Просто ты болеешь

Поздравляю тебя, Шарик,
Ты балбес!
Кот Матроскин


Делать было нечего, пространство вокруг стало безразличным: и я ему и оно мне; и я решил лечь и поспать. Комната в которой это все происходило была чертовски одинокой. По крайней мере, так казалось. Мне стало скучно в этом мире и я ушел в другой – авось там будет поинтереснее.
Напрасно я на это рассчитывал. Просто тот мир, из которого я хотел уйти, не желал отпускать меня, а ведь разрешение я вроде спрашивал. Уткнувшись носом в свою правую руку (отчего-то так мне было удобнее), я «моргал» открывая и закрывая глаза каждые треть часа.
По комнате был разлит усталый старый свет и в то же время наивный дальше некуда. С ним было скучно – он не умел развлекать. Он говорил фразами бабушки и мамы, тех, которые были когда я еще ходил под стол. Честно говоря, мало что изменилось и сейчас.
Не буду, короче говоря, врать про то, что мне приснилось в течение этого часа – скажу что мне не снилось ничерта. Зато когда проснулся я подумал что уснул. Скажу откровенно – мне было хреново. А тут еще звонок в дверь.
Мои родаки стали мне чужими. Мама моя прошла мимо так, как будто я это не я. Я так ждал этого и вот – теперь понял что зря.
Наконец наступили холода, которых я так ждал, подобно тому, как ждешь зимы, она наступает и вот уже хочется лета. «Холода» - это конечно же не в буквальном смысле. А зима… зима была за окном.
- Это за тобой твои друзья, - сказала моя ба.
Она дверь прикрыла чуток, а я вот теперь открыл и не увидел ни одного знакомого лица – три девчонки и три парня – признаться честно, их всех я в первый…
- Ром, пошли гулять, - сказала одна из них.
Остальные тоже звали, дико ржали, прикалывались. Видел я их, конечно, в первый раз, но атмосферу умею хорошо улавливать – и уловил я, что вообще в жизни с такими не очень то и схожусь.
- Да не, я болею, - выдавил я из себя.
- Роман, да сходи проветрись, - бросила мамка моя. Ну мимо прошла, и бросила.
А по-моему, вообще бросила, то бишь, бросила психологически.
- Какой гулять, мам, ты видишь меня, какой я…
Потом как разрыв в памяти. Сумничаю и скажу – приключилась какая-то дискретная заморочка; как блицкриг; «раз, два, три, и вы уже ловите рыбу»; хотя по-моему, это вселенная взорвалась.
Короче, я въехал, что стою весь такой в одежде и дверь только захлопнулась за спиной.
- Ну че, пошли, - говорит какой-то пацан.
Обнимая меня за плечи, он говорит:
- А ты знаешь, что сорок градусов лечатся только сорока градусами?
Наверное, все уже под этими самыми градусами – и вот, я слышу дружный, как по команде смех. Понимаю – это действительно одна команда. Всплыло, то ли набрать воздух, то ли от летального исхода, наблюдение: людей из одной компании сидящих рядом на сидении в метро, причем, даже не разговаривающих друг с другом, можно назвать компаньонами – это чувствуется.
-Скучно Рома то одному, - теребя мою шапку.
Кругом смеются и отмачивают разнообразные прикольчики, мелкие, ничуть не запоминающиеся, необходимые, однако для момента.
Топот ботинок и цоканье шпилек, кроссовок по полу и плиткам (а живу я на 8 этаже) – еще одним эхом еще одних ног, миллионы точно таких же событий сейчас в разных уголках пусть даже города. Интересно, эхо, оно одинаково в всех этих случаях. На слух, да, но иногда я думаю, что резонанс знает больше чем мы. Впятером мы погружаемся в лифт, а 2 пацана, которым обломился на нем проезд, отправляются пешкодралом.
В лифте веселее.
- А давайте все вместе прыгнем, - сказала какая-то девчонка и прыгнула. Ее никто не поддержал. Меня пронесло. Но это был только первый прыжок. Я проклял свой перевернутый вертикально «бесконечный» этаж. Прыгнули плохо, не в такт – пол не провалился, хотя очень хотелось с моим мироощущением всем вместе провалится - уснуть, проснутся здоровым; наверное я уже бредил. И тут лифт такой останавливается и стоит. Застряли, ну и здорово, я хочу сползти уже в уголки лифта и задремать, но ведь в этом особенность нашего лифта – он долго стоит перед тем, как открыть двери – и вот, наконец, они открываются. Наконец – это для них, для меня – «ну е мое». Шум и гам давно уже спустились и ждут нас, наши двери открылись и шум с гамом увидели своих родственных душ. Мы все двинули прочь с моего подъезда.
- У Серого сегодня никого дома.
- У него всегда никого дома.
- Вот, блин, от Ромки никто не догадался позвонить.
- Можно подумать ты его номер знаешь.
- Ха-га, ну да…
Я их, вроде, выучил всех уже почти, и почти как свои – может во мне теперь потекло совсем другое русло, а может даже и совсем другой реки.
Когда тебе одиноко, она всегда с тобой, только ты еще не чувствуешь – ведь ей плевать на тебя с водонапорной башни. Она знает про кого я говорю. Да, да, улица, и можешь так уверенно не улыбаться, ну чего опять соблазняешь.
Наверное, я спошлил, да и ветер сегодня оказался девушкой, короче говоря, встретил он меня клевыми пощечинами.
- Ух, блин, холодрыжка, - поломился один из наших чертей.
- Пусти погреться, - сказала Оля.
Мишган расстегнул свой пуховик и Олька нырнула внутрь.
Наши ботинки долбили в чем-то провинившийся лед. Он был в некоторых местах остр и крепок, в некотором роде аппетитно выглядел. Я там, короче уже кашлял, мы все скользнули по льду и была иллюзия, что все мы возвращаемся домой после кайфовой тусовки на горке, на ледяной горке – все маленькие, сопливые и торопятся домой, а дома строгая да добрая мать, и может даже чем-нибудь накормит.
Лица у всех, особенно, у девчонок, очень обычные: русское новое лицо приобрело некоторый налет западной холодности; изо рта – пар (одинаковое тепло). Смешно подумать, с какими мыслями нам давали дорогу в этот свет, о чем и под чем они думали, делая нас детьми 80-х, ведь мы лица этих лет.
Усталые странники подбредают к остановке. Человеку с воображением может приглючить, что мы с караваном долго искали причала, суровые от песка; верблюды в роли background’а, но все же находясь на переднем плане. Потом он тряхнет головой и перед ними предстанем мы, такие как есть, и он только улыбнется, радуясь успехам своего того самого воображения, которое, можно сказать, приходится ему дитем.
На слове дитем я вижу появляется стрелка от мышки, я вожу, вожу и смотрю как раз на этом же слове гиперссылка. Я тыкаю в нее и проваливаюсь…
Меня бросает в жар, жар бросает в меня, мне хреново, только давно, лет 10 назад; я вообще не осознаю что у меня глюки (потому и вспомнить их не могу), потом мамка наклоняется к постели, трогает мой лоб, и говорит: просто ты болеешь.
Я тыкаю на панели «назад» и вижу что мы стоим и ждем зимнего автобуса. Пашок угостил курящих 1 сигаретой, еще одну взял себе в зубы и выкинул пустую пачку в снег.
- А чего, может вермута сегодня…
- Да я вермут только вчера со своими…
- А вот нечего было вчера со своими вермут, ты только с нами пить должен, понял?
Схваченный в охапку Кирзач на этот момент видно все понял, однако, как только был отпущен – а я увидел улетающую шутливо брошенную мысль Мишгана; улетела и стала невидимкой – одна из теорий.
- А чего, может в картишки, - сказала Броня, снимая перчатки, и доставая с виду сказать примерзшие друг к другу рожи и цифры разных мастей.
- Ты че, в такой холод? – общий знаменатель разных ответов. Ее только Гоша с Олькой послушались. Наступило очко. Я сначала следил немного за всеми их поползновениями, но было темновато и не до того.
Мне, самое главное и внутри как-то холодновато, а по-честному, все жизнь была на втором плане, я не знаю, было ли мне дела до себя вообще. Можно было (абстрагируясь) стараться поддержать разговор, подкручивая его, образно говоря, бежать по снегу поколено, чувствуя недетскую усталость, не зная, куда бежишь и зачем, а зная только, что надо…
И тут подъезжает его величество. Семеро сердец занимают 6 мест (кому-то пришлось сесть на коленки). Там на ряду, короче 3 двойных сиденья, и я с Олькой на средних самых из них, то есть, можно сказать, в центре внимания, на мой взгляд даже не просто в центре внимания, а географически в центре внимания, ибо я чувствую как превращаюсь в реку и теку, теку…
Я сижу у окна, закутываюсь…
- Ладно, пусть поспит, - говорит Олька с серьезно-бодреньким выражением мимики. Я хватаю это и оставляю у себя, в своей коллекции.
Песни, они все заканчиваются по-разному. Эта да просто раз и обрывается, а бывает что так постепенно-постепенно становится все тише и тише. Если и бывают песни без музыки, то песня моих старых новых друзей была таковой и кончалась она постепенно-постепенно, как раз пока я нырял все глубже и глубже и глубже…
- Блина, хочу лета… - последний аккорд.
Ворвалось как смерч… автобус трясонуло – хоть землетрясение у нас гость не частый, но вот, зашло-таки к нам на огонек. Нас внутри всего человек 10, а ощущение, что я слышу крик сотен, тысяч… паника, я забыл про свое состояние, спасаюсь как могу, встаю на сидение, открываю окно, вылезаю туда, спрыгиваю на дорогу, она вся трясётся, я бегу несмотря на это. И еще, можно один вопрос?
- Дааа, - говорит, видимо, землетрясение, и что-то взрывается передо мной; душа разворачивается и уже бежит в другую сторону, тело еле успевает за ней… а еще думаю, чего же у меня так холодно было на душе, может, я все знал; так вот такой вопрос: почему вот я сейчас бегу, да и ощущение, что я убегаю от взрыва, чтобы не попасться в объятия ударной волны…
- Ром, вставай, - говорит Олька, - глаза открываются мои сами и до меня доходит, что вот мы уже приехали, но все равно, я не знаю, как у меня это получается, я мысленно досматриваю свой сон: очередной толчок подбрасывает меня в О2, я взлетаю высоко и падаю спиной вниз – и предсмертное состояние души, я не могу вскрикнуть… просто немой интерес, переливаются оттенки иронии, интерес к тому что лежит за пределами жизни. И я падаю на спину, к сожалению, первое, что приходит в мою земную голову – это то, что я сломал себе позвоночник. Может, допускаю промашку, только голова в снах всегда земная. Важно с этим не смирятся.
Я встаю, несмотря на холод, смешанный с болью в спине, и понимаю, что я один, что бежал я один, забыл про друзей… я падаю на колени и плачу; друзья…
И вот, мы все вместе (это уже не сон) приходим к Серому, мы, вроде как что-то уже купили, начинается приятная организация перед не менее приятной дисорганизацией. А меня отводят в комнату и укладывают на постель.
Я лежу минут 10 и все эти минуты заполнены картинкой, которую я все это время получал с помощью глаз. Темно-серо-черно-близкий потолок и этим все сказано, хоть и жаль, как последнюю каплю года, иногда даже и своего.
Потом заходит Гера. Гера – это она. Она притащила водички и зажала в кулаке таблетку… и, черт подери, из ее рук так приятно это все получать. Мне хочется сказать такой бред, типа: спасибо, что зажала в руке эту таблетку, но я говорю просто спасибо.
Она садится на кровать, соприкасаясь с моей ногой, для меня это ключевой фактор, хотя и не влечение.
- Ну, чего, как жизнь? – поднимающим уровень жизни ощущений и мне чего-то как-то смеяться захотелось.
- Хех, да ничего, вроде, - я сказал. Помолчали парсек (пару секунд).
- Гер, а че вабще происходит.
- Происходит жизнь.
- Странно она как-то происходит, да и фиг с ней, пусть происходит как хочет, - веселенька слета.
Гера положила мне руку на лоб и говорит:
- Просто ты болеешь…
Не, ну голос тоже покрашен в цвет заботы, как у моей мамы, однако, заботы совсем другой, заботы, дающей свободу; чужой, но неожиданной, даже проникающей приятным приливом, прилив тот, который навсегда.
- Или…
- Что или? – эхом я.
- Или мы все болеем, а ты выздоровел… все равно, как фанат.
- А как фанат то?
- Ну, - немного смеха «от Геры», лучшей кутюрье смеха, а может и одной из… - фанаты. В шарфах… и болеют, да и тебе на улице нужен шарф, ты ж, типа как тоже…
- Я плохо догнал, ну да ладно… - вылезло на свет из меня с легким смешком..
- Ну ладненько, короче, ты спи крепко, давай до завтра, - и улыбка бодрости духа.
Я неудачно сподражал Гере.
Мой сон бы из тех, что засыпаешь и в следующую секунду просыпаешься, смотришь – а вокруг уже новый, только с конвейера, день. Как прояснилось, у Серого заночевало кроме меня Броня и Гера, причем, последнюю я обнаружил у себя на груди, когда проснулся.
Мне уже было неплохо.
Потом мы с Геркой пошли в магазин за хавчиком для всех четверых, а перед этим я позвонил домой:
- Мам, ну я, короче, тут заночевал.
- Да лана, ниче, ты приедешь то когда…
Ну прочие там стандартизованные разговоры мамки с сыном; но мне ее голос показался чужим, и отношение ко мне, тоже, хотя вабще, так ни чего и не изменилось.
…мы идем с Герой и нас встречает везде снег; я поделился с ней тем, что почувствовал насчет своей мамы.
- Да бывает, - сказала психоделически весело Гера, - мы все друг другу на самом деле чужие… пока в один вакуумный день не поймем, что свои.
Когда она отдавала бумажки за товар, а я складывал его в тележку: посмотрел на ее кожу на щеках. Этот бежево-ржаво-красный с металлическим оттенком отливающий пурпурным… да нет, это все не в точку… ну-ка, получше прицелюсь – он был цвет моей сущности, по нему нельзя было сказать, что в нем весь я – он просто был мой, расстреляв в упор ассоциацию с «собственностью».
И я правда чувствую, что все вокруг чужое, хоть я и выздоровел, и вот не знаю, что мне делать.

 С приглашением в гости,
Бывший ваш


Рецензии