Другие страсти

Он не вышел на работу и не позвонил - при его обязательности это было странно. Дома телефон не отвечал. Он жил один. На третий день решили: дело худо. Поехали, постучали в дверь. В ответ - тишина. Кто-то из наших поднялся по пожарной лестнице, заглянул в окно... Слесарь из домоуправления в присут¬ствии милиции и понятых взломал дверь. Эксперт насчитал одиннадцать ножевых ранений - семь из них были смертельны. Мы проработали с ним в редакции что-то около четырех лет. Догадывались, конечно, но не представляли масштабов страстей, кипящих в этой его "другой" жизни. Володя был убит не¬известным партнером на почве ревности. Началось следствие. К нам зачастила милиция. Приносили альбомы с фотографиями: "Этот бывал у вас в редакции? А этот? Этот?" Мы, коллеги покойного журналиста, и не подозревали, как много, оказывается, в нашем маленьком городе гомосексуалистов. Так, десять лет назад, я впервые столкнулась с этим миром.
Я рассказываю эту историю Алеше и Кате уже в машине, от¬возя их домой, в Холон. В зеркале встречаюсь глазами с Алешей (Катя погружена в себя).
- Да, в мире геев кипят большие страсти, - говорит он после некоторого раздумья. - Я знал парня, который так остро переживал драму взаимоотношений с любимым человеком, что в конце концов просто сошел с ума.
- Алеша, а вы переживали что-либо подобное? По накалу страстей?
- Я никогда не мог полностью отпустить себя, - отвечает он, - из-за Кати.
...Я начала с конца, а теперь самое вре¬мя перемотать пленку к началу...
Началось все с коротенького сюжета о новых репатриантах гомосексуалах, который недели три назад промелькнул на втором канале израильского телевидения. И вот мы встречаемся на нейтральной территории с режиссером Валерием Апананским, снявшим этот сюжет, с Алешей Шнейдерманом -одним из героев фильма - и его женой Катей. Алеша, как и я, смотрит этот сюжет впервые.
На экране - парк Ха-Ацмаут. Известное в Тель-Авиве место встреч гомосексуалистов. Мужские силуэты едва различимы во тьме. Кадр обрывается: ночные хозяева парка ревностно относятся к вторжению в их частную жизнь.
Можно ли встретить в парке новых репатриантов? Да. Но чаще всего они приходят в другое место - кафе "Нордау" на улице Бен-Йегуда, здесь они Йегуда, здесь они чувствуют себя свободнее.
- Для русских, психологически не так просто прийти сразу в парк, говорить на чужом для них языке, искать какие-то контакты, когда ты сам не знаешь, на что идешь, - комментирует этот эпизод Алеша, - в кафе, где собирается компания таких же, как ты, людей, можно пообщаться и прежде всего показать свое лицо тем, кто тебе ближе в этой ситуации.
...На экране юноша, верхняя часть лица затемнена.
- Да, мы словно каста, - произносит он, - у нас свой мир интересов. Мне уже 20 лет, и здесь я полюбил. Приехав в Израиль, я надеялся на более лояльное отношение к сексуальным меньшинствам. В России еще недавно за это даже судили. Здесь люди не так подвержены этой идиотской идеологии, они более современны, но, к сожалению, и здесь мне приходится лгать не меньше. Вот и сейчас я вынужден скрывать свое лицо, потому что через какое-то время пойду служить в армию, а быть узнанным и раскрытым – это значит испортить себе все будущее.
...И, тем не менее, находясь в России, трудно было представить себе, что в Израиле гомосексуализм существует открыто, как часть культуры. Права сексуальных меньшинств защищаются специальной организацией, офис которой расположен в центре Тель-Авива на улице Нахмани. Организация издаёт свой журнал. Гомосексуализм в стране не просто разрешен, он существует как явление, независимо от неприязни определенной части общества.
На экране появляется длинноволосый юноша, снятый со спины.
- В четырнадцать лет я понял свою неординарность, тогда-то все и началось. Мне приходилось лгать. Лгать всем. А это так больно и тяжело, когда хочешь рассказать родителям о том, как ты счастлив, но не можешь...
- Почему вы не хотите понять, что мы ничем не отличаемся от других? Мы так же любим, так же переживаем разлуку и ссору, как и вы, - с болью говорит следующий юноша. В кадре - только его руки.
- А если завтра это окажется твой брат, твой сын, твой отец, что тогда?! - на экране еще один участник фильма. - Тогда ты наконец поймешь, что этот мир существует и он приблизился к тебе настолько, что, может быть, ты в состоянии понять его и принять?
Алеша, единственный из всех героев сюжета, не скрывает своего лица. Он смотрит прямо в камеру и рассказывает о том, что благодаря этому особенному миру нашел для себя дорогу в искусстве:
- Я черпаю в нем силы, и мне очень важно, чтобы вы приняли меня таким, каков я есть, и поняли, что этот мир не наносит мне вреда, а только помогает. И исключить этого нельзя, потому что я существую вот таким, каков я есть. - Последние слова сопровождаются открытой и располагающей улыбкой.
А дальше начинается страшное. Вместе с оператором герои фильма останавливают на улице прохожих и спрашивают их об отношении к гомосексуалистам.
- Я бы их всех... - молодой израильтя¬нин проводит ребром ладони по шее.
- Это противоестественное, ненормальное и нездоровое явление, - это уже дама, принадлежащая к "сливкам общества".
- Лично я воспринимаю это как несчастье, - говорит молоденькая новая репатриантка из России, в то время как ее сверстница-израильтянка, напротив, утверждает, что каждый имеет право на свою личную жизнь, которая соответствует его представлениям.
И вот финал. На экране один из уже известных нам героев произносит:
- Моя мама сказала: "Вас всех нужно упрятать в психушку", а отец: "Вас всех надо поставить к стенке и расстрелять"...
- "Не знаю - значит ненавижу" - очень удобная позиция, - комментирует финал Валерий Апананский.
И тут я узнаю о том, что осталось за кадром.
- В один из моментов съемки мы пережили настоящий шок, - рассказывает Але¬ша (уличные интервью с прохожими вели сами гомосексуалы - герои фильма. - Ш. Ш.). - Мы остановили старичка, который шел, прихрамывая, с палочкой, и спросили то же, что и всех: как он относится к гомосексуалистам. "Я отношусь к этому хорошо, - неожиданно сказал он, помолчал и вдруг тихо добавил: - Мой сын такой".
...Экран погас. Разговор поначалу не клеится. Алеша хоть и предельно доброжелателен, но глаза настороженные.
- Вообще-то я отрицательно отношусь ко всяким попыткам исследования этой проблемы на генетическом, медицинском уровне, - говорит Алеша, - наверное, это идет у меня со школьных лет, когда на уроке биологии мне показали строение голубя и собаки. Я никогда не хотел быть подопытным кроликом, отсюда - и неприязнь. Что лучше - разодрать на ком-то кожу и посмотреть, как он устроен там, внутри, или просто принять его таким, каков он есть, и постараться понять?
- Алеша, вы, в отличие от других, предпочли открыться - и жене и обществу. Каковы ваши мотивы?
- Кто-то прячется, кто-то не хочет говорить об этом, кто-то скрывает правду от родителей, а подчас и от самого себя. Но в таком случае в нем всегда будет происходить эта борьба... И наоборот, человек может понять, оценить и принять в себе все, и тогда он не будет относиться к своей непохожести на остальных как к чему-то болезненному. Но тогда у него может возникнуть проблема с обществом. Этого не надо бояться: у личности всегда есть проблемы с обществом. Сколько я себя помню, я всегда стоял один против всех. Я нутром своим чувствовал, что со всеми мне идти не стоит. Если все стриглись почти наголо по приказу военрука, я оставлял волосы, и меня таскали за них и грозили ножницами. Один раз я неожиданно для себя пришел в школу накрашенным - до сих пор с ужасом вспоминаю этот момент. Вся школа просто выла, а классная - член партии внушительных габаритов - трясла меня как былинку, хотя я был вдвое выше ее ростом. Кончилось тем, что делегация старшеклассников отправилась меня бить - не за макияж, разумеется, а за то, что я посмел один выступить против всех. Моя жизнь постоянно сопровождалась какими-то мерзкими сборищами-судилищами "по поводу поведения". Потом меня выгнали из института за то, что я бойкотировал историю КПСС. Я тогда с головой ушел в режиссуру и вообще забыл о существовании таких предметов, как история КПСС, - мне они казались неуместными в творческом вузе. Армия грозила мне стройбатом, но в этот момент пришел спасительный вызов из Израиля.
- Как вы воспринимаете мир гомосексуалистов?
- Я не склонен брать массовые формы и анализировать их. Для меня всегда существует конкретный человек, его мир, его ощущения. Я не искал в Израиле подобных себе. Это произошло само собой. Мой круг общения - гомосексуалы-израильтяне. Ни одного друга из олим-"стрейтов* ("стрейт" - гетеросексуал) у меня нет.
- Эти люди становятся кастой на те несколько часов, что они вместе, - вступает в разговор Валерий Апананский. - Они объединяются именно потому, что у них нет возможности вести себя открыто, естественным образом - из-за непри¬ятия общественности, давления со стороны близких. И если общество или семья узнают об этом - то чаще всего это вызывает ужас. Опрошенные нами люди говорили, что если бы вдруг открылось, что их сын - гомосексуалист, в тот же момент он стал бы для них чужим. Другие говорили, что смирились бы с этим как с несчастьем. А что за несчастье такое, если вдуматься? я решил сделать этот фильм именно потому, что я против всяких крайностей по отношению к чему-либо.
- Вы обратили внимание на израильтянку средних лет, которая говорит: "это противоестественно" и так далее? - спрашивает вдруг Алеша. - Она была так хорошо одета, окутана ароматом французских духов. Я воспринял ее как человека из достаточно преуспевающего класса. Лично мне такие люди мешают начиная с России. Вот вы слышали сейчас ее мнение - мнение образованного человека, закончившего университет, имеющего деньги. Это та самая колея, в которую меня загоняли и которой я избежал. Я долго думал - по тому ли пути иду? Стоит ли мне подниматься на такой уровень - учиться, заканчивать университет, искать хорошее место, преуспевать и стремиться ко всему этому, забыв о себе? Эта дилемма стояла пере¬до мной долгое время. Сейчас я уже точно знаю: если я не состоюсь сам как личность, не решу для себя всех своих проблем, то я тем самым обману себя и буду обманывать своих будущих детей. Вы спросите: почему я с Катюшей и как это все совмещается? Это непростой вопрос. Я начат осознавать себя в этом сложном жанре очень давно - в ранние школьные годы. Потом поступил в институт искусств, познакомился с Катей. И началась история любви. Мы знакомы пять лет, два года из которых провели в разлуке. Я был уверен, что Катюша не знает всего обо мне, во всяком случае, по-моему мнению, не должна бы¬ла знать. И в то же время я был уверен: что бы ни случилось, это самый близкий мне человек и она не может не понять. Я уехал в Израиль, мы написали друг другу по чемодану писем. Потом - восемь месяцев от нее ни слова.
- Я просто устала, - вставляет Катя.
- А я ничего не понимал, - продолжает Алеша, - я лишился вдруг поддержки близкого человека и... сорвался. Я пустился в авантюры, стал знакомиться черт знает с кем, со мной происходило непонятно что. В тот период я писал Кате уже почти совершенно откровенные письма о том, что со мной происходило, хотя опасался, что вдруг она воспримет все это не так. У меня было одно желание: поехать в Россию, сказать ей - опомнись, ты не можешь меня бросить в такой ситуации! Понимаете, Катя для меня такой человек, без которого я просто не могу существовать.
- Я показала Лешино письмо нашему общему другу, которого мы зовем "Консуэло". И он мне так хорошо все объяснил, что его слова до сих пор помогают мне в трудных ситуациях.
- Катя, вы не испытываете чувства ревности оттого, что ваш любимый человек принадлежит не только вам?
- Нет. Я понимаю, что ему это, видимо, необходимо.
- А если бы речь шла не о партнере, а о партнерше, вы воспринимали бы ситуацию точно так же?
- Не знаю. Я еще не оказывалась в такой ситуации. Вообще-то я по натуре ревнива, правда, Лешу мне ревновать не приходилось,но раньше я такие чувства испытывала. Так что не знаю, но, наверное, я бы все же сдержалась и ничего ему не сказала.
- А я пережил тогда тяжелый разговор с родителями, - продолжает Алеша. -Денег на поездку не хватало. Сутки не приходил домой, гулял где-то. Потом встретил случайно на остановке маму, поговорили, она меня поняла и помогла с деньгами на поездку. В Израиль я уже вернулся вместе с Катей, а свадьбу мы справили там, в России.
- Значит ли это, что другая часть вашей жизни теперь в прошлом?
- Нет. Во-первых, я не могу бросить этих людей. В свое время они мне открылись, точно так же, как и я им. Но что-то, безусловно, изменилось. У нас с Катей "единственная проблема" - мы слишком хорошо чувствуем друг друга, без слов, по глазам. С тех пор как Катя со мной, я еще ни разу не уходил из дома со спокойной душой: я знал, что в чем-то ей будет плохо, потому что я ее оставляю. Это чувство новое для меня, и оно достаточно трепетное. Я в стадии осознания - стоит ли вообще идти на что-то, "закладывая" тем самым ее чувства, ее отношение ко мне, ее эмоции? Стоит ли? Кроме того, для меня существует реальный мир и тот - другой, но есть еще и третий - это наш с Катей, в котором мы находим спасение от любых напастей. Кстати сказать, первый открытый разговор с Катей о моей ситуации произошел в Израиле. Я рассказал ей все о себе и был удивлен, что она об этом знает еще с института, как и моя мама, - что тоже было для меня открытием.
- А как отнеслись к вашей женитьбе ваши друзья-гомосексуалы?
- По-разному. Здесь уже начинаются очень личностные моменты. Каждый принял это на свой счет. Геи в принципе - за всей массой своих связей и контактов, которые происходят чуть ли не каждый день, - очень одинокие люди. И у каждого в душе есть страх - а вдруг он останется одиноким на всю жизнь? Мне судьба подарила Катю - без нее я, возможно, был бы так же одинок. Я не слишком много рассказывал своим друзьям о Кате - это было бы чересчур эгоистично. Каждый решает для себя эту проблему по-разному. Кто-то достаточно просто. Откройте газету, и вы увидите объявление о том, что гей ищет себе пару из среды лесбиянок, для того чтобы просто завести ребенка. А вообще-то каждый гей надеется, что найдет себе не просто партнера, но пару на вею жизнь - это такая мечта, с ко¬торой трудно расстаться. Вот это и есть настоящая проблема среди геев, а не та, о которой все говорят: "геи и общество".
- Вы можете не отвечать на мой вопрос, если не хотите. Катя для вас - просто друг или друг и женщина?
- Что касается женщины, то для меня существует только Катя. Я знаю одно - я люблю, и нужны ли еще какие-то объяснения? Судя по рассказам мужчин о том, как они относятся к женщинам, то лучше уж я вообще никак не буду относиться к ним, чем так.
- Ваши друзья-гомосексуалы бывают у вас дома? Они знакомы с Катей?
- Мне бы очень хотелось, чтобы они бывали у нас, но для этого нужна другая атмосфера, а мы пока живем с соседями. Я познакомил с некоторыми из них Катю. И у них тут же нашлась общая тема разговора - классическая музыка.
- И все-таки вы можете проанализировать, почему вы находитесь в этой непростой ситуации до сих пор?
- Я покажу свои работы, и вам все станет ясно, потому что эти мотивы присутствуют в них очень явственно. Любой художник произрастает на какой-либо почве, из которой он черпает все. Меня учи¬ли педагоги по искусству, что в жизни не стоит обходить острые обстоятельства, напротив, надо хвататься за них так, чтобы руки были в крови, только тогда почувствуется эта грань, острота проблемы и придет ее понимание. Именно поэтому я разрешил себе в жизни все, что навеет мне мое воспаленное сознание и подсознание. Я давно не читаю книг, все, что в них написано, я предпочитаю получать из самой жизни, из своего подсознания. Я учусь в частном колледже искусств и хочу заниматься театром. Рисунок для меня - это упражнение мысли и чувства.
- Я считаю, что колоссально проявленная независимость идет мотивом всей жизни и творчества Алеши, - вступает в разговор Валерий Апананский. - Когда меня по¬знакомили с ним, я спросил: "Ты отдаешь себе отчет в том, что согласен сниматься в фильме открыто?" - "Да". - "Но ты ведь ходишь в колледж. Что, если твои сокурсники и преподаватели, узнав о твоей сексуальной ориентации, отнесутся к этому без понимания?" - "Меня это не волнует". Я после этого диалога с Алешей вдруг сложил для себя картинку: если это не мешает ему, то до какой же степени нужно быть уверенным, спокойным внутри себя и свободным?
- Дело в том, что если симпатичный мне человек вдруг воспримет открывшееся обо мне негативно, то это - его проблемы. А мне в таком случае за него держаться не стоит, - объясняет Алеша,
Он открывает папку со своими картинами и осторожно выкладывает их на стол - одну за другой. Два мужских силуэта в зеленоватых отсветах. Распадающееся лицо человека на фоне такого же распадающегося города с любопытным обывательским глазом в окне. Красивый плотский цветок, поедающий насекомых, в Алешиной работе - аллегория привлекательного мужчины, воспринимающего своих партнеров не личностями, а жертвами. Вместо пестика в центре рисунка - мужское лицо с брезгливой гримасой, на заднем фоне - разлагающийся силуэт употребленной и отброшенной жертвы, справа - очередная жертва. "Одиночество" - силуэт отвернувшегося лежащего человека. Он же - в окружении других - и та же поза отчуждения и одиночества. И еще одна работа - отражение страстей, бушующих в парке Ха-Ацмаут, - три мужских фигуры с запрокинутыми головами на фоне разгорающегося багряно-желтого марева.