалось. Я пред-ставлял, что наша команда - это космический корабль типа «Шатл». В качестве первой ступени была группа Александра Попова, которая шла с нами 8-9 дней, помогала нести груз на всю экспедицию на равных, а потом, «отработав» свое, должна была свернуть и закончить кольцевой маршрут третьей категории сложности. Эта группа позволяла на первом этапе вместо значительно облегчить рюкзаки, а значит, идти с хорошим темпом, что было очень важно, ведь предстояло пройти больше тысячи километров комбинированного маршрута. После восхождений на пик Топографов и другие вер-шины, на которые требовалось горное снаряжение, Попов мог унести его и тем самым еще облегчал нам остаток пути. После первой пешеходной части нам предстоял сплав по Изыг-Сугу и Хамсаре, которые в принципе являются одной ре-кой, но разделены двумя большими озерами Устю-Дерлиг-холь и Алды-Дерлиг-холь. И вот там, на Хамсаре, в затерян-ном в тайге поселке Чазылар к нам должна была присоединиться группа Славы Ильичева, выполнявшая функцию грузо-вого корабля «Прогресс». За два дня до устья Кижи-хема в команду должна была влиться «свежая кровь» - новые участ-ники, которые привозили дополнительные продукты и сменяли часть группы, уходившей вниз по Хамсаре до Бий-хема в поселок Ырбан, заканчивающих таким образом свою «четверку».
Основной костяк группы, получив поддержку «пришельцев», должен был продолжать свой маршрут вверх по Ки-жи-хему, и далее по нашему плану. Основное значение «экспедиции посещения», как сейчас принято называть такие вспомогательные группы, заключалось в психологической поддержке уставших к моменту «стыковки» основных участ-ников, которым предстояло идти весь маршрут. Вот такая сложная и взаимозависимая схема была в этот раз придумана мной. Понятно, что на всякий случай я подстраховался таким образом, что все необходимые продукты для «костяка» не-сли с начала маршрута, что позволяло продолжить его даже при срыве «стыковки» основной группы с «грузовиком».
Отклонения от задуманного маршрута начались с первого же дня. Выяснилось, что Сергей Савин - основной участ-ник всех последних экспедиций и этой тоже - не сможет присоединиться к нам в поезде, проходящем через станцию по-близости от его городка. Начальство не отпустило его в наш срок, задержав на работе на несколько дней, ему предстояло догонять группу уже на маршруте, а для этого нам пришлось поменять долину Тиссы на долину Сенцы.
И вновь Иркутск, в котором ничто, кажется, не изменилось за столько лет, даже его вечная проблема - отсутствие хлеба в магазинах. Зато в этот раз необычно легко нам достаются билеты на рейсовый автобус до Кырена. Для этого по-надобилось всего несколько пачек остродефицитного в те времена чая номер 36, добытого Савиным в «загашниках» сво-его «закрытого коммунистического» города. Сегодня с трудом вспоминается всесилие дефицита, открывавшего почти все двери и позволявшего решать проблемы одним своим появлением из-под полы.
И на аэродроме Кырена все как прежде, много лет назад - огромное количество местных жителей, желающих уле-теть в Орлик, скопившихся из-за нелетной погоды. Но в день нашего приезда в Кырен погода наладилась, и мы встали в «хвост» этой очереди. Настроение не успевает испортиться, потому что и в этот раз, как четырнадцать лет назад, пробле-ма разрешилась просто - в магазин вечером привезли дешевый портвейн «три семерки», и к утру вся очередь, включая женщин и детей, была мертвецки пьяная, а значит, уже на первый рейс в Орлик у нас не было никакой конкуренции. Единственные издержки - это потеря двух батонов дефицитной копченой колбасы, которую кто-то из местных стащил, видимо, на закусь с забора, куда предусмотрительный завхоз Саша Кузьмин повесил ее просушиваться. Пришлось спи-сать на усушку.
В Орлике тут же подвернулся попутный транспорт, и за пол-литра спирта нас подвезли по долине Сенцы. Правда, как и много лет назад, раздражало вымогательство водителя и его друзей, клянчивших на каждом пригорке по пятьдесят граммов спирта и, конечно, поделиться с «обо» - местным богом, который любит выпить не меньше его почитателей. К вечеру, выпив все оговоренное количество спирта, опьяневший водитель останавливается и грубо выбрасывает нас по-среди дороги. Что ж, и на этом спасибо, дальше тронемся в путь пешком, а пока разбиваем лагерь и в суматохе первой ночевки еще долго не можем уснуть под огромным шатром необыкновенно звездного неба.
4
Первый день - он трудный самый, помните? В этот раз нас стартует тринадцать человек - «чертова дюжина». В кос-тяке команды, кроме меня и Сергея Савина, Саша Зелинский - открыватель пути на якутскую недоступную вершину в прошлом году, его приятель Виктор Кузнецов - огромный парень с недюжей силой и, как оказалось, слабым сердцем, Галина Тарасова, Александр Кузьмин, Александр Попов с командой «первой ступени», а в далеком Чазыларе к нам должны присоединиться Иван Дорофеев, Вячеслав Ильичев и Михаил Захаров.
В новосибирском клубе туристов в это лето нам впервые удалось взять напрокат настоящие горные ботинки - высо-когорный «вибрам». В первый же день стало ясно, что это было роковая, а для некоторых уже непоправимая в ближай-шее время ошибка. Пресловутые «вибрамы» прекрасно приспособлены для движения по крутым склонам, пятка в них скроена так, что подразумевает постоянно согнутые в коленях ноги, почти как ботинки для горных лыж. В нашем случае при движении по долине ноги выше пяток в первый же переход-два были стерты до крови. У самых терпеливых, как Са-ша Зелинский, язвы в этом походе не зажили до самого конца. У меня был подобный опыт в корякском походе, поэтому, почувствовав знакомую боль, я снял новые завидные крепкие ботинки, тянувшие на три килограмма, и переобулся в ма-терчатые кеды. Как потом оказалось, на весь этот гигантский поход. На второй день похода все высокогорные ботинки перебрались под клапан рюкзаков, хотя мы еще не теряли надежды их разносить. К концу этого дня мы вышли в устье ручья Хойто-Гол и поднялись к «дикому» одноименному курорту. Отсюда предстоял радиальный выход на вулканы Кро-поткина и Перетолчина.
В день выхода на лавовое поле нас, наконец, догнал Сергей Савин. За традиционные «стеклянные деньги» его дос-тавил конный бурят. Сергей, проехав на голом крупе лошади почти шестьдесят километров, на несколько дней был вы-нужден залечивать последствия. Мы ушли на вулканы, оставив его приходить в себя после столь жестокого родео - впе-реди еще было много места для подвигов.
«Курорт» Хойто-гол - это полтора десятка минеральных источников с разным содержанием минеральных солей и разной температурой. По народным преданиям каждый источник помогает при конкретной болезни. Над теплыми или даже горячими источниками, температура которых достигает сорока градусов, поставлены маленькие избушки. В них, прямо в древнем лавовом поле вырублены небольшие ванны, через которые проходит самотеком горячая газированная минеральная вода. Закроешь выходное отверстие специальной деревянной затычкой, ванна набирается до краев, а потом устанавливается баланс - сколько воды втекает, столько же и вытекает, а ты лежишь в этой благодатной купели и впада-ешь в неземное блаженство, ведь подобная процедура происходит после тяжелых переходов с рюкзаком, посреди дикой тайги.
В середине июля на Хойтогольских и Чойганских источниках, что всего в дне пути через перевал отсюда, всегда много местных - бурятов и тувинцев. Это их вековой уклад, такому распорядку они подчиняются во все времена при лю-бых властях. Несмотря на страдную пору, сенокос и прочие дела, все бросают и две недели проводят, принимая ванны и попивая минеральную воду, закусывая ее бараниной или олениной. Это стержень народной медицины этих народов. В этом краю десятки таких «диких» курортов, каждый из них от определенных болезней и каждому есть свой срок, извест-ный только местным. Иногда на Чойгане собирается свыше пятисот человек, а ведь некоторые семьи кочуют сюда за сот-ни километров. Тогда устанавливается живая очередь, и люди проходят через эти ванны и днем, и ночью. В каждой такой избушке есть песочные часы, и местные люди знают, сколько времени нужно и можно проводить в той или иной ванне. В ванну идут чистыми, вымывшись предварительно с мылом в отдельной избушке, куда по деревянному желобу, выруб-ленному из ствола тополя, направляется горячая вода. Во всем порядок и здравый смысл.
Люди проводят на источниках несколько недель и, чтобы как-то занять себя, оставить о себе память, а заодно и по-клониться такому природному чуду, как эти источники, занимаются творчеством - вырезают из дерева фигурки или вы-жигают на деревянных, тесаных досках картинки и стихи. Все эти произведения народного творчества сотнями, если не тысячами, украшают деревья и камни возле каждого источника. Здесь же и деньги в коробках из-под кинопленки или в каких-нибудь иных емкостях. Как и четырнадцать лет назад, деньги, в основном, металлические монеты, возвышаются огромными слежавшимися серебряными кучами. Когда я в следующий раз попаду в эти места, в 1995 году, все останется здесь по-прежнему, вот только монеты уже будут обесценены, и повсюду будут валяться разносимые ветром, тоже ниче-го не стоящие синие сторублевки.
Источникам местные люди поклоняются, как божествам, сравнивают их в стихах с Лениным и Буддой. А каждый выздоровевший или просто получивший заряд природной энергии считает себя обязанным оставить в ритуальном месте фигурку самолетика с вращающимся пропеллером на длинном шесте. Во время даже небольшого ветра все эти импрови-зированные флюгеры стрекочут пропеллерами, пугая непосвященных странным среди гор и тайги звуком. Это культовые места и относиться к ним надо с большим уважением, как к народным святыням.

Прямо от источников хорошо набитая тропа резко поднимается вверх по долине Хойто-гола, а потом выходит в его верхнюю часть, где сразу же начинается мохово-лишайниковая высокогорная тундра. Не сходя с тропы, надо перепра-виться на левый берег и подниматься по ней на высокий крутой увал, отделяющий Хойто-гол от лавового поля, протя-нувшегося на десятки километров вплоть до вулканического озера Хубсу-нур. На этом поле видны небольшие конуса двух потухших вулканов - Кропоткина и Перетолчина. Вулканы извергались более десяти тысяч лет назад, с тех пор на Земле все изменилось, а кратеры так и глядят своими «мертвыми» жерлами в звездное саянское небо. Они совсем не глу-бокие, по их склонам, покрытым застывшим, вспененным когда-то горячими газами базальтом, превратившимся теперь в пемзу, можно не только подняться на край кратеров, но спуститься вовнутрь. Там на дне вулкана лежит небольшое озеро глубиной всего лишь по колено, посреди него на маленьком скальном островке находится тур с контрольной запиской. Вот такая экзотика!
Лунный пейзаж вокруг вулканов навевает мысли о вечном, а реальность требует корчевать кустарник и выклады-вать площадку под палатки, так как спать на базальтах не очень удобно. Ночью, когда вся «мертвая долина» осветилась полной луной, картина стала совсем мистической. Далеко не каждому дано ночевать вот так - посреди безжизненной, испепеленной когда-то и залитой раскаленной лавой долине, вблизи потухших тысячелетия назад вулканов. Исследова-тель Перетолчин, имя которого носит один из вулканов, когда-то загадочным образом бесследно исчез на этом лавовом поле. Остались его инструменты и палатка, а самого геолога не нашли ни живым, ни мертвым.
Возвращаемся на Хойто-гол и принимаем на всякий случай полный курс всех ванн и источников, с удовольствием закусывая хариусовой ухой, которую сообразил подлечившийся Савин, и на следующий день выходим через перевал Монгол-Дабан на Изыг-Суг - к курорту Чойган, лежащему уже на территории Тувы. Эти тридцать шесть источников в свое время описал академик Владимир Обручев - известный геолог, первооткрыватель и писатель, автор знаменитой «Земли Санникова», именем которого назван большой саянский хребет, разделяющий реки Белин и истоки Бий-хема, отец Сергея Обручева, открывшего в 1926 году нагорье Черского.
Так вот, главный источник Чойгана является полным аналогом нарзана, температура этой газированной и очень приятной на вкус воды всегда восемь градусов по Цельсию, а вот в двух таких же маленьких домиках, как и на Хойто-голе, горячие ванны с температурой воды 41 градус. Я пытался принимать ванны прямо в горных ботинках, надеясь, что горячая минеральная вода как-то смягчит деревянную кожу, и их все-таки можно будет носить, но где там - горбатого только могила исправит, так и эти ботинки, не приспособлены они для саянских походов. Так вымытые и высушенные, они продолжали кочевать у меня в рюкзаке. Не они меня, а я их нес через горы и перевалы.
От источников вверх по Чойгану, в обход красивого водопада, а там через зверский курумник, по обозначенной не-большими каменными турами еле угадываемой тропинке, мы поднялись к нижнему озеру - Зеленому, потом по «барань-им» лбам к следующему - Голубому озеру. Третье озеро - Бирюзовое, его цвет удается разглядеть, если повезет, немно-гим - оно почти круглый год подо льдом, оттаивает только небольшая кромка вдоль берега. На склонах лежит снег - его в этом году необычно много, и вот последний взлет, выводящий нас на седловину перевала Хэлгин. Отсюда открывается грандиозный вид на горы и ледники, на ровную, будто срезанную ножом, вершину пика Топографов и величавый двух-километровый ледник «Трон», который, как видно даже отсюда, покрыт глубоким снегом.
Спускаемся сначала по длинному снежнику, а потом по зеленым травянистым и моховым склонам, усеянных ков-ром из оранжевых «жарков» и небесно-голубых аквилегий. Вдоль маленьких ручьев, зарождающихся будто неоткуда, сплошные заросли «золотого корня» - здесь его неисчерпаемые запасы. Когда-то мы прикидывали, что можно вывозить самолетами и будет рентабельно, правда, это было в той жизни, когда час аренды самолета АН-2 стоил всего сто сорок рублей, а килограмм корня - шестьдесят.
Лагерь ставим около огромного приметного издалека камня. Возле него складываем очаг - камень прикроет от ветра, если он вдруг поднимется, а пока замечательная погода - ясное, совершенно безоблачное небо, и закрывающий полнеба массив пика Топографов просматривается, как на ладони. На следующий день достаточно легко, совсем не так как в 1974 году, когда ледник был совершенно голый, группа по глубокому снегу, вытаптывая ступени на крутых участках, подня-лась на вершину. Отсюда удалось просмотреть маршрут траверса массива Чойганского пика, которым решено компенси-ровать несостоявшееся восхождение на Мунку-Сасан, оставшийся в стороне от нашего маршрута. После восхождения на пик Топографов Саша Попов увел свою «тройку» по Хэлгину на Тиссу. Их маршрут скоро окончится в Орлике, а наш только-только начинается.
На обратном пути, на ригелях между верхним озером и вторым - Голубым нас настигает сильная гроза. На мокрых травянистых и моховых склонах скользко, как на льду. В небольшом уютном, закрытом от всех ветров расширении доли-ны истока Чойгана, между Голубым и Зеленым озерами ставим штурмовой лагерь. На следующий день четверка восхо-дителей под руководством Савина поднялась сначала на перевал Кок-хем, ведущий на Бий-хем, а оттуда по гребню на вершину Чойганского пика (2881 м), посещаемый туристами крайне редко. В туре на вершине записки не нашли. От тра-верса пришлось отказаться, так как разрушенный скальный гребень оказался настолько сложным и опасным, что с нашим снаряжением выходить на него было просто нельзя. Спустились по пути подъема через седловину перевала Кок-хем, че-рез который обычно проходят группы водников на Бий-хем. Мне довелось проходить этот перевал в памятном 1974 году. На этом поход по «местам боевой славы», то есть, по старым, знакомым еще со времен первой «пятерки» местам, закон-чился.
5
Мы спустились по Изыг-Сугу и начали строительство катамаранов в пяти километрах ниже крупного левого прито-ка Тыбра-хем. В этом месте ширина потока всего 10-15 метров, течение спокойное, хотя часты перекаты, но река дает возможность войти в «форму». Перед устьем крупного правого притока Узун-Узю река заметно ускоряется, в русле появ-ляются острова, идет цепь несложных шивер, но в протоках возможны «расчески» - низко наклоненные над водой стволы деревьев или даже сплошные завалы, преграждающие путь. Приходится внимательно следить за рекой и при каждой воз-можности просматривать предстоящий путь, особенно, когда она разбивается на протоки.
Сложный участок реки начинается от устья следующего правого притока Улуг-Узю. На протяжении 4-5 километров река круто падает, наваливаясь на поворотах на камни, проходы между ними узкие, в порогах крутые сливы и вал до двух метров. Первую часть этого участка нам удалось просмотреть с правого берега. Несколько дней до этого шли ливневые дожди, и уровень воды в реке сильно поднялся, что делало пороги на этом сложном участке опасными для таких неболь-ших катамаранов, как наши. Я забыл и не учел особенность саянских рек, а, привыкнув к широким и не очень опасным северным рекам, оказался в некоторой растерянности на свирепых саянских порогах. Наши короткие катамараны, быв-шие в обычной классификации лишь «двояками», теперь выглядели беспомощными против жестких огромных валов, которым ничего не стоило перевернуть наши перегруженные суда.
Да и вообще, как покажет остальной маршрут, мы слишком недооценили Саяны, и слишком небрежно подошли к маршруту, считая, что после северных походов, просто «закидаем Саяны шапками». А пока нам пришлось, скрепя сердце, обнести самый сложный и опасный участок по правому берегу Изыг-Суга, благо на этом участке оказалась хорошая тор-ная тропа. Река делает здесь характерную петлю, вот в конце этой петли мы и продолжили сплав. До самого устья Чой-ган-хем (не подумайте, что я ошибся, видимо, это название у тувинцев в моде) река ревет сплошной шиверой, скорость ее не меньше двенадцати километров в час, а двухметровые валы не дают расслабиться ни на минуту. На всем сложном уча-стке реку просматривали с берега, там же, где скорость реки снижалась, проходили сходу, при этом очень помогала связь по радио между судами.
Наконец, после устья большого правого притока Чойган-хема, река успокоилась, скорость течения резко упала, и теперь на плесах она несла нас плавно, с трудом набирая два-три километра в час. Пришлось начать интенсивно работать веслами, чтобы как-то ускорить прохождение этого спокойного участка реки. Перед самым выходом в озеро Устю-Дэрлиг-Холь река настолько подпружена озером, что течение не ощущается совсем.
Длина первого озера десять километров, ширина более километра. Не гребной канал - ветер и глубина, которая про-сто психологически страшит своей темнотой, не позволяют идти по середине, мы прижимаемся к берегу, стараясь ук-рыться от ветра, и гребем, гребем, гребем. Озеро прошли за два часа. Вошли в узкую протоку длиной всего несколько километров, которая приводит нас к следующему озеру - Алды-Дэрлиг-Холь, его длина восемь километров. К вечеру и это расстояние было преодолено. Почти двадцать километров на веслах по стоячей воде против ветра на легких надувных катамаранах, практически не имеющих осадки, - это очень большая и трудная работа, уверяю вас.
На дальнем конце второго озера, на высокой красивой террасе мы увидели избушки. Причалили. Удручающая кар-тина. Среди сказочно красивых мест, на берегу изумительного озера, в водах которого плещется рыба, а поверхность усеяна стаями уток и гусей, готовящихся к дальним перелетам, следы человеческого варварства - грязь, вонь, разруха - убеждают нас, что хуже человека нет твари на свете. Здесь когда-то стояла бригада рыбаков. Рыбу солили в бочках и по-том как-то увозили по реке, хотя путь по ней не прост - в пятнадцати километрах ниже озера, Хамсара, а именно так на-зывается после озер эта большая и быстрая река, падает мощным восьмиметровым водопадом, преодолеть который на моторной лодке совершенно невозможно. Правда, по правому берегу проложена специальная гать, позволяющая волоком протащить и спустить лодки на воду ниже водопада.
На огромных весах, точащих ржавым монстром посреди заросшей кипреем поляны, производим контрольное взве-шивание. Прошла первая половина маршрута, а я похудел всего на два килограмма. Я еще не знаю, что за вторую поло-вину, которая окажется на порядок труднее, я сброшу еще шестнадцать килограммов. Это я увижу в самом конце мар-шрута, когда встану на весы на аэродроме в Верхней Гутаре.
В туристских книгах и на карте Хамсаринский водопад указан неправильно - до него по этим источникам не менее двадцати километров от озера. Если вы доверитесь этой информации и потеряете бдительность, то вам грозит падение в слив водопада, которое может привести к печальным последствиям. Наверное, эта информация искажена специально, чтобы потенциальные враги государства, например, китайцы, в случае нападения на эти края и сплава по реке, угодили бы в ловушку, и в ней все бы и погибли. Благо у нас есть опыт и, увидев, как остановилась вдруг река, подпруженная мощным порогом-водопадом, мы успели зачалиться на правый берег и вовремя прекратить сплав.
За водопадом Хамсара почти двадцать километров течет через шиверы, наиболее серьезная из которых - последняя, называется «Щеки». Скорость реки здесь высока, падение русла видно даже на глаз, но река позволяет маневрировать и проходить это препятствие сходу. Ниже устья Соруга в реке много островов, течение заметно ослабевает, и в протоках опять появляются завалы и «расчески».
Хамсара - красивая, рыбная, настоящая саянская речка. Кедры на ее берегах достигают 18-20 метров высотой, под такими деревьями чувствуешь себя карликом, но при этом запах кедров успокаивает, умиротворяет. Представьте себе такую картину - высоченные, уходящие в небо кедры с темными до черна густыми кронами, сыплющими кедровыми шишками при любом ветре, яркие пятна палаток, дым костра, вертикально уходящий в звездное небо, и группа людей у этого костра, отводящие душу после трудного дня над кружкой пахучего, настоящего, со слоном на пачке, чая «номер тридцать шесть», запах которого не могут повторить теперь самые лучшие индийские чаи. Может быть, потому, что этот чай был на хамсаринской воде? Савин отводит душу, и наша команда ест рыбу во всех видах, полными котлами, а через несколько дней все начинают ворчать, что не мешало бы разнообразить меню. Тогда Сергей переходит на уток, и мы вспоминаем наше фирменное блюдо - утиное жаркое с черносливом.
В тридцати километрах ниже Соруга на левом берегу Хамсары притулился небольшой поселок Чазылар - место на-шей предполагаемой стыковки с группой поддержки. В поселке вроде бы есть почта, но она не работает уже почти пол-года - нет никакой связи с внешним миром. В магазине, полки которого практически пусты, Зелинский приобретает единственную пару резиновых сапог, да и то подозрительного фасона - на небольшом каблуке. Я обхожусь пока кедами, благо на сплаве они просто мокрые, а вот нагрузка пока не большая, но вскоре им достанется по полной программе. На-ших ребят нет - самолеты не прилетали уже почти месяц, известий от них тоже никаких. Пересидев один день на берегу реки в бесплодном ожидании, понуро отчаливаем, понимая, что стыковка не состоялась.
Ранним туманным утром мы покидаем Чазылар. Нас провожают не выспавшиеся собаки. Что ж, им по должности положено бдеть. Днем, когда разгулявшееся, жарко припекающее солнце застыло в зените, над нами с утробным урчани-ем прошел долгожданный АН-2. Наши товарищи, просидев почти три недели в Кызыле в ожидании вылета в Чазылар, сидевшие в этом самом «кукурузнике», прошли над нашими головами всего лишь в сотне метров. Но река неумолимо уносила нас от места встречи, которое, как всегда, изменить было нельзя. Нам предстояло в критическом меньшинстве продолжать непомерно длинный маршрут, а ребятам из группы поддержки выбираться самостоятельно по тропам Тод-жинского заповедника в Орлик.
На участке от поселка Чазылар до устья реки Кижи-хем на Хамсаре находятся все основные препятствия водного маршрута. Это три именных порога - «Куцый», «Рябой» и «Большой Кижи-хемский». Между этими порогами, на кото-рых река бурно резвится, заставляя вас метаться между камней, как затравленного зайца, взлетать на валах, охлаждая пыл холодным потоком, Хамсара подолгу течет спокойно и хладнокровно. Иногда, она как бы совсем засыпает, заставляя нас теперь надрываться греблей, чтобы побороть встречный ветер. Это, конечно, обидно, так как не позволяет просто лежать, смотреть в голубое совершенно безоблачное небо и наслаждаться прелестью жизни, в томительном ожидании предстоя-щего нового пешеходного перехода. Этим, наверное, и отличается спортивный туризм от простого отдыха на природе - он не мыслим без мазохизма, доставляющего особое, острое наслаждение, совершенно необъяснимое для непосвященных.
В пороге «Куцый» река на пятидесяти метрах падает на один метр. Сам порог представляет собой узкий слив реки перед большим островом. Ниже слива стоячие волны высотой в полтора-два метра. От порога река резко поворачивает вправо, а основная струя выносит на мель у острова. Далее, до самого впадения Бедия, река вновь спокойна, а за ним Хамсару пересекает гряда камней, образующая бурную шиверу - это верный знак, что через километр вас ждет порог «Рябой». Ориентиром порога служит большой черный треугольный камень, замыкающий гряду, перегораживающую от правого берега до центра реку.
Ходим по берегу, разглядываем рябую от бесконечного множества камней воду, глубокомысленно разводим руками, кричим что-то друг другу, чтобы убедить в своем, а потом просто с маху заходим в порог поближе к этому огромному черному осколку прошлого и, наваливаясь на весла, ожесточенно перегребаем струю, чтобы снова уйти к правому берегу, возле которого нам милее закладывать слаломные петли, чиркая иногда баллонами по камням, ощущая эти прикоснове-ния, как собственные, причем в самых интимных местах, с замиранием сердца. За порогом еще полтора километра ката-мараны кидает на валах шиверы. Здесь нужен постоянный маневр, и этот слаломный стиль держит в напряжении, хотя река позволяет проходить все препятствия сходу, держась, в основном, правого берега. Зато, когда свистопляска заканчи-вается, все чувствуют себя прекрасно - мы работали ладно, все три наших катамарана прошли препятствия без проблем!
Через шесть километров после шиверы река разливается до 600-700 метров ширины, течение практически отсутст-вует. Так продолжается семь километров, и этот участок называется «Тихие». Снова приходится энергично налегать на весла, борясь со встречным ветром на длинных песчаных плесах, и с тоской вглядываться вперед, в ожидании нового по-рожистого участка. Так уж устроен, наверное, человек - угодить ему невозможно в принципе!
Перед «Большим Кижи-хемским» порогом, как обычно, несколько длинных разгонных шивер, а затем и сам порог - резкое сужение реки в «щеках» красноватых скал. Длина этого порога около ста пятидесяти метров, а ниже «Щек» еще почти шесть километров тянется шивера. Всего длина этого порожисто-шиверистого участка около двенадцати километ-ров. Пройдя его, мы подошли к устью Кижи-хема - ключевой точке маршрута.
«Вторая ступень» нашей команды, отработав свое, должна была продолжить сплав по окончательно успокоившейся Хамсаре, чтобы через два дня гребли по медленной, будто бы остановившейся реке закончить маршрут в поселке Ырбан на Бий-хеме. Продолжать маршрут по Кижи-хему вверх в отсутствии группы поддержки предстояло четверым «ветера-нам» - Сергею Савину, Александру Зелинскому, Виктору Кузнецову и автору этих строк. В прощальный вечер устроили пир - была и уха, и жареный хариус, и фирменное жаркое из уток, нагулявших жир перед дальними перелетами. Помню, что спор съедобна ли гагара, которую Серега срезал на встречном курсе, оказался беспочвенным, так как гагару умяли с огромным удовольствием.
6
Два катамарана скрылись за поворотом, оставляя нас одних на безмолвном берегу Хамсары в самом устье Кижи-хема. Мы в подавленном настроении, молча, сидели на своих собранных рюкзаках - впереди предстоял огромный путь, нам было и страшно, и обидно, тоже хотелось домой, ведь прошло уже двадцать два дня маршрута - совсем немало. Всего в двух днях пути по Хамсаре были люди, какая никакая цивилизация, которая могла доставить нас домой, к нашим род-ным и близким. Но заявленный маршрут, а значит, взятые обязательства, требовали от нас продолжения эпопеи.
Серега Савин, чтобы как-то поднять настроение, стал убеждать нас, что все нормально - если не получится что-нибудь или нам надоест продолжать маршрут, то мы всегда можем использовать оставшийся у нас третий катамаран, чтобы по Кижи-хему и Хамсаре тоже уйти в Ырбан. Я подумал, что он прав, но такая возможность у нас остается только до верховьев Кижи-хема, до его Большого порога. Сплавляться по Кижи-хему мы можем только ниже него, а вот под-нявшись выше, перешагнув через своеобразный Рубикон, мы такую возможность уже потеряем - слишком сложен этот порог для нас и нашего судна. Что ж, еще есть время на раздумья или на раскачку, поживем - увидим.
А пока Сергей продемонстрировал нам свое охотничье искусство. Он достал небольшой свисток, тоненько посви-стел в него и буквально тут же на ветке напротив уселся рябчик. Серега подстрелил его, и рябчик мохнатым комочком упал под дерево. Савин посвистел еще, и следующий «смертник» вспорхнул на ту же ветку. Рябчиков было много - мож-но было выбирать их как в магазине. Для поднятия настроения мы откушали по рябчику, запив ароматным бульоном, поправили рюкзаки и решительно сделали шаг в направлении верховьев Кижи-хема.
Я и сейчас, спустя пятнадцать лет, вижу перед глазами эту пятикилометровую полосу непроходимой чащобы, буре-лома с бездонными ямами, заполненными водой. Будто сама Судьба испытывала нас сразу же на «входе» в предстоящее трудное и долгое путешествие по Центральным Саянам. Паутина на лице, пот заливает глаза, назойливые комары, уду-шающая жара, снова тяжелый рюкзак, ведь снаряжение было рассчитано на группу в восемь человек, да и продуктов у нас почти на двадцать дней, - на одной силе воли мы пробились через эту «полосу препятствий» за несколько часов.
Кстати, о продуктах. Я предполагал, что подобная осечка со стыковкой групп возможна, поэтому основные продук-ты мы взяли с собой на весь поход. Теперь у нас двойное количество чая, сахара, копченой колбасы, которую берегли на вторую часть маршрута, и шоколадных конфет. Это как-то скрашивает наше вынужденное одиночество, если так можно сказать о четверых мужчинах, затерянных в бесконечных Саянских горах и тайге.
Наконец, мы выбрались на высокую террасу с радующими глаз светлыми золотистыми стволами сосен. Свежий со-сновый воздух, открытое пространство без проклятого подлеска, никаких комаров на ласковом, обдувающем распаленное лицо ветерке - все это в награду за терпение и преодоление. Все, что мы прошли, представляло собой древнюю речную пойму, заливаемую во время половодий водой, которая несет поваленные деревья, нагребая непреодолимые с первого взгляда завалы. На привале после этой «полосы препятствий» мы сидели молча. Теперь на привалах мы будем больше молчать, вспоминая и думая каждый о своем. Серега о жене Валентине и маленькой дочке Таське, Саша Зелинский, на-верное, о двойном диффузионном слое, сыне и неполученной до сих пор квартире, Витя Кузнецов о впервые оставленной так надолго молодой жене Анечке, а я о своей многолетней проблеме - терпеть или все-таки разводиться. Длительное путешествие располагает к размышлениям, а значит, к новым решениям, новым оценкам, к пониманию того, что вчера казалось совершенно непонятным.
Кижи-хем - большая река, но по ней мало кто ходит. С осени до весны промышляют охотники, так их на все угодья два-три человека, да и то в последние годы не было. Иногда на Кижи-хеме работают геологи - остались их следы, но тро-пы по берегам, в основном, только звериные, а людям по ним ходить совсем не просто. Вот теперь мы и мотаемся челно-ком: то по террасе правого берега, то выходим на бечевник и стараемся наверстать потерянное в диких урманах и чащах время, но все-таки, чаще нам достаются тундровые болота, скользкие и сырые моховые склоны и бурелом, бурелом, бу-релом. День за днем, тоскливо глядя на воду, резво утекающую вниз к медленной вальяжной Хамсаре, по которой всего два дня до людей, мы так и продолжаем, сжав зубы, идти по долине Кижи-хема вверх.
Напротив крупного левого притока Дунчулаар-хем на берегу Кижи-хема видны останки большой стоянки геологов. Это место знаменательно тем, что отсюда по берегу пошла хорошо пробитая тропа, она и помогла увеличить скорость продвижения, которая до этого не превышала трех километров в час. По этой тропе мы вышли к красавцу водопаду, пе-речеркнувшему все русло стометровой ширины реки. Вот на той полянке в 1975 году мы помогали охотникам строить зимовье - от него сейчас не осталось и следа. Тогда мы шли вниз, и конец маршрута был близок. Я хорошо помню шок, пережитый мной после спасения товарища из-под завала, куда затащила река наш плот, и пять незабываемых дней пути по долине Кижи-хема практически без продуктов, отобранных у нас в том самом завале рекой.
С тех пор реку прошли водники. Здесь всего несколько локальных порогов, но они серьезны и опасны. Непроходи-мый, как казалось нам тогда, водопадный порог сегодня обычное препятствие пятой категории сложности - со временем многие препятствия, которые нарекали непроходимыми или непреодолимыми, покоряются людям, в этом и есть, навер-ное, диалектика жизни. Теперь и у нас есть опыт сложных сплавов, да и судно совсем другое, не полузатопленный лист-венничный плот, как тогда в 1975. Мы смогли бы сейчас сплавиться по Кижи-хему, но только от Большого порога (не путайте его с Большим Кижи-хемским порогом на Хамсаре, который находится вблизи устья Кижи-хема). Эта мысль по-стоянно у меня в голове. Она живет независимо от всех остальных и не дает мне покоя. Каждую минуту я борюсь сам с собой, с искушением прекратить все эти мытарства, послушаться Серегу, который предлагает наловить по ведру рыбы на каждого, засолить и закоптить улов, а потом, собрав катамаран, уйти в Ырбан. До него теперь три дня, четыре дня, вот уже и пять дней, но он все еще маячит и зовет.
В психологическом плане, пожалуй, это был один из самых трудных моих походов. Во-первых, я начал поход с от-вратительным настроением, причина которого была в моей семейной ситуации. То, как со мной обошелся близкий мне человек, заслонило все планы и дерзновенные мечты о покорении Саян. Во-вторых, четверо, хоть и смелых, все-таки ма-ловато для такого маршрута, как наш, а в-третьих, маячивший перед глазами Кижи-хем - этот редкий соблазн - возмож-ность сойти с маршрута. Такое действительно бывает редко.
Хорошая тропа вела нас не долго. Вскоре мы подошли к правому притоку Кижи-хема Дыт-Ой. Тропа пошла вверх по притоку, привела нас к заброшенной базе геологов, а далее потерялась, разбежалась на множество слабых тропок, уходящих в гольцовую зону. Может быть, эта тропа сокращала путь по Кижи-хему, выбирая для этого верховья притоков, но никакой карты у нас не было, знать мы этого не могли, поэтому оставили геологические дела и вышли напрямик назад к реке.
Снова мыканье без тропы, завалы, броды, то галечник, то песчаный плес. Иногда возникают звериные тропы или охотничьи, местами они обрушены, подмыты рекой. Идти вдоль берега становится очень трудно - ноги увязают в крас-ном мхе, под ним ледяная мерзлотная вода и острые камни. После очередного правого притока, который, как и все пре-дыдущие, пришлось преодолевать вброд по пояс в ледяной воде, вновь появились многочисленные тропы. Они привели нас к большому лесному озеру. Выше оказалось еще несколько озер, а тропы вновь разбежались по лесистым увалам. Ориентироваться на этом участке очень сложно, стараемся двигаться в генеральном направлении на север, выбирая лю-бую тропу, ведущую в нужном направлении.
Снова вышли к Кижи-хему - теперь это бурный ревущий поток, представляющий собой сплошную шиверу. Виден порог, обозначенный на нашей схеме, как порог «Подкидыш». Видимо, его так назвали из-за своего жесткого мощного вала, который хорошо кидает, а может быть, порог оказался неожиданным препятствием, его как бы подкинули? Отсюда хорошо видно, как верховья реки сужаются, сдавленные белыми известковыми скалами. Неожиданно появившаяся хо-рошая тропа, срезая повороты реки, приводит нас… к Большому порогу. Вот он и наступил, этот пресловутый момент истины!
Протяженность порога около километра. Река резко падает на этом участке, пробиваясь в узком русле между огром-ными скальными глыбами. Вода бешеная, ошибка в слаломе чревата самыми серьезными последствиями. Я не рискнул бы проходить этот порог на нашем куцем катамаране, да еще и без всякой страховки. Ниже порога мы можем возвра-щаться, выше порога остается только один путь - вперед. Мы вновь сидим на камнях, оглушенные ревом реки, вновь ду-маем свою грустную думку. Это был очень тяжелый и напряженный момент. Самым молодым среди нас был Сергей Са-вин, он сильный и опытный участник, но это не значит, что он железный. Вся тягостная обстановка последних дней, этот тяжелый бесконечный путь, с утра до ночи преодоление самого себя, накопившаяся усталость за месяц пути, и, главное, риторический теперь вопрос - для чего все это, создали взрывоопасную обстановку. Напряжение достигло максимума, в этом затянувшемся молчании на камнях сконцентрировалась взрывоопасная смесь. Взрыв витал в воздухе, ему надо было дать выход. Я бесконечно благодарен двум неразлучным друзьям-«старикам» Саше Зелинскому и Виктору Кузнецову, которые были постарше меня лет на десять, а Савина на все пятнадцать. Они просто молчали. Понятно, что им тоже на-доел этот маршрут, они с радостью приняли бы известие о сплаве по Кижи-хему назад в Хамсару, но они молчали, зара-нее соглашаясь с любым решением, которое будет сейчас принято. А решение должен был принять я - руководитель группы. Сергей не выдержал первым и стал страстно, обращаясь ко мне, призывать нас отказаться от дальнейшего пути:
- Ты же видишь, в этом году нет фарта, ничего не получается. Так давай закончим на этом, вернемся в Хамсару и выйдем в Ырбан. Я за день наловлю здесь кучу рыбы, впервые вернемся домой с таким уловом. Посмотри, ты уже совсем босиком идешь, каждый день пришиваешь эту полусгнившую тряпку к дырявым подошвам кед. А Сашка Зелинский? Ты видишь, какие у него незаживающие язвы на ногах, как он мучается в этих клятых резиновых сапогах? Знаешь ли ты, что у Вити больное сердце, и по ночам он не может уснуть? Тебе надо, чтобы он совсем свалился? Ради чего все это? Объяс-ни мне, чего ты добиваешься?
Что я мог на все это ответить? Я, насупившись, молчал, но чем больше убеждал меня Сергей, тем больше я понимал, что для отступления у нас нет причин - все это мелочи, и мы можем и должны идти вперед. Я представил, как будут го-ворить среди туристов Новосибирска о Стариковском, который не прошел заявленный маршрут - «спекся, слинял, слил воду». Нет, я далеко не герой, не смельчак и не «железный Феликс», но я знал, что мы все будем мучаться и жалеть, если сейчас, после всего что мы уже преодолели, отступим и сойдем с маршрута. И я сказал тогда:
- Нет. Мы пойдем дальше и пройдем маршрут в установленные сроки. Наша слабость минутная, просто накопилась усталость и пора отдохнуть, устроить дневку, а сейчас надо идти дальше.
Если бы я сказал вам сейчас, что на этом все мирно закончилось, вы бы мне не поверили и правильно бы сделали. Серега психанул, взметнулся, как ужаленный, - пар должен был выйти весь:
- Хорошо! Тогда будем идти с раннего утра до позднего вечера, с семи утра до самой темноты! И я пойду впереди, чтобы не тащиться, как черепаха за тобой! - с этими словами он подхватил свой рюкзак и, не давая нам опомниться, бро-сился вперед. Легко сказать бросился.
Через некоторое время тропа пропала, и темп стал падать, а еще через час Савин остановился, констатируя, что мы окончательно заблудились. Мы стояли в глухой темной чащобе, и ничего похожего на тропу не было перед нами. Я вы-шел вперед и стал срезать напрямик на восток, чтобы вернуться к реке. Она наша путеводная нить, и заблудиться вдоль нее невозможно. В ее верховьях нам предстоит перевалить на Таежный Казыр, чтобы по нему выйти на Большой Казыр - еще одну свирепую горную реку, называемую многие годы эталоном сложности, по которой надо будет снова плыть. Че-рез полчаса энергичной ходьбы в зарослях, мы вышли к Кижи-хему и продолжили идти вдоль него, как ни в чем не быва-ло, правда, в полном молчании, углубляясь на привалах в сосредоточенное пережевывание копченой колбасы и шоколад-ных конфет, выдаваемых на перекус.
Вечером устроили лагерь на высоком крутом берегу Кижи-хема. Савин молча ушел рыбачить, а потом притащил та-кое количество рыбы, что даже невозмутимый Кузнецов, молчавший почти весь поход, совершенно неожиданно разра-зился криком:
- Да, сколько же можно, все рыба и рыба, кто же ее чистить будет?! - и это был уже последний выхлоп. Кризис мы пережили, назад никто не оглядывается - некогда, а впереди лежали еще сотни километров гор и тайги. Напряжение и нервозность не оставят нас до самого последнего дня этого путешествия, но мы очень старались его не показывать.
7
Я хорошо помню, что было очень трудно. Трудно было идти, тащить рюкзак, молчать и думать свою горькую бес-просветную думу, трудно было сдерживать эмоции, и бороться с постоянным ощущение «де жа вю», ведь я шел по зна-комым, но уже крепко-накрепко забытым местам. Первая часть нашего маршрута с пиком Топографов была знакома мне по маршруту 1974 года, теперь я прокручивал в обратном порядке Кижи-хем, вспоминая маршрут 1975 года, а вскоре выйду на территорию Тофаларии, и пойду по ней в третий раз после 1972 и 1975. Но, оказывается, идти по тем же местам, но в противоположном направлении - это все равно, что идти по местам совершенно новым.
От «Большого порога» до самого крупного притока Кижи-хема Уран-Сая мы все-таки дошли по тропе. Переправля-лись вброд в районе старой наледи, где река разбилась на множество проток. Шли по двое. На противоположном берегу сразу же развели большой костер, так как замерзли на переправе неимоверно. Сразу от Уран-Сая еще несколько километ-ров шли по террасе с низкорослым стлаником, который больно хлещет по ногам, но все-таки идти не мешает. А вот при подходе к устью следующего притока Ашкасога, где направление долины Кижи-хема меняется почти на 90 градусов, на-чинаются заболоченные участки. Движение сразу же замедлилось, так как преодоление моховой подушки, в которую при каждом шаге проваливаемся на полметра, отбирает много сил. Это напомнило мне движение по глубокому перемерзше-му и перекристаллизованному снегу на Приполярном Урале. Пятикилометровое болото с таким мхом превратилось в бесконечное удручающее пространство, преодолеть которое нет сил. Желание жить становится совсем незаметным, хо-чется только одного: просто лечь на этот бордовый с плотной корочкой мох, закрыть глаза и больше никогда не подни-маться. Это место мне запомнилось, как самое труднопроходимое место на Кижи-хеме. Я отчетливо вспомнил, что и в 1975 году оно было таким же трудным и беспросветным, причем выпало на первый день после аварии плота.
В момент полного отчаяния, совершенно неожиданно, не веря своим глазам, мы вдруг увидели людей на противо-положном берегу Кижи-хема. Их трое, и они тоже оторопели от неожиданности. Но у них есть резиновая лодка, и вскоре самый молодой из них уже переправляется к нам. Это геологи из Красноярска. Они приглашают нас в гости, тем более что по левому берегу, где стоит их лагерь, проходит прекрасная тропа! Воистину бывают чудеса, и иногда они происхо-дят так вовремя!
Двое геологов оказываются выпускниками Томского политехнического института. Я, Сергей Савин и Александр Зелинский тоже выпускники этого института, хотя мы выпускники физико-технического факультета. На протяжении всей жизни я сталкивался с братством выпускников нашего института, вот и теперь в глухой тайге происходит братская встреча. Геологи достают из закромов мясо изюбря и угощают нас от всей души. Нам наконец повезло посмотреть на-стоящую топографическую карту. И на карте мы видим, что тропы, уходившие в гольцы, якобы, от Кижи-хема, на самом деле проложены так рационально, что позволили бы вдвое сократить тот путь, что проделали мы. Что ж, может быть, в следующий раз мне повезет больше, а пока основная часть пути пройдена так, как пройдена.
Встреча с геологами, вечер в теплой дружеской обстановке помогли нам лучше, чем любая дневка. Геологи расска-зали, что впереди, примерно в двух днях пути, в самых верховьях, базируются геологи из новосибирского Академгородка - наши земляки. По сведениям из прослушиваемых радиопереговоров за ними вот-вот должен прилететь вертолет, ведь сезон для академических геологов уже заканчивается. У нас появляется шальная мысль-надежда: а вдруг нас возьмут с собой, и мы махом, на крылатом вертолете перенесемся в цивилизацию, покинув эту бесконечную долину.
С новой надеждой мы устремились по тропе левого берега, которая, в конечном счете, ведет на замечательную реч-ку Уду и далее к поселку тофаларов Алыгджер. Но пока нам по пути, и мы энергично наверстываем упущенное, наматы-вая километры по хорошей тропе, то поднимающейся на высокие прекрасные террасы, то спускающейся на огромные стланиковые поляны, в которых путник скрывается почти с головой. Притоки с левого берега неглубокие, к тому же всю неделю, что мы идем по Кижи-хему, стоит хорошая погода, и это нам помогает, - вода малая, и броды здесь совсем не сложные.
Во время переправы через Кош-Пеш Витя Кузнецов что-то замешкался на берегу и отстал. Мы же, не сбавляя хода, сунулись сначала вдоль реки, но, увидев, что река входит в узкий скальный каньон, решили вернуться и подняться наверх, на террасу. Через какое-то время кинулись - нет Виктора. Остановились и стали ждать. Прошло минут двадцать - никого нет. Ругаясь и кляня все на свете, повернули назад, дошли вновь до притока, где последний раз видели Виктора. На бере-гу никого! Тут уже заволновались не на шутку и понеслись вперед, хотя не могли никак понять, где мы с ним могли раз-минуться. Тут вспомнили, что у Вити проблемы с сердцем, и я совсем запаниковал. Передо мной уже стали возникать картины одна страшнее другой. Всю дорогу кричали, свистели и даже стреляли в воздух. Где-то часа через полтора на-ших метаний и волнений мы, наконец, догнали Виктора. Оказалось, что после брода он сразу поднялся на террасу, а по-том все время считал, что мы идем впереди. Наши крики и выстрелы, отзывавшиеся эхом от противоположного склона долины, еще больше убеждали его в том, что мы впереди, а он нас догоняет. Виктор прибавлял ходу, а шаг у него был, как моих два, так мы и бежали за ним, а он от нас. Нанервничались мы сильно, но, когда все уладилось, и группа вновь собралась вместе, радости не было предела. А я с этого случая старался не выпускать из поля зрения ни одного из своих товарищей.
Каньон остался позади, и выше появились альпийские луга с полегшей после ночных заморозков травой. По право-му берегу выше Аржан-хема на крутом склоне видны избы еще одного «дикого» курорта. Это известный Кижи-хемский минеральный источник, на который приезжают на лошадях тувинцы из долин Хамсары, Бий-хема и Уды. Тропа на нашем левом берегу уже напоминает проселочную дорогу, но нам довелось пройти по ней не более пяти километров, дальше она ушла к перевалу в долину Уды.
И вот, когда мы с небывалой для нас скоростью неслись по этой самой тропе, всего в нескольких километрах впере-ди раздался знакомый гул, и прямо над нами сделал круг взлетевший вертолет. Через полтора часа мы вышли к лагерю новосибирских геологов, только что улетевших на «большую землю». Зола в костре еще была теплой - вертолет с геоло-гами из Академгородка улетел за горы, за перевалы, унося с собой и нашу последнюю надежду.
Мы не успели сильно расстроиться, как тут же резко изменилась погода. В обычной своей манере, не давая нам рас-слабиться, природа тут же закончила летний сезон и сменила декорации, причем в самый ключевой момент, когда нам предстояло найти перевал на Таежный Казыр. А в наших планах еще было восхождение на пик Заоблачный. Начавшиеся холодные осенние дожди, а главное, низкая облачность и сплошная морось, за которой ничего невозможно было разгля-деть, заставили нас после разведки пути восхождения из лагеря на стрелке Чыраплыга и Кижи-хема, отказаться от него.
В верховьях Чыраплыга перевалы показались нам пониже, а главное, граница леса поднималась значительно выше. Вот мы и решили компенсировать потерю пика Заоблачный восхождением на пик Узел (2700 м), на котором сходятся границы Красноярского края, Иркутской области и Республики Тува. В 1975 году мы с ребятами прошли в этих местах перевал «Жаконя», теперь мне нужно было его найти с обратной стороны, но мои представления, оставшиеся в памяти, никак не совпадали со схемой, а все вместе с реальностью. В конце концов, под проливным дождем мы вышли на какую-то безымянную седловину в верховьях короткого северного притока Чыраплыга. В верхней части подъема пришлось то-пором вырубать ступени на плотном крутом снежнике, навешивать перила, чтобы не сорваться в нашей резиново-сапожной и рвано-кедовой обуви. Долго спускались в полном неведении по дну заснеженного кулуара, который сам со-бой вскоре перешел в каньон истока Таежного Казыра.
Наконец вышли на залитые водой трехдневных дождей альпийские луга. Высота травы здесь превышает рост чело-века, вся вода с этой растительности душем «Шарко» хлестала по нам, но мокрому вымокнуть уже не страшно. Холод и сырость действовали как легкий, отупляющий наркоз - мы шли на «автомате», не останавливаясь даже на отдых, пока вдруг не подняли с лежки огромного черного медведя. Медведь зарычал предупредительно, может быть, даже обиженно, и помчался вверх по склону, а мы, обмерев от мысли, что могли наступить на беднягу, осели, не устояв на окончательно ослабших ногах.
У слияния трех ручьев-истоков начинается лес. Куртины огромных кедров позволяют укрыться от дождя и пере-ждать непогоду. Отдохнув и пообедав, собрав последние силы, прошли еще два перехода и остановились на ночлег на берегу Таежного Казыра.
На следующий день погода, а вернее, непогода взяла тайм-аут, вновь разъяснилось и пробилось нежаркое осеннее солнце, что позволило совершить восхождение на пик Узел по северному ребру. На восхождение ушло шесть часов. Ин-тересно было стоять одной ногой в Красноярском крае, другой в Иркутской области, а плевать, и даже делать более серь-езные дела, простите великодушно, на территорию Тувы, которую мы только что благополучно покинули.
8
Читая Рундквиста. Перечитал написанное и подумал с легкой грустью - не получается у меня писать с таким тонким юмором, как пишет Коля Рундквист. Не помню я при всей своей феноменальной местами памяти, что ели мы каждый день, да еще и все три раза на день, как не помню поведения своих товарищей, их шутки-прибаутки, ведь я все-гда шел впереди, а значит, оставался один на один с собой и дорогой-путем, что должен был выбирать ежесекундно. Именно поэтому, что был все время занят этим, я часто не замечал всех тягот пути, но и не видел происходившего за моей спиной.
Только сейчас, осмысливая эту бросающуюся в глаза разницу, я понимаю, что в моем туризме совсем не оставалось место юмору - слишком тяжело он мне доставался и слишком серьезно, я бы даже сказал, гипертрофированно серьезно, я к нему относился. Коля Рундквист - человек легкий, очень сильный и выносливый, и именно эта сила позволяет ему от-носиться к жизни с показной легкостью - НЕТ ПРОБЛЕМ! В то время как у Стариковского - ВСЕ ПРОБЛЕМА! В моем туризме было слишком много мазохизма, я был в принципе инородное тело, и занимался этим делом не столько благода-ря, сколько вопреки…
И еще одно глубокомысленное открытие я сделал сейчас, сравнивая наши, такие разные описания, иногда даже од-них и тех же мест. Будучи руководителем туристских групп, организатором и предводителем туристских клубов, я практически всегда оставался очень одиноким человеком, понять которого было трудно даже тем, кто из года в год разделял со мной все эти трудности и испытания. Может быть, это и неплохо, что пишем мы почти об одном и том же, но так по-разному, а иначе, наверное, не стоило и писать?
Но, несмотря ни на что, я все-таки продолжу, тем более что мы верно, хоть и медленно, приближаемся к концу этой эпопеи, а вместе с ней и к концу книги.
9
Я ожидал, что после прохождения казавшейся уже зловещей долины Кижи-хема и перевала в последнюю часть пе-шего маршрута, наступит психологическая разрядка, ведь теперь финиш экспедиции будет маячить более отчетливо. Ка-залось, еще немного и мы выйдем к Казыру, а там начнется сплав, значит, не придется тащить опостылевший рюкзак и набивать натруженные ноги, к которым я теперь каждый день подвязывал подошвы окончательно развалившихся кедов. И действительно, наше настроение поднялось в первый тихий вечер на Таежном Казыре после успешного восхождения на пик Узел. Мы долго сидели у костра, обсуждая что-то из вечного и непреходящего. Но нашим надеждам на лучшую долю не суждено было сбыться. Видимо, крест этого похода надо было нести до конца, пить чашу непомерных трудно-стей и неудач смиренно. Черная полоса не собиралась менять цвет до окончания похода.
За месяц до нашего путешествия в этом районе прошли сильнейшие ливневые дожди с ураганными ветрами, нава-лившие тысячи огромных деревьев друг на друга в несколько этажей. Паводковые реки размыли берега, обвалили тропы, нагромоздили мощнейшие завалы из бревен. А теперь представьте себе, насколько хватит вам фантазии, что кедры и со-сны высотой почти в двадцать метров с раскидистыми кронами упали на крутые склоны вповалку, одни на другие, тол-щина стволов - в два обхвата, и вы с рюкзаком за плечами не можете не подлезть в узкую щель под этим деревом, не пе-релезть через шершавый ствол, а вынуждены карабкаться вверх по склону, перелезать через ветки и сучья, чтобы обойти одно дерево, потом таким же образом другое, десятое, сотое, пятисотое… и так на протяжении десятков километров.
Позже от геологов мы узнали, что саратовская группа, которая перед нами шла по Кижи-хему не вынесла всего это-го, а попутным рейсом вертолета была вывезена в Алыгджер на Уде. А геологический отряд с караваном лошадей проби-рался по долине Зверового Казыра со скоростью пять километров в день! Нам, конечно, было легче, чем лошадям, но это лазание среди великанов-стволов я не забуду до конца своих дней.
К устью Левого Казыра мы вышли к вечеру 29 августа. Весь этот день, как и предыдущий, шел холодный, по на-стоящему осенний дождь. В состоянии полного ступора мы шли уже часовыми переходами, так как продукты были на исходе, а значит, рюкзаки значительно полегчали. Но, наверное, главной причиной нашей почти безостановочной ходьбы была мысль, что только ходьба может приблизить конец этому издевательству над собой. В рюкзаках еще чудом сохра-нилась сухая одежда, а по телу просто лилась холодная вода, которую мы не успевали согреть нашим теплом.
В самом устье Левого Казыра, мы вдруг увидели несколько домиков. Их не было в 1975 году, когда наша группа пе-реправлялась в этом месте через Большой Казыр. Новенькие избы оказались базой геологов. Из трубы одного домика вяло сочился дымок, устилая небольшую поляну. Мы подошли к крыльцу и пошумели, чтобы обитатели поняли, что кто-то пришел. Открылась дверь и, не выходя под дождь, прямо через порог с нами не очень приветливо поздоровался моло-дой, фраерского вида парень с большим охотничьим магазинным ножом на поясе, в ковбойке и даже какой-то помятой шляпе. За его спиной мы увидели полуодетую, а может быть, полураздетую, молодую женщину, закуривавшую в этот момент сигарету. Наши курильщики Зелинский и Кузнецов, которым пришлось воздерживаться от курения почти полто-ра месяца, вытянули головы, стараясь, как я понял, хотя бы учуять забытый запах сигареты. Геологи оказались москви-чами, и это сразу многое объясняло. Москвичей не любили в нашей огромной стране никогда и нигде, и они, видимо, чувствуя эту нелюбовь, отвечали взаимностью. А может быть, все было наоборот, не важно. Просто хуже москвича в тай-ге может быть только голодный медведь.
Разговор явно не клеился. Пустить нас под крышу пустовавшего второго домика или хотя бы в сарайчик, парень не хотел. Продукты у них, по его словам, у самих на исходе, карту посмотреть он дал с таким недовольством, что я не стал ее толком рассматривать. Мы явно отвлекали его от более интересного занятия, да и пренебрежение к таким как мы, бес-цельно шатающимся по тайге, сквозило у него из всех пор. Он посоветовал нам устраиваться на другом берегу Казыра, в брошенной охотничьей избушке, успев рассказать, что там свалены вещи группы туристов-водников из Красноярска, пе-ревернувшихся неподалеку отсюда на плоту и потерявших двух своих товарищей, тела которых были найдены позже ни-же по Казыру. Как-то странно все повторялось: Казыр, избушка, красноярские водники, потерпевшие аварию, правда, тогда, в 1975, обошлось без жертв.
Короче, разговор с этим человеком был нам настолько неприятен и довел нас до такого градуса напряжения, что мы в явном ажиотаже, теряя последнее благоразумие, сцепившись вчетвером в странный со стороны клубок, на одном дыха-нии, обескуражив саму Судьбину, переправились через свинцово-серый Казыр, стремительно вздувающийся на глазах от непрекращающегося дождя. Помню, что на протяжении нескольких сотен метров, идя «стенкой» через протоки, мы ино-гда просто всплывали, нас сносило до ближайшего переката, мы орали что-то и шли дальше, пока не перешли эту реку вброд, и не упали на полянке около старой охотничьей избушки.
На этой самой полянке, вот тут стояли наши синенькие палаточки в пресловутом и памятном для меня 1975 году. Теперь же на этом месте росли почти трехметровые и, наверное, тринадцатилетние березки. До контрольного срока, то есть до того момента, когда мы должны были бы закончить свой маршрут и известить об этом контрольно-спасательную службу, оставалось шесть дней.
10
Надо ли говорить, что следующий день мы провели в полном бездействии, используя последнее тепло уходящего лета, которое пробилось к нам нежарким солнышком сквозь беспросветную непруху, как утешительный приз. Мы молча-ли, сушили свои вещи, перетряхивали мешочки с остатками подмокших круп и сухарей, уже начинающих плесневеть, и размышляли, как нам быть дальше. Оставалось пять дней. Чтобы закончить заявленный вариант маршрута, надо было сплавляться по Казыру. До ближайшего населенного пункта около трехсот пятидесяти километров грозной реки, главный порог которой - Базыбайский - много лет считался даже непроходимым. У нас на руках было краткое описание сплава и зарисованные в тетрадке схемы порогов, сделанные группой туристов из Академгородка. При отличной погоде и средней воде на сплав у них ушло сорок часов.
Если работать с утра до ночи проводить на воде чистых десять часов в день, понадобится минимум четыре дня из пяти оставшихся нам до контрольного срока. Полдня уйдет у нас на строительство катамарана и сборы. То, что нас всего четверо - явное нарушение правил, в таком маршруте минимальное количество участников - шесть. Ни на одном пороге нам не удастся сделать фотографий, подтверждающих их прохождение, да и вообще, фотографии сплава, скорее всего, сделать не удастся - река серьезная и работать мы должны все вчетвером. Но и это еще не все. В случае, не дай бог, ава-рии или вынужденного ремонта, у нас не только не остается запасного времени, но и возможности нашего ремнабора не позволяют провести серьезные работы, а ситуации возможны всякие. При таких размышлениях вслух можно было еще набрать ряд доводов и причин, но, признаюсь, главной причиной, отвращающей нас от сплава, был чужие вещи, брошен-ные впопыхах группой красноярцев. Все вынуждены были искать тела двух погибших товарищей и стало не до вещей. Мне уже приходилось однажды выходить на такую скорбную кучу под перевалом Пихтовый, здесь же неподалеку, на Прямом Казыре, которая осталась после зимней трагедии, унесшей тогда жизни семерых туристов-лыжников из Минска. Одним из погребенных лавиной туристов был Арик Круп, ставший потом посмертно знаменитым бардом.
Наверное, стоит сказать прямо - нам было страшно отдаваться на произвол этой реки, тем более что прошедшие до-жди наполнили ее до краев, придавая ей еще большую силу и свирепость. И тогда я сказал: «Хватит! Пойдем в Гутару по запасному варианту. Путь тоже не ближний, но все-таки семьдесят километров пешком надежнее трехсот пятидесяти по воде». Я видел, как все облегченно вздохнули - это решение ждали все.
На следующее утро мы вышли в путь. Незадолго перед нами в Гутару отправились и московские геологи. Мы виде-ли, как они переправлялись через реку на лошадях - тот самый московский фраер с девицей в сопровождении местного проводника. Это нас несколько окрылило, так как на тропе оставались свежие пока следы подкованных копыт, которые могли послужить нам ориентиром. Но не послужили.
До Прямого Казыра тропа была пропилена геологами, хотя для удобства лошадей, а не людей, она все время петляла вверх и вниз по склону, что выматывало нас - все-таки мы не лошади. Через Прямой Казыр переправились, как всегда, «стенкой», а потом пошел участок знаменитой старой гари. Лес горел здесь лет тридцать назад, и упавшие обожженные когда-то стволы теперь лежали вперемежку с новыми, наваленными ураганом. В этот грозный год на Саянах из-за всех метеокатаклизмов был неурожай на все, поэтому звери, а больше всего медведи, были голодны и агрессивны. Медведи не боялись подходить к людям, были случаи нападений, а на нашем пути медведи умудрялись разрывать муравейники пря-мо на тропе с человеческими и лошадиными следами.
В этот день нам повстречался такой медведь. Вернее, мы втроем уже сидели высоко на склоне, а догоняющий нас Серега Савин шел понизу, как вдруг из-за кустов поднялся на дыбы взъерошенный медведь. У Сергея за плечами поверх рюкзака было ружье, но даже, если бы он держал его в руках, стрелять в медведя - самоубийство. Такого зверя надо уби-вать наповал, раненый он становится неистовым и уцелеть практически невозможно. Серега побежал от медведя, при-держивая свой рюкзак снизу, чтобы хоть как-то облегчить груз на плечах. Признаюсь, смотреть на это сверху было не страшно и даже смешно, хотя мы понимали, что Савину сейчас совсем не до смеха. Люди привыкли, что медведи - пер-сонажи сказок и мультфильмов, что они, эдакие, добродушные увальни, мокнущие в бассейнах зоопарков во время жары, и потому не представляют, что почти десятисантиметровыми когтями медведь в мгновение ока снимает с человека скальп. Каждый год в бескрайней тайге погибают десятки людей, ставшие жертвами медведей - сильных, злобных и ко-варных зверей, не знающих себе конкурентов в тайге. В этот раз обошлось - медведь не стал преследовать странно бегу-щего человека, постоял, видимо, подумал, опустился на все четыре и скрылся с шумом в зарослях.
К обеду второго дня пути мы вышли на знакомую мне поляну с хибарой, на перекладине навеса которой Сашкой Терета была вырезана надпись: «Томск-72». Поляна-то знакомая, да вот надо отметить, уже не в первый раз, что идти по одним и тем же местам, но в разных направлениях, все равно, что идти по неизвестным местам. Наверное, поэтому, я сначала ничего не почувствовал и вслед за постоянно торопящимся в последние дни Савиным перешел какой-то неболь-шой, как нам показалось, ручеек по бревну. Правда, я заметил, что на тропе исчезли следы лошадей, но Савин меня одер-нул, что на лошадях могли срезать по ручью, в общем, на такие мелочи он отвлекаться мне не давал. Но через переход у меня уже стало складываться впечатление, что мы отклоняемся вправо - на восток от нужного нам направления. Но Сере-га отметал мои сомнения, даже не дослушивая их.
Тропа была набитая, торная. Мы шли по ней довольно-таки быстро, а то, что я ничего на ней не узнавал, никого кроме меня тогда не интересовало. Я же весь в нахлынувших сомнениях, пытался привязать открывающиеся ландшафты к тому, что видел когда-то, и придумывал в свое утешение, что вот-вот появится нечто похожее на предстоящий нам пе-ревал Федосеева, за которым и лежало наше избавление от этих бесконечных Саян. Помните, подобное состояние уже было у меня, когда мы заблудились зимой в Горной Шории, пытаясь перевалить с Бель-су на Амзас в метель?
Во второй половине дня, как обычно, набежали тучи, опять стало сумрачно, и вскоре пошел дождь. Мы явно под-нимались к альпийской зоне и я, идя следом за Савиным в страшных сомнениях, пытался уговорить себя, что вот за сле-дующим поворотом или склоном появится перевал Федосеева. Но перевала все не было и не было. Вместо этого мы вы-шли к какой-то крепкой охотничьей избушке. Рядом был загон для лошадей или оленей, которых в этих краях пасут то-фалары.
Мы сидели на нарах, смотрели в мутное окошко, пережидая нахлынувший дождь. И тут я увидел сложенный и во-ткнутый в зазор между стеной и столом кусок газеты. Это оказалась «Литературная газета», причем клочок представлял собой аккуратно оборванную статью с интригующим названием «Как жить мужчине после сорока лет». Мне в тот год было всего 35 лет, но все же было очень интересно, как надо жить после надвигающихся сорока лет. И в числе десяти советов, которые были приведены из американской печати, я прочел главный - если у вас есть семейные проблемы, то постарайтесь их решить до сорока лет. Это было 31 августа 1988 года. Этот совет на клочке старой газеты и послужил последней каплей, склонившей меня к окончательному решению своей семейной проблемы. Я сказал себе, что не могу заниматься всем одновременно, поэтому сейчас сосредоточусь на диссертации, а на следующий день после окончания аспирантуры, начну разводиться, чтобы использовать шанс на новую счастливую жизнь, пусть даже один из миллиарда.
Дождь стих, и мы двинулись дальше. Лишь ночью, когда облака растащило окончательно и появились звезды, по-зволившие быстро сориентировался (компаса у нас не оказалось), я сумел, наконец, убедить Сергея, что мы свернули в левый исток Казыра вместо того, чтобы идти по Малой Киште. Отклонение от нашего истинного пути составило к этому моменту почти двадцать пять километров, которые мы воодушевлено пробежали по хорошей тропе в нехорошем для нас направлении. Однако, благодаря этой поспешности и ошибке, мы вышли к охотничьей избушке, где я прочел некую Ис-тину, которую я принял за тот самый Знак, а потому и не пожалел об этом «крюке» длиной в пятьдесят километров.
Как только рассвело, мы с такой же, даже еще с большей скоростью, отмотали назад эти двадцать пять километров, и, вернувшись на памятную поляну с избушкой и надписью «Томск-72», остановились на ночевку. Даже не закрывая глаз, я вижу сейчас этот вечер, неожиданно теплый, хотя календарно наступил первый день настоящей осени - 1 сентября. Мы сидели у костра, Савин густо заварил целый котел ароматного чая, и мы пили его, обжигаясь, и во всей моей последую-щей жизни не было больше такого пахучего, ароматного, бесподобно вкусного чая.
11
Утро сорок второго дня маршрута, 4 сентября, было туманным и холодным. Вода в кружках застыла, в чашечках последних цветов сверкали замершие капли росы. Туман опускался и серебрился росой, а значит, день будет солнечным и прекрасным. На завтрак мы отведали по рябчику. Правда, без соли это было не очень вкусно, но жаловаться было грех. Подсушили палатку, собрали в последний раз свой бивуак, я обулся в прихваченные из кучи брошенных красноярцами вещей какие-то большие кроссовки, легко вскинул полупустой рюкзак, и мы зашагали по проселочной дороге, которая привела нас через час к взлетной полосе маленького аэродрома. За ним и виднелись домики поселка, тофаларов - Верхняя Гутара. Навстречу нам вышли две девочки, лет двенадцати и, прикрываясь ладошками от солнца, жалобно попросили: «Дяденьки, дайте спирта, дайте выпить!» С этой просьбой потом к нам обращались почти все встреченные нами жители этого поселка, независимо от пола и возраста.
Мы отбили телеграмму на маленькой почте и подошли к магазинчику, возле которого собралась большая очередь из местных женщин. По слухам в магазине должны были продавать помидоры, которые забросил сюда прилетавший нака-нуне самолет. Мы остановились в тоске - такую очередь нам не выстоять. И тут Витя - огромный парень, почти двухмет-рового роста - жалобно попросил:
- Бабоньки, пустите нас без очереди, мы уже три дня не ели!
Он, конечно, преувеличивал наше голодное состояние, но вид у него при этом был такой, что очередь единодушно раздвинулась, пропуская нас к заветным прилавкам. И разбежавшимся глазам, будто ворвавшимся в город пиратам, была дана свобода. И мы купили кучу продуктов, вкус которых уже начали забывать. Предвкушая праздник живота, который мог скрасить даже неопределенную дату нашего отлета, мы радостно возбужденные возвращались на аэродром, как вдруг прямо над нами пролетел идущий на посадку самолет. Через мгновение мы уже неслись по дороге со свертками и банка-ми в охапках, чтобы попытаться улететь на этом чудом появившемся самолетике, способном сотворить чудо - унести нас отсюда, к едрене фене, то есть домой!
Суровый начальник аэропорта «Верхняя Гутара», впрочем, он был здесь всем, так как в штате пребывал в полном одиночестве, объяснил нам, что мест нет. Надо везти детей в школу-интернат в Алыгджер, который находится в получасе лета отсюда. И ничего, что из Алыгджера самолет пойдет в Нижнеудинск совсем пустым, сейчас для нас нет мест. Мы начали канючить, а Зелинский со свойственной ему серьезностью стал объяснять, что ему необходимо лететь непременно, так как его ждут в Вильнюсе в качестве оппонента на защите кандидатской диссертации. По-видимому, такой набор но-вых слов и сам вид Саши Зелинского, обросшего матерой бородой, вселял невольное уважение, и начальник согласился в порядке исключения продать ему билет на этот уходящий через пятнадцать минут рейс.
Пока уговаривали начальника, Витя, в этот день необычно оживленный и энергичный, успел провести сепаратные переговоры с летчиками, согласившимися забрать нас сверх установленного лимита, с учетом того, что школьники были маленькими и тщедушными, а мы тоже не очень тяжелыми, даже я умудрился сбросить к этому долгожданному дню во-семнадцать килограммов веса.
Начальник порта, уже предвкушавший вечер в новой для него компании, то есть, с нами, рассчитывая на традици-онное угощение, важно ходил вокруг «Аннушки», в которую, как селедки, набивались маленькие тофаларчики. Мотор взревел, самолет тронулся по полю, и мы неожиданно для начальника на ходу стали запрыгивать вовнутрь. Он еще пы-тался нас остановить, что-то кричал вслед и даже махал кулаками, но «четырехкрылый серафим» - «Ан-2» - уже разбе-гался по полю, подпрыгивая на ухабах, а потом легко взлетел и, качнув на прощание крыльями, скрылся за горами. Мы усадили к себе на колени ребятишек, которые с неподдельным любопытством разглядывали нас. Через полчаса вся орава была доставлена по назначению, и самолет, имея на борту лишь нас да еще одного местного забулдыгу, взял курс на Нижнеудинск.
Под нами серебрилась лента Уды, той самой реки, в которой утонул Валерка Грушин, спасая детей, а его именем уже много лет называется грандиозный фестиваль в Жигулях, собирающий сотни тысяч любителей бардовской песни. Мы уже чувствовали, что Саяны отпустили нас, и с новым любопытством смотрели на изгибы реки, на всякий случай, может быть, и по ней мы когда-нибудь пройдем.
Ночью наш поезд тормознул на минуту на станции Заозерка, где Сергея встречала взволнованная жена.
- Вы просто антисоциальные люди, вас надо лечить или изолировать от общества, - говорила она со слезами в голо-се, - вы даже не представляете, сколько я всего передумала. Мы уже милицию на ноги собирались поднимать. Ушли и пропали на полтора месяца!
А Серега, стоя уже внизу, на перроне, то есть, отколовшись от нашей компании до следующего похода, вдруг удив-ленно произнес:
- Стариковский, так у тебя даже талия появилась!
Я думаю, что после такого путешествия талия появилась бы даже у слона.

Возвращение в Черные Горы

Ралли Чуя - Катунь
Трудно было только начать вспоминать, а потом годы, кажущиеся такими длинными, когда проживаешь их, ста-ли легко перелистываться, словно камешки на ладони, - вот уже и 1988 год прокатили. Наступил 1989.

Весной 1989 года я попал на международные соревнования по технике водного туризма на Алтае, которые тогда пышно назывались «Кубок мира. Ралли Чуя-Катунь». Участвовали водники из двадцати стран, приехали даже из такой экзотической и немыслимой в суровых условиях весеннего Алтая страны, как Зимбабве. Настоящие черные, с каким-то даже лиловым, совершенно ядовитым отливом, негры абсолютно голыми ныряли в ледяную воду Чуи прямо с наледи, со льда, а потом, ничуть не стесняясь своего вида с огромными, невиданными в такой откровенности в наших холодных краях «причинными органами», растирались большими махровыми полотенцами и, весело скалясь, шли к своим палаткам.
Иностранцы поразили нас своей роскошной экипировкой, и, прежде всего, своими разноцветными катамаранами, которые они впервые увидели у нас, в России, всего год назад, а теперь, скопировав и даже защитив их у себя патентами, привезли сюда на наше удивление. Эти катамараны только внешне напоминали наши самодельные, изготовляемые часто из самых невероятных подручных материалов. Здесь же - дюпоновская трехслойная прорезиненная ткань, которую труд-но прорезать даже ножом, давление в гондолах до пяти атмосфер, для чего используются небольшие переносные ком-прессоры, легкие пластиковые весла, шлемы и элегантные спасжилеты в тон окраски судна, миниатюрные, доселе нико-гда не виденные нами, радиостанции «Моторола», а главное, доброжелательные улыбки, прекрасное настроение, несмот-ря на снег и холод, которым было отмечено Пасхальное воскресение 30 апреля. Все это вызывало у нас удивление, даже оторопь и необъяснимое озлобление. Помню, как ребята из спортивного туристского клуба «Сибирь», глядя на голых, гомонящих негров и невольно сжимая кулаки, говорили: «Да они нас совсем за людей не считают, что ли, даже срам свой не прикрывают!» Нам и невдомек было, что люди могут считать естественное - не безобразным и, тем более уж, не стыд-ным.
На эти «ралли» я пошел с командой Ильи Гинзбурга. Мы были теперь соседями по двору, часто общались по-житейски, а теперь выпал случай сходить вместе, вернее, Гинзбург взял меня с собой. В этом небольшом, но достаточно сложном и насыщенном походе, я воочию увидел пресловутые «меры безопасности» Гинзбурга, его беспечно-небрежное отношение к опасности и непомерный, ничем не оправданный авантюризм, который, несмотря на весь опыт и авторитет Ильи Файюльевича, явился в той или иной степени причиной гибели нескольких его товарищей по путешествиям в раз-ные годы. На следующий год, в очередной авантюре Гинзбурга погибнет еще один его друг, а самому Илье удастся спа-стись только чудом. Я, проведя всего один день с Гинзбургом на его плоту, понял, что этот «аттракцион» не по мне, и продолжал сплав уже на борту второго плота его группы, стараясь на сложных порогах, таких как «Бегемот» на Чуе или «Ильгумень» на Катуни, оставаться на берегу.
По традиции, как и всякий раз, когда я шел в «чужой» группе участником, у меня все не ладилось. Вот и в этот раз я простыл в первую снежную буранную ночь и весь маршрут боролся с температурой и сильным кашлем, что позволяло мне без особых объяснений не участвовать в рискованных экспериментах, в которые Илья превращал прохождение каж-дого порога. Да, этот легендарный турист обладал огромным опытом пешеходника: в свое время он первым или одним из первых прошел сложнейшие маршруты в Шапшальском хребте, в Саянах и в Якутии, часто выходя на такие маршруты втроем, а то и вдвоем. Он же руководил и участвовал в десятках сложнейших водных походов, более того, он был орга-низатором самого авторитетного Всероссийского (или даже Всесоюзного) совещания по безопасности водного туризма, проходившее ежегодно в Академгородке, но при этом его действия на воде, его бесшабашность и полное отсутствие реф-лекса самосохранения несли в себе постоянную угрозу всем, кто был с ним рядом. Понятно, это только мое, субъективное мнение, но я больше никогда не рискнул бы пойти с Гинзбургом даже в самый легкий маршрут. При этом я должен отме-тить, что всегда считал Гинзбурга своим невольным наставником в туризме, и благодарен ему за то, что он «открыл» для меня Шапшал и Сунтар-Хаята. Я всегда с огромным уважением относился к нему, считая его необыкновенно интересным человеком и выдающимся туристом. А ведь Илья Гинзбург - замечательный физик-теоретик, автор теории ускорителей элементарных частиц XXI века, современник и ученик выдающихся физиков Тамма и Ландау. Мне очень нравился се-мейный уклад Гинзбургов, его отношения с домашними и неисчерпаемая энергия, с которой он брался за любое дело, и, может быть, именно эта, через край льющаяся энергия, и была причиной его беспечности на воде.
Сами плоты, конструкцию которых так отстаивал и оправдывал Илья Гинзбург, уже были источниками опасности. Большие надувные элементы, почти такие же, как в конструкции плота Сажнева для сложных рек, были расположены не поперек, а вдоль, превращая плот в катамаран. Но для управления такого судна использовались греби, а не весла, и под-весная палуба-площадка, на которой стояли гребцы, заимствованные из конструкции плота Сажнева, лишали судно пре-имуществ катамарана. Все это сооружение, как плот, приходилось перемещать поперек реки, а вместе с ним и воду, кото-рая находилась между гондолами. Плот не скользил по поверхности, так как имел некоторую осадку, а «лыжи» баллонов не скользили по струе, а тормозили при поперечном движении. Все это делало конструкцию, имевшую огромное «водо-измещение», мало подвижной и плохо управляемой, особенно в узких сливах мощных порогов на Чуе, где такому плоту просто не было места для маневра.
Может быть, все мои аргументы спорны, не возражаю, у меня свои представления, но я шел на таком плоту почти всю реку и слышал комментарии гребцов - управлять можно было только, прилагая неимоверные усилия. От скрещения плота с катамараном не получилось выигрыша, наоборот, качества и того, и другого терялись. Зато можно было доста-точно комфортно сидеть на корме огромного баллона с почти сухими ногами, одной рукой управляя легкой титановой гребью, эффективность которой была практически нулевой.
А тем временем «ралли» шумной и многоцветной кавалькадой, десятками самых разных судов катили по коричне-вой от глинистой воды Чуе. Российские команды из самых разных городов выступали на самодельных судах. В них еще не было сегодняшней эстетики, так как ни тканей, ни каких-либо других материалов выбрать было нельзя - приходилось довольствоваться тем, что добывалось самыми разными способами. Поэтому на фоне «расфуфыренных» иностранцев наши команды выглядели убого и смешно, хотя никто над этим не смеялся. Самые опытные и сильные команды шли по Чуе сверху, преодолевая знаменитый Мажойский каскад сложнейших порогов. При его прохождении в одной из команд произошло ЧП, и один из участников утонул. По-моему, это произошло в пороге с характерным названием «Президиум».
Здесь на берегу Чуи ниже Мажоя, перед порогом «Буревестник», я встретился с одним из своих студенческих това-рищей, потом с другим, хотя оба они были из дальневосточных городов. Мы даже не успели толком поговорить, потому что график соревнований был жестким, и все ему вынуждены были подчиняться. «Буревестник» и шиверы ниже по Чуе проходили сходу - это был скоростной участок. А вот порог «Бегемот», начинающийся сразу же за мостом через Чую, в просвет между которым и водой из-за ее высокого уровня, теперь могли проскочить не все суда, представлял особую сложность, а значит, драматическое действие. По берегам вдоль порога, как в амфитеатре, собралось несколько сотен зрителей. Зрелище было на самом деле необыкновенным, особенно поражали каяки, которых до этого многие зрители не видели никогда. Эти красочные короткие «мыльницы» с невероятной ловкостью и быстротой преодолевали пороги. Вы-глядело это фантастически!
А по берегам в огромных, совершенно неподъемных армейских палатках заседал штаб соревнований. Не забудьте, шел 1989 год - уже была перестройка, которая и позволила иностранцам попасть в самую российскую глубинку, но еще были обкомы и комитет, контролировавшие все подобные мероприятия, применяя ко всему свою привычную кондовую систему. Армейские грузовики старались подвезти полевые кухни, тут же были автолавки, якобы, с необходимыми това-рами, но настолько дефицитными в этих забытых богом и начальниками краях, что местные жители, приехавшие за де-сятки, если не сотни километров, расхватали все в мгновение ока, оставив иностранцам лишь кроличьи ушанки, которые те покупали с огромным удовольствием. Еще бы, ведь погода больше способствовала зимней одежде.
Армейские же связисты на удивление иностранцев, раскрывших рот, тащили по берегу кабель к своим текстолито-вым полевым телефонам, в которые надрывно и безнадежно выкрикивали позывные, перенося нас тем самым в 1943 год. Но больше всего поражали новенькие, белеющие струганной толстой доской туалеты типа сортир, расставленные обой-мами по десять штук на местах запланированных стоянок, а в них на гвоздочках были повешены рулоны дефицитнейшей туалетной бумаги, которую тут же растащили все, кому повезло.
И вот в этом пороге «Бегемот» на глазах сотен зрителей-болельщиков разыгралась настоящая драма. Один из ката-маранов команды туристов из Академгородка, не сумев благополучно вписаться в сложный профиль порога, ударился о камень. От удара порвалась гондола, а катамаран, теряя плавучесть, продолжал двигаться по реке. Растерявшиеся гребцы делали какие-то попытки приблизиться к левому берегу. Несмотря на то, что по берегам за происшествием наблюдали сотни зрителей, все растерялись не меньше тех, кто был на воде. Наконец, с берега полетела «морковка» - спасательный конец веревки с плавающим пенопластовым грузилом. Со второй или третьей попытки эту веревку поймали на катамара-не, но катамаран, остановленный посреди реки натянувшейся под острым углом веревкой, тут же перевернулся, причем в веревке запуталась одна из участниц, оказавшаяся к тому же и под самим судном. В этот раз чудом все обошлось без страшных последствий, но именно на этом пороге на следующий год в такой же ситуации - запутавшаяся и захлебнув-шаяся женщина погибла. На меня все это происшествие подействовало очень сильно, тем более что и плот Ильи прошел этот порог чудом. С большими опасениями возвращался я на воду, но, к счастью, все обошлось.
Представления, что при нашей погоде на наших реках иностранцы испугаются, скиснут и, не выдержав российской реальности, проиграют соревнования, не оправдались. Они как дети радовались и майскому снегу, и солнцу, и порогам на свирепой Чуе, зажатой в узкой глинисто-грязной щели, а уж когда выкатились на широкие изумрудные воды красавицы Катуни, то вообще начался карнавал. По реке двигались разномастные, разноцветные суда, а местные мальчишки, бегу-щие по берегам с криками восторга, выставляли свои голые задницы, видимо, как знак особого восхищения и доверия.
Я шел «балластом» на втором плоту, которым управляли молодые ребята Валера Филиппов и Сергей Суханов. «Ильгумень» я наблюдал с берега, а дальше катился на плоту через «Шабаш», «Пни» и остальные пороги, не опасаясь, так как видел, что ребята управляются с плотом спокойно и уверенно. В Чемале наши пути расходились: Гинзбург со всеми остальными на автобусе уезжал в Новосибирск, а я встречался со своей небольшой компанией, которая приехала с нашими потертыми старыми катамаранами, чтобы сплавиться по «нижней» Катуни.
Было прекрасное утро 8 мая, туман опадал, обещая солнечный день. В нашей компании было три именинника - сын Леши Богатырева, я и Люба Перминова. Из моих старых товарищей был Саша Попов, а с ним были его друзья. Всего нас было восемь человек - как раз на два катамарана.
Я никогда не забуду этот замечательный день - красивейшую реку, разлившуюся на сотни метров ширины, бурно резвящуюся на порогах между огромными скальными глыбами, наверное, скатившимися в реку со склонов окружающих гор. Эти сто километров мы пролетели в одном порыве, а пороги, которые маститые водники считают несерьезными, бы-ли красивыми и запоминающимися. Семинский, Манжерокский и Айский пороги - в их названиях для меня навсегда ос-танется именно этот солнечный майский день. Вечером жарили шашлыки и праздновали дни рождения, а неподалеку уже шумел надвигающийся праздник День Победы, разгар которого мы увидели в Майме и Горно-Алтайске.
Байкал, Кодар и сталинский концлагерь
Надвигающееся лето выпадало на год окончания аспирантуры. Как и три года назад, в 1986 году, я не мог планиро-вать на это лето больших походов, ведь осенью мне предстояло отчитываться за годы, проведенные в аспирантуре.
Я решил, что могу все-таки отлучиться на пару недель, и задумал провести некую семейно-отдыхательную акцию, взяв с собой свою старшую дочь Ирину, которой только что исполнилось тринадцать лет. Меня поддержали Толя Тара-скин с женой и сыном, и мой товарищ по аспирантскому общежитию Сергей Калабин с дочкой своего институтского ше-фа. Мы приехали поездом в Иркутск, на «Ракете» добрались до Листвянки, а оттуда на теплоходе отправились в знамени-тую бухту Песчаная, в которой когда-то я начинал свой первый в жизни серьезный поход.
«Дикари», а мы относились сейчас именно к этой категории туристов, обычно располагаются в соседних с Песчаной бухтах, так как в ней находится турбаза, и ее работники не терпят конкуренции. Наш лагерь был разбит в бухте Бабушка, в ста метрах от песчаного пляжа, омываемого кристально-чистой ледяной водой Байкала. Мы ходили в небольшие мар-шруты в соседние бухты, поднимались на перевал Кедровый, в общем, провели прекрасно неделю на свежем воздухе среди изумительных пейзажей Приморского хребта с видом на призрачные заснеженные вершины Хамар-Дабана.
Затем я отправил свою дочь с Калабиным в Новосибирск, а сам с Тараскиными поехал поездом в Читу, где мы, как и планировалось заранее, встретились с группой туристов-водников из Новосибирска под руководством Николая Мухина, и моими спутниками на эти несколько недель - Михаилом Захаровым и Иваном Дорофеевым. Мы втроем собирались по-бродить недельку по горам, а потом примкнуть к «мухинцам» для сплава по Чаре. Теперь уже большой компанией мы доехали сначала до Тынды, а потом по БАМу, через нетронутые и уже оправившиеся от строительного шума таежные места, прибыли в полупустой поселок городского типа Чара.
БАМ не просто закончился, как стройка, он умирал, как невостребованный, вызванный к нечаянной жизни, якобы, больной фантазией маразматика Брежнева. Недаром же еще в годы его правления ходила шутка, что БАМ нужно пере-именовать в БОМ, что расшифровывается, как «Брежнев обманул молодежь». Оказавшиеся без работы, а значит, без средств существования, сотни тысяч бывших энтузиастов-строителей и их семьи маялись полуголодной жизнью, не ре-шаясь бросать полученные таким нелегким трудом квартиры. Да и уезжать-то им было некуда, хоть страна огромная, но их нигде не ждали.
Сначала мы все вместе поднялись, преодолевая огромное мерзлотное болото, в верховья Среднего Сакукана, но вскоре разошлись, как предполагали, на время. Тараскин со своей семьей и Мухин с командой начали сплавляться по Среднему Сакукану, прыгающему среди огромных камней, по этакой водяной лестнице, а наша троица отправлялась в кольцевой маршрут через перевал Буревестник на Верхний Сакукан. Прежде, чем разойтись по своим маршрутам, мы все вместе отправились в ущелье Мраморное, где когда-то, в начале пятидесятых годов, находился урановый рудник, пре-вращенный в настоящий концлагерь смерти. На этом руднике работали только политические заключенные, приговорен-ные к двадцати пяти годам сталинской каторги.
От полуразрушенного моста через Средний Сакукан тропа поднимается на крутой ригель, перегораживающий до-лину притока. Только поднявшись на этот ригель, можно увидеть мрачную серо-черную стену хребта и обманчиво зеле-ную верхнюю долину ручья Мраморный, создающую иллюзию травянистого газона. Нет, это не газон, а покрытые мхом и лишайниками безжизненные и холодные камни и небольшие травянистые площадки, по которым из верхнего кара, за-битого снегом и льдом, течет ручей. Первыми нас встречают несколько очень крепких лиственничных домов. В них жила охрана - вохра, «вертухаи». Вышка, на которой будто в издевку кто-то повесил кроваво-красный флаг, колючая проволо-ка, проходная с какими-то сохранившимися ячейками под документы, горы алюминиевой посуды и рассохшиеся бочки, в которых, наверное, была селедка - основная еда для заключенных, не считая баланды. Тут же горы инструментов - лопа-ты, кайлы, совершенно неподъемные тачки, в которых возили руду. А за колючей проволокой - каменные норы, высотой не больше полутора метров, в них держали заключенных, не в бараках, а в норах, как затравленных зверей. В полутора километрах от лагеря высокая концевая морена. За ней, по всей видимости, верхний цирк с каровым ледником - экспози-ция-то северная. На морене виден желоб из побелевших, как кости убитого кита, досок. В этот желоб сбрасывали руду, которую добывали в штольнях, пробитых прямо в стене хребта.
Был солнечный августовский день, а в этом ущелье, будто бы в насмешку названном Мраморным, был ледяной мо-гильный холод. Говорят, что когда в 1952 году рудник решено было закрыть из-за низкой рентабельности (к тому време-ни уран был найден в более доступных местах в Средней Азии), то оставшихся в живых заключенных сбросили в шахты и замуровали живьем. А чего миндальничать, они все равно были обречены. Лагерь потому чудом и сохранился столько лет, что был просто закрыт, законсервирован на всякий случай еще при жизни самого Вождя и Учителя, если бы все про-изошло позже, то «вертухаи» не оставили бы от него и следа. Когда в эпоху перестройки гласность дошла и до этих жут-ких страниц нашей истории, Даниил Гранин обратился через «Комсомольскую правду» к оставшимся в живых свидете-лям этого рудника. Таких не нашлось. А теперь над нами кружит вертолет - это привезли очередную группу американ-ских или японских туристов, которым с удовольствием и за большие деньги показывают эти ужасы нашего коммунисти-ческого прошлого.
Подавленные, ошарашенные увиденным из такого, казалось бы, далекого прошлого, сохранившегося будто специ-ально для нас, мы молча покидали мрачное ущелье с издевательским названием Мраморное.
Водники начали свое акробатическое шоу - прыжки на порогах и водопадах Среднего Сакукана, а наша троица, пе-реночевав у реки, на следующий день ушла на перевал Буревестник, ведущий в долину Верхнего Сакукана. По ней мы стали спускаться к железной дороге, к знаменитому, но отшумевшему и забытому БАМу, по ржавым рельсам которого, пугая вновь непуганых медведей, с тоской оглашая окрестности жалким и тонким гудком, теперь лишь раз в сутки про-ходил поезд, называемый в народе «бичевозом».
Когда мы после нескольких дней блужданий по дебрям Верхнего Сакукана вышли, наконец, на рельсы, а потом че-рез Чарские пески - миниатюрную сибирскую пустыню - вернулись в Чару, то оказалось, что Мухин не стал нас дожи-даться и ушел на сплав без нас. Походных впечатлений уже было немало, и мы, вздохнув и сожалея больше для вида, с внутренней радостью улетели в Читу, чтобы возвращаться домой. Походное лето 1989 года оказалось коротким.
2 декабря - тяжелая дата
28 ноября 1989 года я представил свою диссертацию с длинным, а потому уже очень сложным непонятным и умным названием. В семи главах я приводил результаты последних лет своей жизни - механизм и закономерности электроио-нитного процесса. Представление закончилось благополучно, все признали мой труд состоявшимся, а меня «не мальчи-ком, но мужем», что было очень приятно, хоть и несколько запоздало.
На следующий день я взял отпуск и уехал в заброшенную деревеньку неподалеку от Академгородка. В этой дере-веньке было несколько жилых изб, принадлежавших компаниям туристов или просто друзей, проводивших здесь свобод-ное время и выходные, как на коллективной даче. В воскресные дни здесь бывало много шумного народу, а в будни, ко-торые выбрал я, - никого. Я топил печку, ходил за водой к проруби, катался на лыжах и обдумывал свою жизнь, в общем, ничего особенного. Как я и зарекся в охотничьей избушке на Казыре в 1988 году, теперь, после окончания аспирантуры, предстояло вплотную заняться своим семейным вопросом.
2 декабря днем было солнечно и тепло. Я пошел на лыжах, и, воспользовавшись накатанной марафонской лыжней, решил пробежаться по ней сколько смогу - до изнеможения. На мне был болоньевый анорак, который, как известно, не пропускает воздух и создает некий парниковый эффект, то есть в нем тепло пока ты движешься. Я пробежал километров двенадцать, может быть, даже пятнадцать, сильно устал, основательно взмок и решил возвращаться назад в избушку. Ка-титься по лыжне назад мне показалось неинтересным и нудным, и я, подчиняясь внутреннему компасу, решил несколько срезать напрямик по лесной целине.
Декабрьский день, как известно, короткий, вот и я стал чувствовать, что снег сереет, тени исчезают, а воздух холо-дает. В овраге я провалился в снег по пояс, стал выбираться, вымок весь в снегу, но самое неприятное - сломал крепление на одной лыжине. С собой, понятно, у меня не было никаких инструментов, но, к счастью, оказалась монета, которую я попытался использовать в качестве отвертки. Провозился я довольно-таки долго и окончательно замерз. Я всегда вспо-минаю 2 декабря, что в этот день в 1984 году в Сургуте погибли двое ребят из нашего клуба «Югория» - замерзли на вос-кресной лыжной прогулке. Я об этом вспоминал еще до выхода на прогулку.
Теперь в быстро надвинувшихся сумерках, ситуация стала мне чем-то напоминать то роковое воскресенье 2 декабря 1984 года. И хотя вокруг был лес, а не пойма Оби, широта Новосибирска, а не Сургута, не было метели, а только доста-точно крепкий морозец, я был сильно уставший и голодный, лыжа моя держалась на «честном слове», а главное, я был один, никто меня не ждал и не стал бы искать, чтобы помочь. И тогда я, дав себе окончательно успокоиться, разговаривая с собой вслух, что я обычно делаю в сложных ситуациях, убедил себя вернуться на лыжню, по которой рано или поздно можно точно придти к жилью, а если повезет, можно встретить кого-нибудь из лыжников.
Я с трудом выбрался из глубокого оврага, пошел по своему следу назад и вскоре вышел на накатанную лыжню. Вскоре мне попалась другая лыжня, а на ней следы людей, которые ходили пешком. Понятно, что пешком, даже по лыж-не уйти далеко нельзя, и я с радостным предчувствием свернул на нее. Действительно, через двадцать минут я вышел к автобусной остановке маленького поселка, в котором кроме дач была ионосферная станция Института геофизики. Вскоре подошел автобус, и я вернулся в Академгородок, оставив свои вещи в избушке, путь к которой для меня был тогда уже неодолим. Только в автобусе я почувствовал, как зверски устал, казалось, что ни одного шага больше я не смогу сделать. Второе декабря, будто черным тяжелым крылом, задело меня, но я сумел собраться с волей и силами, и не дал себя побе-дить. Я мало кому рассказывал об этом случае, но помню его всегда.
Жемчужина Якутии
1
Вопрос о выборе района путешествия на лето 1990 года не стоял. Перед глазами все еще проплывали черные остро-конечные гранитные массивы с пятнами ледников и снежников, чудом зацепившихся на вертикальных стенах, гордый профиль непокоренной горы 2695, башни массива Чен и одинокая красавица 2703 в массиве Силяп. Надо было торопить-ся, чтобы никто не опередил нас в этой невидимой гонке к вершине легендарной горы, поэтому маршрут вырисовывался сразу и очень четко. Мы вновь идем в нагорье Черского, идем, чтобы теперь победить.
И все-таки, нам было мало заявленных первовосхождений на 2703, полного траверса четырех вершин массива Чен, претензий на победу над горой 2695 и долгожданного туристского открытия хребта Боронг. Это была технически слож-ная и очень насыщенная часть маршрута, но только первая часть. Нам, а может быть, только мне, хотелось рекордного маршрута, однозначного, как в свое время переход через Корякское нагорье от моря до моря. И мы заявили после сплава по реке Чаркы продолжение маршрута на север через Чибагалахский хребет в горы Догдо и радиальный выход в Чемал-гинский хребет, а закончить маршрут предстояло вторым сплавом - по рекам Догдо и Адыча до поселка Сайда. Это был бы грандиозный, насыщенный сложными восхождениями маршрут, превышающий тысячу километров. Что ж, может быть, стоит ставить такие непомерные задачи, чтобы в желании выполнить их, пройти хотя бы половину, которая тоже будет очень не плохим достижением.
В это лето в Якутию, а именно в нагорье Черского и Сунтар-Хаята, было заявлено рекордное количество команд, а одиннадцать команд-участников чемпионата СССР планировали начинать свои маршруты из поселка Усть-Нера, исполь-зуя вертолет для заброски на маршрут. Понятно, что всем повезти не могло.
День, когда мы прилетели в Усть-Неру, был первым солнечным, по-настоящему летним днем. Им закончилась чере-да снежных весенних метелей. Хорошая погода долго не продержалась - она закончилась в 15 часов по местному времени на следующий день, ровно через час после того, как оранжевый трудяга Ми-8 высадил нашу большую команду на галеч-никовом берегу реки Силяп. В этот раз мы выходили на маршрут не только с заданием Института биологии Академии наук СССР, но и с его научным, пусть пока и младшим, сотрудником в своем составе. Он должен был, преодолевая вме-сте с нами все тяготы трудного маршрута, собрать уникальную коллекцию насекомых этого региона, в котором лишь Иван Черский почти сто лет назад сумел поймать несколько экспонатов. В качестве платы за то, что мы брали с собой сотрудника института, биологи выделили нам двадцать (!) литров настоящего медицинского спирта, который после всех препятствий по его перевозке на линиях славного Аэрофлота ушел в оплату спецрейса вертолета, забросившего нас в единственный летный день на протяжении нескольких недель к подножью наших гор.
Итак, мы уже поставили лагерь и начали отсчет своего походного времени, как налетевший мощный грозовой фронт на две недели отрезал нас от солнца, а прибывающие в Усть-Неру команды наших соперников от старта их маршрутов.
В нашей команде всегда запрещалось говорить о погоде. Любые разговоры о ней пресекались в самом начале жест-кой фразой: «Ни слова о больном!», но запретить о ней думать было невозможно. Я сам, как только нам повезло с забро-ской, причем так, что мы за тридцать часов перенеслись из аэропорта Новосибирска на берег реки Силяп, собрав по пути иногородних членов команды, подумал, что за такое везение придется платить по большому счету. И потому с покорно-стью принял и штормовую грозу, а потом и затяжные ливневые дожди, на долгие две недели ставшими постоянными де-корациями этого путешествия. Я еще не знал, что декорации поменяются, но на самые непредсказуемые - на зимние пей-зажи Боронга и метели в Чаркынской впадине.
2
И вот под таким дождевым сопровождением, пользуясь любыми разрывами туч, штурмовая группа под руково-дством Сергея Савина, жаждущего реванша за срыв планов 1987 года, поднимается на вершину горы 2703. Эта гора - са-мая высокая на левобережной части нагорья. Она находится в стороне от всех остальных цепей нагорья, хотя ближе всех к Индигирке. На нее пытались подняться в 1958 году якутские туристы под руководством Путинцева, в 1975 году она не поддалась черновицким туристам под руководством Григория Махрова, и вот теперь мы, наконец, на вершине! Но, пред-ставьте себе каково огорчение восходителей, когда на вершине они видят тур, а в нем записку, оставленную литовскими туристами под руководством И.Н. Ярмолаева всего год назад. По праву первовосходителей литовцы предложили назвать вершину именем их знаменитого земляка - Ивана Черского. Небольшая вершина по соседству с высшей точкой левобе-режной части нагорья Черского, на которую наши восходители поднялись, чтобы выбрать путь восхождения на 2703, теперь получила имя - пик Югория.
Кольцо замкнули на Силяпе, и, еще не видя всех вершин, скрытых в пелене дождя, «штурмовики» уходят на траверс массива Чен. Весь груз, необходимый для столь большого маршрута, за исключением водного снаряжения и части про-дуктов на вторую половину путешествия, которые мы оставили в заброске на границе леса в долине Чаркы, долетев туда на вертолете, переносится внизу остальными участниками. Мы поддерживаем связь по рации со штурмовой группой, которая в это время преодолевает острый, как нож, гребень, соединяющий четыре вершины Чена в единую корону. На главной вершине и на седле перевала 25 лет спортивного туризма в турах вновь записки литовцев Ярмолаева, опередив-ших нас и здесь, - они двигались во встречном направлении, а вот на Южном Чене мы первые! Далее к третьему Чену по знакомому гребню, снимая попутно собственные записки образца 1987 года. Есть полный траверс массива Чен!
Группа восходителей спускалась, преодолевая ватную плотность дождевых облаков. Дождь шел уже десять часов, не прекращаясь ни на минуту. Обе группы соединились на перевале, ведущем в долину Инъяли, и продолжили спуск по бесконечным курумниковым склонам. Камни скользкие, будто намыленные, вода уже знакомо течет прямо по телу, ане-стезируя не только к усталости и трудностям пути, а к самой жизни. Шагаю в полном отупении, забывая о привалах, под-нимая голову от камней под ногами только для того, чтобы убедиться, что впереди уже показалась граница леса. Только там можно будет, наконец, остановиться, сбросить ненавистный рюкзак, в котором тщательно, как зеницу ока, храним сухими все необходимое и пару сменного белья. Можно будет переодеться в него, оставив все мокрое под пологом па-латки, залезть в спальник с головой и отключиться, хотя бы до утра, под мерное и бесконечное бормотание дождя.
Граница леса видна, но приближается она издевательски медленно. Понимаю, это просто массив Чена, как гордый и одинокий вулкан, торчит среди огромной бескрайней долины Инъяли, разрытой когда-то гигантским древним ледником. Именно поэтому даже в дождливую погоду видно очень далеко. Наконец, к концу дня, который из-за «белых» ночей пре-вращается просто в условность, мы спускаемся под укрытие даурских лиственниц. После мрачного царства камней и ли-шайников, душа жалобно стонет, радуясь светлой зелени, кронам деревьев, жаркому по-пионерски большому костру, который быстро отогревает и даже сушит нашу одежду, вобравшую в себя всю бесконечную влагу последних дней.
Команда у нас большая, все ребята опытные туристы. В этот раз в ней только мужчины, причем самые лучшие. В команде собраны лучшие представители клуба «Пилигрим» с родного физтеха, выпускников которого в нашей команде больше всех, здесь же ребята из сургутской «Югории» и мои товарищи из Новосибирска. Вместе с ветеранами Сергеем Савиным, братьями Дорофеевыми, Александром Поповым, Вячеславом Ильичевым, Игорем Ивановым (Борисычем) в этот сложный маршрут вышли и Алексей Богатырев, Михаил Захаров, Дмитрий Стальмаков, Михаил Аликин, Владимир Лапутин и Сергей Кротов. Для усиления нашей штурмовой группы в команду был приглашен молодой Сергей Погожих, который уже стал призером Чемпионата России в классе горных маршрутов, а программу Института биологии выполнял Валентин Зинченко. Я впервые чувствую, как все в группе делается по мановению руки и, как бы, само собой. Не нужны ни команды, ни подсказки. Кажется, только что остановились, а уже и костры горят: для приготовления ужина один, а для просушки всех свободных от вахты - другой, и палатки стоят, и тент с импровизированным столом, и бревнышки для того, чтобы посидеть по-человечески, в общем, сказка, да и только.
Но оказывается на сегодня еще не все. Только успели поесть горячего варева, даже не успели над кружкой чая тол-ком посмаковать, как сквозь мягкую подстилку лиственничных иголок на поляне с палатками стала проступать вода. И вот уже маленькие, но все увеличивающиеся ручьи весело побежали, разделяя наш лагерь на острова. Дождь, вроде бы, прекратился, но что это за вода? Разбираться нет ни времени, ни сил, а опасность я чувствую спинным мозгом. По моему золотому правилу лишних предосторожностей не бывает. И вот уютный лагерь свернут, как ни жаль, но лучше забраться на склон повыше, и пусть там нет площадок под палатки, мы переночуем, полусидя, проваливаясь в подушку мха, под-ложив под ноги рюкзаки, как в кресле зала ожидания в аэропорту, закрытом по метеоусловиям, но зато никакая вода нам не угрожает.
Меры оказались принятыми вовремя. Ночью была прорвана плотина из старой снежной лавины, которая когда-то перегородила ручей в верховьях. Образовавшееся после длительных дождей озеро снесло плотину и прорвалось потоком, сметающим все на своем пути. Наш лагерь снесло бы в мгновение ока. Вода прошла, как ураган, оставив только промои-ны и завалы деревьев. Утром мы продолжили наш путь. Впереди лежала вздувшаяся от дождей серая и холодная Инъяли, разлившаяся на десятки проток. Перейти их сейчас было просто невозможно, и мы стали подниматься по ее правому бе-регу в верховья, с надеждой вглядываясь в воду, отделявшую нас от нартового зимника, знакомого по 1987 году.
На левый берег нам удалось перейти лишь на третий день тяжелого пути с преодолением завалов, ям с водой, тунд-ровых болот и галечниковых кос. На очередном разливе, где река разбежалась на многочисленные протоки, мы под не-прекращающимся дождем сумели, наконец, перебрести Иньяли и выйти на желанный правый берег. В поощрение или в компенсацию погодных тягот судьба подбросила нам одинокого оленя, который был быстро загнан на прямой выстрел Сергея Савина. Поразительно, но целого оленя наша огромная мужская компания съела практически в один присест. Раньше нам приходилось делать специально дневку, а то и две, чтобы съесть трофей. Теперь же мясо пролетело момен-тально, оставив раздразненные желудки в легком недоумении - зачем было их дразнить?
В долине Бурката энтомологическая «лихорадка» закончилась тем, что мы наловили около сотни тех самых ред-чайших бабочек в мире, которых почти сто лет было всего два экземпляра. Остановил нас Валентин Зинченко только ар-гументом, что такое количество редких бабочек может «обрушить» рынок и сильно понизит их цену. Валентин ежеднев-но расставлял на ночь ловушки, а поутру усыпленные эфиром жучки, паучки, бабочки, таракашки и прочие насекомые перебирались в маленькие уютные коробочки под ватные одеяльца. Их путь лежал вместе с нами, а потом в коллекцию Института биологии. Днем, если выглядывало редкое в это лето солнце, мы начинали ловить сачками все, что летало и попадалось. Теперь этим занимались с великим желанием и без всякой дополнительной материальной стимуляции.
3
Знакомым путем по долине Бурката, отдыхая душой в его прекрасных парковых лесах, мы вышли к знакомому мес-ту на берегу Мюреле. Теперь только гранитная стена хребта отделяла нас от Южного цирка и самой вершины 2695. Вот как вспоминает об этом восхождении участник «штурмовой» группы Сергей Погожих, спустя тринадцать лет:
«После разделения на берегу Мюреле наша группа спустилась немного вниз и стала подниматься на левый борт до-лины по направлению к вершине. Предстояло преодолеть несколько отрогов хребта. Поднялись в висячую долину. По-скольку ушли пока не очень далеко, и та часть группы, которая должна была идти в долину Чаркы, оставалась еще на месте, Савин взял рацию и попытался связаться с «Базой». Для этого пришлось подняться на контрфорс, так как рации принимали только на прямой видимости. Вскоре он вернулся и раздраженно буркнул: «Детские игрушки». Связаться, видимо, так и не удалось. Сергей скептически относился к нашим слабым радиостанциям, однако, скоро ему предстояло убедиться в противоположном.
Остановились на ночевку и послали несколько разведок. В одну из разведок ходил я. На хребет поднялся легко, вылез прямо напротив перевала Васьковского. Гора 2695 - как на ладони. Но спуск вниз с седловины, на которую я вылез - не меньше 3А по скально-ледовому кулуару. Проще обойти. Зато именно здесь я сделал самый эффектный снимок горы 2695. На утро было решено отдать предпочтение, хоть и кружному, но более легкому пути. Преодолели один простой перевал. Затем поднялись на другой, и, наконец, перед нами 2695. Спуск с перевала тянет на 2А - внизу ледник. Другой дороги не нашли, хотя пытались, пришлось спускаться по вертикальным перилам. Я спускался последним, организовал самосброс веревки. Перевалу все-таки дали свое имя - «Чертова дюжина», так как в обозримом пространстве никакого тура не нашли.
Теперь уже до самой горы не было никаких преград. Мы с песней скатились с ледника и добежали до подъема на перевал Васьковского. Под перевалом есть прекрасное место для базового лагеря, но именно в этом прекрасном месте у нас закончился бензин. Весь день накрапывал дождь, небо было в облаках, неожиданно в этот момент дождь утихоми-рился. Хоть и поздно, вечер, но светло, наши биологические часы стали отставать, и сил было еще много. Поэтому ре-шили идти на штурм немедленно. В лагере остались пара человек, остальные рванули на перевал. На подъеме все было так, как многократно рассказывали «ветераны», поэтому на седловину Васьковского поднялись достаточно быстро, и уже не могли остановиться, чтобы прямо сейчас, на ночь глядя, не штурмовать вершину.
Вскоре дошли до того самого ледника в кулуаре, который остановил восходителей в 1987 году. Я уже обработал путь и, перебравшись через него, решал сложную задачу, как перейти со льда на скалы. В этот момент меня попросили назад, увидев более «легкий» путь. «Легкота» вылилась в сложное лазании в 3-4 веревки. Сначала спустились метров на пять вертикально вниз, потом на столько же поднялись. Дальше - карабкались по спирали вокруг вершины. Лезли по расщелине, потом немного по контрфорсу. Наконец, когда выбрались на верхнюю точку, увидели триангуляционный знак - треногу, установленную опередившими нас геодезистами. Впрочем, оно и понятно, 2695 - главная вершина в хребте, поэтому карта этот «подарок» обещала с неотвратимостью. Кроме того, еще на перевале мы видели брошенное гор-ное снаряжение, а в уютном месте на скальном маршруте на пути к вершине нашли штук двадцать страховочных ка-рабинов и несколько мотков веревки. До сих пор жалею, что не взял парочку карабинов на память, да и на дело пригоди-лись бы, но до самой вершины еще думали, что это снаряжение неудачных восходителей, а оказалось, что альпинисты-геодезисты, все-таки нас опередили. Что ж, такая у них работа.
Но из туристов, мы - Сергей Савин, Костя Дорофеев и я, Сергей Погожих, все равно были первыми. Немного посо-вещавшись, назвали вершину «Жемчужиной Якутии». Время перевалило далеко за полночь, и погода не дремала, считая, что и так дала нам счастливый шанс. В три часа утра в налетевшем тумане, в котором можно было проглядеть лишь 10-15 метров, начали спускаться. Переговариваемся с Поповым, оставшимся на гребне в группе поддержки, но его само-го в тумане не видно. И еще одна обидная неприятность - по причине позднего времени освещенность столь мала, что экспонометр не реагирует, а значит, снимать ничего не удается, да и нечего - вокруг молоко тумана. Получился только один снимок, где Костя карабкается по веревке. А вот у треньги получилось или нет - не помню.
Обратный путь с вершины до перевала Васьковского был легок, тем более после хорошо выполненного дела. Един-ственно, пришлось подниматься на седловину, где оставалась группа поддержки по вертикальной веревке. Я одолел ее первым. Попов вызвался убрать эту веревку, а я полетел вниз, в базовый лагерь. И пролетел весь оставшийся путь чрез-вычайно быстро - на одном дыхании. После трудового дня позавтракал (!) - и лег спать. А наступивший день доказал правильность нашей «бело-ночной» тактики, так как снова зарядил дождь, так и не перестававший до самого встречи с основной группой.
А ведь до встречи еще предстояло пройти перевал Турган и еще один безымянный перевал. Но по пути к воссоеди-нению мы встретили незабываемое чудесное место. По гранитным глыбам, причудливо изрытым, по-видимому, водой, с большой скоростью бежал поток. Рытвины на граните имели форму лыжных трамплинов, и вода, прыгая с них, на-правлялась то вертикально вверх, то в стороны. Выглядело это так, будто из камня бьют фонтаны. В этом месте мы долго стояли, ахали, любуясь, и фотографировались.
Когда вновь вышли на зимник, стало ясно, что эпопея подходит к концу. Здесь все сразу заволновались: где же ос-тальные, пора бы уже встретиться, и т.д. И вот тут единственный раз за весь поход решающую роль сыграло изо-бретение Александра Попова. Не нашего Шурки Попова, а изобретателя радио. Подошло время сеанса, и каковы же были наши удивление и радость (!), когда голос Стариковского объяснил нам куда идти. Ажиотаж в этот момент дос-тиг предела, у всех просто появились новые силы. Радиостанция на миг стала нам самым близким другом. Минут через сорок мы уже видели шагающего навстречу улыбающегося до ушей и поблескивающего очками Ваньку Дорофеева. Само собой объятья, эмоции через край. А вот эту картину, как Иван идет навстречу, я до сих пор вижу перед глазами. На-верное, как символ успешного восхождения.
А окончательно добил меня в конце этого счастливого дня, такого же счастливого, как и день восхождения, борщ из капусты, которым накормили нас в лагере на прииске, да в придачу еще и яблочное повидло из большой жестяной банки».
Почти девять часов ушло у «тройки» восходителей (Сергей Савин, Сергей Погожих и Константин Дорофеев) на то, чтобы по отвесным скалам выйти на вершину и спуститься в палатки под перевалом Васьковского. До сих пор непобеди-мую вершину назвали Жемчужиной Якутии. Она действительно одна из самых красивых и сложных вершин из извест-ных в нагорье Черского. Мы разглядели ее во всей красе, когда пролетали над ней на вертолете на расстоянии всего не-скольких десятков метров над вершиной.
4
После этой победы уже легче переносились непрекращающиеся капризы погоды. В снежной кутерьме через верхо-вья Турган-Юряха и Мас-Юряха пробирались к гигантской Верхне-Чаркынской впадине, безжизненным пространством протянувшейся на семьдесят километров в верховьях реки Чаркы. На пути нам попался заброшенный уже несколько лет небольшой, всего в несколько домиков, поселок горняков. У разверстой пасти темной шахты гора металлолома, перевер-нутые вагонетки, которые толкали вручную, горы мусора - неотъемлемые признаки пребывания человека в девственной природе. Что здесь добывали в самом сердце этих безлюдных гор, можно только гадать. Может быть, золото? Судя по журналу взрывных работ, последний сезон пришелся на 1986 год.
В одном домике прямо на полу возвышалась гора консервов в металлических банках без этикеток и стеклянные банки повидла и борщовой заправки. По маркировке это были рыбные консервы, срок годности которых уже истек. Я настрого запретил их трогать, а вот овощные консервы в стекле, хотя и многократно перемороженные почти шестидеся-тиградусными морозами, которые в этих краях не редкость, решаем попробовать. Завариваем котел борща, съедаем его и… ничего. Все живы! Несмотря на запрет, как я выяснил позже, увидев пустые банки в костре, Борисыч не удержался опробовать и рыбные консервы. Сергей Погожих нашел банку сухого молока и «заначил» ее в рюкзаке на «черный день». Он и не ожидал, что этот день настанет очень скоро.
Трое суток с дровами за спиной, проваливаясь по колено в мерзлотные болота, мы шли по окружающей нас пестрой тундре, будто по поверхности неизвестной планеты, разглядывая на горизонтах с севера стены Онельского хребта, а с юга призрачные горы Боронга. Надо же, наконец, побывать в этом самом южном хребте нагорья, до которого всегда не доходят руки и маршруты туристов. И вот в очередной раз отправляем мы усиленную группу под руководством Сергея Савина к высшей точке Боронга - вершине 2304.
На следующий день после разделения команды на две группы на наш лагерь навалились ураганный ветер и снежная пурга. До границы леса еще был день пути. Там в железных бочках из-под солярки нас ждет заброска - продукты, а глав-ное, катамараны, на которых предстоит сплавляться по Чаркы. Найдем ли мы их в этой снежной пелене? Отсиживаться в ожидании лучшей погоды невозможно - ветер рвет палатки, да и продукты на пределе, и дров осталось всего на раз. Со-бираемся и, закутавшись в анараки, натянув капюшоны на самые глаза, выходим и практически ложимся на ветер, чтобы преодолеть его силу. Морозец в восемь градусов для зимы легкий, а для 18 июля - это уже слишком. Я иду первым и при-нимаю на себя весь удар метели. Вскоре на груди намерзает ледяной панцирь. Пытаюсь поднять голову, чтобы просмот-реть путь, а может быть, если повезет, увидеть долгожданную границу леса, но от неожиданности не удерживаю возгласа - борода примерзла к этому панцирю на груди и оторвалась с болью. Ручьи, и без того глубокие в мягком тундровом по-крытии, вздулись. Переходить приходится вброд почти по пояс в ледяной воде. Это как бы привычная часть нашей рабо-ты, но вот идти мокрому по пояс после переправы, проваливаясь по колено в свежевыпавший снег, - новинка сезона. Впрочем, рассуждать и даже возмущаться про себя можно сколько угодно, выход же только один - идти вперед, не оста-навливаясь, и терпеть до тех пор, пока не закончится этот экстремальный день, благо рюкзаки полегчали. Привалы пре-вращаются просто в пятиминутное стояние в круге, в который мы как лошади сбиваемся, чтобы хоть как-то укрыться от ветра. Сесть некуда - повсюду снег, снег, снег…
В пелене видны деревья, неужели дошли? А где же наши бочки, как их искать в такой снежной мгле? И вдруг прямо перед нами, буквально в нескольких метрах, посреди заснеженной поляны, мы видим три наших бочки - наше спасение. Настроение моментально взлетает, будто ртуть в подогретом термометре. И вот уже с веселыми шутками ребята катают огромную снежную бабу, не потому, что соскучились по женскому полу, как подсказывает кто-то из шутников, а для того, чтобы очистить от снега поляну под палатки. Непогода нам больше не указ, у нас куча дров, у нас куча еды, остается до-ждаться товарищей, которые бьются сейчас один на один с заснеженным, ставшим враз зимним, Боронгом.
5
А в Боронге в это время борется с непогодой группа Савина. И вновь я привожу воспоминания Сергея Погожих:
«Из карт была одна десятикилометровка, из которой только и можно было определить, что приметы высшей точки Боронга - вершина с двумя маленькими ледничками. Она явственно просматривалась из долины Чаркы. Туда мы и направились, прихватив с собой дров на несколько дней, ведь бензин кончился еще под 2695. Перевалили без каких-либо проблем первый попавшийся перевал. Спустились на небольшое плато. Внизу речка, вершина с двумя ледниками за одним или двумя отрогами, значит, до нее еще пара перевалов. Вид их не предвещает никаких проблем - горы разрушенные, осыпные, думаем, раз-два, и там. А пока встали на ночевку.
Утром дежурный разбудил всех сообщением, что идет снег. Позавтракать нам это не помешало, но видимости никакой, делать нечего - сиди на месте. С нашей картой идти можно только при отличной видимости. День сидим, два сидим. Дрова кончились довольно-таки быстро. Есть нечего. Делать тоже. Народ спит «мертвым» сном. Им хорошо, а я так не могу. От нечего делать стал читать второй раз «Исповедь на заданную тему» Ельцина. Противно, надо ска-зать, а просто так лежать еще противнее. Пришлось пережевывать все Ельцинские байки еще раз. В моем бодрство-вании, однако, были и свои плюсы. Стал замечать, что палатка уж очень сильно ложится на лицо. Поднялся - елки-палки, стойка согнулась. Выскочил наружу - снега по самую палаточную крышу, на ней самой тоже снега немеренно. Пришлось расталкивать народ, вылезать и расчищать крышу, откидывать снег от палатки, выправлять стойку. Те-перь пришлось установить постоянный контроль за снеговой ситуацией. В какой-то момент я вспомнил о заныканной в рюкзаке банке сухого молока. Съели за милую душу - очень оказалась к месту.
Через два дня или через день, уже точно не помню, снег кончился, и установилась прекрасная погода. Вокруг все бе-ло, ни одного черного пятнышка. Одно, впрочем, было. Мы увидели, как с противоположного склона спускался какой-то массивный зверь - то ли росомаха, то ли медведь. И главное - снег скрыл наши два заветных ледника, и теперь наша вершина ничем не выделяется из других. А взять азимут заранее мы не догадались. Да и куда теперь идти на голодный желудок? Вот и пришлось нам уходить через ближайший перевал на приток Чаркы. Перевал, совершенно логично и под настроение, назвали Зима.
Но и на этом наши мытарства не кончились. Как только выбрались из Боронга, снег начал таять, вода скаплива-лась снизу, а сверху снег. Ступаешь, проваливаешься - а там ледяная вода. Тут мы света белого невзвидели. Когда подо-шли к реке, стал вопрос, куда идти. Ситуацию подпортили следы, ведущие вверх по реке. Пошли было по ним, но поняли, что не туда. Потом уже выяснилось, что это Аликин из основной группы, совершенно не кстати и не ко времени, выхо-дил поохотиться. Но радостный миг встречи все же вновь наступил».
Да, после нескольких дней снежных метелей, вчера еще безобидные осыпные склоны невысоких пупырей, как пре-зрительно называла молодежь вершины Боронга, превратились в одночасье в белоснежные пики, склоны которых были изборождены следами лавин. Дрова и продукты у «штурмовиков» кончились, вот и пришлось отступить, оставив выс-шую точку Боронга так и непокоренной. Наконец, зимний переход по горам закончен и вдоль разбушевавшейся Сюрюге ребята вышли к Чаркы, где на высоком мысу стоял наш лагерь, реял флаг, и строились катамараны для покорения беше-ной реки, по которой неслись бревна и свежеповаленные стволы деревьев.
6
Мне не раз приходилось летом попадать в горах под снег. Но всегда это был эпизод. Два, ну от силы три, дня непо-годы неизменно сменялись солнцем, снег сходил, и лето продолжалось.
Но в этот раз снег валил целую неделю, и сколько мы ни спускались вниз по реке, все пространство вокруг было за-валено снегом. Несколько раз нам приходилось прекращать сплав из-за метелей, в которых невозможно было что-либо разглядеть уже в десяти метрах. День в ледяной воде, в борьбе со снегом и встречным ветром, ночь на очищенной от сне-га площадке под снегом, падающим с бездонных небес. Спасали от холода лишь пуховки, двойные палатки да групповые спальники. Не забуду эту картину: светлая, как день, ночь, просвечиваемая этим светом палатка, мы все закутанные, как блокадники, во все теплые вещи, что были с собой, а у костра под снегом энтузиасты, вспарывающие банки с некой суб-станцией, распадающейся на мелкие волокна, по мнению специалистов, «щука в масле». Обледенелые катамараны стоят на баллонах, будто на торпедах. На самом деле воздуха в них почти нет, он сжался от холода или вытек через трещины, а лед не дает баллонам опасть.
Когда пересекали Полярный круг, петляя по широкой долине Чаркы, оглянулись назад. Белая стена заснеженных гор, величавых будто Гималаи, отражая холодное солнце, безмолвно провожала нас. Продолжать маршрут еще на сотни километров на север было просто невозможно, и мы решили не спорить больше с Судьбой, тем более что почти все заду-манные восхождения нам в этот раз удались.
Прямо на линии Полярного круга мы провели торжественное построение с награждением участников «памятными» медалями, сделанными нашими умельцами из дерева уже на маршруте, и припасенными для особого случая плитками шоколада. И вот здесь, во время этого торжества, кто-то из ребят увидел гордо развевающийся красный флаг на правом берегу Чаркы. В этом месте река разбивалась на протоки и спокойно петляла по широкой долине. Мы послали разведку, вернувшуюся с радостным известием, что на берегу находится база геологов. Там можно пополнить продукты, попарить-ся в баньке и даже, если повезет, улететь на попутном вертолете, которого все геологи, как всегда в таких случаях, ждут с нетерпением с минуты на минуту. День был солнечный и ясный, погода летная, и мы с ожившим и даже успевшим нас опьянить чувством надежды ринулись к базе геологов.
Геологи недавно пережили то самое наводнение, благодаря которому мы так стремительно быстро сплавились вниз по реке. Склад с продуктами был залит полностью, сейчас вода спала, и в разоренном водой складе нам разрешили вы-брать все, что нас привлекло бы. Впрочем, наши желудки могли справиться со всем, и вскоре, мы празднично ужинали, затянув пиршество почти до утра, совместив его с баней.
На следующий день погода испортилась, мы просидели в ожидании вертолета до обеда, а после него, с тоской глядя на воду, продолжили сплав. Вертолет пролетел над нами на следующий день, но мы уже и без него приближались к фи-нишу нашего маршрута, любуясь красивейшими местами - каньоном Чаркы. К вечеру последнего дня мы услышали шум моторки. Неожиданно он смолк и, судя по всему, неподалеку от нас. Раздался выстрел, а потом шум удаляющегося мото-ра. В два часа ночи, все еще по-полярному светлой, мы подошли к водомерному посту «Чаркы». О нем многозначительно намекал натянутый через реку трос с люлькой, в которой гидролог обычно замеряет скорость течения и глубину реки.
От берега к домику шла тропинка. Здесь нас встретила семейная пара гидрологов. Они и рассказали, что за пару ча-сов до нас местный эвен шел на моторе по Чаркы вверх и на галечниковом острове увидел оленя, которого пристрелил. С частью мяса он вернулся вниз, а остальное оставил в завернутой шкуре прямо на острове. Видимо, часть нашего везения уже была окончательно использована, так как и вертолет прошел мимо нас, и до оленя мы не успели дойти всего минут пятнадцать, а он нам очень бы пригодился.
В двух километрах ниже поста, Чаркы впадает в Адычу, а вверх по Адыче от устья Чаркы, примерно в двадцати ки-лометрах, находится прииск Полярный, его еще называют поселок Лазо. От избушки гидрологов к Лазо через тундровое плато с мерзлотными болотами, над которым властвует гнус, идет слабая тропка. Обычно ею мало кто пользуется, так как все предпочитают передвигаться по реке на моторных лодках. Нашу большую компанию в пятнадцать человек не возьмет никакая лодка. Решаем разделиться: большинство ребят налегке пойдут в Лазо пешком, правда, поселок находился на противоположном левом берегу Адычи, но проблему переправы предстояло решать, только подойдя к поселку, а мы с Сергеем Савиным, остались со всем грузом у гидрологов, чтобы дождаться лодки, которую за нами должны были послать ребята.
Вроде бы по тропе предстояло им пройти всего километров семнадцать, и все мы наивно предполагали, что на это уйдет всего несколько часов. Вскоре к нам пришла лодка, которую, как оказалось, ребята случайно встретили, когда шли вдоль берега Адычи. Кстати, Адыча в этих местах течет в каньоне, и спуститься к воде с ее скальных берегов очень труд-но. Лодке пришлось делать два рейса, чтобы отвезти наш многочисленный походный скарб. Помню, что в узкой лодке, мчавшейся против течения вверх по стремительной Адыче, я чувствовал себя не очень уверено: хотелось поменяться с ребятами, идущими по берегу.
Пешая группа пришла к поселку уже за полночь - эти семнадцать километров, даже налегке, потребовали почти це-лого дня. Путь был, наверное, самым трудным за весь маршрут, особенно с учетом того «шапкозакидательского» на-строения, которое царило в группе накануне выхода. Кто-то даже успел переодеться в «цивильное», считая, что вот-вот выйдет в поселок к людям. Истошные крики с правого скального берега Адычи известили нас с Серегой о том, что наша группа, наконец, пришла. К этому времени я уже начал волноваться, не зная, что и подумать. Вскоре на лодке, паромом мотавшейся по тросу с берега на берег, все переправились в спящий поселок.
Тут же нашлись недремлющие гостеприимные «земляки», которые доселе ни разу не встречали в этих краях тури-стов, и праздник встречи и окончания нашего путешествия продолжался до утра. Нас гостеприимно разместили в не-скольких комнатах общежития, утром мы посетили местный ресторан, а вскоре с импровизированного аэродрома, пред-ставляющего лишь взлетно-посадочную полосу на скалистом плато, двумя группами улетели в Якутск, а оттуда на «Большую землю», окончательно закрывая эту героическую эпопею покорения Черных гор.
7
Как ни старалась непогода помешать нам, а испортить это великолепное путешествие ей не удалось. Навсегда оста-нутся в памяти пройденные перевалы и покоренные вершины, пестрая тундра и снега Боронга, наледи и шиверы, изуми-тельной красоты каньоны Чаркы. Пройдено более семисот километров сурового Нагорья, и очень жаль, что развеяны ле-генды и мифы неприступной вершины 2695 и неведомого до нас Боронга!
Этот маршрут был, несомненно, одним из лучших в том трудном 1990 году. В феврале 1991 года, последнего года огромной страны под названием СССР, все основные туристы-корифеи, покорявшие Северо-Восток, собрались в Ново-сибирске. Было решено создать ассоциацию «Северо-Восток». Я впервые встретился с людьми, с которыми переписы-вался многие годы, обмениваясь информацией и планами, чьи записки я снимал на перевалах и вершинах, перед смело-стью и мужеством которых я с уважением преклонялся. Это были знаменитый Рудольф Седов, Юрий Оксюк и его друг Виктор Можейко, молодой, но уже известный первопроходец Николай Рундквист, легендарный Игорь Востоков и другие. И когда все они оценили наш маршрут по нагорью Черского, как лучший маршрут сезона, для меня это была наивысшая награда. В последний момент я так и не отправил готовый уже отчет на чемпионат СССР. Но мы получили золотые меда-ли Чемпионов Вооруженных Сил Советского Союза, в самый последний год его существования. Вот такая история об этом «золотом» маршруте.

И еще, пожалуй, об одном трагическом событии, которое произошло, как только я вернулся в наш двор на Морском проспекте в Академгородке. Тяжелую новость принесла Галина - жена Ильи Гинзбурга. Илья с дочерью и друзьями от-правился, как всегда летом, на сплав. Для этого была выбрана саянская речка, сейчас уже точно не помню, то ли Урик, то ли Онот, в которую надо было заходить из поселка Монды, что в тринадцати километрах от монгольской границы в вер-ховьях реки Иркут. В суматохе сборов при посадке в автобус на станции Слюдянка Гинзбург оставил свой рюкзак и хва-тился его, только приехав в Монды.
Пришлось ему возвращаться в Слюдянку, а это почти шесть часов пути. Чтобы не терять время Илья отправил группу вперед. По плану участники, обойдя верхний очень сложный и опасный каньон, должны были начать собирать суда, те самые пресловутые плоты катамаранного типа. Старшим группы остался Адольф Веревкин, который много лет ходил в походы с Ильей, несмотря на уже приличный для активного туризма возраст. У Адольфа болели колени - артрит, это я особенно понимаю сейчас, так как больное колено не дает мне ходить больше нескольких километров по улицам, а каково было Адольфу идти с рюкзаком? Короче говоря, воспользовавшись тем, что он остался за старшего, Адольф рас-порядился собирать суда выше указанного каньона и поставил вернувшегося Гинзбурга перед свершившимся фактом.
Мало того, что каньон был сложным, но паводковый уровень воды после ливневых дождей еще больше увеличил опасность этого препятствия. Я точно знаю, что заставил бы разобрать суда и обнести каньон, как это планировалось раньше, Гинзбург же решился на сплав. Мне трудно говорить о подробностях, так как прошло с тех пор много времени, и подробности я слышал от разных людей и по-разному. Факт тот, что из-за каких-то случайностей сплав начался спонтан-но, то ли стали ловить оторвавшийся плот, то ли была еще какая-то причина, но группа разделилась и в прорыв-каньон плот с Гинзбургом, Веревкиным и еще одним участником ушел практически неуправляемым.
В какой-то момент плот зацепился за бревно у берега и третий участник, более молодой и ловкий, сумел выбраться по нему на берег, а Илья и Адольф остались на неуправляемом плоту, который увлекло в каньон.
На третий день к обезумевшей от происшедшего группе, в которой была и восемнадцатилетняя дочь Гинзбурга Оль-га, вышел босой Илья, а Адольфа нашли мертвым на одном из перекатов ниже злополучного каньона лишь на девятый день. Все эти дни велись спасательные работы, а жены и родственники участников похода не смыкали глаз, собравшись у телефона в квартире Ильи Гинзбурга. Его жена Галина - очень сильная и мужественная женщина, на протяжении многих лет разделявшая с Ильей трудности его сложных, часто авантюрных походов, теперь мужественно поддерживала всех, обращая каждую, часто очень противоречивую информацию, в надежду. Но для жены Адольфа надежда умерла оконча-тельно, когда в Новосибирск доставили цинковый гроб с телом мужа.
На следующий год Галина Фролова-Гинзбург трижды участвовала в походах вместе со мной, начиная от традици-онного отдыха под цветущими сакурами в отрогах Тянь-Шаня под Чимганом и кончая «последней жемчужиной» моей спортивной карьеры - маршрутом пятой категории сложности по полуострову Говена на Корякском нагорье. И в этих маршрутах она была самым неунывающим, оптимистичным и никогда не устающим участником, хотя была к тому вре-мени уже бабушкой. Такие люди, как Галина - редкие по своей позитивной энергии, легко, щедро и без разбору делящие-ся своим настроением и энергией со всеми окружающими людьми, являются душой любой компании и помогают пре-одолеть все трудности. С ними всегда легко и хочется общаться еще и еще.

Иришкина Камчатка

На Камчатке холмы зелены до зимы,
На Камчатке в лесах еще есть чудеса,
Еще ждут берега у песчаной косы,
Еще сочны луга от вечерней росы.
Не прожить мне и дня без застывших озер,
Не утешит меня ничего кроме гор,
Кроме гор да зари над вулканом седым,
Как на солнце горит облаков белый дым.
Там в слепящих лучах скроем нашу печаль,
Там у сердца горы переждем до поры.
Александр Суханов

Пришло лето 1991 года, и мы с Иришей отправились на Камчатку! Вообще, мало кому повезет за целую жизнь вы-браться в такие далекие края, а в пятнадцать лет тем более. Осенью 1990 года я все-таки развелся, мы разменяли нашу прекрасную квартиру на Морском проспекте на две в этом же районе, и я теперь мог видеть, как Иришка идет из школы домой мимо моего дома.
На работе в Институте все «зависло» - диссертация легла «мертвым» грузом, так как я не хотел идти ни на какие компромиссы со своей прежней «шефиней», не дававшей мне жизни и свободы в аспирантуре, убеждавшей меня, что я полное ничтожество, а после представления и триумфального одобрения диссертации на семинаре вдруг открывшей во мне чуть ли не гения.
В стране чувствовалась какая-то нарастающая нервозность, новые ветры задували сквозняком, пробиравшим до костей, и я метался в поисках новых поворотов жизни, новых решений, диапазон которых включал отъезд из страны, как одну крайность, и протест в виде лежачей забастовки на диване, как другую.
Весной я пробовал сотрудничать с вновь созданным «Союзом проводников СССР», в котором предприимчивый Шура Юдушкин, известный в туристских кругах под легкой кличкой «Мотыль», собрал новосибирских туристов-ассов, и стал предлагать самые разнообразные маршруты для иностранцев. «Железный занавес», благодаря либеральной политике Горбачева, неожиданно упал, и толпы желающих посетить «терра инкогнито» устремились в СССР. Курс доллара тогда был супервыгодным, а цены на все, включая аренду самолетов, просто смешными. К тому же доллар, которого до этого мы не видели и в глаза, имел магическую силу - перед ним открывались любые ворота: иностранцев возили на военно-транспортных самолетах, сажали чартерные рейсы на закрытые для простых людей военные аэродромы, предоставляли обкомовские дачи с повышенным комфортом и повсюду зажигали «зеленый свет».
Правда, иногда в дело вмешивался неутомимый и несколько отстающий от темпов перестройки КГБ, успевая под угрозой поражения ракетой повернуть самолет с иностранцами, летящими на вечно закрытую Камчатку на рыбалку, но и эти проблемы решались за деньги и бумаги с подписями тех, кого удавалось купить. За три месяца работы в «Союзе про-водников» мне пришлось побывать в Москве, Ленинграде и Львове, где я решал вопросы приема и транспортировки ав-стрийских любителей мотоциклетной езды по полевым дорогам и горам, шведских любителей ловли лосося и немецких туристов-экстремалов, но все эти проекты лопались, как мыльные пузыри, так же легко, как и создавались. Я никогда не любил пустой работы - она мне ненавистна, поэтому, несмотря на то, что Юдушкин платил мне втрое большую зарплату, чем в Академическом институте, я прекратил эти отношения и задумался о собственном предприятии, хотя бы на лето.
И тогда я придумал путевку на Камчатку, на Южную Камчатку с маршрутом в районе знаменитых вулканов Мут-новский и Вилюйский. На маршруте обещались все прелести этого легендарного края - горячие источники, гейзеры, фу-маролы, вулканы, а главное, тепло и трава в два роста. Двадцатидневная путевка стоила 780 рублей, что по тем временам было, несомненно, очень дорого, но еще живы были профсоюзы, и их профкомы оплатили путевки полностью или час-тично моим восемнадцати товарищам из сургутского клуба туристов «Югория». Это был костяк группы, с ними можно было идти куда угодно.
Еще восемь путевок были реализованы в Новосибирске. В основном, они были приобретены романтическими жен-щинами без всякого туристского опыта, среди них была даже «новая миллионерша» из Москвы, которую сагитировала невиданными красотами Камчатки предпринимательница из Академгородка Елена Постникова. Лена ходила в несколько водных походов, считала себя достаточно опытным туристом, возглавляла ремонтно-строительный кооператив, имела дела с большими деньгами, и как женщина очень эмоциональная и романтическая, а к тому же крайне энергичная, не могла пропустить такое мероприятие. Вот и подругу, если так можно было назвать человека, с которым удалось провер-нуть несколько выгодных сделок, она с таким жаром увлекла красотами Камчатки, зная о них лишь понаслышке, что та решилась на отчаянный поступок, совершенно не свойственный миллионерам.
А мой план был не так уж прост: после трех недель путешествия на юге Камчатки по «путевке», я собирался со сво-ей постоянной группой и примкнувшими «новичками» пройти маршрут пятой категории сложности на севере Камчатки - на полуострове Говена, «открытом» в туристском плане всего лишь два года назад группой Николая Рундквиста, ставше-го за этот маршрут чемпионом России. Деньги на этот поход для себя и ребят я рассчитывал заработать походом по Юж-ной Камчатке. «Путевочное путешествие» по Южной Камчатке начиналось в середине июля. В это необыкновенное пу-тешествие я взял с собой свою старшую дочь Иринку, которая уже много лет мечтала о настоящем туристском походе.

Итак, нас была большая группа - 28 человек. Так получилось, что эти две недели, проведенные вместе в горах Юж-ной Камчатки, оказались не только самыми суровыми по условиям во всей Иришкиной жизни, но и самым длительным периодом нашего общения до конца ее короткой жизни. В следующие десять лет мы еще два раза выбирались вместе в горы Тянь-Шаня и на Байкал, а потом только встречались в Новосибирске, перезванивались по телефону, писали друг другу письма и в последний раз в жизни виделись в Праге на Рождество 2000 года. 4 октября 2001 года Ирина полетит в Новосибирск из Тель-Авива, чтобы выйти замуж, но ее самолет будет сбит над Черным морем ракетой С-200 украинских ПВО, которые проводили в это время учебные стрельбы боевыми ракетами.
А тогда, в июне 1991 года, нас провожала большая толпа во дворе туристского клуба в Академгородке. Ириша была самой младшей участницей нашей эпопеи. Эпопея началась необычайно мощным ливнем прямо в Новосибирске, во вре-мя которого на дорогах образовались целые реки, ветер валил деревья, и когда мы с трудом доехали до аэропорта, то еще почти час не могли выйти из автобуса, пока вода не потекла уже через стекла и люки. Понятно, что полетов не было, и весь аэропорт был забит людьми.
Мы расположились в одном из закутков прямо на полу, где и провели первую ночь путешествия. Нечаянно попав-шая в нашу компанию «миллионерша», о настоящих миллионах которой мы тогда и не подозревали, провела эту ночь стоя, прислонившись к стене, ведь для того, чтобы запросто лечь на пол, пусть даже на коврик-каремат, необходимо оп-ределенное настроение, так сказать, психологический настрой. Через сутки мы вылетели в Петропавловск-Камчатский, но непогода от нас не отставала. Уже во время посадки, снизившись до 500-700 метров, наш самолет толкнуло мощным порывом ветра и летчики, буквально чудом удержав машину и резко набрав высоту, увели нас на запасной аэродром в… Магадан.
Приземлились в знакомых мне черных сопках со снежными пятнами, и вскоре в Магадане собрались все остальные самолеты, летящие в этот день на Камчатку. Пришла ночь, и вновь нам пришлось располагаться на полу - в аэропорту Магадана была такая теснота, что и лишнему яблоку не нашлось бы места. И эту ночь миллионерша стоически продер-жалась на ногах, так как места были только на скамейках на улице, но комарье не позволило насладиться скамеечкой ни минуты. На третий день, трясясь от страха, вся наша большая компания прилетела, наконец, в аэропорт Елизово, на Кам-чатке.
Шел моросящий холодный дождь, который закрывал все вокруг пеленой, на улице было не выше десяти градусов, ставить палатки на мокрой от многодневных дождей земле не хотелось, и мы уже привычно расположились на полу аэ-ропорта. Проснувшись под утро, чтобы убедиться все ли в группе в порядке, я с удовлетворением констатировал, что за-гадочная миллионерша спокойно спит под лавкой, подложив под щеку ладони и прикрывшись спальным мешком. Пер-вичная адаптация была проведена успешно, за нее можно было больше не беспокоиться. Но надо было что-то предпри-нимать, и на утро я нашел в поселке при аэропорте отряд геофизиков, которые и предложили нам помощь. На двух ма-шинах нас привезли на базу отдыха геофизиков в Паратунку. Это была небольшая дача с бассейном, заполненным горя-чей термальной водой. Температура воды была близкой к кипятку, но люди, натерпевшиеся за три дня холода, сырости, грязи и страхов, с удовольствием окунались в кипяток, получая новый заряд жизненных сил. Все неприятности были ра-зом забыты, а тут и дождь прекратился, вокруг стали проглядываться сначала зеленые горы, а потом и сахарные белые конуса огромных вулканов, упирающихся прямо в небеса.
В этом году лето на Камчатку пришло на месяц позже обычного, чего я, конечно, не мог предугадать. Под Мутнов-ским вулканом, откуда мы должны были начать маршрут, была просто зима. На куполе, а это высокогорное плато диа-метром километров в двадцать, снег лежал шестиметровым слоем, и машины на строительство Мутновской термальной электростанции продвигались в глубоких снежных тоннелях, по дну которых текли селевые потоки. Машины геофизиков довезли нас до вершины ледового купола под вулканом Мутновский. Дальше они пройти не могли, и нам пришлось идти пешком.
Представьте, сколько у нас было груза на такую огромную компанию почти в тридцать человек, а половина участ-ников - женщины, из которых половина никогда не ходили дальше пригорода. Груз на время транспортировки был упа-кован в коробки и ящики, тюки и мешки. Мы рассчитывали, что машины доставят нас к базовому лагерю, из которого уже можно будет совершать радиальные выходы налегке. Теперь же надо было как-то все это переносить на себе. Едва выбрались из сырого и холодного снежного тоннеля на ослепительную снежную поверхность плато-купола, упиравшего-ся во все стороны в горизонт, вытащили всю груду груза и уже принялись распихивать его по рюкзакам, как вдруг услы-шали сначала звук двигателя, а потом и увидели легкий вездеход ГАЗ-71 на гусеничном ходу. Оказалось, что это прогу-ливают по экзотическим местам немецких туристов. Немцы были ошарашены нашей группой, а больше всего обилием молодых женских лиц, и великодушно предложили подбросить наш груз в верховья реки Вилюй, где по информации геофизиков находилась база геологов.
Ящики и коробки погрузили на «броню», вездеход фыркнул, обдав нас клубами копоти сгоревшей солярки, и, про-бежав резво по снежному плато, скрылся за перегибом, а мы, взгромоздив свои рюкзаки на плечи, тронулись по его сле-дам. Погода была хорошей, и наши туристы с удивлением и явным удовольствием рассматривали окружающие необык-новенные виды, напоминающие больше Антарктику, нежели ожидаемую южную часть Камчатки. Вдруг кто-то с востор-гом и радостью закричал: «Смотрите, медведь!» Наш путь легкой трусцой перебегал припадающий к земле явно ранен-ный медведь. Я, успев подавить эйфорию в самом зародыше, остановил группу, и мы пропустили болезного, с опаской косившегося в нашу сторону. Ничего страшнее раненого медведя в этих краях нет, разве что извержение вулкана. Но все обошлось благополучно. Публика еще долго с восторгом обсуждала эту встречу.
Вскоре мы стали спускаться в долину небольшой речушки длиной всего в пятнадцать километров. Она зарождалась в тающих снегах высокогорного плато, а впадает в Тихий океан. На спуске погода неожиданно испортилась. Видимо по-считав, что для нас на сегодня ее милости хватит, пошел мелкий, по-осеннему моросящий и все пронизывающий дождь. Настроение сразу упало, а когда насквозь промокшие мы спустились к поселку геологов, оно уже было окончательно по-давленным. Геологи в этих местах работали уже много лет, потому и база была капитальная, имелся даже барак, в кото-ром размещалась клуб-столовая. Я разыскал руководство геологов и попросил приюта, в котором мне тут же было кате-горично отказано. В клубе в это время размещался знаменитый бард Юлий Ким с компанией. Он приехал покататься на горных лыжах, что и делал это ежедневно на белоснежных склонах Вилючинского вулкана, обходясь, правда, без подъ-емника.
Нам же геологи подсказали, что на берегу речушки ниже поселка находятся горячие источники, где можно встать лагерем, и вскоре наши палатки выросли на заснеженной поляне возле небольшой ямы, в которой булькал кипяток. Через несколько часов лагерь уже жил долгожданной походной жизнью, а Иришка вместе с остальной шумной женской частью принимала горячую ванну с видом на устремленный в небеса ледяной конус Вилючинского вулкана, а сверху падали медленные и огромные снежинки, снижая температуру кипятка до терпимой.
Вечером любители песни, а таких желающих нашлось человек пятнадцать, решили идти в поселок, чтобы, если по-везет, послушать Кима. Мост через речушку был снесен, поэтому идти надо было по пояс вброд. Иришка тоже стала про-ситься, и я не смог ей отказать. Когда в час ночи они, мокрые и замершие, вернулись ни с чем из поселка - Ким отказался петь, сославшись на нездоровье, я очень пожалел, что отпустил ребенка. Как и следовало ожидать, утром Иришка про-снулась с ангиной и температурой. За прозрачной стенкой капроновой палатки лежал снег, я страшно ругался и потчевал ребенка мумием и горячим чаем с медом. Я был раздосадован, прежде всего, тем, что именно мой ребенок болен и теперь становится обузой для всей группы. Иришка тоже была расстроена, но ее робкие попытки пролить слезу встречали такую мою реакцию, что слезы испарялись на лету.
Через день, когда Ким уехал, мы все-таки перебрались в большой барак на базе геологов, так как погода продолжала сыпать дожем со снегом. У геологов балки отапливались горячей термальной водой, в изобилии хлеставшей из-под земли, а на улице, если так можно было назвать ряд балков-вагончиков, был сооружен открытый бассейн, в котором круглосу-точно парил кипяток. Я парил Иришку в термальной бане, и на третий день она была совершенно здорова. В команде бы-ло много людей, знакомых ей по Сургуту, некоторые помнили ее совсем маленькой, и все это создавало обстановку дружной большой семьи. Иринка всегда любила быть в центре внимания, она не могла отсиживаться в сторонке, ожидая, когда ее позовут или поручат какое-либо дело. Готовили ли еду на костре или мыли потом посуду для всей оравы, пели ли песни у костра или отрабатывали на крутом снежном склоне приемы самозадержания ледорубом - везде Иришка была в центре. Она и придумывала многие игры, какие-то конкурсы и ловко управлялась с взрослыми людьми, чтобы всем бы-ло весело и интересно. Я все время слышал ее голос, даже на привалах после трудных переходов она не молчала, и я знал, что она рядом и с ней все в порядке.
Итак, все наши планы полетели кувырком, надо было что-то придумывать. Сургутяне были хорошо подготовлены, и непогода пугала их меньше остальных, поэтому под руководством опытных ребят - Тамары Наливкиной-Шаталовой и Володи Лапутина сургутская «фракция» отправилась в кольцевой маршрут, щедро наградивший их трудностями и пре-лестями настоящего камчатского похода. В верховьях речки Вилючинки, где мы находились, еще только набухали почки, а снег укрывал даже трехметровый стланик, в устье же реки, впадающей в Вилючинскую бухту, уже было полноценное лето. Вот туда я и решил идти с остальной частью, в которую входили, в основном, впервые оказавшиеся в горах люди и примкнувшие к ним. Главным призом этого похода теперь становился берег легендарного Тихого Океана! Многие ли из вас, уважаемые читатели, могут похвастать тем, что побывали на берегу самого Тихого океана?
До устья было всего пятнадцать километров, но сказать «всего пятнадцать» можно только не зная, что такое камчат-ский стланик и Камчатка вообще. Мы были у подножья или даже на склоне Вилючинского вулкана. По его снежным склонам совсем недавно ловко катался на горных лыжах Юлий Ким с компанией, а в пятнадцати километрах от нашего лагеря высота с полутора тысяч метров спадала до уровня океана, и в долине небольшой речки одновременно уживались три времени года - зима, весна и лето.
Первые километры по плотному снежному насту дались легко, но с падением высоты и потеплением, снег стал рых-лым, и мы начали проваливаться - сначала по колено, а потом местами и по пояс. Идти по долине становилось еще труд-нее - из-под снега с ловкостью чертиков стали выскакивать пружинистые и наклонные стволы кедрового, а потом и оль-хового стланика. Вскоре, в зарослях стланика идти стало просто невозможно. Мы пробовали спуститься к самой реке и идти прямо по воде, но в ледяной воде можно было пройти не более десяти метров, а дальше сводило ноги. Пришлось подниматься вверх и вновь выйти на снежные склоны вулкана, чтобы идти по мощным лавинным выносам, которые, ско-рее всего, не растают и до следующей зимы, идти вниз, вниз, к зеленой пойме, к темно-синему Океану.
Такой путь был не простым и для опытных туристов, а для наших «чайников» и моей пятнадцатилетней дочери тем более. Московская миллионерша, вкусившая все прелести пешеходного туризма впервые, в какой-то момент не выдержа-ла и, остановив меня, потребовала вызвать вертолет, чтобы вывезти ее немедленно из этих гиблых, как она выразилась, мест.
- Я заплачу любые деньги, только вызови вертолет! - требовала она. Я спокойно ответил, что мой даже столь раз-бойничий свист вертолетчики вряд ли услышат, а других средств связи у меня не было, поэтому остается только идти вперед, несмотря на все трудности. Тогда капризная дама заявила, что она ложится на снег и дальше не пойдет. Я и это парировал спокойно, ответив, что она может делать все, что ее душе угодно, только пусть не рассчитывает на меня, как на зрителя.
- Тебя нет в наших списках, поэтому можешь лежать здесь хоть до второго пришествия! - спокойно ответил я и продол-жил нелегкий путь. Не успел я отойти десяти шагов, как краем глаза увидел, что миллионерша поднялась с рюкзака и поторо-пилась вслед за мной. Чтобы укрепить свои позиции, я как бы в шутку сказал своему товарищу, что тех, кто не сможет идти, придется пристрелить, чтобы не мучались. В такой ситуации чувство юмора оставалось у немногих, кто-то поверил угрозе, не подумав, что никакого оружия у нас с собой не было.
Я был горд, что на всем протяжении этого тяжелого пути Иришка не только не пожаловалась ни разу, но и шла все время где-то впереди, так, что я на всем этом переходе, длившемся больше восьми часов, ее и не видел. Зато на следующий день, как бы в награду за преодоленные трудности, непогода отступила. Солнце, безоблачное небо, мощное дыхание океана, густой йо-дистый воздух, горы бурых водорослей, убегающие из-под ног крабы, чайки и их пронзительные крики - все это осталось у каждого незабываемым впечатлением, может быть, самым ярким в целой жизни. Я думаю, что и Ирина запомнила все это на всю свою, такую короткую жизнь. Наверное, я, как обычно, не похвалил ее за стойкость, за мужество и терпение. Вообще, я очень мало хвалил своих детей, за что они часто обижались на меня. Трудно объяснить, почему я, так страдающий всю жизнь от недостатка просто теплых слов в свой адрес, был так неимоверно скуп на похвалу и такие же теплые слова, которые просто застревали у меня в горле.
Потом еще было возвращение назад по лавинным языкам и снежным склонам к базе геологов, а оттуда вновь нужно было подниматься на Мутновское плато. Как только вышли от геологов, нас накрыла стена холодного дождя, выше он превратился в снежную пургу. Идти пришлось почти по колено в смеси ледяной крупы и грязи. Промокшие до нитки после нескольких часов такого пути, мы вышли к перевалочной базе на снежном плато. Там были какие-то вагончики, строения и дизельная станция. В ожидании машин геофизиков, которые в условленное время должны были приехать за нами, мы грелись и обсыхали, раздев-шись почти догола, у огромных источающих тепло генераторов.
Наконец, машины пришли, и мы стали спускаться в весну, а затем и в лето, в Паратунку и, наконец, в Петропавловск-Камчатский, где на улицах, на каждом углу, продавали свежепойманных лососей, еще трепещущих и разваливающих серебри-стые кучи. Вокруг было много людей и цивилизация, от которой мы успели отвыкнуть, раньше показавшаяся нам невзрачной провинциальщиной. Миллионерша, тут же попрощавшись с нами, поселилась в единственном, наверное, люксе городской гос-тиницы. Позже я встречался с ней в Москве. Она работала в фешенебельном офисе советско-шведского консорциума в центре города, ездила на «Мерседесе», в общем, как сейчас говорят, была хорошо «упакована», но с восторгом вспоминала поход по Камчатке, говоря, что он придал ей новые силы и необыкновенный аппетит к жизни.
Я попрощался с Иришей и остальными участниками этого путешествия. Иришка, загоревшая на снегу, повзрослевшая, счастливая от увиденного и пережитого, с копчеными лососями в подарок в руках, гордая за своего отца-путешественника, провожала меня на рейс в Корф - на север Камчатки. Там, в тысяче километров от Петропавловска лежит полуостров Говена, и я со своими старыми товарищами, собравшимися к тому времени в Петропавловске, собирался пройти еще один маршрут, на этот раз высшей категории сложности.

Последняя жемчужина

Тогда я еще не знал, что это будет последний маршрут моей спортивной туристской карьеры. Оставалось всего не-сколько недель до августовского путча и несколько месяцев до полного развала нашей огромной, как нам казалось, не-объятной Родины, на самом краю которой, как на Краю Света, на маленьком полуострове Говена в этот раз пролегал наш маршрут.
Не могу толком объяснить, но этот прекрасный поход по полуострову Говена на юге Корякского нагорья я помню очень плохо. Не осталось в памяти ни названий, которые я всегда легко запоминал и даже теперь помню гортанные, трудно выговариваемые названия рек Орулгана, а вот с Говеной - все, как во сне. Может быть, дело в том, что сразу после этого похода под влиянием разговоров у костра с предприимчивой миллионершей, я решил начать собственное дело, не-смотря на ее жесткую характеристику, что я «ни украсть, ни посторожить не могу». Я тогда попал в такой водоворот но-вой для себя жизни, что уже было не до отчета по походу, а значит, и не уложил все в память.
И вот сейчас я вспоминаю это путешествие, как сказочный сон. Это яркие ощущения в обрамлении совершенно не-обычных пейзажей, будто вкусил и проглотил нечто экзотическое, очень редкое, но необычайно вкусное лакомство, вкус которого я сейчас и попытаюсь вспомнить Что ж, моя книга - не путеводитель, поэтому опишу, что вспомню.
От первой команды, с которой мы «хлебали» снега Южной Камчатки, остались Галина Фролова-Гинзбург, Лена По-стникова, Володя Лапутин, Саша Лавров, который отправил свою жену после первой части в Новосибирск. Мы встретили прилетевших к нам двух Сергеев - Погожих и Савина. Теперь вся команда была в сборе, можно было начинать.
Мы с Савиным съездили в Петропавловск-Камчатский и встретились там с Толей Бабенко, который участвовал в «открытии» Говены в составе группы Николая Рундквиста. На маленькой кухоньке в зачуханной, исхлестанной всеми ветрами «пятиэтажки», Толя рассказал нам о своих впечатлениях по Говене, что-то подсказал по нитке маршрута и при-глашал в гости на Камчатку. Из окон его кухни была видна снежная громада Авачинского вулкана, на который Толя под-нимался множество раз, бегая на вулкан для тренировки. Никто тогда не мог и подумать, что через несколько лет Анато-лий Бабенко погибнет на склонах Авачинского вулкана, там же его и похоронят.
Мы перебрали свое снаряжение, уложили рюкзаки, переночевали на полу у каких-то родственников кого-то из на-шей группы и утром 3 июля вылетели на ЯК-40 в Корф (Тиличики). Лететь предстояло почти тысячу километров, пересе-кая весь полуостров с юга на север. Под нами лежала легендарная и удивительная Камчатка, заостренные заснеженные купола ее вулканов вздымались в небо, из жерл курились дымки - Камчатка дышала, жила, кипя в недрах раскаленной лавой, грозя в любой момент тряхнуть землетрясением или взорваться извержением. Самолет почтительно огибал знаме-нитые вулканы - Кроноцкую сопку, Ключевскую сопку и полуразрушенный Толбачик, укороченный на полкилометра одним махом в 1975 году. Вскоре под нами потянулась прибрежная линия, мы летели над серым Беринговым морем, вот прошли над большим Карагинским островом и стали снижаться над заливом Корфа, прицеливаясь на посадочную полосу, притулившуюся на узкой песчаной косе, выдающейся далеко в залив. На коренном берегу видны домики районного цен-тра Тиличики, а на другой стороне залива - берег полуострова Говена - цель нашего путешествия.
Как я уже писал, на сборище корифеев в Новосибирске в феврале этого года, Коля Рундквист с таким энтузиазмом рассказал о Говене, что заразил и меня. Два года назад они двумя группами прошли и нанесли на карту первые турист-ские перевалы, мы шли по их стопам, нам было легче, но мы хотели внести свой вклад в освоение этого нового района.
С транспортом для переправы через залив вопрос решился быстро - здесь за «стеклянные деньги» (бутылка водки) решались все проблемы, а местный курс позволял за бутылку водки, а лучше спирта, получить три литра красной икры. Небольшой мотобот, забрызгиваемый серой волной, доставил нас на противоположный берег залива к заброшенному поселку Олюторка. Мы остановились на ночлег, уже привычно не обращая внимание на то, что темнота так и не насту-пила. Неподалеку от нас рыбаки вытаскивали полные сети лососей. Угостили и нас, принесли даже большую миску крас-ной икры - свежезасоленной, как ее здесь называют, «пятиминутка». С утра следующего дня начался наш маршрут, при-чем нам повезло подъехать часть пути по широкой и плоской долине на тракторном прицепе, влекомом видавшим виды «Беларусем».
Горы сдвинуты к восточному побережью полуострова, там они стоят сплошной зубчатой цепью, омываемые Океа-ном, который узкими фиордами старается вгрызться в сушу. А пока нам предстояли, хоть и небольшие, но подходы по широкой долине Еуваяма (все названия я теперь беру с карты, которую составил и опубликовал в своей книге Николай Рундквист), густо заросшей стлаником. Как бы в компенсацию ненаступившего лета на Южной Камчатке, погода на Го-вене была к нам более милостива, хотя прежде, чем допустить нас в свои чертоги на Говене, она устроила суровый всту-пительный экзамен.
На берегу озера Ывтылгытхын, ночью на нас навалился сильнейший ураган с дождем и снегом. Одна из палаток, из тех самых прославленных «таймырок», сшитых Галиной Тарасовой для корякского похода 1985 года на руках, не выдер-жала напора - стойка согнулась, а тент порвал ветер. Всё промокло до нитки, не уберегли даже спальники. Когда все без-надежно промокло и пришло понимание, что чуда не будет, мы с Савиным сгребли палатку в охапку и, не дожидаясь утра, перебрались на склон под защиту корявых камчатских каменных берез. Вскоре к нам присоединились и обитатели второй палатки. Таскать вещи пришлось в несколько ходок. Предприимчивый Сергей Погожих решил оставить часть своих ве-щей на месте бывшего лагеря, защитив их от дождя герметичным мешком, приготовленный для сплава, но защита оказа-лась ненадежной, часть вещей, в том числе и кинопленка, промокли, и если что-то можно было без последствий высу-шить, то пленка погибла безвозвратно, сократив тем самым фильм по Говене до восьми с половиной минут.
Загнанные бурей, мы обосновались в непролазных зарослях камчатской березы - кривых, приземистых стволов с кучерявыми раскидистыми кронами. Пришлось развести большой костер и на руках сушить вещи, которые вместе с нами так пропахли смолистым горьким березовым дымом, что мы его чувствовали до самого конца похода. Савин ненадолго отлучился с ружьем и принес несколько рябчиков. Дичь скрасила наше плачевное состояние, и вскоре, мы, залатав палат-ки, как смогли в походных условиях, обсушились, а заодно провели разведку нового перевала, ведущего в долину Тинти-кунваяма.
Свердловчане, как я уже упоминал, прошли в этих местах три перевала, но мы выбрали верховья Усвуваяма, а точ-нее его левого истока, чтобы пройти прямым перевалом в верховья реки Тинтикунваям. Это был несложный скально-осыпной перевал, причем, спуск в сторону лагуны Тинтикунваяма был значительнее круче и сложнее, так уж устроены почти все перевалы этого узла - с запада они проходятся проще. Перевал, по-видимому, пользовался популярностью у местных обитателей: на подъеме мы наткнулись на следы медведя и разрытую им нору сурка, которого медведь пытался добыть на обед. Удалось ли ему это сделать, нам неизвестно, но нору он разрыл до размеров небольшого окопа.
К океану мы спускаться не стали, хотя знали от свердловчан о заманчивых горячих источниках в лагуне, но остано-вились на ночлег у первой же поляны, окруженной стланиковыми зарослями. Нам предстояло за следующий день пройти связку из двух перевалов, чтобы попасть в истоки реки Гиткоюльваям, берущей начало с самого крупного ледника Гове-ны и впадающей в самую большую бухту полуострова - Лаврова.
Рано утром мы начали подниматься на водораздельный хребет, за которым лежало горное озеро Панетигытхын. Сначала по травянистым «бараньим лбам», затем по курумникам и осыпям и, наконец, по снежному склону - широкому кулуару, под обжигающим солнцем, жар которого усиливался отражением от снега, поднялись на седловину-плато. С перевала открылся сказочный вид, но времени кайфовать нет, а потому, глиссируя по снегу на ногах, страхуясь связан-ными вместе лыжными палками и ледорубами, спускаемся к покрытому вечным льдом горному озеру. По правому берегу его среди огромных валунов, выходя иногда прямо на лед и обходя по воде в оттаявшей кромке прижимы, проходим к нижнему краю озера. С высоты птичьего полета внизу видна долина, но нам не туда, предстоит еще один перевал - Эхо, и разматывая серпантин по осыпному склону мы поднимаемся на него. В туре записка свердловчан.
Зной утомил, будто мы в пустыне, а не на севере страны. И вот тут, Сергей Погожих, как факир, вытаскивает из рюкзака, как из рукава, невиданные нами ранее сухие газированные напитки с фруктовыми вкусами. Я всю свою поход-ную жизнь мечтал об автомате с газированной водой на перевале, но его никогда там не оказывалось. В какое-то время, кажется, в 1979 году в сунтарском походе у нас были пакетики напитка «Холодок», но они слабо напоминали газирован-ный напиток. Эти же погожевские порошки привезены им из солнечной Болгарии, куда он ездил со студентами в горы перед самым походом по Говене. Я и сейчас вижу на старой поцарапанной кинопленке, с каким удовольствием я развожу этот напиток, принимая его, как минимум, за напиток богов.
По другую сторону перевала мирно лежал огромный ледник, тело которого было покрыто камнями, осыпавшимися с окружающих склонов. В верховьях ледника хребет обрывается скальными стенами, кажущимися неприступными, одна-ко именно здесь свердловчане умудрились перевалить прямо на ледник. Язык ледника лежит на высоте всего ста метров над уровнем моря, которое уже видно прямо с перевала Эхо - до него всего лишь пять-шесть километров. Но каких!
Спустившись с перевала к самому языку ледника, мы, едва вышли на просторную поляну на правом берегу речки, вытекающей с ледника, остановились на ночлег. И вот эти оставшиеся пять километров до вестовой части бухты Лаврова, мы преодолевали полдня, пробираясь сквозь дебри стланика, выходя прямо в русло реки, когда глубина и скорость по-зволяли использовать ее в качестве дороги к морю. Забираясь в стланик, я больше всего боялся встретиться лоб в лоб с одним из медведей, которые, судя по следам и тропам, выбирали эти же самые заросли для продвижения вверх и вниз по долине.
Наконец, уже к часу дня мы вышли на низкий и открытый берег бухты. Здесь отмель протянулась на сотни метров, и Саша Лавров, добравшись, наконец, до бухты своего однофамильца, в ажиотаже устремился в воду. Так по колено он и шел, будто святой - «по воде, аки посуху». На берегу нашлось немало дров, и после сытного обеда, разморившего нас окончательно, мы забылись коротким сном на поляне, продуваемой слабым ветерком. Но впереди еще путь по берегу бухты, надо идти дальше.
Нехотя поднимаемся, отряхивая остатки сна, и вдруг видим, как навстречу нам движется большой рыже-палевый медведь. Народ бросился с фотоаппаратами и кинокамерой, чтобы запечатлеть хозяина этих мест - в эти дни мы еще бы-ли уверены, что летом сытый медведь совершенно безопасен, хотя я пытался угомонить публику, помня из сунтарского опыта, что безопасных медведей не бывает в принципе. Когда до медведя оставалось метров пятнадцать, он почуял нас, поднял голову и, увидев, повернулся круто на сто восемьдесят градусов и, смешно подбрасывая толстую круглую задни-цу, побежал в кусты. Все были очень довольны, а счет встреченным медведям только начался. В это время уже шел не-рест лосося, и медведи собирались в устье рек, в которые шла рыба. Все медведи превратились в рыбаков, но иногда, на-евшись рыбы до отвала, медведи предпочитали забираться в ягодники, чтобы дать передышку своим желудкам. Поэтому встретить их можно было и у воды, и на склонах, и на больших полянах, где еще оставалась прошлогодняя шикша и кня-женика или появлялись новые ягоды голубики и брусники.
Мы пробирались по берегу бухты Лаврова, а нам открывались какие-то сюрреалистические картины, которые мож-но было принять за миражи: на берегу «остовой» части бухты, от слова «ост» - восток, стоял мертвый город, на другом берегу виднелся заброшенный рыбзавод, а посреди бухты, печально задрав ржавый нос, торчал большой рыболовецкий сейнер, протараненный на рифах. Пряный йодистый запах океана, длинные ленты той самой морской капусты, которая среди гурманов Академгородка всегда считалась деликатесом, какие-то раковины, суетно мельтешащие на отмели крабы, причудливой формы зеленого и темно-коричневого стекла импортные бутылки из-под неизвестных нам напитков - с тру-дом верилось, что мы бредем вдоль берега Океана.
Вдруг мы увидели, что на противоположном берегу стоит лодка, а возле нее возится человек, который, завидев нас, тут же переправился на наш берег. Я не помню его имени, это был гидролог, который вел наблюдения за уровнем моря, а попутно сообщал метеосводки на «большую землю». Он жил в этом богом забытом краю с молодой женой или подругой, но вполне был доволен своей жизнью, деля хозяйские функции контроля всего этого края с медведями, не вступая с ними в конкуренцию. В два рейса мы переправились на веслах через неширокую «остовую» часть бухты, так как были пригла-шены в гости к гидрологам. Нам преложили расположиться в одном из домиков, брошенном ушедшими отсюда людьми, но мы предпочли привычный ночлег в наших палатках, тем более что теперь они стояли на песчаном пляже, омываемом водами Великого океана!
В этот вечер мы узнали историю этого поселка-призрака. Когда-то здесь кипела жизнь: сейнеры ловили сельдь, ту самую знаменитую тихоокеанскую сельдь, которую я помню из своего детства - золотистую, истекающую жиром, исто-чающую такой аромат, что слюной можно было просто захлебнуться. В поселке жили несколько тысяч жителей - боль-шинство работало на рыбокомбинате, где сельдь разделывали, засаливали и коптили. Были здесь двухэтажные дома, ули-цы и палисадники, детские сады, магазины и даже Дом культуры. Но вот сельдь всю выловили, косяки пропали. Не стало рыбы, а значит, не стало работы, и люди ушли, вернее, были наспех эвакуированы, как во время войны. Брошенный в одночасье поселок, в котором говорят, даже в детских садах были оставлены игрушки и постельное белье, а во многих домах вещи и утварь, которым не нашлось места на кораблях и транспортах, на многие годы стал добычей для варварско-го разграбления. На судах, заходящих сюда за пресной водой, увозили все, что можно было оторвать, выкорчевать или вырвать - сначала вещи, потом полы, окна, двери, черепица и стекло, в общем, от поселка остался только остов - страш-ный скелет, еще раз напомнивший, что в прекрасной природе хуже человека твари нет.
А вот сейнер посреди бухты - это уже другая история. Новенький с иголочки сейнер был построен на верфях Гер-манской Демократической Республики. Капитанская каюта и кают-компания были отделаны красным деревом, все в но-веньком сейнере блестело и сверкало, представляя самый яркий пример флотского особого форса, но в первом же рейсе пьяная «в стельку» команда загнала сейнер на рифы, и продырявленное судно было брошено. Гидролог с гордостью по-казывал нам панели красного дерева, навигационные приборы, посуду и прочую утварь, которые он вывез с этого красав-ца. Теперь дом гидролога был не менее красив и внушителен. Что ж, человек жил круглый год в глуши, и он был, несо-мненно, достоин той же роскоши, что и моряки.
Мы попарились в прекрасной баньке, сотворили торжественный совместный ужин, дополняя роскошный стол с ме-стными дарами моря и леса нашими некоторыми редкими в этих краях продуктами. Во время застолья гидролог расска-зал нам историю из «новой» жизни этого края. Ранней весной, когда медведь поднимается из берлоги, на Камчатку на охоту прибыл богатый немец. Его сопровождала молодая красивая подруга, увешанная кино- и фотоаппаратурой. Денег у немца было немеренно, поэтому из Петропавловска его везли персональным вертолетом, что было значительно дороже, если бы он прилетел на рейсовом Як-40. В свите были и обслуга, и наблюдатели из «комитета», и профессиональные охотники. Заранее выслеженного медведя собаки и загонщики подняли прямо на выстрел немца. Тот выстрелил из кара-бина, и пуля силой в три тонны сбила медведя на снег. Все это снимала молодая фрау, а немец еще долго позировал на огромной туше убитого зверя. Тут же разбили лагерь, ободрали тушу, стали готовить мясо и запивать все это огромным количеством русской водки. Опьяневший егерь, который подготовил эту охоту, стал рассказывать немцу через перево-дчика, как трудно живется в их краях, а в качестве аргумента о крайнем обнищании стал демонстрировать, что уже не-сколько лет он вынужден ходить без трусов, которые негде купить. Немец, больше опьяненный удачной охотой, рассеян-но слушал и кивал, не вдаваясь в смысл пьяной речи русского охотника. Егерь решил, что достаточно разжалобил немца, и стал предлагать ему шкуру медведя, которая была у него дома. Немцу долго объясняли, что егерь хочет за тысячу дол-ларов продать еще одну шкуру медведя. Когда до него дошел смысл предложения, немец побагровел от возмущения, с трудом проглотил ком и разразился грубой речью на своем немецком, жестами поясняя смысл сказанного, который всем присутствующим стал понятен раньше, чем переводчик открыл рот. Немец откровенно показал, что сама медвежья шкура для него ничего не значит, для убедительности он сделал жест, будто бы подтирая ею задницу, главное для него - это сам момент охоты, выстрел и победа над хищником, которую обязательно должны зафиксировать камеры. Ради этих не-скольких снимков он и летел на край света и тратил огромные деньги, а шкура - это чепуха, пусть егерь возьмет себе и эту. Вот такая история августа 1991 года.
На следующий день у нас была заслуженная дневка, кто-то загорал под ласковым солнышком, кто-то лазил в дебрях поселка, а кто-то сходил вдоль берега подальше к самому открытому океану, подбирая на освобожденном от воды отли-вом песке самые разные находки. Правда, по рассеянности Володька Лапутин оставил фотоаппарат на камне, который вскоре скрыл под водой наступивший прилив. Лапутину пришлось нырять, но я не помню, удалось ли ему найти фотоап-парат, а если и нашел, то подлежал ли он реанимации. В этот день сеткой мы поймали десяток горбуш, а гидролог поде-лился королевским уловом камбалы, которой было столько, что когда мы залазили в воду окунуться, то, боясь на нее на-ступить, распугивали косяки, как мошкару. Жареная камбала - вкуснейшее блюдо, в этом мы все дружно сошлись.
Дневка закончилась, утром следующего дня гидролог так же любезно переправил нас на противоположный берег узкой «остовой» части бухты, и мы, попрощавшись с любезным хозяином этих мест, бросив еще один взгляд на прекрас-ную бухту и жуткий мертвый город, стали подниматься по цветущим альпийским лугам к новому перевалу, ведущему в долину Усатаваям. Этот день наиболее ярко представляет чудеса и метаморфозы этого края. Оглянувшись назад с высоты, которую мы успели уже набрать, можно было увидеть узкие фиорды, сползающий прямо к воде небольшой ледник, а в самом низу - песчаный пляж, затем цветущее поле. Впереди нас ждала грозная стена хребта, которой не постеснялись бы самые суровые горы, не смотри, что высота над этим самым морем всего сотни метров. Вот мы снова выходим на осыпи, а потом на снег и лед, поднимаемся на седловину перевала, с который бесцеремонно сгоняем чутких и пугливых горных баранов-толсторогов, и впереди опять открывается стена причудливых дымчатых в вечерних сумерках горных башен, а справа мерно дышит Океан. Спускаемся по разрушенным скалам, глиссируем по снегу, соскальзываем по мелким осыпям и упрямо прыгаем по замшелым камням курумника. Наконец, изумрудная трава, фиолетовые, голубые, розовые и желтые, уже чуть вялые, закрывающиеся в преддверии вечера цветы, песок пляжа и шум прибоя. Так можно путешествовать в очень немногих местах на Земле, а в нашей стране только здесь - на Корякском нагорье, вернее на самом восточном его краю - на побережье Берингова моря.
Ночуем на левом берегу Усатаваяма, не дойдя до просторной и открытой лагуны Средней. С места нашей ночевки удобно подниматься на высшую точку Пылгинского хребта, как называются все горы полуострова, протянувшиеся с юга на север. Вершину высотой всего в 1355 метров покорили свердловчане в 1989 году, назвав ее в честь камчатского тури-ста Виктора Владимировича Тенуева (1928 - 1988). Как пишет в своей книге Николай Рундквист, Тенуев только в пятьде-сят лет начал заниматься туризмом, а умер он в возрасте шестидесяти лет, работая над книгой об истории спортивного туризма, но за десять лет сумел исходить вдоль и поперек всю Камчатку, включая и Корякское нагорье.
В этот раз на восхождение уходят Сергей Погожих, Александр Лазарев и Владимир Лапутин. Целый день ушел на то, что в нагромождении каменных стен, отрогов, разрушенных скал и бесконечных осыпей найти путь к вершине, но «дорогу осилит идущий», и уже вечером, вымокнув под дождем, которым вдогонку разразился поверженный исполин, покорители пика вернулись в лагерь. Правда, вершина оказалась не пиком Тенуева, а безымянной, близкой по высоте, как близнец. В туре оставили записку с предложением назвать гору - пик Панорамный за исключительно великолепный вид на все 360 градусов - от Олюторского залива на востоке до залива Корфа на западе. На черных от солнца лицах сияли довольные улыбки - победа не дается просто, но тем она и приятнее!
Теперь можно продолжить путь по долине Усатаваяма. Не доходя до лагуны Средней, видим, как по реке идет гор-буша на нерест. Мы с Савиным видели подобное не один раз в походах по Сунтару, а для молодежи это зрелище неверо-ятное, но нам не дают им полюбоваться, а тем более воспользоваться «идущей» прямо в руки добычей: медведи прочно оккупировали речку и на правах хозяев ловят в ней рыбу. За полчаса мы встретили семь медведей, которые либо были вдалеке, либо, завидев нас, ретировались без проблем. Но вот почти у самого берега лагуны огромная медведица с мед-вежонком до последнего не хотела уступать свое «рабочее» место, несмотря на то, что Савин четырежды стрелял в воз-дух, чтобы пугнуть ее. То ли для того, чтобы рассмотреть нас, то ли просто предупредить, что она огромна и сильна, мед-ведица становилась на задние лапы и, пристально вглядываясь в нашу сторону, тянула воздух ноздрями. Мы же шумели, свистели и подшучивали над ней, ни минуты не сомневаясь, что вот-вот, и она, наконец, испугается и убежит, как все ее собратья до сих пор. И действительно, в конце концов, медведица благоразумно поковыляла в заросли, подгоняя впереди себя медвежонка, но тут же, как будто в кустах она пожаловалась на нас своему другу или супругу, на ее место вышел огромный медведь. Мы же, по-прежнему, очень беспечно рассчитывали испугать и этого красавца, но все оказалось со-всем не так, как мы предполагали.
На наш выстрел в воздух медведь обернулся, посмотрел в нашу сторону очень внимательно и хладнокровно вернул-ся к своему занятию - рыбной ловле. Когда мы подошли поближе, он смело шагнул нам навстречу и грозным басовым рыком обозначил свое отношение к непрошеным гостям. Причем одним рыком тут не обошлось - медведь смело двинул-ся на нас, да так быстро, что мы не успели ничего сообразить, как он встал перед нами метрах в десяти и лапами стал рыть землю, откидывая ее далеко в стороны. Он напоминал мне разъяренного быка, но был гораздо страшнее. Савин сжимал в руках ружье, а я подсказывал ему, чтобы он стрелял в медведя, но очень тихо, чтобы медведь меня не услышал. Серега так же тихо мне отвечал, что убить с первого выстрела маловероятно, а вот второго точно не будет - медведь по-рвет нас, как бумагу. В качестве альпенштоков мы использовали укороченные копья для спортивного метания, они лег-кие и прочные с острыми наконечниками. Мы ощетинились этими копьями, как македонцы, но я представлял, что они лишь символическая преграда для зверя в полтонны весом. Решение пришло моментально - и мы, очень медленно, спи-ной вперед, неотрывно глядя на медведя, но, стараясь, не дай бог, не взглянуть ему в глаза, начали пятиться и отступать, с трудом удерживаясь от того, чтобы не броситься врассыпную и наутек. Так, пятясь задом, мы поднялись на одну террасу, потом на вторую, третью… Медведь, утробно рыча, преследовал нас некоторое время, так же медленно надвигаясь на нас, но когда отогнал от воды на приличное расстояние, то умиротворенный нашим послушным поведением вернулся к рыб-ной ловле. Она его в данный момент интересовала больше, чем кучка пропотевших, прокопченных у костров, испуган-ных до озноба людей, ощерившихся какими-то блестящими колючками. Должен признаться, что эта встреча в корне из-менила наше отношение к медведям и напугала так, что мы тут же отказались от алчных планов ловить в бухте рыбу, а еще долго ломились напрямик сквозь заросли стланика и брели по воде северного притока подальше от бухты и его хозя-ев.
В этот раз на ночлег остановились на поляне посреди сплошных стланиковых зарослей. Неугомонный Лапутин, взяв ружье Савина, отправился на охоту. Компанию ему составила Лена Постникова, которой было одинаково страшно оста-ваться в лагере или идти навстречу опасности. Вскоре «охотники» вернулась, принеся пару подстреленных уток. Полный котел дичи и кипящего бульона, поверхность которого была покрыта утиным жиром почти на палец, вполне компенсиро-вал пережитый стресс.
На пути к перевалу, ведущего к озеру Илиргытхын, погода нахмурилась. В начале, когда мы продолжали идти по воде и зарослям, нам это не мешало, но на самом подъеме на перевал низкая облачность и вечерний туман совершенно скрыли цель нашего пути. Мы еще какое-то время продолжали подниматься «вслепую», но вскоре я предложил остано-виться, чтобы потом не терять время на исправление ошибок, совершить которые в таком «молоке» было не сложно. В этот маршрут мы не брали примусов, рассчитывая, что дрова всегда можно будет прихватить с собой, хотя предполага-лось, что ночевки повсюду будут в зоне стлаников. Здесь же остановка была вынужденной, дров с собой не было, а народ не хотел перебиваться всухомятку. В ход пошел прихваченный у гидролога толстый журнал «Наука и жизнь». Скептиче-ски настроенный к такому виду топлива и, к тому же вечно неугомонный и, как мне казалось, никогда не устававший По-гожих, вызвался сходить вниз за хворостом. Сергей пошел вниз, выстраивая через каждые двадцать шагов столбики-туры, чтобы потом по ним найти дорогу назад, так как видно было не дальше этих двадцати шагов. Ходил он примерно минут сорок, мы наверху уже начали тревожиться и кричать, чтобы он шел на наш крик. Вскоре Сергей появился в тумане, как привидение, притащив кучу сухих веток, которых хватило и на ужин, и на завтрак, еще и осталось для будущих путеше-ственников, если они пойдут этим перевалом. Правда, к тому времени, как он вернулся, котел с чаем закипел от огня, в котором сгорали «Наука и жизнь». Вот такое невероятное применение получил этот популярный в те времена журнал.
Утром туман рассеялся как раз после завтрака, ночевка была очень тихой и уютной, от ветра мы были укрыты скальными выходами, а моховая подстилка была мягкой и сухой, как домашняя постель. Выбрали перевала справа от вершины, а потом по реке спустились к большому, около восьми километров длиной, озеру Илиргытхын. Еще не доходя до самого озера, в маленьких заросших травой протоках, больше похожих на лужи, мы наткнулись на огромных кроваво-красных лососей. Это нерка, самая ценная и вкусная из местных красных рыб, шла стеной на нерест.
Трудно описать тот ажиотаж, охотничий азарт, охвативший всех при виде бесконечного количества больших, в семь-восемь килограммов каждая, рыбин. Кто-то насадил рыбину на альпеншток, как на гарпун, а кто-то, вымокнув с головой, схватил такую же красавицу руками. Я успел прервать эту «лихорадку», когда на семерых у нас оказалось семь крупных рыбин. Больше всех не мог успокоиться Савин. Он заядлый рыбак и, видя такое количество рыбы, которую можно было просто хватать и вытаскивать из воды «тройником», не мог с собой совладать. Понятно, что рыба была уже не нужна - съесть бы ту, что уже поймали, не дав ей испортиться, поэтому все, что вылавливал, Сергей тут же выпускал обратно в озеро.
Наверное, не просто поверить, что это огромное озеро настолько было набито рыбой, пришедшей из океана на не-рест, что вся поверхность воды кипела, как в огромном котле, а рыбины стояли, практически спина к спине. Вскоре самки отмечут икру, а самцы оплодотворят ее молоками, а потом те и другие умрут, исполнив свое жизненное предназначение, оставаясь еще надолго кормом для новорожденных мальков. Таков он - не понятный для нас великий закон природы, за-ставляющий совершать это паломничество к месту своего рождения неотвратимо на протяжении тысячелетий, чтобы, дав новую жизнь, погибнуть самому.
Из нескольких пойманных нами рыб, чуть надавив на брюхо, струей «надоили» котелок крупной красной икры. Вскоре оба наших котла были заполнены кусками рыбы до краев, и ароматный запах благородной лососевой ухи поднял-ся над поляной. Ширина озера в месте, где мы вышли к нему, около километра. На противоположном берегу неожиданно мы увидели сначала дым костра, а потом разглядели лагерь геологов. Те тоже заметили нас, и вскоре к нам прибыл пере-говорщик на резиновой лодке. Это оказались геологи той самой легендарной московской экспедиции «Аэрокосмогеоло-гия», в одной из партий которой мы заканчивали свои маршруты на Сунтаре. Геологи этой экспедиции работали по всему Северо-Востоку - от Чукотки до Хабаровского края. Геологи предложили нам переправиться к ним, погостить, попарить-ся в баньке, да и для строительства рамы катамарана на том, северном берегу было больше берез, среди которых практи-чески не было ни одного стройного дерева, но все же, для рамы что-то нашлось.
Переправа была не такой уж простой - на резиновой крошечной лодчонке надо было перегребать через все озеро. К этому времени Лена Постникова, для которой два похода подряд оказалось слишком много, расклеилась и начала ка-призничать, что выводило меня из себя. Для воспитательной беседы я выбрал момент, когда мы остались с ней вдвоем на пустынном уже берегу озера. Все ребята уже переправились, а мы с Леной должны были переправляться последними. Беседа была короткой и жесткой, я пригрозил (понятно, что в шутку, но с очень серьезным выражением лица), что остав-лю ее на берегу озера одну, если она не возьмется за ум. Видимо, Лена к тому времени уже окончательно потеряла чувст-во юмора, и, приняв мою угрозу всерьез, все последние дни путешествия не вызывала никаких нареканий: в суровых ус-ловиях бывает достаточно шутки, чтобы последствия были самыми серьезными.
Вечером геолог Миша накормил нас огромными, пышными и необычайно сочными сказочно вкусными котлетами из благородной нерки. Когда-то, в суровые времена соцреализма, за пойманную без разрешения горбушу штрафовали на девяносто рублей за штуку, а вот за нерки полагался штраф в триста рублей! За десяток хвостов можно было и срок схло-потать. Трудно сейчас определить, правильные ли это были методы, но то, что икру в те времена могли есть только на-чальники и барыги, а остальным оставалось лишь облизываться или доставать украдкой из-под полы. Котлеты из красной рыбы так легли на душу, а нажарили их огромный котел, что я даже ночью не поленился вылезти из палатки, чтобы съесть еще пару штук.
База на этом озере была капитальная, насколько это возможно в полевых условиях - здесь геологи работали уже не-сколько лет. Понятно, что главным сооружением такой базы является баня. Она была выстроена на мостках, чуть вы-дающихся в озеро, поэтому, напарившись, можно было сразу прыгать в прохладную озерную воду, а чтобы «кайф» был полным, тот же хлебосольный Миша выставил нам ведро вкуснейшего кваса. Я тогда начал мечтать вслух: хорошо бы прилететь на это озеро вертолетом через несколько лет, чтобы еще раз вкусить от этих бездонных закромов. Но, к сожа-лению, это уже не свершилось, и теперь вряд ли когда-нибудь свершится.
Катамаран собрали огромный, жаль, конечно, что из кривой березы не получилось красивой рамы - выглядел он не очень эстетично, напоминая какую-то туземную лодку, но река предстояла не сложная, сплав короткий, зато, судя по всему, очень сытный. Перед выходом на маршрут мы нажарили гору пойманной рыбы, а как только отчалили под при-ветственные возгласы радушных геологов, тут же на озере Савин подстрелил двух уток, разнообразивших наш затянув-шийся «рыбный день». Рыба под нашим катамараном продолжала темно-красными тучами двигаться против течения к озеру, но мы уже не могли на нее смотреть.
В какой-то момент, когда по берегам появились длинноствольные ивы-чозении, Савин захотел для разнообразия ха-риуса и предложил причалить, чтобы вырезать удилище. Перед этим на одном из плесов мы увидели огромного лося. Все в азарте подскочили, и Савин, как всегда, спросил мнение коллектива, стрелять или пропустить зверя. «Кровожадная» публика единодушно выдохнула: «Стреляй!», но, к счастью, Серега промахнулся, что бывало в наших походах крайне редко. Когда мы причалили к плесу, то увидели в песке следы лося глубиной сантиметров тридцать, можно себе предста-вить, что мог сделать с нами раненный зверь весом не меньше тонны. Впрочем, если бы удалось его убить, то вряд ли мы управились бы с этой горой мяса.
Удилище Савин вырезать не успел, так как прямо перед нашим катамараном, приткнувшимся в заросший и потому совершенно непроходимый берег, вышел олень и начал переплывать на другой берег реки. Наверное, здесь у зверья про-ходил какой-то собственный путь с вполне оживленным движением. В этот раз выстрел был точным, он сразил зверя, когда тот выходил из воды на берег.
Пришлось объявить внеочередной обед. Пока Савин с Лапутиным разделывали тушу, мы приготовили жареную оленью печенку. Шкуру со всеми внутренностями и голову закопали в песке, отплыли и только через некоторое время вспомнили, что оставили в голове деликатес - олений язык, впрочем, мясо было столько, что горевать о языке долго не пришлось. Вечером в последний раз в этом путешествии разбили лагерь, выбрав для него красивый высокий отвесный берег, обдуваемый легким ветерком. Погода стояла жаркая, мясо надо было все сварить, а это предполагало минимум пять варок по два котла. Лапутин вызвался за «скромный» гонорар - банку сгущенки и отгул на завтра, то есть освобож-дение от гребли на катамаране, варить мясо всю ночь.
К утру все мясо было сварено, его сложили в освободившиеся от продуктов мешочки, и мы начали путь к морю, подпруживающему нашу речку Култушную настолько, что приходилось теперь грести, не останавливаясь ни на минуту. Вскоре с побережья начал дуть встречный ветер, и когда глубина реки вдруг сошла до полуметра, пришлось тащить ка-тамаран бечевой по-бурлацки. Вот такую необычную картину увидели эвены из стойбища на берегу: большое белоснеж-ное надувное судно неизвестной им конструкции со спящими, разморенными на солнце мужчинами на борту, натужно влекомое большой сильной женщиной в тельняшке, идущей по колено в воде. Мы же сквозь прищуренные веки с бла-женством наблюдали не менее прекрасную и удивительную картину: светло-голубая вода залива, затем сочная зелень зарослей, своей кудрявостью издалека напоминавших джунгли, дальняя цепочка темно-коричневых гор с белыми пятна-ми снежников, и над всем этим великолепием - бескрайний, всепокрывающий шатер бесконечно глубокого голубого неба.
У палаток эвенов к нам вышел, видимо, давно уже поджидавший офицер-пограничник и, явно позируя перед рас-красневшейся, распаренной от тяжелой работы Постниковой, которая, как настоящая русская красавица с полотен Кусто-диева, источала здоровье и светилась радостью от закончившегося, наконец, путешествия, строго потребовал с нас доку-менты. Проверка закончилась благополучно и офицер, так и не спуская с Постниковой разгоревшегося взгляда, предло-жил нам воспользоваться попутной машиной с солдатиками, заготавливавшими в этот день веники из березового стлани-ка для армейской бани.
Мы погрузились в кузов ГАЗ-66, груженного вениками и пограничниками, и отправились в Тиличики. Дорога была весьма условной, в одном месте наша машина провалилась в болото по самые валы и надежно увязла. На наше счастье позади шел вездеход АТЛ - «артиллерийский тягач легкий» - на гусеничном ходу, легко выдернувший нас из этого боло-та. Мы поделились с солдатами вареной олениной, на которую, честно говоря, смотрели уже без всякого аппетита. В по-селок приехали поздно ночью, отметились на заставе и устроились в каком-то подобии гостиницы.
Днем, обменяв наш «неприкосновенный запас» спиртного на эквивалентное количество икры, из расчета за литр спиртного три литра икры, мы благополучно вылетели в Петропавловск-Камчатский. Говорят, что первую половину пути путник вспоминает то, что оставил, а вторую половину думает уже о том, что его ждет. Вот и мы, взлетев с косы Корфа и сделав круг над заливом, увидели знакомые очертания полуострова Говена, и еще какое-то время вспоминали этот краси-вый, замечательный поход по горам и ледникам, фиордам и озерам, бухтам и лагунам, невольно жалея о том, что все это остается позади, в нашей прожитой жизни, но уже через полтора часа устремились в мыслях вперед - к нашим близким и родным, оставленным нами далеко-далеко отсюда, по которым мы все так соскучились. Мы вновь огибали заснеженные купола огромных вулканов Камчатки, летя почти на одном уровне с курящимися вершинами, легко узнавали их знамени-тые профили, надеясь еще хотя бы раз попасть в эти сказочные края.

Через некоторое время после возвращения в Новосибирск, как всегда, мы в небольшой компании вспоминали по-ходные перипетии. Был воскресный день, Постникова - моя соседка по Академгородку - привела свою подругу в гости. Мы пили чай с тортом, закусывали арбузом и говорили обо всем, включая положение в стране. На мой вопрос, что же все-таки с нами будет, гостья ответила: «Не знаю, в любой день может случиться все, что угодно, даже то, чего мы представить себе не можем!»
Рано утром следующего дня, в понедельник 19 августа 1991 года, я услышал сначала музыку из балета «Лебединое озеро», а потом увидел серый ряд насупленных путчистов - начался августовский путч, после которого страна Советский Союз уже больше не оправилась, а приказала долго жить.
Я еще не знал, что через несколько месяцев зарегистрирую с компаньонами свою собственную фирму и та самая но-вая страсть, которую я в начале этой книги назвал молодой Любовницей - занятие неведомым для меня в то время бизне-сом - так естественно отвлечет меня от путешествий, что этот поход по Говене стал последним настоящим спортивным путешествием.
Да, я еще выберусь с друзьями покататься на лыжах по засыпанным снегами Поднебесным Зубьям в марте 1994 го-да, организую два больших, вполне «пятерочных» похода по «местам собственной боевой славы» - в Катунском хребте со сплавом по Катуни и в хребте Большой Саян в районе пика Топографов со сплавом по Оке в 1994 и 1995 годах. Я еще раз сплавлюсь по Катуни уже в плановом маршруте фирмы «Братья Говор и компания» вместе с семьей Валерия Говора на новых, неизвестных мне ранее катарафтах в 1997 году, но это уже будут походы, в которых я, прежде всего, отдыхал от бизнеса, занимавшего все мое жизненное пространство плотно и неблагодарно до тех пор, пока вскоре вконец мне не оп-ротивел.
В 1998 году мое бизнес-терпение окончательно лопнуло, и я не только прекратил это гнусное занятие, но и уехал из России, как теперь думаю, навсегда. Но я не мог забыть пороги Орха-Бома - каньона на Оке-Саянской, и все время мечтал выбраться еще раз в эти прекрасные края. В 2001 году формально я мог отметить тридцатилетие с момента начала моей настоящей туристской карьеры, если считать ее от похода по Байкалу в 1971 году. Теперь я затеял свою «последнюю га-строль», выбрав для этого сплав по Оке. Я соблазнил этим сплавом Сергея Савина, который решил впервые в жизни взять с собой свою семью - жену и дочь. Но ливневые дожди в июле снесли мосты, и Орлик оказался отрезанным от Большой Земли. Ока стала для нас недоступной, и нам пришлось срочно менять планы, перебираясь на Катунь, где мы вновь обра-тились к нашему давнему приятелю - владельцу ставшей уже известной туристской фирмы.

Послесловие

Как хочется прожить еще сто лет,
Ну, пусть не сто, хотя бы половину,
И вдоволь наваляться на траве,
Любить и быть немножечко любимым.
И знать, что среди шумных площадей
И тысяч улиц, залитых огнями,
Есть Родина, есть несколько людей,
Которых называем мы друзьями.
Юрий Визбор

Ну, вот, я осилил и этот большой маршрут. Он был непростым, как и все остальные мои путешествия, только теперь я проложил его во времени и по своей памяти. Может быть, я что-то упустил, может быть, что-то напутал - вы уж меня простите. И в этой последней главе своей книги - признании в Любви к путешествиям - я еще раз хочу поименно вспом-нить своих товарищей, которые не просто делили со мной опасности и трудности пути, страховали меня и уберегали от камня, лавины, опасного движения, а еще и помогали мне меняться, становиться лучше, давали мне силы преодолеть все препятствия и, прежде всего, собственные слабости. Все они помогли мне стать человеком, мужчиной и прожить жизнь, в конце концов, так, что мне за нее не стыдно.
Я благодарен своему отцу, который наделил меня своими чертами характера, упорством и настойчивостью, жела-нием быть первым, несмотря ни на что, благодарен своему первому верному спутнику - молчаливому и надежному Саш-ке Старосветскому, терпевшему меня и помогавшему мне в моих первых, а потому очень непростых путешествиях. С ним я преодолел свой первый в жизни перевал, впервые прошел маршруты четвертой и пятой категории сложности.
Я никогда не забуду влияние и помощь моего первого Учителя и наставника в туризме - Германа Григорьевича Криницына - настоящего путешественника, ученого, эрудита, спортсмена и учителя.
Спасибо тебе, Сергей Аникин - чернобородый красавец из Горного Алтая, вместе с которым я не только впервые справился с зимними Поднебесными Зубьями, но и навсегда преодолел свой страх перед лыжными походами в горах. Аникин разделил со мной трудности сложных маршрутов по Саянам и Сунтар-Хаята, во многом принимая на себя боль-шую их половину. Так жаль, что в дальнейшей жизни я потерял твой след, но вдруг к тебе чудом попадет в руки эта кни-га, так ты знай, я тебя всегда помню.
И тебя, маленькая и стойкая, как оловянный солдатик, Валюша Алещенко, и тебя, неунывающая Оля Заднепров-ская, и даже тебя, неблагодарный Устюгов, которому я помог вылезти с «того света» - из-под залома на Кижи-хеме. В той далекой жизни ты был славным парнем, получившим суровую закалку «пятеркой» по Кижи-хему в восемнадцать лет. Такие экзамены по молодости мало кто выдерживал, а ты даже стал на какое-то время лидером в маршрутах по Шапшалу и Сунтару - в нашем первом якутском маршруте. Это уже потом ты стал широким и огромным, как шкаф, вальяжным чиновником, смущенно отводящим взгляд, якобы, не узнавая меня. В этой второй жизни мы с тобой были совсем чужими, хотя, думаю, что ты до сих пор отмечаешь 23 августа - день спасения из-под завала на Кижи-хеме, как свой второй день рождения.
Я благодарен Саше Зелинскому - всегда спокойному, молчаливому, но очень сильному и мудрому участнику наших совместных походов - в Шории, когда мы чудом уцелели на лавиноопасном склоне, в Шапшальских горах, а потом еще и в нагорье Черского. Ведь это именно ты нашел ту заветную дорогу на перевал Васьковского, с которого и была покорена «Жемчужина Якутии» (2695 м), но главный наш с тобой поход был по тем самым «бесконечным Саянам», когда только благодаря вашей стойкости, мои друзья - Александр Зелинский, Виктор Кузнецов и Сергей Савин, мы смогли дойти до конца, выдержав все тяготы этого долгого, сорокадвухдневного маршрута.
Я бесконечно уважаю свою многолетнюю спутницу, одного из самых надежных участников, разделившую со мной без единого пропуска восемь лет, насыщенных походами высшей категории сложности, - Галину Тарасову. Те годы, ко-гда за моей спиной была Галина, я запомню, как самые лучшие и спокойные, я знал, что рядом со мной надежный чело-век, женщина, которую по надежности не мог заменить ни один мужчина. На маршруте я часто останавливался, чтобы посоветоваться, как идти дальше, на сплавах мы всегда были на одном судне, а на переправах я считал себя ответствен-ным за тебя, и потому мы переправлялись только вместе. Я много лет не видел тебя, Галина, но знаю, что ты прочтешь эту книгу и вспомнишь еще наши маршруты, нашу славную туристскую жизнь!
Хочу вспомнить Сашу Кузьмина - надежного и всегда невозмутимого завхоза, Ваню Дорофеева и его вечного од-нокашника Шуру Попова, как и Сергей Аникин, алтайского парня, научившего всех нас пользоваться «таежной» аптеч-кой всего из трех компонентов: мумие, облепиховое масло и прополис. А каким азартным и удачливым рыбаком ты был, тебе всегда удавалось удивить нас настоящей таежной ухой! Чуть позже в нашу команду влился и младший Дорофеев - Константин. Поистине, ты отвечаешь своему имени - «постоянный», ведь ты был постоянным участником всех слож-ных восхождений во время наших путешествий на Корякском нагорье и в нагорье Черского.
Я не забуду и всегда буду гордиться тем, что сумел кардинально повлиять на судьбы ребят из моего клуба «Юго-рия», что сумел заразить вас своей страстью к путешествиям, и вы стали моими надежными товарищами - мастер на все руки, скромный молчун Иван Патрушев, весельчак и балагур, неунывающий и не смолкающий Петя Редько, увлечен-ный на всю жизнь Володя Майборода, непоседа Володька Дергунов, и подключившийся позже Володя Лапутин, сразу ставший таким надежным и сильным участником. И вас, неугомонные девушки, да, да, для меня вы теперь навсегда оста-нетесь такими молодыми, какими были двадцать лет назад - Тамара Наливкина и Валя Чикова, впервые сходившая в поход, оказавшийся маршрутом высшей категории сложности в Саянах, а потом в жесткой конкуренции получившая право участвовать в рекордном путешествии по Корякскому нагорью, и тебя, Любаша Уляшина - сильная маленькая женщина, сумевшая разглядеть однажды то, что не увидел никто, я помню и никогда не забуду, вы и сегодня помогаете мне, чтобы эта книга стала реальностью для всех нас.
Я горд тем, что в моей команде были Слава Ильичев - классный «водник», сумевший стать незаурядным «пешеход-ником», Сергей Погожих - горняк и скалолаз, усиливший штурмовую группу нашей команды, Миша Захаров, Леша Бо-гатырев (сходивший со мной всего раз, но как!) и терпеливый «крайний» Игорь Иванов-Борисыч, я рад и горд, что мне довелось сходить в походы вместе с Валерой Титаренко - легендарным туристом-лыжником, настоящим товарищем и другом.
Я благодарен Анатолию Тараскину - ассу, одному из самых классных туристов-водников страны, научившего меня сплавляться по рекам, благодаря которому, я, всегда очень боявшийся быстрой и бешеной воды, все-таки сумел пройти немало рек на Алтае, в Саянах, в Якутии и на Корякском нагорье.
Я признателен одному из самых знаменитых и титулованных туристов бывшего Советского Союза и нынешней Рос-сии Валерию Говору, доверявшему и помогавшему мне в самые трудные времена бюрократического мракобесия в туриз-ме правдой и неправдой выходить на маршруты.
А еще я благодарен выдающемуся туристу, настоящему первооткрывателю - Илье Гинзбургу, который делился со мной идеями и материалами по неведомым тогда горным странам - Шапшалу и Сунтару. Благодаря его поддержке и эн-тузиазму, которым он меня заражал, я вышел на новый уровень в своих путешествиях, превратив их в настоящие спор-тивные экспедиции.
И, конечно, я благодарен своему самому верному и стойкому товарищу, другу и соратнику Сергею Савину, с кото-рым мы прожили в самых невероятных путешествиях больше трехсот шестидесяти дней, растянув это удовольствие на десять самых счастливых лет в нашей жизни. На моих глазах из новичка в «пятерке» 1979 года, кудрявого черноволосого паренька, физика, игравшего в профессиональной хоккейной команде за Томск, а летом отвлекающегося на туристские походы, ты стал настоящим ассом, бессменным лидером и душой нашей команды, самым сильным восходителем, не от-ступившим ни от одной вершины, покорителем орулганских пиков, пика Хрустальный и Маршала Жукова на Корякском нагорье, Комарова, Ивана Черского (2703) и Жемчужины Якутии, рыбаком, охотником-кормильцем, классным фотогра-фом, умельцем на все руки, способным найти выход из любой, казалось бы, безвыходной ситуации. Из моих пятнадцати «пятерок» девять было пройдено с тобой и благодаря тебе!
Все мои достижения в туризме - это плод и результат команды, всех, почти трех сотен участников, разделившими со мной трудности этих маршрутов, позволяя мне исполнять порой самые немыслимые в свое время планы. Спасибо вам всем! И пусть не обижаются те, кого я не назвал, просто я не могу перечислить вас всех, но я никого не забыл. Были за эти годы и такие, кто не выдерживал трудностей и раскисал, были предатели и подлые люди, но их было так мало по сравнению с целой армией замечательных, самоотверженных людей, что вспоминать и говорить о них не хочется - много чести было бы для них, хотя в книге я старался ни о чем не умолчать и ничего не приукрасить.

Давайте прощаться, друзья...
Немного устала гитара,
Ее благородная тара
Полна нашей болью до дна.
За все расплатившись сполна,
Расходимся мы понемногу,
И дальняя наша дорога
Уже за спиною видна.
Давайте прощаться, друзья...
Кто знает - представится ль случай,
Чтоб без суеты неминучей
В глаза поглядеть, не скользя?
Такая уж даль позвала,
Где истина неугасима,
А фальшь уже невыносима,
Такая уж песня пришла...
Давайте прощаться, друзья,
Чтоб к этому не возвращаться,
Зовут нас к себе домочадцы,
Чтоб вновь собралась вся семья,
Но, даже дожив до седин,
Мы гоним с усмешкою осень:
"Мадам, мне всего сорок восемь,
А вам - уже двадцать один..."
Давайте прощаться, друзья...

С уважением и любовью, Ваш Автор.
Прага, 2002 - 2004